Крейсер «Варяг»

Крейсер 1-го ранга «Варяг»^[1]

Эскадры земные и небесные

Крейсер «ВАРЯГ». Для ребят послевоенного поколения, к которому принадлежит автор, слова эти стали синонимом непобедимой силы и несокрушимой доблести, олицетворением верности и надежности. И остались для них такими навсегда, на всю жизнь. Как навсегда остался в памяти черно-белый фильм с чеканным рисунком букв названия, словно перенесенных с борта самого «Варяга».

С годами стало ясно, что не военная мощь непобежденного русского корабля, вызвала и вызывает эти чувства в душе, а возникшее понимание того, что верность и надежность, неотделимы от Веры и Надежды. Каким-то чудом кинолента смогла это уловить и передать. Отсюда ощущение, ― что реально происходящее на экране, а не сам экран и то, что вокруг.

Значит ли это, что все рассказанное в этом фильме правда? С полной ответственностью могу сказать, что с точки зрения посильно правдивого отражения той эпохи ― да. Правда! Труднообъяснимое чудо, что такой фильм вообще мог появиться на свет, даже в 1946 году. Такой минимум там идеологических штампов и стандартно-тенденциозных искажений русской истории. Если читатель желает получить правдивое впечатление не только о первом морском бое русско-японской войны, но и о последнем сражении той войны – Цусимском, то лучшего сегодня предложено быть не может. А дальше – тем более не будет.

Первый и последний морские бои русско-японской войны несут в себе черты “генетического” сродства, удивительным образом до сих пор еще не отмеченные. В нашем кратком рассказе о неравном и героическом бое с вражеской эскадрой красавца крейсера и его боевого товарища, канонерской лодки «Кореец», постараемся показать и выявить эти черты.

Все сказанное выше о правдивости фильма «Варяг», как художественного произведения, совершенно не означает, что все “технические” детали и характеристики, приведенные там, – от кораблей до государственных деятелей являются не то что всегда справедливыми, но и не всегда верными.

Так, если говорить о «Варяге», только как о произведении корабельного искусства, корабельного зодчества, с сожалением должно признать, что эпитеты, даваемые ему в картине: типа “лучший крейсер мира”, ― если брать только его тактико-технические данные, ― ни в коем случае не соответствуют действительности. Вот по боевому духу и готовности идти до конца, выполняя долг перед Царем и Отечеством – это да! Несомненно – лучший крейсер мира!

Но с такой точки зрения и цусимские броненосцы «Князь Суворов», «Александр III», «Бородино» – также однозначно – лучшие эскадренные броненосцы всех времен и народов. А про «Суворова» есть свидетельство даже с «той стороны», от английского наблюдателя на эскадре Того известного капитана 1-го ранга – кэптена – сэра Уильяма Кристофера Пэкинхэма, в официальном донесении в свое Британское Адмиралтейство написавшем:

"Никогда еще человеческие мужество и сила духа не доходили до столь невероятных пределов. И слава, которую навеки стяжал себе «Суворов», увенчивает не только его доблестный экипаж, но и весь русский флот, всю Россию и даже все человечество!..

Это герои не только сегодняшнего сражения, но всех времен”.

Значит, и погибшие в бою команды этих кораблей были лучшие в мире. На все времена. Хотя, может быть, и не самые обученные.

А остовы героических кораблей, разбитые вражеским огнем и скрытые под водой, служат длящимся до скончания веков – пока не прекратится течение времени, – напоминанием о русской воинской доблести!

И если был бы в Царствии Небесном свой военно-морской флот, то непременно в его состав вошли бы и эти - лучшие в мире - корабли Русского Императорского Флота: «Варяг», «Суворов», «Александр III», «Бородино»…

Если же скажут нам, что маловероятно встретить в Царствии Божием стальные громады линкоров и крейсеров, то уж вовсе невероятно, чтобы команды этих лучших кораблей мира не присутствовали бы там практически в полном составе.

Так, что в этом смысле сказанные в фильме слова “лучший крейсер мира”, ― святая правда! ― как “лучшими броненосцами мира” были погибшие при Цусиме русские броненосцы.

Лучшими, но, увы, не самыми совершенными.

Как, к сожалению, не был самым совершенным крейсером мира и крейсер «Варяг».

Рождение «Варяга»

Рождение «Варяга» состоялось в 1898 году на верфях завода Чарльза Крампа в Филадельфии., с верфей которого сошел не один корабль Русского Императорского Флота, включая порт-артурский броненосец «Ретвизан».

«Варяг» проектировался как быстроходный бронепалубный ― не броненосный! ― крейсер. Рейдер и разведчик, с контрактной скоростью 23 узла ― рекордной в те времена для кораблей такого класса. Борта «Варяга» не давали никакой защиты от снарядов, а орудия на палубе не были защищены даже броневыми щитами.

На почти однотипном «Аскольде», строившемся одновременно во Франции, броневые щиты успели поставить. На следующих за «Аскольдом» «Богатыре» и однотипных с ним «Олеге», «Кагуле» и «Очакове» треть 152-мм орудий была заключена в башни, а остальные укрыты за броней щитов или в казематах.

По параметрам и внешнему облику «Варяг» сильно напоминал известную всем, также бронепалубную «Аврору», послужившую для него прототипом^[2], но был несколько сильнее вооружен и быстроходнее. Во всяком случае, по проекту. Именно «Аврора» и сыграла своего «младшего брата» в кино, снабдившись еще одной дымовой трубой, – «Варяг» был четырехтрубным.

Также как у «Авроры» основное вооружение крейсера составляли 152-мм, иначе 6-дюймовые артиллерийские орудия открытого расположения на верхней палубе. Незащищенность орудий вызвала огромные потери среди комендоров «Варяга» в бою под Чемульпо и «Авроры» в бою под Цусимой.

Следует подчеркнуть, что артиллерийское вооружение новейшего крейсера, как и его силовая установка, были испорчены личным вмешательством Генерал-Адмирала Великого Князя Алексея Александровича. «Варяг» по замыслу МТК [Морского Технического Комитета] должен был быть в своем классе действительно лучшим крейсером мира, превосходя остальные в скорости и, частично, в вооружении.

На новом крейсере вместо восьми 152-мм и двадцати 75-мм орудий как на «Авроре» и «Диане» предполагалось установить: два 203-мм, десять 152-мм, двенадцать 75-мм и шесть 47-мм^[3].

Но Генерал-Адмирал, вопреки мнению МТК, как это было и с проектом крейсеров типа «Диана», приказал — для единообразия главной артиллерии — исключить 203-мм орудия, на установку которых уже согласился Крамп, и установить на крейсере по двенадцати 152- и 75-мм орудий и шесть 47-мм орудий.

Тем самым, уменьшив боевую мощь крейсера на порядок, поскольку разница между 6-дюймовыми орудиями и 8-дюймовыми, при прочих равных условиях ― принципиальна: с 8-ми дюймов начинается тяжелый калибр. На этом фоне кажется незначительной мелочью такая уступка Крампу, как отказ от щитов для орудий.

Технический гений? Отступление генерал-адмиральское

Следует с некоторым удивлением отметить, что для человека откровенно демонстрирующего, что интересуется только красивыми женщинами, хорошими винами да французскими коньяками, Великий Князь Алексей на редкость часто вмешивался в чисто технические детали и всегда с отрицательным результатом для этих деталей.

Просто “пять пудов августейшего мяса”, как прозвали Генерал-Адмирала злые языки, не могли бы, ― по любой теории вероятностей, ― нанести русскому флоту тот вред, что нанес их носитель. Мясо ― оно мясо и есть. Нейтральный, в общем, продукт.

А здесь просматривается сознательная деятельность. Но вредоносная. Причем, если так можно сказать ― на острие технического прогресса, в котором-то и специалисту непросто бывает разобраться. И всегда в точку. Дилетант бы так не смог.

Остается допустить, что — либо сам Алексей был скрытый технический гений, ― только гений ненавидящий собственный флот, ― либо такой гений стоял у Великого Князя за спиной.

Какая скорость реально была у «Варяга»?

Проектная скорость «Варяга» должна была быть 23 узла.

Однако, трио Чарльза Крампа, Генерал-Адмирала и «экономного» адмирала В.П. Верховского, с 1898 года, а фактически еще раньше возглавившего ГУКиС — Главное Управление Кораблестроения и Снабжения, про которое кронштадтские остряки говорили, что оно откровенно работает на врага, ― хорошо бы этот вопрос, кстати, разъяснить, кто б занялся ― успешно изуродовало начальный проект.

Скорость 23 узла «Варяг» ― единственный (!) раз в жизни ― дал при испытаниях на мерной миле, когда Крампу необходимо было доказать, что есть за что ему деньги платить. Говорят, «Варяг» дал тогда на короткий срок даже 24,59 узлов ― почти абсолютный мировой рекорд для кораблей такого класса. Но проверить это, и тем более повторить, так никогда и никто больше не смог. Как ни пытались. Хотя теоретически машины на крейсере были мощные. В том смысле, что спроектированы они были хорошо. Вот только качество металла многих важных узлов оказалось скверным, и еще хуже было качество заводской сборки. К сожалению, это выяснила уже в Порт-Артуре специально назначенная комиссия. Это был брак чисто заводской.

Но помимо этого брака, мощные ― до 20 000 л.с. ― машины до крейсера не обеспечивались соответствующей паропроизводительностью установленных на «Варяге» котлов.

Почти парадоксально в технических характеристиках крейсера звучат слова: «мертвый груз излишне мощных механизмов».

Причиной этого было, в частности, то, что на «Варяге» в экспериментальном порядке была введена, ― также по настоянию Генерал-Адмирала, поддержанного адмиралом В.П. Верховским, вопреки мнению МТК! ― модная и, как оказалось, самая неудачная в мире система паровых котлов Никлосса. Постоянно выходящих из строя. Вдобавок в самый неподходящий момент.

И весь дальнейший жизненный путь «Варяга» представляет неустанный и непрерывный бой его командиров, команды, в первую очередь машинной, и механиков с указанными творениями лукавого галльского ума.

Недвусмысленным осуждением безответственного решения Великого Князя явилось постановление МТК о котлах Никлосса, принятое 14 апреля 1898 года, спустя три дня после заключения контракта с Крампом. Этим постановлением — ответом на ходатайство фирмы Никлосса — ее котлы не только не допускались для применения в русском флоте, но и были признаны «опасными» из-за ненадежности основных конструктивных узлов.

Чтобы читателю была понятнее сущность проблемы, скажем так.

С котлами Бельвиля, принятыми на русском флоте и рекомендованными МТК, скорость «Варяга» при его довольно большом водоизмещении, вряд ли превысила бы 21-22 узла. Но зато эта скорость была бы с ним всегда и без проблем.

Зато со «скоростными» котлами Никлосса скорость «Варяга» редко могла превысить 16 узлов. Правда, свою лепту вносили некачественная сборка и неудовлетворительное качество металла в механизмах силовой установки.

После последнего ремонта в мастерских Порт-Артура, 10 октября 1903 года на испытаниях аккуратно довели обороты машины до 110, что соответствовало 16 узлам. Эту скорость крейсер держал удовлетворительно, но вскоре пришлось ее уменьшить из-за нагревания кормового головного подшипника цилиндра высокого давления (ЦВД) левой машины^[4].

Один раз все же удалось разогнать движок до 140 оборотов: 20,5 узлов. Но от греха решили не рисковать и эксперимент быстро прекратили.

12 ноября 1903 года после замены подшипника снова вышли в море для приработки подшипников на малых ходах. 15 ноября испытания продолжались лишь три часа, частоту вращения с 80 довели до 130 об/мин, но затем быстро убавили до 50 — менее 10 узлов! ― опять разогрелись подшипники.

Вот так ходил, и то иногда, «лучший крейсер мира». Но больше стоял.

Относительно же безопасной скоростью для «Варяга» на конец 1903 года была скорость, ― дай Бог! ― вообще 14 узлов.

Все эти и другие технические подробности, строго документированные, содержатся в превосходной книжке Р.М. Мельникова "Крейсер «Варяг»”, не раз изданной и переизданной.

Там же кстати, приведены факты, что за свое не вполне доброкачественное творение, — с легкой руки Великого Князя Алексея Александровича, и борца за казенную копейку адмирала В.П. Верховского, вооруживших, вместе с адмиралом Н.М. Чихачевым, наш флот худшими в мире фугасными снарядами, и Управляющего Морским Министерством адмирала П.П. Тыртова, — Чарльз Крамп получил из русской казны лишних 1,5 миллиона долларов ― около 3 миллионов тогдашних рублей, ― на которые можно было дополнительно построить крейсер типа “Новик”! Кстати, именно в требованиях Крампа о повышенной оплате и прозвучали впервые слова о "лучшем крейсере мира”.

Таким образом, к моменту открытия боевых действий «Варяг» мог дать на неизвестное, хотя возможно, все же ненулевое время “крейсерскую” скорость 16 узлов, при внимательном наблюдении за котлами и машиной. Дальше начиналось непредсказуемое.

А оптимальным ходом «Варяга» было и вовсе 14 узлов, что ненамного отличалось от 13 узлов «Корейца», старые, но надежные машины, которого давали эти 13 узлов с четкостью часового механизма фирмы “Павел Буре”.

Недаром в официальном издании “Краснознаменный Тихоокеанский флот”, в авторский коллектив которого входили, по крайней мере, два адмирала: С.Е. Захаров, как руководитель, и М.Н. Захаров, как один из авторов, в главе “Подвиг Варяга” ― ясно и отчетливо сказано, что скорость хода “новейшего” крейсера “достигала 17 узлов”^[5]. Иногда.

На скоростных возможностях легендарного крейсера я остановился так подробно для того, чтобы читатель знал: упрек командиру «Варяга», что он не воспользовался огромной, то ли 23-х, то ли вообще 25-узловой скоростью своего крейсера, чтобы уйти от японцев, а вместо этого тащил с собой тихоход “Кореец”, вызван либо дремучей неграмотностью, либо ― является злонамеренной ложью. В свое время мы к этому еще вернемся.

А в остальном крейсер был хорош! Белоснежный красавец с изумительными обводами, 20 узлов первое время держал все же довольно стабильно, а для самого начала XX века и это было круто. Все на электричестве.

На торжественных смотрах сверкает как рождественская игрушка, тем паче, что первым командиром «Варяга» был капитан 1-го ранга Владимир Иосифович Бэр ― тот самый, что отказался покинуть в Цусиме свой гибнущий броненосец «Ослябя».

У Бэра на всех кораблях, какими он командовал, ― в машинное отделение можно было в белом мундире входить, и с котлов, или чего там есть еще, — белой перчаткой пыль смахивать. Что так возмущало простую баталерно-буфетную душу А.С. Новикова-Прибоя. [Напомню, что путь к Цусиме Новиков-Прибой, тогда еще просто Новиков без дефиса, прошел на броненосце «Орел» в должности раздатчика рома, по-флотски − баталера, по-сухопутному − буфетчика.

А во время боя исполнял обязанности санитара в лазарете, прикрытом от японских снарядов броней корпуса и палуб. Так что боя как такового − в глаза не видел. Не видал боя и единственный друг Новикова среди офицеров, революционно-настроенный корабельный инженер В.П. Костенко, автор книги “На «Орле» в Цусиме” (1956 год). Незадолго до боя он повредил ногу, и во время боя пребывал в том же лазарете].

Но в своем классе «Варяг», несмотря на великокняжеские усилия, был действительно один из самых мощных крейсеров мира.

За счет большой мощи скорострельной артиллерии (двенадцать 152-мм орудий), теоретически повышенной скорости и увеличенной до 5000 миль дальности плавания. «Варяг» по всем характеристикам превосходил любой из двенадцати участвовавших в русско-японской войне японских легких крейсеров и был сильнее каждого из 50 английских быстроходных крейсеров постройки 1885-1897 годов.

Считалось, что при необходимости крейсер такого ранга способен дать бой и броненосным кораблям противника.

Это подтвердил, как сам «Варяг» в битве при Чемульпо, выведя из строя вторую башню «Асама» и отправив сам броненосный крейсер в долгий ремонт, так и почти однотипный ему «Аскольд», буквально сметший со своего пути при прорыве 28 июля 1904 года в сражении при Шантунге сначала ту же «Асама», а затем «Якумо» ― два мощнейших броненосных крейсера, вызвав на них страшные пожары.

Но «Аскольд» ― тот действительно мог дать почти 24 узла, играя дистанцией, как заблагорассудится. И, конечно, такой успех даже при кратковременных стычках давался ценой серьезных повреждений.

«Варяг», как уже говорилось, был первым в том компромиссном, во многом универсальном типе корабля, который мог быть и океанским крейсером-одиночкой (не случайно английская печать в постройке «Варяга» — головного корабля этой серии — увидела, прежде всего, угрозу своим торговым судам), и сильным разведчиком при эскадре, превосходящим так называемые эльсвикские крейсера.

Так что когда «Варяг» пришел впервые в родной Кронштадт солнечным утром 3 мая 1901 года под гром ответного крепостного салюта ― фурор был неимоверный. На «Варяге» побывал в буквальном смысле весь Петербург.

18 мая ― был Высочайший смотр. Потом начались трудовые и боевые будни.

От Кронштадта до Порт-Артура

В начале июля «Варяг» получил инструкцию, подписанную начальником ГМШ вице-адмиралом Ф.К. Авеланом: по готовности и по получению приказа Главного Командира Кронштадтского порта немедленно отправиться по назначению. Цель похода — присоединение в максимально короткий срок к эскадре Тихого океана.

27 июля 1901 года, сверкая электрической иллюминацией, в расцветке стеньговых флагов, «Варяг» громом салюта вместе со всеми кораблями Балтфлота отметил общефлотский праздник ― день Гангута. 1 августа был Царский смотр. А 5 августа вечером крейсер покинул Кронштадт.

И сразу начались неполадки с машиной. Уже на траверзе Толбухина маяка в левой машине сломался шток золотника ЦВД. Пришлось идти под правой машиной, держа руль на борт. 7 августа повреждение исправили, но стоило дать ход, шток сломался вновь. Только в Копенгагене удалось окончательно устранить причину аварии. На время.

27 сентября «Варяг» пришел в Алжир, пройдя 15-узловым ходом Гибралтар против 10-балльного шторма. По пути опять было несколько поломок.

В Алжире приняли уголь и перебрали машины. На переходе в Палермо «Варяг» развил 21 узел и заодно испытал электрический рулевой привод. Из Палермо крейсер вышел вечером 16 октября, а утром 19 прибыл в бухту Суда на Крите, где по идее и инструкции его ждала месячная стоянка для боевой подготовки.

Однако срочная шифровка из Петербурга заставила «Варяг» покинуть Суда и 23 октября войти в Саламинскую бухту Пирея, где стоял отдельный Средиземноморский отряд контр-адмирала А.Х. Кригера.

«Варяга» ждало особое секретное поручение: по дороге в Порт-Артур “проведать, что делают англичане в Персидском заливе”, и заодно, показать Персидскому заливу Андреевский флаг. На пребывание в Персидском заливе отводилось три недели. Предписывалось хранить полную тайну. Офицерам крейсера сообщить о маршруте только по проходе Адена.

Теперь внимание

Представьте себе шок, командира “Варяга” капитана 1-го ранга В.И. Бэра, когда еще до постановки на якорь в Саламинской бухте, на мостик вбежал взволнованный старший офицер лейтенант Евгений Крафт и доложил, что все поставщики уже знают, что крейсер идет в Персидский залив!

На «Варяге» о содержании шифрованной телеграммы кроме командира и старшего офицера не знал никто. В своем донесении в ГМШ об этом мало приятном происшествии, В.И. Бэр делал очевидный вывод: либо в Греции научились разбирать наш шифр, либо в ГМШ недостаточно внимательны к сохранению тайны^[6].

Сказано дипломатично.

Трудный путь на Восток

По дороге в Персидский залив, несмотря на все усилия командира и команды, вновь не удалось избежать аварий. 14 ноября разорвало трубки в действующем котле, на следующий день ― сразу в двух, через день ― еще в одном. Смесь кипящей воды и пара, вырвавшаяся из поддувала, обварила восемь из стоявших на вахте матросов и кочегаров, одного очень серьезно. На поверхности разорванных трубок не было обнаружено дефектов, что озадачивало, но не утешало.

Кочегары старались теперь держаться от котлов подальше.

Выполнив “секретное” поручение, секретность которого стала непонятна уже самому каперангу Бэру, “Варяг” продолжил свой нелегкий путь в Порт-Артур. Во всех портах захода эффектный русский крейсер привлекал всеобщее внимание.

И только экипаж знал, чего стоил ему блестящий вид крейсера.

22 января пришли в Сингапур, в гавани пополнили запасы угля и после трех дней профилактических работ на рейде продолжили путь. Несмотря на свежий 10-балльный муссон и значительное волнение, встреченные в Южно-Китайском море, крейсер по отзыву командира В.И. Бэра держался отлично и вновь подтвердил свои высокие мореходные качества.

Надо сказать еще раз, что у “Варяга” были действительно изумительные обводы ― отсюда его бросающаяся в глаза элегантность.

И при нормальных котлах и механизмах дал бы и больше 23 узлов.

Переждав ночь у острова Ма-Конг, вошли 2 февраля на гонконгский рейд, где целую неделю опять занимались переборкой механизмов, котлов и холодильников, в которых число замененных трубок уже достигло полутора тысяч!

При благоприятной погоде пересекли Восточно-Китайское море и в полдень 13 февраля стали на рейде Нагасаки. Удобная, живописно раскинувшаяся незамерзающая бухта, знакомая и фрегату «Паллада», и крейсеру «Африка», она и после приобретения Порт-Артура продолжала служить узловым пунктом на пути кораблей нашего флота на Дальний Восток.

«Экономия» уже вносила поправки в программу плаваний флота — чтобы «Варяг» мог провести требовавшиеся по прибытии из России испытания механизмов и войти в курс эскадренной службы, другой крейсер, пришедший из Порт-Артура «Громобой», должен был стать в резерв.

Прибывший на нем младший флагман эскадры контр-адмирал К.П. Кузьмич перенес свой флаг на «Варяг», и 22 февраля оба корабля покинули рейд. «Громобой» шел на стоянку во Владивосток, «Варяг» — на присоединение к эскадре в Порт-Артур.

Не теряя времени, адмирал уже в походе приступил к проверке нового крейсера: испытали водонепроницаемость некоторых отсеков, опробовали в действии водоотливные насосы.

Испытание корабля на полной скорости, однако, не удалось: при достижении 20,5 узлов обнаружились стук и нагревание подшипников, и пришлось перейти на привычные экономичные 10 узлов.

В Порт-Артуре

25 февраля 1902 года «Варяг» бросил якорь на внешнем рейде Порт-Артура, салютовал флагу Начальника эскадры на броненосце «Петропавловск». Прибывший в Порт-Артур «новый великолепный крейсер», первый и пока единственный, сильный и быстроходный разведчик, казался значительным прибавлением в эскадре.

На рейде Порт-Артура.

Крейсер 1-го ранга «Варяг» и эскадренный броненосец «Полтава» – «sister-ship» «Петропавловска» и «Севастополя»

Но обе кампании – и 1902, и 1903 года «Варягу» суждено было провести в вооруженном резерве, из-за бесконечных ремонтов.

Любопытно мнение Начальника эскадры вице-адмирала Николая Илларионовича Скрыдлова, в компетенции которого сомневаться никак не приходится, о сравнительных достоинствах двух новейших прибывших в Порт-Артур кораблей “американского” крейсера «Варяг» и “русского” броненосца «Пересвет».

По качеству выполнения работ сравнение, по мнению адмирала, было не в пользу американского судостроения. Вся постройка крейсера носила «рыночный характер, и стремление частного завода к экономии отразилось невыгодно на солидности корпуса и отделке деталей»^[7].

В этом смысле корабли отечественной постройки как в общем, так и в отделке деталей были выполнены доброкачественнее и внушали больше уверенности «в их долговечности».

На «Пересвете» оказались надежнее и механизмы, которые после перехода из России не потребовали никаких серьезных исправлений, позволив кораблю тотчас же по прибытии вступить в строй эскадры. Строитель — Балтийский завод, по мнению адмирала, подтвердил свою прекрасную репутацию, доказав, что ни в чем не уступает лучшим иностранным заводам.

«Механизмы крейсера “Варяг”, спроектированные удачно, были собраны без должной тщательности и выверки»…

В результате такой «неправильности сборки» крейсер оказался выведен из строя «тотчас по присоединении к эскадре», переборка и наладка машин потребовали полтора месяца, а «громадная скорость крейсера осталась еще невыясненной в условиях обыкновенного плавания»^[8].

Большие нарекания адмирала вызвала и «полная незащищенность» артиллерии крейсера. Скрыдлов считал необходимым защищать артиллерию такого большого корабля непременно «за настоящей броней в казематах и особенно в башнях».

Иначе, в первом же бою артиллерия крейсера, хотя и довольно сильная, будет, вероятно, выведена из строя «раньше, чем покажет свою силу». Как в воду глядел!

Но «всего хуже» была полная незащищенность всех его шести надводных торпедных аппаратов. Даже в конце артиллерийского боя трудно рассчитывать на сближение с противником до 7 кабельтовых — дистанцию торпедного выстрела. Выходит, что в течение всего боя торпеды в аппаратах будут служить лишь мишенью противнику, удачный выстрел которого в любой момент может уничтожить корабль взрывом его собственных торпед.

Ясно, что при таких условиях установка надводных аппаратов, да еще в таком количестве, не оправдывается никакими тактическими соображениями. [Очередная глупость? – БГ]

Завершая разбор достоинств и недостатков крейсера Начальник эскадры приходил к выводу о незначительной тактической ценности такого типа кораблей.

Безспорно, при их большой скорости они будут хорошими разведчиками и посыльными судами, но ясно также, что два крейсера вполовину меньшего водоизмещения справятся с этим назначением еще лучше. При незащищенности артиллерии такому крейсеру будет опасен и меньший, но имеющий лучше защищенную артиллерию противник, например, крейсер «Касаги», на котором имелись два 203-мм орудия, прикрытых броней.

Весь 1902 год боевая учеба крейсера сочеталась с бесконечными ремонтами. Разрывы трубок в котлах нельзя было ни предвидеть, ни предупредить.

Неустранимыми оказались и дефекты подшипников главных механизмов, что не позволяло развивать полную скорость.

Компанию 1903 года, «Варяг» начал 13 февраля.

Четыре часа ходил со скоростью 12 узлов. На короткое время рискнули дать 140 оборотов, что дало вместо 21,8 узлов только 20, возможно, из-за 700-тонной перегрузки.

Руднев Всеволод Федорович

1 марта 1903 года Владимир Иосифович Бэр передал командование крейсером 1-го ранга «Варяг» капитану 1-го ранга Всеволоду Федоровичу Рудневу. Читателю нет нужды представлять блестящего мичмана, а затем лейтенанта Р. с лучшего крейсера Русского Императорского Флота тех лет «Африка»[9], совершившего в 1880-1883 гг. практически кругосветное плавание под командованием капитана 2-го ранга и будущего адмирала и Наместника Его Величества на Дальнем Востоке Евгения Ивановича Алексеева.

Дополним сложившийся образ несколькими строками биографии.

Капитан 1-го ранга Всеволод Федорович Руднев

Всеволод Федорович Руднев родился 19 августа 1855 года в семье потомственного моряка, героя русско-турецкой войны 1828-1829 годов, капитана 1 ранга Федора Николаевича Руднева. Старший двоюродный брат Всеволода капитан-лейтенант Федор Федорович Руднев прекрасно командовал во время героической обороны Севастополя фрегатом «Херсонес», и скончался в сравнительно молодых летах от ран, полученных в Севастополе.

Морской род Рудневых ведет начало от матроса Семена Руднева, отличившегося в 1696 году под Азовом, и получившему по личному распоряжению Петра I чин офицера. В некотором смысле можно сказать, что как капитана 1-го ранга Николая Михайловича Бухвостова, командира Гвардейского броненосца «Император Александр III», погибшего при Цусиме со всем экипажем, называли потомком первого русского солдата, так Руднева можно назвать потомком первого русского матроса. Хотя вернее слова «первый русский» в обоих определениях заменить словами — «первый имперский».

Лейтмотивом жизни Всеволода стали слова, рано ушедшего из жизни, отца: “На твою долю выпадает честь отметить 200-летие службы Рудневых Российскому флоту. Помни — среди Рудневых трусов и изменников не было. Не склоняй головы перед врагом, пока она цела. Не спускай пред ним флага!”

В.Ф. Руднев окончил Морской Корпус в 1873 году и флотскую стрелковую школу в 1876. Как вспоминал уже “лейтенант Р.”:

„В 1876 году, плавая на фрегате «Петропавловск» под флагом контр-адмирала Ивана Ивановича Бутакова перед турецкой войной, мы прибыли с отрядом в Смирну^[10] для защиты греков и на страх врагам. Турки объявили, что отвечают за жизнь офицеров, только если они будут съезжать днем в форме, без оружия, но мы не обращали на это внимания и ездили во всякое время.

Нам, гардемаринам особенно нравилось скакать на диких конях по горам темными вечерами – это доставляло массу сильных ощущений”.

На «Петропавловске» же гардемарин Руднев обошел в первый раз и все Средиземноморье. На долгие годы заведя прочные знакомства, продолжить и упрочить которые удалось уже при возвращении «Африки» к родным берегам.

После второго, на сей раз двухгодичного, кругосветного плавания – старшим офицером на «Адмирале Корнилове», опять же под командой уже капитана 1-го ранга Е.И. Алексеева, – в марте 1893 года Руднев становится капитаном 2-го ранга.

В декабре того же года Всеволода Федоровича назначают старшим офицером броненосца «Император Николай I», шедшего на соединение с эскадрой Средиземного моря, для охраны русских интересов на острове Крит. Эскадрой командовал контр-адмирал Степан Осипович Макаров, державший флаг на «“Николае I». С этих пор у Руднева сложились добрые служебные и личные отношения еще с одним выдающимся русским флотоводцем.

С 1895 года Руднев командовал броненосцем «Адмирал Грейг», канлодкой «Гремящий», броненосцем береговой обороны «Чародейка».

В 1900 году, по личному желанию адмирала Е.И. Алексеева, он был назначен старшим помощником командира Порт-Артурского порта. Должность в перспективе адмиральская, что вполне можно понять, вспомнив долгие годы совместных нелегких морских крейсерств Е.И. Алексеева и В.Ф. Руднева. В тех условиях, фактически предвоенных лет, на таком ответственном посту адмиралу Алексееву просто необходим был человек, которому он мог безоговорочно доверять.

И то, что в марте 1903 года Руднев был назначен командиром «Варяга» ― теоретически ― лучшего на тот момент крейсера Порт-Артурской эскадры, говорит только о том, какое важное значение придавал адмирал Алексеев, в своих возможных планах второго Синопа[11], этому кораблю. Алексеев знал также, что если кто и сможет довести бракованное изделие Крампа до ума, то это его верный “лейтенант Р.”. Так же, как он мог быть вполне уверен, что под руководством Руднева, прошедшего многолетнюю школу «Африки» и «Корнилова», «Варяг» всегда будет готов хоть к смотру, хоть к бою.

Зная всю предысторию отношений двух выдающихся русских моряков, можно с уверенностью говорить, что посылка пусть тихоходного, ― по вине строителей и “высоких заказчиков”, ― но с мощным артиллерийским вооружением крейсера в место предполагаемого набега нашей эскадры, не сводилась только к дипломатической миссии.

Хотя, по понятным причинам, нигде и никогда об этом не было, и не могло быть, сказано ни слова.

1903 год

Несмотря на все принятые Рудневым усилия, на протяжении всего 1903 года совместным учениям с эскадрой препятствовали постоянные ремонтные работы. К обследованию машин, котлов и механизмов крейсера был привлечен для консультации инженер И.И. Гиппиус, руководивший в Порт-Артуре сборкой механизмов миноносцев, построенных здесь филиалом Невского завода. Результатом обследования стала целая научно-исследовательская работа, с анализом всех возможных причин хронических неполадок.

Указано было, в частности, на ненадежность котлов Никлосса, а также некачественную сборку машины на заводе Крампа. Выправить же «судовыми средствами машину, выпущенную первоначально неисправной с завода, ― отмечал Гиппиус ― бесспорно, задача крайне сложная, если не безнадежная».

Безрадостный вывод подтверждался представленной в третьем разделе исследования картиной расстройств почти всех ступеней сложной кинематики машин^[12].

В конце июня, отчаявшись, похоже, в успехе ремонта «Варяга», адмирал Алексеев направляет Управляющему Морским Министерством пространный рапорт с изложением всех злоключений крейсера и уведомлением о необходимости новой полной переборки механизмов и замены трубок в котлах более толстыми.

«Откуда добудут они эти толстые трубки», – заметил на полях рапорта Начальник ГМШ контр-адмирал Зиновий Петрович Рожественский и добавил в конце: «До полной переборки механизмов в Порт-Артуре крейсер мог на короткое время давать 20 узлов, а на более продолжительное – 16 узлов. После первой переборки, без вреда для машин предел скорости оказался 17 узлов.

Каким будет этот предел после второй переборки в Порт-Артуре?»^[13].

29 сентября 1903 года «Варяг», закончив ремонт, вошел в док для окраски, а в полночь 5 октября поднял вымпел и вступил в кампанию.

Днем 9 октября, закончив сборку правой машины, опробовали обе машины на швартовах и весь следующий день провели в море на испытаниях. На запрос с Золотой Горы по семафору «для доклада Наместнику» ответили, что машины работали исправно и хорошо, частоту вращения довели до 110 об/мин, соответствующих 16 уз. Однако на деле был случай уменьшения скорости из-за нагревания кормового головного подшипника ЦВД левой машины^[14].

16 октября во время 12-часового пробега, удалось довести число оборотов до 140 и ненадолго достичь скорости 20,5 узлов.

Последний смотр эскадры

Следующие испытания 19 октября провели во время очередных учений эскадры, которая в присутствии Наместника проводила «примерно-боевую стрельбу», а затем перешла в бухту Талиенван для смотра.

Смотр продемонстрировал значительно возросшее боевое мастерство кораблей эскадры, которая, не встречая надлежащего понимания ее нужд со стороны Морского Министерства, сумела многого достичь собственными силами.

Гордостью эскадры стали созданные флагманским артиллеристом эскадры лейтенантом Андреем Константиновичем Мякишевым, прошедшие трехлетнее испытание, а затем и проверку войной «Правила управления и действия судовой артиллерией в бою и при учениях».

В числе многих обстоятельно разработанных задач подготовки артиллерии к бою важное место занимали стрельба на дальние расстояния при сосредоточении всего управления огнем в одних руках (артиллерийского офицера) и всесторонние, непрерывные тренировки комендоров.

Для поддержания на высоком уровне их навыков в прицеливании предлагалось (из-за ограниченности отпуска 37-мм патронов для практических стрельб из учебных стволов) непрерывно вести вспомогательные стрельбы из стволов ружейными пулями Бердана. В вахтенных журналах «Варяга», как и остальных кораблей, постоянно встречаются записи о больших расходах патронов Бердана при этих стрельбах.

С одобрения Наместника к концу года получило распространение и портативное электрическое устройство для тренировок в прицеливании на борту корабля. Новинку, заимствованную в английском флоте, привез на эскадру броненосец «Ретвизан».

Сознавалась на эскадре и благотворность всемерного удержания на службе комендоров, отличавшихся при стрельбе из орудий крупного калибра. Но и эта мера, неоднократно предлагавшаяся флотами, МТК и одобренная адмиралом Алексеевым, постоянно наталкивалась на «экономические соображения» ГУКиС [Главное Управление Кораблестроения и Снабжения].

«Всемогущему» Наместнику не удалось осуществить собственное предписание об организации практической эскадренной стрельбы на дальние дистанции!

Его успешно саботировали.

Успехи и недостатки эскадры в равной мере относились, конечно, и к «Варягу», который находясь до конца года в кампании усердно наверстывал упущенное из-за ремонта.

За меткую боевую стрельбу в 1903 году многие комендоры крейсера были приказом Руднева отмечены денежными наградами, а вскоре и блестяще подтвердили свое мастерство в день сурового испытания в Чемульпо.

После смотра эскадра вернулась в Порт-Артур. Однотипный с «Варягом» «Аскольд» под флагом Наместника показал по лагу 22,5 уз. Но механизмы его были в исправности, и котлы Шульца надежно держали пар на марке.

К концу октября почти вся эскадра втянулась в гавань и замерла в вооруженном резерве.

Лишь «Петропавловск», как старый ветеран, по-прежнему бодрствовал на неуютном, уже осыпаемом снегом внешнем рейде, да «Варяг», наверстывая упущенное, форсировал здесь боевую подготовку и продолжал свои испытания.

Жизнь на «Варяге» осложнилась обновлением офицерского состава и увольнением в запас большой группы старослужащих матросов-специалистов, принимавших корабль еще в Америке^[15].

12 ноября «Варяг» снова вышел в море для приработки подшипников на малых ходах. 15 ноября испытания продолжались лишь три часа, частоту вращения с 80 довели до 130 об/мин, но затем убавили до 50 – менее 10 узлов – опять разогрелись подшипники. Это было последней каплей.

Начальство смирилось с невозможностью для крейсера развить контрактную скорость 23 узла и на испытания «Варяг» больше не посылали.

Между тем тучи над Желтым морем продолжали сгущаться. Последние дни и часы жизни «Варяга» постараемся изложить словами его командира Всеволода Федоровича Руднева, перемежая их возможными комментариями и дополнениями^[16].

Задачи военно-дипломатические

“16 декабря 1903 года, вследствие предписания Начальника эскадры Тихого океана вице-адмирала Старка, крейсер ушел из Порт-Артура и, произведя на пути (у скалы Энкоунтер в 22 милях от Порт-Артура) стрельбу из орудий, на другой день прибыл в Чемульпо. По постановке на якорь обменялись салютами с береговой корейской батареей. На рейде крейсер застал: мореходную канонерскую лодку «Гиляк», английский крейсер II класса «Sirius», японский крейсер III класса «Chiyoda» и северо-американскую лодку «Vicksburg»”.

Капитану 1-го ранга В.Ф. Рудневу поручалось организовать надежную связь между столицей наместничества – Порт-Артуром и посланником Павловым в Сеуле (японцев уже тогда подозревали в умышленной задержке телеграмм), а также собрать сведения о деятельности Японии, готовившейся к оккупации Кореи.

В сложившейся обстановке особую важность приобретала информация, которую «Варяг» мог получить в Чемульпо – этом средоточии японских интриг в Корее. В день прибытия, 17 декабря, В.Ф. Руднев, как полагается, телеграфировал в ГМШ о прибытии и предстоящей десятидневной стоянке. Однако стоянка оказалась вдвое короче, и уже 23 декабря «Варяг» отправился обратно, оставив последние наставления «Гиляку».

“С момента прихода до 23 декабря, крейсером было собрано много сведений, которые, к сожалению, не могут быть помещены здесь, так как копии погибли вместе с крейсером”.

“24 декабря крейсер вернулся в Порт-Артур, совершив тяжелый переход в мороз при сильном северо-западном ветре. Весь бак и левый борт были покрыты сплошным льдом”.

27 декабря по радио получили приказ Начальника эскадры – экстренно закончить приемки, приготовиться к походу и на следующий день по приказу Наместника выйти в Чемульпо.

«Варяг» назначался старшим стационером и поступал в распоряжение посланника Павлова. В ведение В.Ф. Руднева поступала и охрана миссии – забайкальские казаки, десантный отряд с броненосца «Севастополь».

Последняя инструкция

Инструкцией Наместника предписывалось, среди прочего:

— поддерживать хорошие отношения с иностранцами;

— не мешать высадке японских войск, если бы таковая совершилась до объявления войны;

— ни в каком случае не уходить из Чемульпо без приказания, которое будет передано тем или иным способом.

Обратите внимание особенно на второй и третий пункты этой инструкции. В предписании Начальника эскадры добавлялось, что извещение о важнейших изменениях в политической обстановке и «соответствующие им приказания» командир крейсера получит от посланника или из Порт-Артура.

Приняв на борт двух сотрудников русской миссии, «Варяг» 28 декабря в 12 час 50 мин снялся с якоря и взял курс на Чемульпо^[17].

“28 декабря, по получении экстренного приказания, крейсер снова ушел в Чемульпо, чтобы нести там обязанности старшего станционера и состоять в распоряжении нашего посланника в Сеуле, действительного статского советника Павлова”.

Стационер в Чемульпо. Старший стационер

“29 декабря крейсер пришел в Чемульпо и застал на рейде: крейсер II ранга «Боярин», мореходную канонерскую лодку «Гиляк», английские: крейсер I класса «Cressy» и крейсер II класса «Talbot», итальянский крейсер «Elba», японский крейсер III класса «Chiyoda» и северо-американскую лодку «Vicksburg».

Командиры крейсера II ранга «Боярин» и канонерской лодки «Гиляк» доложили о спокойствии на берегу, об отправке десанта в числе 26 человек в Сеул на смену посланного ранее с лодки «Гиляк» и об отправке провианта в запасе для десанта при миссии.

С ближайшим поездом выехал в Сеул к посланнику, с которым было решено ограничить численность десанта до 56 человек, а остальных отправить на крейсер «Боярин» обратно в Порт-Артур. Десант был назначен из состава команды эскадренного броненосца «Севастополь», под командой лейтенанта Климова.

По возвращении на другой день из Сеула отправил крейсер II ранга «Боярин» с частью десанта в Порт-Артур”.

Вечером на «Варяг» была доставлена шифровка посланника, извещавшего, что, по сведениям корейского императора, десять японских военных кораблей направляются в Чемульпо. С этим сообщением и другими депешами посланника 1 января 1904 года ушел в Порт-Артур «Гиляк».

“1 января 1904 года[18] отправил мореходную канонерскую лодку «Гиляк» в Порт-Артур с бумагами и депешами посланника. В тот же день пришел французский крейсер II ранга «Pascal».

5/18 января пришла мореходная канонерская лодка «Кореец».

7/20 января пришел из Тонкина французский крейсер «Amiral de Gueydon», но при входе на рейд, взяв неверный курс, коснулся мели, почему 17/30 января ушел в Нагасаки в док”.

Тревожная неопределенность

Японские корабли не появлялись, и 8/21 января Руднев послал «Корейца» для обследования наиболее удобной для высадки десанта бухты А-Сан, расположенной в 20 км от Сеула и линии фузанской железной дороги^[19]. «Кореец» вернулся лишь к вечеру – ни кораблей в бухте, ни войск или следов их высадки на берегу он не обнаружил.

В тот же день, 8/21 января, успокаивая общую настороженность, командир «Чиоды», капитан 1-го ранга К. Мураками пригласил на обед командиров всех кораблей в Чемульпо. В подтверждение миролюбия Японии он перевел гостям последние сообщения из японских газет, где говорилось о переговорах с Россией, совещании Императора с японским посланником в России, встрече русского посла Нелидова в Париже с японским послом, обмене телеграммами между адмиралом Алексеевым, русским послом в Японии Розеном и Министерством Иностранных Дел в Петербурге^[20].

На следующий день 9/22 января стало известно о секретном предписании японского консула поставщикам в порту снабжать русские корабли на рейде, невзирая на политические обстоятельства и даже в случае войны. Очевидно, это был еще один шаг к усыплению бдительности русских.

А сведения становились все тревожнее…

Все это не оставляло сомнений в том, что готовится обширная десантная операция. Донесение об этом Руднев немедленно отправил в Порт-Артур на только что пришедшем оттуда пароходе «Сунгари».

Это было последнее донесение, полученное из Чемульпо^[21].

Во избежание инцидентов команду на берег не увольняли, и местом отдыха оставалась палуба корабля, на которой разрешались «вольные прогулки» и, как всегда, для матросов играл оркестр. По субботам и воскресеньям в корабельную церковь «Варяга» приезжали матросы с «Корейца».

Между тем поступавшая информация все сильнее тревожила В. Ф. Руднева, и вечером 15 января, в сопровождении врача М.Л. Банщикова и штурмана Е.А. Беренса он выехал на сутки в Сеул.

На рейде уменьшалось число европейских кораблей – 10/23 января ушел «Кресси», через неделю – «Амираль де Гейдон», но все чаще появлялись тяжелогруженые японские пароходы. Разгрузка их шла непрерывно… Еще более интенсивные перевозки осуществлялись через южный, близкий к Японии порт Фузан.

Фактическая оккупация Кореи уже началась.

Решенной считали войну и морские атташе западных держав в Петербурге, обратившиеся 7/20 января 1904 года в ГМШ за разрешением присутствовать в будущих боях на кораблях эскадры.

Полного успеха в предстоящей борьбе пожелал Начальнику эскадры и побывавший 8/21 января в Порт-Артуре германский капитан 1-го ранга Шредер с крейсера «Ганза».

15/28 и 18/31 января наш морской агент в Японии капитан 2-го ранга А.И. Русин сообщил шифротелеграммами, что число зафрахтованных Японией для военных целей пароходов достигло 60. Главная база Сасебо заминирована… Расходы на последние военные приготовления достигли 50 млн. иен. В любую минуту можно ожидать общей мобилизации.

В этой обстановке «ввиду неопределенности политического положения», Наместник 18/31 января и отдает приказ всем кораблям эскадры в Порт-Артуре о начале кампании.

От «Варяга» после телеграммы от 14/27 января не поступало никаких сведений, и лишь 19 января/1 февраля была получена оказавшаяся последней шифрованная телеграмма посланника Павлова для Наместника и Министра Иностранных дел, в которой сообщалось о все увеличивающихся в портах Кореи японских складах военных припасов, снаряжения и провизии.

А могло быть иначе: Волкодаву следовало сказать: “Фас!”

Становилось очевидным, что японцы не удовольствуются оккупацией лишь южной Кореи, и 20 января/2 февраля 1904 года Наместник вторично обращается в Петербург с предложением о мобилизации войск Дальнего Востока и Сибири, и, – уже во второй или третий раз, – о необходимости противодействия силами флота явно готовящейся высадке японских войск в Чемульпо.

Тем более что достаточно мощный крейсер в Чемульпо уже был.

А через сутки могла быть там и вся эскадра.

Анализ сражений русской и японской эскадр утром 27 января/9февраля 1904 года у Порт-Артура, и днем 28 июля/10 августа 1904 года у Шантунга[22], с полной очевидностью свидетельствует о том, что наша – еще не поврежденная, в полном составе, не испытавшая горечь поражений, – эскадра, этот “вооруженный резерв”, “морская милиция” – по выражению капитана 2-го ранга А.Н. Немитца, – разнесла бы вдребезги, как – по японскому выражению — разбивают яшму, эскадру Того, состоявшую из прирожденных моряков, с ее однородностью, сплаванностью и английской постройкой. Тем более что «Ниссин» и «Кассуга» к началу войны вступить в строй еще не успели.

Нужна была только отмашка из Петербурга.

Волкодаву следовало сказать: “Фас!”.

Пока Петербург мямлил и продолжал сдачу позиций, Токио проявил завидную и достойную уважения решимость.

Наступала трагическая развязка. Придя к убеждению, что дальнейшее промедление грозит срывом всех планов, Япония 22 января/4 февраля решила отозвать посланника из Петербурга и прекратить переговоры с Россией, хотя именно накануне, 21 января/3 февраля, в Петербурге пошли на столь значительные уступки, что даже Англии решила сделать вид, что чувство справедливости ей не чуждо: «Если Япония и теперь не будет удовлетворена, то ни одна держава не сочтет себя вправе ее поддерживать», – заявил английский министр иностранных дел.

Будто всерьез!

23 января/5 февраля 1904 года указ о начале военных действий был получен в Сасебо Командующим Соединенным флотом вице-адмиралом Того Хейхатиро, и утром 24 января/6 февраля японский флот, а также транспорты с войсками вышли в море.

Лишь после этого нота о разрыве дипломатических отношений была вручена русскому Министру Иностранных Дел японским посланником Курино, который при этом уверял министра, что «несмотря на разрыв отношений, войны можно еще избежать».

Наш МИД с присущей ему прозорливостью ухватился за эту соломинку, страшась лишь того, говоря словами графа Ламздорфа, (еще худшего, если это возможно, Министра Иностранных Дел, чем покойный граф Муравьев), чтобы, «наши герои на Дальнем Востоке не увлеклись внезапно каким-либо военным инцидентом», который вовлек бы Россию в войну.

А ведь увлекись “наши герои” – все бы щедро оплаченные планы “мирового сообщества”, рухнули бы в тех же двадцатых числах января 1904 года по русскому календарю!

Но, напомним: ощущая свою историческую ответственность перед “цивилизованным человечеством”, наше “Ведомство Иностранных Дел”, передавая 24 января/6 февраля Наместнику содержание японской ноты от 23 января/5 февраля, сочло необходимым опустить, полные зловещей многозначительности, слова о том, что японское правительство оставляет за собой право предпринять «такое независимое действие, какое сочтет наилучшим для укрепления и защиты своего угрожаемого положения, а равно для охраны своих установленных прав и законных интересов».

Мера достигла цели – не получив разъяснения причин разрыва дипломатических отношений, но зная о желании Государя прийти к мирному соглашению с Японией, Наместник не только отказался от планов предупредительного удара, но не видел необходимости в принятии дополнительных мер предосторожности, ‒ в «Цусима – знамение …» любознательные найдут все подробности[23].

Возможно, этим можно объяснить тот факт, что, сообщив 25 января/7 февраля о разрыве отношений командиру «Манджура» и начальнику Владивостокского отряда крейсеров, а 26 января/8 февраля – командиру «Сивуча» и консулам в Сингапуре и Гонконге, морской штаб Наместника почему-то сохранил это известие в тайне и от эскадры, и от крейсера «Варяг», находившихся в наибольшей близости к району вероятных военных действий и, казалось бы, больше всех нуждавшихся в объективной информации.

Хотя здесь, боюсь, у штаба могла быть своя игра^[24].

Любопытна следующая деталь.

В стратегических играх 1902/1903 годов в Морской академии существовал именно такой вариант: вследствие внезапного, без объявления войны, нападения Японии, в Чемульпо остались не отозванными крейсер и канонерская лодка; телеграфное сообщение перехвачено японцами.

Но в игре, посланные одновременно с отправкой телеграммы миноносцы успевают вызвать корабли в Порт-Артур. В жизни этого не произошло.

Атака японских миноносцев на Порт-Артурскую эскадру в ночь на 27 января/9 февраля 1904 года подвела итог “миротворческой” деятельности петербургских политиков:

Россию успешно подставили в войну.

Только наутро после ночной атаки и подрыва «Цесаревича», «Ретвизана» и «Паллады» из штаба Наместника была послана телеграмма консулу в Чифу, с просьбой сообщить «Варягу» о начале войны.

Но «Варяг» молчал.

Рассказ продолжит Всеволод Федорович Руднев.

Ультиматум

«Чиода» уходит в море. Ночью. Без огней

“21 января/3 февраля японский крейсер «Chiyoda», стоявший в глубине рейда, вышел вперед и стал рядом с английским крейсером, еще более усилив тщательный надзор за рейдами.

Вследствие доходивших тревожных слухов^[25], телеграфировал в Порт-Артур, спрашивая приказания о дальнейших действиях, но ответа не получил; от посланника в Сеуле получил телеграмму, в которой посланник выражает свое желание повидаться со мною и переговорить.

Ввиду усиленной подготовительной деятельности японцев в Корее, я просил д.с.с. Павлова^[26], подняв его флаг на крейсере, идти в Порт-Артур совместно с «Корейцем», который поднял бы консульский флаг. Посланник не счел возможным оставить свой пост без приказания Министерства.

Почти весь январь стояла суровая погода, лед в большом количестве покрывал рейд, прекращая по временам сообщение или затрудняя его. 25 января/7 февраля японский крейсер «Chiyoda» без огней ночью ушел в море”.

Сообщение об этом таинственном уходе В.Ф. Руднев делает уже от руки в заготовленном для Наместника рапорте о событиях последних дней.

Последний рапорт командира «Варяга» Наместнику ЕИВ на Дальнем Востоке

От руки сделана приписка об уходе «Чиода»

“За несколько дней до этого японцы обрезали проволоки корейского телеграфа, чем лишили европейцев всякого сношения, причем русские телеграммы принимались, но не отправлялись. Телеграф же Ичжоу – Сеул был перерезан после отъезда из Ичжоу японского консульского агента с чинами японской полиции.

Российский посланник д.с.с. Павлов, не получая с 11 января никаких известий, обратился к командиру «Варяга» с предложением послать лодку «Кореец» в Порт-Артур с бумагами, по получении коих, 26 января/8 февраля в 3½ часа дня лодка пошла по назначению, но дойти до Порт-Артура ей не было суждено”.

Выход «Корейца»

“Перед уходом «Корейца» было получено письмо от посланника: «Вместе с сим посылаю казака с корреспонденцией для отправки на «Корейце». Желательно, чтобы «Кореец» снялся с якоря и отправился в путь тотчас по получении корреспонденции. Сегодня вечером из секретного источника получено известие о том, что японской эскадре из нескольких военных судов предписано отправиться к устью Ялу, и что высадка японских войск в значительном количестве в Чемульпо назначена на 29 января/11 февраля. Телеграмм никаких ниоткуда не получено. Павлов».

Канонерская лодка «Кореец»^[27]

По выходе с рейда, у острова Иодольми лодка «Кореец» встретила японскую эскадру, часть коей, в числе 3 крейсеров и 3 транспортов, вошла на рейд, а 4 миноносца, маневрируя около лодки, выпустили 3 мины, не причинившие, однако лодке вреда; кроме того, большой крейсер повернул на пересечку пути лодки. Командир «Корейца» не открывал огня (сделано два нечаянных выстрела), не считая себя вправе начать стрелять в пределах нейтрального порта. «Кореец» вернулся и, по сигналу с вверенного мне крейсера, стал за его кормой”.

Дополним немного рассказ Всеволода Федоровича.

26 января/8 февраля, в 8 час 30 мин, «Кореец», приняв почту с французского, итальянского и английского крейсеров, был готов к походу. Но в 8 час 40 мин на рейде появился пароход «Сунгари» общества Китайско-восточной железной дороги, на котором из Шанхая прибыл американский военный агент. Он сообщил, что война начнется 27 января.

«Кореец» ушел только в 15 час 40 мин. В это время отряд Уриу, узнав от «Чиоды», что русские по-прежнему стоят в Чемульпо, уже втягивался в проход шхерного фарватера.

В 15 час 55 мин с «Корейца» увидели шедшую навстречу кильватерную колонну – три крейсера в голове, три транспорта в середине и три крейсера в хвосте. Ее возглавлял «Чиода», слева шла колонна из четырех миноносцев. Обе колонны уклонились к краям фарватера, и «Кореец», успев сигналом сообщить «Варягу» о появлении японцев, вынужден был войти в коридор между приближающимися кораблями. У расчехленных и направленных по борту орудий крейсеров по-боевому стояла прислуга. Едва «Кореец» поравнялся со вторым из крейсеров, как третий – броненосный «Асама» – вышел из строя, преградив путь канонерке в море.

Стандартная японская манера описания боевых действий

В правдивом японском описании боевых действий на море в 37-38 годах эры Мейдзи, то есть в ту самую войну 1904-1905 гг., с самурайской прямотой сказано, что тяжелый броненосный «Асама» просто прикрыл своей броневой грудью транспорта, которые могла атаковать зловредная русская канонерка. А выходить в море «Корейцу» никто не мешал. Сам вернулся, – может, забыл чего.

Но предварительно, – ни с того, ни с сего, – обстрелял миролюбивую японскую эскадру. Оттого может, и война началась^[28].

Одновременно четыре миноносца, зайдя с обоих бортов «Корейца», с расстояния 200-350 м атаковали его торпедами. Расчет был ясен – не выпускать с рейда свидетеля вторжения.

Находясь, – как писал позднее в рапорте командир «Корейца», – в полном неведении о разрыве отношений между Японией и Россией, капитан 2-го ранга Григорий Павлович Беляев не счел себя вправе предпринять ответные действия и в 16 час 25 мин повернул обратно.

С первым выстрелом торпеды на канонерке пробили боевую тревогу, и занявшие места у орудий комендоры взяли японские миноносцы под прицел своих 203-мм орудий.

Эта готовность к бою, как и смелое маневрирование командира, едва не протаранившего один из миноносцев, сорвали японскую атаку – две торпеды прошли мимо, а третья, неотвратимо приближавшаяся к правому борту, затонула в нескольких метрах от него. Один из японских миноносцев шарахнувшись от «Корейца» ухитрился при этом сесть на мель^[29].

Тем временем корабль уже входил на нейтральный рейд Чемульпо и только что отданная после второй торпеды команда «открыть огонь» была немедленно отменена. Лишь два нечаянных выстрела из 37-мм пушки прозвучали во время этого поединка нервов «Корейца» с отрядом японского контр-адмирала Уриу Сотокичи[30], что, впрочем, не помешало японцам в их официальном труде о войне, умолчав о торпедах, писать о сделанных русскими первых выстрелах войны.

Стандартная японская манера описания боевых действий.

В 1944-1945 годах японские СМИ, уже после полного разгрома и уничтожения Японского Императорского флота, по-прежнему с невянущим энтузиазмом сообщали об успехах флота своего и потерях, и поражениях американского. Сообщения эти, понятно, вызывали грустную усмешку у самих японцев тогда, и гомерический смех у историков войны сейчас.

Но сообщения японцев о морских боях 1904-1905 годов, вызванные и пронизанные абсолютно таким же духом, а потому и столь же правдивые, сомнению отнюдь не подвергаются.

Еще бы. Ведь в тот раз им удалось стать победителями.

Как – неважно. Так что ври, сколько хочешь.

Но продолжим.

Последняя ночь в Чемульпо

“Кроме упомянутых судов, японская эскадра, под начальством контр-адмирала Уриу, ушла в шхеры, не входя на рейд, вследствие чего численность ее осталась для нас неизвестной. Об этом событии немедленно донес рапортом посланнику и одновременно сообщил консулу для телеграфирования д.с.с. Павлову.

Японские крейсера расположились у своих транспортов, а миноносцы против наших судов. Транспорты немедленно начали выгрузку людей и вещей, один же из них ночью с полною водою вошел в гавань, которая освещалась с берега кострами. Высажено было около 3000 человек, расположившихся в Сеуле и Чемульпо, не встретив никакого сопротивления со стороны корейцев.

Сделав распоряжение о приготовлении к отражению минной атаки (без огласки), я поехал к английскому командиру для выяснения дальнейших действий и мер безопасной стоянки на рейде, причем предложил ему, как старшему, съездить на старшее японское судно, чтобы заставить командира его поручиться за свои суда, в смысле непринятия каких-либо враждебных действий на рейде. Командир «Talbot» немедленно уехал и по возвращении на «Варяг» сообщил свой разговор.

«Я приехал, как старший из командиров судов, стоящих на рейде, к вам, как старшему из японских командиров, предупредить:

1. Мы стоим на рейде нации, объявившей нейтралитет, следовательно, рейд, безусловно, нейтральный и никто не имеет права ни стрелять, ни пускать мины в кого бы то ни было. Я вам объявляю, что в то судно, которое это сделает, все равно какой нации, я первый начну стрелять. (Японец был крайне удивлен, даже спросил: «Как, вы будете в нас стрелять? – Да, я буду, так как совершенно готов открыть огонь»)^[31].

2. Вы должны сделать распоряжение по своему отряду и сделать сказанное известным. (Японец согласился, но спросил: «А вдруг русские начнут стрелять?» Английский командир повторил о своем обязательстве взять на себя ответственность за суда интернациональной эскадры).

3. Вы должны допускать все шлюпки свободно к берегу, где не должно быть никаких препятствий к высадке.

4. Вы можете высаживать войска, так как это дело ваше и до нас не касается.

5. В случае недоразумения с какой-либо нацией, прошу вас приехать ко мне на судно, я приглашу командира той нации, и сам буду разбирать дело».

В заключение, на вопрос командира по поводу стрельбы минами в «Кореец», японец ответил, что не знает об этом случае, что это недоразумение и, вероятно, даже ничего не было.

Ночь прошла спокойно, хотя на всех судах люди спали у орудий”.

Никто не знал, что в эту ночь в 300 милях на севере уже гремели взрывы над Порт-Артурским рейдом, и эскадра, захваченная врасплох вероломным врагом, уже отбивала атаки подкравшихся во мраке ночи японских миноносцев.

А здесь, в Чемульпо, словно отсвет событий на Порт-Артурском рейде, полыхало огненное зарево костров на городской пристани, где заканчивала высадку последняя из трех тысяч японских солдат.

Все шло по плану – русские, следуя полученной инструкции, не помешали высадке войск, англичане свято блюли нейтралитет, и наутро, с уходом последнего транспорта, контр-адмирал Уриу смог приступить ко второй половине возложенной на него задачи – уничтожению, а лучше захвату, русских кораблей.

Ультиматум вручен

“На другой день, 27 января/ 9 февраля, утром в 7 час. 30 минут командиры иностранных судов... получили извещение, с указанием времени сдачи уведомления, от японского адмирала о начале враждебных действий между Россией и Японией и что адмирал предложил русским судам уйти с рейда до 12 часов дня, в противном случае они будут атакованы эскадрой на рейде после 4 часов того же дня, причем предложено иностранным судам уйти с рейда на это время, для их безопасности.

Эти сведения были мне доставлены командиром «Pascal» и вслед за ним подтверждены командиром «Elba», с которым я поехал на «Talbot» для разъяснения.

Во время заседания на «Talbot» мною было получено письмо (в 9 час. 30 мин. утра) через русского консула от японского адмирала, извещающего о начале враждебных действий между правительствами России и Японии. Контр-адмирал Уриу предлагал мне уйти с вверенными мне судами с рейда до 12 час. дня и в случае отказа обещал атаковать на рейде”.

Приведем для полноты картины тексты исторических документов.

Письмо контр-адмирала Уриу командирам иностранных судов

Рейд Чемульпо 8-го февраля 1904 г.

“ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРАБЛЬ «НАНИВА»

Рейд Чемульпо, 26 января (8 февраля) 1904 г.

“Сэр,

Имею честь уведомить Вас, что ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между Японскою и Российскою Империями, я должен атаковать военные суда Русского Правительства, стоящие теперь в порту в Чемульпо, силами, состоящими под моей командой, в случае отказа старшего из русских морских офицеров, находящихся в Чемульпо, на мою просьбу покинуть порт Чемульпо до полудня 9 февраля 1904 г., и я почтительно прошу Вас удалиться от места сражения настолько, чтобы для корабля, состоящего под Вашей командой, не представлялось никакой опасности от сражения.

Вышеупомянутая атака не будет иметь места до 4 часов пополудни 9 февраля 1904 г., чтобы дать время привести в исполнение вышеупомянутую просьбу.

Если в порту Чемульпо находится в настоящее время какой-нибудь транспорт или купеческие суда Вашей нации, то я прошу Вас передать им настоящее уведомление.

Имею честь быть, Сэр, Вашим покорным слугой.

С. Уриу, Контр-адмирал, командующий эскадрою Императорского Японского флота”.

Контр-адмирал Уриу Сотокичи

Письмо контр-адмирала Уриу командиру крейсера 1-го ранга «Варяг»

Рейд Чемульпо, 26 января (8 февраля) 1904 г.

“ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРАБЛЬ «НАНИВА»

Рейд Чемульпо, 26 января (8 февраля) 1904 г.

Сэр,

Ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между правительствами Японии и России, я почтительно прошу Вас покинуть порт Чемульпо с силами, состоящими под Вашей командой, до полдня 27 января (9 февраля) 1904 г.

В противном случае я буду принужден открыть против Вас огонь в порту.

Имею честь быть, Сэр, Вашим покорным слугой.

С. Уриу, Контр-адмирал, командующий эскадрою Императорского Японского флота.

Командующему отрядом русских судов”.

Красиво излагает контр-адмирал Уриу Сотокичи: Сэр, Ваш покорный слуга, покорно прошу.

В Англии, должно, учился. Да-с.

Получив уведомление вежливого и красноречивого контр-адмирала Уриу, командиры французского и итальянского крейсеров предложили коммодору Левису Бейли заявить протест ввиду явного нарушения японцами нейтралитета на рейде.

“В заседании командиров были разобраны различные комбинации, затем, в секретном от меня совещании, решили: если я останусь на рейде – они уйдут, оставив меня с «Корейцем» и пароходом «Сунгари».

Вместе с сим решили послать адмиралу протест против производства нападений на рейде”.

Взрывы, прогремевшие минувшей ночью на внешнем рейде Порт-Артура, сделали командира «Варяга» представителем воюющей стороны и отделили его от вчерашних «приятных во всех отношениях» командиров международной эскадры. Свое решение об образе действий в связи с японским ультиматумом они принимали уже в секретном от командира «Варяга» совещании.

Результатом совещания стал протокол в сочетании с энергичным протестом.

«Энергичный протест»

Протокол совещания, подписанный командирами английского, итальянского и французского судов

Рейд Чемульпо, 9 февраля 1904 г.

1. Принимая во внимание, что Корея перед настоящими событиями объявила нейтралитет, и что на крепости в Чемульпо поднят корейский флаг, мы считаем атаку русских судов в порту, ввиду предполагаемой высадки японских войск, нарушением международного права и посылаем японскому адмиралу протест против такого нарушения, который будет ему доставлен английским офицером.

2. В случае, если русские военные суда не оставят рейда, мы решили покинуть нашу стоянку до четырех часов пополудни и стать на якорь севернее, так как в настоящем положении наши суда могут получить повреждения, если японская эскадра будет атаковать русские суда, не считаясь с нашим протестом.

3. Командир «Варяга», который тоже присутствовал на «Talbot», заявил, что, хотя он и не получил еще от японского адмирала ультиматума, он все-таки выйдет до полудня в море и просил сопровождать русские суда до выхода из нейтральных вод. Мы ответили ему, что не можем согласиться на это, так как это было бы нарушением нейтралитета.

Протокол подписан командирами кораблей «Talbot», «Elba» и «Pascal».

Как видим, пункт первый выглядит почти решительно и энергично.

Казалось бы, вслед за строгим осуждением агрессора естественно было бы ожидать соответствующих решительных мер против него и, прежде всего — отказа подчиниться наглым требованиям или даже готовность предложить руку помощи так нежданно оказавшимся в беде русским кораблям. Вот ведь коммодор Бэйли вчерась даже стрелять грозился. Как же. Будут они стрелять. Разве что в нас.

И второй пункт протокола предусматривает: в случае отказа русских покинуть рейд, скромный отход европейских кораблей вглубь бухты, дабы не пострадать при расправе над русскими, и вместе с тем обеспечить себе почти партер в ожидаемом сченическом действе.

Но венец всему — третий пункт, в котором отклоняется, как нарушающая нейтралитет, просьба В.Ф. Руднева сопровождать его корабли до выхода из нейтральных вод. Мало того, защитники нейтралитета не задумались также сделать в этом пункте протокола не бесполезное для Уриу упоминание о намерении В.Ф. Руднева покинуть рейд до полудня.

Да, читая такое и имея за спиной опыт мировых войн и революций, хочется добавить “пару слов без протокола”. Но протокол – это еще не все. К нему прилагался указанный энергичный протест:

Протест, подписанный командирами английского, итальянского и французского судов и отправленный японскому адмиралу Уриу.

Рейд Чемульпо, 9 февраля 1904 г.

“ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРАБЛЬ «TALBOT»

Рейд Чемульпо, 27 января (9 февраля) 1904 г.

Уриу Сотокичи, Контр-адмиралу, командующему эскадрой Императорского Японского флота.

Сэр, Мы, нижеподписавшиеся, командующие тремя нейтральными военными судами: Англии, Франции и Италии, узнав из полученного от Вас письма от 8 февраля о предполагаемой Вами сегодня в 4 часа дня атаке русских военных судов, стоящих на рейде Чемульпо, имеем честь обратить Ваше внимание на следующее обстоятельство:

Мы признаем, что, так как на основании общепризнанных положений международного права порт Чемульпо является нейтральным, то никакая нация не имеет права атаковать суда других наций, находящихся в этом порту, и держава, которая преступает этот закон, является вполне ответственной за всякий вред, причиненный жизни или собственности в этом порту.

Поэтому настоящим письмом мы энергично протестуем против такого нарушения нейтралитета и будем рады слышать Ваше мнение по этому предмету.

Bayly, Captain of H. М. S. «Talbot».

Borea, « «Elba».

Senes, « «Pascal».

Протокол вместе с «энергичным протестом» был в 10 часов отправлен на флагманский корабль Уриу, стоявший в четырех милях западнее острова Иодольми. Вручен он был лишь за 10 минут до начала боя.

А ответ на него контр-адмирал Уриу дал три дня спустя. Свое мнение по этому предмету после боя он выразил в следующих словах:

“В виду решения, принятого храбрым русским командиром, всякие переговоры излишни”.

Адмиралу Уриу, как и его европейским контрагентам, повезло. Разговаривать им больше было не о чем.

Русский ответ

Резким контрастом этой истинно европейской дипломатии прозвучал русский ответ на японский ультиматум устами командира “Варяга”.

“На запрос командиров о моем мнении, я ответил, что сделаю попытку прорваться и приму бой с эскадрой, как бы она велика ни была, но сдаваться никогда не буду, также и сражаться на нейтральном рейде”^[32].

К этим словам добавлений не требуется.

«Варяг» и «Кореец» против эскадры

Готовность № 1

“Вернувшись на крейсер, я собрал офицеров, объявил им о начале военных действий и каждому дал соответствующую инструкцию. Офицеры единодушно приняли решение: в случае неудачи прорыва, – взорваться и ни в каком случае не отдавать крейсер в руки неприятеля. Впоследствии приготовили в минном погребе запальный патрон со шнуром Бикфорда. Производство взрыва я поручил ревизору мичману Черниловскому-Сокол. Решение идти на прорыв и принять бой вне рейда считал удобнее на следующих основаниях:

1) узкий рейд не давал возможности маневрировать;

2) исполняя требование адмирала, имелась слабая надежда на то, что японцы выпустят из шхер и дадут сражение в море; последнее было предпочтительнее, так как в шхерах приходится идти определенными курсами и, следовательно, нельзя использовать все средства защиты и нападения;

3) уничтожение крейсера на рейде, без попытки прорваться и принятия боя, совершенно не могло иметь места; предполагая возможную гибель крейсера так или иначе, конечно, надо было нанести неприятелю возможно больший вред, не щадя своей жизни”.

На «Корейце», носившем еще громоздкий парусный рангоут^[33], готовясь к бою, спустили и выбросили за борт демаскирующие корабль высокие стеньги, а с ними два гафеля, гик и вообще все, что могло гореть. Следует подчеркнуть заранее, что изменение силуэта канлодки в высоту было сознательной военной хитростью ее командира, и сыграло решающую роль в том, что в бою «Кореец» практически избежал попаданий. Японские артиллеристы так и не смогли пристреляться.

Не рассчитывая на счастливый исход боя, капитан 2-го ранга Беляев в присутствии комиссии из офицеров сжег все шифры, секретные приказы и карты. Вахтенный журнал решили хранить до последнего момента. Обе крюйт-камеры подготовили к взрыву, развернули перевязочные пункты (из-за недостатка места использовали для этого лазарет и каюту командира).

В 10 час 45 мин, раньше, чем обычно, на «Варяге» просвистали на обед.

За Веру, Царя и Отечество. Ура!

“По окончании обеда команды ее вызвали наверх; и командир обратился приблизительно с такими словами:

«Сегодня получил письмо японского адмирала о начале военных действий и предложение оставить рейд до полдня. Безусловно, мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы она сильна ни была. Никаких вопросов о сдаче не может быть – мы не сдадим ни крейсера, ни самих себя и будем сражаться до последней возможности и до последней капли крови. Исполняйте ваши обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый снаряд должен нанести вред неприятелю. В случае пожара тушите его без огласки, давая мне знать.

Помолимся Богу перед походом и с твердой верою в милосердие Божие пойдем смело в бой за Веру, Царя и Отечество. “Ура!”».

Музыка сыграла гимн.

Взрыв энтузиазма был поразительный, отрадно было видеть проявление такой горячей любви к своему обожаемому Государю и Отечеству и выражение готовности сражаться до последней капли крови”^[34].

То же самое происходило и на «Корейце». На обоих кораблях больные из лазарета добровольно становились в строй, и никто из вольнонаемных не пожелал расстаться со своими товарищами, хотя им предложили съехать на берег и укрыться в консульстве.

«С благоговением вспоминаю, – писал позднее врач М.Л. Банщиков, – незабвенную картину общего громадного подъема духа. Казалось, нет преграды этим преобразившимся людям».

Боже, Царя Храни!

В 11 час 10 мин прозвучал сигнал: «Все наверх, с якоря сниматься». Семафором дали команду «Корейцу».

“В 11 час 20 мин крейсер снялся с якоря, имея в кильватере^[35] лодку «Кореец», и с музыкой^[36] двинулся вперед. На иностранных судах построились во фронт команды, караулы и офицеры, итальянцы играли русский гимн, и при нашем проходе все кричали «ура»”.

Находившийся на борту итальянского крейсера очевидец боя писал в своей корреспонденции в неаполитанскую газету «Matino»: “В 11½ часов «Варяг» и «Кореец» снялись с якоря.

«Варяг» шел впереди и казался колоссом, решившимся на самоубийство. Волнение оставшихся иностранных моряков было неописуемое. Палубы всех судов были покрыты экипажами; некоторые из моряков плакали. Никогда не приходилось видеть подобной возвышенной и трогательной сцены.

На мостике «Варяга» неподвижно и спокойно стоял его красавец командир.

Громовое «ура!» вырвалось из груди всех и раскатывалось вокруг. На всех судах музыка играла русский гимн, подхваченный экипажами, на что на русских судах отвечали тем же величественным и воинственным гимном.

Воздух был чист и море успокаивалось.

Подвиг великого самопожертвования принимал эпические размеры”.

Над рейдом Чемульпо медью военных оркестров гремело “Боже, Царя храни!”.

Продолжает очевидец с крейсера «Эльба»: “Музыка с нашей стороны замолкла. Настали томительная тяжелая тишина и ожидание. Иностранные офицеры вооружились биноклями, моряки, затаив дыхание, напрягали зрение. Порывы ветра доносили временами с двух удалявшихся судов, становившихся все меньше и меньше, звуки русского гимна.

Навстречу судьбе

На несколько моментов надежда загорелась в наших сердцах. Может быть, эта бесполезная гекатомба будет избегнута. Самые странные предположения складывались в голове. Некоторые офицеры утверждали, что японцы не могли безнаказанно атаковать русских.

Но вот японский адмиральский корабль поднимает сигнал о сдаче. И тотчас же не «Варяге» и на маленьком «Корейце» моментально взвились всюду русские флаги. Весело развевались они, играя на солнце, с чувством гордости и презрения к врагу. Это знак сражения.

В четырех километрах от плотин порта завязался бой. Мы видели раньше, чем звук долетал до нас, огонь, выбрасываемый со всех сторон японской эскадры, огонь, несший потоки железа.

Семь громадных колоссов, точно собачья свора, преследовала два русских судна”^[37].

«Мы салютовали этим героям, шедшим так гордо на верную смерть», – писал потом в донесении своему адмиралу командир «Паскаля».

Окончание следует