Китайская война 1900 года

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Как адмирал Евгений Алексеев вслед за Китайской ‒ Японскую войну пытался выиграть

КВАНТУН. 1901-1903 годы

Победоносно завершив военные операции, адмирал Алексеев должен был установить порядок управления занятой русскими войсками территорией Маньчжурии, о чем вел переговоры с крупнейшими китайскими сановниками. Предвидя войну с Японией, адмирал не желал дальнейшего обострения отношений с Китаем.

Составленная Алексеевым умеренная политическая программа в маньчжурском вопросе, предусматривавшая сохранение на местах китайской администрации, на этот раз нашла понимание и была принята в Петербурге^[1].

По опыту завершившихся военных действий

Другим направлением усилий адмирала в это время стало повышение боеспособности русского флота по опыту завершившихся военных действий. Согласно представленному рапортом мнению Алексеева, корабельный состав, ремонтная база и система управления эскадрой не отвечали тактическим и политическим требованиям, предъявляемым русскому флоту на Тихом океане^[2].

Указывал он и на целесообразность объединенного командования морскими и сухопутными силами Дальнего Востока.

Однако предложения Е.И. Алексеева по усилению русских военно-морских сил и реорганизации местного управления были сочтены слишком радикальными и реализованы не были.

Кем, любопытно, сочтены были на этот раз?

Добрый гений Порт-Артура

После подавления Боксерского восстания Алексеев развивает кипучую деятельность по утверждению завоеванных в регионе позиций. В первую очередь это касается укрепления обороноспособности Квантунского полуострова и усиления военно-морских сил. Регулярно проводятся инспекторские смотры, маневры армии и флота, дающие неутешительные результаты: как правило, выигрывает нападающая сторона, под которой подразумевается Япония.

Е.И. Алексеев требует усилить гарнизон Порт-Артура, увеличить количество береговых батарей и усилить флот. А пока отрабатываются пригодившиеся впоследствии действия вооруженных сил при блокаде и бомбардировке крепости^[3].

Адмирал беспокоится буквально о каждой мелочи: наличии книг в гарнизонных библиотеках, состоянии дел в порт-артурских госпиталях и т.д. и т.п.

Им решается также и масса неотложных гражданских дел: для борьбы с китайскими разбойниками и пиратами ‒ хунхузами ‒ по просьбам китайских же властей отряжаются военные отряды и корабли.

С 1899 года при содействии Алексеева начинает выходить порт-артурская газета «Новый край», открывается преобразованное из начальной школы городское двухклассное Пушкинское училище^[4].

При его всемерном содействии расширяется Артурский военный порт, ведутся дноуглубительные и гидрографические работы. В числе значительно пополненных в начале 1903 года распоряжениями Е.И. Алексеева портовых запасов Порт-Артура был предусмотрительно заготовлен лес для кессонов, пригодившийся после начала военных действий.

Для заведования и руководства строительными работами в Порт-Артуре была образована особая комиссия, председателем которой становится адмирал.

Не мудрено поэтому, что Военный Министр A.Н. Куропаткин в 1903 году назвал Е.И. Алексеева «добрым гением Порт-Артура». Красиво сказал! Вот действовал совершенно иначе.

Броненосец «Сисой Великий» в Порт-Артуре. Примерно 1902 год

Ими потоплена эскадра…

Вопреки настоянию Наместника, прямым запретом Военного Министра генерала Куропаткина, не был возведен форт на доминирующей высоте сухопутной обороны Артура горе Высокая, с которой прекрасно просматривался внутренний рейд.

Между тем, именно с горы Высокой была расстреляна генералом Ноги Маресукэ 1-я Тихоокеанская эскадра. Расстреляна из 11-дюймовых гаубиц, подвоз которых в Порт-Артур стал возможен только благодаря использованию глубоководных, специально оборудованных, дорогостоящих причалов Дальнего. Загодя возведенных стратегическим тщанием графа Витте.

Так что гибель Порт-Артурской эскадры и взятие японцами Порт-Артура со значительно большим основанием, чем славный генерал Ноги, могут записать себе в актив товарищи Витте и Куропаткин. Холуи ихние, коих всегда хватало, могут и песню сочинить. На мотив «Варяга».

[Дабы не отсылать читателя к другим работам и источникам, подкрепим прямо здесь фактами озвученное выше утверждение о решающей роли министров Витте и Куропаткина в срыве подготовки Российской Империи к грядущей войне с Японией и неудачном для нас ее исходе.

Усилия Витте

Военный бюджет России, к моменту занятия кресла Министра Финансов С.Ю. Витте, составлявший более трети по отношению к прочим государственным расходам и находившийся на втором месте в мире после миролюбивой Англии с ее 40% военным бюджетом, к 1904 году уменьшился почти вдвое, заняв третье место в росписи государственных расходов после бюджетов Министерства Путей Сообщения и Министерства Финансов^[5].

Сергей Витте. Портрет работы Ильи Репина. Фрагмент

К основным вредоносным действиям Витте, направленным на поражение России в планируемой русско-японской войне, относятся в первую очередь:

− сознательное урезание им кредитов на строительство флота, послужившее первопричиной срыва судостроительной программы.

− тайное спонсирование им же в середине 1890-х годов русским золотом тех американских банков, которые в дальнейшем оплатили 50% японских военно-морских вооружений и почти 100% расходов на «русские» революции сначала 1905-го, а затем 1917 года.

По данным современного историка А.Б. Мартиросяна, Витте вывез в Америку на 23 пароходах, по меньшей мере, тысячу тонн золота – более миллиарда рублей золотом^[6].

Именно узаконенное «нашим» выдающимся финансистом отнятие 33⅓ процента у русских держателей кредитных билетов для спасения от банкротства Шиффа-Варбурга и компании^[7] послужило первопричиной того, что русский золотой империал − 10 золотых рублей – после введения золотого обращения в 1897 году стал стоить 15 новых золотых рублей. То есть, новый русский золотой рубль подешевел четко на те самые 33⅓ процента!

− Поддержка Витте линии недоброжелателей России на отозвания русских войск из завоеванной нами к концу 1900 года Маньчжурии, которую в это время стали назвать Желтороссией. По всем понятиям того времени Маньчжурию следовало немедленно аннексировать и официально сделать русской губернией, или каким-нибудь ассоциированным Маньчжоу-Го. Вместо этого Витте − фактический руководитель в то время русской дальневосточной политики − содействовал заключению вредоносного соглашения 1902 года об эвакуации наших войск из Маньчжурии.

Соглашение это было выгодно только Англии, Америке и Японии и, по словам адмирала Е.И. Алексеева, стало капитуляцией перед побежденным противником. Оно сводило на нет наше преобладающее влияние в Китае, полученное нами во время боксерского восстания, и, ввиду военных приготовлений Японии, стало фатальной «ошибкой», последствия которой не замедлили обнаружиться.

‒ Строительство перспективной базы для японского флота, осаждающего Порт-Артур, − города-порта Дальний, справедливо называемого «убийцей Порт-Артура». Строительство Дальнего по наиболее правдоподобным данным обошлось государственной казне в 43 млн. рублей, что ровно в 10 раз превышает расходы на строительство укреплений Порт-Артура, особенно со стороны суши.

Деньги на строительство Дальнего, в значительной степени осевшие в карманах родственников Витте, а вернее Виттиной жены, и были изысканы за счет урезания сметы на строительство укреплений Порт-Артура и его портовых сооружений, а также урезания кредитов на строительство флота.

‒ Вмонтирование изначально усилиями того же Витте «ахиллесовой пяты» в структуру крепостных укреплений Порт-Артура. Строитель Артура инженер-полковник Величко представил смету на сооружение крепостных верков, рассчитанных на 11-дюймовый калибр (279 мм). Министр Финансов Витте приказал сократить эту смету почти вдвое − и ограничиться укреплениями, рассчитанными на 6-дюймовый калибр.

Живучий домысел

Для того чтобы сделать войну однозначно победоносной или вообще предотвратить ее, необходимо было вложение, помимо выделенных средств, около 400 млн. руб., которые по утверждению самого Витте и его “адвокатов” взять было неоткуда. В этом Витте, возможно и прав, поскольку сумма, значительно превышающая искомую, как мы знаем, была в те годы передана им соответствующим американским банкам.

Домыслы же о том, что Российская Империя не могла как следует подготовиться к Русско-японской войне в силу присущей ей экономической слабости, из-за несовершенства государственно-идеологического строя, опровергаются следующими фактами^[8]:

− проигранная русско-японская война, по оценке Министра Финансов В.Н. Коковцева обошлась России в 4 млрд. рублей − в 10 раз дороже требуемых расходов на оборону. Только потрачены были эти русские 4 млрд. рублей врагами России на ее же поражение и ослабление.

К этим финансово-экономическим потерям следует прибавить:

во-первых, убытки от “революционной” смуты 1905 - 1907 годов,

во-вторых, ежегодные выплаты в количестве 400 млн. рублей в качестве процентов по 10-миллиардным заграничным займам. Займы эти явились прямым следствием политики Витте по развитию русской промышленности. Правильно китайцы говорят, что история повторяется. Да что там китайцы! Мы и сами можем это видеть.

Однако:

‒ не взирая на эти потери, Россия совершила в 1907 - 1913 годах, признаваемый всеми экономический рывок, поставивший ее в ряд наиболее промышленно развитых стран мира;

‒ качество подготовки и вооружения русских армии и флота к началу Первой мировой войны, при вынужденной незаконченности соответствующих программ, было на порядок выше, чем в 1904 году, что признавалось даже зарубежными политиками и военными деятелями. Последнее объясняется не только уроками русско-японской войны, но и огромным экономическим потенциалом Российской Империи.

Поэтому слова о том, что у России не нашлось 400 млн. рублей на подготовку к русско-японской войне ввиду ее экономической слабости, ‒ являются очередной ложью для сокрытия истинных причин поражения России. Не очень умной ложью притом.

Лепта генерала Куропаткина

В деле урезания средств на оборону и срыва работ по превращению Порт-Артура в действительно неприступную крепость, С.Ю. Витте встретил полное взаимопонимание и поддержку Военного Министра генерала А.Н. Куропаткина. В один голос с Витте он убеждал Государя приостановить расходы на флот и на оборону Дальнего Востока и, прежде всего, на защиту нового форпоста России − Порт-Артура^[9].

Куропаткин после Мукдена. Англ. литография 1905 года

Именно прямым запретом Военного Министра генерала Куропаткина, не был возведен форт даже на доминирующей высоте сухопутной обороны Артура горе Высокая, с которой прекрасно просматривался внутренний рейд. И именно с горы Высокой была расстреляна генералом Ноги Маресукэ из тех самых 11-дюймовых гаубиц 1-я Тихоокеанская эскадра.

Так что уже только за это деяние товарищи, или вернее «братья», Витте и Куропаткин могут записать себе в актив гибель Порт-Артурской эскадры и потерю нами Порт-Артура со значительно большим основанием, чем славный генерал Ноги Маресукэ, и уж тем более адмирал Того Хейхатиро.

К началу войны Порт-Артур не имел ни доков для больших кораблей, ни углубленного рейда, не начата была здесь и постройка молов для внешнего рейда, о необходимости которых говорил еще адмирал Дубасов.

В момент открытия боевых действий крепость имела на вооружении готовых к действию всего 116 орудий, в большинстве своем устаревших образцов, из них на морском направлении − 108, а на сухопутном − только 8! Вместо 542 орудий по табели.

Генерал Куропаткин, срывая отправку подкреплений на Дальний Восток, дезинформировал Государя о реальном состоянии русской обороны на Дальнем Востоке, преуменьшая при этом силы японской армии, что очевидно имело и провокационный характер. В августе 1903 года после своей поездки в Японию и инспектирования войск на Дальнем Востоке, чтобы окончательно дезавуировать отчаянные просьбы Наместника Дальнего Востока об ускорении строительства крепостных и портовых сооружений Куропаткин, считающийся некоторыми авторами патриотом, с солдатской прямотой докладывал своему Императору:

«Ныне можно не тревожиться, если даже большая часть, например, японской армии обрушится на Порт-Артур. Мы имеем силы и средства, отстоять Порт-Артур, даже борясь один против 5 − 10 врагов…

Уже и ныне [Тихоокеанская] эскадра может смело мерить свои силы со всем флотом Японии с надеждою на полный успех…

Порт-Артур, обеспеченный с моря и с суши, снабженный сильным гарнизоном и поддержанный могущественным флотом, представляет вполне самостоятельную силу. Запасов собрано столько, что наши войска успеют собраться в Маньчжурии, нанести решительное поражение противнику и освободить осажденный или блокированный Порт-Артур.

Два года назад, даже год тому назад, мы могли тревожиться оторванностью Порт-Артура от России и Приамурья. Теперь можно и не тревожиться»”.

Эта наглая провокационная дезинформация комментируется обычно как недопонимание генералом Куропаткиным стратегической обстановки!]

Интересно еще, что говорил господин Военный Министр в 1903 году об укреплении Киньчжоусской позиции? Стратегии не надо? Генерал Федор Петрович Рерберг, весьма подробно показавший историческую роль Куропаткина в грядущей войне, считал, что Министр слабо разбирался в защите крепостей[10].

Будучи совершенно согласен с Рербергом по существу, замечу, что не стоит недооценивать военную компетентность генерала Куропаткина.

Долго, но безуспешно…. Или на редкость согласовано

Без последствий остались поддержанные Алексеевым проекты разработки на Квантунском полуострове угольных месторождений и строительства здесь железоделательного завода.

Адмирал долго, но безуспешно требовал выделения денег на строительство сухих доков в Артуре и Дальнем, обращаясь даже прямо к Императору.

Поднимавшийся Е.И. Алексеевым в 1902 г. вопрос о военной защите Дальнего, также не был решен^[11]. А зачем?

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что силы, заинтересованные в поражении России в надвигающейся войне с Японией, действовали на редкость согласовано, гася в зародыше попытки даже таких, занимающих, казалось бы, видные посты деятелей, как адмирал Алексеев, усилить обороноспособность страны.

И прихвачены были этими силами практически все высшие посты в Российской Империи. Верных Престолу и Отечеству людей в ближайшем окружении Императора практически не осталось. В дальнейшем мы не раз будем вновь отмечать этот роковой для судеб нашей Родины факт, а пока продолжим наш обзор.

Только перевесом сил на море

Е.И. Алексеев постоянно ратовал за увеличение русского флота на Дальнем Востоке, ибо только перевесом сил на море можно было удержать Японию от нападения на Россию или отразить ее возможную агрессию.

Еще в 1897 году он представил Управляющему Морским Министерством обоснованные расчеты по усилению эскадры Тихого океана до превосходства над японским флотом, а в 1899 году выступил за сосредоточение основных сил русского ВМФ на Дальнем Востоке, предложив ограничиться на Балтике только минной обороной^[12].

В чем был абсолютно прав. О том же говорил в 1886 году адмирал Шестаков.

Адмирал Алексеев пытается организовать в 1901 году покупку китайских легких крейсеров, продолжает выступать сторонником приобретения острова Каргодо за счет торговых уступок Японии, настаивает на пополнении эскадры только новейшими кораблями, по результатам осмотра Владивостока в 1903 году признает необходимым усовершенствовать оборону и этой крепости.

Евгений Иванович старается, как можно чаще менять русские стационеры в иностранных портах, чтобы дать им возможность участвовать в боевой эскадренной подготовке.

В то же время он одергивает нового, «молодого и нервного» русского поверенного в делах в Корее Штейна, предъявлявшего явно завышенные требования вплоть до присылки в качестве стационеров эскадренных броненосцев.

А Алексеева до сих упрекают, что он в качестве стационера в столичном порту Чемульпо «Варяга» держал!

В 1903 году адмиралу и его подчиненным удается добиться хорошей сплаванности флота и обнадеживающих результатов боевой подготовки. Эскадра Тихого океана продолжает осуществлять военно-морские демонстрации. Русские корабли выделяются и для дипломатических визитов, и для обходов иностранного побережья, и для охраны отечественных рыболовных промыслов.

При этом кредиты на плавание постоянно безжалостно урезаются в Петербурге, а на Дальнем Востоке, несмотря на сопротивление Алексеева, вводится так называемый «вооруженный резерв», на определенное время выводящий корабли из кампании.

Адмирал обходит гибельные директивы самыми разнообразными мерами: в резерв зачисляются корабли, нуждающиеся в ремонте, ведутся махинации со сроками и периодичностью нахождения кораблей в бездействии.

Алексеев требует повысить береговое содержание личному составу, чтобы избежать оттока с эскадры морских офицеров.

Выбор помощников

Здесь следует сказать и об отрицательном отношении Е.И. Алексеева к системе чинопроизводства на флоте ‒ пресловутому цензу. Еще в 1895 году адмирал с горечью фиксировал в дневнике, что ценз внес в жизнь флота «яд апатии и слишком формальное отношение к своим обязанностям»^[13].

Эти слова совершенно естественны в устах командира «Африки», и явно не вяжутся с упорно навязываемым мнением о Е.И. Алексееве ‒ чинуше и бюрократе. Впрочем, то, что это ‒ зловредная чушь, понятно какими силами созданная и распространяемая, читатель уж давно догадался.

Говорят еще, что на реформировании отжившей системы он не настаивал, а в подборе кадров главным для адмирала была исполнительность подчиненных. Что же, смотрите сами.

Реформировать систему ценза, возникшую в русском флоте почти одновременно с его последним Генерал-Адмиралом, было делом, мягко говоря, безперспективным.

А что до любви адмирала к исполнительности, то, будучи сам чрезвычайно инициативным, независимым и самостоятельным, подчиненным он порой действительно оставлял необходимый минимум полномочий, обговариваемых четкими инструкциями. Адмирал Алексеев действительно выстраивал на Дальнем Востоке централизованную систему управления, замкнутую на себя, поскольку не питал никаких иллюзий относительно личных и служебных качеств своих помощников, о чем свидетельствуют составленные им аттестации.

А собственно было ли на кого полагаться? Дальше увидим.

В 1902 году на важнейшую должность Начальника эскадры Тихого океана, вместо расходившегося с адмиралом в вопросах стратегии будущей войны Н.И. Скрыдлова, по протекции, как принято считать, Е.И. Алексеева назначается О.В. Старк.

Вице-адмирал Оскар Викторович Старк

Оскар Викторович находился фактически при Алексееве на положении первого младшего флагмана. Да и сам пост Начальника эскадры Командующий Морскими силами Дальнего Востока, привыкший вникать во все самостоятельно, считает излишним. И его можно понять.

С другой стороны, то, как проявил себя в дальнейшем Скрыдлов во время войны, говорит о том, что возможно адмирал Алексеев не слишком заблуждался, выбирая помощника.

Адмирал Старк-Порт-Артурский, как бы то ни было, вышел 27 января 1904 года в море ‒ после подлого ночного нападения. И со своей ослабленной на два лучших броненосца эскадрой прогнал Того с его Соединенным флотом.

Не берясь судить о флотоводческом даровании адмирала Старка, можно просто сказать, что Оскар Викторович Старк был храбрый, честный и благородный русский моряк.

А вот Скрыдлов прособирался в Петербурге, пока Порт-Артур не отрезали, а потом крепко держался за Владивосток, как ни гнали его к флоту поближе.

Историки традиционно считают, что в Петербурге предлагалось назначить другого начальника эскадры, но выдвигавшиеся претендентами адмиралы А.А. Бирилев, Ф.В. Дубасов и З.П. Рожественский отказались, находя совместную службу с Е.И. Алексеевым невозможной из-за характера последнего.

Однако, сей факт известен нам только из дневника генерала Куропаткина^[14]. А к писаниям последнего, в том числе и дневниковым, следует отнестись с большой осторожностью.

Так же традиционно наибольшей критике Е.И. Алексеев подвергается за свою внешнеполитическую позицию. Дипломатия, действительно, была наиважнейшей составляющей деятельности Адмирала в начале XX века. И здесь имя адмирала оказалось связанным с деятельностью так называемой «безобразовской шайки».

Поскольку об этой “шайке” говорят все, начиная от нашего дорогого (в буквальном смысле ― дорого обошедшегося России) Витте, расскажем здесь о ней, опираясь на данные, приведенные в известном нам труде С.С. Ольденбурга.

Безобразовская шайка. Была ли она?

«Примечательно и трагично, ‒ говорит Ольденбург, ‒ что "большая азиатская программа", оцененная по достоинству иностранной дипломатией, встречала полное непонимание в русском обществе, которое что-то лепетало о "маньчжурской авантюре", и готово было искать причины русской политики на Дальнем Востоке, единой в течение всего первого периода царствования Государя, в материальной заинтересованности каких-то "царских адъютантов"... в лесных концессиях на территории Кореи».

В отличие от русского общества Государь прекрасно осознавал важность азиатской программы для России. Он верил в русское будущее в Азии и последовательно, упорно прокладывал пути, "прорубал окно на океан" для Российской Империи. “Преодолевая сопротивление и в своем ближайшем окружении, и в сложной международной обстановке, Император Николай II на рубеже ХХ века был главным носителем идеи имперского величия России”.

Но рост русской мощи тревожил так называемые великие державы, в первую очередь англосаксонские, и вызывал растущую русофобию, что отмечал, например, рейхсканцлер Германии Бернхардт фон Бюлов в февральском меморандуме 1902 года. У «англосаксонских» владык мира русофобия, как мы знаем, была, да остается и сейчас, основным содержанием их политики.

В качестве орудия противодействия нашему продвижению на восток, на тот исторический момент, была избрана Япония. Корея сохраняла, между тем, формальную независимость, а корейское правительство еще с ранних времен русско-корейской дружбы выдало лесные концессии нескольким русским военным.

В виду надвигавшейся опасности столкновения с Японией, эти концессии, расположенные преимущественно в районе пограничной (между Манчжурией и Кореей) реки Ялу, открывали возможность не только изучить местность, но и подготовить некоторую передовую оборонительную линию, "заслон" перед Маньчжурской границей.

Об этих стратегических задачах, разумеется, нельзя было открыто писать, и в русском обществе сложилось превратное представление, будто речь шла о каких-то исключительно выгодных концессиях, которые "жадная придворная клика" никак не хочет отдавать Японии, хотя бы это грозило России войной…

На самом деле, Государь не любил войну и готов был отказаться от многого, если бы этой ценой действительно удалось достигнуть "мира во всем мире". Но Он также знал, что политика капитуляций и "свертывания" далеко не всегда войну предотвращает. Государь предвидел возможность столкновения с Японией, и готовился к этой борьбе, как в дипломатическом, так и в военном отношении. Сделано было не мало: соглашением с Австрией и восстановлением "добрососедских" отношений с Германией, Россия себе обеспечивала тыл. Постройка Сибирской дороги и усиление флота давали ей материальную возможность борьбы.

Но если основные вехи русской политики были поставлены правильно^[15], то практическое исполнение оставалось весьма несовершенным.

Нет нужды повторять вновь про занятие Порт-Артура, урезание расходов на его защиту, про вакханалию растраты казенных средств на Дальний, на укрепление киньчжоусской позиции, на сдачу почти присоединенной Маньчжурии и т.п. За весь 1903-й год, когда военные агенты на Дальнем Востоке сообщали в один голос об энергичных приготовлениях Японии, русские силы в Приамурье и в Порт-Артуре были увеличены на каких-нибудь 20 000 человек, хотя, только в Южной Маньчжурии требовалось сосредоточить армию минимум в 50 000 штыков.

Понятно, что наш друг Военный Министр товарищ Куропаткин всячески от этого уклонялся, упорно доказывая невозможность отправки значительных подкреплений на Дальний Восток и утверждая, что это слишком ослабило бы Россию на западной границе.

Будто напрочь забыв блестящие успехи 1900 года, или слишком хорошо помня о них.

«Я не переставал в течение двух лет ему [Куропаткину] говорить ‒ писал Государь в апреле 1904 года императору Вильгельму, ‒ что надо укрепить позиции на Дальнем Востоке. Он упорно противился моим советам до осени, а тогда уже было поздно усиливать состав войск».

А по-хорошему, конечно, не говорить надо было, а гнать в шею, как минимум.

А лучше повесить ‒ в назидание народам древности, ‒ как сказал один путник по дороге из Москвы в Петушки.

«С этим сопротивлением [говоря по-нашему ‒ саботажем! – БГ] "ведомств", никогда, разумеется, не принимавшим форму прямого неповиновения, а только всевозможных оттяжек и отговорок, Государю было нелегко бороться.

Государь, со своей стороны, посылал от себя на Дальний Восток "разведчиков", из которых наибольшую известность получил статс-секретарь A.M. Безобразов[16].

Безобразов Александр Михайлович

Все значение столь нелюбимых министрами, и столь вообще непопулярных "квантунцев", как их называли ‒ A.M. Безобразова, адмирала Абаза, отчасти и Наместника Е.И. Алексеева ‒ в том и было, что они должны были сообщать Государю обо всем, что недоделано; они являлись как бы "Государевым оком", наблюдавшим за исполнением Его велений».

Одаренный чуткой душой Государь, чувствуя обман со стороны "официальных источников" пытался получать информацию по неофициальным каналам, но и здесь сталкивался с крайне ограниченной возможностью выбора.

Массовый отход русских имперских верхов от православия, а значит утрата ими понимания исторических задач Русского Государства, делало задачу подбора верных кадров высшего эшелона власти все более затруднительной для всех последних русских государей вообще.

Для последнего Императора она стала практически неразрешимой.

Поэтому ‒ плохи или хороши были «безобразовцы» ‒ к стыду русского «образованного» общества, других верных русскому делу людей оно рекрутировать из себя не могло. Отсюда уже однозначно вытекают и возможные отношения с ними адмирала Алексеева^[17].

Адмирал Алексеев и «вневедомственные деятели»

Сторонники совершенно верной в своей основе политики ‒ активного продвижения России к последним остающимся ей теплым морям на Дальнем Востоке, ‒ «вневедомственные деятели», как деликатно именовали безобразовцев, не могли пройти мимо самого влиятельного деятеля на этом Востоке. Равно как не могли пройти мимо него деятели «ведомственные». Некоторое время адмирал пытался сохранить «безпартийность», но в конечном итоге все же встал на сторону безобразовцев. И это понятно, ‒ они в меру своего разумения были патриотами.

Однако достаточно взглянуть в дневниковые записи Алексеева, и мы увидим его истинное отношение к своим политическим «соратникам». Его высказывания о А.М. Безобразове и иже с ним настолько нелицеприятны^[18], что становится ясно: адмирал примкнул к ним не по принципу «на чьей стороне сила», а из соображений военной необходимости.

Евгений Иванович понимал, что в случае русско-японского столкновения главным орудием будущей войны станет флот. Но позиция Министра Финансов С.Ю. Витте, систематически урезавшего кредиты Морскому Министерству, была по этому вопросу абсолютно ясна.

Флот как сдерживающий фактор или не принимался им в расчет, или напротив, принимался, а потому по мере Виттиных сил и губился. Отсюда ясно, что с Витте адмиралу Алексееву было очевидно не по пути. Равно как с Ламздорфом и Куропаткиным.

В этих условиях адмирал мог опираться только на безобразовцев, которые, как он рассчитывал, своим влиянием в придворных кругах могли помочь ему создать надежный противовес военно-морским силам Японии.

Лишь бы не Министром!

Имеются данные, что после скоропостижной кончины адмирала П.П. Тыртова, Е.И. Алексеев был одной из ведущих кандидатур на пост управляющего Морским Министерством. Но, видимо, в роли Министра он был слишком опасен кому-надо.

Адмирал Алексеев мог подготовить флот к войне!

Поэтому 10 марта 1903 года на эту должность был назначен начальник ГМШ Ф.К. Авелан, фигура, еще менее подходящая на роль Морского Министра, чем покойный Тыртов.

А Евгению Ивановичу пришлось остаться в Порт-Артуре, ему уготовили другую роль.

По видимости очень значительную и почетную.

Срочно выдумывается новая очень крупная должность.

Высочайшим указом от 30 июля 1903 года Алексеев объявляется Наместником Императора на Дальнем Востоке, «коему присвоена высшая власть по всем частям гражданского управления»^[19].

По первому взгляду ‒ круто!

Наместник ЕИВ на Дальнем Востоке

адмирал Алексеев на борту крейсера 1 ранга «Аскольд». 1904 год

Отныне Е.И. Алексеев подчиняется непосредственно Царю. Ему дается право вести дипломатические переговоры напрямую, минуя МИД. В этом адмиралу помогают прикомандированные к нему дипломаты ‒ И.Я. Коростовец ‒ до 1902 года, когда адмирал был просто «начальником Квантуна», и Г.А. Плансон ‒ в последний предвоенный период. В своих мемуарах и дневниковых записях весьма, кстати, положительно отзывавшиеся о политической деятельности адмирала^[20].

Ну, в реальности полномочий всемогущего Наместника у нас еще будет возможность убедиться чуть далее, а сейчас скажем только, что учреждение Наместничества состоялось, когда обстановка на Дальнем Востоке приобрела критический, вернее кризисный характер.

Япония, закончив приготовления к войне с Россией, искала теперь благовидный предлог для начала военных действий. Отсюда ‒ резко возросший объем японских претензий к нам.

Загнав сама себя в ловушку своей уступчивости по Корейским вопросам, русская дипломатия пожинала теперь ее плоды.

Повторяя, видимо хорошо усвоенные, уроки князя Горчакова в войну русско-турецкую, за какие-нибудь два-три года «наш» МИД ‒ при горячей помощи дружественных Министерств Военного и Финансов ‒ сумел перечеркнуть и обезценить блестящие успехи армии в Китайскую кампанию 1900 года, и существенно уменьшить авторитет и влияние России на Дальнем Востоке.

В 1903 году не то, что про Корею, — про Маньчжурию, которую мы привыкли считать почти своей ‒ Желтороссией, речь пошла в требованиях японских.

Чтобы, мол, русского духу на сопках Маньчжурии не осталось. А то плохо будет.

Наш МИД что-то робко вякал про исключительно мирные интересы России в Маньчжурии, указывая при этом на порт Дальний. Японцы кивали в ответ на Порт-Артур. А когда с 1902 года их единомысленно поддержали англичане, возможно в благодарность за русское бездействие в англо-бурскую войну, то тон японских требований стал просто наглым.

Тем более знали они, что укрепления Порт-Артура строительством почти что не начаты. Судостроительная программа не закончена, флот не плавает ‒ срезаны и на это кредиты, ‒ а стоит в вооруженном резерве. Не корабли, а большие плавучие морские общаги.

Ни Владивосток, ни Порт-Артур не обладают ремонтными мощностями.

Эскадра в Порт-Артур еле-еле в прилив вползает.

Зато порт вторжения ‒ Дальний, полностью к приему готов. Даже глубоководный мол, стоимостью в четыре раза превысивший наличные укрепления Порт-Артура, чудо гидротехники тех времен, введен в строй. Чего тянуть-то.

Через пару-тройку лет закончит, глядишь, Россия судостроительную программу, тогда сама богиня Аматерасу, даже с Витте-Куропаткинской помощью, своим сынам не поможет.

А сейчас, кажется, сделано уже все ‒ для того, чтобы победа страны Ниппон в войне с северным колоссом стала почти уже совершившимся фактом.

И тут все карты “мировому сообществу”, натравившему на русского медведя японскую овчарку, чуть не спутал наш оболганный и забытый герой ‒ адмирал Евгений Иванович Алексеев.

КАК АДМИРАЛ АЛЕКСЕЕВ ВСЛЕД ЗА КИТАЙСКОЙ ‒ ЯПОНСКУЮ ВОЙНУ ПЫТАЛСЯ ВЫИГРАТЬ

НАМЕСТНИК ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Неоднократно и решительно

6-го апреля 1903 года Евгений Иванович Алексеев был произведен в полные адмиралы с оставлением в звании Генерал-Адъютанта, а 30 июля ‒ назначен Наместником Его Императорского Величества на Дальнем Востоке.

В официально представленных им мнениях и заключениях на проекты управления областями Дальнего Востока Алексеев неоднократно и решительно высказывался против учреждения там Наместничества и просил, в случае, если таковое будет учреждено, отозвать его с Дальнего Востока. Чувствовал, видимо, всю искусственность навязанной ему роли.

Наместник Его Величества

На этом посту адмирала и застала в 1904 году русско-японская война, в которой ему, по словам Военной энциклопедии, пришлось играть роль страдательную, ибо общественное мнение России, не подготовленное к войне правящими сферами, возложило на него ответственность не только за ее возникновение, но и за нашу неподготовленность к ней.

В качестве же Главнокомандующего он оказался лишенным всей полноты власти в руководстве военными операциями, вследствие назначения ему „самостоятельного помощника" в лице генерала Куропаткина.^[21].

По документальным данным

В настоящее время, по документальным данным, ‒ продолжает Военная энциклопедия, ‒ роль Алексеева как Наместника в подготовке вверенных ему сил, средств и территорий к войне, и его роль в военных событиях 1904 году представляется в следующем виде.

Наместник выступал за продление сроков русской оккупации Манчжурии^[22] и предотвращение японской оккупации Кореи. Собрав к 26 сентября 1903 года ‒ сроку вывода русских войск из Манчжурии ‒ всю русскую эскадру в Порт-Артуре, Алексеев содействовал срыву намеченной эвакуации. Чтобы не подрывать русское экономическое преобладание в Манчжурии, адмирал требовал оговорить вывод оккупационных войск обязательством Китая не открывать для международной торговли устье реки Ялу^[23].

Пытаясь развести корейский и маньчжурский вопросы, адмирал Алексеев один противостоял всей внешней политике Японии, охраняя престиж и достоинство Русской державы.

В июле 1903 года японское правительство обратилось к нашему правительству с предложением пересмотреть существующие договоры наши как с Японией, так с Китаем и Кореей, и представило проект их изменений, направленный к созданию полного господства Японии в Корее и к вытеснению России не только из этой страны, но и из Манчжурии. Предложение это было, естественно, чистой провокацией.

Адмиралу Алексееву, по Высочайшему повелению, поручено было, совместно с нашим тогдашним посланником в Токио, знакомым нам бароном Романом Романовичем Розеном, рассмотреть этот проект и составить проект русских ответных предложений для представления таковых на Высочайшее благовоззрение. Выполняя это поручение, Евгений Иванович исходил из следующих резонных оснований:

‒ не допускать вмешательства Японии в маньчжурские дела,

‒ обеспечить свободу плавания русских судов вдоль корейских берегов,

‒ воспрепятствовать образованию из корейской территории стратегической базы для враждебных против России действий Японии,

‒ во всем же остальном предоставить ей ‒ Японии ‒ широкие права в Корее.

Составленный на этих основаниях ответ нашего правительства, понятно, не удовлетворил Японию, и в октябре 1903 года она представила второй проект соглашения, рассмотрение которого, по Высочайшему повелению, опять было поручено Алексееву, с указанием установить примирительную формулу, “отнюдь не отказываясь от основных наших требований".

5 ноября 1903 года адмирал представил Министру Иностранных Дел Ламздорфу второй проект соглашения, причем высказал, что „необходимо теперь же остановиться на тех последствиях, которые могут произойти, в случае отказа Японии принять наш проект".

Попросту говоря, предупредил: «Завтра война, ребята!».

Основываясь на энергичной деятельности Японии в Пекине и Сеуле, направленной против России, при сочувствии и поддержке Англии и Америки, а также принимая в расчет непрекращающиеся приготовления Японии к усилению ее боевой готовности, Евгений Иванович высказывал предположение, что непринятие Японией наших предложений может сопровождаться не только занятием Кореи, как предполагалось прежде, но и обращением к нам по маньчжурскому вопросу уже в согласии с Китаем.

А что ж вы хотели? 1898 и 1900 годы сильно порушили наши «особые отношения» с Поднебесной. Недаром граф Муравьев покончил жизнь самоубийством.

Ввиду возможности такого исхода переговоров, адмирал предлагал замедлить передачу нашего проекта, „дабы иметь время привести в исполнение некоторые уже начатые мероприятия, направленные к усилению нашего военного положения на Дальнем Востоке, что, в свою очередь, окажет влияние на японскую притязательность".

Как же! После некоторых изменений в Петербурге, проект был спешно передан японскому правительству уже 20 ноября! ‒ быстрее, чем доходили до Петербурга депеши Хитрово и Дубасова ‒ и, как предвидел Алексеев, естественно не удовлетворил Японию, которая, сочтя, что переговорили достаточно, перешла от слов к делу.

24 декабря 1903 года адмирал телеграфировал в Петербург о целом ряде мероприятий японцев, несомненно, свидетельствовавших об их намерениях занять Корею и установить над нею протекторат. Придавая этому готовившемуся событию, значение большой и серьезной опасности для нас в военном отношении, Алексеев, „не с целью вызвать вооруженное столкновение, а исключительно в видах необходимой самообороны", предлагал принять ряд предохранительных мер, направленных к поддержанию равновесия в стратегическом положении сторон, нарушаемом оккупацией Кореи. Именно:

Первое: объявить мобилизацию в войсках Дальнего Востока и Сибири, ввести в Манчжурии военное положение для удержания страны в спокойствии, обеспечения целости Китайско-Восточной железной дороги и подготовки сосредоточения войск, а также занять войсками нижнее течение Ялу.

Или, второе: довести до военного состава и начать перевозку в Иркутск двух армейских корпусов, предназначенных для усиления войск Дальнего Востока, одновременно с тем принять меры по подготовке мобилизации остальных подкреплений и объявить на военном положении Манчжурию и приморские крепости (Порт-Артур и Владивосток) для немедленного приведения последних в полную боевую готовность.

Очевидно, что реализация любого из этих предположений, а лучше бы обоих сразу, поставило бы русские вооруженные силы в несравненно более выгодные условия при начале боевых действий, чем это произошло.

В ответ на эти предложения, Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке получил 30 декабря 1903 года через Военного Министра следующие ценные указания: с началом высадки японцев в Корее

1) объявить Порт-Артур и Владивосток на военном положении;

2) приготовиться к мобилизации и

3) приготовить к выдвижению на корейскую границу отряды для прикрытия сосредоточения наших войск в Южной Маньчжурии.

Вместе с тем ему указывалось принять все меры к тому, чтобы на Корейской границе не произошло каких-либо столкновений, которые могли бы сделать войну неизбежной.

В очередной раз зададим риторический вопрос: маразм или предательство?

Некоторый свет на этот вопрос проливают уже упоминавшиеся записки И.Я. Коростовца, с 1902 года начальника восточного отдела в азиатском департаменте МИД:

«Министерства в Петербурге, не смея выступить /открыто/ против Алексеева … бойкотировали /его/ …, не давая точных сведений, уклоняясь от директив и ответственности, стараясь свалить все на Порт-Артур. В этом отношении Ламздорф, Витте и Куропаткин были солидарны.

Всякий промах Алексеева подчеркивался и даже искажался перед Государем, а шифрованные телеграммы Наместника снабжались объяснительными записками с целью показать его самонадеянность и некомпетентность»^[24].

Так что, никак не маразм это был, господа-товарищи. Ох, не маразм.

Работали ребята четко и слажено.

Иван Яковлевич Коростовец

Роль адмирала Алексеева в ходе переговоров с Японией удалось ограничить лишь совещательным участием его в них и ролью передаточной инстанции дипломатических бумаг, которыми наше доблестное Министерство Иностранных Дел обменивалось со своим представителем в Токио и с токийским кабинетом.

Отдавая должное упорной борьбе Адмирала за русские интересы на Дальнем Востоке, Военная энциклопедия отметила:

«По существу же, представления, сделанные Алексеевым в Петербург, проникнуты были духом твердого, энергичного отпора притязаниям Японии на Манчжурию, деятельной военной подготовки к возможным с ее стороны агрессивным действиям, к захвату в них инициативы»^[25].

Сознательно и разумно

Как правило, историки русско-японской войны пишут, что вера в благоприятное „разрешение кризиса", царившая в Петербурге, сделала также то, что все мероприятия по усилению нашего военного положения на Дальнем Востоке осуществлялись крайне экономно, не спеша, без сознания их крайней необходимости и неотложности.

Слово "вера", на взгляд автора, в данном контексте представляется вполне неуместным. Совершенно очевидно, что определенные силы вполне сознательно и разумно подставляли Россию под катастрофу. А разум, сознание и вера — согласитесь — разные категории.

При очевидном неравенстве в условиях мобилизации России и Японии и тревожном положении политических дел уже летом 1903 года, адмирал Алексеев считал необходимым иметь всегда под рукою не менее 50 тысяч войск.

Для этого он предлагал сформировать дополнительно 44 батальона пехоты, соответственно увеличить количество кавалерии и артиллерии, усилить гарнизон Порт-Артура, приблизить войска к району сосредоточения армии и придать им новую „стратегическую организацию".

Но уже на совещаниях, происходивших в Порт-Артyре в июне 1903 года, под председательством Военного Министра, генерала Куропаткина, все эти пожелания подверглись сокращению: вместо 44 батальонов предположено было сформировать лишь 22, а формирование особого Квантунского армейского корпуса признано было и вовсе ненужным.

А вы говорите ‒ вера.

В октябре же 1903 года адмирала Алексееву предложено было отказаться от одного из двух армейских корпусов, предназначенных к перевозке в Манчжурии в случае войны.

А когда он на это не согласился, то число формируемых батальонов было сокращено с 22 до 18, формирование 9-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады предположено было сделать путем выделения батальонов из состава других восточно-сибирских стрелковых бригад, и отложено до весны 1904 года!

Сокращены были также испрашиваемые Алексеевым кредиты.

Вместо 12 миллионов рублей единовременно и 17 миллионов в течение 6 лет, Особое Совещание под председательством все того же графа Сольского “признало более целесообразным: „предусмотреть потребности Военного Ведомства лишь на ближайшее время"(!) и потому ассигновало на усиление обороны Дальнего Востока на истекавший 1903 и предстоящий 1904 годы сверхсметным кредитом ‒ по 3 миллиона рублей, а на 1905 год ‒ 6 миллионов рублей.

Несмотря на все тревожные для мира признаки, Алексееву только в первых числах января 1904 года разрешено было расходовать этот 3-х миллионный кредит...”^[26].

Честно говоря, ничего не знаю про графа Сольского, кроме того, что написано здесь и в паре мест выше, но с каждым Особым Совещанием начинаю чувствовать к нему все более стойкую неприязнь.

Такое же отношение встречали в Петербурге и требования адмирала Алексеева, носящего, среди прочих, звучное звание Командующего Морскими Силами Тихого Океана, относительно усиления боевой готовности Тихоокеанской эскадры.

Еще за два года до войны Начальник ее доносил об огромном некомплекте в личном составе эскадры, но последний так и не был пополнен к началу войны. Пополнение некомплекта снарядов к орудиям эскадры производилось крайне медленно и несообразно положению вещей.

С огромной канцелярской волокитой производилось создание на месте средств, необходимых для починки судов.

Так, в течение 3 лет не мог быть утвержден в Петербурге план устройства порта в Порт-Артуре, плавно переходя из одной финансовой или технической комиссии в другую.

К постройке сухого дока в Порт-Артуре можно было приступить лишь в начале 1903 года, и также после неоднократных напоминаний и ходатайств.

По соображениям экономическим, для эскадры было введено положение так называемого „вооруженного резерва", сократившее кредиты на плавание и практическую стрельбу.

Как мы знаем уже ‒ в прямое неповиновение Высочайшей воле.

Решительными действиями нашего флота…

Между тем, в конце 1903 года корабли эскадры Тихого океана и Сибирской флотилии перекрашиваются в боевой цвет. 14 января Государь утверждает подписанный Алексеевым план стратегического развертывания сухопутных сил.

Адмирал требует (и добивается) дополнительных военных ассигнований, пополнения личного и корабельного состава флота. Торопит движение с Балтики отряда кораблей под командованием А.А. Вирениуса.

Однако в МИДе в целях во что бы то ни стало избежать разрыва с Японией, решено было „насколько возможно продолжать обмен взглядов с токийским кабинетом", и посему через Алексеева отправлен был в Токио третий по счету наш проект соглашения с Японией.

Ознакомившись с ним, Алексеев тотчас же, 20 января 1904 года, телеграфировал в Петербург:

„Непрекращающиеся военные приготовления Японии достигли уже почти крайнего предела, составляя для нас прямую угрозу", и потому „принятие самых решительных мер с нашей стороны для усиления боевой готовности войск на Дальнем Востоке не только необходимо в целях самообороны, но, может быть, послужит последним средством избежать войны, внушая Японии опасения за благоприятный для нее исход столкновения".

Поэтому адмирал полагал необходимым тотчас же объявить мобилизацию войск на Дальнем Востоке и Сибири, подвезти войска к району сосредоточения и решительными действиями нашего флота воспротивиться высадке японских войск в Чемульпо.

Где давно ждет свою эскадру «Варяг».

Не по случайности и глупости

Понятно, кстати, что не по случайности и глупости поставлен был «Варяг» стационером в Чемульпо. Послушай Государь своего верного слугу, а не Ламздорфов с Витте да Куропаткиными, и двенадцать шестидюймовок крейсера внесли бы свой весомый вклад в потопление транспортов с японским десантом.

«Варягом» командовал отнюдь не случайный офицер, а, ‒ откроем карты, ‒ тот самый «лейтенант Р.» с крейсера «Африка», ныне капитан 1-го ранга Руднев Всеволод Федорович.

Человек, с которым Евгений Иванович Алексеев более шести лет провел бок о бок в двух кругосветных плаваниях. Напомним, что во втором плавании на «Адмирале Корнилове» Руднев был у Алексеева старшим офицером.

И доверие адмирала к своему бывшему лейтенанту было абсолютным.

Он знал, что этот человек выполнит свой долг, а если придется, ‒ навсегда сохранит в тайне полученные «особые указания». Как и произошло.

Но Высочайшей санкции на дружественный визит эскадры Порт-Артура в Чемульпо не последовало. Не дали! А вот своевольничать, русский служивый человек не приучен.

Si vis pacem?

18 января адмирал Алексеев приказывает эскадре Тихого океана в полном составе вступить в кампанию. 21-22 января 1904 года Порт-Артурская эскадра совершает переполошивший японцев учебно-демонстративный поход к Шантунгу. Поход должен был продемонстрировать готовность русского флота к отпору и отсрочить начало боевых действий, так как Е.И. Алексеев считал, что только «принятие самых решительных мер по подготовке к войне, может послужить последним средством избежать войны»^[27].

Si vis pacem, para bellum^[28].

По возвращении в Порт-Артур Евгений Иванович оставляет эскадру на внешнем рейде, в ожидании скорого ответа на свои насущные запросы, дабы по получении согласия на свои предложения, не теряя ни минуты двинуть флот наш к берегам Кореи^[29].

В Чемульпо!

Однако ответ на эти запросы адмирал Алексеев получил из Петербурга лишь 27 января, когда японцы начали уже военные действия и бомбардировали Порт-Артур!

24-го же января им была получена из Министерства Иностранных Дел депеша лишь с извещением о разрыве дипломатических сношений с Японией.

Не содержа никаких практических, реальных указаний, как надлежит трактовать этот факт, и что следует делать, депеша говорила лишь о том, что ответственность за последствия, могущие произойти от перерыва дипломатических сношений, остается на Японии.

Более того, текст ноты с объявлением разрыва доводится до сведения Наместника без упоминания о содержащейся там японской угрозе предпринять некое “независимое действие”^[30].

А 25 января, на следующий день после вручения ему ноты японским послом, Министр Иностранных Дел Российской Империи граф Владимир Николаевич Ламздорф написал Военному Министру той же Империи Куропаткину Алексею Николаевичу следующие бессмертные строки:

«Отозвание японского посланника из С.-Петербурга и русской миссии из Токио не означает еще, что война неизбежна, но трудно предсказать с точностью, что именно японцы предлагают сделать для защиты своих интересов в Корее и Маньчжурии и когда осуществится вполне все нами давно предвиденное.

Едва ли Государю Императору благоугодно будет объявить войну, что и не соответствовало бы нисколько интересам России, но я очень опасаюсь, как бы наши герои на Дальнем Востоке не увлеклись бы каким-нибудь военным инцидентом, легко могущим превратиться в войну и без всякого торжественного о том объявления»^[31].

Очевидно, оба министра опасались, что Адмирал справедливо расценит ноту как объявление войны (так уже после японского нападения будет считать и Государь Император) и начнет «независимые действия» со своей стороны.

И, не дай Бог, выиграет эту, с таким тщанием подготовленную внешними и внутренними врагами России, войну. Тем более, верный человек в Чемульпо уже был. С одним из лучших крейсеров эскадры.

Высочайшее разрешение атаковать японский флот, если тот пересечет в Желтом море 38-ю параллель, было получено слишком поздно.

В условиях явной дезинформации, помня ясно выраженное Государем горячее желание Его „избавить Россию от ужасов войны", адмирал Алексеев лишен был возможности что-либо предпринять.

Он должен был проявить крайнюю осторожность в своих действиях, чтобы посылкой эскадры к Корейским берегам не повести к вооруженному столкновению с Японией, которого в Петербурге избегали до самого последнего момента.

И это “всемогущий” Наместник!

А у нас сейчас иные большого ума «патриоты» на бедного Руднева нападают, что он на свой страх и риск войну не начал.

«Благодаря дружным и согласованным…»

Не добавило ясности и Правительственное сообщение о разрыве дипломатических сношений, успокоительно заявившее, что таковой не означает еще начала войны.

«Таким образом, ‒ говорит последняя русская военная энциклопедия ‒ нося громкий и ответственный титул «Наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке», адмирал Алексеев, в действительности, вследствие междуведомственной розни трех министерств, имевших непосредственное отношение к делам далекой окраины, и бюрократической централизации управления ею, лишен был и в этом отношении реальной полноты власти!^[32]»

Для внесения полной ясности в истинную картину происходящего, или происшедшего, автору Военной энциклопедии следовало бы заменить в приведенном абзаце слова:

«вследствие междуведомственной розни трех министерств» на слова:

«благодаря дружным и согласованным усилиям трех министерств».

Все остальное можно оставить по тексту.

Продолжение следует