Прежде, чем продолжить изложение событий, связанных с Первой мировой войной и долговременной подготовки к ней, напомним, что в 2020 году исполнилось 120 лет с почти забытого ныне восстания Большого Кулака в Китае. Кратко о нем было упомянуто в одной из частей нашего повествования к 115-летию боя при Цусиме и ее предъистории. Но восстание это, именуемое иногда Китайской войной, заслуживает более подробного рассмотрения, в частности потому, что объединенными международными силами руководил, ‒ и очень успешно, ‒ наместник Квантуна адмирал Евгений Иванович Алексеев.
Одной из малозамечаемых тайн в нашей «подготовке» к грядущей японо-русской войне является кампания в петербургских «верхах» по дискредитации адмирала Алексеева, как оптимального, и главное – полновластного, ‒ командующего в этой войне. Есть все основания считать, что японская кампания была бы выиграна нами при реальном главнокомандовании Алексеева, еще до осени 1904 года. Наши враги прекрасно понимали это. Проигрыш Россией, ‒ хотя бы и информационный, ‒ японской войны, был необходим «мировому сообществу» для втягивания нашей Империи в войну на Западе. В мировую, погубившую православную державу войну.
Адмирал Е.И. Алексеев является таким же непонятым и оболганным героем последнего царствования, как адмирал З.П. Рожественский и адмирал Ф.В. Дубасов.
Поэтому прежде изложения хода «Китайской войны-1900» приведём некоторые биографические сведения об адмирале Алексееве.
Часть 1. ПРАВДА ОБ АДМИРАЛЕ АЛЕКСЕЕВЕ
НЕМНОГО БИОГРАФИИ
Был, однако, в русском руководстве на Дальнем Востоке решительный человек, готовый вступиться за интересы России. Как таковому ему естественно не повезло с оценками в отечественной истории.
За примерами далеко не ходить:«царский холоп», «тупой царедворец», «противник всего нового и прогрессивного», «напыщенное и глупое существо».Изящный стиль и выдержанная идеологическая направленность эпитетов выдают здесь авторов эпохи победившего социализма, столь плавно перешедшего в “развитую” (кем интересно?) демократию.
Однако и дореволюционные авторы не лучше. Особенно, конечно, изощрялся в подборе эпитетов С.Ю. Витте, в своих тщательно спрятанных от царевых глаз мемуарах:«большой карьерист», «низенькая натура», «мелкий и нечестный торгаш».
Ну, Витте ― это понятно. Чует кошка, чье сало съела! Все же Дальний построен на Порт-Артурские деньги. А уж наворовано из этих денег только одним из родственничков жены всесильного министра неким Юговичем, по свидетельству Суворина не один миллион.
Алексеев, видно пытался отстаивать государственные интересы, чем сильно обидел инициатора и спонсора Дальстроя.
Не знаю, что уж там не поделил с Наместником А.И. Деникин, но и этот высказался с солдатской простотой и спартанской лаконичностью:«не флотоводец, не полководец и не дипломат»[1].
Флотоводства от самого Антона Ивановича было бы, конечно, требовать чересчур, но в остальном ― так и тянет сказать — чья бы корова мычала!
О язвительных характеристиках, которыми «награждали» адмирала в публицистической и художественной литературе, лучше и вовсе не вспоминать, ибо они стоят порой за гранью приличий. С писателями и публицистами у нас всегда порядок.
Не беремся утверждать, что всегда и во всем адмирал Алексеев был прав, да и характер был, говорят, не сахар. Но любовью к Отечеству, верностью Царю, политическим чутьем и решимостью Бог его не обидел. Слухи о том, что Алексеев – внебрачный сын Императора Александра II не подтверждены. Но если это и так – у Императора был вполне достойный потомок!
ПЕРВЫЕ ШАГИ НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВУ
Евгений Иванович Алексеев, будущий Генерал-Адъютант, Адмирал, Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, Главнокомандующий в первую половину русско-японской войны — всеми вооруженными силами, действовавшими против Японии, член Государственного Совета, родился 11 мая 1843 года.
В 1856 году был определен в Морской Кадетский Корпус, из которого в 1863 году выпущен гардемарином в 4-й флотский экипаж. Через пять дней после выпуска Алексеев на корвете «Варяг» отправился в первое свое кругосветное плавание, из которого вернулся лишь четыре года спустя, и на следующий же день по возвращении был произведен в лейтенанты.
После двух лет службы на берегу, в 1869-м, Алексеев вновь отправился в плавание на клипере «Яхонт» под флагом контр-адмирала Бутакова, – на этот раз в Средиземное море.
В Средиземном море и Атлантическом океане Алексеев плавал почти непрерывно девять лет на клипере «Жемчуг», фрегатах «Князь Пожарский» и «Светлана», корветах «Аскольд» и «Богатырь» – и не только на них. Командовали этими кораблями заметные в русском флоте лица – Геркен, Басаргин, Бутаков, Тыртов, Корнилов...
В 1878 году Алексеев был командирован в Америку для принятия строившегося там нашего крейсера «Африка». Это было учебное судно Балтийского флота, переделано из коммерческого парохода, купленного в 1878 году в Филадельфии США. На заводе Крампа в Филадедьфии были куплены быстроходные по тому времени пароходы «Колумбия», «Саратога» и «Штат Калифорния», переименованные в крейсеры «Африка», «Азия» и «Европа».
Успехи русского оружия в недавно закончившейся войне с Турцией вызвали вмешательство Англии, опасавшейся чрезмерного усиления России. Чтобы отвлечь внимание англичан, было решено произвести морскую демонстрацию на их торговых путях, для чего, за неимением в русском флоте быстроходных крейсеров, приобрести таковые в «Соединенных Штатах Северной Америки», дружественных России.
Быстро набрав комплект команды и офицеров, экспедиция вышла 1 апреля 1878 года из Балтийского порта на пароходе Гамбургско-Американской линии и 16 апреля уже была в Америке. Через несколько дней после этого весь мир знал о решительной мере, предпринятой русскими – местные газеты быстро разнесли весть о покупке крейсеров и о русском крейсерстве в океане. Командиром первого был назначен капитан-лейтенант Авелан, второго – капитан-лейтенант Алексеев, третьего – капитан-лейтенант Гриппенберг.
Работа по перестройке и приспособлению судов для крейсерских целей шла с редкой быстротой, и 21 декабря «Европа» и «Азия», покончив все расчеты с берегом, вышли в океан. Отойдя мили три от берега, они спустили американские флаги и при криках «Ура!» подняли военно-морские русские. 27 декабря то же самое проделала «Африка», и все три крейсера направились в Россию. В пути к ним присоединился еще один, четвертый крейсер, специально заказанный и построенный на верфи Крампа – «Забияка», имевший редкую в то время скорость 15 узлов и законченный необыкновенно быстро, в 9 месяцев.
Назначенный 18 ноября 1878 года командиром крейсера «Африка», Алексеев вошел с ним в состав эскадры генерал-адьютанта Лесовского, сосредоточивавшейся в водах Тихого океана на случай войны нашей с Китаем.
Эта военно-политическая демонстрация удалась блестяще. Война была предотвращена. Алексеев мирно плавал с «Африкой» у берегов Северной Америки, в водах Атлантического океана, Немецкого и Балтийского морей до 23 июня 1879 года, при чем за деятельное участие в тушении пожара на пароходе «Sutania» в порту Копенгагена был награжден датским королем командорским крестом ордена Данеброга.
Отдых в отечественных водах был непродолжителен, и в начале лета 1880 года Евгений Иванович Алексеев отправился с «Африкой» во второе свое кругосветное плавание.
ВОКРУГ СВЕТА НА «АФРИКЕ»
В 1909 году в Петербурге вышла книга под названием «Кругосветное плавание крейсера „Африка" в 1880-1883 годах», автор которой, называющий себя мичманом, а затем лейтенантом Р., прошел с «Африкой» всеми маршрутами ее трехлетнего крейсерства по защите интересов России в Мировом океане.
Приведем несколько отрывков, характеризующих атмосферу на крейсере, созданную его строгим и заботливым командиром, а также, может быть, впечатления автора от ряда сменяющих друг друга адмиралов, Командующих Тихоокеанской эскадрой, для каждого из которых у лейтенанта Р. находится доброе слово.Притом, что лейтенант весьма наблюдателен и подчас приводит довольно комичные эпизоды, касающиеся высокого начальства.
А сейчас вперед ― вокруг света на «Африке»!
В названиях глав будем следовать частично мичман-лейтенанту Р. Где возможно, приводим его слова дословно ‒ в кавычках. Чтоб вдохнуть аромат времени.
Крейсер «Африка»
Рис. В.В. Игнациуса [будущего командира «Князя Суворова»]‒1893 год
От Кронштадта до Сингапура
Цель посылки. «В 1880 году в виду ожидавшихся политические осложнений на Дальнем Востоке, из Кронштадта были отправлены несколько судов на пополнение эскадры Тихого океана.
Положение казалось настолько серьезным, что Управляющий Морским Министерством, Генерал-Адъютант Вице-Адмирал Степан Степанович Лесовский, решил сам принять командование морскими силами в Тихом океане, отбыв на восток со своим штабом на одном из коммерческих пароходов. Суда же эскадры уходили из Кронштадта по мере своей готовности.
В состав ее вошел также крейсер „Африка" под командой капитан-лейтенанта Е.И. А.
Такая серьезная цель посылки судов, конечно, была очень привлекательна для нас, молодежи, поэтому получить назначение на „Африку" оказалось, за большой конкуренцией, не так легко; тем не менее, мне удалось, по выбору начальства, попасть в число немногих счастливчиков в плавание на крейсер.
Впоследствии политическая тучи рассеялись, суда вернулись, но на долю „Африки" все-таки выпало крайне редкое и интересное плавание, воспоминаниями о котором постараюсь поделиться с читателями.
Это плавание можно смело назвать по интересу даже выдающимся, хотя бы по сравнение с плаваниями других судов, уже не говоря о последних годах плавания Тихоокеанской эскадры, которое заключалось только в переходах из Владивостока в Порт-Артур и обратно, с редким заходом в Нагасаки и долгим стоянием в резерве, что совершенно отбивало охоту к службе и не давало практики в морском деле.
В доброе старое время плавали за границей помногу лет и, по возвращении в Кронштадт, случалось, прямо переходили на корабль, уходящий в кругосветное плавание, не перебираясь на берег. Долголетняя практика вырабатывала хороших офицеров и командиров, не заботившихся о счете дней для выполнения пагубного ценза, отравившего флот».
Доброе старое время означает время Генерал-Адмиральства Великого Князя Константина Николаевича. И начало 80-х годов ― до принятия в 1885 году пресловутого ценза.
«Отправляя в плавание, не говорили, на сколько дней посылают, да и сами не спрашивали, так и наш крейсер ушел как будто на год, а плавал три с половиной года, не сменяя ни офицеров, ни команду. При таких условиях офицеры отлично знали свою команду и могли быть вполне в ней уверены.
После очень непродолжительной стоянки в Портсмуте 7-го июня пришли в Шербург, где простояли сравнительно долго из-за небольшого повреждения машины.
Несмотря на то, что Шербург порядочно скучный город, стоянка в нем оставила хорошее впечатление благодаря радушию и любезности французов и нашего вице-консула Постель. Не преминули осмотреть военный порт и немногие достопримечательности города».
«19-го числа крейсер ушел в Порт-Саид с заходом в Алжир».
Вы за границей так много получаете. «Собственно после Шербурга мы начали разбираться в своей обстановке, и над финансовым вопросом пришлось призадуматься:
Жалованья и морского довольствия, за вычетом оставленных в России 30 рублей, дали 492 франка, а в кают-компании взяли 450 франков, следовательно, на руки 42 франка.
Вот и живи как хочешь, а еще говорят, “вы за границей так много получаете”.
После Алжира был Порт-Саид, Суэцкий канал, Красное море и замыкающая его английская твердыня ‒ Аден. Наши моряки облегченно вздохнули, когда “Африка” вошла в Индийский океан».
Вздохнули они, как оказалось, рано:
В Индийском океане. «Он встретил нас не особенно милостиво, хотя мы попали сразу в попутный муссон; сильный ветер прибавлял ходу, но вместе с тем не оставлял крейсер в покое, заставляя его качаться со стороны в сторону довольно ревностно, при чем размахи доходили до 30 и более градусов. В добавок к этому влажность воздуха, при сильной жаре, была настолько велика, что все делалось мокрым: и постель, и белье, и платье на себе.
Горячей пищей не всегда пользовались, сначала повару удалось сварить суп, но услужливый муссон выплеснул его из кастрюли. Дальше уж не помню, что и как он готовил, но только мы с нетерпением ждали прихода в Сингапур.
Были и развлечения ‒ сильные шквалы с дождем часто нападали на крейсер, днем еще они не доставляли особенных хлопот, зато ночью прямо надоедали.
Стоишь на мостике, кругом непроглядная тьма, и вдруг со стороны идет что-то черное, темнее ночи, едва успеешь сделать распоряжение об убавке парусов, как раздается свист и вой в снастях и проливной дождь промочит насквозь. Вахтенный начальник спросит, все ли благополучно на марсе, и, получив ответ, опять шагает до следующего шквала, внимательно всматриваясь в окружающую тьму.
Вообще этот переход вышел не лучше предыдущего и,если бы не дружный, симпатичный состав кают-компании, было бы совсем плохо.
Нельзя умолчать об одном важном обстоятельстве, что все офицеры были молодые и неженатые.Мы, как могли, разнообразили время, сообразуясь с условиями плавания и строгим судовым режимом; много читали и знакомились из книг со страной и городами, куда лежал наш путь, хотя много времени поглощала служба, ученья и работы, задаваемые командиром.
По мере приближения к Малаккскому проливу океан стал спокойнее, и нам удалось видеть одно из редких явлений природы: все море кругом до горизонта представляло тускло светящуюся поверхность молочного цвета с резко очерченными границами.
Крейсер, идя по темной воде, постепенно приближаясь к этой как бы снежной равнине, вошел в нее и в течение часа шел точно в молоке, между тем вода, зачерпнутая из-за борта, не имела никакого цвета.
Вошли в Малаккский пролив при пасмурной погоде, но берега острова Суматры все-таки увидали, также как и два скалистые рифа, которые предшествуют северо-западной оконечности Суматры”.
3 августа крейсер “Африка” подошел к Сингапуру, а 12 ушел, ― конвоируя пароход “Барцелона” с военным грузом.
От Сингапура до Нагасаки
«В описываемое нами время пароходы, зафрахтованные правительством для доставки военного груза во Владивосток, обязательно сопровождались военными судами в целях безопасности плавания и сохранности груза. На каждом пароходе находился флотский офицер (супер карг), сопровождавший груз, а на некоторых, кроме того, совершали переходы офицеры с семьями, назначенные для службы в войсках Восточной Сибири».
Тайфун. Оба судна вышли из Сингапура при хорошей погоде и порядочно высокой температуре наружного воздуха. Было так тихо и спокойно, все мы надеялись, что погода установилась на долго; однако уже 15 августа при закате солнца небо окрасилось в темно багровый цвет, несомненно указывающей на перемену погоды, а потому было отдано приказание приготовиться к встрече неприятного гостя Китайского моря ― тайфуна, посещающего эти места в некоторые месяцы по несколько раз.
17 августа при падающем барометре с утра задул ветер от северо-запада, резко менявшийся в силе и сопровождаемый шквалами с дождем и пасмурностью. К 2 часам дня ветер дошел до 8 баллов и общее состояние погоды начало принимать штормовой характер.
В 9 часов вечера ветер при падающем барометре начал меняться влево и к 11 часам достиг степени урагана.
До 5 часов утра 18 августа, при ветре, перешедшем к юго-западу, ураган дул с наибольшей силой; волнение и зыбь дошли до значительных размеров и наибольшее размахи достигали 40 градусов на сторону; палуба от набегавших волн была все время в воде. Ветер завывал в снастях, крейсер бросало как щепку, что-то трещало, гремело, одним словом, положение было ужасное. Так продолжалось до 6 часов утра, когда, наконец, барометр тронулся вверх, сила урагана стала слабеть, к 10 часам при ветре, отошедшем к югу, начало прояснивать. В полдень добавили парусов и взяли курс на север. Тайфун был встречен в широте северной 17°59' и долготе западной 114°30' в 270 милях от острова Гайнан.
Благодаря искусному управлению и крепкой постройке крейсера, тайфун не мог совладать с „Африкой", не досталась она ему, но потрепало ее таки порядочно, причинив не мало бед.
Во время урагана волной разбило катер, сломало лафет у орудия, два спасательных буя, разорвало штормовые паруса и помяло второй катер, не считая других более мелких повреждений.
Мне пришлось стоять вахту, будучи привязанным к поручню, держась одной рукой, и меняя положение ног сообразно наклонению мостика, другой же рукой закрывал по очереди каждую сторону лица, так как боль от дождя, ударявшегося с большой силой, была невыносима.
С каждым размахом судна волны обдавали с головы до ног, и за четырехчасовую вахту на мне не осталось сухой нитки; впрочем, это нисколько не мешало бодрому, даже веселому настроению духа.
Спокойствие Командира, сумевшего вдохнуть в нас уверенность и бодрость, передавались и на команду.
Стоишь на мостики в такой ужасной обстановка, а самому и больно от дождя и смешно смотреть при виде вахтенных матросов, которые прилагали невероятные усилия, чтобы в промежутке между работами, танцевать под гармонику, около полубака, куда попадали только брызги, их комические движения для сохранения равновесия заставляли по временам хохотать от души.
По окончании вахты Командир обратился ко мне со словами: "Вы все равно промокли, так сходите посмотреть, что делается на корме".
Задача оказалась не такой легкой, как кажется, чтобы пройти 150 футов, потребовалось полчаса времени. Сделаешь несколько шагов, а с боку в это время поднимается водяная стена; надо скорее хвататься за что-нибудь солидное в обхват руками и подставить спину, закрыв глаза.
Стена обрушивается, покрывает всего на несколько мгновений, и только что вода стекла с головы, сделаешь несколько шагов вперед, как получаешь душ с другой стороны и так весь путь до кормы и обратно. Внизу в палубах и кают-компании о каком-либо комфорте и думать было нечего ‒ повсюду едва успевали откачивать воду.
До урагана светлый люк над кают-компанией закрыли глухим люком, покрыли чехлом, сверху положили брезент и забили досками, но волна ловко сдернула все прикрытия, И вода полилась каскадом вниз, наполняя каюты, пианино и обмывая мебель; к довершению всего, многие ящики выскочили из шкапов, поплыло тут офицерское имущество, скоро приняв не соответствующей ему вид, начиная с крахмальных сорочек.
Офицеры посменно работали в палубах, а свободные отдыхали на скамейках в кают-компании, причем приходилось упираться то головой, то ногами. Несмотря на переживаемый тяжелые минуты, запас шуток не истощался, только доктор ворчал на нас: „такое страшное время переживаем, а вы смеетесь, как вам не стыдно". Конечно, это больше подзадоривало нас, пошли поддразнивания и разные остроты.
Когда на другой день стихло, на моей вахте было отдано приказание: открыть люки.
Команда высыпала на верх, и все как один, сняв фуражки, перекрестились, благодаря Бога за спасение от угрожавшей опасности.
Наш компаньон, пароход "Барцелона", отделался также довольно благополучно, только один матрос сломал ногу: с парохода меня об этом уведомили сигналом; тогда командир, несмотря на большую еще не улегшуюся зыбь, послал врача, а как ему не хотелось ехать!
23 августа благополучно пришли в Нагасаки».
В Нагасаки с заходом в Чифу
«30 августа пришел в Нагасаки адмирал Лесовский со своим штабом, перебрался на крейсер „Африка", который гордо поднял флаг уважаемого адмирала при громком салюте судов, стоявших на рейде.
На другой день состоялось заседание адмиралов и командиров вместе с нашим посланником в Токио К.В. Струве, прибывшим к этому времени на крейсере „Забияка”.
Нам, молодежи ужасно хотелось знать, о чем толкует начальство, будет ли война, какие политические осложнения, долго ли простоим в Нагасаки, куда пойдем и т.д., но предмет заседаний и решения, принятые в них, строго соблюдались в тайне, зато в кают-компании делали массу своих предположений и решили судьбу чуть не всех государств.
Единственную новость мы узнали из приказа, а именно, разделение эскадры на отряды, это для нас был важный вопрос: мы волновались, кто поднимет у нас флаг, когда Командующий морскими силами перейдет на крейсер „Европа" ‒ приказ нас успокоил.
Разделение было следующее:
Крейсер „Европа", флаг вице-адмирала Лесовского.
1-й отряд: крейсер „Африка" — флаг контр-адмирала барона О.Р. Штакельберга. Фрегат “Минин". Клипера: “Джигит", „Стрелок”, „Наездник", „Пластун".
2-й отряд: крейсер „Азия" — флаг контр-адмирала Асланбегова. Фрегат „Князь Пожарский". Клипера: „Крейсер", „Разбойник", „Абрек", „Забияка".
Такой состав эскадры казался нам очень грозным, мы не только не боялись войны, но ждали ее с радостью, будучи уверены в своей силе и опытности наших руководителей».
4 сентября крейсер «Африка» с Командующим морскими силами ушел в Чифу ‒ познакомиться с иностранными эскадрами и их адмиралами. 9 сентября с удовольствием ушел оттуда обратно в Нагасаки.
«Но и там пробыли не долго, ‒ адмирал спешил во Владивосток, где ожидали его распоряжений».
От Нагасаки до Владивостока
«Хорошо было крейсеру „Африка" стоять на рейде, пользуясь благодатным климатом Японии, среди цветущей зелени, но адмирал спешил во Владивосток, и потому 14 сентября нам пришлось расстаться с уютным рейдом Нагасаки.
17 сентября поздно вечером крейсер отдал якорь в бухте около Владивостока с тем, чтобы утром перейти в Золотой рог. Вход состоялся при торжественной обстановки и гром салютов, когда крейсер стал на якорь, все морское и сухопутное начальство прибыло представиться Генерал-Адъютанту С.С. Лесовскому и приветствовать его с приходом.
Со следующего дня адмирал начал делать визиты, и сейчас же пошли заседания, комиссии и др. скучные вещи, по крайней мере, с нашей точки зрения, стремившихся на берег. Заседания причиняли нам беспокойство, и потому мы были рады приходу крейсера “Европа", который принял к себе весь штаб, а с ним и комиссии. Жаль только было расстаться с любимым адмиралом.
Адмирал Степан Степанович Лесовский[2]
Скажем теперь о Владивостоке. Город растянут на одной стороне бухты Золотого рога, тогда как другая сторона покрыта лесом, да у самой воды стоят угольные склады Маковского. В описываемое нами время на углах были прибиты дощечки с названиями улиц, но самых улиц еще не было, кроме вымощенной Светланской и такой же в офицерскую слободку…
Церковь была одна, очень маленькая, деревянная.
На собор собирали деньги, но они куда-то исчезали, и долгое время Владивосток не имел собора».
К комментариям 1909 года может относиться фраза мичмана Р., что:
«Теперь, конечно, все имеет другой вид, но торговля как тогда, так и теперь не выходит из рук торгового дома Кунст и Альберс». Впрочем, вполне возможно, ‒ что в то время это были немцы.
Встреча с родной действительностью. Дальневосточной. Прибыв в родной порт и столкнувшись с родной дальневосточной действительностью, нашим с «Африки» пришлось немедленно проявить, свойственные русскому человеку в те баснословные времена, ‒ по сказкам, легендам, былинам и сказаниям, ‒ сметку, находчивость и решительность.
Интересно было бы, кстати, выяснить мнение, реальных на сегодняшний день товарищей-господ офицеров, старшин, мичманов и матросов, насколько изложенное ниже соответствует суровым сегодняшним будням отечественного флота.
Чтобы была понятна задача ‒ скажем попросту.
Чтобы загранслужба медом не казалась, вновь прибывшим предложили строить и укреплять Владивостокскую ‒ не существующую, увы, в натуре крепость.
Причем особым «сухопутным» шиком у местных специалистов считалось сказать разнежившимся в китайских тайфунах мичманам и лейтенантам, что-нибудь вроде того, что вы, мол, и сами фортификации учились в училище.
Так надо-де исполнять, а не спрашивать. И, что характерно, ‒ исполняли.
То, что вертикаль командования существовала и тогда ‒ очевидно! Но то, что она действовала с потрясающим эффектом ‒ это любопытно. Слово мичману Р.
Какой же ты боцман. «Помню, как-то послали очередного мичмана на берег с командами “Африки" и “Минина" (офицеры обоих судов чередовались между собою).
Приехавший артиллерийский офицер предложил мичману втащить огромный, тяжелый пушечный станок на гору.
Приспособлений никаких нет, даже досок и веревок, а команда стоит во фронте, ожидая приказаний ‒ положение для мичмана критическое.
Сосчитав людей, боцман с „Минина" подходит, и спрашиваете:
“Ваше Благородие, как прикажете втаскивать станок?”
“„Какой же ты боцман, если меня спрашиваешь, как надо тащить станок, я думал, ты спросишь, куда надо тащить, а не как тащить".
Эффект получился громадный, команда вступилась за своего боцмана, неизвестно откуда достали доски, брусья и все прочее, запели „дубинушку", и к концу работ станок был на горе. Конечно, самая работа и устройство салазок шли под указаниями мичмана, но достали все необходимое сами матросы».
Без катера не возвращайтесь! «Погода довольно благоприятствовала работам, только однажды задул „Суйфун" со снегом (так называется штормовой ветер, дующий со стороны реки Суйфун), шторм продолжался сутки, мы стояли в густом тумане и снегу, не видя ничего кругом. Утром на следующей день стихло, и мы увидали, что одни суда поменялись местами, других прижало к берегу, а у нас затонул паровой, катер.
Старший офицер послал меня доложить командиру об этом обстоятельстве, так как я заведовал катером.
Страшно было идти „пред светлые очи" грозного Командира, но делать нечего, ‒ вошел в каюту.
„Вам что угодно"?
„Евгений Иванович! Во время вчерашней пурги паровой катер сорвался с бакштова и затонул".
„Вы им заведуете, а потому извольте найти и без этого не возвращайтесь на судно".
„Есть".
Сообразив, где мог затонуть катер, я отправился на поиски, вскоре нашел и с торжествующим видом доложил Командиру.
„Евгений Иванович! Катер найден".
„Хорошо, теперь его поднимайте”.
Взяв баркас и катер с водолазами, отправился к месту нахождения катера, там послал водолазов заложить тали, и, установив надлежащие приспособления, поднял катер до поверхности воды и в таком виде привел к борту крейсера для подъема на свое место.
В пылу мичманского восторга и гордости по случаю быстрого выполнения приказания командира, мне казалось, что Командир осыплет благодарностями, а он только ограничился новым приказанием ‒ следить за починкой катера на берегу».
Предложение руки ‒ действительно только в эполетах. «У нас было много знакомых, и потому время шло быстро и весело, мы увлекались хорошенькими барышнями, но никто из нас не попался в сети, хотя свадьбы случались не редко вообще на эскадре и на берегу.
Рассказывали нам такой случай: молодой офицер ухаживал за барышней, говорил ей комплименты и как-то поцеловал руку.
Конечнов этот злосчастный момент „случайно" вошла маменька.
‒ Ну, вот и, слава Богу, поздравляю и благословляю вас, милые детки.
Офицер стал было отнекиваться, но энергичная дама заставила сделать предложение, и он, браня свою неосторожность, поехал к командиру поведать горе.
‒ Вы сделали предложение?
‒ Заставили сделать.
‒ А в какой форме вы были, когда делали предложение?
‒ Просто в сюртуке.
‒ Без эполет?
‒ Ступайте, не кручиньтесь и будьте осторожнее другой раз.
Командир поехал к энергичной даме и объяснил ей, что по морскому уставу полагается делать предложение в эполетах, а потому сделанное в погонах не действительно, и он разрешить эту женитьбу не имеет права.
Конечно, был страшный протест, но, тем не менее, дело этим и кончилось».
Адмирал Лесовский передает командование. «13 ноября крейсер „Европа", ушедший в Нагасаки, по пути попал в шторм, наделавший ему много бед и повреждений, главная беда заключалась в несчастии с адмиралом С.С. Лесовским, которого влившаяся на палубу волна бросила к мачте, и он сломал себе ногу.
Болезнь уложила адмирала в постель надолго.
Командование эскадрой перешло к нашему адмиралу барону О.Р. Штакельбергу, его телеграммой потребовали в Нагасаки вместе с крейсером „Африка". 18 ноября мы ушли из Владивостока; за два месяца стоянки, офицеры со многими перезнакомились и потому расставаться было грустно, но благодаря экстренному уходу, простились быстро, не успев надавать барышням разных обещаний на будущее».
«В теплую, прекрасную погоду 26 ноября пришли в Нагасаки, где С.С. Лесовский передал командование эскадрой барону О.Р. Штакельбергу и поручил ему идти в Иокогаму для представительства по случаю нашего альянса с японцами».
Нагасаки ‒ Иокогама
Мичман Р. принимает обязанности старшего артофицера. «30 ноября в семь часов утра ушли в Иокогаму. Перед уходом Командир позвал меня в каюту и сказал:
„За болезнью старшего артиллерийского офицера, остающегося в Нагасаки, вы примите его обязанности, имейте в виду, что скоро будет боевая стрельба".
„Есть" и поворот из каюты.
Монолог небольшой, а сколько забот и работ он прибавил, зато явилась прибавка содержания, а главное чувство удовлетворения, что выбор пал на меня.
В ночь на 4 декабря „Африка" отдала якорь на Иокогамском рейде».
Духовная миссия. Время у руководства проходило, по преимуществу в дипобязанностях и приемах, а свободная от них молодежь решила между тем посетить Токио. И, как ни дико звучит это для новорусского слуха, первым делом решила посетить в Токио русскую духовную миссию, возглавляемую нашим знакомым, уже епископом, Николаем.
«Первый наш визит был в русскую духовную миссию, построенную в северной части округа Сото-Сиро в местности Суруга-дай.
Дом двухэтажный, каменный, стоит на горе, по склонам которой ютятся японские деревянные домики. Церковь небольшая, простая, но вполне приличная, светлая и очень чистая[3].
Мы попали на литургию, которую совершал молодой иеромонах с диаконом-японцем, пели дети из школы. Чрезвычайно приятно видеть благочиние в церкви, мужчины и женщины стоят на разных сторонах, никто не опаздывает, не разговаривают и не оборачиваются.
Проповедь сказать вышел сам епископ Николай, причем японцы сели на пол.
Епископ Николай Японский
Живой струей лилась японская речь высокочтимого пастыря и видимо, что слушатели не проронили ни одного слова из его проповеди. Японцы не привыкли к продолжительному стоянию на ногах, и потому они садятся на пол во время проповеди епископа.
Нам предложили посетить и другие церкви, их всех четыре: при миссии, при посольстве, в квартале Сиба и Ниццуме, но мы за неимением времени решили только осмотреть учреждения при духовной миссии, а именно:
1) школу благовестников для взрослых, в ней проходят богословские науки на японском языке,
2) семинарию для мальчиков,
3) женское училище.
Перед отъездом посетили епископа Николая, принявшего нас самым сердечным образом».
Первое Новогодье на чужбине. «20 декабря ‒ Новый Год у иностранцев. Пришлись объехать все стоящие на рейде суда, а их собрались порядочно, тут были англичане, американцы, итальянцы, немцы, французы и японцы. Офицеры ездили на две смены, дело в том, что обыкновенно заставлять пить бокал шампанского на каждом судне, а их больше 20, естественно, одна смена не может выдержать радушных приемов».
«25-го приехал на крейсер епископ Николай. Днем для развлечения команды был приглашен фокусник, а вечером после обеда в кают-компании, на который были приглашены адмиралы и командир, зажгли елку для команды на верхней палубе, раздавали подарки и устроили спектакль. День окончился офицерской елкой в кают-компании, общее настроение не способствовало веселью, и потому все скоро разошлись по каютам».
«1 января 1881 года, мы встретили стоя на рейде Иокогамы, это был первый Новый Год встреченный на чужбине, всем было грустно, и потому после скромного ужина сейчас же разошлись по каютам. Днем были опять бесконечные визиты, как в Иокогаме, так и в Токио.
На третий день у адмирала завтракал министр иностранных дел Инойе с супругой и дочерью. Также русские командиры и часть офицеров крейсера для развлечения барышни».
Чай у Микадо. «21 января получили приглашение представиться Микадо.
На вокзале собрались: Адмирал, Флаг-Капитан, капитан 1 ранга Новосильский, командиры судов ‒ капитаны 1 ранга П.Н. Назимов (фрегат „Минин"), П.П. Тыртов (фрегат „Князь Пожарский"), капитан-лейтенанты Е.Ив. Алексеев (крейсер „Африка"), К.Н. Назимов (клипер „Крейсер"), по одному офицеру с каждого судна (с „Африки" мичман Р.), оба флаг-офицера: мичмана Наумов и Перелешин.
В Токио в придворных каретах проехали во дворец Гошо, куда также прибыл наш посланник К.В. Струве, с секретарем бароном Романом Розеном (впоследствии посланник в Японии перед войной 1904 года) и драгоманом Малендой. Встреченные чиновниками министерства иностранных дел, мы вошли в залу с раздвижными стенами, общего японского типа.
В зале около кресла, обитого шелковой материей лилового цвета, с затканными серебряными астрами, стоял Его Величество Микадо Муцухито в генеральском мундире с двумя принцами по бокам.
С самого входа начались поклоны, через три шага, пока не добрались до императора, который обменялся с адмиралом короткими приветствиями. Затем начали пятиться назад до дверей.
В другой комнате выпили по чашке чая и вернулись обратно в Иокогаму».
После этого краткого, но исчерпывающего изложения, читателю, по-видимому, будет ясно, почему, комментируя другие визиты к «Сыну неба», русские офицеры грустно замечали, что чай был жидок.
Завтраки для приемов. Вслед за “высочайшим визитом” началась череда обратных визитов на флагманский русский крейсер, каковым была тогда «Африка». Принимали, как вы догадываетесь, там малость получше, чем у Микадо, так что в принципе отбою от желающих не было. Хотя бывали и накладки. Об этих накладках с большим удовольствием повествует наш мичман Р.:
«Надо сказать, что ради бывших завтраков, обедов и приемов, адмирал нанял поваров и прислугу с сервировкой из отеля, приезжавших чуть не ежедневно на крейсер.
Случалось, вследствие погоды или других обстоятельств прием переносили на другой день, хотя кушанья были готовы, и вот однажды адмирал, в разговоре с одним из офицеров говорит:
„Как жаль, что целый завтрак пропадает вследствие отмены".
„А вы, Ваше Превосходительство, пришлите его в кают-компанию без церемоний, мы с удовольствием и благодарностью его съедим".
Адмирал обрадовался и сделал немедленное распоряжение, как на этот день, так и на будущее время, благодаря чему у нас бывали приятные сюрпризы, в виде прекрасных завтраков и обедов, но, к сожалению, слишком редко». Все-таки, местные товарищи старались не пропускать русскую кухню.
Описание порта Иокосуко не сохранилось. «Наконец, мы собрались посетить Иокосуко, военный порт около Иокогамы».
«К сожалению, подробное описание порта не может быть здесь приведено, так как рукопись погибла вместе с другими документами впоследствии, в бою на другом судне».
Обрати, читатель внимание на эту фразу ‒ тогда еще мичмана ‒ Р.
«Африка» осматривает закрытые порты. «20 февраля. Весь рейд и город разукрасились флагами, встречая торжественно прибытие гавайского короля Калакауа I. На другой день опять торжество, но наше собственное по случаю восшествия на престол Государя Императора. Утром было молебствие, салюты с подъемом флагов, днем шлюпочная гонка, вечером иллюминация, музыка и пение».
«27-го приезжали прощаться вице-адмиралы Еномото, Кавамута и Накамута, днем посетил наш посланник с бароном Розеном и А.А. Пеликан, также германский и австрийский посланники.
На другой день, 28 февраля, крейсер „Африка" покинул Иокогаму, направляясь в залив Овари с разрешения Микадо, который хотел выразить особое внимание нашему адмиралу, предложив осмотреть порты, не открытые для европейцев».
Мы действительно горевали. «4 марта ушли в бухту Тоба, тоже не открытую для европейцев. В Тоба мы собрались совершить очень большую поездку внутрь страны к синтоистскому храму, одной из величайших японских святынь, но поездка не состоялась вследствие полученной телеграммы, извещающей Адмирала о событии 1-го марта в С.-Петербурге.
Иокагамский рейд при нашем приходе представлял грустную картину ‒ флаги приспущены, реи скрещены и полная тишина даже при проходе адмирала.
Приехавший священник отслужил панихиду, привел нас к присяге новому Государю и отслужил молебен по случаю восшествия на престол Императора Александра III.
Мы все были глубоко потрясены и действительно горевали.
Микадо прислал сочувственную телеграмму в посольство, где на панихиде присутствовала вся императорская фамилия.
11 марта вследствие телеграммы адмирала С.С. Лесовского ушли из Иокогамы в Нагасаки внутренним морем, по пути зашли в залив Осака или Гедсуда-надо, где отдали якорь на рейде города Кобе, около наших судов клиперов „Наездника", „Джигита” и шхуны „Восток".
В ночь на 12 марта крейсер ушел в Нагасаки, куда прибыли 14-го марта, к общему сбору всей эскадры.
По-видимому, грозные тучи надвигавшихся военных действий рассеялись ‒ часть эскадры возвращается в Россию, адмирал С.С. Лесовский возвращается в Россию через Америку. Мы должны отвезти контр-адмирала барона Штакельберга в Сингапур, откуда он уедет в Россию, на другом судне.
Вот новости, какие мы узнали».
Сингапур и окрестности
«29 марта ушли в Сингапур, где (9 апреля) простились с добрейшим нашим адмиралом Олафом Романовичем, бароном Штакельбергом и стали ждать дальнейших решений.
23-го апреля получили приказание обойти все Зондские острова, ради каких-то целей, сущность которых, по обыкновению, составляла секрет, в который нас не посвящали.
Бедная наша „Африка" устала от постоянного хождения, и справедливость требовала дать машине поправиться, но неумолимое начальство приказало ‒ и мы пошли, но тащились, как старая кляча.
2 мая по исполнении поручения мы водворились в Сингапуре для окраски подводной части и переборки машины. Во время продолжительной стоянки, мы обстоятельно освежили все судно, занимались ученьями с командой в береговом бараке; и уделяли время на знакомство с английскими семействами».
Далее мичман Р. вспоминает о путешествии на пароходике вокруг острова Сингапур, и о посещении чудесного дворца местного раджи с хрустальной мебелью. Осмотр достопримечательностей занял время, пароходик был тихоходен, и на «Африку» путешественники вернулись к вечеру, не попав на пробу машины, «результатом чего была буря ‒ всем попало от старших до младших чинов, командирский гнев никого не миновал.
Дальнейшая стоянка протекала мирно, только допекала нас жара, ведь надо представить, что Сингапур всего в 90 милях от экватора, да и месяцы-то летние, хуже всего, что ночью также очень жарко и душно.
Наши страдания внезапно прекратились получением телеграммы о немедленном прибытии во Владивосток. Приказание было от нового начальника эскадры контр-адмирала Абрама Богдановича Асланбегова… Попутный муссон и исправная машина доставили возможность придти в Нагасаки на трое суток и 2 часа ранее предположенного срока».
Благая мысль адмирала Асланбегова
«5 июля покинули Японию и через несколько дней явились перед светлый очи нового начальства, хотя мы его видели раньше, так как он командовал 2 отрядом в эскадре адмирала Лесовского.
Интересная цель нашего прихода во Владивосток стала нам известна в Нагасаки, адмиралу Асланбегову пришла благая мысль, обойти кругом Тихий океан, чтобы посетить наиболее интересный места; он просил разрешение и скоро получил право идти в путь, взяв с собой два клипера („Вестник" и „Пластун").
Адмирал держал флаг на крейсере „Азия" (кап. 2 ранга Амосов) и хотел на нем идти по океану. Но механик, поддержанный командиром, уверил в неблагонадежности машины и потому адмирал потребовал „Африку", зная, что тут отказа не может быть и всегда судно в готовности.
Адмирал очень обрадовался, увидев „Африку", входящую в Золотой рог раньше срока, и пришел в окончательный восторг, когда на свой вопрос Командиру — когда можно будет уходить, получил ответ: „в каждый момент, когда Вашему Превосходительству будет угодно назначить".
Описание дальнейшего путешествия „Африки" вокруг Тихого океан будет составлять предмет следующих глав».
Из Владивостока через Сан-Франциско на Таити
12 июля 1881 года при громе салютов и криков “ура” крейсер “Африка” плавно тронулся в далекий путь. Первым пунктом большой Тихоокеанской программы был осмотр сохранившихся русских владений в северной части Великого океана.
Везде приход русского крейсера с веселыми, обаятельными и щедрыми русскими моряками был праздником для местных жителей, надолго оставшийся в их сердцах.
Право, читайте оригинал, получите удовольствие. Здесь мы приведем только эпизод, связанный с посещением «Африкой» Командорских и Алеутских островов. По возможности без комментариев.
«29 июля покинули радушный Петропавловск и, несмотря на туман, добрались на другой день до острова Беринга ‒ группа Командорских островов, отдали якорь за островом Топорков. К адмиралу сейчас же прибыл Гребницкий, исправлявшей должность исправника и зоолога, также командир парохода „Александр", шкипер Зандман.
Осмотрев селение алеутов и лежбища котиков, (место, где вылезают из воды котики и проводят известное время года), зашли в церковь ‒ при ней священника не полагается (приезжает раз в год из Петропавловска).
В 8 часов вечера ушли дальше, утром стали на якорь у острова Медного (той же группы), здесь явился агент Русско-Американской компании Костромитинов, который передал просьбу населения острова разрешить посетить русский военный корабль, так как раньше никогда не видали военных кораблей.
Жители на берегу помещаются в хороших, деревянных домах, порядочно зарабатывают, и не терпят недостатка. Несмотря на крупную зыбь, заставлявшую крейсер чуть не черпать бортами, стоя на якоре, приехало много жителей на своих утлых шлюпках, их хорошо встретили, угощали, показали все судно и забавляли музыкой. При уходе „Африки" они провожали ее на шлюпках с криками „ура!"».
Немного о котиках. «До 1868 года котиковый промысел на обоих островах принадлежал русско-американской компании, она добывала 16.000 шкур котиков.
С 1868-1871 года промыслом заведовал Петропавловский исправник — добыча понизилась.
С 1871 года острова отдали американской кампании Гучкинсон, которая стала получать 42.000 шкур.
Насколько выгодно это предприятие, можно видеть из следующего расчета:
Доход: 42.000 шкур по 4 фунта стерлингов = 168.000 фунтов стерлингов или 1.680.000 рублей.
Расход:
Аренда уплачиваемая правительству …………………………………………….... 5.000 руб.
Плата жителям за шкуры по 1 руб. ……………………………………………….42.000 руб.
Стоимость промысла …………………………………………………………….....36.000 руб.
Содержание парохода………………………………………………………………..47.000 руб.
Агенты …………………………………………………………………………………50.000 руб.
Итого ………………………………………………………………………………… 180.000 руб.
Следовательно, чистой прибыли 1.500.000 рублей, которую кладут в карман иностранцы, пользуясь русской непредприимчивостью».
На минуту прервем мичмана Р., отметив два момента.
Первый ‒ преподавание отечественной истории даже в Морском Корпусе уже тогда страдала крупными, специфически ориентированными дефектами.
Если бы морские кадеты, а затем гардемарины и господа офицеры Русского Императорского Флота были в полной мере, и с нужными акцентами, осведомлены о том, что уже известно читателю из «Цусимы – знамение…» Книги первой, ‒ о Русской Америке и ее конце, ‒ то в записках шла бы речь не о русской непредприимчивости, а о давящей эту предприимчивость государственной измене.
Может и прок тогда какой вышел.
Второй момент чисто технический, для справки современному читателю:
1 500 000 тогдашних русских рублей равны примерно миллиарду долларов сейчас.
А теперь продолжим изложение.
Остатки Русской Америки. «1 августа попали в Беринговом море в крыло урагана, ветер и качка были убийственны (размахи судна доходили до 40° на сторону), только 4-го числа при рассеявшем тумане в 9 часов утра увидели остров Уналашка, естественно с каким удовольствием стали на якорь в порте Иллюлюк Капитанской бухты.
К адмиралу прибыл священник Иннокентий, американский агент и доктор; мы конечно сейчас же отправились на берег посмотреть русскую церковь и школу для обучения русскому языку, встретили двух священников из алеутов. Отец Иннокентий пользуется популярностью, прихожане в признательность выстроили ему дом; жалованья получает 1.800 р. в год.
На соседних островах также имеются русские церкви, так как алеуты православные и говорят по-русски.
До прихода на Уналашку мы пересекли первый меридиан, а потому прибавился один день — четвертое августа повторилось еще один раз.
Мы пригласили обедать американцев и священника с семействами, обед прошел очень оживленно, играла музыка. Жена американского агента оказалось довольно красивой дамой, и один из наших лейтенантов В. Ш. подарил ей массу японских вещей, хотя в накладе не остался, ее муж в свою очередь ответил шкурами в подарок и помог прибрести на берегу еще несколько ценных мехов.
6 августа праздник ‒ Преображение Господне, команду свезли в церковь, после обеда адмирал делал опрос претензий, которых не оказалось. Адмирал сказал команде, что они должны благодарить за заботы о них командира крейсера и ротного командира[4].
В четыре часа дня мы съехали на берег все кто мог, захватив с собой музыку. Большой дом агента имел чердак с гладким полом, вот тут и состоялся бал с легким ужином, а в 10 часов вечера все были уже дома. В числе танцующих присутствовали семейства, бывшие у нас на обеде и местные обывательницы алеутки, про костюмы, фигуры и манеры не будем говорить, но танцуют удивительно легко и хорошо.
На другой день мы ушли через Уналгинский пролив очень узкий, но свободный от камней. Когда подошли к острову Уналга, то во всю ширину его играла белая пена от течения и водоворотов вроде того же явления встречаемого в проходе Наруто в японском средиземном море.
11-го августа адмирал закончил инспекторский смотр, благодарил в приказе командира крейсера и командира роты».
Обратим внимание читателя, что острова Беринга и Медный из предыдущего раздела до сих пор принадлежат России. Даже нынешней федеративной, если только не были проданы под шумок демократами первого призыва, о чем, впрочем, автору неизвестно. А вот Уналашка и прочие принадлежат к островам Алеутским, которые сдали вместе с Аляской и ихним русскоязычным и православным населением еще в 1867 году.
Так что не вполне понятно, что за инспекторский смотр делал на них в 1881 году русский адмирал. Любопытно, однако.
Сан-Франциско. После всех обойденных островов и территорий, в том числе и канадских, Сан-Франциско, куда «Африка» прибыла 20 августа, показался нашим морякам городом столичного размаха и центром культуры.
Вдобавок подошли спутники «Африки» в ее грядущих походах, клипера «Пластун» и «Вестник» (кап. 2 ранга Ф.К. Авелан), а довольный адмирал освободил всех от занятий на месяц. Только корабли велел привести в порядок. Но это ‒ дело житейское. Зато очень возликовал русский консул, вполне, говорят, нормальный мужик ‒ Александр ЭпиктетовичОларовский, припахавший офицеров, кроме строевой службы к активному представительству.
Офицеры были не против, особенно когда представительствовать приходилось в местном варианте института благородных девиц. Девицы ‒ тоже. Переписка потом продолжалась, чуть не до прихода крейсера в Австралию.
Были и такие случаи:
«Вечером адмирал с офицерами в эполетах ездил на открытие выставки, нам оставили проход среди громадной толпы, встретили гимном, показали выставку, угощали шампанским и в изобилии речами.
Практичные янки соединили приятное с полезным, оказав внимание эскадре, нажили порядочно денег, ‒ они опубликовали, что в день открытия выставки будет русский адмирал с офицерами в форме и назначили за вход два доллара (4 рубля), сбор превзошел ожидания, такая масса публики собралась на выставку.
30 августа по случаю праздника[5] отправили команду в церковь под начальством командира роты[6]. Назад возвращались с музыкой окруженные массой народа.
Когда команда села в шлюпки, к командиру роты подошел мужчина и потом женщина, каждый из них подал по чудному букету цветов.
Консул объяснил, что здесь скоро и просто выражают свои чувства: им понравилось прохождение команды и потому моментально набросали в шапку инициатора денег, купили букеты и поднесли как выражение своего удовольствия».Не знаю, как обстоят дела сейчас, но тогдашняя американская непосредственность ‒ иногда очаровательна!
Короче говоря, в Сан-Франциско было хорошо, даже здорово, и уж, безусловно, весело, но, для скудного офицерского кошелька, весьма и весьма накладно. Тем более при местной манере вести расчеты на золотые доллары. Были тогда и такие.
Причем руководство приказало быть везде и везде держать честь флага, но денег, как водится, на расходы не выделило. Как пишет мичман Р. «истратили запасы, резервы и набрали порядочно вперед».
Нет, все же добрый был обычай, что в плавание ходили в основном холостые. А то потом объясняй, кому ты дарил французские духи. Да если б только их. Впрочем, мы отвлеклись.
По воле волн. 28 сентября 1881 года, оставив на берегу новых знакомых и родственников, и пустив сопровождающие клипера по воле волн, ‒ по выражению мичмана Р. ‒«Африка» надолго покинула континент для выполнения островной программы.
Первая остановка состоялась 10 октября в Гонолулу, на островах называемых тогда Сандвичевыми, а ныне Гавайскими.
«12 октября адмирал перешел на клипер „Вестник", пригласив с собой командира „Африки", штаб и желавших офицеров со всех трех судов, посмотреть вулкан на острове Хило.
От нас поехало мало офицеров, с „Пластуна" не нашлось желающих, это случилось от безденежья, после Сан-Франциско и предстоявших значительных расходов (более 100 долларов на человека)».
Командирская забота. У мичмана Р. были работы по артиллерии, денег много, как у всех ... забрано вперед, и он решил предоставить судьбе решить — ехать ему или нет, кстати, самому не хотелось проситься из-за работ, хотя и незначительных?..
Накануне отъезда он по обыкновению наблюдал за работой у пушек, выходит Командир.
«В.Ф., надеюсь, вы идете на “Вестник”.
Не собирался, Е.Ив., по случаю работ у пушек.
Ведь серьезного ничего нет, поручите другому, а сами извольте ехать.
“Есть”, сказано спокойно, а в душе радость, ведь ехать очень хотелось».
Про то, как добирались, ‒ и не один день ‒ к вулкану, как жгла подошвы раскаленная лава, поскольку “русский человек не верит, пока не ткнет пальцем” ‒ читайте в оригинале. Может, когда и издадут. А так ‒ есть в РГБ и в Историчке. А вообще ‒ на Гавайях было хорошо. И король симпатичный. И придворные дамы приветливые. Жаль, не послушались в свое время Баранова с Шелиховым, а то давно уж Гавайи русскими бы провинциями были.
22 октября покинули гостеприимное Гонолулу, а 30 октября пересекли экватор, со всем военно-морским этикетом. В завершение праздника в кают-компании состоялся обед с музыкой в присутствии адмирала и командира.
Голубое пламя. «В одну из ночей привелось видеть чудное явление, когда из-под крейсера с двух сторон, густым потоком, стало вырываться блестящее голубое пламя, как будто мы плыли по огненному морю. Море сияло не блестками (как обыкновенно в теплых странах), но целой сплошной массой, которая распространялась обширными полукружиями по мере удаления широкой, густой волны, то извиваясь зелеными огненными змеями, мелькая вдали и превращаясь дальше в пятна, в точки. Хотя свечение моря вещь обыкновенная, но когда оно представляется в больших размерах, то получается грандиозная картина.
В течение почти всего перехода мы имели противный ветер и потому на Маркизские острова пришли только 2-го ноября».
Там, где хорошо. «2 ноября поздно вечером крейсер „Африка" отдал якорь в бухте Анна-Мария острова Нука-Гива, группы Маркизских островов.
Нука-Гива, ‒ свободный и дикий ‒ с 1842 года перешел в руки французов, утратив независимость, и туземцы простились со свободой.
В главном городе острова, Тайое, мы застали живущими: губернатора, епископа, монахинь, содержавших школу, и четырех жандармов.
В прежние времена на островах было многочисленное население, но эпидемии, занесенные европейцами, уничтожили много туземцев, а жаль: племя Маркизских островов славится красотой своих форм, и принадлежите к одной из красивейших рас.
Однако не сразу глаз привыкает к этим физиономиям: черты лица стройных, прекрасно сложенных женщин как будто жестоки, хотя этот недостаток сглаживается удивительной приветливостью.
Женщины носят легкий капот и душатся сандалом.
У них костюм обязателен только в присутствии европейцев, в остальное время капот висит на гвоздике и женщины так же, как и мужчины, довольствуются тонким поясом с висящей на нем травой, так как татуировка им кажется достаточно приличным костюмом»…
«Мы полюбили острова Тихого океана, их природу и свободу, а потому с грустью покинули (17 ноября) Таити при громе салюта и звуках музыки.
Прощай роскошная природа, чудный аромат цветов и чувство независимой, полной свободы на берегу, все хорошее, прощай! Опять пойдут города, визиты, костюмы и прочие стеснения.
На переходе, как всегда, немного успокоились, забыли…, зато вспомнили все учения, которые Командир отпускал нам в порядочной дозе».
Новая Зеландия ‒ Австралия
“29 ноября мы уже с новым интересом смотрели на вход в бухту города Аукленда на Новой Зеландии. Относительно времени перехода надо отметить, что мы перешли обратно первый меридиан, и потому один день пропал ‒ приказом адмирала после 26 ноября настало 28 число».
«Из Аукланда крейсер “Африка направил свой путь по северной части Новой Зеландии и 15 декабря отдал якорь в порту Джаксон города Сиднея в южной Австралии».
«К приходу крейсера прибыл адъютант Генерал-губернатора поздравить адмирала с благополучным приходом и передать, что Генерал-губернатор ожидает адмирала на следующий день в час дня. По этому поводу произошел следующий разговор:
Адмирал спрашивает:
‒ А кто меня будет встречать?
Адъютант замялся и говорить:
‒ Мне кажется, никто, Ваше Превосходительство.
‒ Ну, передайте вашему Генерал-губернатору, что я не поеду.
Смущенный адъютант уехал. Возвратившись через несколько времени, адъютант доложил адмиралу:
‒ Для Вашего Превосходительства на пристани будет подана коляска Генерал-губернатора, сопровождать будут адъютанты верхом, для встречи на пристани назначен почетный караул в составе роты со знаменем и музыкой и в момент вступления на берег ‒ крепость произведет установленный салют с подъемом русского флага.
‒ Вот теперь я поеду, сказал адмирал и довольный спустился к се6е в каюту».
Вице-адмирал Абрам Богданович Асланбегов[7]
Адмирал Русского Императорского Флота Абрам Богданович Асланбегов, герой Севастопольской обороны, честь русского флага добре умел блюсти. Особенно перед дружественными англичанами.
«На берегу, конечно, этой, эпизод получил известность, и результат получился прекрасный: там поняли, что с адмиралом надо соблюдать известные правила.
Нам везде оказывали полное внимание, присылали массу приглашений и выдали каждому офицеру именной почетный билет для проезда по всем железным дорогам Австралии, хотя только что состоялось постановление об отмене, этих билетов.
Рождество на «Африке». «В виду приближавшихся праздников Рождества Христова, командир крейсера поручил командиру роты приготовить матросский спектакль.
Выбрали пьесу, декорации написали сами, а для шитья костюмов пригласили портниху из города, которая была удивлена данными ей заказами и много смеялась, снимая мерки женских платьев с матросов».
«25 декабря состоялся спектакль в жилой палубе крейсера; декорации работы фельдшера Курбатова превзошли всякие ожидания по исполнению данных тем.
Спектакль почтили своим присутствием адмирал, командир, семейство консула и офицеры „Вестника" и „Пластуна". После увертюры, исполненной нашим оркестром под управлением капельмейстера Дитша, подняли красивую занавес и дружно сыграли пьесу: „Барина дома нет", затем были четыре живые картины и дивертисмент.
По окончании спектакля публика неоднократно вызывала исполнителей и распорядителя».
Международная гонка. «29 декабря устроили международную гонку, на участие в которой изъявили согласие все суда, стоявшие тогда на рейде… Дистанцию для парусных шлюпок назначили в шесть миль, а гребных две мили.
Наше торжество приехали смотреть: лорд Август Лофтус с супругой, консул с семьей и другие приглашенные адмиралом. Всех гостей с успехом занял наш медведь, которого привели к ним за лапу ‒сначала боялись мохнатого зверя, но потом, видя его добродушную физиономию, возились с ним без устали.
Парусную гонку открыли катера, первым пришел ‒“африканский”, из вельботов наш шел все время первым, но у него сломалась мачта, и первенство перешло к французскому вельботу. Английский катер и наш второй вельбот перевернулись, людей спасли.
Под веслами все “африканские” шлюпки по всем категориям взяли первые призы — это был наш полный триумф. В газетах писали, что прошло время первенства англичан — теперь северный медведь побеждает и входит в силу».
Новый 1882 год. «Из-за постоянных приглашений, нам только 30 декабря удалось использовать полученные железнодорожные билеты». В ночь на тридцать первое декабря возвращались в Сидней в сидячем переполненном вагоне.
Может быть, в частности и поэтому встреча Нового года была грустной. «Встреча Нового года прошла у нас самым скромным образом ‒только поздравили друг друга и разошлись по своим каютам... Тяжело встречать Новый год на чужбине, вдали от своих близких»…
В Мельбурне
14 января из Сиднея ушли в Мельбурн. Приемы и общение везде были на уровне. Но победу русских в гонке 29 декабря просвещенные мореплаватели не забыли:
«В промежуток, между 30 января и 8 февраля англичане устроили гонку гребных судов, чтобы отомстить за Сиднейскую. При этом пустили гоночные шлюпки с особыми гребцами, не принимая нашего протеста, и всеми неправдами добились некоторого успеха».
Так что все штучки с олимпийскими рекордами даже не вчера начались.
Бывали и просто смешные случаи:
«В свободное время мы посещали театры, знакомых, танцевали у консула и сами принимали гостей. Барышни удивлялись, видя нас белыми ‒они думали, что мы чернокожие и едим сальные свечи. Чтобы немножко их проучить, мы пригласили несколько знакомых семейств к нам обедать, составив очень хорошее меню.
Старший штурман Э.Г. Э-ъ сел между, двумя, барышнями и начал говорить одной из них перед каждым блюдом:
‒ Вы знаете, что будете есть?
‒ Нет.
‒ Это суп из сальных свечей.
Барышня делает вид, что ест, а сама не проглотила ни одной ложки, та же история была и с другими блюдами. Обед удался на славу, все ели с аппетитом, только одна барышня осталась голодной, именно та, которая спрашивала, правда ли, что мы едим сальные свечи.
После обеда Э.Г. Э-ъ громко рассказал свою проделку при общем хохоте, а бедная барышня чуть под стол не свалилась от стыда».
В Мельбурне же произошел действительно неприятный эпизод. Именно:
Единственный случай за все плавание. «В Мельбурне у нас сбежал буфетчик, подговоривши матроса-вестового украсть у офицера порядочную сумму денег. Беглецы, переодевшись на берегу в вольное платье, поехали по железной дороги в Сидней, рассчитывая там сесть на пароход, идущий в Европу; но незнание языка ввело их в ошибку, и они очутились в поезде, идущем внутрь страны по строящейся дороге.
На конечной станции полиция их арестовала и вернула в Мельбурн, уведомив нас о задержании, причем сообщала, что мы можем взять беглецов под своим конвоем, уплатив за каждого по 7 фунтов стерлингов, т.е. по 70 рублей. Делать нечего. Заплатили деньги и отдали беглецов под суд.
Это был единственный случай за все плавание с нашей прекрасно дисциплинированной командой».
Из Мельбурна в Аделаиду
«Несмотря на оказываемое нам видимое внимание и удобную стоянку, мы были рады уйти 12 февраля из Мельбурна, хотя внутренне было жаль покинуть веселый город без стеснительных правил. Причина, ускорившая наш уход и заставившая этому радоваться — были ежедневные газетные статьи, в которых помещались неприятные вещи и клевета.
В газетах открыто выражали боязнь, что эскадра пришла высмотреть, и определить возможность завоевания австралийских колоний».
Далее в записках мичмана Р. приводится дословная выдержка из ведущей мельбурнской газеты за 23 марта 1882 года о коварных планах русского царизма в отношении беззащитной Австралии. Заголовок как из времен холодной войны, впрочем, как и теперь:
«Русские планы на Мельбурн. Важные разоблачения»”
Интерес эта статья, с точки зрения отражения ею реальной действительности, истории и политики представляет примерно такой же, как международные программы нынешнего РФ-ногоTV, особенно его “независимых каналов”, или аналитические обзоры той же РФ-ной прессы.
Но вдумчивых интеллектуалов видимо хватало и в те времена, так что моряков “Африки” можно понять.
Из остальных австралийских впечатлений любопытно следующее свидетельство мичмана Р.
Цивилизованные завоеватели Австралии. «Нам рассказывали, что цивилизованные завоеватели Австралии, в случае надобности расширить свои владения, отправляются партией со своими слугами в ближайшие деревни отчуждать землю по установленному обычаю, который заключается в следующем:
Участники экспедиции нападают на деревни, сжигают их, а жителей от мала до велика перестреливают без пропуска. Соединение приятного с полезным — пикник и отчуждение земли».
Обратите внимание, господа-товарищи.
Вполне возможно ‒дословное описание вашего предвидимого светлого будущего.
Крейсера „Африка”, как и других крейсеров Русского Императорского Флота, нынче нет. Заступиться за вас, перед «цивилизованными» завоевателями, будет некому.
26 февраля „Африка” ушла в Индейский океан, закончив три четверти своей программы. «Осталось посетить в Азии редко посещаемые места».
Батавия, Сингапур, Сиам
6 марта 1882 года крейсер прошел живописно стоящий маяк на мысе острова Ява и вечером того же дня стал на якорь на рейде города Батавия. «Доставив случай всем офицерам побывать на берегу, адмирал приказал сниматься с якоря для следования через живописный Банковский пролив в Сингапур. Дорогой пересекли экватор и окончательно простились с южным полушарием.
Стоянка в Сингапуре с 14 по 31 марта не ознаменовалась ничем особенным. Она составила как бы передышку в непрерывной смене впечатлений в течении пройденного нами пути.
4 апреля пришли в новую интересную страну Сиамского короля. Залив, в котором становятся на якорь, крайне мелководный, поэтому крейсер остановился чуть не посреди залива в далеком расстоянии от берега, даже в трубу нельзя рассмотреть никакого признака земли”.
На другой день пароход из Бангкока забрал с собой адмирала, командира и часть офицеров. Сам город автор воспоминаний называет родом восточной Венеции со своеобразными гондолами, “по одинаковым способам гребли”. Ну, ему виднее. Добирались до столицы довольно медленно, едва не опоздав на обед ‒дело совершенно недопустимое для офицера флота.
Кондоры после завтрака и прочие впечатления. На другое утро первым делом, ‒все же полагаю после завтрака, ‒забрались на самую высокую башню ознакомиться с окрестностями. Окрестности были ничего себе, но беда в том, что сама башня находилась при местном варианте кладбища, «вернее на большом дворе, разделенном на несколько частей.
В одной части лежат безнадежно больные, во второй ― стоят виселицы и плахи для отрубания голов. Третья часть служит местом сжигания трупов, если родственники в состоянии заплатить за это 35 центов (копеек), в противном случае трупы бросают в четвертый двор, самый ужасный из всех. В нем постоянно живут орлы и кондоры, которые немедленно распределяют между собой свежие трупы.
Посредине двора сложена пирамида из черепов, тут же валяются во множестве кости и части тел, не объеденные еще птицами. Задыхаясь от убийственного запаха, не отнимая платков от носа, мы все-таки обошли двор, тщательно минуя страшных хозяев двора. Сидящие кондоры выше человеческого роста, они чувствуют свою силу и не дают дороги проходящим.
Для перемены впечатления мы пошли смотреть храмы и дворцы; они занимают большое место, обнесенное высокой стеной со многими воротами. На одном дворе мы наткнулись на массу ящиков — это была мебель, выписанная из Парижа для нового дворца; нам говорили, что выписано на 500 тысяч долларов; за цифру ручаться нельзя, может быть, прихвастнули, а может быть и правда.
Мы удачно попали к дворцу, так как видели, как его степенство священный белый слон изволил выйти на прогулку, при его выходе был вызван почетный караул для отдания чести. Караул в составе одной роты находится постоянно при помещении и вызывается при выходе слона и возвращении его домой.
Дальше мы пошли осматривать пагоды, — какая везде роскошь и красота, полы выстланы мрамором, стены отделаны мозаикой из золотых пластинок и цветных кусочков, двери черного дерева с перламутровой инкрустацией, все оригинально и ценно. Особенно богат главный храм, в нем Будда сделан из черного дерева с брильянтовыми глазами. Очарование храмов дополнялось звуками струнных инструментов, сливавшихся в стройные аккорды во время шедшего там богослужения.
После завтрака мы отправились в мундирах в помещение адмирала и сели все вместе в громадную, парадную гондолу под флагом адмирала, на буксире парового катера, чтобы ехать во дворец короля».
Королевский прием. «В старом дворце (новый Чокра Кри еще не готов) нас встретил министр иностранных дел и брат короля, после обмена приветствий, нас ввели в роскошно отделанный зал с массой вещей из разных стран света. На стенах около карниза устроены медальоны для помещения иностранных орденов, полученных королем — медальон, назначенный для России, оказался пустой.
Сам король невысокого роста, весьма симпатичной наружности, встретил нас крайне любезно и каждому подавал руку. По окончании представления, Его Величество изволил пригласить адмирала сесть, адмирал же в свою очередь жестом руки пригласил сесть командира и офицеров. Жест адмирала вызвал переполох: стульев было всего два и, чтобы усадить всех. пришлось придворным и свите принести стулья из другой залы.
В общем, вышло неловко, мы сидели, а все остальные стояли, но король не выказал никакого неудовольствия и при прощании выразил сожаление, что не может дать нам ордена, так как не имеет русского ордена, взамен пожаловал по большой медной медали, выбитой по случаю предстоявшей выставки. Кроме того, Его Величество сказал:
‒ Когда у нас будут дипломатические сношения с Россией, я всегда готов поправить дело и пожаловать вам ордена.
Перед уходом из дворца, нас просили записать фамилии в книге знатных посетителей.
Прием кончился посещением священных слонов — три почти белые, один светло-рыжий, при чем один из слонов стоял на возвышении из-за своих слишком длинных клыков”.
Королевское слово ‒ твердо. Впоследствии один из офицеров использовал обещание короля.
Будучи уже командиром канонерской лодки в Тихом Океане, капитан 2 ранга Р., прочитав в газете о назначении А.Э. Оларовского, ‒вспомните консула в Сан-Франциско ‒посланником в Сиаме, написал ему, по старой дружбе, поздравительное письмо, и в виде шутки рассказал о своем представлении королю и его обещании. Письмо было получено посланником в момент отправления на бал во дворец. Александр Эпиктетович взял письмо с собой, и когда Его Величество, обходя гостей, подошел к посланнику, он сказал:
‒Ваше Величество, я получил сейчас письмо от моего хорошего знакомого капитана 2 ранга Р., который пишет, что Вы изволите состоять должником ему.
‒Это как же? Я готов сейчас же уплатить долг”.
Посланник рассказал, как было дело. Король рассмеялся и, подтвердив достоверность своего обещания, приказал немедленно послать орден Сиамской короны 3 степени капитану 2 ранга Р.
«До ухода с рейда мы проводили крейсер „Азия", уходивший в Россию, его адмирал потребовал в Бангкок, чтобы проститься; наша эскадра все уменьшается в числе, только мы держимся, но ведь нельзя нам уходить, не выполнив программы».
В Сайгон
«15 апреля подошли к мысу Св. Якова, левой оконечности реки Меконг, на которой расположен город Сайгон, столица Кохинхины… Мыс Св. Якова украшен маяком, стоящим среди зелени».
«Около маяка останавливают все суда для опроса и принятия лоцмана в виду затруднительности самостоятельного плавания по извилистой реке».
«Крейсер пошел по левому руслу, очень широкому сначала, его правый берег низменный, покрыт кустарниками и пальмами с бесчисленным количеством обезьян. Вода мутно-желтая во всем течении реки».
«Наконец, показались верхушки корабельных мачт и красные кровли зданий — это Сайгон, открывающийся все более и более то с правой, то с левой стороны сообразно изгибам реки.
На рейде мы застали, кроме военных судов, еще „Тильзит" судно старинной постройки, обращенное в военную тюрьму. При входе на якорное место установлен маяк и семафор, с которого отдаются распоряжения стоящим судам».
Воспоминание о будущем. «Автор этих записок никак не мог предположить, чтобы этот семафор впоследствии известит французскую эскадру о награждении автора званием Флигель-Адъютанта и орденом Св. Георгия 4-й степени».
«В городе улицы широкие, дома утопают в зелени и расположены как дачи; главная улица „Catinat", параллельно ей „Национальная" и бульвар „Нородом". Сайгон построен на почве из красной глины, очень красивы красные дороги среди зелени, но для платья некрасиво, т. к. белые кителя быстро покрываются красной пылью. В конце главной улицы стоит на площади Католический собор довольно больших размеров и рядом с ним прекрасное здание почты».
«В Сайгоне жара круглый год, почему офицеры и команда сменяются через два года, транспорты доставляюсь офицерам все необходимое из Франции по дешевой цене.
Вечером мы обедали на французском судне; в прекрасное меню обеда входили павлины и рисовые птички, которые подаются в бумажных корзиночках.
На другой день ездили в Cholon, городок, лежащий около Сайгона; дорога туда идетъ непрерывными аллеями. Город населен исключительно аннамитами и управляется старшиной под титулом „фу".
Из Шолона мы торопились к завтраку домой, чтобы принять французских офицеров».
Гонгконг‒ Фу-чау ‒ Чифу
«18 апреля снялись с якоря…
По выходе из мутного Меконга, крейсер пошел по чистой изумрудной воде океана, а ветерок доставлял некоторую прохладу, но сырость не прекратилась.
Через несколько дней путешествия мы с удовольствием стали рассматривать острова, лежащие около Гонгконга».
«В Гонконге мы проводили домой еще одного товарища ‒клипер „Стрелок" поднял длинный вымпел и полным ходом ушел с рейда на свободу.
1 мая адмирал с эскадрой („Африка", фрегат „Герцог Эдинбургский", клипера „Вестник" и „Пластун") вышел в море; проделав несколько маневров, адмирал отпустил суда по своим назначениям, а сам на „Африке" пошел в Фу-чау».
В Фу-чау оказались очень гостеприимные русские купцы чаеторговцы. И стоянка крейсера вылилась в череду взаимных угощений.
«На следующий день к нам приехали с визитом купцы, мы старались отплатить за оказанное гостеприимство. После завтрака часть офицеров поехали провожать гостей, после обеда они провожали наших, а после ужина на крейсере наши не могли не проводить ‒после второго ужина в городе купцы опять повезли наших; такое бесконечное путешествие не могло продолжаться долго.
Чтобы прекратить его, 6-го мая ушли из Фу-чау в Чифу, откуда адмирал уехал в Пекин, а мы задыхались от учений».
Прощание с адмиралом Асланбеговым
Адмирал гневается. «22 мая неожиданно является адмирал, командир не получил телеграммы, и потому адмирала никто не встретил.
„Снимайтесь с якоря", ‒приказывает сердитый адмирал.
„Ваше Превосходительство, у нас пары не разведены, расчеты с берегом не кончены, все офицерское белье в стирке и часть офицеров уволена в город".
„Ничего не знаю, все кончить и немедленно сниматься с якоря".
Вот пошла горячка! Закипела работа на крейсере, и полетели гонцы на берег, но, увы! прачек не разыскали, и большая часть нашего белья пропала. Нам не удалось отдавать в стирку больше месяца, и потому отдали много; эта потеря понесла значительный урон нашему бюджету.
25 мая пришли в Нагасаки, погрузив уголь, ушли в Кобе сделать маленькую передышку. Скоро мы должны расстаться с милым адмиралом; жаль его; он так много показал нам интересных стран. Командир сделал прощальный обед в соседнем городе Осака, пригласив старших лейтенантов и старших специалистов. Обед в отеле Джиуте был, конечно, японский с пением и танцами гейш».
Понятие о воинских подвигах по-японски. Перед прощанием было время продолжить знакомство с Японией. В частности, побывать в древней столице Киото. Всех впечатлений не опишешь, но нельзя не отметить курган Мими-дзука недалеко от храма 33 333святых.
«Против храма не вдалеке насыпан курган, на нем поставлен каменный столб с приплюснутым шаром на верху.
Под этим курганом лежат уши корейцев, взятых в плен во время войны.
Как не увековечить такой человеколюбивый и благородный поступок».
Прощальный обед. «19 июля дали прощальный обед адмиралу А.Б. Асланбегову перед отъездом его в Россию. Меню было напечатано и наклеено на веер из листа лотоса, во время обеда играл японский оркестр гвардейского полка.
Мы все горячо благодарили за наше чудное путешествие по Тихому океану, и каждый старался сказать что-нибудь приятное адмиралу, наши симпатии его глубоко тронули.
Абрам Богданович в свою очередь сказал нам много лестного.
22 июля торжественно праздновали Царский день, устроили гонку и иллюминацию. На другой день проводили адмирала на пароход, уходивший в Америку.
Он и провожавшие его трогательно простились со слезами на глазах».
У эскадры новый Начальник
«Мы ужасно волновались в ожидании прибытия нового Начальника эскадры, боясь, что он поднимет флаг у нас. Контр-адмирал Николай Васильевич Копытов, приехав в Иокогаму, поднял флаг на фрегате „Герцог Эдинбургский".
Новый адмирал давно уже заслужил репутацию очень строгого и требовательного начальника; с первых шагов его приезда все затрепетало и притихло.
Вице-адмирал Николай Васильевич Копытов[8]
3 августа ушли эскадрой по неизвестному назначению, адмирал никому не сказал, а спросить побоялись, только дорогой само собою выяснилось, так как 6-го числа прибыли в Хакодате, здесь эскадра разделилась: адмирал ушел в Чифу, а нас послали на север.
15 августа прибыли в наш милый Петропавловск сменить клипер „Вестник", стоявший там летом. Уже со времени прихода в Хакодате, начались тяжелые дни в отношении погоды — мы отвыкли от холода, плавая в тропических странах, почему туман и дальнейшие морозы сильно давали о себе знать.
24 августа в годовщину Петропавловского боя состоялось торжественное открытие памятника убитым воинам при защите города в 1854 году.
Памятник поставлен на средства, собранные подпиской между офицерами Тихоокеанской эскадры, местоположение его на косе дает возможность входящим на рейд судам любоваться издали его золоченой верхушкой.
Для парада свезли па косу сводную роту под командой лейтенанта В.Ф. Р., к этому времени прибыло духовенство; когда шествие установилось по данному церемониалу, двинулись вперед на братскую могилу служить панихиду в присутствии оставшегося в живых участника боя солдата Карандашева».
«С кладбища процессия двинулась в собор, где служили обедню, и затем все прошли на косу к памятнику.
При снятии завеса оба судна салютовали, после чего команда прошла церемониальным маршем.
26 августа ушел „Вестник"…
С уходом „Вестника" жизнь пошла правильная, главное внимание было обращено на занятия по всем частям и, особенно на прохождение курса стрельбы из ружей и пушек, для производства последней обыкновенно уходили в Тарьинскую бухту[9]».
В северных широтах. «В сентябре месяце крейсер ушел в обход по северным берегам Камчатки и островам.
Этот раз плавание крайне тяжелое вследствие частых туманов, свежих ветров и громадной волны…
20 сентября мы посетили остров Медный, т.е. собственно только подошли к обычному месту стоянки и прошли дальше вследствие сильнейшего шторма, не стоило становиться на якорь: все равно нам бы не удержаться на месте.
Обошли кругом Медный, пошли к Берингу, там ходили вдоль берегов и, потеряв надежду на улучшение погоды, ушли ко всеобщему удовольствию назад в Петропавловск».
Прощание с Петропавловском. «Опять все пошло по-старому, только 4 октября картина берегов изменилась, снег покрыл густой пеленой все решительно, и мы с восторгом, как малые дети, бегали с санями и катались с гор.
Вскоре стало известно о близком уходе нашем в Японию, местный исправник Серебрянников, не желая ударить лицом в грязь, решил устроить танцевальный вечер и прощальный ужин. Без нашего содействия не обошлось — и посуда, и серебро и прочее было перевезено с крейсера на квартиру, а главное прибыло много кавалеров.
Перед танцами Командир обратился к лейтенанту Р.:
‒ Конечно, В.Ф., вы будете танцевать, дирижировать и вообще всем распоряжаться".
‒ К сожалению, Е.И., я этого не могу выполнить, мне предстоит вахта с 12 до 4 часов ночи".
‒ Ну, это беда не велика, мы ее сейчас поправим".
Затем Командир, приказав поставить мичмана на вахту, сказал исправнику:
‒ Вы предоставьте все В.Ф., лучше его хозяина не найдете, он вам все устроит".
Танцевали до изнеможения, особенно нравился местный танец восьмерка, который местные дамы лихо отколачивали. Но всему есть конец, и танцевать кончили, и стоянке конец.
Перед уходом трогательно прощались с милым семейством Люгебиль и другими, простились с любимыми местами, со скамеечками, сделанными своими руками в разных местах по горам, ничего и никого не забыли».
С морозом и снегом. «5 октября по выходе в море попали в жестокий шторм с морозом и снегом. С большим трудом доставили на остров Беринг доктора Калиновского, его коров, собак и лошадей, желавшего зимовать на Беринге.
Нельзя было без смеха смотреть на изумление и испуг жителей, увидевших первый раз матросов, сидящих верхом на лошадях, они приняли всадников за богов и падали ниц при проезде лошадей.
9 октября ушли на Медный, обошли кругом ‒ все благополучно.
11 числа началось крейсерство по Берингову морю, а вместе с ним наши мучения.
Трудно описать наши испытания: сильный, холодный NW со снегом при морозе 18° - 20° не переставал дуть все время со степенью шторма; бедный крейсер бросало как щепку, он черпал бортами и покрывался льдом от замерзавших брызг, сыпавшихся в большом количестве.
Вахтенный начальник, привязанный на мостик, быстро обращался в индейку, заготовляемую впрок на зиму, его пальто, ежеминутно обдаваемое водой, на морозе обращалось в ледяной футляр. После вахты вестовые с трудом освобождали офицера от панциря, который торжественно вдвоем несли сушить в кочегарку.
К довершению провизия вся вышла, вина нет, и на плите ничего не держится, питались, Бог знает, чем и как.
Наконец 18 октября радости не было пределов при виде берегов Хакодате, хотя и покрытых снегом.
Если согреться было негде, зато отдохнули от качки и достали провизию».
При входе на рейд. «Приведя себя в порядок, мы отправились во Владивосток, опять жестокий шторм отнял лишние сутки и только 23 октября отдали якорь в тихом Золотом роге.
При входе на рейд наш Командир лихо обрезал[10] корму фрегата „Герцог Эдинбургский" и с мостика рапортовал адмиралу, который сейчас же приехал к нам, найдя образцовый порядок, горячо всех благодарил за него и за трудное плавание.
Во Владивостоке посетили старых знакомых, в институте, на „горках", на „кучках" и в слободке. Вот стоять на рейде было не важно, уж очень мороз донимал, особенно ночью на вахте, никакое платье не спасало».
Эскадра идет в Гонконг
«6 ноября мы ожили в тепле и зелени уютного рейда Нагасаки; здесь вошли в док для окраски подводной части и всего крейсера, истерзанного плаваниями…
Недолго стояли в Нагасаки, адмирал вдруг без всякого предупреждения приказал сниматься с якоря, едва успели забрать белье с берега и кончить расчеты с берегом.
Из Нагасаки вышли всей эскадрой („Герцог Эдинбургский", „Африка", „Вестник" и „Пластун"), направляясь в Гонконг, куда прибыли 30 ноября».
С этой точкой зрения я согласен… «Дорогой у нас вышло небольшое происшествие, порядочно некоторых взволновавшее. Эскадра шла в две колонны, левую составляли клипера под парусами, а правую „Эдинбургский" и „Африка" под парами и парусами.
На мостике „Африки" вахтенный начальник внимательно следил за идущим впереди адмиральским кораблем, который был плохо виден из-за стоящего большого паруса (фока), и потому не усмотрел ракету, пущенную по приказанию адмирала.
Ракета по условию должна указать пробитие тревоги на судах и открытие огня из орудий.
Лейтенант заметил только огоньки на клиперах и решил у нас не бить тревоги, но командиру все-таки послал доложить.
Выходит Командир „сам как Божия гроза"; лейтенант подробно доложил.
‒ Отчего вы не пробили тревогу, когда увидали огни?
‒ Раз мы прозевали ракету, нам уж нельзя стрелять последними, лучше пусть бранят за недостаточность внимания, но не говорят, что „Африка" опоздала, ведь это несовместимо с ее достоинством.
‒ С этой точкой зрения я согласен, но предупреждаю ‒если адмирал будет недоволен, то вам будет очень худо.
Когда эскадра пришла в Гонконг и стала на якорь, командиры поехали с рапортами, мы ждали с нетерпением возвращения нашего командира. Наконец, командир прибыл, зовет лейтенанта, тот идет, ни жив, ни мертв.
‒ Адмирал приказал передать вам его благодарность за быстрое выполнение приказа.
‒ ..? на лице у лейтенанта.
‒ Ваше счастье, что все обошлось благополучно, но я все-таки вас не благодарю.
Вскоре дело разъяснилось: адмирал, выйдя ночью на мостик, приказал пустить ракету; отвлекшись наблюдением за выходом команды на фрегате, не заметил времени начала стрельбы на других судах.
Увидя огни на клиперах и, не видя на „Африке", спросил у вахтенного начальника Ф.Ф. Стеммана:
‒ Отчего „Африка" не стреляет?
Благородный товарищ сообразил, что на „Африке" прозевали и, желая спасти вахтенного начальника от гнева адмирала, доложил.
‒ Ваше Превосходительство, „Африка" уже кончила стрельбу, она, по обыкновению, первая выполнила сигнал.
Оттого адмирал и благодарил Командира, который промолчал в свою очередь, спасая обоих офицеров».
Третий Новый год вдали от Родины. Рождественские праздники и Новый 1883 год “Африка” и ее команда встретили в Гонгконге. Довольно долгое пребывание скрашивалось активным общением на берегу и с командами, как своих кораблей, так и английской и французской эскадр, оказавшихся по случаю там же.
«В течение праздников на судах эскадры устроили елки для команды и офицеров. У нас кроме того был спектакль, ‒„Ямщики" Загоскина и сцена Горбунова „На празднике" были бойко разыграны любителями-матросами. В довершение живые картины „Возвращение из кругосветного плавания" окончательно привели присутствующих в восторг.
После спектакля для чужих команд подали разное угощение, а командиры и офицеры ужинали в кают-компании, убранной живыми цветами.
Также оригинально китайцы убрали самовар, он весь был покрыт цветами, но форма и все очертания были сохранены.
В самовар налили состав из вин, а вместо угольев положили лед.
Новый год встретили скромно по своим судам».
Все хорошее начинает утомлять. «1 января 1883 года. ‒Четвертый год нашего плавания, а о возвращении ни слуху, ни духу, вдобавок еще выслан новый кредитив на год.
3 января неожиданно приехал адмирал произвести артиллерийское ученье, оставшись вполне довольным отчетливостью исполнения, адмирал благодарил всех и отдельно лейтенанта Р. „за доставленное удовольствие"…
14 января мы приуныли ‒у нас подняли флаг адмирала; без того уже подтянутые, мы сами еще более затянулись, зная строгость и требовательность Николая Васильевича.
На другой день ушли в море эскадрой, вскоре по сигналу фрегат „Герцог Эдинбургский" и клипер „Пластун" отделились по направлению к Маниле, а клипер „Вестник" в Сайгон.
По пути адмирал не беспокоил нас ученьем, говоря, что он живет на даче, так хорошо ему было на „Африке".
Стоянка в Сингапуре ознаменовалась тоскливым балом у губернатора, несмотря на прекрасное помещение и относительную любезность хозяев.
Затем состоялась гонка малайских и китайских шлюпок…
На этой гонке было больше смеху, чем действительной гонки ‒китайцы и малайцы толкались, падали в воду при оглушительном крике и драке».
Несмотря на мой характер скорее видеть дурное... «На днях стало известно о скором приходе корвета „Скобелев", на который должен перейти адмирал, почему 30 января мы сделали прощальный завтрак адмиралу, которого все полюбили и уважали.
Адмирал в ответ на обращение к нему старшего офицера сказал:
‒Несмотря на мой характер скорее видеть дурное, чем хорошее и желание придраться к чему-нибудь, я не мог этого сделать у вас вследствие, безусловно, прекрасного состояния корабля во всех отношениях.
Такой отзыв строгого адмирала мы приняли, как награду за наши труды и усердие».
По-моему, уже, по крайней мере, четвертый строгий адмирал, с редким постоянством, и даже некоторым однообразием, отмечает превосходное состояние крейсера „Африка”.
«1 февраля адмирал перешел на корвет „Скобелев" и немедля ушел на нем по островам Зондского Архипелага».
Домой!
«Малаец привез телеграмму, видимо из России, все встрепенулись и замерли в ожидании новостей ‒вдруг Командир объявляет о полученном приказании идти в Россию.
Вот кавардак начался, стали прыгать от радости, кричать „ура", пить шампанское, просто не знали, чем выразить свой восторг; когда же первый пыл прошел ‒как будто стало жалко расставаться с милой „Африкой". Торжественно подняли длинный вымпел[11] и 6-го февраля ушли в Индейский океан.
Вот когда начальство отличилось.
Ему казалось, что мы мало учились в течение трех лет и ничего не знаем, а потому на переходе до Цейлона ученья начинались: по тропическому расписанию с 5 часов утра до 8, затем по умеренному климату с 10 до 11, с 2 ‒4½ и с 4¾ до 6½.
Кроме того, делались часто ночные тревоги и маневры с парусами ‒скучать было некогда; если прибавить сюда тропический зной и маловетрие, то прямо веселье».
Офицеров, идущих домой после такого плавания вполне можно понять.
Но также становится понятным, что и пятый и шестой адмирал, а также любой возможный противник вынуждены будут отметить всегдашнюю готовность „Африки” к чему угодно.
Зуб Будды. «14 февраля пришли в Коломбо на остров Цейлон, конечно, сейчас же помчались на берег отдышаться от учений и город посмотреть».
Следует отметить, что посмотрели наши не только город Коломбо, но и успели совершить железнодорожное путешествие в расположенную в горах древнюю столицу сингалезских королей город Кэнди.
Главная примечательность главного храма ‒подлинный зуб Будды, хранящийся сразу в нескольких золотых ящиках ‒один в другом, и являющийся объектом всебуддийского поклонения.
На вопрос одного из офицеров о подлинности реликвии последовал серьезный ответ главного жреца, что реликвия подлинная ‒из настоящей слоновой кости.
От Цейлона до Тенедоса
20 февраля ушли из Коломбо к берегам Индии. Сначала зашли в Гоа, потом ‒26 февраля ‒в Бомбей.
«8 марта, наконец, ушли из гостеприимного Бомбея, командир хотел зайти в Маскат, но времени мало, пришлось отказаться.
17 марта зашли в Аден за углем, 25-го ушли из Суэца, а 31-го из Порт-Саида, в котором получили подтверждение быть 15 мая в Кронштадте.
Здесь же получили приказание начальника отряда Средиземного моря идти на остров Тенедос за Болгарским князем Александром Баттенбергским для доставки его вв. Грецию.
Во исполнение приказа, прибыли 3 апреля на Тенедос, с берега привезли телеграмму идти в Смирну, сейчас же снялись с якоря, и 4 апреля в Смирне у нас поднял флаг Начальник эскадры контр-адмирал Чебышев».
«7 апреля ушли на Тенедос, до 10-го числа стояли в приятном ожидании прихода Болгарского князя, не имея сообщения с берегом, зато учения шли безостановочно.
Наконец, показалась турецкая яхта под штандартом князя, у нас послали матросов по реям в белых рубашках, несмотря на порядочный холод. Командир протестовал в видах сохранения здоровья, но адмирал сделал по-своему, находя, что „так красивее"».
По Святым Местам
«Адмирал съездил на яхту, и князь немедленно отдал визит, вскоре оба корабля снялись с якоря для следования в Яффу, куда мы пришли раньше яхты. С берега пришла большая баржа, сообразно условиям здешнего рейда (здесь почти постоянно громадная зыбь с моря, наш крейсер чуть не черпал бортами стоя на якоре). На баржу усадили 8 офицеров (по жребию) и 32 нижних чина, с большим трудом, надо садиться, когда крейсер наклоняется к барже или вернее быстро прыгать, так как в следующий момент трап уйдет высоко вверх при наклонении крейсера на другой бок.
На берегу разместили по шести человек в экипажи ‒телеги, запряженные тройкой лошадей, и в ночь тронулись в путь; всех этих неудобных экипажей было около 20 вследствие многочисленной свиты князя, кроме того, наш длинный кортеж был еще усилен конным конвоем около коляски князя.
Мы купили на дорогу настоящих яффских апельсин ‒ за 1 франк, засыпав ими все дно нашей телеги.
Всю ночь ехали по скверной дороге, продрогли без пальто (днем очень жарко), и сидеть было неудобно, ‒к утру каждая косточка болела, подобную поездку можно отнести к серьезным, испытаниям.
Утром 14 апреля собрались все на постоялом дворе, чтобы одновременно въехать в священный град Иерусалим. Конечно, остановились около зданий миссии; в них помещается консульство, храм и странноприимные дома 1 и 2 классов.
Распределив команду по помещениям, мы все с адмиралом и командой пошли в храм Воскресения смотреть омовение ног (Великий Четверг)...
После этой процедуры мы пошли в храм, (церемония происходила на дворе храма), который заперли за нами, чтобы не впускать никого из публики на время нашего осмотра. С зажженными свечами в предшествии духовенства и певчих мы пошли по Святым Местам.
Прежде всего, против входных дверей приложились к плите, на которую был положен Иисус Христос по снятии с креста, плита лежит под балдахином так низко, что надо становиться на колено, чтобы приложиться.
Далее пришли к часовне гроба Господня (Кувуклион), она сделана из мрамора и состоит из двух отделений. Первое отделение, или придел, ангелов ‒тут Мария Магдалина и Пречистая Богоматерь услышали радостную весть о Воскресении Христа, в этом же приделе теперь стоит мраморная ваза с куском камня, который был отвален от гроба.
Во втором отделении лежит плита, обозначающая место гроба Господня, входят, сгибаясь через низкий проход.
Словами не передашь чувство благоговения и радости, что сподобился приложиться к гробу Господню, надо испытать».
Иерусалим. Вход ко гробу Господню. Гравюра XIX века
«После обеда, несмотря на усталость (после ночной дороги не отдыхали и не спали) пошли под руководством смотрительницы странноприимного дома по Viadolorosa - путь страданий Спасителя. Мы прошли весь путь, останавливаясь на местах, где Спаситель, падал под тяжестью креста, в одном месте лежит обломок колонны, которую не могут поднять — это безмолвная свидетельница страданий Христа…
Далее по Елеонской горе место, где Иисус Христос садился на осла перед въездом в Иерусалим ‒ это место куплено Великим Князем Сергеем Александровичем для постройки часовни в память в Бозе-почившего Государя Императора Александра II.
Наконец поднялись на верх, где было Вознесение Господне.
Назад еле шли от усталости, но зато полные впечатлений.
Опять кормили нас обедом и в 9 часов вечера повели на 12 Евангелий, но могли простоять только пять ‒ сил не хватило, едва дотащились домой спать.
15 апреля. Рано утром сели на лошадей и частью на ослов, вместе, с нашей командой, для поездки в Вифлеем. Дорога идет по пескам и скалам без всякой зелени, зато пыли много; остановка была в монастыре Св. Илии, где нас угостили вареньем и вином. Около монастыря находится колодезь ‒ место встречи Рахили с посланным от Иакова и гороховое поле.
Рассказывают, что Богоматерь, проходя с апостолами мимо этого места, спросила человека, сеявшего горох, что он сеет, тот из скупости сказал: „сею камни",
Богородица на это сказала: „будь по слову твоему".
И действительно, когда вырос горох, то в стручках оказались камешки, их можно и теперь найти; мы набрали себе на память. С тех пор поле никому не принадлежит, и турки не позволяют никому прикасаться к заклятому месту.
Въехали в Вифлеем торжественно, везде вызывали караулы[12] в ружье для отдания чести, а жители вставали и кланялись.
Мы проехали прямо к дому, где были ясли Спасителя; пройдя двор, вошли в храм, алтарь которого построен на самом вертепе, 15 ступеней вниз ведут в подземную церковь или вертеп Рождества ‒это естественная пещера в скале, теперь обложенная мрамором; место рождения обозначено серебряной звездой.
Немного дальше другая пещера, где были ясли; здесь было поклонение волхвов…
По окончании осмотра мы вернулись в Иерусалим к 2 часам дня… надо было идти на вынос плащаницы в собор Св. Троицы при миссии.
В 10 часов вечера с консулом пошли ко гробу Господню на ночную службу… В соборе прошли в алтарь я через несколько времени пошли крестным ходом с плащаницей по Святым местам. В 1 час ночи вернулись домой, хотя служба еще не кончилась.
16 апреля. Великая Суббота. …В 2 часа дня пошли в храм Воскресения, нас поместили в ложу галереи, окружающей храм внутри. В храме погасили все огни: в это время православные арабы начали кричать: „сильна наша вера, одна наша вера", бесновались, скакали среди массы народа, наполнившей храм.
Через несколько времени патриарх, без верхнего одеяния, прошел в часовню гроба Господня (осмотренную турецкими властями), за ним заперли дверь.
Прошло немного времени его молитв, как он подал зажженную Святым огнем свечку в окошко часовни; человек, взявший свечу, был отнесен на руках в алтарь, зажечь неугасаемую лампаду (в ней огонь не прекращается круглый год и тушится только в Великую Субботу, чтобы вновь зажечь священным огнем).
Когда лампада была зажжена, стали зажигать свечи. Большею частью пучки свеч в 33 свечи.
По преданию в давнее время католики подучили турок и арабов требовать от патриарха публичного низведения огня, а сами стали у гроба Господня; через несколько времени огонь сошел вне часовни к православному патриарху, ударив в колонну, (которая имеет трещину); тогда арабы стали кричать: „сильна наша вера", ‒это сохранилось и до сих пор.
Из храма вернулись домой…
Едва мы успели пообедать, как за нами пришли, чтобы идти к гробу Господню слушать заутреню и приобщаться. Нас провели к самой часовне, где мы простояли всю службу, прикладывались ко гробу и приобщались (исповедовались до обеда).
В 6 часов утра вышли из храма, не заметив, как прошла ночь в молитве (с 9 вечера до 6 утра).
Из храма Воскресения нас повели в собор Св. Троицы, где стояли еще час вместе с консулом и Болгарским князем, затем все отправились разговеться к генеральному консулу.
Во время спокойного сидения у консула усталость дала о себе знать, и мы мечтали, как бы хорошо лечь спать, но... в 8 часов поднялись и, забрав вещи, отправились в обратный мучительный путь по жаре».
Средиземное море
Воскресная вахта лейтенанта Р. «Приехали в Яффу голодные; рассчитывая попасть сейчас же на судно, не искали где бы поесть; к несчастью у матросов сломался один экипаж, вследствие чего вышла задержка, и они приехали с большим опозданием, а мы голодные бродили по пристани в приятном ожидании.
Наконец, к 7 часам вечера с большим трудом попали на крейсер, где начальство волновалось, особенно в виду усиления ветра и качки, вследствие которой при съемке с якоря сломался брашпиль, и якорь пришлось поднимать талями вручную.
Лейтенант Р., пообедав наскоро, должен был вступить на вахту в 8 часов вечера. Пока снимались с якоря, усталый лейтенант держался, но на мостике чрезмерное утомление осилило, и он стал засыпать стоя и даже на ходу.
Командир, зная причину, приказал сигнальщикам оберегать вахтенного начальника, а сам стоял вахту, пока кризис не миновал, и лейтенант не оправился».
Ваше благородие, пиджак надеть будышь? «Все переходы были для нас крайне беспокойны, помимо усиленной службы должны были быть гостеприимными хозяевами со свитой князя, которая выселила нас из наших кают в матросский лазарет в командном помещении, где ночью подчас был очень тяжелый воздух.
Главное неудобство заключалось еще в том, что нам было велено очистить ящики и забрать все вещи с собой, пришлось сложить в корзину и держать под кроватью.
Адмиралу досталась каюта старшего офицера, для услуг ему назначили вестового татарина, и вот однажды адмирал, выйдя в кают-компанию пить кофе, обратился к ротному командиру:
‒ Знаете, В.Ф., как ваш вестовой со мной разговаривает?
‒ Не знаю, Ваше Превосходительство, только если плохо, то я наложу взыскание.
‒ Напротив, очень забавно, и я прошу Вас его не переучивать, пусть говорит как умеет; вестовой, обращаясь ко мне говорит:
‒ Ваше благородие, пиджак надеть будышь? ‒ и все в таком роде.
Когда вестовому сделали разъяснение, он был сконфужен и пытался говорить „Ваше Превосходительство", но это у него не вышло».
Последние недели перед приходом на Родину, проведенные в очаровательных местах типа солнечной Италии, где у многих наших знакомых с «Африки» были не менее очаровательные знакомые, и можно сказать почти родственники по прошлым плаваниям, читайте опять же в оригинале, а здесь упомянем только пару-другую наиболее характерных эпизодов.
Русский? Добре. 25 апреля «Африка» с Болгарским князем на борту зашла в австрийскую бухту Каттаро. «Естественно при первой возможности мы отправились на берег бродить по небольшому Каттаро, его окрестностям и добрались до столицы Черногории Цетинье.
Дорога идет по горам зигзагами, по камням без всякой зелени, подъем очень утомительный, но все-таки мы преодолели все трудности к полному одобрению встречавшихся черногорцев. Подойдет к тебе высокий молодчина в живописном костюме и спросит: „русский?", получив ответ, непременно похлопает дружески по плечу и скажет: „добре"…
В течение трехдневной стоянки был обмен визитов и салюты без конца, наконец, 28 апреля ушли в Анкону, где Его Высочество отбыл со свитой на берег для следования в Россию.
Перед отъездом он собственноручно надел старшим чинам ордена Св. Александра. Нам ужасно нравился этот беленький крестик, полученный из рук князя, которого мы очень полюбили и провожали самым сердечным образом».
В Неаполь. ‒ Ко всеобщей радости. «Отдохнув в Анконе денек, пошли дальше. Как выше было сказано, что в Яффе при съемке с якоря сломался брашпиль, починить его можно было только в военном порте и потому решено было идти в Неаполь ко всеобщей радости.
Мы благословляли судьбу, пославшую нам поломку брашпиля, очень кстати вышло, только одно обстоятельство нисколько омрачило наш восторг, это отсутствие денег, а в Неаполе-то как раз без них хоть не езди на берег.
Который уже раз приходится быть в Неаполе, и каждый раз, кроме восхищения природой, видами ‒овладевает какое-то особенное, необъяснимое чувство.
Даже вечером на вахте стоять и то хорошо: чудный, тихий, теплый вечер, луна освещает рейд, а с ним стоящие суда и массу двигающихся шлюпок; вот одна остановилась, раздались звуки мандолины и гитар, аккомпанируя чудному пению, которое заставило матросов выйти из коек наверх.
До 21 мая время прошло незаметно, на судне чинили брашпиль и другие вещи, а мы не теряли время даром ‒при каждом удобном случай уезжали и просто удирали на берег…
В Неаполе получили телеграмму о производстве Командира в капитаны 2-го ранга за отличие; мы все сердечно радовались и искренне поздравляли».
Евгению Ивановичу Алексееву 11 мая 1883 года исполнилось сорок лет.
Провел он их, как мог заметить читатель, отнюдь не в тиши кабинетов. И стал он отнюдь не молодым адмиралом, а немолодым, по-сухопутному говоря, ‒подполковником.
Весьма умеренная карьера.
«21-го мая, расставшись с адмиралом, ушли из Неаполя, хотя было очень жалко уходить из такого хорошего города. Нас послали в Ливорно взять кусок стены с какими-то особыми фресками; ящик громадной величины могла взять только „Африка" в свои необъятные трюмы».
«28 мая ушли в Кадикс за углем».
Прощай Средиземное море
«5 июня покинули берега Испании, страны черных глаз, живописных костюмов и невыразимой грации. С уходом из Кадикса распростились со Средиземным морем, оставя за собой столько нами виденного и пережитого.
Атлантический океан старался развеять нашу грусть ‒болтал „Африку" во все стороны, пригласил разные ветра дуть на нас, даже и дождь оказался в числе приглашенных, но все безуспешно... очень жаль было уходить, хотя и домой приятно вернуться.
12 июня пришли и 16 числа ушли из Шербурга; там заедал нас вице-консул Postel со своими сыновьями.
Старший офицер Р.Р. Д. заболел, временно вступил в обязанность старший лейтенант ревизор Ш-ъ до первой якорной стоянки. А затем по просьбе старшего офицера было приказано вступить в обязанность лейтенанту Р., хотя он был третий вахтенный начальник, но Р.Р. Д. заявил, что он только и надеется на Р.
19 июня пришли на один день в Копенгаген почиститься перед приходом в Кронштадт».
Кронштадт
«Наконец 24 июня с раннего утра все на ногах, объявлена награда тому, кто первый увидит Толбухин маяк. Вдруг бежит рассыльный: „маяк открылся", и дружное „ура!" огласило кают-компанию, а затем передалось в команду.
Все вышли наверх взглянуть на родные берега, которых так долго не видели, сейчас же пошли приготовления к постановке на якорь, салюты и прочее. Нас стали посещать начальствующие лица разных рангов и место сидений, мучили нас смотрами, хотя все высказывали полное одобрение.
Вскоре стало известно о предстоящем Высочайшем смотре к великой нашей радости.
Нам не предстояло особенных приготовлений ‒мы всегда были готовы и к смотру и к бою.
За несколько дней до смотра лейтенант Р. получил частную записку с соседнего корабля: „Сегодня к вам приедет адмирал Асланбегов и поднимет флаг".
Затем прибыл с берега хор музыкантов и, когда пришел пароход из С.-Петербурга, Р. послал адмиральский катер с офицером за адмиралом. Встретили с почестями, торжественно подняли флаг под гром салютов, адмирал был очень доволен и благодарил Р. за сделанное (командир был по делам службы в С.-Петербурге, и для него приезд адмирала был тоже сюрприз) по его старым привычкам.
Немного погодя вызывает Р. и говорит:
‒ Вы будете при мне флаг-капитаном.
‒ Есть.
‒ Сделайте все распоряжения, примите командиров, которые явятся с рапортами, а я сегодня же уеду обратно в Петербург.
‒ Есть, ‒ отвечает Р., а сам думает, не много ли будет ему обязанностей ‒ флаг-капитан, командир, старший офицер, вахтенный начальник (стоял ежедневно с 4 до 8 утра), ротный командир, заведующий оружием.
Наше недоумение относительно приезда адмирала вскоре выяснилось.
Государь Император, желая оказать милость адмиралу Асланбегову, повелел ему лично представить на смотр суда Тихоокеанской эскадры, стоявшие на рейде».
Царский смотр. «Наконец желанный смотр состоялся. Во время обхода команды и верхней палубы Его Императорское Величество, увидев привязанную камчатскую собаку, пошел ее погладить. Мы все замерли, так как „Камчатка" никого не признавала кроме своего хозяина старшего офицера и Р.; ее все боялись и не подходили к ней.
К нашему изумлению, Камчатка сама встала и подошла к Государю. Погладив собаку, Его Величество изволил пойти дальше, но вернулся еще раз погладить собаку, и Камчатка опять встала и лизнула руку (такого знака внимания с ее стороны еще не бывало)».
К большому сожалению, а вернее несчастью нашему, русская “передовая общественность” напрочь была лишена чувства, ‒которое присуще было суровому камчатскому волкодаву ― благоговения перед лицом Помазанника Божия. Такая вот моральная скудость.
А по скудности этой моральной, ‒ естественно, получили и материальную. С неизбежностью. Сразу вслед за захватом власти‒ начиная с февраля 1917 ‒ “передовой общественностью” в различных ее ипостасях.
«Смотр прошел блестяще, лейтенанту Р. жутко было командовать авралом (общая работа) при постановке парусов, хотя в то же время радовался счастью, выпавшему на его долю, стоять на мостике между Ее Величеством Государыней Императрицей и Великим Князем Михаилом Николаевичем.
При стрельбе минами Командир просил Его Величество назначить цель, мина прошла в точку, но Командиру показалось, что Государь принял это за случайность, и потому обратился с просьбой сделать еще выстрел по назначенной цели.
Мина, и на этот раз, прошла точно по назначению — тогда Государь изволил милостиво благодарить Командира и минного офицера.
По окончании смотра Командир удостоился получить согласие Его Величества принять „Камчатку". [Камчатка стал любимцем все императорской семьи, и всюду сопровождал ее. Погиб при крушении царского поезда в Борках осенью 1888 года. Практически во всех письмах и дневниковых записях ‒ во всяком случае и Марии Федоровны, и наследника Цесаревича ‒ отмечена гибель «бедной Камчатки»].
За собакой из Петергофа прислали от дворца пароходик, на который взвалили часть вещей, подлежавших пошлине. Офицер, сопровождавший вещи, пошел в парк не той дорогой, по счастью встретил Великого Князя Алексия Александровича.
‒Откуда вещи, с „Африки"? Не по той дороги идете, тут как раз ходят таможенные, идите налево, а я покараулю.
Повторять не пришлось, офицер быстро скрылся с вещами по указанной дороге”.
В книге о Цусиме и предыстории ее сказано немало “теплых” слов в адрес последнего Генерал-Адмирала Русского Флота. Но нельзя не отметить, что по сравнению со временами последующими, все связанное с Российской Империей кажется Рождественской сказкой.
Вы только представьте себе: Великий Князь, Главный руководитель флота, Генерал-Адмирал, да и просто адмирал, ‒готов “покараулить”, чтобы офицеры с „Африки” могли благополучно миновать таможенный досмотр! Идиллия!
Лейтенант В.Ф. Р. и капитан 2 ранга Е.И. А.
«Когда после смотра все уехали, Командир призвал лейтенанта Р., горячо благодарил его, говоря:
‒ Вы две недели несли столько обязанностей с таким успехом, все смотры выдержали на своих плечах и ни разу не были в Петербурге, тогда как все офицеры успели перебывать, сдавайте обязанность минному офицеру, а сами сейчас отправляйтесь на моем вельботе на берег; вы успеете еще попасть на пароход.
Дайте мне адрес, я сам сообщу вам, когда надо вернуться на судно, можете оставаться дома сколько угодно времени.
Лейтенант Р. вернулся через сутки обратно. Командир спрашивает:
‒ Отчего вы вернулись, ведь я не звал вас?..
‒ Я довольно побыл дома, меня беспокоило, как идет все на крейсере, и потому я приехал.
Командир очень хвалил Р. и благодарил его за такое ревностное исполнение обязанностей».
Величественно и спокойно. «Во время нашего плавания, вышел приказ, чтобы суда, возвращающиеся из-за границы, подвергались самому серьезному осмотру и испытанию целой комиссии.
К нам назначили вице-адмирала Брюммера и членов: вице-адмирала Пилкина, контр-адмирала Серкова, генерал-лейтенанта Пестича (артиллерия), генерал-майора Соколова (механическая часть), Елкина (штурманская часть), капитана 1 ранга Шафрова и многих других молодых и потому свирепых экзаменаторов.
Нас гоняли на пробную милю для проверки машины, в Биэрке-Зунде стреляли минами, в Ревеле разбивали мишени из орудий и т. д., одним словом, рвали на части, пытали на все лады и в конце концов составили печатный отчет равный целой книге.
Ни в чем не могли нас уязвить, „Африка" вышла из боя величественно и спокойно, получив пальму первенства из всех судов.
Результатом смотра был приказ:
„Смотр оказался блестящим, крейсер найден комиссией в совершенном боевом порядке и образцовой чистоте и исправности по всем частям, в той высшей мере, какой возможно достигнуть при неусыпной заботливости командира и ревностном содействии всех офицеров"».
Командиру, крайне строгому, но умевшему благодарить и научить. «11 июля мы кончили кампанию, офицеры получили отпуск с сохранением содержания и полугодовой оклад жалованья, а лейтенант Р., кроме того, получил 15 июля орден Св. Станислава 3 степени — единственный из всех офицеров[13].
Так закончилось крайне интересное и поучительное плавание, причем во многом мы были обязаны Командиру, крайне строгому, но и умевшему благодарить и научить».
А причем здесь лейтенант Р.?
Столь длинное повествование об одном лишь кругосветном плавании будущего адмирала и Наместника Его Величества на Дальнем Востоке Евгения Ивановича Алексеева кажется на первый взгляд малооправданным.
Может быть, оно и вообще мало оправданно и на второй, и на третий взгляд.
Не пытаясь оправдаться, скажем только, что автор записок, малый отрывок из которых представлен был сейчас на суд читателя, стал впоследствии одним из самых известных офицеров Русского Флота за всю историю его.
Известным настолько, что, скажем в 1954 году, не было человека в “бывшем” Советском Союзе, не знавшего этого офицера Русского Императорского Флота, ставшего национальным героем не только Российской, но и Советской Империи. Случай сам по себе уникальный и не имеющий прецедентов.
А поскольку офицеру этому суждено стать и одним из героев нашего бесхитростного повествования, судьба которого будет не раз еще переплетена с судьбой его Командира по долгому плаванию славного крейсера „Африка”, то нам небезразличны его оценки своего бывшего Командира.
Вдобавок, высказанные “лейтенантом Р.” в 1909 году, когда адмирала Алексеева только ленивый не ругал. И требовалось немалое гражданское мужество со стороны “лейтенанта Р.”, чтобы противостать дружному хору хулителей его Командира.
Также не популярны были в том году православно-монархические взгляды самого Р., столь ясно обнаруживаемые им в его заметках. Это важно принять к сведению и запомнить для характеристики самого “лейтенанта Р.”
Хотя уже сейчас можно утверждать, что человек это был верный, надежный и отважный.
Чтобы не забыть, добавим еще, что Е.И. А и В.Ф. Р. были вместе еще в одном кругосветном плавании на крейсере „Адмирал Корнилов” с августа 1889 по август 1891 года.
На этот раз Р. был старшим офицером крейсера.
После затянувшегося романтического отступления вернемся к сухому перечню фактов служебной биографии Евгения Ивановича.
ОТ КАПИТАНА 2-го РАНГА ДО АДМИРАЛА
После того, как „Африка” завершила свою эпопею, в октябре того же 1883 года, капитан 2 ранга Е.И. Алексеев, как отлично зарекомендовавший себя морской офицер, был назначен агентом нашего Морского Министерства во Франции. В это время там строился наш крейсер „Адмирал Корнилов".
13 апреля 1886 года Евгений Иванович был произведен в капитаны 1 ранга и назначен командиром этого судна, с оставлением в должности морского агента. В 1888 году он принял его с верфи и привел в Россию, а в следующем году, 1 августа 1889 года, ушел с ним в заграничное плавание, продолжавшееся два года ― по 19 августа 1891 года.
По окончании его, Алексеев был произведен в контр-адмиралы и 1 января 1892 года назначен на высокую должность помощника Начальника Главного Морского Штаба. На этом посту он оставался 3 года и 1 января 1895 года был назначен Начальником эскадры Тихого океана.
КОМАНДУЮЩИЙ ЭСКАДРОЙ
Е.И. Алексеев должен был заменить на этом посту С.П. Тыртова, однако антияпонский дипломатический демарш России, Франции и Германии по пересмотру условий японо-китайского Симоносекского мирного договора потребовал усиления российских ВМС на Дальнем Востоке, и туда была переброшена Средиземноморская эскадра С.О. Макарова. В результате С.П. Тыртов стал начальником так называемых Соединенных эскадр (по сути, предтечи Тихоокеанского флота), а Е.И. Алексеев и С.О. Макаров остались в его подчинении на своих должностях.
Е.И. Алексеев прибыл в Чифу ‒пункт базирования эскадр ‒1 мая 1895 года.
Вскоре в связи с болезнью адмирала Макарова суда Средиземноморской эскадры также временно перешли в его распоряжение, и Е.И. Алексеев немедленно приступил к интенсивной боевой подготовке еще плохо сплаванного флота. В ходе совещаний флагманов и командиров Соединенных эскадр разрабатываются планы военных действий против Японии, обсуждаются необходимый для этого состав русского флота и обеспечение его базирования. Решение последнего вопроса ложится основной тяжестью на Е.И. Алексеева.
Летом 1895 года адмирал на своем флагманском крейсере «Владимир Мономах» посещает свыше десятка корейских и китайских портов. По результатам столь обширного осмотра он признает наиболее удобной на случай войны базой русского флота китайский порт Киао-Чао (Циндао).
С.П. Тыртов и С.О. Макаров поддерживают точку зрения Алексеева[14].
Кроме того, уже в этот период Евгений Иванович считает, что Корея вряд ли способна к самостоятельному существованию и противостоять японской экспансии в этой стране можно только силой, в чем его убеждают и личные встречи с корейским королем Коджоном.
Постоянные перемещения Е.И. Алексеева вдоль дальневосточных берегов и проведение там морской съемки оставили свой след и на карте Кореи ‒в 1896 году экипаж крейсера «Дмитрий Донской» назвал именем Начальника эскадры полуостров на побережье Японского моря (ныне ‒Менхебандо)[15].
В 1900 году, адмирал за свои заслуги в изучении Дальнего Востока, станет действительным членом Императорского Русского Географического общества[16].
Что касается взаимоотношений адмиралов Е.И. Алексеева и С.О. Макарова, то, по-видимому, отношения эти были несколько натянутыми. Об этом свидетельствует, в частности, и сохраняемый в РГАВМФ дневник Алексеева, где Тыртов неизменно именуется «Сергеем Петровичем», а Макаров — достаточно официально «адмиралом Макаровым».
Принято считать, что причинами сдержанности и холодности, сохранявшейся между ними всю жизнь, стали особая роль С.О.Макарова в руководстве Соединенными эскадрами (фактически выполнял функции начальника штаба) и расхождение в вопросах о боевом составе русского флота на Тихом океане.
На совещании по этой проблеме у С.П. Тыртова Алексеев недвусмысленно высказался за создание и сосредоточение на Дальнем Востоке броненосного флота, тогда как Макаров оставался апологетом крейсерского флота из «безбронных судов»[17].
Как показала жизнь, в данном случае прав был Е.И. Алексеев.
Свои идеи ему довелось реализовывать уже после отзыва Макарова и Тыртова на Балтику, в должности единовластного начальника эскадры Тихого океана, в состав которой отныне были включены все корабли Соединенных эскадр.
Грозивший войной конфликт в 1895 году благодаря превосходству флота России завершился мирным путем, но напряженность в русско-японских отношениях сохранялась.
С конца 1895 года у русских моряков появляется реальная возможность получить незамерзающий порт на корейском побережье. Мы помним, что после зверского убийства японцами корейской королевы внешняя политика Кореи дала резкий крен в сторону России, выступившей в роли защитницы корейского суверенитета.
Увеличивается число русских стационеров в корейских портах.
Для оказания давления на Японию часть эскадры Тихого океана во главе с Е.И. Алексеевым прибывает в Иокогаму. В апреле 1896 года состоялся общий сбор эскадры в Чифу, как и по время пересмотра Симоносекского договора.
В результате Япония вновь идет па уступки: русско-японский договор 1896 года фактически устанавливает совместный протекторат двух государств над Кореей. Россия получает шанс воспользоваться благоприятной политической обстановкой в своих интересах.
Е.И. Алексеев немедленно предложил приобрести у Кореи для устройства нового порта остров Каргодо. Прецедент для подобной сделки по просьбе адмирала организовал русский посланник в Корее К.И. Вебер, арендовавший на неопределенный срок остров Роз на рейде Чемульпо для устройства там угольного склада русского флота.
Готовилось подобное же соглашение и по аренде угольного участка в порту Фузан[18].
Осенью 1896 года русская эскадра совершила обход корейских портов. Когда Государственный совет Кореи под давлением иностранных держав весной 1897 года отказал России в увеличении числа русских инструкторов, Е.И. Алексеев по собственной инициативе двинул эскадру из Японии в Корею, и соглашение об инструкторах было подписано[19].
Оборона корейского побережья также была передана в руки российских военных.
При этом начальник эскадры должен был сохранять дружеские отношения с Японией, в зимние месяцы русские корабли базировались на японские порты, в первую очередь Нагасаки. Адмирал Е.И. Алексеев, опираясь на подчиненную ему силу, с успехом решал, как сугубо военные, так и дипломатические вопросы.
В апреле 1897 года Е.И. Алексеев был произведен в вице-адмиралы, а 31 августа сдал командование своему младшему флагману Ф.В. Дубасову и отбыл к месту нового назначения — Начальником Практической эскадры Черного моря и старшим флагманом Черноморской Флотской дивизии.
В этой должности он оставался до 1899 года, отрабатывая с эскадрой тактические эволюции, учебные стрельбы и совершенствуясь, как флагман и флотоводец. Здесь он был лицом подчиненным и не решал политических задач. Тем не менее, его деятельность не осталась незамеченной.
НАЧАЛЬНИК КВАНТУНА
Напряженность на Дальнем Востоке возрастала. 15 марта 1898 года занят был нами Квантун с Порт–Артуром. Событие это еще более обострило наши отношения с Японией, ставшие натянутыми со времени вмешательства России в распри Китая с Японией из-за Кореи.
В то же время занятие Киао-Чао Германией, а Вей-ха-вея Англией, усердно подстрекавшей Японию к агрессивным действиям против нас, создавали сложную политическую обстановку, грозившую ежечасно конфликтами на почве возможного, казалось, в близком будущем раздела великой Срединной империи. В это время во главе наших сил на новой окраине необходимо было поставить лицо, обладающее большим политическим тактом, широким государственным умом, личным авторитетом, знанием Дальнего Востока и твердою волею.
Выбор пал на адмирала Алексеева.
На Особом Совещании по вопросу о будущем главе новоприобретенной Квантунской области 30 марта 1899 года кандидатуре Е.И. Алексеева было отдано предпочтение перед другими знатоками дальневосточного морского театра ‒ Н.В. Копытовым и С.О. Макаровым[20].
Высочайшим приказом по Морскому Ведомству 19 августа 1899 года Евгений Иванович был назначен Главным Начальником и Командующим войсками Квантунской области (с правами начальника военного округа) и Морскими силами в Тихом океане (на правах командующего флотом).
Алексеев первоначально пытался отказаться от высокой чести, мотивируя тем, что он моряк, а не администратор[21], но не посмел ослушаться Императора.
Адмирал в полной мере обладал почти утерянной уже в те времена добродетелью, ‒ он был верноподданным, верным человеком.
14 декабря 1899 года на крейсере «Адмирал Корнилов» он прибыл в свою резиденцию ‒новую русскую военно-морскую базу Порт-Артур.
Это назначение составило перелом в жизни и службе Алексеева: с палубы военного корабля, на которой они до сих пор протекали, он перешел на широкую арену государственной политической деятельности. Ближайшие же события оправдали этот выбор.
Первым крупным шагом на новой должности стало решение адмирала потребовать от корейского правительства нейтрализации и неотчуждаемости архипелага Каргодо, который он первоначально предлагал занять силой. Жаль, не занял!
Вторым, связанным с этим, требование уступки бухты близ порта Мозампо для русского угольного склада. Осознавая все достоинства и недостатки нового базирования флота, Е.И. Алексеев пытался этими мерами хоть до некоторой степени обеспечить безопасность морского пути Порт-Артур ‒ Владивосток.
Как обычно, для скорейшего решения вопроса он решил прибегнуть к помощи флота и двинул эскадру Тихого океана сначала в Мозампо, а затем ‒в Чемульпо.
Столь внушительная морская демонстрация сыграла требуемую роль, и корейское руководство согласилось с русскими требованиями[22].
Увы, из-за противодействия Японии и петербургского межеумия, организовать в Мозампо промежуточную базу русского флота, к сожалению, так и не удалось.
К тому же внимание Е.И. Алексеева отвлекло от Кореи то самое Боксерское восстание, оно же – восстание секты “Большого кулака” или восстание ихэтуаней. Называемое иногда также русско-китайской войной, или скорее войной России с Китаем.
То самое событие, осложнившее и без того нелегкую жизнь нашу на Дальнем Востоке.
О войне этой стоит рассказать и потому, что в процессе ее ярко проявился военный и дипломатический талант адмирала Алексеева.
Продолжение следует
[1]Сорокин А.И. Оборона Порт-Артура. Русско-японская война 1904—1905гг. -M., 1952, с. 67, 69; Козлов И.А. История военно-морского искусства. Т. I. M., 1963, с. 196; Романов Б.А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895-1907. М.-Л., 1955, с. 233; Витте С.Ю. Избранные воспоминании. М., 1991, с. 435, 437; Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1990, с. 96.
[2] Лесовский Степан Степанович (1817-1884). Видный деятель русского флота, мореплаватель, Генерал-Адъютант (1869), член Гос. Совета (1880), адмирал (1881). Сподвижник адмирала Е.В. Путятина в его миссии в Японию ‒ командир фрегата «Диана». В 1863 г. произведен в контр-адмиралы. В 1863-1865 гг. участвовал в Американской экспедиции русского флота — командовал эскадрой. В 1864 году назначен в свиту. С 1871 года — товарищ Управляющего, а с 1876 — Управляющий Морским Министерством. С 1887 г. почетный член Николаевской Морской академии. В 1880-1881 гг. командующий Морскими силами в Тихом океане. С приходом ВК Алексея Александровича к руководству флотом — Лесовский становится из Управляющего Министерством председателем комиссии при Мор. Министерстве по пересмотру Морского устава (1882). Награжден орденами Св. Владимира 1-й степени, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени. Именем Лесовского названы залив в Японском море и мыс в Беринговом море.
[3]В настоящее время построен каменный собор. /Прим. лейт. Р./.
[4] Заметим, что командиром роты был как раз мичман Р.
[5] Св. князя Александра Невского.
[6] Т.е. ‒ мичмана Р.
[7]Асланбегов Абрам (Авраамий) Богданович (1822-1900). Русский вице-адмирал (1887), историк. В Крымскую войну командуя пароходом «Эльборус», трижды выходил в море для нарушения неприятельских коммуникаций. Командовал передвижной батареей под Севастополем. За отличия произведен в капитан-лейтенанты. За участие в обороне Севастополя награжден орденами Св. Анны 2-й степени с мечами и Св. Станислава 2-й степени с короной и мечами. В 1863-1864 гг., командуя корветом «Сокол» совершил переходы из Кронштадта в Николаев в обратно. В 1878 г. произведен в контр-адмиралы. В 1879-1882 гг. командовал эскадрой в Тихом океане. В 1883 г. командовал эскадрой Балтийского флота. В 1884 г. назначен младшим флагманом Балтийского флота. Награжден орденами Белого Орла, Св. Владимира 2-й степени, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени. Автор ряда исторических работ, опубликованных в «Морском сборнике». Его именем названы два географических пункта в Охотском море.
[8]Копытов Николай Васильевич (1833-1901). Русский вице-адмирал (1888), член Гос. Совета, Генерал-Адъютант (1898). В 1854-1855 на кораблях «Императрица Александра» и «Константин» участвовал в защите Кронштадта от англо-французского флота. В 1857-1860 на корвете «Новик» перешел из Кронштадта в Тихий океан, плавал у берегов Японии, Китая и в устье Амура. В 1861-1862, командуя корветом «Гридень», плавал в Тихом океане. В 1863-1864 командовал фрегатом «Пересвет» в Американской экспедиции адмирала С.С. Лесовского. Командовал кораблями на Балтике, был военно-морским агентом в Англии и капитаном Санкт-Петербургского порта. В 1882 произведен в контр-адмиралы и назначен командиром отряда судов Тихогоокеана. С 1884 ‒младший, а с 1888 ‒ старший флагман Балтийского флота. В 1891 назначен главным командиром Черноморского флота и портов Черного и Каспийского морей и военным губернатором Николаева. Автор ряда работ по военно-морской тематике, опубликованных в «Морском сборнике». Награжден орденами Белого Орла, Св. Владимира 2-й степени, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени.
[9] В Тарьинской бухте погребен английский адмирал Прайс. /Прим. лейт. Р./.
[10] Прошел вплотную к корме.
[11]Вымпел‒узкий флаг в виде ленты, поднимаемый на военных кораблях. При возвращении домой, по существующему обычаю, поднимают вымпел, длина которого равна длине корабля плюс 100 футов за каждый год плавания. На конце вымпела пришивают стеклянные шары, чтобы они плавали на воде, когда нет ветра. ‒Прим. лейт. Р.
[12] Заметим себе, что это были турецкие караулы. Султанские власти вообще относились к Христианским святыням малость получше, чем марксистско-ленинско-масонская сволочь в России после 1917 года.
[13]Лейтенант Р., произведенный в лейтенанты в 1882 году, получил 1 января 1883 года благодарность в приказе по флоту от Генерал-Адмирала, а 6 июля того же года ‒орден.
[14]Русско-японская война 1904-1905 гг. Введение. Ч. I. Русские морские силы на Дальнем Востоке с 1894 по 1901 гг. – Пг.: Изд. Комиссии для описания действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном штабе, 1918, с. 76-77. (Далее: Русско-японская война 1904—1905 гг. Введение).
[15]Березовский Н.Ю., Доценко В.Д., Тюрин Б.П. Российский императорский флот. 1696—1917. Военно-исторический справочник. М., 1993, с. 20.
[16]РГАВМФ. Ф. 469. Оп. 1. Д. 34. Л. 39.
[17] Там же. Ф. 510. Оп. 1. Д.4. Л.5.
[18]Там же. Ф. 650. Оп. 1. Д. 224. Л. 1.
[19]Русско-японская война 1904—1905 гг. Введение, с. 169—171.
[20]РГВИА. Ф. 165. 0п. 1. Д. 1871. Л. 46 об.
[21]РГАВМФ. Ф. 32. Оп. 1. Д. 50. Л. 49 об. 50.
[22]Русско-японская война 1904—1905 гг. Введение, с 343—345.
.jpg.webp)
