Апокалипсис или Преображение. Конец нового времени получил определение постмодернизма, Россия – постсоветского пространства, а теперь предметом обсуждения в глобальном мире стало понятие – постсекуляризация, после того, как американский социолог Питер Бергер вбросил миру идею «десекуляризации», выпустив коллективный сборник «Десекуляризация мира. Возрождающаяся религия и мировая политика» [13]. В 2001 году Юрген Хабермас выступил с речью «Вера и знание» на церемонии вручения ему ежегодной Премии Мира немецких книгоиздателей [10].
Часть слова пост – означает после чего-либо, но если посмотреть метафизическое содержание этого слова, то пост в русском языке, особенно для православного сознания – это ограничение, воздержание в пище, период скудного пополнения человеческого организма пищей, в данном случае, в явлениях с характеристикой пост произошло мощное ограничение человека в духовной пище. С другой стороны, пост – это и часовой, ведущий наблюдение и охраняющий что-либо, пост как ответственная должность и место, в котором сосредоточено управление чем-либо, что ведет к ассоциации с мыслью М.Фуко о власти: «всякое описание мира сделано с претензией на собственную гегемонию»[9].
С началом перестройки в России иссушенное идеологией сознание, духовная жажда толкнула его к изучению не только православия, христианства, но и религий мира, и в России для многих оказались привлекательными идеи Востока, буддизма, живой этики и другие, как, например, эзотерика, астрология, уфология и так далее. Один образованный человек говорит мне: «Я православный буддист». Известно выражение: «Я православный атеист». Нашло свое выражение и хайдеггеровское «забвение бытия», которое видится как забвение Святого и священного, божественного, того, что освящает быт, то есть произошло, по выражению С.С. Хоружего, «вытеснение Онтологического Человека» [11, с.10]. В целом, в современном мире, личность человека культурного, читающего, интеллектуального и интеллигентного оказалась под натиском все увеличивающейся негативной информации, и уместно будет привести фразу одной из моих подруг: «Сознание мое рассыпается на множество осколков». В приватной беседе отвечаю, что сознание твое моментально обретет целостность, как только ты ответишь себе на вопрос: «Во что я верю?», что способствует душевной гармонии, структурирует сознание, выстроит иерархию желаний и потребностей.
Обсуждая тему постсекуляризма, отказываясь от секуляризации, мы вступаем в эпоху диалога секулярного сознания, то есть атеистического и апокалиптического, и религиозного сознания, то есть теистического, направленного на преображение человека, следующего наставлению апостола Павла: «Духа своего не угашайте».
Наука и религия. В нынешнем веке человечество вошло в новую реальность, когда политики, философы, историки, художники наступают на пятки ученым, чистым рационалистам, потому что отдельные силы науки реально угрожают существованию планеты. Человечество не спешит объявить своим врагом создателей оружия: бактериологического, ядерного, сейсмического, психологического и других видов. История затаила дыхание. По определению философа Н.С. Арсеньева: «стремление веровать было заменено партийностью».
Паратеизм (греческое слово «пара» означает около) в науке и в жизни признали ученые-естественники. Физика микромира в ХХ веке с достоверностью обнаружила, что будущее неопределимо в силу квантовых эффектов. Ученому необходимы душевные силы для развития науки, а укрепить их могут только религиозные чувства. Физические явления и внутридушевные различаются, но теоретик может увидеть аналогию в понятийном охвате явлений, наблюдаются ли они в лаборатории или в глубине собственной души.
Этико-антропологические воззрения русских физиологов второй половины XIX века позволяют судить о философской направленности их мысли, обнаружившей религиозную проблематику. Н.И. Пирогов, И.М. Сеченов, И.П. Павлов, И.И. Мечников, А.А. Ухтомский свою естественнонаучную мысль наполнили религиозным и этико-антропологическим содержанием, внеся свой философский вклад в актуальную и сегодня проблему науки и религии, этики ученого, соединив научное и религиозное, рациональное и иррациональное.
Будучи далекой от цели обанкротить рациональное знание, что было бы ложным и вредным, хочу обратить внимание на то, что вера, как писал С.Л. Франк, – «это не ночной облик мира, а тот неприступный Свет, силою которого религиозное восприятие бытия открывает непостижимое для постижения».
Философская антропология. Философии сегодня необходимо дать ответ на вызовы времени, претендующего на умертвление духа и человеческого в человеке. Как писал Гете: «Если безжизненное живо, оно может произвести на свет нечто живое» [5, с.14].
Распахнутость и разомкнутость мира перед Россией после объявления перестройки открыло ей в основном – «тотальное ничто». Вспоминается рассказ С.С. Хоружего о его впечатлениях от Всемирного философского конгресса в Стамбуле, как о «всемирном параде рьяных инвалидов мысли». Оказалось, что земной шарик – это сплошной рынок, на котором продается и покупается все, в том числе и философия, и искусство, а инструменты торговли: реклама, самореклама, технологии пиара, создание сенсаций – «мировая мыслильня» сосредоточена на гламуре.
«Островом духовности», куда, как известно, невозможно ступить, а попасть только усилием прыжка вверх, в мире оказалась «тем малейшим спасенным клочком мира» (Гуссерль) отечественная философия, в частности и философия русского зарубежья.
Сергей Сергеевич Хоружий, понимая, что «человек стал предметом лишь анторопологозирующего умозрения», противопоставил ему в условиях «подмораживания», выразившегося в отсутствии и (или) может быть даже открытом несодействии работе осмысления и нравственной проработки пройденного опыта, нравственного очищения, подлинного оздоровления человека – идею нового антрополоческого мышления, синергийную антропологию, как способ самореализации человека на основе духовной практики Православия – древней исихастской традиции.
И все же современная в том числе и отечественная философия не дала осмысленных ответов на научные разработки в области физики, генетики, космологии, теории торсионных полей, конвергенции, результатов изучения космоса с помощью телескопа Хаблла и других прорывов человеческой мысли. Представитель русской религиозной философии С.Л. Франк в этом отношении дал пример философского осмысления мира, связав математическое открытие трансфинитных чисел с трансфинитностью реальности в его книге «Непостижимое», предложив рассматривать реальность как нечто большее, чем то, что мы познаем чистым интеллектом, оказавшимся бессильным сегодня в определении некоторых физических явлений. Например, для описания частиц физики вынуждены были ввести иррациональное понятие «странность» наряду с массой, зарядом, магнитными характеристиками. База, на которой должна быть основана современная философия, теоретические и практические исследования в области связи неопознанного с божественным пространством, с теорией Козырева о времени как энергии, и другими разработками и открытиями, произошедшими на стыке наук. Возможно, человеческий дух уже понял мир, а ум еще не знает этого.
Трансфинитное. Недавно спросила у учителя филолога, знает ли она, кто такой Франк, выяснив, что не знает. Проблема освоения и принятия выработанного, созданного, прочувствованного в отечественной философии встает со всей очевидностью. Разработка С.Л. Франком теории познания, его гностеологической и онтологической эпистемы в книгах «Предмет знания» и «Непостижимое», – раскрыла горизонты познающего сознания. Реальность есть нечто большее и иное, чем мы можем познать, то есть не только дать логическую определенность, но и помыслить. Мы есть нечто большее, чем физические тела, наши потребности и желания. Франк прибегает к понятию металогичность, включающую в себя как рациональность, так и иррациональность, охватывающую собой мир идей. Познанное и получившее определение Франк называет дефинитным, а источником дефинитного является трансдефинитное, это путеводная звезда, куда устремляется дефинитное сознание за своим пополнением. Но и дефинитное и трансдефинитное пропитаны трансфинитностью, как потенциальностью быть определенным, возможностью не готового быть готовым, не понятого быть понятым. Трансфинитное не может получить определение, ибо быть определённым – это значит быть ограниченным и стать дефинитным, но обладает свободой и необходимостью, динамизмом, признаком, в основе которого лежит различение понятия единичного и индивидуального. Смерть человека для правителя государства – один из случаев, один из тысяч, но ничто не может заменить человека, нам близкого. Окрашенность любовью, потрясение, трепет испытывает человек перед загадкой смерти, таким образом, трансфинитное есть то, что нельзя определить, а можно только пережить.
«То, что мы называем трансфинитностью бытия, – писал Франк, – присутствует во всяком его отрезке, во всякой частной реальности, сколь бы малой или ничтожной она ни казалась по своему объему или содержанию. Во всякой точке бытия проникающему в подлинное существо взору открывается неизмеримая и неопределимая бездна трансфинитного».
Опираясь на понятие реальности как нечто большее и иное, что уже постигнуто, мы можем сделать выводы о том, что и человек как личность есть нечто большее иное, чем мы думаем, что мы сильнее, чем думаем о себе, что позволяет развивать идеи Франка в области психологии, социальной философии, философии религии. «Лишь любовное отношение подлинно адекватно существу реальности, ибо оно одно направлено на всю полноту ее конкретного содержания» [8, с. 239].
Глобализм и либертаризм. Духовное бытие полно драматического напряжения. Каждый миг своего существования, в каждой точке своей жизни человек оказывается перед выбором. Это в духовном пространстве. Так ли это в повседневной жизни, лишенной бытия? Всемирный рынок, торговая экспансия выталкивают личность на путь унификации, на массовую усредненность. Человек оказывается в связи с другим человеком на уровне обмена товаров и услуг. Читатель – якобы потребитель информации. В Доме культуры ждут потребителя культурной услуги. СМИ подстегивают: «Потребляй! Потребляй!»
«Мир во зле лежит» – вот открытие русского человека, оказавшегося за границей. Да, конечно, это духовные ценности: отреставрированная старая архитектура. Старая площадь есть в каждом городе, где стоят музеи и храмы, а к ним ведут великолепные дороги. Средневековая архитектура – всего лишь объект, манящий туристов, в основе всего – практичность. Сами жители мало или ничего о ней знают. И постепенно ты узнаешь из общения, что свободы выбора на Западе нет, а есть повсеместная слежка, стукачество, наружное наблюдение круглосуточно. Нельзя отправиться на рыбалку без разрешения, нельзя срезать старое дерево в своем саду без разрешения. Везде надо купить лицензию, заплатить пошлину – ничего нельзя сделать, не заплатив государству. В России коррупция приобрела невиданные масштабы, потому что чиновники предпочитают, чтобы платили им, а не государству. Знали ли об этом отрекшиеся от СССР, объявив его тоталитарной системой? С Запада импортировали «стандарты» в образовании, здравоохранении, социальной защите и стали насаждать их повсеместно. Это ли не тоталитаризм новой реальности? Реформы буксуют, потому что «стандарты» не ложатся на мышление, испокон веков в России ориентирующееся на справедливость. В России человек не хочет быть шаблоном, для которого рейтинг – это апофеоз всего, тем более, что рейтинг проплаченный. Всё живое, оригинальное, талантливое, умное, не шаблонное вытесняется агрессией ширпотреба, массовой культурой, китчем. Граница между добром и злом стирается. Глобализация, будучи продуктом торговой экспансии, по сути дела – это деморализация и тотальная унификация, преследующая цель изменения генотипа человека мыслящего – на потребляющего, изменения традиционного уклада, а значит, рассыпания такого понятия, как род, семья, народ, нация. Все уродливое, болезненное, извращённое навязывается как норма. Навозный жук либертаризма, усевшись на эту свою антиэстетическую кучу, сосредотачивается на низменных и порочных склонностях человека, извращается сам идеал свободы, как моральный закон в душе. Либертаризм бесовский совращает: наслаждайся, ты свободен делать, что ты хочешь. Хочешь пить – пей, хочешь употреблять наркотики, употребляй, это твоя жизнь, и ты свободен делать со своей жизнью то, что ты хочешь. Молодежь, если она не слышала о полезных привычках человека: уход за собой, постоянный труд и постоянное учение, если в характере не сформировано упорство и воля, быстро клюет на наживку обмана. «Все дозволено?» – на этот вопрос уже давно ответил Достоевский. Вступивший на этот путь ввергает себя в катастрофическую бездну, выход из которой только покаяние.
Вспоминается фигура Горбачева, который обратился в тогда еще не «Большую восьмерку», а в «Семерку» с просьбой выделить 24 миллиарда долларов. Он допускался только на завтраки, все остальное время ожидал, что его вызовут. Денег не дали, и как унизительно стыдно было за руководителя страны – сверхдержавы, с огромными запасами полезных ископаемых, природных ресурсов, выступившего в роли просителя, которого держали в коридоре. Гайдар со своими реформами заявил, что достаточно для России населения в 50 миллионов, остальные пусть уезжают, умирают, провозгласив волчий закон: «Пусть выживает сильнейший».
Выдержал ли бы любой другой народ в тех условиях, в которые вверг Россию Ельцин? Вряд ли. Но Россия выжила. Вспоминаются известные слова фельдмаршала Христофора Миниха: «Русское государство имеет то преимущество перед другими, что оно управляется непосредственно Самим Господом Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует». Может быть, сыграла роль та невидимая мудрость, о которой пророчил Н.В. Гоголь: «Европа придёт к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают на европейских рынках». Но главное – это вера: «Велик Бог русский и милосерд до нас», «Жив Бог, жива душа моя». В письме к игумену Константину (Зайцеву) философ И.А. Ильин так писал: «Что же нам делать, зажатым между католиками, масонами и большевиками? Отвечаю: стоять, держась левой (от сердца идущей) за Господа Христа, за Его неделимый хитон, а правой рукой бороться до конца за Православие и Россию православную. И, прежде всего, зорко видеть те круги, которые ”варят антихриста”. Все сие – хотя бы грозило полное с виду бессилие и полное одиночество» [4, с.123].
Одиноко ли православное мышление в мире? Прав ли тот, кто говорит, что мир нас не понимает и не любит за идеализм и утопизм? Это неправда. Напомню об англичанине Джоне Беркбеке, который стремился познакомить соотечественников с учением Православной церкви, издал переписку Хомякова с Пальмером, трактат Хомякова «Церковь едина» в переводе на английский язык. Беркбек 18 раз приезжал в Москву, был знатоком православного богослужения. Он говорил, что во всем христианском мире нет ничего равного по красоте московским службам Страстной недели и Светлого воскресения.
Н.С. Арсеньев в книге «Единый поток жизни» [1] собрал сведения о влиянии Православия на европейскую культуру. Он приводит примеры церковных деятелей и авторов книг, чьи сердца открылись «духовным сокровищам Православия». Это проявилось со стороны протестантского богослова и исследователя Нового Завета Карла Людвига Шмидта, протестантского ученого и мыслителя швейцарца Оскара Кульмана, немца профессора Германа Кюннета, французского ораторианца Луи Буйе, «большого ценителя и любителя православного благочестия». Бельгийский монастырь Chevetogne «является одним из главных центров Западного мира по работе сближения христианских церквей и по изучению православия (Dom Lambert Beauduin, Dom Clement Lialine, Dom Olivier Rousseau)» [1, с.14].
Кроме швейцарца Оскара Кульмана, среди протестантов, отразивших в своих работах влияние на них православного миросозерцания, Арсеньев называет деятелей «Высокоцерковного движения» («Hochkirche Bewegung»), «Берненхенского кружка» («Bernenchener Kreis»), «убежденного деятеля по сближению христианских церквей» профессора Шлинка из Гейдельберга и участников богословского журнала «Kerugma und Dogma».
Англиканское богословие откликнулось целым рядом произведений, проникнутых идеями Православной церкви. Арсеньев называет сборники статей и огромное количество авторов. «Образы русских святых – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Тихона Задонского, образы Оптинских старцев – стали (особенно с появлением на Западе русской эмиграции) знакомы и дороги многим западным читателям.
Особенности православного мировоззрения, верующего сознания, его индивидуальное, национальное и вселенское в русской литературе, в искусстве, в духовной творческой традиции всегда привлекали внимание в мире. В России можно встретить абсолютное непонимание своей истории, незнание своей литературы, в то же время в Европе, особенно в Германии, мне встречаются люди, которые отслеживают появление русских авторов в переводе на немецкий язык и читают. На сцене театров постоянно шли пьесы русских классиков. Что же привлекает в русской литературе и философской мысли? Именно эта духовная высота, которая выражается в служении «вселенскому духу любви». По убеждению Арсеньева, этому великому призванию Россия часто оказывалась неверной, недостойной. Но это чисто русская мысль, именно славянофилы сформулировали «смысл жизни и истории человечества» как «свободу морального развития личности и вместе с тем любовь, объединяющую нас воедино с братьями в великий живой организм единого Тела Христова» [12, с.30]. Заветы славянофилов оказали воздействие на всю отечественную духовную, не только религиозно, но и светски ориентированную, традицию русской философской мысли, найдя отклик и в западной мысли. Что такое «личность соборного сознания»? Примеры живые – славянофилы и Ф.М. Достоевский. Такая личность стремится к цельности духа, рассматривает свою жизнь, как служение Божественной истине. Составляющие соборной «целостности личности» – внутренняя свобода и любовь. «Единение с братьями» носит благодатный характер. Целостный человек постигает Истину, «врастает в нее», что требует напряжения и объединения всех сил. Истина не дается одному, а «вместе с братьями». Сознание «соборной личности» включает действенный подвиг, служение народу, который также призван служить «Вселенскому духу любви». Национальное освящается вселенским, поэтому сознание «соборной личности» направлено к осмыслению жизни не только своего народа, но и человечества. Причем, Арсеньев подчеркивает, что не только русский народ стремится к абсолютному добру. «Религия и философия всех народов задолго до христианства установила, что человек и даже все мировое бытие влечется сознательно или бессознательно ввысь к абсолютному совершенству, к Богу. Различие между людьми и народами состоит в том, в какой форме и в какой степени осуществляется у них это стремление вверх и под какие соблазны они подпадают при этом» [12, с.241].
Зоологизм или «сердце милующее? Современник и друг Арсеньева Г.Н. Трубецкой спрашивал: «В настоящий исторический момент человечество стоит на перепутье. Что же победит в нем – культурный зоологизм или «сердце милующее»? Чем надлежит быть вселенной – зверинцем или храмом?» [7, с.43]. Арсеньев развивает свою мысль в рамках идеала преображения, которым жило древнее христианство, идеал православия не прогресс, а преображение. «Мы новый народ», – провозгласили первые христиане перед лицом языческого мира. «Мы становимся участниками Его новой жизни, действующей в нас».
Преображение – одна из главных категорий в концепции духовной культуры. Человек «не знанием знает», а знает потому, что «превозмогающая реальность просветляет и преображает нашу жизнь, нас и жизнь мира» [1, с.31].
Русский человек, живя в суровых природных условиях, приучен к страданию самой природой. Христианство возвысило это качество, потому что показало ему блаженство как преображение страдания. Пасхального духа не могло быть без духа Голгофского. Таким образом, страдание становится великим благом, так как ведёт к сокровищнице благодати. Когда человек страдает и «несёт свой крест», когда он полностью солидаризируется со всем человечеством, как в вине, так и в вытекающем из вины страдании, то тем самым преодолевает и то, и другое и готовит путь для такого же общего воскресения и излияния благодати на всех. Православное мышление базируется на утверждении не прогрессивного, а нового, руководствуясь идеалом внутреннего преображения, а не внешнего прогресса, идеалом Христа, и прежде всего Христа как Утешителя.
В русской литературе XIX века мотив преображения явно и неявно присутствует у многих авторов. В лирике Пушкина, например, преображение героя – основной принцип. По мнению Арсеньева, метафизическая струя у Пушкина может носить невольный характер, но этим добавлением ничто не ослабляется, так как душа поэта «стремится прикоснуться к основному, благому Смыслу Жизни». И в этом стремлении личность его просветляется, преображается. Поэтому «так умилительно» действует на него молитва св. Ефрема Сирина и образ простой, смиренной праведности в русском народе – «и няня его, и Татьяна, и чета Мироновых, и благочестивый быт русской семьи». С ним совершается чудо или он сам поднимается до таких вершин духа, где становится способным простить, принять, покаяться, то есть измениться, преобразиться под действием тех благодатных стихий, к которым он прикоснулся в момент озарения. Арсеньев утверждает, что «Пушкин – без излишней теоретизации – знал лучше многих других, что такое есть традиция духовной культуры». Его стихотворение «Пророк», задуманное вначале как некий нравственно-политический призыв, перерастает эту первоначальную тональность и приобретает характер религиозного зова» [3, с.83]. По мнению Арсеньева, бессмертие творчества Пушкина, вдохновленного «музами, античным миром, Куницыным, Жуковским, Шенье, Державиным, может быть, еще больше Кремлевским пожаром, битвами 1812 года, судьбами русского народа», состоит в «незаглушимо звучащем в его душе и будящем нас зове к служению Высшей Красоте и Правде» [3, с.87].
У Достоевского преображение Раскольникова после его пасхального причащения – не заслуга героя, а дар Бога. Воскресение его происходит по воле Божией. Арсеньев неодобрительно отзывается о задаче преображения мира и человека теми, которые стремились преобразить мир усилием воли, так как старый мир прогнил, а революция, по их мнению, есть движение стихийных сил, которые обновят мир. Христианская идея преображения здесь была извращена, что нашло продолжение в социалистическом обществе, где потребность в вере была заменена партийностью. Жажда всеобщего Преображения является одной из ярких черт русского религиозного духа. В русской духовной жизни таится великое мессианское ожидание. Обоженное человечество, преображение мира – конец и цель истории и единственное положительное решение загадки существования. «В Воскресении раскрылись двери бесконечного Милосердия, восстанавливающего творение в его достоинстве. Только это дает полный смысл и жизни, и истории, и томлению Человечества» [1, с.49].
Разрабатывая концепцию постижения мира как целостный процесс по «Лествице» традиций, Н.С. Арсеньев поднимает проблему абсолютного постижения абсолютной реальности (бытия в Боге). Его система содержит в себе возможность целостного видения, которое присуще всей русской философии, и представляет собой микрокосм макрокосма русской мысли в целом.
Н.С. Арсеньев, констатируя всеохватывающий кризис культуры, показывает возможность создания «жизнеспособной духовной культуры». Он понимал, что познание общечеловеческих ценностей и оснований культуры начинается с усвоения и осмысления культуры «изнутри», через личную судьбу, историческую судьбу народа, национальных гениев, героев. Будущее и настоящее России в ее «реформаторских порывах» невозможно без осмысления исторических традиций и особенностей русской культуры, их сохранения. Народ, не сохраняющий свои традиции, нищает духом, оскудевает, «превращается в чернь». Где нет духовной преемственности, там «буксуют реформы».
Арсеньев, переосмыслив главные достижения мировой духовной культуры, приходит к выводу, что православный путь святости и есть «ответ на загадку человеческой жизни». «В свете ужасных потрясений, перенесенных нашим народом, много ложных ценностей пало, многое подверглось переоценке, многое забытое или казавшееся забытым, воссияло опять перед нашим взором» [2, с.103]. Он уверен, что культура развивается и обогащается в диалоге с другими культурами, но акцентирует внимание на национальных чертах характера, особенностях русского способа постижения мира, связывая его с возрождением своего народа. Перспективы национального развития, проблемы смысла жизни сочетаются с проблемой исторического призвания народа. Пробудившийся в нем дух искания, ориентация на православные ценности, откроют его духовному взору значение исторических явлений.
Вязкости рассудочных сомнений личность верующего сознания противопоставляет веру как явление духовной свободы, обратившись к глубинам национального духовного опыта, где и лежит не только русского народа, но и человечества нравственное, «внутреннее оформление».
Довыденко Лидия Владимировна, кандидат философских наук, главный редактор журнала «Берега»
Литература:
1. Арсеньев Н.С. Единый поток жизни. Брюссель, 1973.
2. Арсеньев Н. Из жизни духа. Варшава, 1935. С. 95-103.
3. Арсеньев Н.С. О лирическом стиле и некоторых лирических темах Пушкина // Записки РАГ, т. 9. Нью-Йорк, 1975.
4. Ильин И.А. О России: Избранные статьи / Предисл., сост. М.Г. Жуковой. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. 320 с.
5. Гете И.В. Годы странствий Вильгельма Мейстера. Собр. Соч. М. 1979. т.8. С. 14.
6. Сахаров А.Д. Наука и свобода. Лионская лекция 27 сентября 1989 года // Сахаров А.Д. Тревога и надежда. Т. 2. М., 2006.
7. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни / Сост. А.П. Полякова, П.П. Апрышко. М.: Республика, 1994.
8. Франк С.Л. Сочинения. М., 1990.
9. Фуко М. Интеллектуалы и власть. Избранные политические статьи, выступления и интервью. Пер. с франц. С.Ч. Офертаса под общей ред. В.П. Визгина и Б.М. Скуратова // Электронная библиотека. Modernlib.ru.
10. Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. Пер. с нем. М.: Издательство «Весь Мир», 2002. 144 с.
11. Хоружий С.С. Театр ситуаций. М., 2008.
12. Arsenjev Т. Die russische Literatur der Neuzeit und Gegenwert in ihren geistigen Zusammenhängen. Mainz, 1929, с.241.
13. The Desecularization of the World: A Global Overview. In Peter L. Berger (ed.): The Desecularization of the world: Resurgent Religion and World Politics. Washington en Michigan: The Ethics and Public Policy Center en Wm. B. Eerdmans Publishing Co. 1999.
