От редакции. Поскольку многие православные сегодня любят конспирологические версии событий, должны кое-что пояснить, предваряя публикацию. В иных случаях этого, быть может, и не нужно делать, а тут уместно, тем паче, статья носит дискуссионный характер. Во-первых, факт публикации статьи вовсе не означает, что мы согласны с аргументами А.А. Оболенского. Во-вторых, мы стараемся публиковать все более-менее убедительные статьи по теме «екатеринбургских останков», которые нам присылают в редакцию, даже если позицию авторов мы и не разделяем, поскольку на РНЛ собран огромный архив материалов по теме. В-третьих, автор, на наш взгляд, ведёт дискуссию корректно, и его тексты сами по себе не утверждают версию «чудесного спасения». В-четвёртых, в чём нельзя не согласиться с А.А. Оболенским, - вокруг «екатеринбургских останков» существует много мифов и навязанных утверждений, ставших едва ли не аксиомами. Одна из таких аксиом: «царский следователь Н.А. Соколов не мог ошибаться». И не беда, что до него следствие вели другие «царские следователи» (Намёткин и Сергеев) не меньшей квалификации, и они ошибались, а вот Соколов не мог. Потому что «он был высочайшей квалификации». Поэтому критически разбирать выводы и заключения Н.А. Соколова могут только враги. Очень хорошо, что А.А. Оболенский пытается разрушить эту ложную аксиому. А что касается аргументов, на то они и аргументы, чтобы из обсуждать.
***
Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий
(В.О. Ключевский)
Когда я писал и готовил к публикации свой очерк «Борьба тупоконечников с остроконечниками: О спорах вокруг «екатеринбургских останков», моей единственной целью было — показать читателям и специалистам, ныне расследующим «Царское дело», всю зыбкость и предвзятость суждений не только сторонников версии погребения останков Романовых под мостиком в Поросенковом Логу, но и ее убеждённых противников. В самом деле, за последние десятилетия в адрес современного следствия, отстаивающего версию Поросенкова Лога прозвучало просто бесчисленное множество упрёков в предвзятости, некомпетентности, ангажированности и т.д., в то время как «белое» следствие, проводимое следователем Соколовым, представляется его апологетами едва ли не образцом безупречности, честности и непредвзятости. Именно к этой несправедливости я и намеревался привлечь внимание читателей моего очерка. Разумеется, современное следствие само не раз дало повод усомниться в своих выводах. Более того, ни один суд никогда даже не возьмется за рассмотрение собранного г-м Соловьевым и его последователями «доказательств». Но главная беда заключается в том, что и улики, собранные следствием Соколова едва ли заслуживают большего.
В случае же с Царским делом, все мы обязаны чётко осознавать необходимость прямо-таки юридических доказательств каждого из его пунктов. Ведь, не имея их, значимая глава в истории России, а с недавних пор и Православной Церкви, рискует быть неоднократно переписанной при неизбежном с течением времени выявлении новых документов и источников, служащих доказательствами. Ректор православного Свято-Тихоновского университета и секретарь комиссии по канонизации святых протоиерей Владимир Воробьев говорил: «Когда в 2000 году Синодальная комиссия по канонизации святых обсуждала вопрос о прославлении царской семьи, она пришла к выводу: хотя семья государя Николая II была глубоко верующей, церковной и благочестивой, все её члены ежедневно совершали свое молитвенное правило, регулярно причащались Святых Христовых Тайн и жили высоконравственной жизнью, во всём соблюдая евангельские заповеди, постоянно совершали дела милосердия, во время войны усердно трудились в госпитале, ухаживая за ранеными солдатами, к лику святых они могут быть причислены прежде всего за своё по-христиански воспринятое страдание и насильственную смерть, причиненную гонителями православной веры с неимоверной жестокостью (здесь и далее выделено мной - А.О.). Но всё же нужно было ясно понять и чётко сформулировать, за что именно была убита царская семья. Может быть, это было просто политическое убийство? Тогда их мучениками назвать нельзя».
Таким образом, перед сегодняшними следователями и историками стоит задача сбора юридически-значимой доказательной базы событий, свершившихся в июле 1918 года в Екатеринбурге, во избежание каких-либо кривотолков их нашими потомками. И цель автора - отнюдь не оспорить факт убийства семейства Романовых в Екатеринбурге, а попытаться придать этому факту неоспоримую юридическую силу, которой он пока, увы, не имеет. Оставлять же Царское дело «недоисследованным», а выводы его недоказанными - попросту преступно, по отношению и к грядущим поколениям, и к памяти самого Николая II и его семьи.
Тем не менее, посыл моего очерка был понят сторонниками непогрешимости «белого» следствия совершенно превратно и вызвал резкие полемические отклики со стороны А.А. Мановцева и П.В. Мультатули, опубликовавших свои критические замечания «Недостойно историка» https://ruskline.ru/opp/2020/06/04/nedostoino_istorika и «Миф о мнимом спасении царской семьи. С какой целью шельмуется следователь Н. Соколов» https://rusorel.info/s-kakoj-celyu-shelmuetsya-sledovatel-n-sokolov/ на интернет-ресурсах «Сегодня.ру» и «Двуглавый орел». Поскольку оба отклика схожи композиционно и содержат во многом схожую аргументацию, я, чтобы не утомлять читателя повторением одних и тех же материалов, с позволения уважаемой редакции «Русской народной линии», постараюсь ответить на её страницах обоим моим критикам.
Начать придётся с того, что в очерке «Борьба тупоконечников с остроконечниками», как и в любых других моих опубликованных работах, нет ни слова об увиденном гг. Мановцевым и Мультатули «спасении царской семьи». Речь в нём идёт исключительно о разного рода «странностях» следственного дела Н. Соколова, и не более того. Поэтому «увиденное» и «прочитанное» между строк моими критиками я комментировать никак не стану, а остановлю внимание читателей исключительно на аргументации гг. Мановцева и Мультатули.
Для удобства восприятия я построю свое повествование в хронологической последовательности.
* * *
Итак, начнем мы с «Доклада» подполковника И.А. Бафталовского, ставшего первым официальным (подчеркиваю это слово - А.О.) протоколом осмотра урочища «Четыре Брата» и Ганиной Ямы. П. Мультатули напрасно уверен, что «Протокол этот, конечно, и гроша ломанного не стоит, так как он не является процессуальным документом». Да, «Доклад» И.А. Бафталовского, скрепленный подписями 12 офицеров Академии Генерального Штаба, камердинера Чемодурова, лейб-хирурга доктора Деревенко и следователя по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Алексея Павловича Намёткина (к слову, занимавшего ровно такую же должность, что и впоследствии Н. Соколов) не вошел впоследствии в тома следственного дела Соколова. Но поездка комиссии офицеров со следователем на Ганину Яму не была частной инициативой. Окончив свою работу, «1-го Августа комиссия вернулась в Екатеринбург и результаты своей работы в виде вещественных доказательств и протокола - сдала новому Начальнику Гарнизона - Генералу Голицину, который[,] в свою очередь[,] все Царское Дело передал Военному Министру и Командующему Сибирской Армией - Генерал-Майору Гришину-Алмазову».
То есть, с точки зрения правительства адмирала Колчака, при котором работал следователь Н. Соколов, «Доклад» Бафталовского не имел «процессуального значения», но для Временного Сибирского правительства лета 1918 года, «Доклад» был абсолютно легитимен. Сам же будущий Верховный Правитель А.В. Колчак в это время находился за пределами России в Японии, где вел переговоры с японскими военными и британским адмиралом А. Ноксом.
А «Доклад» полковника Бафталовского прекрасно коррелирует с рассказом корнета С.В. Маркова капитану Булыгину. Марков писал: «...Из следствия генерала Гришина-Алмазова, кот.[орое] читал лично мой отец, факты убийства Государя Императора и Царской Семьи не подтверждаются ничем и все добыто через вторых лиц».
Но в чём же ценность «Доклада» Бафталовского и всего первого следственного дела? Оставив в стороне, заимствованные из книг Дитерихса и того же Н. Соколова сугубо субъективные оценки Мультатули, данные следователю А.П. Намёткину и офицерам Академии Генерального Штаба, мы должны безусловно принять, что именно ими был проведен и запротоколирован первый осмотр места происшествия на Ганиной Яме. Более того, именно с точки зрения процессуальной, последовавшие спустя полгода осмотры и поиски на Ганиной Яме, проводимые Соколовым, были абсолютно бессмысленными именно с точки зрения процессуальной. Все это время местность никем не охранялась, на ней побывало бессчисленное множество никем не контролируемых людей, которые осушали шахты, вели раскопки и т.д. И все эти люди ели и готовили себе пищу. Соответственно, найденное Соколовым кострище от «большого костра», якобы «замаскированное большевиками», как пишет А. Мановцев, скорее всего осталось именно от белых поисковиков и вообще не имеет никакого отношения к событиям лета 1918 года, как и найденные в нём и поблизости осколки костей «крупных млекопитающих». Десятки людей несомненно должны были чем-то питаться, а для приготовления пищи могли использовать только костер или костры. Еще раз подчеркну - ни один суд в мире не станет рассматривать протоколы и находки с места происшествия, обнаруженные спустя более полугода после самого происшествия на неохраняемой местности.
* * *
Точно так же, визуальные осмотры найденного в августе 1918 года фрагмента человеческого пальца и его «опознания» и лейб-хирургом Деревенко, и Чемодуровым, и Эресберг были совершенно бессмысленными. Без наличия каких-либо особых примет отождествить этот фрагмент, существенно пострадавший от естественного разложения и гниения во времена, когда экспертиза ДНК отсутствовала, попросту невозможно. А любые предположения о принадлежности фрагмента пальца Боткину, Александре Федоровне или Ольге Николаевне - абсолютно гадательны и не могут служить доказательствами во время судебных слушаний. Всё это прекрасно понимал опытный следователь И.А. Сергеев, почему фрагмент пальца, естественно, его «заинтересовал мало», что и отметил Мультатули. Дальнейший же конспирологический пассаж Мультатули о «масонстве» великого князя Николая Николаевича (младшего) откровенно оскорбителен. Замечательный русский писатель А.Ю. Хвалин в своей статье «Слуга царю и сын России» https://ruskline.ru/analitika/2015/04/25/sluga_caryu_i_syn_rossii еще в апреле 2015 года убедительно опроверг принадлежность дяди последнего русского царя к масонству.
Портрет великого князя Николая Николаевича (младшего). Худ. Т.А. Соловьева
Объяснил он и мотивацию нынешних авторов масонских мифологем: «Одним словом, прямые и духовные наследники предателей-февралистов, стремясь уйти от исторической ответственности, хотят сделать из Великого Князя Николая Николаевича ритуального «козла отпущения». Типичный масонский прием. Беда в другом: на этот раз они зашли «справа», внедряя свою масонскую легенду в церковной, военной, казачьей среде через широкотиражируемые труды известных патриотических авторов. Русская эмиграция переживает это искушение с конца 20-х годов прошлого века. В начале 90-х годов этим вирусом искусственно было инфицировано нарождающееся монархическое движение в России. Ныне «просвещенные умы», видимо, посчитали, что инкубационный период закончился, и пора вызывать эпидемию, которая на корню убьет веру русского и братских народов в монархию, в Династии Рюриковичей и Романовых. И при этом будет нанесен удар по единству Русской Православной Церкви, прославляющей святых Царственных страстотерпцев и почитающей Собор всех святых Князей и Царей русских, с российским государством-левиафаном, санкционировавшим ненужное народу перезахоронение заговорщика, масона, военной бездарности».
Разумеется, Мультатули «наследником предателей-февралистов» никак не назовёшь и его творчество тому порукой, однако, желание обвинить во лжи и предательстве всех и вся и списать на некие потусторонние силы логические лакуны в собственных умозаключениях, свойственны этому автору издавна. И обвинение великого князя Николая Николаевича в мифическом масонстве исключительно ради того, чтобы объяснить отсутствие полноценных экспертиз и исследований улик, собранных Соколовым - лучший пример псевдоисторического творчества автора.
* * *
Сказанное выше о невозможности точного доказательного определения принадлежности фрагмента пальца кому-либо из членов царской семьи и их слуг, в полной мере относится и к пространным рассуждениям Мановцева и Мультатули об обнаруженных на Ганиной Яме и в доме Ипатьева зубных протезах. Следователь Соколов, сделавший свои выводы о принадлежности одного из них Е.С. Боткину, опирается на ряд свидетельских показаний людей, которые априори не могли быть в курсе состояния полости рта покойного лейб-медика. В то же время Соколов по какой-то причине не допрашивает и даже не пытается допросить живых и здоровых, находящихся в эмиграции сына и дочь Боткина, а главное - лейб-стоматолога С.С. Кострицкого, который, собственно, мог изготавливать для Е.С. Боткина протез и, разумеется, был в состоянии подтвердить или опровергнуть его принадлежность. Но этого сделано не было. Вероятно, и в этот раз Соколову помешали вездесущие масоны. Замечу здесь в качестве ремарки, что в нашей с Э.Г. Агаджаняном работе по историко-стоматологической комплексной экспертизе т.н. Екатеринбургских останков Л.Е. Болотин непосредственного участия не принимал, что неоднократно отмечал в своих публичных выступлениях. Подпись же его под упомянутыми «Заключениями специалистов» была поставлена по настоянию заказчика экспертиз.
* * *
А вот на свидетельских показаниях П.С. Медведева мне придётся остановиться намного подробнее.
Основная информация именно о расстреле Романовых попала в материалы следствия исключительно в результате допросов свидетелей по трем каналам:
1. Клещев и Дерябин - Якимов - сестра Якимова (со слов брата) - её муж - М.В. Томашевский - Горшков.
Базовое звено первой цепочки - Клещев и Дерябин, охранники, якобы наблюдавшие происходившее в «расстрельной» комнате через окна.
2. Стрекотин - Летемин (умер в тюрьме).
3. Павел Медведев (умер в тюрьме) - его жена (со слов мужа). Павел Медведев - Проскуряков (умер в тюрьме) и - Павел Медведев - Гусева (со слов Медведева).
Таким образом, единственным (!) непосредственным очевидцем и участником расстрела был только один Павел Спиридонович Медведев.
Своими предписаниями от 28 января и 6 февраля 1919 года следователь Сергеев, над которым, по выражению Дитерихса, уже навис «Дамоклов меч ответственности», даёт указания полицейскому агенту в Перми Алексееву, который уже 11 февраля берёт под арест бывшего начальника охраны Дома особого назначения.
Но еще 7 февраля в Омске подписано решение об отстранении Сергеева от производства следствия:
«Министр юстиции
7 февраля 1919 года
№ 28 а. 2623
г. Омск.
Члену Екатеринбургского окружного суда Сергееву.
Поставляю Вас в известность, что Вы освобождены от производства следствия по делам: 1. об убийстве бывшего Императора и его семьи, 2. об убийстве великих князей Сергея Михайловича, Иоанна Константиновича, Игоря Константиновича и великой княгини Елизаветы Федоровны, а равно графа Палей, и предлагаю Вам означенные дела сдать судебному следователю по особо важным делам при Омском окружном суде Н. А. Соколову.
Министр юстиции С. Старынкевич
Директор 1 департамента Кондратович
Исп. об. начальника 2 отделения Лукин».
Еще неделю назад заявлявший в интервью «Нью-Йорк Трибьюн» во всеуслышание о том, что имела место лишь «СИМУЛЯЦИЯ УБИЙСТВА», «в доме Ипатьева не были казнены императрица, царевич и великие княжны», а в районе Ганиной Ямы «реальных признаков убийства или вещественных данных, указывающих на сожжение‚ НАЙДЕНО НЕ БЫЛО», следователь Сергеев 20 февраля 1919 года резко меняет своё мнение на диаметрально-противоположное, записав в «Постановлении»:
«Задержанный 11 февраля сего года в городе Перми Павел Спиридонович Медведев объяснил при дознании, что в ночь на 17-е июля действительно были расстреляны: б. Император, его супруга, Наследник, четыре царских дочери, доктор, служанка, повар и лакей.
Расстрелом руководил комендант Юровский, а он, Медведев, доставил для этой цели оружие и распоряжался переноской трупов убитых на автомобиль и уничтожением следов преступления путем смывания и стирания крови, как в месте расстрела, так и во дворе.
Объяснение Медведева вполне совпадает с установленными следствием объективными данными и показаниями свидетелей».
Далее следуют слова:
«Обсудив изложенное и обращаясь к разрешению вопроса об ответственности лишь одного задержанного Медведева, надлежит признать:
1) что, по собранным следствием данным, событие преступления представляется доказанным;
2) что бывший Император Николай II, б. Императрица Александра Федоровна, Наследник Цесаревич, в. княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны убиты одновременно в одном помещении, многократными выстрелами из револьверов;
3) что тогда же и при тех же обстоятельствах убиты состоявший при Царской семье лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, комнатная служанка Анна Демидова и слуги Харитонов и Трупп;
4) что убийство задумано заранее и выполнено по выработанному плану, что сопровождалось оно такими действиями, которые носили характер жестокости и особенных мучений для жертв преступления, причем убийцы завладели имуществом убитых;
5) что соучастие Павла Спиридоновича Медведева в совершении означенного преступления по уговору и сообща с другими лицами представляется доказанным…».
Затем следует само постановление о привлечении П.С. Медведева к следствию в качестве обвиняемого.
Напомним - это постановление было вынесено 20 февраля 1919 года следователем Сергеевым, уже отстранённым на тот момент от ведения следствия за отсутствие результатов работы и обвинённым генералом Дитерихсом в некомпетентности. «Дамоклов меч ответственности» в переводе с языка колчаковской контрразведки означал лишь одно - пытки и расстрел.
Зато сам Дитерихс с удовлетворением прокомментировал это постановление в своей книге, вероятно, как образец собственного «эффективного менеджмента»: «Сергеев только 20 февраля, после того, как над ним повис дамоклов меч ответственности, впервые отметил, что убийство Царской семьи было совершено по предварительно разработанному плану».
Однако, по сути, политический куратор следствия генерал Дитерихс принудил следователя Сергеева перед передачей дела Соколову официально признать юридический «факт расстрела Царской семьи», несмотря на отсутствие трупов и мало-мальски значимых доказательств.
Как мы видим, ключевую роль в этом сыграли именно показания П.С. Медведева, которые, кстати, как две капли воды напоминают появившиеся много позднее «Записку Юровского» и «Воспоминания» Ермакова, Никулина и Медведева-Кудрина. Однако, и к этим показаниям, как и вообще к появлению Медведева в кабинете Сергеева (если оно вообще было) есть немало вопросов. Все имевшиеся ранее в распоряжении следствия свидетельские показания об убийстве были взяты у очевидцев или даже у собеседников очевидцев, но не у участников событий в доме Ипатьева. Ведь, как уже было сказано, вплоть до февраля 1919 года следствие располагало, помимо показаний супруги того же П.С. Медведева (якобы слышавшей рассказ мужа), лишь показаниями Федора Горшкова (со слов Томашевского), которые И.А. Сергеевым были признаны «фабрикацией» и рассказом, услышанным в октябре 1918 г. от М.И. Летемина, - который уже на другой день выразил сомнение в собственных словах, точнее в достоверности своего источника. И... вскоре умер.
Сама история появления Медведева (называвшего себя до ареста Бобылевым) у белых следователей весьма странная. Вот как это событие отражено в протоколе проведенного Алексеевым первого допроса (12 февраля 1919 г):
«They [the Bolsheviks] took him to the Kama Bridge over the River Kama near Perm. They showed him the equipment installed for blowing up the bridge . . . He stayed there till the occupation of Perm by government troops, that is until 24 December ... at about 4 pm the commissar arrived with four packages and ordered him to blow the bridge . . . government troops were already approaching the bridge from the right bank and had already started firing ... he, Medvedev, was sitting in his hut, and had done nothing, having decided not to dynamite the bridge and to go across to the side of the government forces. He stayed sitting in his hut for around twenty minutes, then came out of the hut, with the detonator in his hand, along with a Nagant revolver. It was now already dark. He was spotted from the bridge by the government troops on watch and they called to him, asking who he was. He replied that he was a Red Army soldier. They ordered him to come closer . . . and together with a number of Red Army men who had voluntarily given themselves up, sent him to the barracks near Perm . . . then to the dressing station at evacuation post 139 . . .At the evacuation post he told one of the nurses working in the dressing station about the shooting of the former Emperor Nicholas II and his family; he did not know her name, she was red haired — the only redhead at the post».
(Они [большевики] привели его к Камскому мосту через реку Кама около Перми. Они показали ему установленное оборудование для взрыва этого моста... Он оставался там вплоть до занятия Перми правительственными войсками, т.е. до 24 декабря ... около 4 часов пополудни прибыл комиссар с четырьмя пакетами [взрывчатки] и приказывал, чтобы он взорвал мост... [К этому времени] правительственные войска уже приближались к мосту со стороны правого берега и уже начали обстрел ... Он, Медведев, сидел в его избушке, и не стал ничего делать, решив не взрывать мост и пересечь его, направляясь в сторону расположения правительственных сил. Он продолжал сидеть в своей избушке на протяжении, приблизительно, двадцати минут, затем вышел из нее, держа в руке детонатор и револьвер «Наган». К этому времени было уже темно. Он был замечен с моста часовыми правительственных войск, и они обратились к нему, спрашивая, кто он такой. Он ответил, что был солдатом-красноармейцем. Ему было приказано приблизиться... и вместе со множеством красноармейцев, которые сдались добровольно, он был послан в бараки [для пленных] около Перми, а затем на перевязочный пункт при эвакуационном центре [госпитале] ... Там он сказал одной из медсестер, работающих на перевязочном пункте, о расстреле бывшего Императора Николая II и Его Семейства; он не знает ее имени; она была рыжая - единственная рыжая в этом госпитале».
В протоколе второго допроса, проведенного И.А. Сергеевым, версия перехода к белым практически аналогична: «В Перми комиссар Голощекин назначил меня в охрану приспособлений для взрыва Камского моста в случае появления белогвардейцев. Подорвать мост, согласно полученному приказанию, я не успел, да и не хотел, решив добровольно сдаться. Приказание о взрыве моста пришло мне тогда, когда уже сибирские войска стали обстреливать мост, и я пошел и сдался добровольно».
Далее известно, что Алексеев, будучи профессиональным полицейским, в первую очередь решил найти эту рыженькую сестру милосердия. Ее звали Лидия Гусева, - и на очной ставке она подтвердила, что подобный разговор между нею и красноармейцем Бобылевым действительно был.
Имевший доступ к материалам дела Роберт Вильтон, описывает ситуацию несколько иначе: «В Перми он жил под чужим именем. В лагерь пленных он прошел незамеченным, был освобожден и поступил служителем в госпиталь, так как боялся идти домой, но он имел неосторожность написать жене в Екатеринбург. С некоторого времени за ним следили, он этого не замечал. Судебная власть узнала о присутствии Медведева в Перми и его арестовали». Эти слова говорят об агентурной работе и о перехваченном письме. Но в следственном деле об этом ничего нет.
После задержания (11 февраля 1919 г.) Медведева-Бобылева, его допрашивает агент Алексеев (12 февраля) и этапирует в Екатеринбург. Точное время появления Медведева в Екатеринбургской тюрьме не зафиксировано. Можно предположить, что оно состоялось не позднее 15-16 февраля. Немаловажно, что за всё время следственных действий (с 11 февраля по 25 марта 1919 г.) не было сделано ни одной фотографии задержанного, не было проведено его опознание в присутствии свидетелей, и личность П.С. Медведева ничем и никем, кроме его слов, не подтверждена.
Из письма министра юстиции Старынкевича Управляющему Министерством иностранных дел о данных предварительного следствия по делу об убийстве Николая II и его семьи г. Омск от 19 февраля 1919 г.:
«[…]Кроме того, в самом ближайшем времени будет допрошен один из главных участников преступления непосредственный убийца царской семьи, упомянутый выше Павел Медведев, только что задержанный. Допросу этого свидетеля следственная власть придает большое значение, так как путем его полнее будут освещены обстоятельства убийства бывшего императора и его семьи и, весьма возможно, будут получены указания на место нахождения трупов, розыск которых, несмотря на все принятые меры, не дал положительных результатов.
Придавая вообще особое значение настоящему делу, Министерство Юстиции принимает все меры к тому, чтобы обеспечить всестороннее и успешное, и быстрое производство расследования по этому делу. В том же направлении действует и следственная власть в лице судебного следователя по особо важным делам Соколова, на которого в последнее время возложено производство следствия. [...]
Подлинное подписал: Министр юстиции Старынкевич».
Заметим, что с точки зрения министерства юстиции допрос арестованного должен был производиться следователем Соколовым, а никак не отстраненным от дела Сергеевым, и на момент написания письма - 19 февраля 1919 года такого допроса не было. Однако, мы имеем протокол допроса П.С. Медведева агентом Алексеевым, якобы проведённого в присутствии прокурора Пермского окружного суда Шамарина еще 12 февраля 1919 года. Сам П.Я. Шамарин также утверждал, что в его присутствии агент уголовного розыска С.И. Алексеев (12 февраля 1919 г. в Перми), а спустя десять дней - И.А. Сергеев (21-22 февраля в Екатеринбурге), допрашивали П.С. Медведева-Бобылева. Но в материалах следственного дела ни в протоколе, подготовленном С.И. Алексеевым, ни, соответственно, в протоколе подписанным И.А. Сергеевым, - упоминаний о присутствие при допросе кого-либо, кроме следователя и подозреваемого нет. Если учесть, что и Алексеев и Сергеев были профессионалами, то подобное упущение в столь важной официальной бумаге, как протокол допроса ключевого свидетеля, представляется невероятным.
Генерал М.К. Дитерихс в своей книге, тем не менее пишет: «...Сергееву уже не пришлось пользоваться всеми этими лицами (Медведев и другие свидетели - А.О.), и они попали на изучение к новому следователю (Соколову - А.О.)».
Подобное замечание может говорить лишь об одном - допроса Медведева, будто бы проведенного отстраненным от дела И.А. Сергеевым, - вообще не было!
Нужно отметить, что и сами «показания» Медведева (даже если предположить, что задержанный действительно был Медведевым и его допросы действительно производились) не содержали в себе ничего нового, о чем бы ранее не говорили уже известные следствию «очевидцы».
Сам арестованный упорно отрицал, что он участвовал в расстреле, и даже тогда, когда «ему была сделана очная ставка с его женой (документальное подтверждение очной ставки в материалах дела отсутствует - А.О.), он говорил, что в момент самого расстрела Янкель Юровский послал его на улицу послушать, будут ли слышны выстрелы. Но показания Летемина, Проскурякова, Якимова и жены Медведева определенно устанавливают, что Медведев никуда в это время не выходил и был единственным из охранников, который участвовал фактически в расстреле».
В самих показаниях можно обнаружить крайне высокое число разного рода несоответствий. На первом допросе Алексеевым задержанный называет имена великих княжон, впрочем, с ошибкой (Ксения вместо Анастасии), но уже на допросе Сергеева уверяет, что хотя он и видел княжон ежедневно, он не знает их имен.
Будучи то ли караульным начальником, то ли разводящим (его должность так и не установлена!) на допросе у Сергеева Медведев уверенно утверждает, что приступил к службе 24 мая 1918 г. и в тот же самый день туда прибыла вся семья Романовых, которую он «пересчитал» вместе с Авдеевым и Мошкиным. Но это невозможно, так как Николай Александрович, Александра Федоровна с дочерью Марией прибыли в Екатеринбург из Тобольска 30 апреля, а все остальные — в ночь на 23 мая 1918 года. Разумеется, некоторая путаница всегда возможна. Но её количество в «показаниях» Медведева превышает любые допустимые возможности.
Впрочем, просидеть в Екатеринбургской тюрьме Медведеву-Бобылеву пришлось недолго. 25 марта 1919 года он умер от сыпного тифа и 27-го того же месяца похоронен. Событие это занесено в метрические книгах Градо-Екатеринбургской Михайло-Архангельской церкви за 1919 год в ст. № 50 и подписано священником А. Глубоковским. Официальное свидетельство о смерти, оформляемое в подобных случаях начальником тюрьмы и тюремным врачом - отсутствует.
Екатеринбургский прокурор В.Ф. Иорданский в переписке с казанским коллегой Никандром Миролюбовым (из собрания Гуверовского института университета в Стэнфорде) писал о смерти Медведева:
«I am hurrying to let you know of the most deplorable news I have just received. A short while ago Medvedev, the prisoner connected with the imperial case, fell ill with typhus, and on 25 March when he was already in the typhus block, he died. Before he was placed in the prison, a cell had been prepared according to my special instructions; despite the fact that there had been no illness in it, it was specially scrubbed down, because there had been a lot of illness in the same prison . . . Medvedev died on 25 March, but his death was only communicated to me by the head of the prison on 29 March. I was not informed at all of his illness . . . one cannot help wondering whether there was some sort of corruption in this matter, and whether he disappeared or escaped with somebody's collaboration. This is only speculation, but with that in mind I gave the militia instructions to carry out a detailed inquest, giving personal orders to this end and demanding a death certificate ... in the light of the incorrect handling of the affair by the prison governor, I demanded through the prison inspector to know why neither I nor Investigator Sokolov were informed of Medvedev's illness, and why we were told so late of his death . . . this is also unsatisfactory because, although he was questioned thoroughly according to what facts were known at the time, he should have been questioned a second time».
(Спешу сообщить крайне прискорбное известие, только что полученное мной. Недавно заключенный Медведев, замешанный в Царском Деле, заболел тифом и скончался 25 марта в тифозном бараке. Перед тем, как он был доставлен в тюрьму, для него была приготовлена, согласно моим инструкциям, одиночная камера, и возможность инфекции была исключена, камеру буквально выскребли, ведь в тюрьме свирепствовала эпидемия... Медведев умер 25 марта, однако о его смерти мне было сообщено начальником тюрьмы лишь 29-го. О его болезни мне ничего не доложили... поневоле задумаешься, не подстроена ли вся эта темная подозрительная история с его смертью: не иcчез ли Медведев, не сумел ли он бежать с чьей-то помощью. Это всего лишь предположение, но именно это я имел в виду, когда отдал милиции распоряжение провести тщательное расследование случившегося и потребовал представить свидетельство о смерти... в свете неправильного отношения к произошедшему начальника тюрьмы, я потребовал через тюремного инспектора объяснений, почему ни мне, ни следователю Сoколову не было доложено о болезни Медведева и почему нам так поздно сообщили о его смерти... все это так некстати еще и потому, что хоть Медведев и был тщательно допрошен по поводу известных в то время обстоятельств дела, его должны были допросить второй раз).
Эти слова Иорданского прямо подтверждают наше предположение о том, что никакого повторного допроса арестанта никогда и никем не производилось.
В 1928 году бывший Товарищ прокурора Екатеринбурга Николай Остроумов в письме великой княгине Ксении Георгиевне (в связи с делом Анны Андерсон) категорически утверждал, что на повторном допросе Медведева, проводимом Сергеевым, присутствовал именно он сам, а не Пермский окружной прокурор П.Я. Шамарин:
«There were only three people present at the examination - myself, Sergeyev and Medvedev. It was an uncanny, fearful, and never-to-be-forgotten experience. Medvedev, white as a sheet, sitting on a chair by the desk facing Sergeyev. The realization that he was about to die showed on his face. He knew that nothing could save him from his punishment for the crime of regicide. Medvedev, in a low excited voice, told of how the emperor had been killed, the empress, the sick Tsarevich Alexei, the grand duchesses, and their servants».
(«На допросе присутствовали лишь мы трое — я, Сергеев и Медведев. Это было непередаваемое по своей жути ощущение, его невозможно забыть. Медведев, мертвенно-бледный, белее полотна, сидел на стуле напротив Сергеева. На его лице читалось предчувствие близкой смерти. Он знал - его уже ничто не спасет от возмездия за преступление цареубийства. Медведев рассказывал тихим взволнованным голосом, как были убиты император, императрица, больной Царевич Алексей, великие княжны и их слуги»).
Таким образом, слова русского следователя, переданные Жозефом Ласье приобретают совсем иное вполне определенное звучание:
«Alas, the witness died of typhus without giving anything away…». (Увы, свидетель умер от тифа, так ничего и не выдав)».
* * *
Мы должны чётко понимать, что само назначение Соколова руководителем следствия по Царскому делу было обусловлено не желанием объективного расследования и не каким-то особенным (отличающимся от уровня Намёткина или Сергеева) профессионализмом Соколова, а его готовностью быть послушным исполнителем воли Верховного Правителя Колчака и непосредственного куратора следствия генерала Дитерихса. И ещё одним примером такой готовности стало появление в материалах следственного дела пресловутой телеграммы Белобородова.
Нужно отметить, что самое её появление в материалах дела несколько странно.
В подборке Росса мы можем увидеть только протокол её осмотра Соколовым. Протокола же её осмотра Сергеевым мне встретить не удалось. За предшествовавший назначению Соколова период есть только копия (заверенная Соколовым же) протокола передачи за 20 января 1919 года 12 телеграмм начальником Екатеринбургской телеграфной конторы Сергееву (включая и телеграмму от 17 июля под № 2029, но без описания самого шифра и самой телеграммы. Описания же собственно телеграммы, сделанной Сергеевым нет.
Кроме того есть и протокол осмотра Сергеевым неких 53-х телеграмм, но переданных не 20, а 26 января 1919 года:
«1919 года, января 28 дня, в городе Екатеринбурге, в камере своей, член Екатеринбургского окружного суда И.А. Сергеев, при нижеподписавшихся понятых, производил осмотр телеграмм, присланных к делу при сообщении начальника Екатеринбургской телеграфной конторы от 26 сего января за № 369. По осмотру оказалось:
53 телеграммы, часть коих написана чернилами, а большинство - отпечатано на пишущей машинке. Одни из них написаны на особых листиках бумаги и наклеены на обычного образца телеграфные бланки синего цвета, другие - написаны (или отпечатаны) на телеграфных бланках розового цвета, собранных по верхнему краю печатной подписью: „Областной Исполнительный Комитет Советов Урала». По ознакомлению с содержанием текста всех 53-х телеграмм оказывается, что непосредственное отношение к настоящему делу имеет лишь одна телеграмма, отпечатанная на обрывке серого телеграфного бланка и наклеенная на синий телеграфный бланк, на коем имеются следующие отметки: „Телеграмма 487. Москва из Екатеринбурга шт. фронта № 3 1901а. Подана 271У1-го О час. 5 мин. Военная. Три адреса. Москва Совнарком, Нарком военн бюро печати, ЦИК;. Текст телеграммы дословно таков:
„Мною полученных Московских газет отпечатано сообщение об убийстве Николая Романова на каком-то разъезде от Екатеринбурга красноармейцами.
Официально сообщено, что 21/6 мною с участием членов в военной инспекции и военного комиссара Ур. военного округа и Члена всерос след. комиссии был произведен осмотр помещений как содержится Николай Романов с семьей и проверка караула и охраны все члены семьи и сам Николай жив и все сведения о его убийстве и т.д. провокация точка.
Далее следует также отпечатанная на машине подпись: ,,1918 Главнокомандующий Северо-Урало-Сибирским фронтом Берзин/ /.
Член Екатеринбургского окружного суда И. Сергеев. Понятые».
Сергеев вполне подробно описал в протоколе от 5 сентября 1918 года черновик телеграммы Уралсовета о расстреле одного Николая II. B он же провёл её повторный осмотр 25 марта 1919 года. Насколько можно понять, в руки Сергеева из почтово-телеграфной конторы попала не сама телеграмма, а только её черновик на бланке облсовета с рукописным вариантом, присланный 31 августа «при предложении Прокурора Екатеринбургского окружного суда». Сергеев описывает его как «листок белой бумаги в виде узкого прямоугольника» с угловым штемпелем президиума Уралоблсовета. То есть не тот полученный в Москве вариант на бланке «Телеграф в Москве», что сегодня хранится в ГАРФ.
Возникает вопрос - под каким номером эта телеграмма была отправлена 17 июля из Екатеринбурга? Не под тем ли № 2029, под которым у Соколова за ту же дату оказалась шифрованная телеграмма Белобородова о «семье»? Допустим, речь идет все же о двух разных телеграммах. Но где тогда в материалах дела следы шифровки и следы отправления первой телеграммы? Их нет. Мы видим только описанный Сергеевым черновик и уже в ГАРФ - полученный в Москве на Бланке телеграфа расшифрованный вариант. В тоже время у Сергеева нет нигде описания той загадочной «шифровки» № 2029.
Сохранился протокол её повторного осмотра Соколовым. Но опять же, это осмотр не самой телеграммы, а лишь ее черновика. А как и под каким номером она была отправлена 17 июля понять невозможно.
П Р О Т О К О Л
осмотра вещественных доказательств
1919 года, марта 25 дня, судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде в г. Екатеринбурге, в порядке 315-324 ст. ст. уст, угол. суд., во исполнение постановления своего от 24 сего марта, производил осмотр предметов, описанных членом суда Сергеевым в протоколе его от 5 сентября 1918 года.
По осмотру найдено следующее:
1. Лист белой бумаги с бланком Российская Федеративная Республика Советов. Уральский Областной Совет Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. Президиум".
/.../
На этом листе бумаги черным карандашом от руки написан текст, в который затем внесены изменения и поправки черными и красными чернилами.
Первоначальный текст, не имевший поправок, был таков:
„В виду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала и в виду того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев с цпелью похищения бывшего царя). Президиум Ур. Обл. Сов. Раб. Кр-н Кр. АРМ. Депутатов Урала, исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом.
В ночь с 16 на 17 июля приговор этот приведен в исполнение.
Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, эвакуирована из города Екатеринбурга в интересах обеспечения общественного спокойствия Президиум Областного Совета Раб. Кр. и Красноар. Деп. Урала".
В этот текст черным карандашом, черными и красными чернилами внесены следующие поправки, благодаря которым текст принял следующий вид:
В первом предложении после слова „Урала" наверху черным карандашом приписано к тексту слово „Екатеринбургу", так что первое предложение получило следующий вид: „В виду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала Екатеринбургу".
Союз „и", соединявший это, только что описанное предложение, с следующим, зачеркнут черными чернилами. В этом же втором предложении между словами: „в виду ... того" наверху черным карандашом приписано слово: „возможности", так что второе предложение приняло следующий вид: „в виду возможности того, что коронованному палачу" и т. д.
В конце фразы: „раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя", после слова „царя" наверху черным карандашом приписаны слова: „и его семьи", так что эта фраза приняла следующий вид: „раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя и его семьи". Первоначально эта фраза в тексте была поставлена, как пояснительное предложение, в скобки, как это и указано выше. Но затем в том месте текста, где стояла первая скобка, наверху строк черными чернилами написано было слово: „скобка". Там, где стояла вторая скобка, наверху, также черными чернилами, было написано такое же слово: „скобка", но затем это слово зачеркнуто и вместо него написано слово „точка", каковая надпись сделана также черными чернилами.
В следующей после этого фразе „Президиум Ур. Обл. Сов. Раб. Кр-н. Кр. АРМ. Депутатов Урала'' слова „Обл. Сов. Раб. Кр-н. Кр. АРМ. Депутатов Урала" зачеркнуты черными чернилами и заменены написанным над ним словом: „Облсовета"
Далее в предложении: „виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом" черными чернилами зачеркнут предлог „в", так что предложение приняло следующий вид: „виновного бесчисленных кровавых насилиях над русским народом".
Далее в предложении „В ночь с 16 на 17 июля приговор этот приведен в исполнение" зачеркнут предлог „с". Но, кроме того, при изучении текста этого предложения замечается следующее.
Первоначально, видимо, в обеих этих двузначных цифрах „16" и ,,17" черным карандашом были написаны только одни „1" (занимающие в этих двузначных числах места десятков) . Цифры же „6" и „7" видимо, не были написаны совсем. По крайней мере, они не замечаются ни простым глазом, ни чрез лупу. Для них человек, писавший текст черным карандашом, оставил в тексте пустое место. Затем пустые места были заполнены написанием цифр „6" и „7", но эти цифры написаны уже не карандашом, а красными чернилами, коими также обведены и изображения единиц „1" в обоих числах по карандашному тексту. После этого эти цифры ,,16" и ,,17" были зачеркнуты черными чернилами и вместо них наверху написаны слова: „шестнадцатого", „семнадцатое". После таких исправлений предложение приняло следующий вид: „В ночь шестнадцатого на семнадцатое июля приговор этот приведен в исполнение".
Далее предложения: „Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, эвакуирована из города Екатеринбурга" и т. д., содержат следующие изменения: зачеркнут предлог „с", зачеркнуты слова „под стражей" и „из города", так что текст принял следующий вид: „Семья Романова, содержавшаяся вместе ним, эвакуирована из Екатеринбурга" и т. д. Эти изменения (зачеркнуто „с", „под стражей", „из Екатеринбурга" /так!/) все сделаны чернилами черного цвета.
В подписи „Президиум Областного Совета Раб. Кр. Красноар. Дел. Урала" зачеркнуты все слова, идущие за словом „Президиум", чернилами черного цвета и вместо этих слов написано одно слово: „обласовета", каковая надпись сделана также чернилами черного цвета.
Все эти поправки сделаны, видимо, одним лицом, коим писан и первоначальный карандашный текст.
Таким образом, документ этот в окончательном виде имеет следующее содержание:
„РОССИЙСКАЯ Федеративная Республика Советов
Уральский Областной Совет Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов.
ПРЕЗИДИУМ.
В виду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала Екатеринбургу, в виду возможности того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда скобка раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя и его семьи точка Президиум Ур. Обласовета исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного бесчисленных кровавых насилиях над русским народом
В ночь шестнадцатого на семнадцатое июля приговор этот приведен в исполнение. Семья Романова, содержавшаяся вместе ним, эвакуирована Екатеринбурга в интересах обеспечения общественного спокойствия.
Президиум Обласовета".
Таким образом, изучение этого документа дает возможность допустить, в настоящий момент, следующие предположения:
а. Документ является, видимо, черновиком телеграммы, на что указывают видимые попытки сократить текст, выкинув из него союзы, предлоги и сокращения с целью замены нескольких слов одним.
б. К этому выводу приводит также и содержание газеты „Уральский Рабочий", описанной членом суда Сергеевым в протоколе от 4 февраля сего года, так как выдержки из доклада Свердлова, помещенные в этой газете, содержат не только те же самые мысли, но и те же самые выражения, что и в описанном документе.
в. Написание в цифрах ,,16" и ,,17" первоначально лишь одних единиц „1", если это действительно имело место, дает основание полагать, что автор документа или не знал даты смерти Государя, или этот документ предшествовал его смерти.
г. Он пытается разделить судьбу Государя и его семьи и заведомо ложно скрывает от общества факт нахождения последней под стражей, выкинув из текста телеграммы надлежащее место.
2. Телеграмма, отпечатанная на пишущей машине.
Эта телеграмма, как это совершенно ясно усматривается при обозрении ее текста и сличения такового с текстом телеграммы, описанной в пункте 11-м протокола 23 февраля сего года, является копией последней, причем эта копия печаталась одновременно с вышеупомянутой подлинной при помощи переводной бумаги. Напечатана копия на листе простой белой бумаги. На ней, как и на подлиннике, чернилами черного цвета написан исходящий номер: ,,4853" Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на копии имеется черный мастичный оттиск штемпеля: „Екатеринбург. Телеграф. 16.6.18. Между тем подлинная телеграмма, как ясно видно из отметок на ней, была подана 18 июля 1918 года. [...]
Таким образом, все телеграммы, описанные в пунктах 2-7 сего протокола, являются, видимо, копиями телеграмм и заменяют, видимо, в то же время расписки в получении подлинных телеграмм.
Машина, на которой они писаны, видимо, одна и та же, что и машина, при помощи которой писаны другие телеграммы, описанные в протоколе 23 февраля сего года, не имеющие копий, а именно телеграммы, описанные в пунктах 2, 3, 5, 8, 9, 10, 12 того же протокола. Отметки исходящего номера на всех этих телеграммах и надписи: „телеграмму принял" - также сделаны одной рукой.
Такое же сходство усматривается в шрифте машины, при помощи коей писаны телеграммы, описанные в пунктах 2-4, 8-12 протокола 23 февраля сего года, 1, 3, 7, 8, 9 протокола 24 марта с телеграммами, описанными в пунктах 3, 4, 5, 7 настоящего протокола, а также в отметках исходящих номеров на всех указанных телеграммах.
Судебный следователь Н. Соколов.
Понятые.
Вот, первая страница протокола осмотра Сергеевым документов, в числе которых был черновик телеграммы Уралоблсовета о расстреле одного Николая II.
У Соколова же за 17 июля из того что было получено от сотрудников телеграфа Сергеевым фигурирует уже не она, а некая шифрованная № 2029, описания которой у Сергеева мы не видим.
Видим же мы следы подготовки телеграммы о расстреле Николая II (черновик, описанный Сергеевым) и следы ее получения в Москве (телеграмма в фондах ГАРФ).
При этом напрочь отсутствуют следы ее отправления из Екатеринбурга. И, наоборот, на телеграфе Екатеринбурга зафиксировано отправление некой телеграммы № 2029 от того же 17 июля. При этом отсутствуют, как следы ее подготовки Уралсоветом, так и следы получения в Москве. Описана же и расшифрована она только Соколовым уже во Франции.
В копии Соколова указана только одна телеграмма за 17 июля, как переданная Сергееву с телеграфа и отправленная под № 2029 (на самом деле, на бланке № 2029а), Но, повторюсь, описания её Сергеевым в материалах дела нет.
Не менее интересные нюансы содержит первое французское (прижизненное) издание книги Соколова. Соколов пишет, что в протоколе 369 зафиксировано, что 20 января Сергееву пришли в совокупности 65 телеграмм, и что когда дело попало в руки Соколова, его внимание сразу приковала эта телеграмма, так как она была единственной (!), датированной 17 июля.
По мнению Соколова, «Белобородов придавал ей особенное значение так сам напечатал на печатной машинке, подписал от руки и поручил не заносить в книгу отправлений». Далее он пишет, что в качестве подсказки Абазе он предугадал не только слово «семья», но и еще слово - «эвакуация». Все эти детали содержатся только в первой французской версии книги Соколова. В последующих изданиях они вырезаны, и упоминается лишь, что Соколов предугадал одно слово «семья».
Судя копиям материалов дела самого Соколова - Сергееву 20 января переслали только 12 телеграмм (включая и интересующую нас) и в неком сообщении под номером 374, а не 369. Сообщение же № 369 тоже есть, но там значится что Сергееву переслали 53 телеграммы и датировано оно не 20-м, а 26 января. То есть да - в сумме мы имеем те же 65 телеграмм. Но это совсем разные протоколы передачи и разные даты.
Привожу здесь сканированные листы французского издания книги Соколова.
(Продолжение следует)
