«Поздравляю с Днём рождения и желаю, чтобы ты не жил» - звучит как минимум странно, правда? А вот пожелание «Пусть тебе никогда не придётся защищать Отечество» на 23 Февраля воспринимается как норма большинством наших современников. Как стройная фигура в кривом зеркале всё равно обрадует женщину, так и это поздравление радует русских мужчин десятки лет, позволяя перейти от слов к делу - открывать подарки и бутылки. Но мужской ум не терпит кривизны, и осадок в душе рано или поздно начинает досаждать, как осадок на дне бутылки домашнего алкоголя. Программистам известно: кривизну надо устранить, тараканов изгнать - иначе программа корректно работать не будет. В данном случае - кривизну нашей жизни и наших мыслей о ней.
Мы пережили страшную войну...
Интеллигентская мантра эпохи позднего СССР была проста. Мы пережили самую страшную войну и хлебнули на ней больше, чем кто-либо. Страшнее этой войны - только конец света. После неё ворошиловское «советский народ не только умеет, но и любит воевать» должно быть предано позору навсегда. Ещё бы, ветераны той войны - а их было ещё немало и они были ещё в силе - вспоминали такие ужасы... и как самую большую ценность научили нас, своих детей и внуков, ценить мир.
И вот тут кроется первый, незаметный излом. Сравните:
Чтобы не дать повториться войне, мы готовы на всё, но пресечём её в зародыше...
Чтобы не дать повториться войне, мы готовы на всё, но не дадим оснований с нами воевать.
Первое - это взгляд наших дедов.
Второе - это взгляд наших отцов, дядей, старших братьев - и наш собственный. И наши деды, и наши папы с одинаковым воодушевлением произносили одну и ту же фразу: «Лишь бы не было войны!» Но какой разный они в неё вкладывали смысл...
Казалось бы, должно быть наоборот: кто воевал и знает, каково это, тот больше не хочет, а вот тот, кто пороху не нюхал, по наивности своей о нём мечтает... Ан нет. И вот почему.
Деды жили не для себя. Самые слабые из них - для своей семьи. А так - для народа, для страны, для партии, в конце концов. А в моменты наивысшего напряжения и откровения - для человечества.
У нас же всё наоборот. Самые лучшие из нас, самые сильные, самые бескорыстные - понимают, что есть ещё семья, друзья. А всё, что иерархически выше - это чистая иллюзия, вымысел. Другой вопрос, чей он и зачем.
Ответов на этот вопрос придумано много. От чьих-то безумных фантазий до оболванивания потребителя. И даже не важно, от кого исходит мысль о чём-то большем - от отцов Церкви с их стяжанием Духа святого или от Джорджа Сороса с его открытым обществом. Важно, что сама эта мысль достойна недоверия, иронии, а то и презрения. Истинные ценности - вот они, тут: «Вот дом мой, вот авто с разбитым катафотом, вот старые друзья, а вот моя любовь» (Ю. Визбор). А уж если хочется большего, то искать его надо вовсе не там. «Горы далёкие, горы туманные, горы, и улетающий, и умирающий снег. Если вы знаете, где-то есть город, город. Если вы помните, он не для всех, не для всех» (Ю. Кукин).
Нет, я вовсе не хочу сказать, что у послевоенного поколения случилась какая-то душевная мутация. И «сны о чём-то большем», как сказал бы Б. Гребенщиков, снились поколениям советских мужчин ещё долго. «Я медную руду копаю для страны, чтоб жили все в уюте и тепле», - пел А. Городницкий не только об узниках острова Вайгач, но и о себе. Были целина и БАМ. Был космос, в конце концов... Но вытеснение общего частным шло неумолимо. И очень большую роль здесь сыграл советский строй, обесценивший «общую правду». Сначала - отдалённый эффект репрессий, их мучительное передумывание всей страной и официально скрываемая правда о войне, а потом - общий кризис смыслов советской державы... и как следствие этого - ложь и лицемерие, лицемерие и ложь - по всем четырём каналам, с утра до вечера... «Набором истин кормя из рук, уменье мыслить украли у вас», - писал поэт-фронтовик Владимир Лифшиц. И дрейф прочь от высших смыслов всё ускорялся, захватывая даже умы бывших фронтовиков. В шестидесятые годы у другого ветерана войны, Б. Окуджавы, ещё звучали оба мотива: «А нынче нам нужна одна Победа - одна на всех, мы за ценой не постоим» и «Солнце, май, Арбат, любовь - выше нет карьеры». А у гения восьмидесятых Михаила Щербакова - акцент уже был абсолютно определённый: «Ручей, очаг и ложе - не больше, о Боже. Избавь мой слабый гений от всяких учений». И он же своим - бесспорно великолепным - стихом-песней в 1990 г. задал отношение наиболее думающей и чувствующей части общества к предмету нашего разговора на тридцать лет вперёд. Стих настолько сильный, что предлагаю послушать его целиком.
А ну-ка, выпьем, храбрые вояки,
друзья-сержанты, братья-денщики!
Не для тоски хмельной, не ради драки,
а для того, что пить не дураки.
К тому же тост готов, достойный века:
я предлагаю выпить за того,
о ком забота наша и опека
на данный час для вас - важней всего!
Во-во, за человека. Да-с! И только за него.
Кто как не он, сквозь бурные потоки
стремясь из мрака к свету напрямик,
почти один, в немыслимые сроки
всего добился и везде проник?
Кто как не он кругом посеял злаки,
освободил секреты от оков,
отрыл металлы, выдумал дензнаки,
предугадав величье кошельков!
Каков? Ведь сын макаки, ан - дорос до облаков!
Пересеки леса, поля и реки,
любые факты к делу привлеки, -
кто как не он собрал библиотеки,
открыл аптеки, создал парники?
Не говоря уже про крылья-руки,
про вместо сердца дизель на песке...
Да помести его в Музей Науки -
и вся Европа хором скажет: «Ке-
с-ке-се! Вот это трюки!». И - застынет в столбняке.
Плюс ко всему, среди трудов великих
он ни о ком не думал свысока -
и даже нас, бездарных и безликих,
определил в известные войска.
А потому - разгладим наше хаки
и на века пребудем начеку:
кто как не он сидит у нас в бараке?
Кто как не мы приставлены к замку?
Ку-ку! Ему - салаки! Нам - конфет и коньяку!
Значит ли это, что к девяностому году интеллигенты, а вслед за ними, как водится, и всё городское население страны предали своё недавнее прошлое, растоптали подвиг собственных дедов и сделали сам факт воинской службы предметом насмешки? Нет. Прошлое - не предали. И даже готовы, как совсем недавно один либеральный журналист, в порыве вполне искреннего гнева дать по физиономии тому, кто посмеет обвинить их в этом. Они не предавали прошлое. Они просто оставили в нём все высшие смыслы. Причём - взяв прошлое предельно широко. От сотворения мира до, примерно, двадцатого съезда КПСС. Вот там-то всё и ищите. В ИСТОРИИ. Прошлое величественно, но оно же и страшно, и спроси любого нормального человека: хочешь назад? Ответ будет: «Нет, ни за что!» А проницательный собеседник добавит: «В одну реку дважды не войти». Вот и отлично. Какая это удача - что в знании на сей раз не печаль, а радость. А посему «всё великое в прошлом» - есть аксиома, на которой мы отныне стоим. Пока есть она - есть наша жизнь, хороша она или плоха. И кто в той аксиоме усомнится - для того вообще аксиом нет, тот и мать родную готов ударить, и к другу в карман залезть, нерукопожатный вы наш!
Итак, высшие смыслы - в прошлом. А в настоящем и будущем - то ли ручей, очаг и ложе, то ли «приобрести в рассрочку домик, выплачивать из недельного заработка за фордик и больше всего бояться стать безработным». И неважно даже, первое или второе. Главное - что и то, и другое есть абсолютно ЛИЧНОЕ дело индивидуума, его ЛИЧНЫЙ выбор. Кстати, последняя цитата взята из Маяковского, «Моё открытие Америки». Которое, как известно, состоялось чуть меньше ста лет назад. И это даёт ещё один ценный вывод: в Америке высшие смыслы канули в прошлое ещё сто лет назад (кстати, может, поэтому она единственная и обогатилась на Второй Мировой?). Значит, Америка опережает нас не технически, а - духовно! Правда, Маяковский писал об этом не как о личном выборе, а как о желании МАССЫ народонаселения. То есть личный выбор персоны X совпадает с личным выбором персоны Y на 100%, но при этом остаётся - о американский мистицизм! - личным выбором...
И, наконец, в 1987 г происходит эпохальное единение ручья и фордика. Их соединил... сын советского морского офицера, защищавшего Ленинград, и фотохроникёра Блокады, сам - житель блокадного Ленинграда. Великий русский поэт. В своей нобелевской речи. Иосиф Александрович Бродский.
«Если искусство чему-то и учит (и художника - в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней - и наиболее буквальной - формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности - превращая его из общественного животного в личность».
А личности - строем не ходят.
Итак, искусство - это форма частного предпринимательства. Заметим: смысл частного предпринимательства - не наслаждение процессом, и даже не восторг от результата, а - извлечение прибыли. Она, и только она, определяет, хорош результат или плох, будь то фордик или «ручей, очаг и ложе». И Бог с ней, с нобелевкой. Когда один из лучших поэтов страны, пусть даже вдали от неё, ТАК воспринимает искусство - это ещё не приговор, конечно, но тяжёлый диагноз культуре, обществу и самой стране. Напомню, Бродский сказал это в 1987 г. Отсюда было уже совсем недалеко и до второго излома, на сей раз - вполне явного и осязаемого...
Излом второй
В самом деле, если высшие смыслы - в прошлом, то Отечество - не один ли из них? Но просто взять и отказаться от него - как-то неловко. Привыкли жить с ним. Снять его - вроде как без брюк на улицу выйти. Но и брюки стали явно не по сезону. Поэтому, как в известной комедии, брюки пре-вра-ща-ются... да-да. Превращаются в то, что носить удобнее. Эпоха больших сердец закончилась, а малому сердцу удобней - либо носить малую родину, и только её (а лучше - сверхмалую, «вот дом мой, вот авто...» и так далее, вплоть до любви), либо - спрятаться за общей ширмой из правовых актов и норм: отныне Отечество - не большая любовь в сердце, охватывающая все земли русские и всех на них живущих, а нарезанное нам государство с границами, определёнными международными договорами и собственной конституцией. С первым феноменом всё предельно прозрачно. С чего у Бернеса начиналась Родина, тем она у нас с вами заканчивается. А вот со вторым - интересней...
Теперь мы под надёжной защитой. Международного права и в целом закона. Даже нет, не закона, а - Закона. Мы открестились от дурных замашек нашей прежней страны: «С кем граничит Советский Союз? - С кем хочет, с тем и граничит». Нет. Отныне закон - внутри нас. Почти как у Канта. Только у Канта был - моральный закон внутри. А у нас - юридический. Поэтому второй великой вещью для Канта было звёздное небо над головой, а для нас - простите за каламбур - звёздно-полосатое. Потому что законы устанавливает - победитель. Кто у нас победитель в Холодной войне?
И он же волен их нарушать. И судить других за их нарушение. А другие воспринимают закон как вселенскую данность. Как кролики - клетку. А если законы нарушает тот, кто их пишет или подминает под себя - принимать это должно со вполне христианским смирением. Правильно, если вместо морального закона - юридический, то и вместо Бога - кесарь... А что это значит на практике? Нарезали большую Родину на пятнадцать недогосударств - свершившийся факт, будем с этим жить. Начали в одном из этих недогосударств убивать русских за то, что они русские - но мы можем помочь им лишь настолько, насколько позволяет закон. А если (хронологически раньше) забесновалась Чечня, требуя продолжить процесс нарезания Родины - ну что же, да дать ей эту независимость в конце концов, только оформить всё ПО ЗАКОНУ! А будут нарушать - пытаться с ними ладить по закону же... лишь бы не дать оснований напасть на себя, помните? А для этого главное - САМИМ НЕ НАРУШАТЬ! Не вестись на провокации, а на нарушение закона, в том числе и самим кесарем, жаловаться кесарю в установленном законом порядке. И если в один прекрасный день нам нарежут, как в Средневековье, Новгородскую и Псковскую республики - примем и это, если по закону! Лишь бы не было войны...
А знаете, почему мы так спокойно смотрим на это? Потому что наша сверхмалая родина - смысловой ряд «дом-друзья-любовь» - никуда не денется! Даже если завтра мы станем финской колонией... на микроуровне макропроцессы малозаметны. А уж если совсем припрёт, как в Донбассе, можно вовсе уехать. И забрать этот свой «микромир» с собой! Тем более, что - слава глобализации! - как здесь, так и там в этот микромир надлежит привнести один и тот же ассортимент из «Икеи», «Метро», «Ашана»... и интернет один и тот же здесь и там... и ЖК-экраны... и ВК... и ЖЖ... и мягкие кресла... и большие данные... и реклама. И коттеджи, и многоэтажки. И округлые формы авто. И сущая во всех языках философская категория «ОК». Это - смысловой и образный ряд современности.
И в этом ряду не найдёт себе места, а если и влезет - то огорчительным недоразумением - солдат. Тот самый защитник Отечества из двадцатого и предшествующих веков. Современный мужчина не хочет иметь с ним ничего общего. Ни с ним, ни с его рваным камуфляжем и грязным железом. Ни с его выраженьем лица. И будущего у этого персонажа нет. Он - неуместен. Даже несмотря на попытки кинематографии, пытающейся фильмами «Кадетство» или «Кремлёвские курсанты» вживить образ молодого человека, ставшего добровольным защитником Родины, в современное бытие...
Единственный воин, который соответствует сегодняшнему обществу потребления - это американский или союзный ему. Который, как известно, без чашки кофе и прикрытия с воздуха в атаку не двинется. Недаром у наших даже форма теперь копирует западную... вот только незадача - характер пока ещё свой. В Сирии от него одни проблемы «партнёрам по коалиции». Хотя в Китае вот - наша форма пятидесятых годов, и нормально... Нормально смотрится подразделение Народно-освободительной армии Китая при посадке в мягкие спальные вагоны на сверхсовременном высокотехнологичном вокзале... сам наблюдал и удивлялся, что не чувствую диссонанса! Может быть, за счёт общей желтизны возникает эффект сновидения, в котором уживается несовместимое?
Зато у нас - вспоминаю одну из многочисленных телевизионных картинок периода чеченских войн. Освобождение из плена двух наших военных - рядового и лейтенанта. Забирать их приехал дорогой внедорожник. Камера показала, как они садятся на его заднее сиденье. И я подумал: чисто внешне - подчёркиваю, внешне - ни дать, ни взять, грибники из леса. Ну не вяжется гламурный салон «мицубиши» с войной, пленом, кровью... И в том мире, куда возвращаются эти ребята - отношение к ним либо доброе: забудь всё, как страшный сон, либо - как у американских хиппи к вернувшимся из Вьетнама... Правильно, не проще ли отрезать эту Чечню по закону - и не париться? А воюют там те, кто, наверное, получает от этого удовольствие... именно такие разговоры звучали на питерских кухнях в 1990-е годы.
Если отношение к вернувшемуся домой солдату - доброе (то есть «забудь всё поскорей») - желание близких уврачевать любимую душу понятно и прекрасно само по себе. Но - интересно, с памятью о Великой Отечественной надо было поступать так же? Или подвиг солдат на вокзале в Гудермесе чем-то отличается от подвига солдат на вокзале в Бресте летом 1941 года? Ах, да, то было в прошлом! В прошлом - можно...
А в настоящем - хватает и мирных проблем в собственном доме.
- Детям образование дать надо? Надо. Хорошее образование сейчас только за деньги. Не говоря о лечении. А вообще - семью кормить? Если ты мужчина?
...Мой собеседник - питерский таксист. Впрочем, не вполне обычный. А настоящий меломан. Поэтому поддерживать разговор непросто - из колонок льются изумительные композиции ранних «Юрайя Хип» с чарующим, сумасшедшим вокалом Дэвида Байрона. July Morning, Easy Road, Lady in Black, Sunrise...
Но таксист говорит...
- Куда собрались? В Донбасс? Вы что там забыли? У Вас родственники там?
Да нет, говорю. Родственников там нет. А есть чувство стыда за творящуюся несправедливость. Желание защитить русских людей. Что ещё тут скажешь?
- Несправедливость? Так что ж Вы туда едете с ней бороться? Здесь - что, несправедливости нет? Несправедливость - что я десять лет проработал на заводе турбинных лопаток, а теперь - где он, этот завод? У нас коррупция цветёт, демография падает! Здесь надо проблемы решать, а не туда ехать... А государство - таких, как Вы, специально сплавляет за границу, чтоб здесь не мешали!
Понимаю, что объяснять ему, что я еду за свой счёт - бесполезно. Думаю, хоть это услышит:
- При всех наших несправедливостях, у нас русских не убивают за то, что они русские.
- Так пусть они сюда едут! Если руки на месте - устроятся... какие проблемы?! Если там и вправду так плохо - так что же они там сидят?!
- А если и нам здесь завтра станет так же плохо?
- Нам? Здесь?! Да Вы что!
- Они тоже так думали четыре года назад...
Ответом мне была музыка «Юрайя Хип»...
Решаюсь развить успех:
- И потом, разве землю - нашу землю - не надо защищать? В Великую Отечественную жители двух третей территории страны тоже могли сказать: это не у нас!
- Так тогда же была держава! - с готовностью отозвался таксист. - Теперь-то её нет!
«И можно вздохнуть с облегчением», - подумал я... Приехали.
Аэропорт «Пулково». Впереди - Пулковские высоты. Когда-то - передний край обороны Ленинграда...
...Идя в самолёт, вспомнил один из последних разговоров перед отъездом - со своей давней знакомой, филологом и переводчиком: «Ты едешь в Донецк, помогать людям? Какой ты молодец! Но ты ведь не к этим... не к ополченцам?» - «А что, ополченцы - не люди?» В ответ - тревожный взгляд прекрасных глаз: «Но ты хоть оружие в руки брать не будешь?!»
Да-да, «Юрайя Хип», Lady in Black:
But she would not think of battle that
Reduces men to animals
So easy to begin and yet impossible to end
(Только в мыслях её не появится бой,
Что людей превращает в зверей,
Что начать так легко, а конца ему вовсе не будет...)
Вот и всё, что положено знать нам об этом феномене... Пора на посадку.
За очаги и алтари
Читателю в нашем миролюбивом Отечестве, возможно, известно, что авиарейсы на Донецк с некоторых пор отменены. Отменены, ибо само словосочетание «Донецкий аэропорт» приобрело смысл, схожий с Брестской крепостью, Невским пятачком или Домом Павлова. Ближайший аэропорт - Ростов-на-Дону. Оттуда до мятежных земель добраться можно только автотранспортом.
Здесь тоже таксист. Александр. Из Донецка. На вид ему лет пятьдесят. Невысокий, плотного телосложения. Во всех его действиях, поневоле суетливых (созвониться-подъехать-подождать-уложить багаж-успеть к следующему пассажиру), присутствует какой-то налёт тоски. Он развезёт нас прямо по адресам в Макеевке и Донецке. Но до адресов ещё - часов пять пути, включая границу... границу между русскими и русскими.
В долгой дороге невозможно не разговориться. Тем более, что интерес у пассажиров отнюдь не праздный: как сейчас в Донецке, много ли стреляют, что в магазинах, как платят зарплату...
Александр говорит, его пятнадцатилетний сын подрабатывает. То ли на автомойке, то ли в автосервисе. Что бензин съедает все доходы. Что заработка сына хватает на досуг с девчонками, но на занятия китайским и джиу-джитсу, понятное дело, нет. А как спортсмен он участвует во всеукраинских турнирах и занимает неплохие места. Но один он туда, конечно, не ездит. Возит мать. «Мне, - говорит Александр, - нельзя. Я воевал, меня сразу на подвал».
Заметим в скобках, жену ополченца могут отправить туда же - да ещё и вместе с сыном - но жить-то как-то надо... и развиваться - надо...
И развивались бы куда быстрее, если б не деньги. «Меня по ранению комиссовали, семь месяцев лечился - тяжёлое ранение было, - продолжает Александр, спокойно крутя баранку. - Так за это время у меня квартира ушла, всё ушло - на лечение и на жизнь». «А помощь от ДНР?» - робко интересуются пассажиры. «Да какая помощь, - беззлобно отмахивается Александр. - Но в Украину назад - нет, вот это точно никогда!»
Он ставит музыку. «Вот, просил сына, накачай мне что-нибудь, чтоб в дороге слушать - так он мне один дудук накачал!»
Армянский дудук, Дживан Гаспарян - любимый десерт рафинированной питерской публики...
Если въезжаешь в Донецк засветло, город поражает чистотой, а если затемно - пустотой на улицах. Будто кто-то невидимый ходит по нему и подбирает упавшие ветки и штукатурку, а ночью - ещё и прохожих с машинами. Действительно, городские коммунальщики работают, как в мирное время, а комендантский час исполняется жёстко, как в самые тяжёлые дни четырнадцатого года. Изменившись однажды, четыре года назад, город с тех пор меняется мало, разве что центр старается всеми силами забыть о войне, распахивая двери кафешек, играя огнями и уличным шумом перекрывая грохот вдали.
Но и в центре города чувствуется близость войны. Прислушавшись к рекламе на автовокзале или в торговом центре, узнаёшь немало интересного: «Районные комиссариаты приглашают мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, желающих проходить службу в Народной милиции...» (поясню: народной милицией теперь называется ополчение). Или - отдельная реклама: «Бригада «Кальмиус» приглашает мужчин на службу по контракту...» А ещё - объявление «мирного» характера: «В результате прекращения функционирования на территории Республики мобильного оператора МТС лица, лишившиеся имущества в результате боевых действий, приглашаются встать на учёт по адресу... или зарегистрироваться по телефону «горячей линии», номер такой-то». Смотришь вокруг, на благополучный с виду город - и не веришь... пытаешься почувствовать себя на войне - и не можешь... раздвоение личности!
Но через пятнадцать минут путешествия на троллейбусе раздвоение проходит. Железнодорожный вокзал. За ним - посёлок Октябрьский. Там меня ждёт Женя, позывной «Север». Октябрьский - его малая родина. Как и одного из главных спонсоров этой войны - миллиардера Рината Ахметова. Более того, Женя учился в той же школе.
- Ринат до войны школу реконструировал полностью. А ещё мечеть построил на посёлке для единоверцев.
...Замечу попутно - единственную в Донецке, а может быть, и в Донбассе...
Мы едем с Женей посмотреть на эти объекты. Рядом со школой - футбольное поле, где шальным снарядом средь бела дня убило двух учеников. Мечеть - вся в «царапинах» и «ссадинах» от осколочных боеприпасов. Ахметовская сталь идёт на починку стволов, ахметовские деньги - на закупку снарядов в братской Болгарии...
Шизофрения? У Ахметова - может быть, да, но не у Жени.
- Война всё расставляет по своим местам. Сразу ясно, хто друх, а хто врах, - характерным южнорусским говорком рассуждает он. - А хто так себе, ни то, ни друхое... нет, я понимаю тех, хто не пошёл воевать. Человеку может быть страшно. Я не осуждаю. Но уехать отсюда, а потом вернуться и чего-то требовать - не, это уже перебор.
«Север» был командиром отделения гранатомётчиков. Сейчас отдыхает. Усталость накапливается с каждым боем, никуда не денешься. Но есть и противоположное чувство: на гражданке уже никак, пока война не ушла. Дело даже не в том, что «пацаны стоят», а в том, что обстрелы продолжаются. Неловко перед земляками, перед самим собой... Зовут снова - командиром взвода огнемётчиков. Он пойдёт.
Другой ополченец - позывной «Балу», уроженец Макеевки, более категоричен:
- Когда прихожу в увольнение, сижу дома. С женой, с сынишкой. Дочка должна родиться вот-вот. Ненавижу ходить по гостям.
- Скучаешь?
- Ну, это само собой. Но не только. Ненавижу, когда меня спрашивают: а как там? Ну что ты меня спрашиваешь - возьми да и пойди сам! Ты такой же, как я - что тебе мешает?
...Такой же, да не такой. Прежде, чем стать ополченцем Балу, Лёша (назовём его так) прошёл путь, какой под силу не каждому. Он вырос в многодетной семье, но без мамы. Отчасти в детском доме. Работал, как Горький - где придётся. На стройке, в колбасном цеху, налаживал компьютерные сети... и читал. И занимался спортом. Даже в лютый мороз он ходит в тапочках на босу ногу - ему не бывает холодно. И постоянно шутит. Именно так, с шутки на шутку, он объясняет бойцам и как обращаться с оружием, и как сберечь себе жизнь в бою. Балу - лейтенант, командир взвода. Когда начались события Русской весны, он был в числе первых у здания Облгосадминистрации Донецка. В числе первых вступил в ополчение. Был практически везде - в аэропорту, в Иловайске, в Шахтёрске, в Марьинке и в Дебальцево... Очень хорошо помнит, как в Марьинке взрывом у него за спиной убило пятерых его товарищей, шедших за ним...
...Мы сидим с ним в кафе в центре Донецка, куда он вырвался из расположения. Дом рядом, но до дома не дойти - в тыловой жизни сплошная командирская бюрократия, а потом снова на «передок»... Балу рассказывает о буднях службы в Донецке и на фронте, пересыпая это неизвестными мне фактами истории Рима и Средних веков. Говорит, что неверующий, потому что видит противоречия в Ветхом и Новом заветах. «Знаешь, о чём думается под обстрелом? Меня вдруг осенило, как сократить потери энергии при электропередаче... нет, ты послушай!» Но тут же добавляет: «Хотя когда у тебя двенадцать-тринадцать часов непрерывного боя - у тебя уже состояние берсерка, тебе всё равно, что с тобой будет через мгновение». А уже через реплику - с восторгом цитирует своего пятилетнего сынишку - правда, в основном со слов преданной жены: «Представляешь, идут они мимо ментов, а у тех усиление, что ли - они с автоматами стоят. Так вот, малой проходит мимо них и эдак невзначай бросает им: а вот мой папа оружием не хвастается! Одной фразой убрал их, правда?»
И лицо счастливого папаши озаряется улыбкой, ну никак не сочетающейся с суровым камуфляжем...
Балу двадцать восемь лет. И службу он совмещает с учёбой в Донецкой юридической академии. На заочном, естественно. Почему именно там? - «Ты знаешь, как это интересно! Откуда вообще взялось государство, что нами движет в обществе... я ещё когда в колбасном цеху работал, поставил с приятелем эксперимент, в котором выяснил, что человек - абсолютно антисоциальное животное...»
Теперь подводит теоретическую базу под экспериментальные данные...
- И всё же, знаешь, глядя на собственного сына, вспоминая себя и своих друзей-сорванцов, я понял: заниматься я буду не этим. Когда закончится война, я буду детским психологом. С меня и так дети не слазят в любой компании - ни на кого не лезут, а на меня забираются все! И там сидят!
И добавляет:
- С детства начинается всё. Мне учёба давалась легко, а характер непоседливый, я начинал хулиганить. Меня выгоняли с уроков. Я шёл хулиганить на улицу. А знаешь, сколько ребят вокруг меня пошли на социальное дно, а могли жить по-человечески, если бы к ним было внимание в школе? И среди «укропов» полно тех, кого искалечили в детстве. Может, если б у нас была детская психология - не было бы сейчас этой войны...
...Поэтому теперь одновременно со службой Балу получает два высших образования - юриста и детского психолога.
Два образования получил и сослуживец Балу, капитан с позывным «Эстет». Но только до войны. Эстету чуть за сорок. Он из Ивано-Франковска. Учился и работал в «матери городов русских» - Киеве. Был врачом-хирургом, а второе образование получил, как и Балу, юридическое. А ещё изучал историю России, участвовал в военно-исторических реконструкциях. «Белую гвардию» Булгакова, кажется, может цитировать по памяти. Как и исторические работы Олеся Бузины. Убийство Бузины стало для Эстета почти что личным горем. «С тех пор, - говорит Эстет, - я понял: украинствующих перевоспитать невозможно. Мы долго верили, что можно пробудить в них что-то человеческое. Делали скидку на трудное детство. Но это не так. Кем бы они ни были, как только они стали украинцами, их надо убивать. Иначе мир от этого зла уже не избавить». Для Эстета различие между малороссом и украинцем - это в прямом смысле слова вопрос жизни и смерти. Он сам - малоросс. Его бывшая жена - украинка. С ней осталась его маленькая дочь... поэтому война для него не закончится, пока он не войдёт победителем в Киев, туда, где ему скажут «папа»...
...А пока в Донецке он исполняет свой двойной долг - воина и врача. Он был последним начальником Первого военного госпиталя в Донецке. Того самого, через который прошли сотни раненых ополченцев и гражданских - и десятки раненых «укропов», которых там лечили точно так же, как и своих. Убивать их Эстет готов только на поле боя... в отличие от известного бандеровского врача с типично украинской фамилией Чернов, хвалившегося перед камерами, что лично уморил не одного «сепара» на больничной койке...
Но есть у Эстета и третье служение. Понемногу, но неуклонно пишется кандидатская диссертация. Разумеется, по медицинским наукам. Разумеется, защита будет в Донецке.
Увы, Донецк стал меккой для военно-полевой хирургии.
- Да ты садись, а то в ноге - правды нет! - здоровый мужицкий гогот в две глотки.
Собеседники садятся за столик. Один - отложив на подоконник форменную ушанку, другой - привычным жестом отставив в сторону костыли.
Это Сергей. Уже без позывного. Хотя он по-прежнему служит, но, так сказать, на общественных началах. Он служит... военным водителем! Как ему удаётся без протеза выжимать и сцепление, газ - я спросить не решился все те четыре часа, что он вёз меня по донецким дорогам. Но решился спросить о другом. О том, о чём мне уже, собственно, рассказали его боевые товарищи. Автомобиль этот - его собственный. Потрёпанный и жизнью, и войной. Это практически всё, что осталось от неплохого бизнеса, вполне себе развивавшегося вплоть до весны 2014 года. И, может быть, жил бы этот бизнес и сейчас, и хозяин его ходил бы на обеих ногах, но... та весна стала моментом истины. Сергей перестал считать деньги. И силы. И время. Он просто кидал в топку борьбы всё, что у него было. На медикаменты, на материал для баррикад, на проезд, на патроны - на всё, что было нужно. В эту же топку он кинул, не задумываясь, и самого себя. Он был в Одессе, на том самом Куликовом поле, в последние дни апреля. Задержись он на пару дней - и оказался бы в горящем Доме профсоюзов...
Вернувшись в Донецк, он записался в ополчение. В котором состоит по сей день. На протез ему собирают который месяц из своих скудных денежных довольствий фронтовые друзья.
...А его собеседник - тот, что положил на подоконник ушанку и углубился в ноутбук - Михаил Андроник, позывной «Пит». Ноутбук, фотоаппарат и видеокамера - отныне его оружие. Он - лейтенант, военкор пресс-службы Народной милиции ДНР. Коренной петербуржец. Он только что вернулся из посёлка Спартак, это практически на линии фронта, но там всё ещё живут порядка семидесяти человек. Ездил он туда на сей раз по личному делу. Глубоко личному. Он отвозил туда своего кота.
- Я сейчас уеду на несколько дней, кормить его будет некому. А в городской квартире он сам себе ничего не добудет. А на Спартаке - друзья, обещали приютить.
- Наверное, - говорю, - военные, которых Вы встречали, и подумать не могли, с какой целью на сей раз военкор Андроник едет в посёлок Спартак! А вообще, Михаил, как Вы дошли до жизни такой?
- До войны кем только не работал, но большую часть времени менеджером - в продажах, аренде строительной техники и подобном-прочем, - говорит Михаил. - На Донбасс первый раз попал в августе 2014 года, в Луганск, в составе ополчения был там около месяца. Потом вернулся в Питер, но после увиденного безучастным уже не смог оставаться. Поехал снова. На этот раз в Донецк, там и служу до сих пор. С декабря 2014-го года начал снимать, учился. Благо учителей хватало, все известные журналисты, фотографы на Донбассе поработали. Потом была Углегорско-Дебальцевская операция, всё время там я находился в каких-нибудь подразделениях, в основном с Горловской бригадой. Снимал за всё это время для информационного агентства News-Front, для телекомпаний Russia Today, ВГТРК, Рен-ТВ и других. В 2015-2016 годах служил в батальоне «Патриот». С декабря 2017-го, когда была создана Пресс-служба Вооружённых сил ДНР, мне предложили поступить на службу военным корреспондентом. Отказываться было глупо. Эту должность я и занимаю по сей день. За это время сделал более шестисот репортажей. Из них более половины, - Михаил отхлебнул кофе, - непосредственно под огнем противника. С августа 2014-го - был абсолютно во всех горячих точках линии соприкосновения ДНР, от Широкино до Логвиново... параллельно учусь на филфаке Донецкого национального университета...
Я смотрю на Михаила. Совсем ещё молодой человек в белом свитере - эдакой питерский франт двадцать первого века... и вокруг, за другими столиками, сидят люди... и беседуют о своих делах... не подозревая, что ко всем их делам следует добавить определение: мирных.
Мы сидим в Кофе-хаузе у метро. Продолжаем разговор, начатый в Донецке. Тот же он, тот же я... и другой мир вокруг.
- Михаил, а как наша окружающая среда восприняла Ваш выбор?
- Родные скучают, первое время они не принимали мое решение, но это быстро прошло. Сейчас поддерживают и переживают, конечно. Друзей осталось не так много, только настоящие, всего несколько человек с которыми я поддерживаю связь. Но зато появилось огромное количество новых, по всему миру. Боевых товарищей. Питер люблю, очень скучаю по нему и часть каждого отпуска обязательно провожу дома, с родителями.
Друзей осталось не так много...
«Вы что там забыли?»
«Ты хоть оружие в руки брать не будешь?»
«Лишь бы не было войны...»
...С Праздником Вас, Михаил! С Праздником, таксист Александр! С Праздником, Север, Балу, Эстет! С Праздником, стоик Сергей! С Праздником, все, кто сейчас там. Все, кто им помогает. Все, кто хотя бы мысленно с ними. Но все мы - увы! - как сказал бы Довлатов, «горстка народа перед разведённым мостом».
Ну а всех остальных - дорогих россиян - нет, не с праздником вас. Не ваш день.
Кирилл Пшеничный, Донецк-Санкт-Петербург, специально для Русской народной линии
Вылет отменён. Донецк не принимает.
Ахметов против Ахметова: мечеть Ахать-Джами в посёлке Октябрьский
Лейтенант Андроник с трубкой практически Константина Симонова...
.jpg)
1. Re: Сыны Отечества?