Астафьев в борьбе с русским национализмом
В письмах Астафьева, собранных в пятнадцатом томе собрания сочинений, в посланиях нежданных-негаданных единомышленников ощущался демократический ...вернее, демонический... воровской переполох перед тогдашним всплеском русского национализма, в коем русскоязычной интеллигенции блазнился фашизм. Напомню, любовь к родной нации - вот суть русского национализма, вобравшего в себя национал-социалистические и православно-самодержавные (монархические, черносотенные) идеи.
Вчерашний пламенный подвижник русского национального возрождения Виктор Астафьев вышел на поле брани против русских националистов, - против Белова, Распутина, Проханова, Куняева, Личутина и других писателей, что вчера были его друзьями, ныне прослыли его врагами, чумой красно-коричневой. Вспоминая Христову заповедь, мол, не судите, да судимы не будете, упреждая редакцию журнала «Наш современник», чтобы не переходила на базарный ор и бабий визг, Виктор Петрович так волочит по кочкам братьев по литературному ремеслу, что пух и перья летят. Упаси Бог грядущим читателям судить о писателях девяностых годов прошлого века по Астафьевским оценкам...
«Дорогой мой Женя! [Носов] (...) Фашисты наши во главе с недоноском нашим Пащенко за меня взялись, но я отбиваюсь... Виктор Астафьев».[1]
«Дорогой Женя [Носов] (...) Взялись, Женя, и за меня товарищи коммунисты, руками крысиного зверолова Буйлова по наущению и под руководством писательского начальства и других защитников русского народа пишут всякую слякоть, но я не читаю, разумеется, ихних изданий и никогда не отвечаю, так домой звонят. (...) Этого Буйлова, защитника русского народа, по национальности мордвина, за сволочизм по существу выгнали из Хабаровска, а мы пригрели, и я прежде всех... (...) Виктор».[2]
После романа «Прокляты и убиты» Евгений Носов круто разошёлся со старинным другом, но поначалу мыслил в лад, тоже боролся с красно-коричневой чумой: «...Надо пробуждать человеческое, а не славянское. (...) Вот он (писатель Пётр Сальников. - А.Б,) и митингует, костерит демократию, пачкуется в какие-то заговорщические объединения, ездит на собрания каких-то спасателей русского народа, подобно Вале Распутину, которого как-то показали среди отчаянных головорезов вроде кагэбиста генерала Стерлигова, рядом с которым Валя сидел по правую руку. Впрочем, ты меня предупреждал, что ты сознательно не хочешь говорить ничего о политике, и ты, конечно, прав. Злоба - плохой спаситель для народа. Хватит уже крови и революций. Всё ведь просто: отдайте землю народу, отдайте. И народ напашет и насеет всем благополучия и сытости за пару лет. Кто бы к власти ни пришёл, кого бы мы ни тащили на престол - ничего не будет, если у народа не будет земли. Но, Валя (писатель Валентин Распутин. - А.Б,), видно, этого понять не хочет, ему слепит глаза смертная ненависть к евреям, потому он оказался в самых черных рядах заступников, готовых развязать гражданскую войну и новое смертоубийство, которое так рьяно накаркивает Проханов, Валин сподвижник. (...) Не понимаю, как можно сидеть рядом с Прохановым - этим авантюристом, недавним воспевателем милитаризма, киплинговского топота солдатских сапог по сопредельным странам, а ныне размахивающего православными хоругвями во имя даже не социализма, а оголтелого святошества.»[3]
Виктора Астафьева неожиданно взбесил VII съезд писателей России, где звучали речи подобные его нашумевшему письму Эйдельману, поскольку нынешний Астафьев в защиту Натана Яковлевича ответил бы вчерашнему Астафьеву похлеще изнеженного пушкиниста, круто посолив, крепко поперчив ответ лагерными матами.
«Дорогой Лёня! (...)Эмигранты на собрании держались хорошо, дружелюбно и как-то встречно расположено, гораздо дружней и расположенней было, чем на российском съезде писателей, где и писателей-то было раз-два и обчёлся, а остальное - шпана, возомнившая себя интеллигенцией, склонной ко глубокомыслию и идейной борьбе. Вот только с кем - не сказывает, и какие идеи - не поймёшь, ибо орёт, бедолага, рубахи рвёт и криво завязанный пуп царапает аль червивой бородёнкой трясёт, как некий Личутин из поморов, обалдевший оттого, что в «писатели вышел». (...) Ваш Виктор Астафьев»[4].
«Дорогой Саша! (Михайлов) (...) Если бы ты знал, как было противно на съезде писателей РСФСР, где, в отличие от тебя, Юра Бондарёв умереть готов был, но в начальстве остаться, понимал ведь, что он главный раздражитель шпаны этой, ан не сдаётся, да и только, а там современный идеолог и мыслитель Глушкова бубнит за Россию, Личутин бородёшкой трясёт так, что из неё рыбьи кости сыплются, - этот и вовсе не понимает, чего и зачем орёт, лишь бы заметну быть, лишь бы насладиться мстительно званием писателя, употребляя сие звание, в русской литературе почётное, на потеху и злобство шпане, которая и забыла, зачем она собралась на съезд.(...) В. Астафьев»[5].
«Дорогой Женя! (Носов) (...) Съезд, или то, что было названо съездом, был последним позорищем, достойным нашего времени и писателей, которые это позорище устроили. Раньше как-то незаметней было. А тут сивые, облезлые, старые неврастеники, ещё более пьяные и дурные, чем прежде, дёргаются, орут кто во что горазд, видя впереди одну жалкую цель, чтобы им остаться хоть в каком-то Союзе, возле хоть какой-то кормушки. О-о, Господи! Более жалкого зрелища я, кажется, ещё не видел в своей жизни. Даже в пятидесятых годах, будучи на колхозном отчётно-выборном собрании, которое отчего-то проводилось весной и отчитывался однорукий председатель, а, опившиеся поганой браги с «колобком» и настоем табака, колхозники орали что попало, блевали себе под ноги, и дело кончилось тем, что отчаявшийся председатель тоже напился до бесчувствия и ушел в одной майке в родные поля, уснул на поле, и родной сын его, пахавший на тракторе, зарезал и запахал его плугом. (В письме безсострадательное обличение родного русского народа, когда случайное выдаётся за типичное. - А.Б.) Даже тогда я не испытал такого горя, беспросветности в душе и отчаяния от беспомощности. Наверное, молод ещё был и конца своего и нашего не видел и не ощущал... (...) Обнимаю - Виктор»[6].
С громогласного съезда, где делегаты принародно обвинили тогдашнюю власть в геноциде русского народа, Астафьев ополчился на патриотизм в писательском мире.
«Здравствуй, Валентин! [Сорокин] Очень хорошо написал ты об Иване Акулове! Вот бы тебе и заниматься делом, какое Бог определил, так нет, давно поражённый зудом вождизма, лезешь ты на все трибуны, и трясёшь своими седыми патлами, брызгаешь слюной, защищая какую-то, мне неведомую Россию и какой-то, совершенно мне неведомый народ. Уж не гостиницу ли одноименную с её населением обороняешь ты? (...) Кланяюсь, Виктор Петрович»[7].
Добродушен ответ Валентина Сорокина, где преклонение перед Астафьевским талантом, жалостливая любовь к народному писателю, и ненависть к врагам православного Русского Царства.
С неизменным почтением пишет Астафьеву и Александр Михайлов, хотя и настойчиво критикует взгляды писателя на русский народ, державу, на патриотическое движение в России: «...Вот ты тоже про фашистов заговорил вслед за некоторыми писателями-демократами. Виктор, если бы они были главной опасностью - эти шуты гороховые со свастикой! Да это не в нашей природе, никогда на Руси фашизм не пройдёт, если демократы своим воровством повальным и продажностью, презрением к народу сами не приведут их к власти. Ты обратил внимание, как нынешние политиканы, которым, ради собственных амбиций и корысти, плевать на Россию, вдруг заговорили о патриотизме, прибавив к нему эпитет «просвещённый»? (...) Нет, Витя, не вижу я просвета для России, для народа, пока эти оборотни у власти. (...) Ал. Михайлов».[8]
Виктор Астафьев, браня державных писателей, порой, может, и заслуженно, смолкает, когда речь заходит о тогдашних властителях дум; о сем и напоминает Александр Михайлов, что долгие годы переписывался с Виктором Петровичем, даже и расходясь во взглядах на русский народ и российских писателей: «Дорогой Виктор! (...) Ты посмотри на писателей-царедворцев, которые шьются возле Ельцина и правят бал. Черниченко - любимый герой телеэкрана - на втором месте после Жириновского. Разве по лицу не видно, что это больной человек? Это он 3 октября 1993 года призывал по радио «Раздавить гадину!» Нуйкин! Прозелит. Ястреб. Демократ № 2 после Новодворской. Брызжет злобой и отравленной слюной. Он и Алла Гербер (лучше бы - Цербер) заседают в Думе? Стукач Савельев (знаешь такого поэта?) вместе с Оскоцким (знаешь такого критика?) руководят то ли Содружеством, то ли Союзом писателей-демократов... Визжит на встречах с Ельциным Мариэтта Чудакова, просит вернуть старухам «гробовые деньги», тогда, мол, дорогой Б. Н., они проголосуют за вас на президентских выборах. Да до этого он в вытрезвитель попадёт! (...) Есть и среди нашего брата старики, которые легко приспосабливаются. Вот «фронтовая корреспондентка «ЛГ» Ришина (это я так назвал её в печати, когда она писала злобные донесения с фронта борьбы за имущество между двумя Союзами писателей) «наводит» тебя на Гранина, а я, после его вертуханий, уже не могу читать этого господина. Почему? Да потому, что видел, как он чуть ли не в обнимку позировал на телевидении с последним секретарем Ленинградского обкома партии Гидасповым, через год, вместе с Г. Баклановым и Шатровым, тиснули в «Московских новостях» верноподданническую статейку на тему «Руки прочь от Горбачева», а ещё через год написал холуйскую рецензию на антигорбачевскую книгу Ельцина, за что был удостоен звания Героя Соцтруда и введён в президентский совет. После этого - что он ни напиши, я уже ничему не поверю. Все будет ложь. (...)Поначалу-то думал: напишу-ка я своему другу открытое письмо через «ЛГ», конечно, постарался бы написать его иначе, в ином ключе, да потом рассудил, что меня туда и на порог с таким письмом не пустят. Я знаю, какую роль в редакции газеты играет Ришина (знаю по фактам) - самая яростная русофобка.(...) Ал. Михайлов[9].»
«Наш современник» и «Римское обращение» писателей
Побег Астафьева из русофильского лагеря выразился в его публичном и шумном разрыве с журналом «Наш современник», некогда прославившим енисейского сочинителя на весь белый свет; впрочем, и Астафьев, как и другие деревенщики, в те лета творили славу журналу. О этом подробно описано в ранее поминутом очерке главного редактора журнала Станислава Куняева «И пропал казак...», а очерк двенадцатой главой вошёл в книгу «Поэзия. Судьба. Россия».
В первой части автор с любовным знанием живописует народный и природный мир, запечатлённый в произведениях Астафьева: «Вот так вошла в мою жизнь проза Виктора Астафьева. Было это аж тридцать лет тому назад. Много с той поры по таежным вискам воды утекло. Пора подбивать бабки, пока мы еще в здравом уме и в твердой памяти. ...Позже я почувствовал себя обязанным помочь Виктору Петровичу, когда свора еврейских журналистов набросилась на него, как шавки на медведя, после его разборки с Натаном Эйдельманом...[10]»
Вспомнив дружеские встречи с Виктором Петровичем, вспомнив дружеские письма, Станислав Куняев пишет с горечью: «Однако на рубеже девяностых с Виктором Петровичем исподволь стали происходить поначалу необъяснимые перемены. Весной 1990 года, через несколько месяцев после своего прихода в "Наш современник" я неожиданно получил из Красноярска неприятно поразившее меня письмо. "Дорогой Станислав! Еще осенью узнав, что Евгений Иванович Носов, мой друг и брат, выходит из редколлегии "Нашего современника", решил выйти и я. (...) Я перехожу в журнал, более соответствующий моему возрасту, и к редактору, с которым меня связывает давняя взаимная симпатия, - в "Новый мир"..." думаю, что дело здесь было не в Залыгине, а в том, что я ввел в редколлегию журнала нескольких близких мне людей (В. Кожинова, И. Шафаревича, Ю. Кузнецова, В. Бондаренко, А. Проханова), к творчеству и направлению мыслей которых Виктор Петрович, чувствующий, что "демократы" одолевают, начал относиться с осторожностью. Вскоре в еженедельнике "Аргументы и факты" Астафьев сказал нечто резкое и несправедливое по поводу "Нашего современника": "Я все время мягко и прямо говорю "Нашему современнику": ребята, не делайте из второй половины журнала подворотню... Быть может, с этого и началось у меня охлаждение к журналу.»[11]
Станислав Куняев, будучи и редактором «Нашего современника», и поклонником Астафьевской прозы, пытался образумить беглеца, вернуть в журнал: «Виктор Петрович... я тебя считаю и всегда считал самым значительным писателем со времен, как прочитал "Царь-рыбу" и "Последний поклон", я сам писал об этом, сам безо всякой дипломатии защищал твое имя после яростной кампании против тебя, развязанной Эйдельманом и прочими... Так что забудем о всяких "подворотнях" и сплотимся перед грядущими суровыми временами.» [12]
В ответ на письмо Астафьев властно потребовал вывести его из редколлегии журнала «Наш современник»... Но и после сего Станислав Куняев ещё не терял надежды вернуть мятежного писателя в «Наш современник»: «В очередной раз мы встречались с Виктором Петровичем на VII съезде писателей России. «Виктор Петрович! - набросился я на него с места в карьер. - В этом году журнал опубликовал обращение к народу патриарха Тихона, несколько самых ярких речей Столыпина, главы из "Народной монархии" Ивана Солоневича, две прекрасных статьи Валентина Распутина, "Шестую монархию" Игоря Шафаревича о власти жёлтой прессы, изумительное исследование Юрия Бородая "Нужен ли православным протестантский капитализм?" А Ксения Мяло - размышления о немцах Поволжья - в защиту русских! Мы засыпаны благодарными письмами после этой статьи! Как же можно после этого говорить о том, что наша публицистика - "подворотня"?!»[13]
Увы, безпроклыми оказались все попытки Куняева и писателей «деревенщиков» вразумить вчерашнего черносотенца, ныне впавшего в лукавый либерализм; оставалось лишь гадать о причинах столь крутого идейного поворота: «Мои друзья по-разному разгадывали загадку Астафьева, - писал Станислав Куняев в очерке «И пропал казак...». - Что случилось? Почему? Но на такие мои вопросы Василий Белов отворачивался, скрипел зубами, досадливо махал рукой. Валентин Курбатов размышлял о сложности и противоречивости писательского таланта. Кто-то из друзей бормотал: "Да нет, это все случайное, наносное, он ещё опомнится, вернётся к нам". И лишь помор Личутин, сверля собеседника маленькими глазками-буравчиками, был неизменно беспощаден: «Я ему, когда прочитал "Печальный детектив", однажды прямо сказал: "Виктор Петрович, а за что Вы так не любите русский народ?" Валентин Распутин, для которого разрыв с Астафьевым был, наверное, куда мучительнее, чем для Личутина, однажды с трудом, как бы нехотя, высказал такую мысль: «Он же детдомовец, шпана, а в ихней среде жестокости много. Они слабого, как правило, добивают. Вот советская власть ослабела, и Астафьев, как бы обидевшийся на неё за то, что она его оставила, бросился добивать ее по законам детдомовской стаи...» (...) Обида отпрыска из раскулаченной семьи? Психология детдомовского люмпена? Соблазн Нобелевской премии? Застарелый комплекс неполноценности? (...) А может быть, все обстоит куда проще и куда банальнее? При советской власти, увенчанный всеми мыслимыми орденами и премиями, трёх и четырёхтомниками, баснословными гонорарами и обкомовскими квартирами, "кавалер Гертруды" Виктор Петрович с удовлетворением держался за неё родимую... (...) Как только советская власть закачалась, Виктор Петрович закручинился: на кого в случае её крушения надеяться, от кого получать ордена, премии и прочие льготы, к которым он так привык. И первую ставку Астафьев сделал на новую возникающую силу русских националистов. Отсюда и отчаянная храбрость в переписке с Эйдельманом, и перепалка с грузинами и, наконец, прямая поддержка "Памяти", растущей тогда, как на дрожжах. Но вскоре стало ясно писателю, что не на ту лошадку поставил, что никогда русским националистам не властвовать в России, и пришлось Виктору Петровичу давать задний ход и начиная с 1989 года постепенно разыгрывать еврейско-демократическую карту.»[14]
И в сем мудром решении Астафьев, как смекнули русские националисты, утвердился на встрече красных писателей с литераторами Русского Зарубежья, коя случилась в октябре 1990 года в Риме. В ходе встречи прошла конференция представителей советской и эмигрантской творческой интеллигенции «Национальные вопросы в СССР: обновление или гражданская война?». И хотя обозначены были затейщики и покровители конференции - газета «Комсомольская правда» и журнал «Континент», - в реальности же, как писалось в русских газетах, то была основательно продуманная, дорогостоящая акция, разработанная в западных спецслужбах и в кабинете члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева, главного идеолога, архитектора сокрушения Красной Российской Империи. По завершении встречи творческая интеллигенция подписала документ, вошедший в мировую историю, как Римское обращение, где подписавшие заживо хоронили Российскую Империю, впрочем, уже обречённую на мучительную, насильственную гибель. Интеллигенты повелевали вождям грядущего россиянского государства избавиться от пороков Империи зла: от «имперского тоталитарного мышления, от применения насилия, от угнетения национальных меньшинств». Среди подписавших Римское обращение рядом с Иосифом Бродским, Анатолием Стреляным, Эрнстом Неизвестным, Григорием Баклановым, Владимиром Буковским и прочими тогдашними прозападными либералами оказались ...видимо, по недомыслию... и русофилы Солоухин и Крупин. Бог весть, о чём думал Залыгин, подписывая Римское обращение, Астафьев же, похоже, вполне осознано подмахнул бумагу, поскольку люто возненавидел горячо любившую его Красную Империю.
Смысл зловещего римского фарса разгадала писательница Татьяна Михайловна Глушкова, и её страстное, обличительное слово на VII съезде писателей России прозвучало, как отповедь врагам Государства Российского и покаянный поклон народу русскому: «"Римское обращение" демонстрирует такое отношение к нашей стране, которое до сих пор было свойственно только её врагам, только клеветникам и злопыхателям России.(...) И да будет стыдно тем, кто клевещет на русский народ, намекая с прозрачностью на имперское господство русских над другими нациями в СССР![15]»
«Письмо к народу», «Письмо 42-х «Раздавите гадину» и расстрел народных избранников
Вскоре после громкого писательского съезда, а вернее 23 июля 1991 года, в газете «Советская Россия» увидело свет знаменитое «Слово к народу», где русские политики и русские писатели Юрий Бондарев, Александр Проханов, Валентин Распутин выступили за сохранение государства, поскольку в случае его крушения под обломками погибнут миллионы соотечественников. Так оно и вышло потом...
«Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие, - говорилось в «Письме к народу». - Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей? <...> Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырёх углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью. Неужели допустим вторично за этот век гражданский раздор и войну, снова кинем себя в жестокие, не нами запущенные жернова, где перетрутся кости народа, переломится становой хребет России?..[16]»
Письмо в либеральной печати стали рассматривать как идейную основу августовского дворцового заговора, тем более среди подписавших оказались трое - Валентин Варенников, Василий Стародубцев и Александр Тизяков - которые потом проходили по делу Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). В лихие девяностые авторы «Письма к народу» обвиняли Бориса Ельцина, Михаила Горбачёва в том, что при их попустительстве, а вернее, тайном сговоре с враждебным Западом, страна превращается в сырьевую колонию Европы и Америки, что межнациональные и бандитские разборки, криминальный беспредел, пьянство и наркомания, голод и холод, тоска и отчаянье от беспросветной жизни уносят тысячи человеческих жизней.
«Письмо к народу» породило истерику среди властвующих либералов, проклинающих тех, кто подписал сие имперское послание. Виктор Астафьев немедля дал интервью телевизионной программе "Вести": «Лицемерие, которое в общем-то свет не видел... обращаются с грязными руками... они, вчерашние коммунисты, разоряли, унижали, расстреливали... старая коммунистическая демагогия... не верьте ни единому слову... это голый обман... коммунисты, компартия наша на ладан дышит... попытка защитить тонущий корабль... наглость от имени народа говорить. От имени народа может говорить избранный народом президент. Это "Слово" рассчитано на тёмную силу, которая есть в любом государстве... я не хочу сейчас давать оценку поступку Бондарева и Распутина, пусть это останется на их совести... [Валентин Распутин] ставит подписи под самыми черными документами...» Напомним, ещё вчера Распутин и Бондарев были заветными друзьями Астафьева, а ныне стали врагами; и Виктор Петрович упрекал Ельцина в мягкотелости по отношению к врагам, пугая кровавым русским бунтом: «Если президент и его правительство будут и дальше действовать уговорами, увещеваниями, анкетами, восторжествует самая оголтелая, самая тёмная сила. И заговорит она пулемётами, танками, колючей проволокой».
Президент внял упрёкам и, вдохновлённый «Письмом 42-х. «Раздавите гадину», из танковых пушек расстрелял «Белый дом», где помещался Верховный Совет России, - расправился с народными избранниками, а заодно и с русскими националистами. Так возжелали вдохновители жестокой расправы, ярые антисоветчики, при советской власти издаваемые многомилионными тиражами, получающие великие гонорары и великие премии, а попутно ордена и медали. Вот они великие гуманисты, возжаждавшие народной крови: Алесь Адамович, Анатолий Ананьев, Артём Анфиногенов, Виктор Астафьев, Белла Ахмадулина, Григорий Бакланов, Зорий Балаян, Татьяна Бек, Александр Борщаговский, Василь Быков, Борис Васильев, Александр Гельман, Даниил Гранин, Андрей Дементьев, Юрий Давыдов, Даниил Данин, Михаил Дудин, Александр Иванов, Эдмунд Иодковский, Римма Казакова, Сергей Каледин, Юрий Карякин, Яков Костюковский, Татьяна Кузовлёва, Александр Кушнер, Юрий Левитанский, Дмитрий Лихачёв, Юрий Нагибин, Андрей Нуйкин, Булат Окуджава, Валентин Оскоцкий, Григорий Поженян, Анатолий Приставкин, Лев Разгон, Александр Рекемчук, Роберт Рождественский, Владимир Савельев,Василий Селюнин, Юрий Черниченко, Андрей Чернов, Мариэтта Чудакова, Михаил Чулаки. Прости им, Господи, не ведали, что творили; да иные, может, и раскаялись, покаялись, а Бог милостив не по грехам нашим...
Противники политических насилий, призывающие казнить русских патриотов, писали в пламенном послании: «Эти тупые негодяи (Георгий Свиридов, Леонид Леонов, Василий Белов, Валентин Распутин, Владимир Личутин, Александр Проханов и другие русофилы - А.Б.), уважают только силу. Так не пора ли её продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?![17]»
Позже «писатель Василий Аксёнов похвалялся: «Этих сволочей (русских националистов. - А.Б.) надо было стрелять. Если бы я был в Москве, то тоже подписал бы это письмо в „Известиях"». В связи с этим заместитель главного редактора «Независимой Газеты» Виктория Шохина 3 октября 2003 года, осуждая роспуск парламента, выразила со страниц этого издания недоумение, как это «всем этим писателям-демократам, объявляющими себя противниками смертной казни», «гуманистам», «пришёлся по душе расстрел без суда и следствия». Она отметила, что «их собственное правосознание безнадёжно застряло на первобытном уровне[18]».
«Политик Сергей Глазьев, будучи министром внешнеэкономических связей России, в 1993 году в знак протеста против роспуска Верховного Совета подал в отставку с заявлением: «Нельзя обелить преступников и палачей... Даже те, опозорившие себя надолго, деятели нашей культуры, которые подписали это, как вы его назвали, расстрельное письмо 42-х, и они, я думаю, понимают, что перечеркнули всё доброе и светлое, что создано было ими раньше[19]».
И верно, уже не хочется слушать слащаво приторные песенки Окуджавы; чуешь подпольный смысл зова «возьмёмся за руки друзья», где друзья, похоже, - доморощенные русоненавистники из «рассеянного народа» и шустрые шабесгои[20] - Иваны, не помнящие родства, без Бога и царя в голове. «После подписания письма и интервью, в котором Булат Окуджава одобрил применение силы против Белого дома, на концерте поэта в Минске прекрасный артист Владимир Гостюхин - человек умеренно-патриотических убеждений - публично сломал и истоптал ногами пластинку его песен»[21]. По словам социолога Бориса Кагарлицкого, «слушать песни Окуджавы про „комиссаров в пыльных шлемах" после его заявлений о том, что ему не жалко безоружных людей, погибших в Белом доме, как-то не хочется[22]».
Диакон Владимир Василик в статье «Письмо 42-х или о «мастерах культуры» писал: «После расстрела законно избранного Российского парламента было опубликовано письмо 42 видных деятелей культуры с полным одобрением всего совершившегося. Знаменателен был сам заголовок письма - «Раздавить гадину». В своё время этот призыв, обращённый против Католической церкви, провозгласил «дьявол во плоти» Вольтер, и, вняв ему, революционная Франция в годы террора казнила тысячи католических священников и десятки тысяч мирян. Позднее этот лозунг звучал и в 1917 году, и в 1937-м, когда расстреливали «врагов народа». (...) Как это было, вспоминал Александр Проханов: ворвавшиеся в редакцию газеты «День» бойцы ОМОНа избивали журналистов, глумливо расклеивали портреты Гитлера и кричали «фашисты». Всё в духе авторов письма, назвавших фашистами защитников законной конституционной власти, своих же соотечественников, среди которых были ветераны Великой Отечественной войны, проливавшие кровь в борьбе с фашизмом. (...) Даже бывшие диссиденты, такие как Андрей Синявский и Владимир Максимов, поступили совершенно неожиданно. Они публично призвали Ельцина после всего совершенного им уйти из власти, отправиться в монастырь и замаливать грехи[23]».
Среди вдохновителей расстрела народных избранников, а заодно и всех видных русских националистов, увы, оказался и недавний русофил Астафьев. Виктор Лихоносов, писатель лирический, чурался идейной брани, но и тот встревожился за Астафьева, когда почитал его роман о войне, когда узнал о сожалении писателя, что советская страна не сдала фашистам Ленинград, когда увидел Астафьевскую подпись под «расстрельным» письмом «Раздавите гадину», где гуманная русскоязычная интеллигенция в октябре девяносто третьего велела власти утопить в крови русское сопротивление. «Что с тобой случилось, Виктор Петрович? - вопрошал Виктор Лихоносов. - Прости, но я думаю, виновато твоё безбожие. Ты в Бога веришь литературно, как-то от ума, хотя ты в своей жизни страдал столько, что душа твоя только в Боге могла бы и успокоиться. Отсюда твоя постоянная остервенелость (да ещё у Б. Можаева), какая-то несвойственная русскому большому писателю страсть казнить всё по-большевистски и обретённая под шумок славы привычка вещать, ничего уже не говорить в простоте. А только для народа, для переворота системы, мессиански[24]».
«Когда сатанинский план ельцинского режима закончился кровопролитием 3-4 октября [1993 года], - вспоминал Станислав Куняев, - когда Василий Белов и я (...) укрывались от пуль спецназа в Останкино, когда на другой день танковые пушки наемников, которым Гайдар заплатил фантастические гонорары за расстрел парламента, послали первые снаряды в окна Верховного Совета, наш детдомовец по телефону (!) из Красноярска передал в "Литгазету" проклятия несчётным жертвам октябрьской бойни. "Большевистские стервятники все же пустили ещё раз кровь русскому народу...» (...) Рвение его (Астафьева - А.Б.) хорошо поощрялось новой властью. То и дело он возникал на телевидении, откуда совершенно исчезли Распутин, Белов, Бондарев, Алексеев, Проскурин. Все чаще и чаще его фамилия мелькала в числе лауреатов, получивших государственные и президентские премии, и всевозможные "триумфы", и "букеры", и "антибукеры", и "тэффи", и ордена нового режима!.. (...) [К сему] наш неудавшийся нобелевский лауреат получил от президента аж целых два миллиарда рублей на издание 15-томного (!) собрания своих сочинений.[25]»
Эдуард Володин, давно уж почивший, известный русский философ, публицист, проповедник православно-самодержавного, имперского устроения Русской Земли, писал в статье «Иудино время»: «Суета вокруг Виктора Астафьева заставила вспомнить его последние подвиги, художества и достижения. Без всякого сомнения, талантливый писатель, автор "Царь-рыбы", "Пастуха и пастушки", "Оды русскому огороду", ставших достоянием нашего национального самосознания, он вместе с горбачевской перестройкой резко поменял позиции и применительно к подлости заверещал о вечном пьянстве и рабской душе русского народа, о семидесятилетнем рабстве, о благой вести, возвещённой в августе 1991 года с танка Ельциным. (...) Такой кульбит, вполне ожидаемый людьми, близко знавшими В. Астафьева, не был сразу по достоинству оценён "демократами" и их апрелевской литературной обслугой и все старания старого человека показать себя своим среди своих "демократов" воспринимались ими с прохладным недоверием. Но пришёл звёздный час к "прозревшему" литератору! Перед кровавыми событиями 1993 года Б. Окуджава, Р. Казакова и ещё полсотни им подобных написали открытое письмо Ельцину с призывом потопить в крови "красно-коричневых". Все фамилии были напечатаны в алфавитном порядке, но на последнем месте стояла фамилия В. Астафьева. Его приняли, наконец, в свои ряды, но и указали на место, где ему быть положено»[26].
Шолохов, Солженицын, Астафьев
Виктор Астафьев то материт свой подлый и пьяный народишко, погрязший в рабстве ...поговаривали, материт из любви и боли... то русская натура своё берёт, и писатель по-сыновьи переживает за родной народ и за тех народных выходцев, что духовным подвижничеством, ратным подвигом, трудом и творчеством достойно послужили родному Отечеству. В сем смысле показательно отношение писателя к роману Михаила Шолохова «Тихий Дон»: почтение - сомнение - вновь почтение... Астафьева, как и Солженицына, похоже, раздражала рьяная приверженность Шолохова к сталинскому социализму... Когда речь заходила о романе «Тихий Дон», сомневался или не сомневался Виктор Петрович в авторстве Шолохова, я не ведаю, не зрел верных ссылок: но Астафьев и не спорил с Солженицыным, когда тот публично соглашался с тем, что «шибкий комиссар» снял сумку с убиенного белого офицера Фёдора Крюкова, где и таилась великая рукопись.. Возможно, потому и не спорил, что, как и Распутин, боготворил беглеца, возносил в гении, а Шолохов откровенно, печатно бранил книги Солженицына.
В предисловии для книги Д.[27] «Стремя «Тихого Дона», изданной за рубежом (Париж: ИМКА-Пресс, 1974), Солженицын писал: «Книга удалась такой художественной силы, - объяснял свою позицию Солженицын, - которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, - но лучший первый том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927 году; через год же за первым томом был готов и великолепный второй; и даже менее года за вторым подан и третий, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда - несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп». Книжица анонимной писательницы тут же и утонула бы в книжных развалах, если бы не предисловие Солженицына, который пренебрёг тем, что суровая сталинская комиссия под руководством Серафимовича уже однажды основательно изучила рукопись «Тихого Дона», принародно признала авторство Шолохова, развеяла миф о белом офицере или белом литераторе Фёдоре Крюкове.
Впрочем, сомнения в том, что именно Шолохов сочинил сей гениальный роман, выразил и Владимир Солоухин, откровенный русский националист монархического толка; а что уж толковать про либеральных беллетристов. Владимир Бушин, вечно бушующий, лихо лупящий и своих и чужих, однажды написал: «...Евтушенко уверял, что образы большевиков в "Тихом Доне" "написал кто-то другой, а не Шолохов". Сам же он. "может быть, под страхом ареста совершил однажды преступление против нравственности". Вы подумайте: шестидесятилетняя вышедшая в тираж шлюшка толкует о нравственности! Далее речь шла о том что Шолохов не только плагиатор, душитель нравственности, но, естественно, еще и антисемит»[28].
Но всё же более громогласно развенчивал Шолохова Солженицын... «А все дело было в личном конфликте двух писателей, - писал некий очевидец. - Вернувшись в пятидесятые годы из ссылки, Солженицын чуть ли не первым делом отправил Шолохову письмо, в котором назвал его великим писателем. Но потом «великий писатель» отрицательно отозвался о романе Солженицына «Один день Ивана Денисовича», за который тому собирались присудить почётную Ленинскую премию (Шолохов уже успел получить такую же за «Поднятую целину»). К мнению Шолохова прислушались, и премию не дали. Вот Солженицын и вернул «писательский должок»: своим весом нобелевского лауреата поддержал легковесное мнение никому не известного «писателя Д.». (...) Известны и ответные (...) нападки Шолохова на Солженицына: «Человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 31-го года и последующих лет, принесёт огромную опасность всем читателям, и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек...» - так писал Шолохов в Союз Писателей по поводу романа «В круге первом», с предложением (...) Солженицына из Союза исключить...»[29]
В 1970 году писательское письмо против Александра Солженицына подписали многие именитые литераторы, но Астафьев, будучи членом правления Союза писателей СССР, не поставил подпись под сим посланием, но, вроде бы, письменно выразил возмущение травлей новоявленного гения, коего Распутин поначалу сравнивал с Достоевским: «"Не довелось мне читать его романов - не люблю я читать и думать под одеялом, - унизительно это для бывшего солдата и русского литератора, но и то, что я читал напечатанное в журнале, особенно «Матренин двор» - убедило меня в том, что Солженицын - дарование большое, редкостное, а его взашей вытолкали из членов Союза и намек дают, чтобы он вообще из «дома нашего» убирался. А мы сидим и трем в носу, делаем вид, будто и не понимаем вовсе, что это нас припугнуть хотят, ворчим по зауголкам, митингуем в домашнем кругу. Стыд-то какой!..»[30] Но вышел казус: как говорил Астафьев, послание из архива Союза писателей исчезло, в чем он самолично убедился...
Повторю говоренное: если для Шолохова Солженицын был враг русского народа, предатель Родины, то Виктор Астафьев, подобно Валентину Распутину, высоко оценивал роль Солженицына в судьбе России на историческом изломе, верил в его могучий художественный талант: «В письме 1962 года к критику А. Н. Макарову Астафьев сообщает: "Сегодня прочёл Солженицына в "Новом мире". Потрясён. Радуюсь. За литературу нашу радуюсь, за народ наш талантливый и терпеливый. (...) Эка невидаль - бьют! Солженицына вон как бьют, а он отстаивает своё право называться человеком (...), которому и без того выпала доля мученика в жизни и в литературе...»[31]
И Александр Исаевич взаимообразно восхищался и духом, и талантом енисейского писателя. Доктор филологических наук, профессор Нелли Щедрина в книге "Красное колесо" А. Солженицына и русская историческая проза второй половины ХХ века" восторженно восклицает: «...И Солженицын, и Астафьев были истинно национальными писателями. Они исповедовали свободу в жизни и в творчестве, их называли праведниками, совестью, светом России...»[32] После эдаких величаний, вроде, и грех не причислить писателей к лику святых, что за Христа Бога и православную Россию обрели мученические венцы...
Хотя... хотя вот что писал русский эмигрант Зиновьев литературному критику Бушину: «Прочитал Вашу рецензию на книгу Окуджавы. Получил огромное удовольствие как от литературного произведения. Вот в таком духе написать бы целую книгу о писателях, раздутых на Западе и навязанных России в качестве "гениев"! Я имею в виду Солженицына, Аксенова, Войновича и многих других. В конце концов должен же кто-то сказать, что все эти короли на самом деле голые... С огромным наслаждением прочитал Ваши последние работы. Думаю Ваша критика Солженицына особенно важна... Александр Зиновьев[33]»
Летом 1994 года, спустя почти четверть века, Солженицын, вернувшись в Россию, заедет в Овсянку, крепко обнимет Астафьева за то, что тот возлюбил правду... После встречи с Солженицыным Астафьев признавался в письме к Валентину Курбатову: «...Беседа полноправная, с полуслова понимали друг друга, разночтений не было - великий муж Александр Исаевич, великий! С ним общаться нелегко, ответственно, но интересно и, надеюсь, взаимообогащающе...».
Сомнение Солженицына по поводу написания молодым Шолоховым «Тихого Дона», если и коснулось астафьевской души, то и быстро развеялись; а вот неприязнь к личности красного казака долго томила душу. «Виктор Петрович! (...) Доклад Ваш хорош, но меня удивляет следующее: Вы будто бы поверили наконец-то в авторство Шолохова, так как Колодный нашёл его рукописи «Тихого Дона». Похоже, что и Солженицын после этого оставил свои бредовые утверждения, что великую книгу века написал не Шолохов, а Крюков. Виктор Петрович! Ведь не надо быть великим писателем, а просто хорошим читателем, чтобы, зная «Донские рассказы» и «Лазоревую степь», чуть-чуть очерки Крюкова, и тени сомнения не возникло в авторстве Шолохова. (...) И не Шолохов был лакировщиком, стараясь даже рябинки на лице своих героев не выпячивать, а делать их симпатичными. Конечно же, это образное выражение, и Вы вдруг делаете из этого вывод, что-де Шолохов - лакировщик. Побойтесь Бога, Виктор Петрович! Да неужто Вы так не понимаете Шолохова? Не верю в это! И не хочу Вас на сотнях примеров переубеждать. Вы с ненавистью пишете о выступлениях Шолохова на самых высоких форумах. Да, из-за его коммунистической убежденности были и выступления, которые и я не всегда разделял, но Вы как-то забыли, что именно Шолохов ПЕРВЫМ выступил в защиту Байкала, сибирского кедра, потребовал увеличения писательских гонораров, написал письмо в ЦК КПСС о еврейском беспределе в уничтожении русской культуры, литературы. Это фактически он убрал в Канаду Яковлева после публикации его мерзкой статьи. Волею случая я в эти дни оказался в Москве у своего друга и наставника Ильи Глазунова, где обсуждалось письмо против Яковлева и состав делегации, которая вылетела к Шолохову... (...) Ваш Куликов.»[34]
Одолев идеологическую неприязнь, Астафьев всё же повеличал роман Шолохова «Тихий Дон»: «Дорогой Олег! (Хомяков)(...) Есть великая книга «Тихий Дон», и автор её - молодой русский мужик - Шолохов Михаил Александрович. До книги этой не взошла ни одна литература двадцатого века, а любовь такую не скоро кому-либо удастся сотворить на бумаге, ибо она-то и есть главная мощь, и трагедия русской нации, и краса её, и погибель. Евреи отчего набросились на это творение - величайшее творение века! - ты прав: оттого, что ничего подобного они создать не могут и ещё долго не смогут, ибо выносили много отдельных трагедий и страданий, но трагедию нации своей им не дано было выносить и разродиться ею, потому как нация была раздроблена, разъединена на части и пока ещё нацией себя не осознала. Только поэтому они хватают любого своего художника - от Фейхтвангера до Гроссмана, от Мандельштама и до Бродского - и поскорее объявляют его гением, а творения его - гениальными. Хочется - вот и торопятся, ведь «Жизнь и судьбу» - роман, ещё сырой, незавершённый по всем «разделам», без крупных общечеловеческих характеров, без глобальных проблем и судеб, - поспешили объявить выше «Войны и мира», а уж «Тихому Дону» и делать нечего, рядом не лежать. (...)Евреи устанут и переключатся с Шолохова обличать другую величину, например, Льва Толстого! - ведь чем огромней величина, тем они вроде бы храбрее выглядят при нападении на неё.(...) В.Астафьев».[35]
Астафьев и Ельцин
На моей памяти, пожилой мужик прихварывал, а помереть не мог, работа не давала; до девяносто пяти лет срочная работа держала - плотник же, нарасхват: внуку, свату, брату - всем надо избы срубить со стайками и банями, а потом сподобиться и возвести храм сосновый... Астафьев, мужик усидчивый, славился редкостным писательским трудолюбием; и может, потому Спас и даровал изрядный век мужику, раненному, контуженному, вдосталь хлебнувшего фронтового лиха, чтобы мужик, вспахав, заборонив и засеяв поле живым словом, собрал и щедрый урожай, а говоря проще, завершил труды над пятнадцатью книгами.
На исходе Овсянкинских чтений писательской братии и вручили роскошно изданное собрание сочинений Виктора Астафьева в пятнадцати томах. О ту лихую, голодную пору для иного, даже известного, но не либерального писателя издать простенькую книжонку, хоть в мягком переплёте, смахивало на чудо; а уж о собрании сочинений, кажется, даже именитые робели мечтать. Но ложка дёгтя портит бочку мёда, а посему жаль, что Астафьеву для издания роскошного пятнадцатитомника пришлось сочинить ...а может, вымучить?.. и включить в собрание верноподданнический очерк о том, как приезжал в Овсянку Борис Ельцин, которого русский народ о ту пору уже «повеличал» Паханом, что бросил Российскую Империю на разграбление и растерзание доморощенным и забугорным мародёрам, утопившим народ в крови и слезах. По Астафьеву же Ельцин, яко ангел, замордованный русским народом, «давно уже впавшим в рабский маразм». Вероятно, и в прошлом веке пели оды советским вельможам известные писатели - пели из великого почтения, пели из корысти, из подобострастия, но странно было слышать подобное от Виктора Астафьева, гордого и вольного, с бранью проводившего былую Народную империю, что в люди вывела его, сермяжного мужика, вознесла из деревенской грязи в мировые князи.
«...На этого дядю (Ельцина - А.Б.) валить все грехи, который имел глупость возглавить вконец расшатанное, насквозь прогнившее, в большевистской помойке протухшее общество, ныне легко - сам разрешает. (...) Трудящиеся жаловались потом, что, вместо того, чтобы «поговорить по-человечески», я их чуть ли не матом крыл. Ну и пусть, что от них ждать, от наших трудящихся, давно уже впавших в рабский маразм и годных орать в бане, в огороде иль за пьяным столом. (Выделено мной. - А.Б.) В рассказе о приезде президента в Овсянку я упустил одну важную для этого издания решающую строку. Надо и пора, и тут к месту написать о том, что было в самом конце разговора с президентом. Уже мы поднялись и пошли было из библиотеки, как президент приостановился и спросил меня: «А что у вас с собраньем сочинений, Виктор Петрович?» - «А ничего, лежит. Денег нет, важные спонсоры, не нача дела, слиняли». - «Ну, как же так, отчего же не обратились в правительство, ко мне, наконец, у нас же есть федеральная программа по культуре, мы бы вас туда включили. Это никуда не годится, издают чёрт знает кого, а вас-то, вас-то...». - И на ходу уж указание управделами: «Записать?». (...) Откуда Ельцину стало известно о моем собрании сочинений? Не знаю. Нашлось несколько деятелей из местной руководящей братии, которые якобы ему «подсказали». (...) Читает ли президент? После таких «интеллектуалов»-вождей, как безграмотный Хрущев и самовлюблённый Брежнев, которому из-за любования собой не до книг было, и Горбачев, и Ельцин кажутся куда как развитыми людьми. Один момент из встречи прояснил, что в семье Ельцина книжки читают, это и Наина Иосифовна подтвердила моей жене, и дочь Ельцина Татьяна. Ещё когда мы были в школе, и я толкался в коридоре средь народа, около меня возникла молодая, кого-то мне напоминающая женщина с книгой в руках. Мне на ходу, на скаку совали книги и какие-то листки для автографа, и я подумал, что этой женщине тоже автограф надо, но раз не подходит, не лезть же мне самому к ней. И вот, когда в библиотеке уже закончилась встреча, и мы гурьбой повалили на выход, из гущи любителей автографов выступила та самая молодая женщина, что томилась в школе, и попросила подписать ей книгу. Я спросил, занеся ручку над книгой: «Кому?» И она сказала: «Татьяне Ельциной». (Это о «тихой и скромной» Татьяне Ельциной, которую в патриотической печати обвиняли во многих прегрешениях перед Россией. - А.Б.) Я пишу всё это в тот период, когда Россию снова охватила смута, и кто только не поносит Ельцина и не желает ему погибели. Всё это по-нашенски, по-русски, и всё это напоминает мне басню бессмертного, всегда своевременного батюшки Крылова, о том, как могучий Лев (Ельцин. - А.Б.) ослабел, заболел и всё зверьё (народ России. - А.Б.), что трепетало перед ним, давай его облаивать, лягать, пинать, оплёвывать. Видит Лев, и Осёл (русское простолюдье. - А.Б.) в числе других целится его лягнуть, и тогда он взмолился, воззвал к небесам, чтоб те поскорее послали ему смерть. Не по силам ему, оказалось, тащить телегу в гору на одном колесе, остальные колеса промотали, пропили, растащили, надорвался от тяжести, ему неподъёмной. Но в пору не нашлось более такого безумца, который бы так храбро подставлял свою спину под российский тяжкий воз...»[36]
Ельцин рвался к власти, а потом грозился лечь на рельсы, если цены на продукты и товары первой необходимости повысятся; но цены так выросли, что голодный народ забегал в магазин, как в музей здорового питания. А Борис Николаевич на рельсы не лег; но с той поры все рельсы, брошенные, заросшие дурнопьяной, лихой травой, стали дразнить «ельцинскими». А горбачёвско-ельцинское время я эдак прописал в очерке «Спасите души русские»:
«...С надеждой на отца народа, Помазанника Отца Небесного и выживает простолюдье, а то и просвета в ночи не зрело душевными очами; под звериное рыканье кремлевского самозванца, самохвала полтора десятилетия холопы тьмы и смерти похабили и грабили Россию, уже, вроде, лежащую на смертном одре под святыми ликами; хитили воры российское добро, что отичи и дедичи кровью и потом добывали, и для содомской утехи и потехи изгалялись, нетопыри, над русским словом, древлим обычаем и отеческим обрядом, чтобы народ и голодом-холодом уморить, и душу народную вынуть и сгноить. О ту злосчастную, лихую пору смешно и грешно было бы стучаться в кремлевские ворота с народными бедами; се походило бы на то, как мужики из оккупированной смоленщины и белгородчины пишут челобитную германскому наместнику, лепят в глаза правду-матку и просом просят заступиться: мол, наше житье - вставши и за вытье, босота-нагота, стужа и нужа; псари твои денно и нощно батогами бьют, плакать не дают; а и душу вынают: веру хулят, святое порочат, обычай бесчестят, ибо восхотели, чтобы всякий дом - то содом, всякий двор - то гомор, всякая улица - блудница; эдакое горе мыкаем, а посему ты уж, батюшка-свет, укроти лихоимцев да заступись за нас, грешных, не дай сгинуть в голоде-холоде, без поста и креста, без Бога и царя... Повеселила бы мужичья челобитная чужеверного правителя, сжалился бы над оскудевшим народишком, как пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву...»
Астафьев же продолжал скорбеть о тяжком ярме, кое Ельцин напялил на свою покорную воловью шею: «...И потом, почему это ныне все торопливо и оголтело клянут президента за то, что он не вывез нас в гору на изломанной телеге. А мы-то, мы-то все, населяющие эту давно уж забедованную землю, чем ему помогли? Мы-то оказались ли готовы тащить сверхтяжести на себе? Нет, свободу слова, действий, предоставленные возможности хозяйствовать и распоряжаться собой мы употребили на грызню, растащиловку, пьянство, разгильдяйство. Надо бы и пенять больше на себя, нет, нашли козла отпущения. (...)"Не судите, да не судимы будете" следует помнить - история рассудит и нас, и Ельцина, и время. (...) Виктор Астафьев. Июль 1998 г.».[37]
Позже Виктор Петрович так вспоминал Ельцинское гостевание в Овсянке: «...После одной из таких встреч кое-кто из односельчан на меня обиду затаил. Это когда Ельцин в Овсянку приезжал. Принимали его хорошо. Блинами накормили. Побеседовали. Когда шли с президентом к Енисею - народ вокруг ликовал, рукоплескал ему. Проводил я его, возвращаюсь к теплу, в избу, слышу: мужики ропщут и мне претензии как бы высказывать начинают. Я был утомлён многолюдьем и с раздражением сказал этим храбрецам: «Что же вы, страдая холопским недугом, высказываете храбро все мне, а не только что отбывшему президенту? Из всех вас одна Кулачиха достойна уважения, она умеет бороться за себя!..» Кулачиха эта оттёрла охрану плечом, да как была в куртке из обрезанного дождевика, так и ухватила под руку президента. Милиция и охрана в ужасе! А я слышу, как Кулачиха все твердит и твердит свое: «Пензия! Пензия! Пензия!» Еле её оторвали от Ельцина. Ну, трудящиеся, после того разговора со мной, жаловались потом, что, вместо того, чтобы «поговорить по-человечески», я их чуть ли не матом крыл. Ну и пусть! Что от них ждать? Годны что ли только орать в бане, в огороде иль за пьяным столом?..»[38]
Писатель, сочиняя хвалебную оду Ельцину, хмельно и безумно царящему во Кремле, не бередя душу народными бедами, словно видом не видывал, слыхом не слыхивал, что из ста пятидесяти, сто миллионов русских людей разом безпросветно обнищало, что народ гиб, как на войне, проклятой им. Но в Отечественную войну народ по Астафьеву был жертвой бездарных и безчеловечных военачальников, начиная от Сталина и кончая полковыми командирами, ныне же сам верховный начальник Ельцин стал жертвой бездарного и безчеловечного русского народа. Вот такой очерк в послесловии собрания сочинений, слишком сладкопевный для Астафьева; но, похоже, таков был уговор с либеральной властью, гласный ли, негласный, такова была и цена пятнадцатитомника.
Накануне расстрела Белого дома, что, разумеется, случилось по велению Ельцина, Астафьев хлопочет за Бориса Николаевича: «Ничего другого не остаётся, как идти и голосовать за президента Ельцина - в нём пока единственная надежда на мир в России»[39].
Либерально-буржуазная власть высоко и обильно оценила писателя за поддержку: премия «Триумф» Бориса Березовского (1991); Государственная премия Российской Федерации за роман «Прокляты и убиты» (1995); Пушкинская премия фонда Альфреда Тепфера (ФРГ; 1997); орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (28 апреля 1999); Государственная премия Российской Федерации (2003 - посмертно); премия Александра Солженицына (2009 - посмертно).
2017 г.
(Окончание следует)
[1] Астафьев В.П. Собр. соч. в 15-ти томах. - Красноярск, 1998- Т. 15. - С. 267.
[2] Там же. - Т. 15. - С. 202, 203.
[3] Там же. - Т. 15. - С. 237.
[4] Там же. - Т. 15. - С. 54.
[5] Там же. - Т. 15. - С. 58.
[6] Там же. - Т. 15. - С. 139.
[7] Там же. - Т. 15. - С. 142.
[8]Там же. - Т. 15. - С.256.
[9] Там же. - Т. 15. - С. 256 - 258.
[10] Куняев С.Ю. «И пропал казак...». "Наш современник", N8, 1999
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Там же.
[14] Там же.
[15] Там же.
[16] Википедия. ру
[17] "Известия", 5.10.93
[18] Википедия. ру
[19] Там же
[20] Шабесгой, шабес-гой (ивр. שבת-גױ шабес-гой - «субботний гой»), иначе гой шель шабат, шаббат-гой - нееврей, нанятый иудеями для работы в шаббат (субботу), когда сами ортодоксальные иудеи не могут делать определённые вещи. В нееврейском толковании: шабесгой - нееврей, купленный евреями, предавший Христа, родной народ и Отечество.
[21] Договор с обманом. Коммерсантъ, № 38 (4093), 4 марта 2009
[22] ↑ Кагарлицкий Б.Ю.Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали. - Екатеринбург: Ультра.Культура, 2005. - 576 с. - (Klassenkampf). - ISBN 5-9681-0066-4.
[23] Православие. ру
[24] Википедия. ру
[25] Куняев С.Ю. «И пропал казак...»."Наш современник", N8, 1999
[26] Интернетсайт «Русское воскресение».
[27] «В связи с изданием А. Солженицыным за рубежом книги Д* «Стремя "Тихого Дона": Загадки романа» сопроводившим её своим авторитетным предисловием и биографической и литературной справкой об истинном авторе эпопеи, в печати русской эмиграции началась новая кампания по обвинению Шолохова в плагиате, на этот раз не с рукописи анонимного белого офицера, а литератора Ф. Крюкова, бумагами которого якобы воспользовался будущий знаменитый писатель. Своею версией Д* (за этой литерой, раскрытой в 1990 году Н. Струве, спрятала своё имя И. Н. Медведева-Томашевская, жена филолога Б. Томашевского) преследовала благородную цель: ни мало ни много очистить роман от шолоховского вмешательства и восстановить его подлинный текст». Интернесайт Allbest: http://allbest.ru/
[28] В. Бушин. Гении и прохиндеи. Онлайн книга. С. 3.
[29]Интернетсайт «Перемены»: http://www.peremeny.ru/
[30] Астафьев и Солженицын. Фрагменты книги Нелли Щедриной "Красное колесо" А. Солженицына и русская историческая проза второй половины ХХ века". Красноярский рабочий. 3 июня 2011 г.
[31] Там же.
[32] Там же.
[33] В. Бушин. Гении и прохиндеи. Онлайн книга. С. 2.
[34] Астафьев В.П. Собр. соч. в 15-ти томах. - Красноярск, 1998. - Т. 15. - С. 174, 176
[35] Астафьев В.П. Собр. соч. в 15-ти томах. - Красноярск, 1998. - Т. 15. - С. 373, 374.
[36] Астафьев В.П. Собр. соч. в 15-ти томах. - Красноярск, 1998. - Т. 15. - С. 499 - 510.
[37] Там же.
[38]Виктор Астафьев. Праведник из Овсянки. Интернетсайт Сибирика. http://sibirica.su/
[39] Астафьев В.П. Собр. соч. в 15-ти томах. - Красноярск, 1998. - Т. 15. - С. 9.
1. русский писатель