Пустота

Язвительные заметки о «мыльных пузырях», «голых королях», хвастунах и пустобаях

0
202
Время на чтение 31 минут

Источник: Русское поле

Мрачный закат прошлого века, смутная заря нынешнего… Взираю с осенней печалью: на солнечном балконе вихрастый малый надувает соломинкой мыльные пузыри и посылает в пустоту. Радужно сверкающие пузыри в стае мелких пузырьков красуются, парят в пустынном дворе и лопаются в пустоте. Гляжу на летящие по ветру пузыри до ряби в глазах, и мерещится: тьма тьмущая пузырей затмила солнце, и землю окутала промозглая мгла.

И вдруг помянулись писатели и художники: Господи, сколь паслось в российском искусстве ушедшего века эдаких мыльных пузырей, сколь ещё народилось; к сему российское искусство кишмя кишит и русскоязычными пузырями, что издревле брезговали русским духом. Кружились серые пузыри, красуясь мутной пустотой и, словно в пору солнечного затмения, заслоняя собой доброе русское искусство, посильно запечатлевшее любовь ко Всевышнему и восхитительную, сострадательную любовь к ближнему. 

В науке пузыри высиживали толстыми задами дутые «научные» труды, вроде, – Влияние духовых инструментов на духовную жизнь духовенства; а уж как пузыри надувались в музыке и театре, не ведаю, но в словесности и живописи пузыри добрым художникам и писателям всю плешь переели. С души воротит, лишь вспомню доморощенных пузырей, нарумяненных лестью продажных собратьев по кисти и перу, разбухших, словно барачные клопы, благами от городских и губернских властей, толи тёмных в искусстве, толи лукавых. А тем безвременьем иной совестливый, талантливый писатель, художник вместо словописания и живописания носится, как угорелый, чтобы зашибить копейку, свести концы с концами, чтобы семью с голоду не уморить. И не беда, что медовой чарой за столом искусным обнесли, беда лишь в том, что род и племя не может услышать их искреннее и высокое, дивное слово любви, отравляясь порождённой пузырями мёртвой пустотой – откровенно злой, либо напомаженной, словно щеки извращенца, либо смазанной фарисейским лампадным маслом.

Пузырям бы о душе опечалиться, помолиться, покаяться у края бездны, а не суетиться, исшаркивая ноги в начальственных сенях, распихивая собратьев по ремеслу бойкими и в старости, злыми и острыми локтями.

Что греха таить, хотя мне и отвратны пузыри из российского искусства, но уж не стану тыкать пальцем, выкрикивая поимённо: иных жалко – на ладан дышат, истрепались, изветшали в порочной славе, устали от дармовых, безмерных благ, а иных, вроде, уже и грешно бранить – отошли в мир иной, и Господь им судия, а не я... К сему, не шибко охота дразнить гусей, что на почивших пузырях от искусства алчно зарабатывают на хлеб с икрой и пиджак с искрой, состряпав в их честь прожорливые фонды, библиотеки, чтения и музеи. Тронь осиновые гнездовища и не рад будешь, – сожрут с потрохами. Как поганые грибы в гнилую морось, в глухоте и плесени российского непогожья наросли воровские фонды в честь... пузырей, – эдакие корыта с хлебовом для евангельских свиней, в коих бес вошёл и погнал в пустоту.

* * *

Не сладить с бесноватыми, а посему и не буду называть доподлинных пузыриных имён; у кого есть уши и души, смекнут, поди. Всех пузырей и не упомнишь, хотя слышу, как тихо, потаённо матерились художники по мастерским, когда в городе N., нищем, как вся ограбленная Россия, на исходе прошлого века городская власть пышно открыла пышный дворец-музей или музей-мастерскую имени художника …скажем, Самуила Пузыря… и не посмертно, а при суетной и хитромудрой жизни. В дворце, где навечно замерли холсты сего Самуила, прижизненно водрузили его бронзовый бюст, какие громоздят лишь на богатых усыпальницах. И возопили ошалевшие сатирики: «Ладно, дед с честолюбия умом ворохнулся, но что с головою городского головы и в здравии ли властители культуры?! – мавзолей зауряди при жизни да при нищей городской казне, когда добрые живописцы не ведают, чем за мастерскую заплатить, на что кисти и краски купить. А тут дворец, как в песне, мощно пропетой Шаляпиным: «Блохе?! – кафтан?!..»

Самуил, протирая штаны в чиновных креслах, плакатно воспевал рабоче-крестьянский строй, а когда строй рухнул, столь же плакатно его и проклял: на обширном холсте Красная Империя – лагерь, затянутый колючей проволокой. А при Советах, будучи начальником здешнего искусства, столь досадил добрым живописцам, что и поминать лихо; повелевал плакатно воспевать индустриализацию, но живописцы, любящие родные заводы и фабрики, плакатов чурались, ибо – пустота.

Пас Самуил городское и губернское начальство, коему некогда разбираться, кто истинный художник, а кто пузырь, да начальство не шибко и толмачило в искусстве, а посему решило, чтоб уж гора с плеч: дескать, Микола – превосходит собратьев по холсту и кисти, а посему повелеваем: возвести почётному гражданину города Самуилу Пузырю дворец, чтобы усердно рисовал и тут же напоказ выставлял. Самуил заверил, что берёт дворец не даром, сулился подарить городу нетленные холсты, на что мрачно отозвался некий даровитый, но злой живописец: «На свалку бы выкинул – рамы к рукам прибрали …багет роскошный… а холсты бы выдрали и выкинули…»

Беда с пузырями, и утешает лишь то, что имя пузырей будет забываться, потомки скинут с дворца Самуила Пузыря именную доску, уволокут бюст в музей под вольным небом, а во дворце откроют школу юных живописцев.

Но Самуил был хотя и заурядный, да мастеровитый реалист, понятный простодушному начальству, но ума не приложу, как начальство возвеличило модернового пузыря, про картины коего …бой в Крыму, всё в дыму, ничего не видно… здешний вельможа своеобычно выразился: «Ничо не пойму, но чую – гениально, недаром же – почётный гражданин…»  

 

* * *

 Ладно, то доморощенные пузыри, а, помню, нагрянул из белокаменной в сибирскую провинцию голый король N.C. и привёз картины – умозрительная игра в модерновые манеры и дерзость, подобная дерзости артиста, который, исполняя роль Онегина, неожиданно скинул штаны и подштанники. Скандально прославился в мировой интернет-паутине, ибо друзья сняли на камеру… Глянул я картины нагого короля и вспомнил бородатую байку: к директору цирка вошёл странный тип и говорит: «Есть у меня потрясающий цирковой номер, который будет иметь дикий успех… На арене бадья с жидким навозом, цепью подвешенная к яркому куполу; звучит величественный гимн, бадья вздымается над ареной цирка, и вдруг цепь обрывается, бадья падает на арену, разбивается, зрители в навозе, а я выхожу в черном сюртуке, возношу руки в белых перчатках и восклицаю: «Оп!..» 

О сём голом короле мой старинный друг, славный художник выразился сурово: «У меня нет впечатления от картин N.C... У меня есть ощущение жути, как если бы вдруг в безвоздушном пространстве ожили мёртвые манекены... Недаром, сходство с теми, кого он изображает, фотографическое...  N.C. не художник, он иллюзионист... А художник, в широком смысле, это – любовь... Из этой художнической любви к человеку, природе, к миру слагается культура... N.C., как мне представляется, любовью обделён напрочь, оттого картины его мертвы, холодны... Ему остаётся только фокусничать... Подобные фокусники призваны убивать культуру – явление любви…»

Голый король, даже не укрывая срам, вручает губернии картину – подобными поделками самодеятельные художники торгуют на базаре – губернатор, щедро оплативший дар, в низком поклоне, директор художественного музея с внешним восхищением и внутренним содроганием принимает дар… А попробуй не прими, на улице окажешься… Чудится, впору перекреститься, губернскому начальству, может, не лишённому художественного вкуса, сверху властно указуют, а шаг влево, шаг вправо – и к стенке, как в большевистском застенке.

 

* * *

 

 Мыльные пузыри, пустобаи, пустобрёхи… Власти помянутого города N. шумно и посмертно величали некоего весело пожившего, славно почившего, бойкого и хитрого, вельможного стихотворца L., – почитал его вирши, словно опился приторно тёплой, с хлоркой, застоялой воды. Но как рифмач взбрыкнул и пытался лягнуть, когда я написал ему:  «К сожалению, не обижайся, брат, вирши твои надо доводить до ума и духа – сыроваты. Торопишься, брат, берёшь глобальные святые русские темы, бегло зная и Библию, и святоотеческую литературу. С эдакой библейской темой одно бы стихотворение год вынашивать… А потом, есть нервный митинговый запал, а душа не чуется, словеса одни, и те корявые. Лучше уж не брать большие темы, ибо в малом великое: одна слеза малого чада, что яко ангел, слеза, изображённая с пронзительным, искренним состраданием, стоит вороха стихов с православной риторикой. Мне в белокаменной про некого поэта поведали ворчливо и бранчливо: во грехе не кается, грехом похваляется; денег хапнул, девку ахнул, а на сон грядущий, дыша на рукопись коньячным смрадом, ковыряясь в зубах, слезливо плетёт вирши о нищем Лазаре; струпья убогого лизали псы, «а умер нищий и отнесён был Ангелами на лоно Авраамово».  Ясно море, из-под эдакого хмельного, вальяжного пера выйдет лишь пустобайство, уничижающее святость…»

Ежли собратья по перу выражались о стихотворстве поэта L. весьма прохладно, а под хмельком и матерно, то градоначалие величало русскоязычного стихотворца уже при его суетливой мелькающей жизни, вписав в почётные граждане, а  уж как бойкий стихотворец в слезах и воплях покинул сей премиально-банкетный мир, то возвеличили его не токмо власти, но и прыткие поклонники. Дабы выхватить из казны дармовой кус, почитатели на скорую руку состряпали фонд и чтения, обозвали библиотеку, поскольку и на покойном можно славно разжиться, даже если и почивший не герой. А бедному стихотворцу, яко всякой грешной душе, не мирские бы величания, а боговдохновенные молитвы о спасении души.

 

* * *

 

В лесной избушке открыл зимние и летние рамы, и поверх дачных крыш, над сосновыми и лиственничными кронами отпахнулись взору по-осеннему засиневшие небеса и заречный хребет с бурыми, желтоватыми осенними подпалинами, на гребне коего уснули сизые облака. Печально, светло и сладостно поёт душа, зреет песнь, а коль певучего голоса Бог не дал, завёл музыку. Слушаю…  Ох, напрочь я испорченный слушатель песен – сквозь музыку и пение внимаю словам, и, словно песком по стеклу, скребёт по душе корявый слог; и уже не волнует песня, хотя о Боге и русском народе.  Слушаю песню, облачённую величавой музыкой и чудным голосом народной певицы; вслушиваюсь в слова и огорчённо вздыхаю: в песне бочка мёда, но и ложка дёгтя… Высокий, горестный зачин: «Ой, не время нынче спать, православные, / Белый голубь пал в бою с чёрным коршуном...» Эх, почесал бы деревенский мужик, в затылке: «Сроду не слыхали, чтобы голубь попёр на коршуна. Вроде заяц на волка… Голубь – птица не драчливая, а вот ежли бы сокол…»

А дальше стих и вовсе вне русского поэтического благолепия, словно газетная статейка: «То, что горько нам сейчас, вряд ли главное…» (главное, что через строку опять выныривает, – мусорное словцо для поэзии). «Ну-ка, матушка, встань с колен, надо сделать последний шаг…»  Привадились Россию по плечу похлопывать да перстом тыкать: туда-сюда иди-бреди; шибко уж панибратски стали обращаться с матушкой-Россией, чьи пути лишь Богу ведомы. И выходит, стихотворец мощней России – на ногах стоит, велит и России встать с колен, чтобы «сделать последний шаг…» А куда этот шаг, не поясняет, и почему последний?.. что там, за последним шагом – рай или адская бездна? 

Дивная музыка, дивное пение спасли уйму бедных и бледных стихов, обратив их в излюбленные простолюдьем, народные песни. Слушаем оповещение: «Мы жили по-соседству, встречались просто так…»; слушаем скорбные слова: «Четыре трупа возле танка / Дополнят утренний пейзаж…»  –  слушаем, и чуем: поэзия в сих стихах, вроде, и не почивала, но события, волнующие душу, музыка, пение вознесли стихи в народные песни.

Музыка и пение… Помню пышный творческий вечер шустрого стихотворца; и помню, страдал голосистый оперный певец, что на сем вечере не смел петь русские народные песни, а пел песни на топорные стихи шустрого, ибо стихотворец подрядил обнищавшего певца. И чудо, певец вдохнул жизнь в словесное мёртвое плетево, и заиграли стихи, обращённые в песни, хотя до народных песен, как до небес.

Повторю, русские композиторы и певцы спасли музыкальным даром уйму скудоязычных стихов. Ладно, любовные страдания, ставшие русскими народными песнями, где простота от души, искренно и ясно любящей, от чего и души слушателей вослед поют, но беда, когда стихоплёты замахиваются на святое русское – Спас Вседержитель, Святая Русь – ни духа любящего, ни слова благолепного за душой не имеючи.

Народились в нынешнюю российскую смуту два митинговых уродца: эстрадное православие и кликушеский русский национализм. А се для народа русского, для Царства Русского подобно богоборчеству и русофобии иноверных ленинских гвардейцев, ибо уничижают русскую святость, опускают до крикливого, визгливого циркового балагана.

Набуровит иной стихоплёт, нагородит иной режиссёр, на кривой кобыле не объедешь, и все колоколят о русском, православном, а попробуй скажи: мол, пустолайно, пустобайно, и русским духом не пахнет, тут же завопят восторженные книгочеи и зрители: «Как ты смеешь, негодяй?! Там же сплошь, каждое слово да через слово про Бога и Русь!.. Значит, ты против народа русского, против веры православной!.. Да, недаром у тебя и мама – Софья, и дед – Лазарь, и сам картавый, и нос, что еврейский шнобель…»  

Вот ведь, помянешь иные есенинские стихи либо рубцовские, где и Бог всуе не поминается, и слово русский не затычка ко всякой бочке, а таким пронзительным русским духом веет, словно от сокровенной молитвы, щемящей душу до слезы очистительной и спасительной. Вспомним Рубцовское певучее:

 

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

(…)

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.

(…)

Школа моя деревянная!..
Время придёт уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.

 

* * *

 

Даровитого писателя от пустобая, пустобрёха легко отличит даровитый писатель, как искусного столяра от косорукого всегда отличит искусный столяр. Либо промолчит, либо во хмелю обматерит, словно шукшинский плотник, что в телевизор сапогом зафитилил, – киношний плотник топора в руках сроду не держал, а машет языком, что корова хвостом: де, смалу к топору приважен… Ну, ладно, пишут пустобаи …душа просом просит, рёвом ревёт… но не печатали бы опусы, не приучали бы книгочеев к дурномыслию и дурновкусию.   

Сочинителя Эраста Сахарова Господь не одарил любомудрым, красноречивым писательским даром, к сему, сей сочинитель, позаочь величаемый Колобком, не взрастил в душе и смиренной любви ко Всевышнему и ближнему, но как, шельма, при встречах хвастался!.. заслушаешься, прослезишься от умиления. Словно о Колобке и бродила тогдашняя потеха про пустого и лукавого мужа. Некий славянский царь прощается с гостившим польским королём и, щедро расцеловавшись, долго машет вслед карете, увозивший восвояси гостя. Вопрошает мудрая царица: «Батюшко, что Вы эдак умильно машете?.. – зело лукав сей король, нашему царству от него проку, что от быка молока…». Царь славянский мечтательно вздыхает: «Верно, матушка, пустой и лукавый муж, но ка-ак, зараза, себя подаёт!..».

Грешным делом, гляжу в телевизор и вижу Колобка: вроде уже корифей, вальяжно утопает в мягком кресле …румяннощёкий, лысоватый, похожий на сказочного колобка… а за спиной – классики в золочённых переплётах. Манерно подперев голову пухлой рукой, вещает, словно целует нежно:

 – Сочинил рассказ, и великие писатели… – поминая живых классиков, врёт и не краснеет, – великие писатели почитали и говорят: «Старик, ты же гениальный рассказ сочинил, тебе же можно больше не писать!..»  Но я решил и дальше писать…

А рассказишко скудоумный, скудоязычный: малое чадушко, скучающее со старой нянькой, батяне в сапог написало, чтобы тятя на работу не пошёл. 

Колобок соврёт, глазом не моргнёт – народ не поймёт, а брат-писатель рукой махнёт: мели, Емеля, твоя неделя. Да и сладко врёт, девки с ума сходят. Помню, гулящий мужичонко по вдовьим дворам блудил, но соблазнённые и покинутые вдовы любодея злом не поминали: де, сама виновата – чую, врёт, но так врёт, век бы слушала, не переслушала… Заболтает, бес, непутёвую, та обморочно закатит шалые глазёнки, словно кура возле петуха, и промолвит: «Я Ваша на век, Эраст Аполлинарьевич».

Широко живёт Эраст Сахаров на таинственные барыши – может, не Сахаров – Сахарович, а вернее, Цукерман?.. да нет, вроде, русак на обличку, но имеющий дар от цукерманов, похваляясь и льстя, выманивать у чиновников и богатеев деньги на издания книг. Поклонно ссутулившись, плывёт Сахаров к столу благодетеля, церемонно садится и, сладкопевец, сахарным голосом поёт: «Был в гостях у приятеля в селе Огурцы, откуда Вы родом, и вижу, как Вас любят односельчане!.. как высоко ценят!.. Я посоветовал собрать с миру по нитке и на собранные средства поставить Вам памятник, тем более, мужики статую Ленина снесли, и постамент освободился… – искушая лестью честолюбивую душу, сладкоуст ласково подвигает ближе к благодетелю письмо, где просит денег на очередную книгу. – Коротенько скажу о своём творчестве: книги мои нарасхват, писатели величают классиком, и я думаю, что и Вас воспою в новой книге…»

А книги, льстец, печёт, словно блины на масленицу …жаль, что комом… расхваливая свои блины в газетах и на телевиденье. Держа нос по ветру, сочинил книги на ходовые темы: охрана природы – роман «Батенька Байкал», сибирская тайга и охота – роман «Федя против медведя», раскулачивание крепких крестьян – роман «Кулак из деревни Жидово», гражданская война – роман «Сражение у села Пьяньково», буддизм – роман «Будда из села Огурцы», православие – роман «Поп из села Голдобино», сплочение религий – роман «Два монаха из села Бабулино», о том как встретились два монаха, православный и буддийский, обнялись, расцеловались и рассудили, что Бог один, но люди по-разному веруют, ибо разный климат. А в пожилых летах вдруг сочинил роман «Страсти села Хомяки»: вроде о любви, а почитаешь… – седина в бороду, бес в ребро.

Хвастливый, Колобок умудряется прихвастнуть даже на премьерах чужих книг. Помню его похвальбу в библиотеке, где старейшина здешней словесности Глеб Гантимуров представлял роман «Пламя». Колобок, скромно  опушая глаза белёсыми телячьими ресницами, вещал:

– …Помню, ехал на поезде в Москву, чтобы встретиться с итальянским переводчиком. Меня же переводят в Италии, во Франции, с Англией веду переговоры…

–  Сахаров, леший тя побери, говори про книгу Гантимурова, – торопил ведущий, но всё без прока.

 – И вот еду я, чтобы встретиться с итальянским переводчиком…

– Сахаров, мы же не на твоём вечере!.. – послышался крик из публики.

– И вот еду я в Москву на встречу с итальянским переводчиком…

– Говори про книгу Гантимурова!..  – досадливо осадил книгочейно пустобай не смутился, не осадился на скаку.

– … меня же переводят во Франции, Италии…

Писатель Гантимуров глядел на Колобка зверски, а некий книгочей упорно кричал:

– Говори про книгу Гантимурова!..  

 – И вот еду я в Москву на поезде…

Публика захлопала в ладоши; и Колобок подумал: «Восторгаются…», хотел было продолжить, но речь утонула в рукоплесканиях, словно в грохоте водопада. Когда публика утихомирилась, Сахаров продолжил вдохновенно:

 – А в Москве меня ждал итальянский переводчик...

 – Говори про книгу Гантимурова!..  

 – И взял я в дорогу роман Гантимурова «Пламя». Читал, не отрываясь… А меня уже ждал итальянский переводчик…

Брешет, как сивый мерин …хотя, может, рассказишко и тиснул в иноземном журналишке… и после его пустобайной брехни, после его похвальбы простецы из публики очаровались не писателем Гантимуровым, но Эрастом Сахаровым: мол, не чета Гантимурову, выдающейся писатель, ежели в Италии и Франции переводят. Дурака переводить не станут…

Яко сыр в масле катался Колобок, – издавался, премии добывал, но омрачало мужика – писатели нос воротят.

– Толя, ничо не понимаю: приеду в Москву, все говорят: «Эраст – ты же гений», а в родном городе – нос воротят…

Дабы не обидеть, я лукаво отозвался:

 – Завидуют, Эраст Аполлинарьевич…

В ответе таилась ирония, но Колобок благодарно пожал мне руку.

Пустобаев, пустобрёхов – пруд пруди и в столице, и в провинции: либо куражливо кружатся, согбенные от тяжести наград, либо обиженно сопят в две норки, тихо сидят в укромах, коль без Божиего дара в писатели попёрли. Одна утеха: на кухне сойдутся, мрачно напьются, мастеров облаят, друг друга нахвалят и – все гении. А утром – мрачное похмелье и тоскливая пустота. В Сибири пустобаев водилось меньше, чем в тёплых краях, – морозы трескучие, забот полон рот, и трудно пустомеле в сибирской стуже выжить. Но теперь, когда в жилье все удобства, и не нужно печь топить, воду носить, и в Сибири пустобаи развелись.

 

* * *

R., древний, честолюбивый сочинитель газетных заметок …воспоминания о комсомольской молодости… прислал заметку в журнал, где мне довелось служить, и я из христорадной любви, из почтения к человечьей древности, согласился напечатать заметку N. про былые комсомольские заслуги. Думал, в пятый либо шестой выпуск, но услышал старчески плачущий голос: «Доживу ли до пятого…»  Я напомнил старику песню: «Не расстанусь с комсомолом, вечно буду молодым…»

Сочинитель назвал очередную заметку поэма, добавил характеристику с упоминанием грамот обкома комсомола и свой вычурный портрет; в начало главок умостил звёздочки и жирные буквицы, а некие прозаические абзацы выстроил в стихотворную, смехотворную лестницу. Я воспротивился: «У нас же толстый литературный журнал, а не газета и не бульварный журнал, где нынче повадились изощренно оформлять заметки. А Вы видели в журнале «Наш современник» и других толстых журналах оформительские причуды?! И у нас подобный журнал…» На моё противление сочинитель заметок тем же старчески плачущим голосом умолял напечатать с его причудами. И опять одолела меня жалость: «Ладно, пусть дед потешит честолюбивую душу на исходе века, тем паче, и заслуги того стоят…»

Слегка поправил скудный текст там, где шибко уж коряво звучало; но когда сочинитель заметок получил на одобрение поправленную заметку, то сразу же позвонил мне. Старчески плачущий голос обратился в рыдающий: «Толя, ты осознаешь, что ты натворил?! Ты же безцеремонно влез в святая святых, в мою выстраданную поэму и внёс поправки… Пятьдесят лет назад, между прочим, поэма была напечатана в молодёжной газете и отмечена дипломом Союза журналистов…» «Ну, я же хотел улучшить слог – худо-бедно полвека в писателях…» «Вот ты и подгонял под свой стиль… А у меня свой литературный стиль…»

Я еле сдержался, что бы не огласиться диким хохотом: автор пяти-шести газетных заметок, и уже –  сво-ой… литерату-урный стиль…  Вспомнилось из давнишней дневниковой записи о выставке доморощенных ивангардистов и абрамгардистов: «Занесло дурным ветром в частную картинную галерею; вижу, пёстрый народец густо роится, – потёртая, потрёпанная молодь, крашеные старушонки, джинсовые старичонки… За полвека вдосталь нагляделся на чудищ родных и заморских, а нынче потешил долговязый, патлатый, прыщавый малый, который, словно огородное чучело, обрядился в бренчащие вериги из пивных заморских банок. Шастает по залу ходячее «произведение» и бренчит, бренчит, бренчит... «Это что, тоже искусство?» – спросил я бренчащего, тыкая пальцем в банки.  Бренчащий, кажется, ведал, что я деревенский писатель, и, звякнув банками, сладил умное лицо: «Инсталляция – искусство… Искусство, как у Распутина, но у Распутина – деревенский реализм, у меня – городской конструктивизм. Искусство не топчется на месте, искусство движется…» И двинулся по залу, бренча банками, а я подумал, нанять бы чучелом на дачу, ворон пугать, а то уж которую зиму облепиху объедают и кусты ломают».

А маетная беседа с плачущим сочинителем заметок завершилась моим тяжким вздохом: «Ладно, за твои былые комсомольские заслуги напечатаем так, как тебе угодно…»

 

* * *

 

Выше помянул безобидного и мелкого честолюбца, но в искусстве царили и царят голые короли… Обряжались, обнажаясь, голые короли, надувались, как мыльные пузыри, за радужно сверкающей пустотой которых простоватый обыватель не мог угадать, где в искусстве зерно, где плевелы. Случалось, и порочная власть надувала в искусстве пузырей, обращая их в «знамёна», чтобы махать перед очумелой толпой. Далёкого от народно-православного мировидения, суетного обывателя легко обвести вокруг пальца, провести на мякине, внушить в распутной прессе, что некий пузырь – явление в искусстве. Но сколь мозги не пудри, учует пузыря умудрённый зритель и любомудрый читатель, а тем паче даровитый художник либо писатель, не потерявший стыд и срам, как и чутьё прекрасного, где человек, подобие Божие, а природа Творение Божие.

Среди российских пузырей века минувшего и века, текущего вольготно обитали в искусстве пузыри русскоязычные, редкостно вездесущие и пока русские дарования, воспевая любовь к ближнему, к земле отичей и дедичей, жили в вечном ожидании божественного вдохновения, дабы слово, цвет и звук не унизили, не обесцветили любовь, бойкие русскоязычные пузыри царили в российском искусстве.

И всё же в годы благословенного «застоя» в русское искусство вошли таланты от сохи и потеснили пузырей, единоплеменных и русскоязычных; да и русскоязычные пузыри при социализме были куда благообразнее нынешних, буржуазных, ибо ладили на лукавых лицах эдакий русский вид, словно денно и нощно печалятся о народе русском и радеют о русском царстве-государстве. А как воцарились на российском троне холопы князя тьмы, кои русского духа страшились, яко бесы ладана, так слетела с русскоязычных пузырей дутая русскость. Вчера воспевая патриотизм, нынче обозвали его «скотским чувством», воспевавшие вчера целомудрие, нынче запели «песнь песней» сраму; вчера громившие формализм, разрушающий человека и природу, сегодня выудили из пыльных чердаков и сырых подвалов старомодный ивангард и абрамгард. Шустрые шелкопёры-журналёры бросились сломя голову надувать пузырят-бесенят, а власти кинулись премиями награждать…

Противны пузыри, на перевале веком затмившие студёной мглой солнце русского искусства; но, слава Богу, сроду солнце не угаснет, ибо плоть русского творчества не исчахла духом, и ветер Божиего гнева развеет свинцовую мглу, и ласковое, благостное солнце осветит, согреет озябшую отеческую землю.

Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите "Ctrl+Enter".
Подписывайте на телеграмм-канал Русская народная линия
РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям.
Комментарии
Оставлять комментарии незарегистрированным пользователям запрещено,
или зарегистрируйтесь, чтобы продолжить

Сообщение для редакции

Фрагмент статьи, содержащий ошибку:

Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta

Полный список организаций, запрещенных на территории РФ, см. по ссылкам:
http://nac.gov.ru/terroristicheskie-i-ekstremistskie-organizacii-i-materialy.html

Иностранные агенты: «Голос Америки»; «Idel.Реалии»; «Кавказ.Реалии»; «Крым.Реалии»; «Телеканал Настоящее Время»; Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi); Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC); «Сибирь.Реалии»; «Фактограф»; «Север.Реалии»; Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»; Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT»; Пономарев Лев Александрович; Савицкая Людмила Алексеевна; Маркелов Сергей Евгеньевич; Камалягин Денис Николаевич; Апахончич Дарья Александровна; Понасенков Евгений Николаевич; Альбац; «Центр по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"»; межрегиональная общественная организация реализации социально-просветительских инициатив и образовательных проектов «Открытый Петербург»; Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие»; Мирон Федоров; (Oxxxymiron); активистка Ирина Сторожева; правозащитник Алена Попова; Социально-ориентированная автономная некоммерческая организация содействия профилактике и охране здоровья граждан «Феникс плюс»; автономная некоммерческая организация социально-правовых услуг «Акцент»; некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией»; программно-целевой Благотворительный Фонд «СВЕЧА»; Красноярская региональная общественная организация «Мы против СПИДа»; некоммерческая организация «Фонд защиты прав граждан»; интернет-издание «Медуза»; «Аналитический центр Юрия Левады» (Левада-центр); ООО «Альтаир 2021»; ООО «Вега 2021»; ООО «Главный редактор 2021»; ООО «Ромашки монолит»; M.News World — общественно-политическое медиа;Bellingcat — авторы многих расследований на основе открытых данных, в том числе про участие России в войне на Украине; МЕМО — юридическое лицо главреда издания «Кавказский узел», которое пишет в том числе о Чечне; Артемий Троицкий; Артур Смолянинов; Сергей Кирсанов; Анатолий Фурсов; Сергей Ухов; Александр Шелест; ООО "ТЕНЕС"; Гырдымова Елизавета (певица Монеточка); Осечкин Владимир Валерьевич (Гулагу.нет); Устимов Антон Михайлович; Яганов Ибрагим Хасанбиевич; Харченко Вадим Михайлович; Беседина Дарья Станиславовна; Проект «T9 NSK»; Илья Прусикин (Little Big); Дарья Серенко (фемактивистка); Фидель Агумава; Эрдни Омбадыков (официальный представитель Далай-ламы XIV в России); Рафис Кашапов; ООО "Философия ненасилия"; Фонд развития цифровых прав; Блогер Николай Соболев; Ведущий Александр Макашенц; Писатель Елена Прокашева; Екатерина Дудко; Политолог Павел Мезерин; Рамазанова Земфира Талгатовна (певица Земфира); Гудков Дмитрий Геннадьевич; Галлямов Аббас Радикович; Намазбаева Татьяна Валерьевна; Асланян Сергей Степанович; Шпилькин Сергей Александрович; Казанцева Александра Николаевна; Ривина Анна Валерьевна

Списки организаций и лиц, признанных в России иностранными агентами, см. по ссылкам:
https://minjust.gov.ru/uploaded/files/reestr-inostrannyih-agentov-10022023.pdf

Анатолий Григорьевич Байбородин
Александр Вампилов и «холодная война»
Размышления о выдающемся русском драматурге и эпохе
30.05.2025
В крестьянской вселенной
Деревенскую прозу вернее было бы назвать прозой русской народной
05.05.2025
В крестьянской вселенной
Деревенскую прозу вернее было бы назвать прозой русской народной
10.04.2025
Муром
26.02.2025
Все статьи Анатолий Григорьевич Байбородин
Последние комментарии
Что делали Русские Святые 22 июня 1941 года?
Новый комментарий от С. Югов
25.06.2025 20:12
Приход антихриста через большую войну новых фашистов с новыми коммунистами
Новый комментарий от Советский недобиток
25.06.2025 18:10
«Да будет Россия сильной, единой и справедливой»
Новый комментарий от Потомок подданных Императора Николая II
25.06.2025 13:05
«Вопрос рождаемости – это вопрос доброй воли, счастья»
Новый комментарий от учитель
25.06.2025 11:26
Кого Бог предузнал, того предопределил
Новый комментарий от Валерий
25.06.2025 11:00
Имя Анна: единожды княгиня, но дважды святая
Новый комментарий от Георгий(Юрий)
25.06.2025 10:58
«Брюссель сегодня – настоящий враг России»
Новый комментарий от РОНОЛ
25.06.2025 10:41