Русским воинам

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

А.В. Богданову

Он прошёл всю войну рядовым - от и до...

Хоть наград - лишь четыре медали.

Он совсем не такой,

как Жан-Поль Бельмондо,

Только нервы, наверно, из стали.

Он не помнит названий лесов и болот,

Мелких рек, деревень и высоток...

Слева, справа ли - где находился их фронт,

Номер части... Но помнит пехоту.

Надо было стрелять - он исправно стрелял.

И бросал, когда надо, гранаты.

И под снегом лежал. И, судьбу матеря,

Лез на проволоку, если надо.

Он по этой войне шёл, как пахарь, пешком.

Было всяко - и горько, и страшно:

Двести граммов приняв, закусивши снежком,

Как в последний, - ходил в рукопашный.

В окружении был, сам просился в заслон.

В лазаретах, споткнувшись на минах.

А потом - снова фронт,

снова - в свой батальон,

Чтоб всему вопреки - до Берлина...

И встречала его на пороге жена

Без детей, без любви и без злобы:

Всех одиннадцать перемолола война,

Пятерых схоронив по Европам.

Здесь сорваться б на крик,

здесь сорваться б на вой,

Но на то и другое - нет силы.

Неизвестный солдат... это ж надо - живой,

Словно вышел из братской могилы.

* * *

Песня русскому солдату

У причала, где качает лодочку,

Однорядочку давя легко,

Сдвинув к брови узкую пилоточку,

Молодой солдат поёт танго.

Не от солнца бровь солдата хмурится,

Не от ветра катится слеза:

Вспомнилась родная детства улица,

Берега песчаная коса;

Первые рябиновые завязи,

На волне сиреневый закат,

Огоньки Москвы-реки и Яузы.

И - бои за город Сталинград.

Где вы, где вы ночи полнолунные?

Вольный, озорной, весёлый нрав?

Где вы, дорогие, вечно юные,

Смертью смерть в семнадцать лет поправ?

Эх, собраться бы, да под тальяночку,

Да задать победный пир честной...

И стучит, стучит в груди «морзяночку»

Сердце, опалённое войной.

У причала, где прибило лодочку

На прифронтовую полосу,

Помянув друзей «Московской» водочкой,

Горькую смахнул солдат слезу.

КОЛЬКА ИЗ КАПОТНИ

Русским парням,

погибшим в Афгане...

Его любили - Кольку-гитариста -

Пройдоху, переростка из Капотни,

А он любил «Битлов» и лез в артисты,

Устраивал концерты в подворотнях.

Шпана - он блефовал на грани фола,

Не шестерил у фраеров и урок;

И если драка где - сбежит из школы,

На нож пойдёт... А что ему - придурок.

Но обошла его тюрьма и зона -

Спасла повестка из военкомата.

Шутил дружок: «Не вышло фармазона,

Теперь пойдёт под дуло автомата».

А Кольке наплевать на афоризмы,

Была б гитара, сигареты, спички,

Весёлые черкал родне он письма,

Хоть и служил у чёрта на куличках.

А как служил? - Наверное, неплохо.

По слухам, вроде бы, крутил баранку.

А что паясничал под скомороха,

Так то - по-дурости, то - на гражданке.

Но прав был друг: в районе Кандагара,

Где ветры заметают раны сопок,

Взорвались струны Колькиной гитары

Посылкой оцинкованного гроба.

И хоронила Кольку вся Капотня.

Ну а когда из дома выносили,

То каждый пёс скулил из подворотни,

Как будто бы оплакивал Россию.

* * *

Русскому воину посвящается...

Его не знали,

не признавали,

А он «блатные»

лишь брал аккорды,

В подъезде

или

полуподвале

Друзьям под водку

срывал аорту.

А пел он неровно, не по канонам,

Когда продавали в стране по талонам,

Когда раздавали прохвостам награды, -

Ему подворотня служила эстрадой.

Он пел о море,

ночном Марселе,

О Сан-Франциско,

ковбое Гарри,

И что-то было,

до дрожи в теле,

В его дворовом

репертуаре.

Но падало сердце под рёбрами в пропасть,

Когда подавлял он смертельную робость,

Когда под обстрелом - не дюжий, не рослый -

Он шёл по приказу в Аргун или Грозный.

Так было.

Время

меняло краски.

Шли в бой бемоли

и шли диезы.

Он в инвалидной

теперь коляске.

Под ритм гитары

скрипят протезы.

Ведь жил он неровно, не по канонам,

Когда кто-то бегал по модным салонам,

Когда генералы делили квартиры

И вновь предавали свои же кумиры.