Нужно кликать память Ермаку и дружине, вместе с прочими пострадавшими за Православие
архиепископ Сибирский Киприан (1636 г.)
Интерес человека к истории, подразумевающей и область знаний, и жанр художественного творчества, проявляется не только в связи с практическими, теоретическими или развлекательными целями, но и как следствие не всегда осознанного стремления человечества к пониманию единого своего прошлого, как поиск ответа на главный вопрос существования - вопрос о смысле человеческой жизни. В "минуты роковые" мировой истории, во времена кровавых смут и войн, когда физическая жизнь человека перестает иметь ценность, когда гибнут страны, рушатся памятники, насилию подвергается память, этот вопрос звучит насущно. Богословы, философы, историки в границах своих наук дают направления поиска, отчасти способствуют разъяснению того смысла, который по природе человека не может быть им понят до конца. Художественная литература в силу своей образной специфики, приближенности к реальности, антропологической укоренённости, используя достижения названных гуманитарных наук, имеет возможность полнее прояснить метафизические смыслы существования, исследовать имманентный и трансцендентный уровни бытия.
Современный русский поэт и прозаик Василий Дворцов, задумывая десять лет назад столь нужную сегодня, во время новых геополитических сломов и перестроений, поэму о прославленном русском герое Василии Оленине, более известном под именем Ермак, сначала, наверное, таких сложных философских задач перед собой не ставил. Но в процессе работы над поэмой они возникли, как неотъемлемые особенности исторического времени и личности главного героя, свершившего подвиг, который можно уподобить апостольскому. Хотя не как подвиг в те грозные времена понимался сибирский прорыв Василия Ермака, необходимый для России в тяжелый период её истории, а как обычная, хоть и почетная служба Государю Царю и Великому Князю всея Руси Ивану IV.
В прозаическом вступлении к поэме Василий Дворцов знакомит читателя с главными героями произведения и даёт оригинальную, но фактологически выверенную версию похода казаков в Сибирь - ведь явно, что малый отряд не мог ставить целью захватить столь огромные пространства, и это была чисто спецназовская операция по упреждению готовящейся глобальной агрессии на Русь со стороны Азии. Здесь, за объяснением логики поведения лиц, определявших главные мировые события конца шестнадцатого века, уже проявляется мировоззрение самого автора, коренного сибиряка, для которого многое, о чём он пишет, является знакомыми в силу личной памяти, понимание сути тех событий кажется унаследованным от предков. Идеологическая авторская позиция в течение поэмы раскрывается, уточняется и выкладывается в объективную консервативно-историческую концепцию, имеющую откровенную проекцию в новейшую историю России.
Поэма "Ермак" композиционно сложное и достаточно смелое художественное произведение, мозаично составленное из глав-монологов героев. Более того, в поэме автор рассматривает не столько исторические события, ментальные смыслы произошедшего, но касается "неудобных" по современным меркам, но вечных русских вопросов. Среди них можно отметить межнациональные и межконфессиональные отношения, переосмысление личности Ивана Грозного в её духовно-нравственных особенностях, провокационный вопрос о правомерности "присоединения" земель. Но главное, что отличает поэму - это её просто феноменальный исторический охват и неослабевающий богословский подтекст. Скрытый духовный план оправдан стремлением поэта отразить образ эпохи, когда в Русском государстве Церковь находилась в привилегированном положении, со всеми плюсами и минусами такого социального устройства.
Считается, что в литературе невозможно выразить актуальную действительность, динамику современности в архаичных художественных формах. И наоборот, кажется, что исторический образ времени нельзя передать современным языком. Поэт Дворцов для разрешения этого противоречия, для сближения пульсов истории и современности, использует не только оригинальные стилистические приемы, но наполняет произведение параллельными смыслами, чем достигается и семантическая полифония, и историческая убедительность.
О временах правления Ивана Грозного - царя-реформатора и собирателя Руси в устойчивых общенациональных границах, когда, по его словам, «бесчисленные враги восстали на русскую державу», невозможно говорить только в фактологической плоскости. Жизнь русского человека того времени не представлялась возможной без церковной ее составляющей, без размышлений о жизни и смерти, о спасении и наказании по грехам. Существование в обыденном мире Православной Руси не исчерпывалось его зримыми проявлениями, но представлялось как явление "славы Божией в человеческом ничтожестве". Человек не просто должен был прославлять Бога. "Мир не увеличивает славы существа Божия, но мир участвует в славе Божией; в мире проявляется слава Божия, но это есть уже новая слава" (Тареев М. Цель и смысл жизни.// Смысл жизни. Антология. Ред. Гаврюшин Н.К., Культура. М. 1994. С.169). Слава Божия есть предмет человеческой жизни, которая должна постоянно преображаться. "Идея славы может служить руководным началом свободной деятельности человека и в более тесном смысле: она не только делает из жизни долг, но и определяет ее характер" (Там же. С. 172).
По-разному понимают "долг жизни" герои поэмы, которая начинается главой, рассказывающей о рождении и младенчестве Ермака. Напряженно её художественное поле, где поэтический ток образуется между двумя активными уровнями: уровнем смыслов и уровнем образов. Название главы "Материнская колыбельная" настраивает читателя на лирический лад, а её содержание - заставляет задуматься о глубинных истоках могучести Ермака. Эта поэтичная часть эпической поэмы перекликается с былинными сказаниями славян, тюрок и угров, удивительным образом схожих. Достоверных сведений о жизни Василия Оленина очень мало, но авторская поддержка предания того, что Ермак, уроженец Северного Урала, был сыном русского и вогулки, объясняет не только прекрасную ориентацию казачьего отряда на запутанных сибирских речных путях, но и лёгкость построения доверительных отношений с местными племенами.
Через былинную аналогию поэт объединяет тысячелетнее казацкое служение России, заставляя вспомнить, что кроме святого Ильи Муромца, Ермака и Дежнёва, были у нас и атаман Платов, проведший казаков победным маршем через Париж 1812 года, а так же герои-кавалеристы, бравшие Берлин и Кенигсберг в 1945-м. Запоминающийся образ казака-сибиряка создал в своих воспоминаниях маршал СССР Р.Я. Малиновский: "У нас, фронтовиков, укоренилось глубокое уважение к питомцам Урала и безбрежной Сибири. Это уважение и глубокая военная любовь к уральцам и сибирякам установилась потому, что лучших воинов, чем сибиряк и уралец, бесспорно, мало в мире. Оба они такие родные и настолько овеяны славой, что их трудно разделить. Оба они представляют одно целое - самого лучшего, самого храброго, упорного, самого ловкого и меткого бойца" (цит. по Раш К. Русский выезд. Омск. 2007. С.127.).
Поэт Василий Дворцов, соблюдая эпическую традицию, находит свои художественные образы, соответствующие эстетике родного края богатыря Ермака, у которого "течет по жилам чистая водица Чусовой". Привязанность героя к своей родной земле, чего так чаяла безутешная матушка, останется на всю его жизнь, но проявится не в том, чтобы эту землю не покинуть, а в том, чтобы служить ей, связать её вселенскими связями с миром, наделить статусом земли Русской. А все это оказалось возможным и благодаря материнскому заклинанию -
Сыночек-Василёчек мой, остался бы малюточкой,
Ещё бы на годиночку, хотя бы на одну!
Тебе в судьбу вплетала я овсяные соломинки,
И пуповину прятала под лиственный порог.
Когда сосцами вспухшими тебя я сладко сытила,
Живицу солнцесмолую всосал ты с молоком,
И землянику с мёдами, и дух цветов полуденных,
И небо в белых рябинках, и чуткой рыбы тень.
Пески земли Прикаменной в твоей крови растворены,
Течёт по жилкам чистая водица Чусовой.
Краеведение в качестве краелюбия проявляется в первой главе не только в метафорах, как например, "пески земли Прикаменной в твоей крови растворены", но и в местных фольклорных прототипах: урало-угорских приметах, обычаях, песнях и сказаниях. Некоторые, благодаря исследовательскому поиску автора, имеют буквально археологическую ценность, но требуют дополнительного пояснения. Так упоминание соломинок и пуповины связано с такими местными обычаями: прятали соломинки в кроватку малыша, чтобы он оставался как можно дольше привязанным к родному дому, а пуповину вкладывали в книгу, чтобы ребенок вырастал умным. Первая глава с ее раздольем, языческими приметами, народными сибирскими обычаями, щемящим материнским причитанием - является прологом, где коренятся и откуда взрастают и разветвляются дальнейшие события и духовные смыслы поэтической истории подвига, который зачинался любовью и ею освящался в кинезисе.
Поэма "Ермак" выстроена автором так, что имеет не сюжетное, а смысловое развитие. Вторая глава "Царь Иоанн Васильевич Грозный" переносит нас в царские покои, где Царь всея Руси то смиренно, то страстно молит Господа о своей возлюбленной дочери - Руси, над которой он защитным покровом крепко держит "крестоносную хоругвь Православия". Эта глава имеет кульминационное значение в системе постановки вопросов, которые будут иметь развитие и разрешение не только в поэме, но и во всей, вплоть до наших дней, истории России. В противовес распространенному либеральному мнению, что Иван Грозный был сумасшедшим, что он маниакально топил в крови Русь, Василий Дворцов создает образ одинокого в своем стремлении Царя-инока, не имеющего мудрых единомышленников, обладающих имперским мышлением. Царь вынужден только с Божией помощью спасать Россию от бесчисленных внутренних и внешних врагов. А их было несчетно, если вспомнить, что Россия в то время вела войны одновременно с Польшей, Крымом и Казанью, боролась с ересями, насылаемыми западом и востоком.
Автор поэмы не вдается в исторические тонкости описания быта, не соблазняется изображением кровопролитных сражений или казней, он только задает критерий оценки деятельности водителя государства, который, по личной убежденности поэта, может в первую очередь определяться категорией "отцовства". Тема "отцовства" в различных его ипостасях - сквозная тема творчества Василия Дворцова. Её он исследовал во многих своих, чаще всего прозаических произведениях, на уровнях: отец - родитель, отец - командир, отец - священник. Высоко-мерное поэтическое слово и роковые исторические события христианской Руси помогли писателю повысить статус осмысления и отражения этой категории до уровня Царь - отец Отечеству в наследовании и применении им заповедей от Бога-Отца.
Милостью, Господи, твоею милостью!
И не похотью, а породою
Ставлен я царём, воеводою,
Ставлен судиёй и учителем,
И указником, и смягчителем...
Этот страстный в своей сыновней преданности Богу монолог грозного Царя можно пояснить размышлениями выдающегося русского философа-богослова начала прошлого века Михаила Тареева. "Отец и путем естественного рождения, и путем воспитания сообщает сыну все свои блага, всю свою славу; но высшее утешение для него состоит не в одном только сообщении благ, а в том, что сын принимает эти блага как отеческий дар, чувствует сыновнюю благодарность, признает свою жизнь продолжением жизни отца. Тем и ограничена вообще любовь в своем действии, оттого она и подвергается страданиям, что она может удовлетвориться только ответной любовью. Так и Господь для победы над ничтожеством проявляет Свою жизнь-славу в ничтожестве, бросает Свои лучи в хаос и тьму; но для полной победы необходимо, чтобы тварь свободно возвратила эту славу Богу, чтобы она свою славу полагала в славе Божией и славу Божию считала своею собственною, чтобы она признала свое собственное ничтожество и отреклась от личного самодовольства, от личного обладания мнимым абсолютным естественным совершенством. Этою задачею и обуславливается неизмеримо высокое положение человека в мировой жизни " (Тареев М. Цель и смысл жизни.// Смысл жизни. Антология. Ред. Гаврюшин Н.К., Культура. М. 1994.. С.172).
Задача служения человека божественной славе относится к его личной свободе, определяется его самосознанием, отношением к своему делу, пониманием Божиего замысла об этом деле-служении или, точнее, долге жизни. И поэтому, наверное, Василий Дворцов с чутьем реставратора осмысливает, но категорично не осуждает, не домысливает картину воинственного правления Ивана Грозного, осознавшего долг своей жизни в служении Православному Отечеству. В обеспечение блага и единения государства под "хоругвью Православия" Царь боролся не только с иноземными захватчиками, но и с еретиками, "пятой колонной" своего времени, с врагами исконной русской веры столь же жестоко, так как деяния их отождествлял с нападками охотников за русскими землями.
На Суде с меня страшно спросится.
Власть моя, что клеть золочёная:
Русь - невеста Христу речённая.
...........................................
Кто, как Царь миропомазанный,
Исцелитель на то посаженный,
Остановит смерть встречной смертию,
Осечёт соблазн твёрдосердием?
Выжгу-вырублю, до костей псом выгрызу...
Русь до святости мечом выскоблю.
О многом современном заставляет задуматься эта емкая, убедительная в образах и символах глава, где Царь оправдывает свою отцовскую заботу о России предназначением ее в жены Небесному Жениху. Признанием "мне ль не знать, каково оно сиротствовать", не знавший ответной родительской любви он, отдающий свою любовь Богу, вызывает понимание и сострадание. А действия Царя-исцелителя, способного "остановить смерть встречной смертию", напоминают об известном действенном способе борьбы с наступающим огнем - огнем встречным, и создают ясное, важное и для нынешних времен, понимание того, что не от Руси, но на Русь катится век от века огонь зла. И тогда кажутся разумными и создание опричных отрядов, вставших с горящими ненавистью к врагу сердцами встречь подкатывающегося вражьего огня, и многие другие способы противостояния нашествию. Убежден Царь в правильности своей стратегии, так как верит, что "сердце царское в длани Божией", так как он знает и исповедует все свои грехи. По милосердному своему отношению к русской истории и для убедительности, автор поэмы приводит цитату из царского акафиста Архангелу Михаилу:
Грозный Ангеле!
Возвести ми конец мой,
да покаюся злых своих дел горько,
да отрину от себе всякое бремя греховное.
Страшный Ангеле, не устраши мене маломощнаго.
Даруй ми, Ангеле, свое пришествие и напои мя чашею спасения.
Да весело потеку во след твой с молением - не остави мене сира.
Молитвенный лейтмотив, пронизывающий поэму, создает не только образ времени, но раскрывает её онтологическое содержание, в контексте деятельности или "долге жизни" возводит смыслы бытия к Небесному Отцовству, позволяет увидеть скрытый богословский каркас исторического произведения. То, что автор осознает себя и представляет своих героев как сынов Божиих, как смиренное орудие Господне, заставляет задуматься о Богообщении, о том, - через что (текст, творение, подвиг) проявляется долг человеческой жизни, как человек откликается на зов Божий, как понимает дар Дающего? Не все герои поэмы обладают этим пониманием, принимая дар, не задумываются в своем корыстном отношении к бытию о Дающем и о своем Ему долге. Таковыми предстают в поэме государственные враги России, военному мастерству которых автор поэмы отдает, однако, должное уважение. Но в своем ненасытном стремлении исполнения Божией заповеди "наполняйте землю и обладайте ею" (Быт. 1: 28) они выведены поэтом в закономерности поражения, как не осознающие, что обладание имеет не только материально-телесное содержание.
Двумя огромными чёрными стрелами на карте средневековой России поэт метафорически изображает направления двух вражеских армий: с Юга на Русь наступают войска хана Давлет I Герая, с Запада - полчища Иштвана Батори. Две смежные главы отданы этим личностям, где они представлены как герои шекспировского театра - в своих злодейских монологах. Прием монолога присущ всей поэме, в которой нет авторской речи, повествование идет от лица героя каждой главы, чем достигается абсолютная историческая убедительность в части отражения целостного сознания средневекового человека, осознающего цель своей жизни как исполнение Божьего промысла. Для усиления эффекта присутствия в историческом пространстве-времени поэт использует лингвистические приемы - каждый герой говорит в интонациях и с использованием терминов и логических ударений, присущих его родному языку.
Так в красках средневековой турецкой поэзии он пишет портрет Крымского хана, воспитанного в Стамбуле. В континууме певучих восточных слов, грозных имен и таинственных названий кажется по-детски жалкой слезная обида побежденного турецкого ставленника на крымский престол - хана Герая. В своем поражении при Молодях, где 25-ти тысячным войском Дмитрия Хворостина была разгромлена 120-ти тысячная армия турок, крымцев и нагаев, хан винит не свои цели и стратегии, а расположение небесных светил, ошибочно прочитанное его звездочетами и предсказателями.
Орду вёл из Крыма - сто двадцать тысяч! Крымцев, ногаев, осман, янычар...
Сто тысяч убиты, в урусах забыты... В джана-душе зацвёл анчар.
Ночами знаком беды восходила, горем грозилась звезда Кейван.
Под Молодью головы в пыль обронили мои Хаспулат и Шардан.
Я слышу стоны своих пехлеванов - зачем не умер тогда я сам?
Сынов своих вижу смертные муки... Меня, Джабраил, зачем спасал?!
В уста героя главы "Истван Батори - король Стефан" автор поэмы вкладывает слова, озвучивающие причины и направления извечной западно-католической экспансии, а также латинские фаталистические девизы, типа "Участи слава!" Пенсильванский венгр из рода изуверов-колдунов, руководимый ненавистью к России и Православию, поставленный на польский престол мировым сговором во имя похода на Русь, был искусным воином, много способствовал укреплению союза непримиримых врагов её - поляков и литовцев. И, действительно, не знавший славянских языков, Батори со своими многонациональными подданными изъяснялся на латыни.
Стокгольм и Прага ... Лютер, друзы ...
Шираз и Рим, Сарай и Гданьск ...
Социст и суфий, францисканск -
Все, все сошлись в одном союзе,
В желанье гибели России.
В решимости стереть с земли
Её погосты и кремли,
Её ученье о Мессии.
В монологе фаталиста-короля Стефана, полярном покаянной молитвенной речи Царя Ивана Грозного, нет упоминания об Отце Вселенной или отце Отечества, но слышится "старая песня" о мировом господстве, о "синклите истинных хозяев", во главе с римским папой, имеющая древние историко-богословские корни. Как говорит архиепископ Константин (Горянов), "признание римского папы «наместником Христа на земле» и «епископом над епископами» порождает гордыню у латинян и ненависть к православным". "XVI в. явился временем, когда все важнейшие вероучительные расхождения между римо-католической и православной богословскими традициями были уже не только сформулированы богословами, но и, по крайней мере, частично закреплены соборами Римо-католической церкви в качестве общеобязательных, догматически значимых отличительных черт ее вероучения. При этом статус догматических расхождений придавался даже исторически приходящим обрядовым особенностям богослужения, с неизбежностью возникавшим при столь различных культурно-исторических условиях, в которых происходило развитие римо-католической и православной литургических традиций" (Константин, архиепископ (О. Горянов). Встань и иди в дом твой (Лк. 5:24).Издательский дом Родная Ладога. С-Пб. 20014. С.280). Таким образом, в земной истории и истории Церкви Христовой можно обнаружить немало событий, исторический смысл которых может быть постигнут лишь при сопоставлении их духовного содержания с основополагающими для этого содержания богословскими началами.
Но возникает вопрос, почему поэт Василий Дворцов, пишущий о подвиге Ермака, совершенном в землях Сибири, так подробно рассказывает о том, что перед этим происходило на южных и западных рубежах Руси, в каком отношении находились ветви христианства? Наверное, потому, что без ощущения исторического напряжения, а, главное, без понимания разницы категорий "Отец Вселенной" и "хозяин мира" трудно понять промыслительный подвиг нашего великого соотечественника и его сподвижников. В процессе осмысления тысячелетнего противостояния двух теорий мироустройства, сохраняющегося поныне, в поэме происходит как будто сжатие времени, так что подвиг Ермака в его историческом значении приближается к границам нашей эпохи и получает современную оценку. Помощников и прославленных современников Ермака, известных и неизвестных воинов, чтоб лучше было видно их с отстояния почти в пять веков, автор поэмы изображает в былинной модальности, в высоком статусе эпических героев, личностей, достойных знаменательной памяти.
Сюжет главы "Дмитрий Иванович Хворостин" сродни традиционному былинному рассказу о том, как князь дает своему верному "выуче-споборнику" почти невыполнимое задание. Громовым раскатом звучат слова вельможи: "Ермак! - пойди - найди - убей Кучума". Зачем нужно убить предводителя сибирских ордынцев Кучума, славный князь Хворостин объясняет Ермаку долго и подробно. Он говорит о смерти и бессмертии, о долге и судьбе, о крестоношении, вспоминает свою победу с помощью хитроумного сооружения гуляй-города над ханом Давлет-Гераем, повторяя рефреном "нами держится Православие". Дав следующую характеристику Ермаку, десять лет прослужившему под его боевой хоругвью, князь указывает цель его воинской судьбы, предопределённой Божиим замыслом.
Настырный выучень, глазастый и упорный,
тебе не вижу ровни я средь слуг и подначалий.
А, велие, ты знаешь цель своей судьбины,
своё призванье в жарком Божьем мире,
свою прямую суть - и духом, и оружьем
хранить отечество,
народ и веру...
В своей стратегической манере мышления князь Хворостин поясняет даже экономическую и политическую подоплеку ермакова задания.
Семь лет для Белого Царя ясак не славши,
мошной набухший деспот Сибирский Кучум-хан
затеял воровство - сей супостат срядился
с ногайскою Большой Ордой на Русь ударить.
Сам он по северу пойдёт на Пермь, затем ко Пскову,
Урус же Бий - через Казань - на помощь черемисам
бунтующим. Такое ноне
«слово и дело государево»...
По сути, в этом задании реализуется план создания военно-духовных казачьих орденов. Не только служили казаки на страже русских границ от грабителей и работорговцев, но противостояли духовной экспансии. Как говорит военный историк Кавад Раш, "Казачьи заставы, дружины и войска с первого века от рождения Христа (хотя история их уходит далеко в глубь веков) появлялись только там, где русскому народу угрожала опасность... Казаки вырастали перед врагом всюду, где русским угрожали полон, грабеж, рабство, истязания. Казаки с первого часа русской истории стали иммунным ответом восточных славян на смертельную опасность... Именно как боевое и духовное ядро русского народа казачество оказалось наиболее религиозно стойким сословием" (Раш К. Русский выезд. Омск. 2007. С.191-192, 194).
Соратники Ермака - люди разных сословий и национальностей, привносили каждый свой вклад в победу. Далеко не все и не сразу осознавали люди глубину царской мысли и становились надежной Государю опорой, как о том рассказывает "организатор тыла" Максим Строганов:
Холопы костные, слепые побегушники,
Глухие побирушники, ему разве помощники?
Разве на что оплот?
Ленным своим умишечком за ним разве потянемся?
Мы ж нового пугаемся, по старое ругаемся,
Приспавши на печи.
Постепенно происходило в обществе поумнение, осознание того, что не только родство по крови присуще человеку, но велико значение родства по вере и родства по делу. И какова ответственность каждого за общее наследство России.
Сплошное разорение:
на копях нерадение,
земля опять язычися,
а русские волнуются,
в побеги норовят.
Неужто дело дедово,
отцовое да дядьево,
на мне, невразумительном,
развалится-порушится,
погубится врагом?
Вот и вольный казак, привыкший воевать с бусурманами "лёгким боем" не столь для Родины, сколь для себя, Иван Кольцов вместе с другими казаками не сразу готов последовать за Ермаком, который, уйдя с вольных станиц на десять лет в опричные войска
Тыщи-тьмы из полона вернул народа,
Сиротин-христиан защитил от извода.
Цепным псом служа Руси, с холодом да голодом,
Не разжился от служения того золотом.
Но именно на примере жертвенной жизни атамана начинают понимать лихие казаки, что смысл и их воинской жизни в верности Православному Царю - отцу Руси, и что пришёл день возвращения блудным сынам под отчую руку.
«Брат ты наш, Ермак, да Василий Тимофеевич,
Остудись, отвернись волков, не о тех ныне речь» -
Встал на ответ атаман Кольцо-Иван Юрьев. -
«Всюду есть удальцы - мощны, да мозги курьи.
Мы ж в поход за тобой пойдём всею станицею,
На сие вот те Крест Святой перед божницею.
Выведи, Ермак, нас изо лжи тропой узкой,
Повинимся мы Царю душой нашей русской».
Это коллективное поумнение народа вокруг истинного лидера является исторической правдой. И как же убедительна правда, изложенная в метафорической форме. Через метафору можно передать не только глубину исторического смысла, но и неотделимое от него историческое сознание личности, вернее, самосознание. Сегодня человечество находится в процессе все большего отчуждения от Бога, от источника надежды и любви, все легче свыкается неизбежностью смерти. Поэма Василия Дворцова, посвященная давним событиям, имеет современное значение, как спасительное свидетельство пасхального попрания той смерти. Автор показывает пути и способы преодоления моральной испорченности человека через понимание и признание того, что человек не автономное существо, что наша жизнь заряжена на воссоединение друг с другом в стремлении воссоединиться с Создателем. Только в наполнении этим стремлением человек может идти на любой подвиг, не боясь смерти.
Господи Боже, помилуй нас грешных,
Коли за правое дело стоим -
Даруй соборностью, сладом утеши,
Не покидай нас дыханьем Своим.
Господи Боже, мы малое стадо,
Бремя ж великое возложено.
Веруем: лишь под небесной заградой
Всё прорастёт, что Тобой саждено.
Сеятель - Ты, мы - слепое зерно.
В этой молитве Ермака отражена метафизика русского подвига. Таинственное, непонятное для иноплеменного ума знание чуют в Ермаке его враги и проникаются восторгом к богатырю, идущему в бой, в полном доверии судьбе. В этом доверии скрыто творческое начало, которое не имеет ничего общего ни с фанатизмом самурая, ни с механической заведенностью религиозного сектанта. Симпатизирует Ермаку и сибирский татарин Мухаммед-кули-Султан, военачальник Кучума, видя в своём победителе благородного рыцаря-князя и называя " враг мой и друг мой". Передал он это восхищение своим детям, которые пошли в ополчение князя Пожарского. Тянется к русскому герою и приспешник Кучума горделивый казах визирь Карача-бек, чует своим неверующим сердцем божественную тайну верующей души Василия Оленина. Но все-таки не может встать на сторону света расчетливый сребролюбец, возвращается он к, кажущемуся более ему понятным, Кучуму.
Ожидаемое читателем личное противостояние казака Ермака и хана Кучума, олицетворяющее исконное территориальное и духовное противостояние Руси и Орды, в поэме Дворцова показано не в грубой физической схватке стратегов и рукопашников, а символично, на тонком духовно-психологическом уровне. Герой поэмы, выходя на битву со злом, понимает, как мало вооружиться саблей, пушкой да желаньем победить. Надо заручиться горней поддержкой, помолиться и - испросить благословение у родителей. Поклонение родительским могилам и встреча с родными местами - самая пронзительная глава поэмы. Чужаком приехал Ермак в родное поселение.
Верно ль - что было, тому не вернуться?
Нужно поправить родные кресты...
Матушка, милая, дай мне уткнуться
В сухость ладошек твоих сквозь кусты.
В синергии любви происходит встречное преображение героя и его малой родины. Пристально вглядываясь в забытые за трудными боевыми походами родные места, Ермак видит щемящие красоты милой родины, вспоминает свою к ней любовь, и она идет к нему навстречу, открывается в своих сокровенных красотах. Невозможно остаться равнодушным пред "стадом вечерним надменных коров", не насладиться "духом внесённых мороженых дров". Диссонируют этой природной красоте покосившиеся, замшелые "родные кресты", представляющие не только уровень личной памяти, но заставляющие задуматься о будущем этих мест.
Много способствует этому же пониманию короткости связи личного и исторического любовно-лирическая глава "Югра, дочь Канты-Кана бая". В совершенной красоте невинности предстает перед героем возможная его невеста - местная остяцкая княжна, символизирующая саму Сибирь. Но не дано ей стать Ермаку женой, не дано родить ему мальчиков и девочек, которых "ты бы их любил" в силу его личной миссии казачьего атамана, особого его посвящения. Как поясняет во вступлении к поэме автор, особенность характера главного героя заключена в этимологии его боевого имени "эрмак-эрмэк", что в переводе с тюркского означает "одиночка", "чурающийся семейной жизни", по-славянски - инок. Инок вышел первым на Куликово поле, инок - выходит на бой за русские земли Сибири в их реальной и космической красоте. Напрасно поёт-соблазняет княжна:
На плёсах речек плещутся тьмы уточек с гагарами,
Жар-клюква на болотинах что яхонты горит.
По-вдоль собольих стрелочек, вокруг лабазов беличьих
Мелькают сойки яркие и филины глазастые,
А в водах тёмно-стуженных спят мамонты зубатые,
А в дуплах мишьи-карлики поют о вещем времени,
Когда на небе звёздами народ твой русый плыл.
Через поэтическое видение внешнего мира, через метафоры разговорного языка, сочетанием отдаленных по смысловому уровню понятий - от уточек-гагарочек до космологичексих аналогий, в которых эта же самая утка-гагара добывает со дна мирового океана комочек грязи, из которой создаётся наша Земля, через вкрапления нерифмованных авторских отступлений, усиливающих достоверность повествования, поэт выводит раздумья героя, начинающего понимать, как "нужно поправить родные кресты", на осмысление Божиего промысла о Сибири, как неотъемлемой части новой, грядущей России. Такая красота и чистота, "земля беззлобная", обладающая небесным происхождением, не может жить под властью жестокого сластолюбца Кучума. Только на земле, освобожденной от монгольских захватчиков, поработивших заскорузлое в язычестве местное население, эти кресты могу встать в полный рост православного вселенского величия пришедшей сюда правды и добра. Вот дотошное описание «сибирской украины» Государю Иоанну Васильевичу ермаковским соратником Черкасом Александровым со свидетельством Божественного покрова над казаками:
Самодержавный Царь всея Руси! Победа в правде,
А правда - в милости. Повинных не отринь прихват -
Сие казачье каянье причти к земной расплате.
Прости, кто чем пред Богом и тобою виноват.
Богоугодный Царь Иван Васильевич всея Руси!
Отец благой! Прими в семью! Прости.
Сие казачье каянье зачти -
мы шли на смерть с молитвой.
И Господь Иисус Христос,
Пресвятая Богородица
и святитель Николай
нас
не оставляли.
Смысловые узлы "вернулись блудные ... народы из горького бездолья", "прими в семью", "мы шли на смерть с молитвою", совершенная уверенность в высшей помощи - художественные доказательства и духовные свидетельства убежденности автора в Божием промысле, который заключался и в расширении земель Русского царства, и в установлении незыблемых духовных его границ. "О гранях и межах Сибири" - так назвался труд современника Петра I Семена Ремезова, первый, в котором была предпринята попытка осмыслить особенность этих земель и народа, их населяющего. В совокупности сибирский склад мышления, исполинская сила, беззлобность, одухотворение православной верой, сотворили чудо явления сибирского характера в его особости. Чудо свершил и Ермак, ставший витязем, от которого "солнце Евангельское землю Сибир осия", поэтому "к Ермаку повеле Государь написать не атаманом, но князем Сибирским". Идеей духовной миссии, верой во спасение руководствовался герой, которого с радостью встречали освобожденные от Кучума и выведенные из языческого плена местные народы.
Поведаю о виденных в сибирской украине
Безбожных племенах, что поклоняются зверью,
Камениям и омутам, да куклам. Что доныне
Приносят кровью жертвы и беснуются огню.
Спасителя Христа не ведая и Божью Матерь
Не почитая, однако же, породою не злы
И к миру расположены: в их чумах нашу братью
Без хитростей встречали, и провожали без хулы.
Немногочисленный отряд Ермака, хорошо знавшего местность, неожиданно появился в самом центре ханства. В несколько сражений они разбили разрозненные силы Кучума и захватили столицу Сибири Искер-Кашлык. После этого Большая Орда нагайцев подтвердила свое верноподданство Москве, и башкиры уверили в вечной дружбе. Однако алчный ставленник Ташкента Кучум, мечтавший, что он "опять соберет Орду от Балкан до Байгала", в своих меркантильных стремлениях посрамлен, но Ермаком не убит. Поэт изображает его жалким, полуслепым и полуглухим, но упорно задыхающимся иллюзиями возвращения былого величия, сгорающим от желания отомстить ушедшим "из под его пяты" народам, прикрывая злобу невоплощённых амбиций "святою местью" газавата. Да, Кучум остался жив, но страшнее смерти для него эта мучительная жизнь всеми презираемого беглеца, превращённая гордыней в безумный, затухающий в сибирской чаще вопль:
Я - сын и родитель вселенского страха...
Я - продолжатель походов Ибака...
Я - тот...
я...я...
Не местью, но милостью освобождали из-под власти чингизидов русские казаки сибирские земли, предназначенные от сотворения мира для России. Спасительной идеей самопожертвования во имя правды Господней руководствовались все участники этого исторического похода, который свою геополитическую оценку получил только во времена Петра I. Как известно, жертвенная спасительная любовь несовместима с судьбой обыденной. Невозможно представить и седого Ермака, почивающего на лаврах среди многодетной семьи. Смерть "вынужденного держать оплот" героя в бою с подло напавшими превосходящими силами принципиального врага закономерна. Это завершающий аккорд его земного подвига, за которым - "воздаяние на небесах".
Други-казаки! Нам брашно не горько,
Нет ни обид, ни занозной тоски -
Шли на Сибирь не по алые зорьки,
Не по кисель у молочной реки.
И не под рабство языки мы клоним,
Стоит ли жизнь соболей да бобров?
Капля за каплей стекает в ладони,
В братину общую общая кровь -
Чашу Руси наполняет любовь.
Жертвенной кровью Ермака и его дружины выкуплена и хранима Сибирская земля, которую на протяжении веков многие властители мира мечтали захватить, а теперь вот вожделеют новые заокеанские "кучумы". Но не удастся никому ступить на нашу святую, омытую кровью Христовых мучеников XVI и XX веков землю, пока русский народ будет нести сыновнюю ответственность пред Богом и Его великим даром Руси, пока будет делами крепить веру Православную.
Многие поэты-романтики XIX обращались к образу Ермака, создавали произведения, используя только героические или романтические краски. Одной из лучших лирических легенд признан сказ Павла Бажова "Ермаковы лебеди". Готовился к труду о Ермаке, понимая всю его сложность и ответственность, и Александр Сергеевич Пушкин. Баратынский Пушкину в январе 1826 года: "Мне пишут, что ты затеваешь новую поэму Ермак. Предмет истинно поэтический, достойный тебя... Благослови тебя Бог и укрепи мышцы твои на великий подвиг". Но Пушкин не успел, хотя последние годы он жил с творческой мыслью о Сибири.
Поэма Василия Дворцова в этом именитом раду занимает особое место, ибо он - первый из литераторов, кто исследовал и отразил не только романтику истории и героизм похода, но раскрыл святость образа Ермака в достоинстве русского воина-апостола.
Действительно, в 1582 году Ермак появился в Сибири не просто с отборной, хорошо вооруженной дружиной, но и со священником. И поход казаков преследовал не корыстные интересы, а защитно-государственнические. Потому ещё первый архиепископ Сибири Киприан собрал в 1622 году с оставшихся в живых соратников Ермака "записки о походе", на основании которых написал первую летопись о Ермаке, герое, достойном архиепископского пера, как подвижнике веры, пострадавшем за Православие. Но синод отказал в общероссийском церковном прославлении Ермака и дружины. Позже архиепископ Нектарий (Василий Теляшов) установил "вселенские поминания" Ермаку и дружине в Москве и в Тобольске.
Талантливое художественное произведение более всего способствует сохранению национальной памяти. Тем более, что поэма Василия Дворцова имеет не только глубокое историческое, но обширное современное значение, простирающееся и в будущее. Во времена новейших гонений на историческую память и памятники - древние герои Руси вновь встают на защиту Отечества. Много помогает сердечному проникновению в давно отошедшую эпоху былинно-песенный строй поэмы. Молитвенные интонации, связующие русских людей через века, способствуют душевному доверию к автору. Даже мелодичное перечисление имен сподвижников Ермака воспринимается современным читателем как родной синодик.
Главный упор для казачьей твердыни -
«Каждый за всех, и по каждому все»:
Тёзки-Иваны - Кольцо да Дурыня,
Шунин с Грозою... К ним Галкин Лексей.
Черкас Александров с Паном Никитой,
Иов Вышата, Григорий Ясырь...
Яшка Михайлов с Афонею Китой,
Брязга Богдан и Савватий Болдырь.
Да Мещеряк, да Матьяш Угренин...
Вослед отряда Ермака пришли на земли "для широких людей" стрельцы и казаки, просветители, строители, купцы, промышленники, рудоискатели, хлеборобы. И не погибал при этом прибытии населения ни один, даже самый малый местный народ, не чувствовал себя сиротой в империи-семье у единого на всех отца - Белого Царя. Станем же сердечно, молитвенно и - творчески! - поминать подвиги героев всех времен русской истории, и не одолеет ныне и присно никакой вселенский враг наше Отечество, не остановит служение России Христу, не отвратит её от Божьего предначертания.
Валентина Ефимовская, член союза писателей России
