В неизменном круге церковных праздников каждый Новый год (по т.н. «старому» стилю) открывается воспоминанием святителя Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской, церковного писателя и богослова IV века от Рождества Христова. А завершается календарный цикл памятованием преподобной Валерии Мелании Римляныни, просиявшей в эпоху в эпоху императора Флавия Гонория Августа (393-423 года новой эры). Но посреди малороссийского народа, поэтического и мечтательного, эти во всех смыслах (временном, географическом) далёкие имена были чуть ли не сразу же заменены другой, гораздо более стойкой по смыслу фольклорной парой: равноапостольного князя Владимира, во святом крещении Василия, и его матери - Малки, Малуши, Маланки или Меланки, по имени которых новогодние праздники так и назывались: «Сьодні празник - Меланочки, / Завтра празник - Василечки. / Сьодні прийшли щедрувати. / Завтра прийдуть посівати. / Вас з празником поздоровляти, / 3 Новим годом та з Василем».
Будучи статически-неизменным, годичный круг был на Руси, тем не менее, вращаем: до средины XIV века (1348 г.), а то и самого конца XV столетия (1492 г., есть и такое мнение) год начинался по-римски, в марте, с началом календарной весны. Потом, следуя одной из византийских традиций, его перенесли на 1 сентября. От этого дни Василия и Мелании тоже сдвигались то «вправо», то «влево», губясь то несколько ближе, то чуть дальше от летапреложения, новолетия, именуемого ныне Новым Годом. И лишь после календарной реформы Петра І, в 1700 году, они заняли нынешнее своё место - в самом конце Decembris`а, и самом начале юлианского января: месяца, названного в честь двуликого, обращённого как в прошлое, так и в будущее, Януса - древнеримского бога дверей, входов и выходов, начала и конца. И делят они календарную зиму ровно напополам, опять-таки напоминая, что весна-красна уже не за горами.
Коли уподобить церковные праздники драгоценным камням, нанизанным на ожерелье годового цикла, то «Василия» и «Мелании» с того давнего времени стали невольно напоминать жемчужины, служащие к тому же прочными застёжками этого дивного временного фермуара. Случайно ли так произошло, или, всё же, есть некий умысел свыше, поставивший эти праздники, причём именно в малороссийской традиции, в центр События, когда за праздничным столом собираются друзья и родственники - дабы традиционно поздравить друг друга с Новым годом, поднять неизменный бокал за год уходящий, в котором непременно случилось ведь что-то и неизменно хорошее, пожелать доброго здоровья, удачи и благоденствия в Новом году? А, благословляя ястие и питие на праздничном столе, желая друг другу: «ангела за трапезой», и отвечая по обычаю: «незримо предстоит», вспоминаем ли, помимо своего Ангела-хранителя, ещё и того, благодаря которому существует эта вековая традиция - Владимира (Василия) Великого, Крестителя Руси, и его мать Малушу - истинно ангельскую душу, израстившую нам столь драгоценный плод живота? Ведь не будь их, ничего этого: ни святой Руси, ни нас с вами, имея в виду православных христиан, ни нынешней культуры нашей, по своей сути глубоко христианской не было бы... Вообще не было бы ничего, кроме территории и блуждающего по ней «населения», в той или иной форме кому-то подчинённого.
***
«История не знает сослагательного наклонения», - это да. Но главное в ином: историческое - всегда качественно единственное. Только лишь тех государей, которые смогли среди прочих нащупать именно эту - особенно, исключительно, непременно верную альтернативу, народ впоследствии поименовал «Великими». Это те, кто мыслили категориями отнюдь не сегодняшнего дня, а видели гораздо дальше - не чрез года даже, но века. Очень мало таких в Русской истории. Но их краткий список всегда будет открываться именем Владимира Великого: «Владимира Святого», «Владимира Крестителя», «равноапостольного (единственного в таком чине!) князя Владимира», «Владимира Красное Солнышко», «ласкового князя Владимира» etc. И поистине мудр народ, поставивший непосредственно рядом с воспоминанием его, князя, память о великой матери его, родившей Міру такого вот сказочно могучего чудо-богатыря.
А былинники речистые и далее поведут свой рассказ: о бабке его, святой равноапостольной Ольге - одной из всего лишь пяти святых женщин, прославленных в этом чине. Прадеда упомянут, Вещего Олега. Не забудут и об отце, Святославе Игоревиче - подлинно степном рыцаре без страха и упрёка... Очень непростой исторический «узел» был завязан на этом витке нашей давней и славной истории!
***
О чём есть смысл вспомнить за новогодним столом, поднимая бокал за год ушедший, в русле заявленной здесь темы? О том, что в Москве, 4 ноября 2016 года, в День народного единства, был открыт на Боровицкой площади памятник Владимиру Великому. И что пятью неделями ранее, 26 сентября, наоборот, памятник князю Владимиру в Киеве осквернили, облив постамент красной краской и разрисовав его похабными надписями. О чём сообщалось в СМИ с ярким примечанием: «вандалы снова...». При этом хронологически первое из событий («в своём глазу») было оставлено украинскими властями без комментариев, зато по второму Пётр Порошенко отметил: «...они открыли памятник нашему первоапостольному киевскому князю Владимиру. Это еще одна попытка гибридного присвоения истории» (http://www.bbc.com/russian/news-37912955). «Нашему», говорите? Ну-ну.
Поднявшаяся затем полемика (если считать охаивание таковой), свелась к тому, что московский памятник-де киевскому не чета: приезжайте и посмотрите, какие монументы Владимиру воздвигать следует. Что-де «установка в Москве памятника Киевскому князю Володимиру (а не Московскому князю) есть признание Россией верховенства Киева, то есть Украины над Россией, признание России как провинции и, следовательно, Украины как метрополии. Значит президенты, избранные в России, должны, дескать, ездить в Киев, к своему сюзерену на утверждение». Наитолерантнейшее, вроде бы, комментирование прозвучало так: «Хороший памятник очень противоречивому историческому персонажу». Всё это, вместе взятое, весьма красноречиво свидетельствует как про общие мировоззренческие установки дерзающих заявляться по данному предмету, так и о незнакомстве их с историей хотя бы в объёме добротного школьного курса.
Чушь это всё. Любому и всякому, не ленивому умом, известно, что киевский памятник святому Владимиру - на самом деле русский; он создан талантами санкт-петербургских скульпторов и архитекторов В.И. Демут-Малиновского, П.К. Клодта и А.А. Тона. Статуя была отлита лично бароном Петром Клодтом в его мастерской в Северной Пальмире, бронзовые барельефы (скульптурные детали постамента) - изготовлены на построенном знаменитым Никитой Демидовым Дугнинском заводе вблизи Калуги. Что установка этого памятника - кстати, самого первого в Киеве - была предпринята по инициативе императора Николая І Павловича. Который, допрежь того, выделил средства на укрепление Владимирской горки, упорно съезжавшей в Днепр, и строительство самого первого моста через эту реку, близ этой самой Владимирской горки - Николаевского.
Памятник князю - Крестителю Руси - был открыт в Киеве в 1853 году. А двадцатью годами до того, тем же просвещённым правителем, Николаем І, был основан Киевский Императорский университет святого Владимира: не памятник разве великому князю - просветителю Руси? А на полвека плюс один год ещё раньше, в 1782-м, императрицей Екатериной Великой был установлен, «в награду подвигов, совершаемых на поприще государственной службы, и в воздаяние трудов, для пользы общественной подъемлемых», Императорский орден Святого Равноапостольного Князя Владимира: тоже ведь памятник (от слова «память»), хотя и для ношения на шее, в петлице и на груди.
Неловко даже напоминать, что, по надёжным сведениям, официальное почитание Владимира как святого, равноапостольного, началось вовсе не в Киеве, после монголо-татарского нашествия лежавшего в руинах, в струпьях невежества и порока, а в той самой «варварской» Московии - новом центре возрождающейся Русской государственности, и относится к XIV веку, временам правления Михаила Ярославича «Святого», Иоанна I Даниловича «Калиты», Дмитрия Иоанновича «Донского». Есть вполне заслуживающие доверия сведения, что идёт оно вообще от победы новгородцев в Невской битве 1240 года - но в любом случае это достаточно далеко и по расстоянию, и по времени от Украины, заявляющей некие «эксклюзивные права» на «киевского князя».
Почитание святого Владимира на Руси отражено в топонимике: прежде всего в названии основанного князем Андреем Боголюбским Владимира-на-Клязьме, в 176 км к востоку от Москвы, Владимирца Псковской области, к названию которого мы в своё время ещё вернёмся. И десятков других «объектов», так или иначе связанных по смыслу с «дателем названия».
Здесь же уместно упоминание о Владимирской, одной из самых чтимых на Руси (читай - в России), чудотворной иконе Божией Матери. Которая - да - придя к нам из Византии в начале XII века, как подарок святому князю Мстиславу от патриарха Константинопольского Луки Хрисоверга - некоторое время действительно находилась в женском Богородичном монастыре Вышгорода, близ Киева. Но вскоре была перенесена Андреем Боголюбским во Владимир, где и прославилась чудотворениями, отчего и получила нынешнее наименование. О множестве храмов, освящённых в её честь. О соборах собственно Владимирских (равноапостольного князя), коих известно 10: в Санкт-Петербурге, Астрахани, Воронеже, Кронштадте, Новочебоксарске, Удомле, Сочи, Севастополе, Херсонесе Таврическом - и в Киеве, естественно. Но этот последний, не стоит забывать, тоже ведь был возведён отнюдь не древними украми - а по почину всё того же императора Николая І Павловича, нарицаемого рыцарем православия, иждевением и прочим участием императоров Александра II, Александра III и Николая II, по проектам русских архитекторов И.В. Штрома, П.И. Спарро, А.В. Беретти, Р.Б. Бернгарда, и расписан русскими же художниками Виктором Васнецовым, Михаилом Нестеровым, Павлом Сведомским, Вильгельмом Котарбинским и другими. И какова благодарность? - ныне в храме этом, захваченном раскольниками т.н. Киевского патриархата, звучат истерики и проклятия в адрес России: и что тут поделать, ведь кто на какую «подяку» способен. Такова данность, «реалия времени»...
Так, может быть, исходя из этих самых «реалий времени», презрев вековую «возню» вокруг имени равноапостольного, «отдать» его украинцам - свистнуто ведь: «киевский князь»? Но как там оно у Булгакова, киевлянина между прочим: «Свистнуто, не спорю, - действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто очень средне!». Прежде, чем «отдавать», нужно без пристрастия, как советовал Михаил Афанасьевич, разобраться: а кто он на самом-то деле, князь Владимир? «Киевский» ли он? И неужто действительно для грядущей «незалежной» старался? Да и откуда он? Не «самозародился» ли часом в Киеве, подобно другому известному герою Булгакова, в квартире какого-нибудь «профессора Преображенского»?
***
Нет, конечно. Владимир - четвёртое колено от Рюрика, а это кто такой? - князь, «варяг из народа русь», признанный и летописно подтверждённый основатель Древнерусского государства. Происхождение его дальше Ладоги не просматривается, а это, как вы сами понимаете, не далее чем окрестности нынешнего Санкт-Петербурга. Основатели т.н. норманнской теории Байер - Миллер - Штрубе-де-Пирмонт и Шлёцер, возобладавшей главным образом благодаря авторитету Н.М. Карамзина, отождествляли его с конунгом Рёриком датским; антинорманисты, среди которых имена авторитетнейших учёных Михаила Ломоносова, Степана Гедеонова, Дмитрия Иловайского - и так вплоть до близкого к нам по времени (умер в 2001 году) академика Бориса Рыбакова, доказывали, что Рюрик - из княжеского рода ободритов, а имя его - славянское родовое прозвище, происходящего от духа очага Рарога, представлявшегося нашим предкам в образе хищной птицы, чаще всего сокола, откуда и тамга (родовой знак) первых рюриковичей, интерпретированный впоследствии в пресловутый «тризуб».
Один из краеугольных камней этой теории - так называемое «Призвание варягов» - давно «расшифровано» как позднейшая вставка в летопись; объяснено и зачем это было сделано: «с целью укрепления независимости Древнерусского государства от византийского влияния». К слову говоря, подобные «призвания князей» с мотивацией, что-де «страна наша богата и изобильна, да порядку в ней нет, придите и правьте нами» были найдены и у других народов (скажем, у немецкого же историка Х века Видукинда Корвейского в его сочинении «Деяния Саксов», где бритты обращаются к трем братьям-саксам - как и у нас - но только не к Рюрику, Трувору и Синеусу, а к Лоту, Уриану и Ангуселю: «Обширную, бескрайнюю свою страну, изобилующую разными благами, готовы вручить вашей власти...».
Факт же состоит в том, что Рюрик, начав княжить, основал город Новгород, названный впоследствии Великим, ставший «отцом городам Русским», хотя эта фраза не так уж и на слуху: больше говорят о «матери городам Русским», т.е. о Киеве. О его легендарных основателях - Кие, Щеке и Хориве, а также сестре их Лыбеди, некоторые летописные источники сообщают вообще нелицеприятное: будто были они разбойниками в Новгородской области. Что новгородцы посадили их, вместе с 27 товарищами, в темницу, и хотели повесить, но князь из жалости дал им свободу (Синодальная библиотека, книга № 529).
Следы этих легендарных персонажей («князя Кия», в первую очередь) фрагментарно прослеживаются в связи с неудачным походом его ватаги та Константинополь, и попыткой основания на Дунае городка с названием Киевец; но местные жители, будучи отнюдь не в восторге от подобного соседства, якобы прогнали пришельцев куда подальше; с тем и теряется упоминание о нём, Кие, во тьме веков.
Бытуют, впрочем, «сказки» (от слова «сказывать») о Кие-перевозчике через Днепр, а также о Кие-кузнеце; существует и предположение о выведении названия от тюркского слова kiy - «берег реки». Что впоследствии и было персонифицировано в имени легендарного «князя».
По мнению некоторых историков, легенда о его образовании легендарным князем Кием с братьями Щеком и Хоривом, а также сестрой ихней Лыбедью лишена, увы, признаков оригинальности, и представляет собой, по их заключению, лишь «несомненный бродячий сюжет»: в частности, Н.Я. Марр - российский и советский востоковед, академик Императорской академии наук, затем академик и вице-президент АН СССР, обнаружил в армянской рукописи VIII века повествование о построении в Закавказье города «того же почти названия, с участием неизменных трех братьев, из которых двое, Куяр и Хореан, почти аутентичны с нашими Кием и Хоривом». Последнее, кстати говоря, есть точная калька с названия библейской горы Хорив, т.е Синай - что вполне объяснимо, особенно имея в виду подчинённость, на тот момент, данной (киевской) территории Хазарскому каганату. Логично предположить, что название такое могли дать месту своего компактного проживания именно иудеи - представители, скажем так, администрации каганата, осуществлявшие сбор дани и присмотр над зависимой территорией и населением. Имя же сестры их, в переводе с армянского, означает лебедь (наша Лыбедь)». «Щеками» (имя третьего брата), что в переводе означает «змий», и полны летописные источники - как, впрочем, и «лебедями» (вспомним хотя бы «царевну Лебедь» из «Сказки о царе Салтане» Пушкина, навеянную нею картину Врубеля «Царевна Лебедь»...).
***
Следующими, кто попытался «княжить» на здешних горах, были дружинники Рюрика - Аскольд и Дир (некоторые историки полагают, впрочем, что «Дир» было всего лишь прозвищем Аскольда). Он (или они) отпросились у князя пойти на Царьград - известным путём «из варяг в греки», т.е. по Днепру, и Рюрик им в этом не отказал. Такой поход действительно состоялся в 866 году (византийские источники указывают, впрочем, на 860-й), но о предводителе руссов говорят в единственном числе, при этом не называя его имени. Этот был первый поход славян на Царьград, оставивший заметный след в действительной истории, в котором приняло участие значительное по тем временам войско, погруженное на 200 лодей, и шёл он в самом деле из Киева.
Что же представлял собой в то время «Киев»? Собственно, люди здесь жили и за 250 веков до описываемых событий. Но на тот момент был он, «Киев» (и не факт, что Киев - в источниках встречается и другое имя ему - «Китава», т.е. «Китай», указывающее на отдалённость его, «окраинность», столь милую сердцу современных украинцев, по отношению к Семендеру и Итилю - столицам захватившего здесь власть Хазарского каганата). Наверняка известно лишь одно: Киев периода Аскольда был, по слову классического историка, «притоном варягов и всяких искателей приключений, чем впоследствии были Тмутаракань и Берлад» (город и область в низовьях Дуная, место стечения всякого рода беглецов из русских княжеств, «берладников»).
Конец этому бедламу положил преемник Рюрика, новгородский князь Олег, снискавший проименование «вещего»: в своём походе 882 года он, идя через Смоленск и другие города, достиг будущей столицы «Киевской Руси». Аскольд и Дир были ним разоблачены и убиты, и киевлянам явлен малолетний сын Рюрика Игорь - действительно «первый древнерусский князь, известный по синхронным византийским и западным источникам». - «Вот ваш князь», - провозгласил Олег, показывая киевлянам малютку, при котором сам стал княжить в качестве регента, нося титулы как князя Новгородского, так и Киевского. Отчего он нередко и рассматривается как основатель Древнерусского государства; а перенесение ним резиденции, или если угодно - столицы, в более удобное по задачам место - из Новгорода в Киев - и дало историкам право, исключительно для удобства понимания, назвать его «Киевской Русью» - каковой в действительности, формально, никогда и не бывало.
Время правления Вещего (то есть ведающего, сиречь знающего будущее) Олега продолжалось затем 30 лет (вплоть до 912 года, прихода опекаемого ним князя Игоря в «совершенный» возраст - возраст Иисуса Христа). Это было время устроения и расширения Русской державы. Подчинения Киеву древлян, северян, радимичей, уличей и тиверцев. Уже не 200 лодеями, как Аскольд, а на 2000 ладей по 40 воинов в каждой сходил он в поход на Царьград. И если в том, предыдущем, 866 года, предприятии, воины с Руси потерпели поражение (по молитвам патриарха Фотия в церкви святой Богородицы во Влахерне, вынесением ризы святой Богородицы и погружением полы её в море внезапно поднялась буря с ветром, «огромные волны разметали корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой»), то теперь силы небесные были, похоже, не на стороне византийцев: попутный ветер понёс поставленные на колёса корабли Олега к городу, греки были напуганы и предложили Олегу мир и дань: по 12 гривен на каждую уключину, и кроме того - особую плату русским городам; главным же достижением стал договор о беспошлинной торговле Руси в Византии.
В знак одержанной победы Олег первым из русских князей прибил свой щит к вратам Царьграда. Таким образом, он стал первым из числа предводителей «варварских народов», победивших Константинополь. Но, в отличие от христиан же - рыцарей Четвёртого крестового похода, в 1204 году захвативших, полностью разграбивших и предавших огню этот самый крупный и богатый город мира, Олег-язычник, объявивший столицу Византии своей добычей (именно таков был смысл прибивания щита), не тронул ни сокровищ её, ни жителей - удовлетворившись положенной данью и договором, сулившим выгоды обоим сторонам, отплыл обратно на Русь.
Преемник Олега, после его смерти в 912 году, князь Игорь, правил дольше его - те же самые сакральные 33 года. Но это владычество было гораздо более бесцветным и малосодержательным: поход на хазарские владения в Крыму и на Самкерц (античную Гермонассу, будущую русскую Тмутаракань, современный Краснодарский край) оказался крайне неудачным: тамошний полководец с характерным именем Песах разбил игоревы войска, отнял награбленную добычу, пленных казнил. Хазария принудила Игоря к военному союзу против Византии, что обернулось для него трёхлетней войной с Константинополем (941-944). Первый из походов Игоря на Царьград окончился сокрушительным поражением. Флот русов, который оценивается в разных источниках от тысячи до 10 тысяч лодей (а войско на них, соответственно, от 40 до 400 тысяч человек - явное преувеличение византийского историка, стремившегося возвеличить победу патрикия Феофана, полководца императора Романа I Лакапина) был сожжён у города Иерона, при входе в Босфор, 15-ю хеландиями, оснащёнными установками по метанию «греческого огня». Очень немногим русам удалось тогда уцелеть и вернуться домой...
Несколько более удачным оказался поход-реванш, состоявшийся двумя годами позднее. Будучи заранее предупреждён о нападении руссов, византийский император направил навстречу им послов с дарами и предложением дани в случае отказа от намерения воевать. Дружинники на совете так высказались: «Разве знает кто - кому одолеть: нам ли, им ли?». Мир был подписан и подтверждён восшедшим на престол в следующем году (году гибели князя Игоря) императором Константином VII Багрянородным.
Игорь погиб в 945 году во время полюдья, попытавшись якобы наложить новую дань на древлян - племя дикое, «живяху звериньским образомъ, живуще скотьски: убиваху друг друга, ядяху вся нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця». Занимали они территорию междуречья Днепра, Припяти, Тетерева, что совсем неподалёку от Киева, и тянулась далее к Карпатам. Древляне были «примучены» к Киеву ещё во времена Олега. Но не оставили попытки повернуть ход истории вспять: «Се князя убихом рускаго, - говорили они, - поимем жену его Вольгу за князь свой Мал и Святослава, и створим ему, яко же хощем». Историки давно заметили, что судьбу князя мятежники решали не где-то, а в священном для язычников-древлян лесу; там же состоялась и казнь: разрывание тела деревьями, «в одухотворенность и божественную суть которых славяне свято верили», - по мысли историка профессора А.В. Гадло.
Последовавшая затем четырехкратная «месть» жены Игоря княгини Ольги бунтовщиков: доставка сватов-послов в лодках, которые являлись как бы «экстерриториальными», на сакральное место - княжий двор, и захоронение живьём в яме (ниже уровня земли); сожжение второй их группы в бане, подожжённой от дверей; тризна по супругу с участием знатнейших мужей-древлян с последующим преданием их мечу, и окончательное сожжение Искоростеня посредством птиц - суть бой язычеству, согласно оцененный историками как важный шаг на пути утверждения «внутреннего порядка Государства», «дело великой законодательной мудрости» и «хозяйственной распорядительности». Ни до, ни после древлянских событий поступки княгини Ольги не отмечены какой бы то ни было жестокостью, напротив: по всей своей земле прошла она «с сыном своим и с дружиною, уставляюще уставы и уроки; и суть становища ея и ловища», а через год она «поиде к Новугороду и по Мьсте устави погосты и дань и оброкы и ловища ея и сии час и по Лузе и по земли и пересыти и знамения и места и погосты».
Кто же она такая - княгиня Ольга, спасшая и «град сей» (Киев), и «царство» (Русское княжество, зовомое ныне «Киевской Русью»); одна из пяти всего лишь женщин в истории, причисленных не токмо к лику святых, но и равноапостольных? Киевлянка, что ли? Да нет: родом она определённо со Псковщины, с деревни Выбуты. О происхождении её разные существуют толки. Многим импонирует её якобы «простое» прошлое: что она, именем Прекраса, была перевозчицей на местной реке Великой, где её и высмотрел князь Игорь, будущий муж. Вероятнее иное. Иоакимовская летопись заявляет о знатном славянском происхождении святой. Не отрицая языческого имени её, Прекрасы, она указывает на род Гостомысла, легендарного старейшины ильменских словен. Объединенная, т.н. Типографская летопись, в основе которой лежали своды: близкий к Лаврентьевской летописи, а также Московский, Ростовский, Троице-Сергиевский и другие (равно как и целый ряд других источников), пишет так: «Нецыи же глаголютъ, яко ольгова дщери бе ольга». То есть, что была она дочерью Вещего Олега (Ольга - женский вариант этого имени), который и женил её на своём воспитаннике князе Игоре.
Мудрость Вещего Олега очевидна: как Игорь, будучи властителем слабым и не весьма удачливым, коему Ольг (Олег) явился достойной заменой на поприще правления Русью, так и Святослав, сын Игоря и Ольги, оказался тоже отнюдь не способным собственно правителем: едва возмужав, он всю свою последующую жизнь посвятил делам ратным, проведя её в непрестанных походах и битвах. Отнюдь не умаляя его достоинств (ибо благодаря этим действиям страна была значительно расширена, враги по преимуществу одолены - в частности, подсечено под корень могущество упомянутого Хазарского каганата, который окончательно разрушил святой Владимир), он не мог, тем не менее, в то же время предаваться делам государственного управления: державой руководила его мать, святая Ольга, от смерти Игоря в 945 году и до своей кончины 11 июля 969 года ставшая фактической правительницей Руси.
Именно Вещий Олег - брат, как полагают, жены Рюрика Ефанды, бросил клич: «Да будет это мать городов русских», объединив северный и южный центры восточных славян, подчинив Киеву жившие окрест племена: «И владел Олег древлянами, полянами, радимичами, а с уличами и тиверцами имъяше рать». Повелел рубить новые грады, сиречь крепости, возникшие во множестве: отчего Русь и стали называть вскоре варяги Гардариками - то есть «страной городов».
Княгиня Ольга продолжила начатое князем Олегом дело государственного строительства: ввела, учредив систему погостов - центров торговли и обмена, сбора податей и свершения правосудия, позднее - строительства храмов - новое это административное деление, во главе каковых территориальных единиц был отныне поставлен княжий распорядитель - тиун, лицо ответственное за события на вверенном ему участке. Налоги были упорядочены по объёмам, периодичности и срокам их уплаты. Было положено начало долговременному градостроительству: (первые каменные постройки на Руси - городской дворец и загородный терем княгини в Киеве).
Она же, княгиня Ольга, вполне может считаться зачинательницей отечественной дипломатии. Мало ли кто из князей легендарных или, позднее, летописных, пытался стучать вооруженною рукою в ворота тогдашней «столицы мира». Но именно она, женщина, правительница Руси, в 957 году впервые, с большим посольством, нанесла официальный визит в Царь-град. Поступок был не «квадратом», не «кругом», а явным «овалом» (нечто совершенно небываемое, отчего сошла с ума собака Павлова). Не зная, как поступить в данном случае, посольство русов достаточно долго продержали в пригороде Константинополя, пытаясь понять цели, осознать смысл этой акции. Можно лишь удивляться и восторгаться, откуда чрезвычайно амбициозная, властная и решительная княгиня взяла ту бездну смирения, терпения, выдержки, которые позволили ей добиться желаемого: достойного приёма у императора Константина VII Багрянородного (к слову говоря, одного из образованнейших людей своей эпохи, даровитого писателя, оставившего, между прочим, в 15-й главе своего сборника «О церемониях» описание визита «архонтессы Руси» Ольги в свою столицу и её крещения; одна из предыдущих глав, девятая, содержит краткое описание экономического и политического устройства Руси - в чём, несомненно, нашло отражение его бесед со знатной гостьей, достаточно частых).
Есть мнение, что посольство княгини Ольги «не принесло желаемых результатов» (имея в виду сиюминутные зримые плоды). Но это отнюдь не так - если рассматривать последствия в исторической перспективе. Тот же император Константин VII Багрянородный за восемь лет до описываемых событий, в 949 году, написал трактат «Об управлении империей», в котором выразил отношение правителей Византии к династическим бракам с варварскими северными народами, в числе которых он указал и русов, буквально: «Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, то есть либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их [«Тавроскифов, именуемых в просторечии руссами»] неразумную просьбу».
Но прошло всего лишь несколько лет, и ему самому, Константину VII Багрянородному, пришлось описывать торжественный прием «владичицы Русов» (именно так, по смыслу, расшифровывается здесь слово «архонтесса»), «в знаменитой палате Магнавре, под пение бронзовых птиц и рычание медных львов, куда Ольга явилась с огромной свитой из 108 человек (не считая людей из дружины Святослава), и переговоры в более узком кругу в покоях императрицы, и парадный обед в зале Юстиниана, где, по стечению обстоятельств (внимание!) промыслительно встретились за одним столом четыре «государственных дамы»: бабушка и мать святого равноапостольного Владимира (святая Ольга и ее спутница Малуша) с бабушкой и матерью его будущей супруги Анны (императрица Елена и ее невестка Феофано)» (Н. Ульянов).
Как так?! Неприступно-самонадеянный, надменный и гордый император ромеев со своей семьёй за одним столом не только с «королевой Ругов » (как не стеснялся называть княгиню Ольгу, к примеру, король Германии и, впоследствии, император Священной Римской империи Оттон I Великий), но и с её «рабыней, ключницей Олжиной, Малкой»? Возможно ли это? Да, конечно - если понимать смысл этих слов.
«Раб» на Руси - совсем не то же самое, что раб, к примеру, в древнем Риме. «Имя раба смешивалось с именем младшего члена семьи; что раб значило малый, юный, доказательством служит производное робенок или ребенок, также производный глагол от роб или раб - робею, умаляюсь духом», - писал в примечаниях к одной из своих работ замечательный историк С.М. Соловьёв. «Рабами» и восемь столетий после того писались, в обращении к царям, даже высшие чиновники Империи - покуда императрица Екатерина Великая не заменила это обращение на слово «верноподданный». «Рабами Божьими» (то есть только Его, и более ничьими) до сих пор называют себя всякие сущие в том языки.
«Ключница» же, как определил один дотошный исследователь, при Ольжином дворе было нечто вроде «лорда-хранителя Большой печати», ничего общего по существу не имеющего с ношением связки отпирок от кладовых, медуш и прочих закромов. Что впоследствии нашло, между прочим, зримое отражение в золотом ключе - принадлежности камергера - придворного чина и придворного звания высокого ранга. Да и впрямь: зачем было Ольге-княгине брать с собою в столь дальнюю и ответственную поездку... как бы завхоза?
«Таинство Крещения совершил над Ольгою Патриарх Константинопольский Феофилакт, а восприемником был сам император Константин Багрянородный, - продолжает свой рассказ историк. - Ей было наречено в Крещении имя Елена в честь святой равноапостольной Елены, матери святого Константина, обретшей Честное Древо Креста Господня. В назидательном слове, сказанном по совершении обряда, Патриарх сказал: «Благословенна ты в женах русских, ибо оставила тьму и возлюбила Свет. Благословят тебя русские люди во всех грядущих поколениях, от внуков и правнуков до отдаленнейших потомков твоих». Он наставил ее в истинах веры, церковном уставе и молитвенном правиле, изъяснил заповеди о посте, целомудрии и милостыне. «Она же, - говорит преподобный Нестор Летописец, - склонила голову и стояла, словно губа напаяемая, внимая учению, и, поклонившись Патриарху, промолвила: «Молитвами твоими, Владыко, да сохранена буду от сетей вражеских»».
Именно так, со слегка наклоненной головой, изображена святая Ольга на одной из фресок Киевского Софийского собора, а также на современной ей византийской миниатюре, в лицевой рукописи Хроники Иоанна Скилицы из Мадридской национальной библиотеки... Княгиня показана в особом головном уборе, «как новокрещеная христианка и почетная диаконисса Русской Церкви». Рядом с ней в таком же уборе новокрещёной - Малуша († 1001), впоследствии мать святого равноапостольного Владимира».
Таков оказался промысел Божий - чтобы будущий князь, которому предначертано было совершить невероятное - крестить Русь, соделав её святою, - был рождён от матери-христианки, и до вступления в отрочество (в церкви до 7 лет младенец, после отрок; Ольга умерла, когда Владимиру было 9 лет) воспитывался бабушкой-христианкою. Промысел, который оказался до времени сокрыт и от самой княгини Ольги: известно, сколь разгневалась она, узнав о том, что Малуша непраздна от князя Святослава. Никоновская летопись так говорит об этом: «...и бе рожение Володимеру въ Будутине веси, тамо бо въ гневе отслала ея Олга, село бо бяше ея тамо, и умираючи даде его святей Богородици».
Таким образом, сколь бы ни огорчительным выглядело это для украинских националистов, князь Владимир-Красное Солнышко был рождён русской матерью, на ныне российской территории, воспитан русской бабушкой - увы, увы - но такова историческая правда.
О происхождении Малуши, конечно, спорят. Иные пытаются вывести её от рода древлянского князя Мала (которого, как полагают многие авторитетные историки - в частности, Б.А. Рыбаков, А.В. Поппэ, А.Ю. Карпов, не исключая и современника нашего, академика П.П. Толочко, после разгрома Искоростеня княгиня Ольга, конечно, не пощадила); отсюда представляется совершенно невероятным, чтобы после этого дочь его, носительницу, по языческим понятиям, кровной мести, она поставила бы близ себя, создав все условия для свершения расплаты.
Гораздо большего, на наш взгляд, доверия заслуживает свидетельство классического историка В.Н. Татищева, который считал Малушу дочерью богатого купца Малка Любчанина (из балтийского Любека, столицы Ганзейского союза), позиции которого были чрезвычайно сильны в Новгороде. «По должности» же в одной из древнейших и достовернейших русских летописей - Ипатьевской - Малуша вообще названа не «ключницей», а «милостницей» Ольги; имперский историк, академик И.И. Срезневский объяснял это слово как «любимица», «фаворитка». То есть занятием её была раздача милостыни, важное дело христианки. А сиюминутное негодование Ольги было вызвано не чем иным, как нарушением ею, Малушею, заповеди «не прелюбодействуй»...
Возмужав, Владимир вернулся под родительский (фактически - бабушкин) кров, и был поручен на воспитание своему дяде, воеводе Добрыне (то есть гнев Ольгин отнюдь не распространялся на всю фамилию собеницы). А затем, в возрасте 10 лет, будучи самым младшим из трёх детей Святослава, был поставлен отцом на княжение в важном Новгороде - в то время как старшему от него на пять лет княжичу Олегу была определена в удел Древлянская, несравнимо менее значимая, земля.
В Киеве стал править самый старший, Ярополк. Смерть бабушки, Ольги, последовавшая в 969 году, и гибель их отца, Святослава, в 972-м, разрушила и без того хрупкие и неприязненные (все они были от разных матерей) связи между братьями. В 975 году началась усобица, в ходе которой Ярополк разбил полки Олега под Вручим (ныне город Овруч); сам Олег погиб в давке отступления (упал с моста в ров и был задавлен телами). По легенде Ярополк якобы сокрушался о гибели брата, которой будто бы не желал, и очень сокрушался. Но, видимо, недолго - ибо, совокупив полки свои, двинул их на Новгород. Владимиру пришлось бежать за море. Ярополк объявил себя, помимо Киевского, ещё и Новгородским князем (такая безделица, как Древлянская земля, даже не была добавлена в титул). Но очень вскоре, два года спустя, Владимир вернулся с варяжской дружиной, и, став во главе новгородского и всех «полунощных земель» ополчения, пошёл на Киев - покарать убийцу брата. Его победа, и вокняжение на Великом Киевском столе 11 июня 978 года, уже открывали ему путь к главной миссии его жизни - Крещению Руси: он был могущественен, единовластен, мудр и нетороплив. Однако ещё десять лет должно было пройти, прежде чем не союз двенадцати племён, постоянно-периодически распадавшийся, но государство, ним созданное, было осознанно погружено великим князем в купель Крещения.
Историк С.М. Соловьёв говорит о по крайнеё мере трёх «вразумлениях», последовавших Киеву от Новгорода, под которыми следует разуметь: поход преемника Рюрика, новгородского князя Олега, который пресёк смуту Аскольда и Дира, и посадил на здешнем столе законного рюриковича - Игоря; поход самого Владимира с новгородцями, завершившийся его вокняжением; поход Ярослава, сына его, такожде князя Новгородского, снискавшего впоследствии проименование Мудрого, против Святополка, «сына двух отцов», - противостояние это было окончательно решено лишь через 4 года после смерти Владимира, в 1019 году, в битве на реке Альте.
Заметим, что каждое из упомянутых событий знаменовало собой новый виток могущества и процветания Киева. И, по крайней мере в двух последних случаях, сопровождалось переселением сюда, с северных земель, значительных масс населения для защиты южных пределов Руси (о чём тоже пишет упомянутый историк), и что следует помнить, слушая достаточно безответственные высказывания современных украинских чиновников о якобы «генетической неполноценности» населения земель Слобожанщины и Новороссии: первобытная киевская генетика, на поверку, тоже очень сильно разбавлена генами новгородцев, псковичей, вятичей (жителей территорий современных Московской, Брянской, Калужской, Орловской, Рязанской, Смоленской, Тульской, Воронежской и Липецкой областей). Гораздо проще, и разумнее, таким образом, говорить о многовековом славянском единстве, нежели о каких-то фантазийных автаркиях Киева: экономических, населенческих, культурных. Известнейший лингвист, палеограф, историк литературы, член Императорской Академии наук А.И. Соболевский убедительно доказал, что вплоть до XVI столетия в Киеве сохранялся говор, сходный с древним новгородским. Малороссийское, т.е. украинское наречие, возникло позднее: в XVI-XVII веках, вследствие достаточно массового переселения на Киевские земли жителей Волыни, Полесья и Галиции.
***
Общим местом любых рассказов о князе Владимире и Крещении Руси есть повествование о выборе («испытании») вер, что привело в итоге к принятию христианства. Отвергнутыми оказались вера иудейская, поскольку носители её признали, что нет у них своей земли, рассеял Господь их по грехам их; мусульманская - так как согласно догматам ислама, нельзя было есть свинину и употреблять спиртное - а «питие есть веселие Руси»; католическая тоже - ибо «её и отцы наши не приняли». На самом деле, видимо, собственно для князя, да и ближайшего его окружения, вариантов не существовало: только Православие.
Самому серьёзному из всех испытаний Владимиром была подвергнута своя вера - языческая. После похода на Киев в 978 году, и принятия всей полноты власти над Русской землёй, князь Владимир воздвигнул идолы всем богам, общеславянским и племенным: Перуну, с огромной серебряной головой в шлеме и золотыми усами, одесную от него - Дажбогу, ошуюю - Стрибогу. За ними установили статуи доброго Белобога, злого Чернобога, Волоса. «На требище были боги не только Полянской земли, с князем Владимиром шли вои верхних земель, имевших своих богов... был бог далёкого Севера, Мокоша, имевший человеческую фигура и голову вола. Смарагд, которому молились гости из-за Итиля-реки, всевозможные чудовища, на которые страшно было смотреть...» (Семён Скляренко, роман «Владимир»). Но уже тогда, как справедливо замечает писатель, на капище было «мало бояр и мужей лучших и нарочитых с Горы» - проведя князя и дружину до ворот, они «там, очевидно, и остались».
Полагают, что последней каплей в чашу решимости по смене веры послужила расправа киевлян над христианами-варягами Федором и Иоанном, отцом и сыном, отказавшихся пойти на заклание тленным, деланным грешными руками «богам»-истуканам. Возможно, что и так. Важно понимать всю глубину нравственного конфликта, довлевшего на то время над Русью: до проповеди апостола Андрея они (скифы, славяне, русичи) были просто заблуждающимися; после оглашения евангельской вести они стали отрицающимися Спасителя. Но не все. Далеко не все.
Один из исследователей этого вопроса митрополит Макарий (Булгаков) в своём труде «История Русской Церкви» выводит существование её именно от этой апостольской проповеди (не будем в данном случае касаться сочинений Евсевия Кесарийского, Досифея Тирского, Епифания Кипрского, Евхерия Лионского, Никиты Пафлагона и иных о служении святого Андрея в Скифии; как следствие, оставим без комментариев и фразу Н.М. Карамзина, приведшего в «Истории государства Российского» этот рассказ о проповеди апостола, но при этом заметившего: «Впрочем, люди знающие сомневаются в истине сего Андреева путешествия»). Знающие люди в этом как раз не сомневаются. Упомянутый церковный учёный ответил в своём исследовании на три важнейших вопроса: «точно ли и где именно путешествовал святой апостол Андрей в странах наших», «каким народам он здесь проповедовал», и «какие были следствия его у нас проповеди».
С момента евангельской проповеди, которую относят не позднее 60 года нашей эры, в Новороссийском крае возникает первая из епархий - Скифская (славянская), а вслед за нею Херсонская (в Херсонесе) Готская, Сурожская или Сугдайская, Фулльская и Боспорская («в Пантикапее, или Боспоре, где ныне Керчь»). Были они, несомненно, автокефальными (самоуправляемыми). Но с возникновением Византийской, или Восточной Римской империи (395 год), где христианство стало государственной религией, ситуация изменилась. Армения, к примеру, принявшая христианство почти на сто лет раньше, в 301 году, попав в зависимость от Византии, управлялась лицом, имевшим жалованное звание комита. В Грузии, тоже попавшей в сферу влияния Восточной Римской империи, получилось аналогично. Читаем: «Варазбакур (619-705). Правитель Грузии в подчинении Византии. Император пожаловал ему придворный титул антипатра».
Комитами были и главный казначей императора Византии, и главный конюший, и главный сборщик налогов. «Антипатр» переводится как начальник области. Княгиню Ольгу, как мы помним, называли «архонтессой», что по-гречески суть «начальник, правитель, глава» - но, конечно же, это отнюдь не равное императору лицо.
Вероятно, крестительницей Руси могла стать именно она, княгиня Ольга. Но, очевидно, условия подчинённости, наступавшие в этом случае, выдвинутые ей императором Константином VII Багрянородном, оказались для неё неприемлемыми. О том, что главного чаемого ей получить не удалось, явственно просматривается в ответе, «который она дала, уже по возвращении на родину, присланным от императора послам. На запрос императора относительно обещанной военной помощи святая Ольга через послов резко ответила: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе воев в помощь»». Историк (Н.И. Ульянов) здесь и далее прямо говорит о «коварстве Византии, не пожелавшей дать Руси христианство».
Решение о крещении Руси «по закону греческому» было принято князем Владимиром, согласно летописи, в 987 году: аккурат 1030 лет тому назад. Действуя по своему плану, уже в следующем году он захватил крымский Херсонес (Корсунь), колонию Восточной Римской империи, именуемую Климатами, и потребовал в жёны сестру византийских императоров Василия II и Константина VIII Анну, угрожая, в случае отказа, совершить поход на Константинополь. Согласие императоров было получено - при условии крещения князя (что на самом деле и требовалось). Не архонтом, а василевсом - то есть с титулом равным императорам ромеев, де-факто «автократором» - стало быть самодержцем, вышел Владимир-князь из херсонесской купели. Таким образом, царь Пётр 22 октября (2 ноября) 1721 года, 633 года спустя, лишь подтвердил то, что было практически решено князем Владимиром на земле Крыма.
Огромный дромон в окружении целого флота, состоящего из памфил, кумварий и хеландий отвёз к северным берегам Русского, называемого ныне «Чёрным», моря «венцы для князя Владимира и Анны - он и она будут василевсами Русской империи, с нею едет много священников, они везут с собой царские одежды, церковную посуду, ризы...», - так описывал эту процедуру писатель-историк Семён Скляренко. Таким образом инсигнии (внешние знаки могущества, власти и сана) были получены князем Владимиром абсолютно легально, законно, по праву, и статус его был закреплён узами семейного родства с правителями второго Рима; Третьим Римом суждено было стать, увы, не Киеву, а Москве, на тот момент ещё прикровенно скрытой - но это уже несколько иная история.
***
Что же наши герои? Они ушли в летописи и легенды. Малуша - единственная известная по имени из жен Святослава; кто родил ему Ярополка и Олега - доселе неизвестно. Уже это, при равных прочих является признанием её особой, выдающейся роли в Русской истории.
Имеется несчётное количество былин, в которых героями, в полном смысле этого слова, являются Владимир Красное Солнышко и его вуй, т.е. воспитатель, дядя по матери, Добрыня Никитич. Они имеют общерусское почитание.
Малуше явно повезло в этом смысле меньше. Поклонение матери святого равноапостольного князя Владимира было более характерным для Южной Руси (ныне Украина). Колядки и щедривки (новогодние песни), ввиду крайней специфичности данного жанра, малоинформативны, и ценны разве что как напоминание о Малуше-ключнице (академик А.И. Белецкий характеризовал новогодний малороссийский обряд «Меланка» бесформенным обломком, смысл которого остаётся непонятным для его хранителей и не вполне ясным для учёных).
Весьма искажённым выглядит портрет Малуши и на страницах упомянутого романа «Владимир» Семёна Скляренко. Буквально восприняв её статус «рабыни» за основу, он создал виртуальный образ вечной изгнанницы, женщины «задушной» (т.е. у которой совершенно ничего не было «за душой»), марёхи, лишь издали наблюдающей за возвышением своего великого сына, оканчивающей свой путь в монастыре чёрною монашкой, и даже не допущенной к телу сына, лишь издали проводившей сани с телом умершего князя из Берестового на Киев. Трогательно. Но - неправда.
Приняв Православие, князь Владимир много сыскивал себе личных добродетелей: заботился о нищих, и даже кража ради того, чтобы накормить убогого, по его закону, не считалась преступлением. Мог ли он забыть в этом случае о своей матери? Даже такой малопродуктивный, как отмечалось, источник, как колядка, тем не менее говорит о том, что в поход на Корсунь провожала его «ненька (мамочка) вельми старейка, / Выпроводжала та научала: «Едь же, синойку, та на войнойьку, / Не упереджай у передъ войска, / Не оставайся по задъ войска, / Держися войска все середного!».
Скорее всего, как логика подсказывает, по крайнеё мере после смерти княгини Ольги в 969 году (если вообще рождением такого прекрасного ребёнка, Владимира, признанного и приятого в княжий терем вместе со своим дядей, назначенным воспитателем, и раньше не было снято противоречие между этими двумя женщинами), Малуша была взята во дворец, и жила в великой чести. Об этом говорит, в частности, «Сага о йомсвикингах», где сказано: «В то время царствовал в Гардарики король, по имени Владимир. У него была... мать старушка, едва державшаяся в креслах, но вещунья прозорливая. В большой годовой праздник её внесли на креслах в гридницу, где сидел король с дружиной, и она предсказывала, что будет в наступающем году. Однажды её внесли на такое собрание и она сказала: «Не вижу в этом году ни войн, ни бедствий для твоей страны, но вижу великое событие: там на севере в Норвегии родился королевич, который будет воспитан здесь, на Руси, и сделается великим государем, твоей земле будет защитником и миротворцем, и прославит твоё имя, в цвете лет получит своё королевство и засияет ярким сиянием, многим народам северных стран будет полезен, но недолго будет царствовать. Довольно, унесите меня».
Некая путаница лет, в целом обычное явление для такого рода источников, имеет здесь место быть, но в целом вещунья предсказала верно: речь идёт, скорее всего, о Олаве I Трюггвасоне, который, попав на Русь в летах юных, прожил здесь еще девять годков, был взят в дружину князя Владимира, участвовал в походах (в частности - на Червенские города), отправился в странствия (Польша, Ирландия); в 995 году был провозглашен верховным конунгом (королём) Норвегии, стал крестителем этой страны, и не только: по его заданию норвежскими епископами было окрещено население Гренландии, Исландии и Оркнейских островов. От него же, Олава Трюггвасона, принял крещение первооткрыватель Америки Лейф Эриксон. Погиб сей король в 1000 году в битве у Свольдера. После чего Норвегия вновь перешла под власть датской короны.
Вот какое, оказывается, имело влияние Крещение Руси на продвижение христианства на север европейского континента, в частности в Норвегию и Данию (Гренландия - это до сих пор её территория), и даже Северную Америку. Дело-то было, оказывается глобально значимое...
***
Ныне традиция «маланок» сводится к одариванию детей, приходящих «щедровать» (поздравлять со старым, «правильным» Новым годом), и обязательному наличию вареников на столе. В прежнее время было несколько иначе. Историк С.М. Соловьёв так рассказывает про этот обычай: «В Малороссии в щедрый, или богатый вечер, каждая хозяйка готовит множество вареников (sic!), кнышей, пирогов и, поставивши все это кучей на столе, затеплив свечу перед образами, накурив ладаном, просит мужа исполнить закон; отец семейства должен сесть на покути, за грудой всякого печенья. Когда дети, войдя и молясь, спрашивают: «Дежь наш батько», то он спрашивает их в свою очередь: «Хибажь вы мене не бачите?» и на слова их: «Не бачимо тату» говорит: «Дай же Боже, щоб и на той рок не побачили»». - «Этими словами, - заключает историк, - он выражает желание, чтобы и в будущем году было такое же изобилие всего, как в настоящем».
Что и говорить: щедра Малуша, княжеская ключница - золотой пояс, золотые ключи. Будем же и мы, как предки наши, помнить о ней - вечно.
Впервые опубликовано на сайте Камертон
