Ведомо, полагаю, и вам это чувство: когда встречаешь книгу, от которой никак
не можешь оторваться, не дочитав её всю полностью, до конца. Либо альбом, в
который смотришь, и никак не можешь наглядеться. К таковым, применительно к
теме нашего разговора (а иначе список растянется на великое множество страниц),
безусловно, следует отнести «Белую гвардию» - самый первый роман Михаила
Булгакова, «Окаянные дни» Ивана Бунина - более полувека пребывавшие под
запретом для русского читателя на Родине, столь же многолетно таимое «Солнце
мёртвых» - по определению доктора филологических наук, профессора Владимира
Мельника, «самую трагическую книгу XX века». В числе первых познакомившийся с
этим романом, Нобелевский лауреат Томас Манн откликнулся о нём пронзительно:
«Прочтите это, если у вас хватит смелости». Это правда, читается книга тяжело.
Но прочесть её необходимо. Иначе ты не Человек. По крайней мере - не Русский
человек.
Фотоальбомы же представляют собой и вовсе особый вид хранения памяти людской, и воздействия на струны души человеческой тоже: шрифт Брайля здесь бессилен. Да и взор далеко не всякий, и гораздо не всегда способен проникнуть во всю глубину созерцаемого. Начиная с чисто физических особенностей: помнится, уча меня сканировать старинные фотопластинки («переводить в „цифру" прозрачные оригиналы»), мастер восхищался тем, что на этих чёрно-белых, по определению, изображениях, «зашито», по его мнению, до семи миллионов цветов (полутонов, оттенков); мы же сейчас, в самомнении своём, восхищаемся нашей способностью передавать на печати «аж» миллион. Однако в шесть раз больше таких «деталей» продолжают оставаться предметно скрытыми от наших глаз.
Беглый взгляд - и это уже, если хотите, метафизика («то, что после физики», сиречь явление из раздела философии, занимающейся исследованиями сверхчувственных принципов и начал бытия), не даст возможности проникновения в суть рассматриваемого. Только лупа и терпение откроют «слепым телесними очима зрение подавающи», «омраченным же смыслом познание открывающи», «просвещение истинное дарующи». Почти как по молитве, не иначе.
Далеко не ко всем, безусловно, фотоальбомам такое определение прилагаемо. Но к тому, что был получен полтавским Дворянским собранием из Парижа в канун Нового, 2017 года, и который был любезно предоставленного мне, автору этой статьи, вице-предводителем В.А. Тарасовым - несомненно. Ибо мощный фолиант этот (более трёх с половиной килограмм весу, 560 страниц изображений и текста, свыше восьмисот фотографий, преимущественно никогда и нигде не публиковавшихся), был возведён точно так, как «строили» в своё время шубы - годами подбирая подходящие меха; дома, много сезонов накопляя нужный лес, любовно выковывая каждый гвоздь, каждую иную составляющую.
Замысел такого издания возник у автора его, Виталия Жуменко, двадцать лет тому назад. Десять лет ушло на собирание: раздел «Фотокредиты» («список лиц и учреждений, любезно предоставивших фотографии»), где отражена опись получений, занимает четыре страницы убористого текста. Здесь упомянуты и Лейб-Казачий музей в Карбевуа, и частные архивы, владельцами которых являются потомки самых знаменитых семей Императорской России: Мария Апраксина, Алексей Тизенгаузен, Марина Грей-Деникина, Мария Гурко, Александр Трубецкой, Андрей Мусин-Пушкин, Лавр Шапрон дю Ларре, Валерий Циглер фон Шафгаузен - и очень многие другие, чуть менее известные. Оригиналы великого множества опубликованных снимков взяты из собрания автора, Виталия Жуменко. География собирательства - от собственно Франции до США, а также Бельгия, Сербия, Россия (преимущественно Москва, от Павла Стрелянова). В написании текстовой части использованы издания как знакомые русскому читателю (изданные или переизданные в Москве издательствами «Олма-пресс», «Русский путь», «Посев»), так и неизвестные ему: «Пути верных» фон Лампе (сборник статей, Париж, 1960), «Часовой» (журнал под редакцией В.В. Орехова, Париж-Брюссель, 1929-1988) и некоторые другие.
Но на самом деле фотоальбому «Белая Армия: Фотопортреты русских офицеров 1917-1922» не 20 лет (от «возникновения идеи», - как пишет автор его), и не 10 (от первого полиграфического воплощения), а все 50: «мой собственный интерес к белым появился рано, - в шесть лет они стали мне сниться», - пишет автор. Побудительным мотивом таких сновидения стал для него знаменитый фильм «Чапаев», привезенный прокатчиками в посёлок Улан-Хол, затерянный в калмыцких степях, где жили его, Виталия, родители, работавшие в нефтеразведке. «Зал был полон детьми и подростками... Группа калмычат подняла такой гвалт и топот в такт барабанам атакующих белых цепей, что фильм остановили (нечто подобное описано в мемуарах Лидии Норд). А в конце картины кто-то крикнул: „Топи его ... шакала!". На следующий день мы играли в казаки-разбойники. До этого составы команд были смешанные, русско-калмыцкие, а тут наши родные калмыки не пожелали делиться и выгнали всех русских ребят в команду разбойников. Было обидно, хотелось побыть каппелевцем...».
«Это был показатель, - продолжает своё повествование автор. - Калмыцкие дети многое понимали лучше своих русских сверстников и носили какую-то тайну, неведомую нам. В Гражданскую войну этот маленький народ почти поголовно поднялся против красных. Калмыки так и говорили: „От красных нам пощады не будет, у нас морда слишком кадетская"». А и не было им пощады: «в результате Гражданской войны калмыцкий народ был расколот», - пишет справочное издание, точнее - полуистреблён: «калмыки, участвовавшие в белом движении, эмигрировали в Югославию, Болгарию, Францию и другие западные страны».
Воспитанием автора в дальнейшем занималась бабушка, старая терская казачка Мария Митрофановна Сивачёва, в девичестве Горячева, уроженка Владикавказа. «Рассказы её о Гражданской войне и новой жизни были ужасны, пугали меня. До проклятой революции во Владикавказе и станице Луковской проживало до пятнадцати семей нашего породнения, большие, крепкие казачьи семьи. И вот пришла катастрофа, новая война, расстрелы, пытки, голод и репрессии. В 100 гробов обошлась нашим родственникам новая жизнь. Сплошной траур и похороны, стон и слёзы. Шесть родных братьев, двадцать дядей и десятки двоюродных и троюродных братьев и сестёр были убиты и замучены, умерли от голода и болезней. Прадед мой Митрофан Андреевич Горячев, уважаемый во Владикавказе, умер от голода и засох на печи, не было сил его снять и похоронить. К 1933 году из четырнадцати человек огромной, дружной, трудолюбивой семьи остались живы двое. Это трагедия одной семьи. А сколько было таких!».
Ответ на вопрос: сколько? - отчасти даёт и он сам, Виталий Жуменко: увлечение «идеей построения рая на земле, без богатых и бедных, без начальников и подчинённых», а для начала - «разрешение брать чужое» (т.е. пресловутые «грабь награбленное», «всё взять и поделить») дало жуткий результат: «рикошет от содеянного страшный и, возможно, смертельный для русских, - пишет он. - В 1917 году русских было 125 миллионов, и в 2005-м тоже 125. А должен был быть миллиард. Вот и всё. Какой печальный эпилог стольких надежд и дерзаний...».
В ответ на «всё это» и возникли тогда: Белая борьба, эволюционировавшая затем в сколь-нибудь упорядоченное Белое движение, выросшее в Белую армию - естественная патриотическая реакция на большевистский переворот, Крестный ход за восстановление уничтоженной большевиками тысячелетней Русской государственности. В нём «соединились люди самых разных взглядов, сходившиеся в двух главных принципах: 1) неприятие большевистского переворота и власти интернациональных преступников, 2) сохранение территориальной целостности страны, - пишет участник данного проекта, российский историк, доктор исторических наук, профессор ПСТГУ Сергей Волков. - Эти принципы нашли воплощение в ёмком и, собственно, единственном лозунге Белого движения: „За Великую, Единую и Неделимую Россию". После захвата власти у большевиков в их руках оказались все огромные запасы русской армии, вся военная промышленность, основные людские ресурсы с неограниченной возможностью мобилизаций и переброски сил по внутренним линиям с одного фронта на другой. Поэтому Белое движение имело минимальные шансы на успех. Оно начиналось на окраинах страны путём самоорганизации, без всяких финансовых и материальных средство, первоначально даже располагая только тем вооружением, которое удавалось захватить у большевиков, и держалось главным образом на энтузиазме его участников. Удивительно поэтому не то, что оно потерпело поражение, а то, что в течение нескольких лет могло противостоять в несколько раз сильнейшему противнику и даже создавать ситуации, когда крах большевиков был возможен».
Другой участник проекта - историк, кандидат искусствоведения, доцент МГУ Алексей Расторгуев акцентирует внимание читателя на важнейшем, на том, что мы как бы знаем, но постоянно упускаем из виду: историю этих пяти годов (1917-1922, а по большому счёту и ещё трёх предыдущих) у нас люто четвертовали: для победителей она одна, для побеждённых - другая, для беженцев и перемещённых лиц - третья, для последующих поколений историков - вообще четвёртая. Эти части трудно стыкуемы между собою, в них нет никакого равновесия, не говоря уже о каком-либо тождестве. Стараниями советских историков Первая мировая превратилась в «Первую империалистическую», была принудительно «забыта», истреблена из памяти. «Единственное её действие с точки зрения советской науки - бесславный её конец, солдатские мятежи и дезертирство - как будто не было в ней ни героизма, ни доблести, ни верности долгу, ни чинов, ни полков, ни званий: она растворилась в серошинельном беспогонном водовороте 1918 годы... И нет имён её генералов в учебниках, и нет у неё офицеров, и даже солдат у неё отняла Гражданская война. А уж о Гражданской! То, что написано в России и в эмиграции, написано с двух сторон, из которых одна история не получается: разнятся даты, цифры, события, люди». И «самое главное, самое страшное - исчезли из памяти России люди, которым никто не успел всмотреться в лица, которых не поименовали и не запомнили, и только эмиграция сохранила их облик, их воспоминания, иногда даже их голоса на старых магнитофонных плёнках».
Постижение Истории абсолютно невозможно без чувственного восприятия её. Об этом и пишет далее в своём рассуждении Алексей Расторгуев: при почти полном отсутствии достоверной информации о Белом движении, тем не менее, «с самого детства возникал у нашего поколения образ неизвестной, грозной и доблестной силы, которая расточилась во времени и истаяла, как будто и не было её, и не было людей, её составляющих, и не было их радостей, их побед и поражений... не осталось на русской земле ни их могил, ни их крестов, ни их надежд... Рассеянные от Ниццы до Сиднея, от Парагвая до Судана, они оказались не нужны - ни их память, ни их доблесть».
«Ненужными» они оказались в процессе строительства того самого химерического «рая на земле»; отринутыми стали искусственно, «забытыми» - совершенно умышленно. Но стоило Истории лишь перевернуть эту страницу, как интерес к этому нарочно замалчиваемому периоду вспыхнул ярче бенгальского огня: вернулись на сцену - и в литературу, соответственно, запрещённые в своё время «Дни Турбиных» и «Белая Гвардия» Булгакова, пришли утаиваемые до часа «Солнце мёртвых» и «Окаянные дни» Шмелёва и Бунина. Посыпались переиздания и новые издания: «Дневники казачьих офицеров» П.Н. Стрелянова (Калабухова), «Белое движение. Энциклопедия Гражданской войны», «Офицеры российской гвардии», «Первые добровольцы на Юге России», «Офицеры армейской кавалерии», «Офицеры флота и морского ведомства» С.В. Волкова, «Библиографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооружённых Сил Юга России» Н.Н. Рутыча и множество иных книг по данной теме (мы назвали лишь примеры, не ставя целью собирать какую бы то ни было библиографию Белого движения, - прим. автора). Стало быть, несомненно прав Алексей Расторгуев, заявляя в своей статье: «Всё! Россия больше без них не может. В страшном для нашего отечества столетии побеждённым армиям, оказывается, доверены ценности, которые только им по плечу: национальное достоинство, Верность долгу. Верность отечеству и присяге. Идеалы свободы, чести и гражданского общества. Вера. Честность. Доблесть. Только им, развеянным по миру, убитым и поруганным, лежащим где-то далеко на запад и на восток, на север и юг по всему свету, мы можем сказать: вы справились. Вы победили. Без вас России уже нельзя...».
Можно было бы «списать» такое заявление на эмоции увлечённого своей темой историка, но ведь так думают очень многие совершенно беспристрастные, и отнюдь не заинтересованные ничем, кроме поиска Истины, исследователи. В качестве такого образца можно указать на высказывание профессора Альберта Фальчионелли из Аргентины, заявившего: «Вся эпоха белой борьбы в России - одна из самых героических страниц мировой истории. Нельзя забывать, что хотя Белая армия и не добилась победы с оружием в руках против своего неизмеримо превосходящего противника и принуждена была покинуть пределы родины, но она при этом добилась великой моральной победы, поскольку спасла часть поруганной и погубленной своей матери - родины».
Позволим себе заметить, что одно лишь прикосновение к этой теме - Белого движения - часто способно буквально сотворить чудо. Об этом пишет, в частности, безвременно ушедший от нас замечательный историк и писатель Олесь Бузина в своих статьях «Эти шикарные белогвардейцы...», воспринявший «Белую гвардию» Булгакова, доставшуюся ему из-под полы во времена «андроповского СССР» как «самый, что ни на есть, настоящий рыцарский роман!». А рыцарские романы учат, как известно, рыцарству - вот зачем остро нужны они нам. Но не только. В очередной раз согласимся с утверждением историка Алексея Расторгуева: мы ДОЛЖНЫ (и давно пора!) «отдать должное этому поколению. Харизме генерала Дроздовского, рыцарскому достоинству Врангеля, мужеству Маркова, героизму Манштейна... и других, которых было так много». И о которых мы до сих пор знаем так недопустимо мало, - добавим к этому высказыванию от себя.
Представляемый альбом «Белая Армия: Фотопортреты русских офицеров 1917-1922» в какой-то мере действительно восполняет этот пробел. Доктор исторических наук, профессор ПСТГУ Сергей Волков, уже неоднократно нами упомянутый, написал к нему своего рода хронологию Белого движения. Раздел «У истоков. „Ледяной поход"» повествует о зарождении белой армии на Юге, протецией для которой послужила Алексеевская (генерала М.В. Алексеева) организация, созданная ещё до большевистского переворота, неизбежность которого стала, тем не менее, очевидной. Создана она была в Новочеркасске 2 ноября 1917 года. «Этот день и принято считать началом Добровольческой армии», - пишет автор.
Два дня спустя из единичных, в самом истоке, добровольцев, была создана уже Сводно-Офицерская рота, а через две недели, помимо неё, численностью уже до 200 человек, были организованы ещё и Юнкерский батальон (свыше 150 человек) и Сводная Михайло-Константиновская батарея. Далее возникли 1-й и 2-й Офицерские, Юнкерский, Студенческий и Георгиевский батальоны, кавалерийский отряд полковника Гершельмана, Инженерная рота. Полтора месяца спустя, 26 декабря, эти подразделения были официально переименованы в Добровольческую армию, в командование которой вступил прибывший в Новочеркасск 2 декабря 1917 года Л.Г. Корнилов.
Формирование происходило во время непрестанных боёв, в результате чего был, в частности, очищен от большевиков Ростов. А вскоре, 9 февраля, предводительствуемые генералом Л.Г. Корниловым войска численностью 3683 человек при 8 орудиях и с обозом, в котором находилось более 4 тысяч гражданских лиц, выступили в свой легендарный Первый Кубанский («Ледяной») поход: из Ростова на Екатеринодар.
Параллельно и одновременно возник второй очаг сопротивления - на Кубани, где свои отряды добровольцев сформировали войсковой старшина П.А. Галаев, капитан В.Л. Покровский, полковники С.Г. Улагай и Н.Н. Лесевицкий, а также некоторые другие. С боем овладев Екатеринодаром, эти части, общим числом 3300 бойцов, тем не менее, были вынуждены оставить город ввиду значительного численного превосходства противника. А 14 марта они соединились с Добровольческой армией, и были переформированы. Предпринятый после этого штурм Екатеринодара 28-31 марта, при десятикратном перевесе сил противника, вновь оказался неудачным. Во время этого приступа 31 марта (летоисчисление на Юге России вплоть до эвакуации Крыма сохранялось по старому стилю, - прим. автора) был убит снарядом Л.Г. Корнилов; верховное главнокомандование перешло к Генерального штаба генерал-лейтенанту А.И. Деникину, под руководством которого Добровольческая армия одержала затем множество славных побед, взяла Киев, Курск, Воронеж и Орёл, совершила поход на Москву; держала огромный фронт от Днепра до Волги. В исторической справке С.В. Волкова указаны такие вехи её пути: Второй Кубанский поход (9.06. 1918 - конец ноября того же года), в процессе которого были очищены от большевиков Кубань и прилегающее Черноморское побережье, взяты станица Тихорецкая, Армавир и Ставрополь, освобождён Северный Кавказ. Армия состояла уже из без малого 50 тысяч человек, войска её сведены в пять корпусов. Выдвинулись те легендарные командиры её, чьи имена известны даже тем, кто не весьма глубоко знает историю Гражданской: генералы С.Л. Марков, П.Н. Краснов, А.П. Кутепов, П.Н. Врангель и множество других, менее знаменитых. Отдельные страницы этой большой истории - это «Добровольцы на Украине и в Одессе», «Создание Вооруженных Сил Юга России. Бои на Украине», «Десанты из Крыма в Таврию и на Кубань», «Белая борьбы на Севере России. Архангельск, Мурманск», «Северо-Западная армия», «Поволжье», «Сибирь», «Между Волгой и Уралом», «Колчак - верховный правитель России», «Великий Сибирский Ледяной поход», «В Приморье и Приамурье» (приведены названия некоторых разделов «справки», по которым, в принципе, можно проследить географию Гражданской войны).
Всё завершилось Крымской (иначе называемой Севастопольской, хотя на деле исход произошёл из ещё четырёх портов - Евпатория, Керчь, Феодосия и Ялта) эвакуацией, проведенной на очень высоком уровне организации в четыре дня 13-16 ноября 1920 года). Общее количество участников Великого Исхода составило около 150 тысяч человек, навсегда покинувших родину на 146 кораблях. Они нашли временное пристанище в оккупированном Антантой Константинополе, в Галлиполийском лагере на северной оконечности Дарданелл, в Чаталадже близ Константинополя и на острове Лемнос. В конце 1920 - начале 1921 года русская эскадра перебазировалась в Бизерту (Тунис). Армейские подразделения и флотские экипажи ещё два года после того (!) сохраняли воинскую организацию, что было весьма сложным делом: законодательства стран упомянутой Антанты не допускали существования каких-либо иностранных организаций, «имеющих вид устроенных по военному образцу соединений». Их пытались распылить, превратив белых воинов в толпу обыкновенных эмигрантов. Тем не менее, генералу барону П.Н Врангелю удалось найти временный паллиатив, договорившись о переводе своих войск в славянские страны. В Болгарии и Югославии его частям было обещано содержание за счёт казны, включавшее в себя паёк и небольшое жалование.
Это было отнюдь не бессмысленное упорство: сохранялось ещё упование на возвращение в Россию и продолжение борьбы. Надежду теплило, в частности, существование достаточно мощного очага сопротивления на Дальнем Востоке. В здешней армии (именуемой состоянием на лето 1921 года Войсками Временного Приамурского правительства, эсэровского по своему составу) состояло на довольствии свыше 27 тысяч человек - правда, боеспособной была лишь треть. В ноябре 1921 - начале 1922 года эта армия в составе 6 тысяч штыков и сабель совершила поход, вошедший в историю под названием Хабаровского, рассчитывая поднять широкое восстание в Приамурье. Чаяния не оправдались: взяв Хабаровск, добровольцы вынуждены были оставить его и вернуться обратно, к берегам Тихого океана. Это была, в сущности, последняя яркая страница Белого движения (отчего и крайняя дата на альбоме указана именно эта - 1922 год). Та армия, переименованная в «Приамурскую Земскую рать», численностью до 8 тысяч штыков и сабель при 19 орудиях и 3 бронепоездах, удерживала территорию государственного образования, созданного Приамурским Земским собором 23 июня - 10 августа 1922 года, и получившего название «Приамурского земского края», вплоть до начала ноября этого года - когда совершился ещё один Великий Исход, и войска под предводительством Земского воеводы Приамурского земского края генерала М.К. Дитерихса ушли в Китай. Эвакуировалось порядка 20 тысяч человек, две трети из которых составляли военнослужащие.
Собственно, между двумя этими опорными датами - началом ноября 1917-го и началом ноября 1922-го, и лежит вся история Белого движения. Отдельные очаги сопротивления непримиримых (на том же Дальнем Востоке и Сибири - это оборона Охотска небольшим белогвардейским отрядом, удерживавшим город вплоть до 5 июня 1923-го, бои 1-й Сибирской добровольческой дружины генералов А.Н. Пепеляева и Е.К. Вишневского в составе 740 человек, сражавшейся под Амгой и 17-18 июня 1923 года погибшей без остатка при Аяне, существование Российского Общевоинского Союза (РОВС), созданного П.Н. Врангелем и переданного в руководство генералу А.П. Кутепову, и вообще Белое движение в эмиграции - это уже совсем другая история. Иные методы, иные герои...
***
Стало быть, вскоре - через каких-нибудь четыре месяца, Белому движению - столетний юбилей. Придётся он аккурат на День народного единства, отмечаемый 4 ноября. Весьма символично. Потому как в сути своей Белое движение весьма сродни новгородскому ополчению под предводительством Минина и Пожарского - с поправкой, разумеется, на прочие обстоятельства, другую эпоху, иных действующих лиц.
Что видим мы в этой связи? Что и целого века оказалось мало для того, чтобы окончательно расставить в событиях той поры все точки над «ї»: и доселе в обществе одни - «за красных», другие - «за белых». «День согласия и примирения», введённый взамен празднования «Великого Октября», просуществовав 8 лет, ушёл банкротом. Оно и понятно: и ещё не одна сотня лет пройдёт, как нам представляется, но никто разумный никогда не сможет поставить «на одну доску», скажем, Розалию Самуиловну Землячку, гордившуюся своей кличкой «товарищ Демон», «фурию красного террора», как назвал её Александр Солженицын (а Иван Шмелёв сказал ещё короче - «Зверь!») - и, допустим, Петра Николаевича Врангеля, эвакуировавшего из Крыма всех и всё, «каждое человеческое дыхание». Оставили, правда, массу лошадей - но кто и откуда мог знать, что месть «красных» распространится потом и на них, безгласно «служивших» «белым»? Не говоря уже о тех офицерах (множество из которых были отнюдь не дворянами, а «из простого народа», именно), которые поверили сообщениям об амнистии, остались в Крыму, и были отправлены в, натурально, мясорубку. В «Солнце мёртвых» Шмелёва старик-доктор Михаил Васильевич приводит свою собственную систему подсчёта количества жертв: «Только в одном Крыму, за какие-нибудь три месяца! - человечьего мяса, расстрелянного без суда, без суда! - восемь тысяч вагонов, девять тысяч вагонов! Поездов триста! Десять тысяч тонн свежего человечьего мяса, мо-ло-до-го мяса! Сто двадцать тысяч го-лов! че-ло-ве-ческих!!». Ничего не выдумано: цифра свыше 120 тысяч жертв террора в Крыму упоминается и в исторических исследованиях. И после этого можно утверждать, что «„белые" воевали против своего народа», а «красные» - «за»? И на этом основании «отказывать первым из них в исторической реабилитации»?
Да они в ней, пожалуй, и не нуждаются. Когда был снят гнёт государственной пропаганды (о Розалии Соломоновне, в частности, писали: «Удивительным человеком была Землячка. Не уставала заботиться о людях. Работала, не жалея сил»), процесс этот пошёл как бы сам собою. Вернулась из небытия запрещённая «Белая гвардия» Михаила Булгакова. Выдержала множество переизданий, пришла опять на сцену пьесой «Дни Турбиных», вновь и вновь экранизируется. Роман, как известно, не окончен. «Вчера» никого это как бы и не волновало. «Сегодня» поднят и стал актуальным вопрос о судьбе финальной части его, стоящий где-то рядом с загадкой второго тома «Мёртвых душ» Гоголя. «Белая гвардия» в известном варианте оканчивается описанием «красного» бронепоезда, стоящего под парами близ Киева. То есть предчувствием взятия Города, и установления в нём большевистского порядка - что и произошло, и оказалось справедливым на последующие 70 лет. «А Петлюра да сгинет», - сей призыв неким рефреном прошёл через целый ряд работ Михаила Афанасьевич, живого свидетеля зверств «украинского наполеончика». Но ведь не сгинул он, зараза - вернулся: названиями улиц, памятными досками etc. Получается, не добили его большевики, в том числе и пропагандистски; не дострелил Самуил Исаакович Шварцбурд; не «запечатал» парижский суд, согласившийся с утверждениями мстителя, что он-де убил самого великого злодея человечества. Неминуемо - вопрос: а что если бы «окончательным противником» Петлюры оказалась бы Белая армия? Быть может, есть об этом рассуждение у Булгакова, в уничтоженной ним самим, либо пропавшей (хотелось бы верить - временно) в архивах НКВД финальной части «Белой гвардии»?
Конечно, Михаил Афанасьевич не был до конца свободен в своём творчестве, оказавшись в условиях Советской России, применительно к показу Белого движения - в особенности. Триада «Белая гвардия», «Дни Турбиных» да пьеса «Бег» - вот, в сущности, и всё значительное, что ему удалось сделать для своих грядущих читателей и зрителей. Бунин и Шмелёв, оказавшись за границей, имели гораздо больше возможностей высказывать свои мнения по этой эпохе. Они единодушны в данном вопросе: «истинно великим и священным», «что явила Россия за эти страшные и позорные годы», частью того, «что было и есть единственной надеждой на её воскресение и единственным оправданием русского народа, его искуплением перед судом Бога и человечества» назвал Белое движение Иван Бунин. «Белое движение... есть удержание России на гиблом срыве, явление бессмертной души Ея, - ценнейшего, чего отдавать нельзя: национальной чести, высоких целей, назначенных Ей в удел, избранности, быть может, - национального сознания. За это, за невещественное, за душу - бились Белые Воины», - писал Иван Шмелёв.
Вот потому-то и возвращаются они к нам, эти рыцари без страха и упрёка - оболганные без меры, но стойко прошедшие до конца свой Крестный путь. Воспоминаниями. Сохранёнными песнями той поры. Картинами (здесь в первую очередь следует назвать полотна замечательного художника Павла Викторовича Рыженко). И, конечно же, фотографиями. Где светом Божьим по благородному серебру запечатлены их светлые лица. В качестве некой изобразительной антитезы любопытно было бы глянуть на подобный альбом их противников - да что-то попыток собрать такой не осуществляется (киношные воплощения, понятно, не в счёт).
***
Собственно об альбоме.
Вслед за текстовой частью, которой мы уделили, присовокупив некоторые свои размышления, думается, достаточное место, идут собственно снимки. В отдельный раздел («Белые вожди») выделены лишь 11 человек: это Л.Г. Корнилов, А.М. Каледин, П.Н. Врангель, М.Г. Дроздовский, А.В. Колчак, А.И. Дутов, С.Л. Марков, Е.К. Миллер, Н.Н. Юденич и М.В. Алексеев. Лица их известны большинству читателей по иным публикациям, поэтому нет смысла повторять их все здесь. Поместим, в качестве иллюстрации, разве что блок снимков, на которых изображены действительно легенды Белого движения – П.П. Врангель, М.Г. Дроздовский, В.О. Каппель, А.П. Кутепов (слева направо, сверху вниз; такое построение будет соблюдаться и в дальнейшем).
П.П. Врангель, М.Г. Дроздовский, В.О. Каппель, А.П. Кутепов
Далее построение альбома идёт не по титулам, чинам и званиям, а исключительно по алфавитному принципу. Высокочтимые фамилии, носителями которых являются князья, генералы, часто Генерального штаба, соседствуют здесь с именами «простых» людей – кои волею судеб и обстоятельств, случалось, поднимались чуть ли не до уровня «вождей»: на следующих снимках, приводимых нами, изображены Дмитрий Константинович Абациев, казак-осетин Терской области, офицер Императорского конвоя, награждённый за храбрость орденом Святого Георгия 4-й степени, проведший Гражданскую войну в Белой армии на Юге России и дослужившийся до чина генерала от кавалерии, и Федор Федорович Абрамов, казак Донского войска, в Донской же армии и воевавший, командуя казачьим корпусом, а затем 2-й армией; генерал-лейтенант Генерального штаба, кавалер ордена Святого Николая 2-й степени.
Д.К. Абациев и Ф.Ф. Абрамов
Несомненно, в рядах Белой армии было достаточное количество представителей лучших родов Российской империи. На следующем блоке фотографий мы видим князя Константина Левановича Геловани, офицера 13-го Лейб-гренадерского Эриванского полка – участника, помимо Гражданской, ещё и Русско-японской и 1-й Мировой войн, полковника, награждённого орденом Святого Георгия в1915 году; судьба его неизвестна. Рядом с ним князь Никита Сергеевич Трубецкой, офицер 17-го драгунского Нижегородского полка, тоже прошедший сквозь все войны начала ХХ столетия, полковник. Потом, в эмиграции, он был председателем Общества любителей русской военной старины во Франции. Ниже - барон Андрей Петрович Бильдерлинг, представитель славного рода, давшего Отечеству множество военных. Отпрыск другой ветви этого рода, генерал А.А. Бильдельринг, напомним, является автором памятника полковнику Келину и непокорённым жителям города в Полтавской битве 1709 года (и многих иных, увековечивших славу Русского оружия). Александр Александрович не дожил до этой братоубийственной войны – умер в 1912-м. А изображённый здесь Андрей Петрович, окончивший Пажеский корпус, и которому на момент русской катастрофы едва исполнилось 20 лет, служил офицером (поручик) в лейб-гвардии Конной артиллерии, проведя в кадре полка всю Гражданскую войну на Юге России. Проживал затем во Франции. Четвёртый из здесь представленных – князь Гиви Иванович Амилахвари, тоже выпускник Пажеского корпуса. В 1-ю Мировую войну - в составе Дикой дивизии, командир 2-го Дагестанского конного полка. Награды: орден святого Георгия 4-й степени (1916); Георгиевское оружие.
Князья К.Л. Геловани, Н.С. Трубецкой, барон А.П. Бильдельринг, князь Г.И. Амилахвари
Впрочем, как определить степень «легендарности» того или иного персонажа? В следующей подборке мы видим генерала Л.Г. Корнилова, о котором в своё время рассказали; генерала от кавалерии, графа Фёдора Артуровича Келлера, произведённого в офицеры в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов, в Первую мировую бывшего командиром лейб-гвардии Драгунского полка, а затем командовавшего 3-м кавалерийским корпусом, награждённого за исключительную храбрость орденами Святого Георгия 4-й степени (1914) и 3-й степени (1915), Георгиевским оружием (1916). Вражеская боевая пуля его избегала – он был убит, будучи безоружным, петлюровцами, 21 декабря 1918 года, в Киеве, при переводе из одной тюрьмы в другую. Граф Келлер, будучи рыцарем в душе, считал для себя невозможным поднять оружие против своих же, русских. Русские, отрекшиеся от своего имени, и взявшие оружие из рук вчерашних врагов, немцев, так не считали, и подлое убийство не ставили себе во грех.
Следующий из здесь показанных - Генерального штаба генерал-лейтенант, в 1-ю Мировую войну начальник 11-й пехотной дивизии, в Гражданскую - начальник 3-й пехотной дивизии и, затем, командир 2-го армейского корпуса (1918-1919), Командующий Добровольческой армией на Юге России Владимир Зенонович Май-Маевский. Георгиевский кавалер и обладатель Георгиевского оружия. В отличие от очень многих других его имя хорошо известно и по «Бегу» Михаила Булгакова (где среди выдуманных персонажей – генералов Хлудова и Чарноты, лишь он да Я.А. Слащев действуют под настоящими именами), по массе научных и публицистических работ, относящихся к данному периоду. Скончался во время эвакуации из Крыма, 30 октября 1920 года, в Севастополе.
Четвёртым здесь - генерал-майор Михаил Дмитриевич Нечволодов, брат известного историка, автора пятитомного «Сказания о Русской земле» (истории Русского народа с позиций христианина, которой, говорят, зачитывался Государь Император Николай II), Александра Дмитриевича Нечволодова – тоже боевого генерала, награждённого многими знаками отличия и доблести. Михаил Дмитриевич, гораздо менее известный, нежели его брат-историк, был командиром 175-го Батуринского полка, командиром бригады на французском фронте. В 1915 году удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени. Оба брата проживали в эмиграции во Франции. Александр Дмитриевич умер 5 декабря 1938 года, прожив 74 года; Михаил Дмитриевич – 10 января 1951 года, на 84 году жизни; оба - в Париже.
Л.Г. Корнилов, граф Ф.А. Келлер, В.З. Май-Маевский, М.Д. Нечволодов
Гражданская война, как никакая иная в нашей истории, была делом семейным: судьбу белых офицеров разделяли, в первую очередь, их жёны. Вот почему в нашем альбоме так много парных снимков. Здесь же мы видим супругов Литвиновых: штаб-ротмистра Алексея Алексеевича, воевавшего, с ноября 1918, в составе кадра лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка, и его супругу Марию. Семью Рербергов: глава её, штабс-капитан Пётр Фёдорович, окончивший Пажеский корпус в 1916 году и бывший офицером лейб-гвардии Конной артиллерии, сражавшийся на Юге России, проживал в эмиграции в Швейцарии; умер в 1980 году. Следующий, Александр Александрович Губин, в 1-ю Мировую войну награжденый Георгиевским оружием, в Гражданскую там же, на Юге России, командовал Кубанской казачьей бригадой, Сводно-Горской дивизией и 1-й Кавказской казачьей дивизией, звание - генерал-майор. Далее судьба забросила его на Лемнос; позже проживал во Франции. Справа внизу – портрет генерал-майора (здесь – с погонами майора) Алексея Генрихович Шапрона дю Ларре, офицера лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка, прибывшего в Добровольческую армию в самый первый день её формирования – 2 ноября 1917 года. Участник 1-го Кубанского (Ледяного) похода 1918 года. Адъютант генерала Алексеева, позже генерала Деникина. Перенёс тяжелейшее ранение. Рядом с ним – его супруга, дочь Л.Г. Корнилова, Наталья Лавровна. Жили они в Бельгии. Внимательный читатель, как мы полагаем, запомнил, что в собирании настоящего альбома принял участие их потомок Лавр Шапрон дю Ларре... Названный в честь своего легендарного деда, зачинателя Белого движения.
Супруги Литвиновы, Рерберги, Губины и дю Ларре
Сплошь и рядом встречаются также снимки отцов и детей, стоявших, фигурально выражаясь, в одном строю борьбы с большевиками. Это, к примеру (как здесь) – Николай Васильевич Зеленский - кубанский казак из станицы Полтавской, участник 1-й Мировой и Гражданской войн, полковник. Рядом с ним на фото его сын Дмитрий (10.02.1899 - 4.03.1978). Путь Николая Васильевича после Великого Исхода – Лемнос, Болгария и, наконец, Франция, где в конце концов оказался и его сын. Отец умер в 1953 году, сын пережил его на четверть столетия ровно. И, справа от них, отец и сын Калинины. Сергей Николаевич (сын) был офицером 6-го гусарского Клястицкого полка. В Гражданскую войну в Добровольческой армии. Ротмистр. Отец, как видим, чином много старше, с солдатским Георгием на груди (т.е. «вырос» с нижних чинов); награда сына – орден Святого Владимира с мечами.
Отец и сын Зеленские и Калинины
Альбом изобилует множеством групповых и видовых фотографий. К последним из них относятся такие замечательные снимки, как Обед георгиевских кавалеров в зале Военного собрания в Новочеркасске в 1918 году и поздравление их генералом П.Н. Красновым, отряд полковника Мартынова, пробившийся 10 ноября 1918 из Райгорода и вновь выступающий на фронт, на станции Чертково; смотр Донской авиации (того же года); прибытие союзной миссии в расположение штаба Южной армии генерала Н.И. Иванова (1918). Вот уникальные снимки: атака конной сотни полковника Тапилина. Прохождение лейб-гвардии Казачьего полка перед донским атаманом в Ростове. Молебен после освобождения Полтавы, где в центре снимка – генералы Н.Э. Бредов, В.З. Май-Маевский, А.А. Гейман…
Среди групповых снимков самые замечательные – это полевой штаб генерала Б.Д. Толкушкина; группы чинов полевого штаба генерала Мамонтова и Астраханского войска; слушателей Новороссийской автомобильной школы Вооружённых Сил Юга России; конвоя генерала Бриса Анненкова с начальником штаба отдельной Семиреченской армии полковником Денисовым; офицеров гвардейских стрелковых частей Добровольческой армии; учёбно-пулемётной команды на Северном фронте (Архангельск-Мурманск); чинов штаба Командующего Железнодорожным фронтом князя Александра Александровича Мурузи (был тогда и такой, экзотический по прежним, да и небывалый в будущем фронт; и командовал ним, как видим, выходец из весьма славного рода, известного от Петра I). Конечно же, присутствуют и снимки бронепоездов – в частности, «Генерал Шкуро» и «Дмитрий Донской»; танков и броневиков, которые в то время тоже имели свои личные имена: «Ермак», «Полковник Безмолитвенный» (бронники), танков «Генералиссимус Суворов», «Генерал Скобелев», «Первая помощь». Любопытно, что в отдельной роте танков в составе Северо-Западной армии генерала Юденича служил в качестве офицера-моториста штабс-капитан Дмитрий Прокудин-Горский – сын выдающегося фотографа, «отца» цветной фотографии Сергея Михайловича Прокудин-Горского.
К этим же (групповым, но одновременно и семейным, а в известной степени и жанровым) можно отнести снимок штаба генерал-лейтенанта Слащева в Крыму, сделанный летом 1920 года. На нём, помимо самого Якова Александровича (в кубанке) мы видим его жену, служившую ординарцем, Нечволодову; слева (с точки зрения зрителя) стоят начальник штаба генерал-майор Дубяго и начальник оперативного отдела полковник Орлов. Сверху – штабной попугай.
Я.А. Слащев и его штаб в августе 1920 г.
Судьба Я.А. Слащева в целом трагична. Он окончил реальное училище, Павловское военное училище, Академию Генерального штаба (в 1911 году). Командир лейб-гвардии Московского полка (в этом качестве его застал октябрьский переворот). Свой орден Святого Георгия 4-й степени он получил в 1-ю Мировую; вслед за ним, год спустя, был награждён и Георгиевским оружием. В Добровольческой армии с января 1918-го. Начинал с должности начальника штаба у полковника Шкуро. Был командиром Кубанской пластунской бригады, начальником штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии, начальником 5-й, затем 4-й пехотных дивизий, командиром 3-го, затем 2-го армейского корпусов. Оборону Крыма держал блестяще. Ввиду несогласия с получаемыми приказами подал в отставку. Ушёл вместе со всеми из Крыма, но вернулся в ноябре 1921-го в советскую Россию (после переговоров с большевиками и получения определённых гарантий безопасности). В Константинополе, устно и в печати, выступал с критикой действий Главнокомандующего, за что по приговору суда чести был уволен со службы без права ношения мундира. В Москве числился преподавателем тактики школы комсостава «Выстрел». Пока не был убит, 11 января 1929 г., в помещении школы, якобы из личной мести, «хотя по времени это убийство совпадает с волной репрессий, обрушившихся на бывших офицеров Белой армии в 1929-1930 гг.», - как пишет одно справочное издание. Трагическая судьба…
Впрочем, а чья офицерская судьба в Гражданскую была не трагична? Следующая подборка – это портреты Карла Густава Эмиля Карловича Маннергейма, о чьё имя сломано было в последнее время столько копий (в связи с установкой памятной ему доски в Санкт-Петербурге). Так ведь вправду был барон Маннергейм, если кто не знает, командиром лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, затем начальником отдельной гвардейской бригады, потом командиром 6-го кавалерийского корпуса. Награждён орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием (1915). На русской службе дошёл до звания генерал-лейтенанта. Но… Дали большевики слабину, объявив «о праве наций на самоопределение». Сказать по правде: можно ли было тогда удержаться финнам, чтобы не «отмежеваться»? Вот и стал барон и не друг, и не так, а враг. Враг опытный, знающий, ибо причастный лучшим традициям Русской Императорской армии. Трагично?
Судьба второго из изображённых – тоже не лучше. Андрей Григорьевич Шкуро – простой казак, родом из станицы Пашковской. Что не помешало ему окончить 3-й Московский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище. В 1915-м награжден Георгиевским оружием. Сам сформировал в этом году Кубанский конный отряд особого назначения на германском фронте, коим и командовал, являя неподражаемые образцы храбрости. К 1917 году полковник. Весной 1918 организовал и возглавил восстание против большевиков под Кисловодском. Затем, в июне 1918, сформировал на Кубани партизанскую дивизию, соединившись потом с Добровольческой армией. Дорос до начальника Кавказской конной дивизии (1919), затем и командующего Кубанской армией. Генерал-лейтенант. Уволен в отставку генералом Врангелем. В годы 2-й Мировой войны в казачьих частях Вермахта. Выдан в 1945 г. англичанами в руки большевиков и казнён в Москве в 1946-м. …
Третий здесь – Николай Павлович Воронин, тоже донской казак (станицы Новочеркасской). Полковник лейб-гвардии Казачьего полка. Ушёл в 1920 г. на Лемнос, затем проживал во Франции. Во 2-ю Мировую войну в Казачьем стане. Генерал-майор. Выдан в Лиенце. Погиб в спецлагере «Воркута» в 1954 году. «Оттепель», и «смерть тирана» в его доле ничего не изменили…
Четвёртый –Николай Маршалк. Родился в Курляндии в семье начальника Санкт-Петербургской сыскной полиции. Окончил Александровское военное училище в Москве. В 1918 г. вступил в Добровольческую армию и участвовал в Ледяном походе. Служил в одном из Корниловских ударных полков и дважды был ранен. В эмиграции жил с семьей в Берлине. В 1938-м арестован гестапо за критику нацистской политики и посажен к концлагерь Дахау. Проживал в Германии. Остаток жизни (умер в 1951-м) жил в Нидерландах.
К.К. Маннергейм, А.Г. Шкуро, Н.П. Воронин и Николай Маршалк
Самыми же трагическими были, на наш взгляд, судьбы женщин на той войне. Мы привыкли, что они – сёстры милосердия (чаще всего), связистки, почтовые служащие. Но вот фотография офицеров-артиллеристов первой батареи легендарного Дроздовского полка. Здесь сняты: штабс-капитан Александр Митрофанович Бородаевский (1891-1968, СССР), подпоручик Надежда Заборская (покончила с жизнью самоубийством в Асунсьоне), Михаил Бородаевский (1900-1979, Франция), Зинаида Готгард (покончила с жизнью самоубийством в Сербии), Валентина Лозовская (с собакой). Датировано 9 октября 1920 г., г. Севастополь. Вырванные из жизни войной, они не смогли выполнить своего главного предназначения – стать любящими жёнами и матерями, но исполнили высший долг верности Отечеству. А вот вернуться на круги мирной жизни уже не смогли…
Женщины-артиллеристы, дроздовцы
Впрочем… А этих, которые по возрасту почти дети, разве меньше жаль? Здесь мы видим, на этом снимке, офицера 12-го гусарского Ахтырского полка, в Добровольческой армии командира эскадрона, штаб-ротмистра Всеволода Петровича Аглаимова. Нет, он не погиб, но жил в дальнейшем в Вашингтоне, вдали от Родины, которую защищал. Увы… Рядом с ним – корнет 2-го Лейб-драгунского Псковского полка Георгий Николаевич Макшеев. Воевал на Юге России, участвовал в Бредовском походе (1920). Ниже, слева - казак станицы Мариинской Войска Донского, офицер лейб-гвардии Атаманского полка, награжденный в 1915 году Георгиевским оружием, полковник Георгий Александрович Иванов. На момент получения этого звания ему не исполнилось и тридцати… А справа от него – почти однофамилец, Юрий Владимирович Иванов-Дивов. Офицер лейб-гвардии Казачьего полка, сотник. Он застрелился после того, как банда дезертиров сорвала с него погоны. Такой позор он посчитал несовместимым с жизнью… Многим из нас, ныне живущих, этого уже, кажись, и не понять…
В.П. Аглаимов, Г.Н. Макшеев, Г.А. Иванов, Ю.В. Иванов-Дивов
Хотя прежде всего глаз привлекают, конечно, герои. Вот как на этой подборке, где изображены Владимир Владимирович Манштейн, офицер 7-го пехотного Ревельского полка. Он был участником похода «Яссы - Дон» (1918), далее воевал в отряде полковника М.Г. Дроздовского. Действительно - легенда Белой армии: получил в общей сложности около 20 ранений, потерял руку (вместе с плечом), но остался в строю, дослужился до чина генерал-майора. Проживал в Болгарии. И тоже застрелился, не видя цели и смысла дальше жить.
С ним рядом - офицер 178-го Введенского полка, участник 1-го и 2-го Кубанских походов, командир роты, батальона и затем 2-го Корниловского ударного полка Михаил Николаевич Левитов. У него было 14 ранений, среди них восемь тяжёлых. Награждён орденом Святого Николая. Галлиполиец. Полковник. Проживал во Франции. Умер 15 декабря 1982 года в Париже).
Далее - Борис Федорович Богуцкий, выпускник Пажеского корпуса, офицер лейб-гвардии Литовского полка, капитан. Участник 1-го Кубанского (Ледяного) похода. Позже в Сводно-гвардейском полку. В Гражданскую - полковник. Погиб в бою под селом Лебедянь (Черкасский район) на Украине.
С ним рядом - Владимир Николаевич Выгран (12.03. 1889 – 24.06.1983, Сан-Франциско). Офицер 9-го уланского Бугского полка. Награждён Георгиевским оружием (1916). Ротмистр (1916).В Гражданскую войну на Юге России командовал полком, бригадой (1919) и в Крыму — 1-й конной дивизией. Генерал-майор. Несколько раз был тяжело ранен (потерял глаз). В 1918-1920, в боях, под ним было убито 18 лошадей. Галлиполиец. Проживал во Франции и в Америке.
В.В. Манштейн, М.Н. Левитов, Б.Ф. Богуцкий, В.Н. Выгран
Мартиролог потерь можно, несомненно, продолжать и продолжать... Но сколько их погибло тогда всего – девчат и парней, мужчин и женщин – самых лучших, красивых, полных сил и энергии, самых способных и к построению государства, и к его защите – неведомо. Гражданская, наиболее подлая из войн, никогда и ни за что не покажет полных списков нанесенного ею урона. Но посмотрите хотя бы на этих двух офицеров. Слева – Серёжка, Сергей Иванович Шмелёв, подпоручик артиллерии, единственный сын русского писателя Ивана Сергеевича Шмелёва. Который, Родину любя, не покинул её, поверил сказкам об амнистии, остался в Феодосии и погиб – как и многие десятки тысяч русских людей, уничтоженных во время массовых казней на полуострове в 1920-1921 годах. Безутешный отец и скорбевшая потом всю оставшуюся жизнь мать искали – сначала его самого, а потом, когда надежда на жизнь иссякла, хотя бы могилу, место последнего пристанища. Увы… «На что бы ни посмотрел я - везде я вижу страдающие глаза моего светлого безвинного мальчика. И все во мне исходит болью...», - писал Шмелёв в одном из своих обращений. Его письма «во все инстанции» попадали и «на самый верх». Но толку? «…Вряд ли чем можно ему помочь по делу его сына, для нас ясны причины расстрела его сына, расстрелян, потому что в острые моменты революции под нож революции попадают часто в числе контрреволюционеров и сочувствующие ей. То, что кажется так просто и ясно для нас, никогда не понять Шмелеву», - писал по данному поводу председатель ВЦИК М.И. Калинин наркому просвещения А.В. Луначарскому. Действительно: то, что было ясно-понятно выпускнику начального земского училища, лакею помещика Д.П. Мордухай-Болтовского, рабочему завода «Вольта» с то ли частично, то ли полностью атрофированной нравственностью, волею судеб вознесённому над страной «всероссийскому старосте», вряд ли могло быть доступно окончившему Московский университет и приобретшему ещё до всех этих революций широкую известность во всей стране писателю, будущему номинанту на Нобелевскую премию по литературе Шмелёву. Для него это была просто боль… Причинённая бессмысленно, что любому претит – как уродство.
А рядом с ним – не менее замечательный парень, донской казак по происхождению, офицер 12-го гусарского Ахтырского полка Борис Васильевич Ерофеев. В 1917-1918 годах он партизан-«Чернецовец». Участник 1-го Кубанского «Ледяного» похода. Позже служил в 3-м кавалерийском полку. Был удостоен ордена Святого Николая. Здесь, на снимке, он с погонами штабс-капитана, но в свои 24 года дорос до чина подполковника. Был талантливым поэтом и музыкантом. Погиб в бою на Днепре…
С.И. Шмелёв и Б.В. Ерофеев
С Сергеем Шмелёвым его роднит ещё и то, что нет им обоим памятников на могилах - ибо неведомо, где они погребены. Остались только эти вот снимки. В которых фотонами, носителями света Божьего, на благородном серебре светочувствительного слоя хрупкой стеклянной пластинки навеки запечатлена боль. Боль, передаваемая из поколения в поколение. Стало быть, и наша теперь боль. Донесенная до многих тысяч людей издателями альбома «Белая Армия: Фотопортреты русских офицеров 1917-1922».
Впервые опубликовано в Малороссiйском Вестнике Санктъ-Петербурга
