Павел I. Предисловие к трагедии

В 1796 году император Павел I вступил на русский престол в возрасте 42 лет... «Схвативши твердою рукою бразды правления, Павел исходил из правильной точки зрения; но найти должную меру трудно везде, всего труднее на престоле. Его благородное сердце всегда боролось с проникнувшею в его ум недоверчивостию».[1] Императрица Екатерина не любила своего сына и тайно подготовила манифест о передаче власти своему внуку, Великому князю Александру Павловичу. 5 ноября 1796 года, накануне смерти Екатерины II, «наследник кушал на Гатчинской мельнице, в 5 верстах от дворца его, а именно в начале 3-го часа, прискакал к нему один из его гусаров, с донесением, что приехал в Гатчино шталмейстер Зубов с каким-то весьма важным известием».[2] Этим известием оказалась весть о смертельном ударе, сразившим его мать, Екатерину II. «Павел I «вызвал к себе Безбородко, генерального прокурора графа Самойлова и вместе с ними вошел в рабочий кабинет императрицы. Первый раз очутившись в этом месте, он перерыл все ящики письменного стола, разобрал письма, просмотрел рапорта и наконец наткнулся на закрытый пакет, перевязанный черной лентой и с сопроводительной надписью: «Открыть после моей смерти на Совете». Стоя в нерешительности, Павел берет запечатанный конверт, но не осмеливается его вскрыть, но затем, увидев, что Безбородко, находившийся рядом, указывает ему взглядом на камин, он, не раздумывая, бросает документы в пламя горевших в нем дров. И хотя императрица была еще жива, свидетельства ее последней воли более уже не существовало»...[3]

После смерти 6 ноября 1796 года Екатерины II, Павел I приказал извлечь тело своего убиенного отца Петра III, покоящееся 34 года в Благовещенском храме Александро-Невской лавры короновать его и торжественно перенести его прах в усыпальницу дома Романовых - собор святых апостолов Петра и Павла. Для коронации Петра III был сооружен новый достойный гроб, в него вложен старый, затем покойный Петр Федорович был коронован по православному обычаю: «Декабрь 2 [1796]. Во вторник. По предварительном собрании всех членов, с обозначением, кому при чем быть и что несть при процессии Императора Петра Третьяго, расставлены по местам воинские команды, как-то: гвардии всех четырех полков, артиллерии, гусарские и казацкие эскадроны, Лейб-гренадерский полк и прочие, начиная от Невского монастыря до Зимнего Дома, которое все устроено к 10-му часу по полуночи, а в 11-ом часу Его Величество Император, Императрица, Цесаревич с супругою изволили наложить на себя печальные мантии и вышли в предшествии обер-маршальских и гоф-маршальских жезлов; в шествии у Его Величества и Ея Величества ассистентами шли генерал-аншефы, а у Их Высочеств ассистенты были генерал-порутчики. При выходе в церковь и по учреждении всей как духовной, так и светской церемонии поднят был гроб императора Петра Третьяго, на котором утверждена императорская корона, и несен из церкви до святых ворот под балдахином».[4] Торжественная процессия продолжавшаяся 2, 5 часа шествовала через весь город. «Двадцативосьмиградусный мороз парализовал город. Колокола звонили отходную над траурным шествием людей, трясущихся от холода. Но его медленным прохождением по заснеженным улицам Санкт-Петербурга Павел еще раз хотел подчеркнуть искупительный характер этой процессии. По его приказанию оставшиеся в живых участники заговора 1762 года шли во главе процессии в парадных костюмах. Весь Санкт-Петербург прошел перед сдвоенным взглядом Его Величества».[5]

В этот же день, 2 декабря 1796 года прах Петра III был торжественно доставлен в Зимний дворец и поставлен на один катафалк рядом с гробом императрицы Екатерины II. С 5 по 18 декабря 1796 года оба гроба родителей императора Павла I, оставались доступны для прощания в усыпальнице русских царей в Петропавловском соборе. Только по прошествии полутора месяцев, после кончины матери, 18 декабря 1796 года, состоялось «окончательное погребение» родителей Павла I. В декабре же 1796 года, после чина коронования императора Петра III и проведенных пышных похорон, по приказу императора Павла I «из всех губерний и прочих присутственных мест».[6] были извлечены и сожжены старые листы приказа Екатерины II от 6 июля 1762 года с актом отречения от власти Петра Федоровича. Так Павел I восстановил доброе имя своего отца Петра III, правившего всего полгода и незаконно лишенного власти в результате дворцового переворота. Для верующего православного императора Павла I власть могла быть дана только от Бога, а царь: «Царь Самодержавный, Верховный, Богом, а не людьми оставленный, только Богом, а не людьми ограничиваемый Повелитель сплоченного стомиллионного Русского народа. Всюду нужен его взор, Его властное, решающее слово, всюду нужен Он, как центр сплочения народного, как Вождь, за которым пойдут, вокруг Которого положат жизнь миллионы. Пусть скажет слово Царь, и соберется земля Русская на внешнего врага, на Собор церковный».[7]

Но иллюзии Павла I были утрачены. После смерти любимой бабки Елизаветы Петровны, Павел Петрович, наблюдал 34 года череду фаворитов своей властной и любвеобильной матери. Помазанник Божий, Наследник престола, Он, с тонкой и ранимой душой был готов «положиться на волю Божию и этим утешиться». За 12 лет до восшествия на престол, Павел I составил завещательные письма обращенные к своей супруге Марии Федоровне и своим детям: «Любезная жена моя! Богу угодно было на свет меня произвесть для того состояния, которого хотя и не достиг, но тем не менее во всю жизнь свою тщился сделать достойным... О, великие обязательства возложены на нас! Тебе самой известно, сколь тебя любил...Ты мне была первою отрадою и подавала лучшие советы...Старайся о благе всех и каждого. Детей воспитай в страхе Божии. Старайся о учении их наукам, потребным к их знанию... Прости, мой друг. Другое завещательное письмо, датированное тем же числом 1788 года, было посвящено детям: Любезные дети мои! Достиг я того часа, в который угодно Всевышнему положить предел моей жизни. Иду отдать отчет всех дел своих строгому судии, но праведному и милосердному... Вы теперь обязаны перед Престолом Всевышнего посвящением жизни вашей Отечеству заслуживать и за меня, и за себя....Помните оба, что вы посланы от Всевышнего народу... и для его блага...Вы получите сию мою волю, когда вы возмужаете. Когда Бог окончит жизнь Бабки вашей, когда тебе, старшему, вступить по ней... Будьте счастливы счастием землю вашей и спокойствием души вашей.... Ваш навсегда благосклонный ПАВЕЛ». Он также составил план реформ, предшествуя его фразой «на случай...». В этом конфиденциальном документе он рекомендует для благополучия России сконцентрировать все могущество в руках царя, адаптировать некоторый законы к новым условиям, разделить общество на дворянство, духовенство «среднего состояния» и крестьянство. Оказывать содействие большему отбору в армию и флот и их развитию, что будет гарантировать укрепление величия и прочность империи».[8]

Когда Павел I вступил на престол, ему многое удалось осуществить из этого плана, за отведенных ему коротких четыре года царствования. Свои преобразования Павел I начал с изменения законодательства. В его личном кабинете Гатчинского дворца стояли мраморные бюсты французского короля Генриха IV и его министра финансов, герцога Сюлли, труды которого он конспектировал, еще будучи Наследником: «Первый закон для государя - соблюдение всех законов. Выше его повелителя два повелителя. Бог и закон». Причиной преобразований императора Павла I были «не отношения с матерью, а желание искоренить вопиющие расхождения действительности с современным законодательством. По своей насыщенности законотворческой деятельностью Павловское царствование не имеет аналогов в русской истории - за 4 года и 4 месяца был подписан 2251 документ, имеющий силу закона».[9] Император Павел значительно обновил штат чиновников во всех гражданских министерствах, порою, они сменялись по нескольку раз. Это была необходимая мера, поскольку самоуправство, воровство и неспособность были повсеместно после правления матери. Строгость императора Павла отбивала желание у разбалованных в век Екатерины дворян служить Отечеству. После проведенной в Успенском соборе Московского Кремля коронации император Павел принял сразу несколько значимых для России законов: о престолонаследии, об изменении крестьянских повинностей, о российских орденах.

Историк Н.К.Шильдер пишет в своем монументальном труде о Павле I, что в феврале-марте 1797 года по России прошла волна крестьянских мятежей и бунтов, среди крестьян, незакрепленных за помещичьими землями. Мятежи были очень жестоко подавлены, в Орловской губернии в селе Брасово, буйство крестьян, усмирили только пушечными выстрелами «за их упорственное сопротивление войскам его императорского величества, наказаны силою оружия и преданы, яко изверги, злодеи и преступники, огню и мечу». Павел I в апреле 1797 года ввел «Манифест о льготах, дарованных крестьянам», который облегчал крепостную независимость крестьян.[10] «Он считал, что практически бесконтрольная эксплуатация крестьянства наносит вред государству. Ни в коей мере не посягая на крепостное право в целом, Павел полагал, что отношения двух основных сословий государства в новых исторических условиях, после свержения монархии во Франции, нуждаются в дополнительной регламентации со стороны императорской власти, призванной смягчить крепостнический гнет. Павел решил пожертвовать частью во имя спасения целого». Отсюда появление знаменитого манифеста «О трехдневной барщине» 5 апреля 1797 года. Но уже эта первая попытка решения крестьянского вопроса вызвала явное неудовольствие абсолютного большинства дворянства. Второй лозунг - «Жить по средствам». Активная завоевательная политика Екатерины II привела к явному расстройству финансов страны, появлению государственного долга. Павел поставил своей задачей стабилизировать положение, что ему во многом удалось. Но призыв «затянуть пояса» не вызвал ответного отклика у дворянства, привыкшего к совершенно образу мыслей и жизни в царствование Екатерины».[11]

Император Павел по вступлении на престол начал преобразования армии. 10 ноября 1796 года он отменил рекрутский набор, сокращая ее численность. Кроме этого, было прекращено использование солдат «ни на какие собственные работы», которых в Екатерининское царство, по словам графа Безбородко «1/8 часть» растащили как крепостных. «Павел подписал указ, предписывающий: «ни под каким видом не употреблять солдат ни в какие собственные работы; а позволять им работать по найму на себя как хотят, только бы в услугу не нанимались ни у кого». (Рядовой состав русской армии в значительной степени содержал сам себя, подряжаясь на различные работы.)»[12] Один из самых отрицательных моментов в правлении Павла I, это его непростые отношения с великим генералиссимусом князем Суворовым, которого Павел I, несмотря на его многочисленные блестящие победы подверг опале. «Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что в отношениях с прославленным полководцем император проявил относительную компромиссность. Суворов же публично издевался над Павлом, под оскорбительными предлогами сбегая с устроенных специально для него торжественных смотров и игнорируя высочайшие повеления. Уничижительные заявления Суворова в адрес Павловской армии были хорошо известны. Тем не менее, именно Павел приказал поставить памятник генералиссимусу на Марсовом поле в ознаменование его великих заслуг перед Отечеством».[13]

В апреле 1797года Павлом I был подписан новый закон о российских императорских орденах, известно, что императором были исключены из списка наград России ордена святого Георгия Победоносца и святого князя Владимира. Только благодаря вмешательству фрейлины императорского двора Екатерины Ивановны Нелидовой, написавшей письмо Государю, орден святого Георгия Победоносца удалось отстоять. «14 апреля издан особый указ: «Его императорское величество во время чтения во время чтения в Успенском соборе статута императорских государственных орденов изустно с престола изрещи соизволил тако: «А орден св. великомученика и победоносца Георгия остается на прежнем своем основании, так как и статут его. Орден же Св.Владимира был восстановлен на прежнем основании преемником императора Павла».[14] В Павловское царствование была введена в 1798 году новая награда - орден святого Иоанна Иерусалимского, с орденским знаком в виде мальтийского креста. Графиня Головина в своих мемуарах так высказывалась по поводу приверженности русского монарха к Мальтийскому ордену: «Народ был поражен, что государь его более высоко ценит честь быть гроссмейстером Мальтийского ордена, чем русским самодержцем». Помимо приверженности к Ордену святого Иоанна Иерусалиского, среди нововведений императора были и некоторые чудачества, такие, как регламентация моды на одежду: запрет фраков и круглых шляп и другие. «В настоящее царствование не разрешено носить бриллиантовых орденских звезд, если только они не получены из рук государя», писал в письме от 14/25 октября 1797 года польский король Станислав Август Понятовский.[15]

Император Павел I был безупречным семьянином, он со своею супругою императрицей Марией Федоровной и десятью детьми счастливо проживал в своих имениях «Павловском и Гатчине». «Его Императорское высочество каждое утро залезает на коня, присутствует на параде, время от времени обедает в окрестностях своего дворца, в который возвращается, сделав верхом круг с десяток верст. При выходе из-за стола он прогуливается в течении полутора часов; великая княгиня [Мария Федоровна] присутствует на всех этих экскурсиях - и только дождь может им помешать, поскольку и 15-градусный мороз был признан пригодным для упражнений».[16] Супруга Павла I, императрица Мария Федоровна обладала изящным вкусом, благодаря которому были созданы Великокняжеские дворцы в Павловске и Гатчине. Мария Федоровна, несмотря на преданность и верность своему Супругу, имела некоторые недостатки женщины-ребенка: наивность, легкомысленность, эгоизм, лукавство и притворство. Казалось, что единственные вещи, которые ее занимали в жизни, - это «здоровье и стремление к воспроизводству». Поэтому, другие женщины нравились императору Павлу I своею смелостью суждений, взглядов и живостью ума. Среди них была фрейлина Нелидова, о которой император Павел I писал: «Что же касается моих связей с госпожой Нелидовой, то я Вам клянусь Высшим Судией, перед которым мы все должны предстать, что мы предстанем перед ним оба с совестью, свободной от укоризны. То, что нас объединяет, это святая дружба и нежность, но невинная и чистая». Выпускница Смольного института благородных девиц, пленила будущего императора своим умом и стала одной из «добрейших и дражайших» подруг императрицы. При въезде в Гатчину со стороны С-Петербурга, в Ингербургской слободе, «отделенный от всего мира» располагался «Дом и сад М[адмуазе]ль Нелидовой почти на самой окраине города Гатчины. В этом месте все миниатюрно и чисто, почти как в помещениях аббатис главных женских аббатств во Франции и в Нидерландах...К саду прилегает поле, засеянное всевозможными злаками и овощами», писал в своих воспоминаниях Польский король Станислав Август Понятовский.[17] В письме императрицы Марии Федоровны от 18 сентября 1797 года к Нелидовой, в рассказе о «илюльской жаре» и «нездоровой погоде» рукою императора было добавлено: «Я призываю вас приехать к нам, чтобы увидеть необыкновенный туман, какой сейчас тут стоит; и чтобы сделать вам признание, которое очень рассудительная женщина сделала мне в письме. Прощайте».[18] Некрасивая брюнетка, но умная и обаятельная фрейлина императорского двора Екатерина Ивановна Нелидова, в своих письмах называла императора Павла не иначе, как и «благородный друг», ценя его огромную доброту, благородство и покровительски-отеческое отношение к себе. «Я живу, благодаря его отеческой заботе, как на Востоке, думаю, в раю», писала Нелидова другу Павла I, князю Александру Борисовичу Куракину.[19] «Император Павел имел искреннее и твердое желание делать добро. Все, что было несправедливо или казалось ему таковым, возмущало его душу, а сознание власти часто побуждало его пренебрегать всякими замедляющими разследованиями; но цель его была постоянно чистая; намеренно он творил одно только добро. Собственную свою несправедливость сознавал он охотно. Его гордость тогда смирялась, и, чтобы загладить свою вину, он расточал и золото и ласки. Конечно, слишком часто забывал он, что поспешность государей причиняет глубокия раны, которыя не всегда в их власти залечить. Но, по крайней мере, сам он не был спокоен, пока собственное его сердце и дружественная благодарность обиженнаго не убеждали его, что все забыто.

Пред ним, как пред добрейшим государем, бедняк и богач, вельможа и крестьянину все были равны. Горе сильному, который с высокомерием притеснял убогаго! Дорога к императору была открыта каждому; звание его любимца никого пред ним не защищало... Наружность его можно назвать безобразною, а в гневе черты его лица возбуждали даже отвращение. Но когда сердечная благосклонность освещала его лицо, тогда он делался невыразимо привлекательным: невольно охватывало доверие к нему, и нельзя было не любить его».[20] Писал немецкий драматург и романист Август Фридрих Коцебу, который при императоре Павле занимал должность директора Императорских театров и оставил частично изданные записки о смерти императора Павла, воспроизведенные на русском языке в 1907 году в книге «Цареубийство 11 марта 1801 г. Записки участников и современников». Эта книга была подготовлена к изданию на русском языке Лобановом-Ростовским еще в 1877 году, но так и не была издана: «она представляет собой том, переплетенный в зеленый коленкор на корешке которого золотом вытеснено - «Смерть Павла».[21] «Обстоятельства убийства Павла I, официально содержавшиеся в глубокой тайне, тем не менее были известны значительному кругу современников. Писать о происшедших в Михайловском заме событиях категорически запрещалось, и история заговора долгое время замалчивалась, но молва о страшной ночи 11 марта, подобно кругам по воде, расходилась по всей России».[22]

Марина Викторовна Удальцова, искусствовед, научный сотрудник музея-заповедника Царицыно