Великий пост, установленный Православной Церковью, – время особое. Это период не только воздержания от еды, но и приближения ко Христу, путь смирения, покаяния, усиленной молитвы, добрых дел.
«Постящемуся надлежит быть спокойным, тихим, кротким, смиренным, крепким, презирающим славу настоящей жизни. Постящийся с великим усердием должен творить молитвы и исповедания перед Богом», – дает наставления, как провести «истинный пост», святитель Иоанн Златоуст. А какой же видели Святую Четыредесятницу русские писатели и что мы можем почерпнуть о «духовной весне», как называли этот период святые отцы, для себя из их жизни и произведений?
Великий пост предваряет Прощеное воскресенье, когда каждый из нас должен попросить прощения и простить согрешения обидчиков. Русский писатель Николай Лесков, творчество которого небезосновательно называют «художественной проповедью», исповедуя слова Христовы «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6:14–15) и истину о том, что «всякое сердце может быть… яслями, если оно исполнило заповедь: ‟Любите врагов ваших, благотворите обидевшим вас”», рассказывает, как в Прощеное воскресенье, когда «положено было правоверным каяться друг перед другом во взаимно содеянных грехах и гнусностях», его посетил некий «злейший враг» Филиппов:
«– Вы меня примете, Николай Семенович? – спросил Филиппов.
– Я принимаю всех, имеющих нужду говорить со мною.
– Перечитал я вас всего начисто, передумал многое и пришел просить, если в силах, простить меня за все сделанное вам зло.
И с этим… опускается передо мною на колени и снова говорит:
– Просить так просить: простите!
Как тут было не растеряться? А он стоит… на ковре, на коленях. Не поднимать же мне его по-царски. Опустился и я, чтобы сравнять положение. Так и стоим друг перед другом, два старика. А потом вдруг обнялись и расплакались… Может, это и смешно вышло, да ведь смешное часто и трогательно бывает” <…> Врагов у меня всюду много, а вот только один понял меня и пришел утешить» [1, c. 478–479].
Примечательно, что в запечатанном конверте с надписью «Прочесть немедленно после моей смерти» Лесков, руководствуясь Евангелием, в котором, по его мысли, «сокрыт глубочайший смысл жизни», тоже просил прощения у «всех, кого я оскорбил, огорчил или кому был неприятен, и сам от всей души прощаю всем все, что ими сделано мне неприятного, по недостатку любви или по убеждению, что оказанием вреда мне была приносима служба богу, в коего и я верю и которому я старался служить в духе и истине, поборая в себе страх перед людьми и укрепляя себя любовью по слову Господа моего Иисуса Христа» [1, c. 493].
Николай Гоголь уже в «Петербургских записках 1836 года», задумываясь о хлопотливой суете земной, так опишет покаянный период Святой Четыредесятницы: «Спокоен и грозен Великий пост! Кажется, слышен голос: “Стой, христианин, оглянись на жизнь свою”. На улицах пусто. Карет нет. В лице прохожего видно размышление. Я люблю тебя, время думы и молитвы! Свободнее, обдуманнее потекут мои мысли» [3, т. VII, с. 521]. Пронизанные апостольскими посланиями главы «Выбранных мест из переписки с друзьями», в которых писатель говорит о духовном перерождении каждого человека, архим. Симеон Томачинский справедливо соотносит с основными этапами великопостного пути Церкви к Светлому Воскресению [4, с. 365–373].
Великим подвигом во время поста считается проявление милосердия к ближнему своему. «Каждый в земной жизни должен творить милостыню, воздыхать о грехах и проливать слезы. Но если в этом нам часто мешают прелести мира, то по крайней мере в дни поста исполним сердца наши сладости закона Божия», – писал Блаженный Августин. Так, Гоголь, проходя мимо нищих, всегда подавал милостыню, когда же ее не было, он учтиво говорил: «Извините». Как-то за неимением подаянья он пообещал нищенке: «Сочтите за мной» – и в следующий раз подал ей вдвойне, аргументируя: «Тут и долг мой».
Отправляясь в паломничество в Святую Землю ко Гробу Господню к наступающему Великому посту с целью «исполнить потребность своей души», он желает сделать это как добрый христианин и просит прощения у всех своих соотечественников и молитвы о нем: «Прошу молитвы как у тех, которые смиренно не веруют в силу молитв своих, так и у тех, которые не веруют вовсе в молитву и даже не считают ее нужною: но как бы ни была бессильна и черства их молитва, я прошу помолиться обо мне этой самой бессильной и черствой их молитвой. Я же у Гроба Господнего буду молиться о всех моих соотечественниках, не исключая из них ни единого; моя молитва будет так же бессильна и черства, если святая небесная милость не превратит ее в то, чем должна быть наша молитва» [3, т. VI, с. 9].
Гоголь, руководствуясь словом Евангелия, с которым не расставался никогда, и святоотеческими творениями, понимал, что не воздержание от пищи является главной целью поста, о чем в своей Библии 1820 года издания напротив слов Первого Послания Кор. 8:8 «Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем» записал: «Пост не дверь к спасенью» [3, т. IX, c. 152]. Лишь евангельской любовью можно достичь обновления «внутреннего человека». Именно Литургия, считал Николай Васильевич, способна напомнить «человеку о святой, небесной любви к брату» [3, т. VI, с. 395]. А «потому для всякого, – был убежден писатель, – кто только хочет идти вперед и становиться лучше, необходимо частое, сколько можно, посещенье Божественной Литургии и внимательное слушанье: она нечувствительно строит и создаёт человека» [3, т. VI, с. 394].
В 1852 году во все дни Великого поста, готовясь к часу смертному, «к страшной минуте», Гоголь усиленно молился, говел, причащался Святых Таин, принимал только просфору и святую воду, а у всех посетителей испрашивал прощения. В своем же завещании, написанном за несколько лет до отхода, писатель заботился в первую очередь о молитвенном его поминовении и о проявлении милосердия к ближнему своему: «…Прошу лучше помолиться покрепче о душе моей, а вместо всяких погребальных почестей угостить от меня простым обедом нескольких не имущих насущного хлеба» [3, т. VI, с. 10].
Герою Ивана Бунина в романе «Жизнь Арсеньева» хоть и не присуще внутренне перерождение, а его первая встреча с Богом сопряжена со смертью, однако бытовые описания тесно связаны с родовой памятью и обрядовой стороной православия: «…Я уже знал и даже порой со страхом чувствовал, что на земле все должны умереть – вообще еще очень не скоро, но, в частности, в любое время, особенно же накануне Великого поста. У нас в доме, поздним вечером, все вдруг делались тогда кроткими, смиренно кланялись друг другу, прося друг у друга прощенья; все как бы разлучались друг с другом, думая и боясь, как бы и впрямь не оказалась эта ночь нашей последней ночью на земле. Думал так и я и всегда ложился в постель с тяжелым сердцем перед могущим быть в эту роковую ночь Страшным судом, каким-то грозным ‟Вторым Пришествием” и, что хуже всего, ‟восстанием всех мертвых”. А потом начинался Великий пост, – целых шесть недель отказа от жизни, от всех ее радостей. А там – Страстная неделя, когда умирал даже Сам Спаситель…» [2, с. 39].
Православный писатель Иван Шмелев, полагая, что истинное искусство должно носить печать религиозности, начинает автобиографическую поэму в прозе «Лето Господне» с описания Великого поста: «Я смотрю на растерзанные бумажные цветочки, на золоченый пряник ‟масленицы” – игрушки, принесенной вчера из бань: нет ни медведиков, ни горок – пропала радость. И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж ‟душа начнется”, – Горкин вчера рассказывал: ‟Душу готовить надо”. Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться» [5, с. 12].
Великому посту присущ даже «незабвенный, священный» запах, пишет автор, особенно когда звучит слово молитвы: «В передней, перед красноватой иконой Распятия, очень старой, от покойной прабабушки, которая ходила по старой вере, зажгли ‟постную”, голого стекла, лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи. Когда зажигает отец – по субботам он сам зажигает все лампадки, – всегда напевает приятно-грустно: ‟Кресту Твоему поклоняемся, Владыко”, и я напеваю за ним, чудесное:
И свято‑е… Воскресе-ние Твое
Сла-а-вим!
Радостное до слез бьется в моей душе и светит от этих слов. И видится мне, за вереницею дней поста, – Святое Воскресенье, в светах. Радостная молитвочка! Она ласковым счетом светит в эти грустные дни поста.
Мне начинает казаться, что теперь прежняя жизнь кончается, и надо готовиться к той жизни, которая будет. Где? Где-то, на небесах. Надо очистить душу от всех грехов, и потому все кругом – другое. И что-то особенное около нас, невидимое и страшное. Горкин мне рассказал, что теперь – ‟такое, как душа расстается с телом”. Они стерегут, чтобы ухватить душу, а душа трепещет и плачет: ‟Увы мне, окаянная я!”» [5, с. 12, 13].
Воздержание от скоромной пищи во время Великого поста способствует очищению душ, поэтому «от ‟масленицы” нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, – великопостные. В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, – такая прелесть. Я хватаю щепотками – как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно?» [5, с. 13].
Иван Шмелев мастерски рисует также разнообразие меню постной кухни: «А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то ‟коливо”! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а... великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками... а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая ‟рязань”... а ‟грешники”, с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!.. Неужели и там, куда все уходят из этой жизни, будет такое постное!» [5, с. 13].
Такими обширными визуальными описаниями, в которых звучат и молитва св. Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего…», и строки Великого Покаянного канона Андрея Критского «Душе мо-я… ду-ше-е мо-я-ааа, восстани, что спи-иши, ко-нец при-бли-жа… аа-ется», Горкин учит Ваню православным обычаям, возжигает в нем огонек веры.
Именно под влиянием упомянутой покаянной молитвы Ефрема Сирина, которую читают весь Великий пост, Александр Пушкин за полгода до смерти сочинил стихотворение «Отцы пустынники и девы непорочны...», поражающее каждого из нас глубиной переживания, умиления и покаяния, способного очистить душу и возвести ее к целомудрию:
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Писатели, прикасаясь к теме Великого поста, дают главные инструкции по его прохождению: самоограничение, воздержание от скоромной еды, смирение, прощение, покаяние, молитва, богослужения, а также искусно показывают необходимость воспитания в себе добродетелей любви к Богу и ближнему, очищения от скверны грехов и стремления к свету горней обители, чтобы достойно встретить Светлое Воскресенье, «святой день, в который празднует святое, небесное свое братство все человечество до единого, не исключив из него ни одного человека» [3, VI, c. 197], возгревшись духовной радостью: «Христос Воскресе!»
Наталья Сквира
Литература:
1. Андрей Лесков. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям. В двух томах. Т. 2. М.: Худож. лит., 1984.
2. Бунин И. А. Избранные сочинения. М.: Олма-Пресс Образование, 2003.
3. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т. М.: Издательство Московской патриархии, 2009–2010.
4. Томачинский В. В. «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя как путеводитель к Светлому Воскресению // Альфа и Омега. 1999. № 2 (20). С. 365–373.
5. Шмелев И. С. Лето Господне. М.: Издательство «Детская литература», 1944.
 иером.jpg)
