Уважаемый Сергей Иванович, размещенная на Вашем сайте статья «Рецидив неообновленчества»[1] весьма актуальна. Но Вы, во-первых, позволяете себе тон прямого осуждения Патриарха, что недопустимо, поскольку он – первоиерарх нашей Церкви. Настоятельно советую Вам в разгаре полемики не переходить на личности, особенно когда речь идёт о Его Святейшестве. И, во-вторых, не надо никого никуда «призывать», но освещать объективные факты и давать взвешенные экспертные оценки церковным событиям – как Вы всегда старались это делать.
Надеюсь, что данные замечания Вы опубликуете в качестве предисловия к моей статье.
1. Что происходит в Балашихе
Письмо рабы Божьей Анастасии Колчиной обнажило глубокую язву на теле нашей Церкви.
Содержание письма поразительно. В одном балашихинском храме настоятель предложил прихожанам провести открытое письменное голосование: на каком языке проводить богослужебные чтения – на церковнославянском или на русском? И все они – кроме одной-единственной сознательной христианки Анастасии – приняли участие в этом помрачительном действе.
Отец настоятель разделил своих прихожан на агнцев и козлищ. Он организовал «ОПРОС для ПРИХОЖАН!!!» (стиль и орфографию сохраняем без изменения). Лист поделён на две графы. Заголовок первой графы, куда должны вписать свои имена агнцы, набран крупным красным шрифтом:
«Да, я хочу понимать, что читают на Паремиях. Читайте их в нашем храме на русском языке. ФИО».
Заголовок второй графы, предназначенный для приходских козлищ, набран более мелким и тёмным шрифтом:
«Нет, я против того, чтобы читали Паремии на русском языке. Оставьте церковнославянский. ФИО».
Так батюшка Димитрий собственноручно внёс смуту и разделение в мирную жизнь своего прихода. Трудно не заметить, что в «партию красных» приглашаются все те, кто алчет: «Да, я хочу понимать» смысл Священного Писания! Это те агнцы, кто стремится к духовному просвещению, кто сознателен и благочестив. Соответственно, «партию чёрных» составляют козлища, то есть те мракобесы и ретрограды, кто «не хочет» просвещаться Словом Божьим и избегает его: «Нет, я против того…»
Стиль прямо-таки иезуитский: лживый и лукавый.
Под первым номером в «партии красных» поставил своё имя сам отец настоятель. Так на глазах всего прихода была осуществлена чудовищная духовная провокация. Но жители Балашихи – молодцы (оказались не хуже тверских). На сегодняшний день «красные» пока в меньшинстве. Правда, отец Димитрий заявил, что на Рождество Христово всё равно Паремии будут прочитаны по-русски.
2. Эпидемия в Русской Церкви
Переход на новый богослужебный язык означает церковную реформацию. Это следует ясно понимать и священникам, и мирянам. Но большинство верующих об этом не думают и умудряются этого не замечать.
Попытка проведения языковой реформы через специально образованный для этого орган «Межсоборное присутствие» была недавно организована, но с треском провалилась.[2] Эта обновленческая инициатива вызвала в 2011 – 2013 годах бурную полемику и была сознательно отвергнута православными мирянами и священнослужителями. При этом никаких официальных соборных или синодальных решений о проведении церковных реформ (слава Богу!) принято не было.
По этой причине все встречающиеся инициативы по реформированию богослужения являются антиканоническими и антиуставными. Более того, каждый реформатор есть нарушитель Присяги, которую он подписал перед своим священническим (или архиерейским) рукоположением:
«Богослужения и Таинства совершать со тщанием и благоговением по чиноположению церковному, ничтоже произвольно изменяя».
И вот, без всякого законного основания, на наших глазах идёт полным ходом необъявленная реформация «на местах», ответственность за которую берут на себя… отдельные батюшки. И даже не батюшки лично, но те приходские «общины», которых прельщённые пастыри вынуждают принимать судьбоносные для жизни Церкви решения.
Попранными при этом оказываются и иерархичность, и соборность, присущие Православной Церкви. Церковное чиноначалие никаких ответственных указов о языковой реформе не отдавало. Настоятель отец Димитрий, тоже ушёл в тень. Он объяснил прихожанам, что ставит свою подпись в списке голосующих за русский язык «не как священник» – а «просто как один из членов общины». В итоге, важнейший канонический вопрос был отдан на суд людей малоцерковных и безответственных, в том числе представителей приходской молодёжи и многодетных мамаш.
Это подобно тому, как если бы врачи в больнице обратились к пациентам: ну, как нам теперь вас лечить? Или директор школы спросил бы у первоклассников: по какой методике вы предпочитаете изучать арифметику и родную речь?
Принимать участие в подобном голосовании нельзя. Это грех и безумие.
Если прихожане отца Димитрия сегодня посредством проведения «демократического голосования» поставят крест на церковнославянском языке, то завтра под чутким духовным руководством таких «добрых пастырей» на всех приходах Русской Церкви нам придётся голосовать и по следующим вопросам:
– Нужно ли иметь на престоле Напрестольное Евангелие, если вместо него читают нечто иное (другого формата и даже на другом языке)?
– Стоит ли придерживаться указаний Типикона о порядке чтения зачал Евангелия и Апостола (праздничных, воскресных, вседневных и остальных)?
– Не «украсить» ли богослужение чтением отрывков из других библейских книг, не предусмотренных Уставом, или апокрифов («Книги Еноха», «Евангелия от Фомы» и других)?
– Не перейти ли от русификации Священного Писания к русификации песнопений и других богослужебных текстов (стихир, ирмосов, антифонов, прокименов, тропарей и прочих)?
– Не допустить ли некоторые изменения в русском варианте Символа веры (по примеру многих приходов на Украине, где в 8-м члене после слов «от Отца» добавлено: «и Сына»)?
– Не отказаться ли от протяжных церковных распевов, заменив их чем-то более динамичным и современным?
– Не использовать ли музыкальное сопровождение во время храмового богослужения (клавишные, струнные, ударные инструменты)?
– Стоит ли, читая библейские тексты на современном русском языке, одевать старомодное облачение – стихари, фелони, саккосы (практику можно позаимствовать у баптистов)?
– Не выбирать ли самим, без учёта требований Типикона, какую Литургию служить в данный день – Иоанна Златоуста, Василия Великого или какую-нибудь иную из числа неупотребляемых Православной Церковью (но сохранившейся у несториан и монофизитов или реконструированных по обрывкам древних рукописей)?
– Не отказаться ли от Завесы, Царских Врат и иконостаса (тем более, что их «не было» в первые века христианства)?
– Не вынести ли престол из алтаря на центр храма (как это делал обновленческий епископ Антонин (Грановский))?
– Не отказаться ли от наименования священника «отцом» или «батюшкой», а епископа – «владыкой» (на приходе отца Димитрия это голосование прошло бы легко, поскольку, как мы уже отметили выше, он подписался не как пастырь, а «просто как один из членов общины»)?
– Не допустить ли женщин до проповеди во время богослужения, а также к иным священнодействиям в алтаре (по примеру некоторых протестантов)?
– Не перейти ли на новый календарный стиль (как весь «прогрессивный» христианский Запад и многие православные автокефальные церкви)?
Пусть наши «вопросы» не покажутся никому выдуманными или беспочвенными, тем более весёлыми или забавными. В практике обновленцев 1920-х годов и неообновленцев нынешних все эти чудовищные альтернативы нашли положительное решение. Лиха беда начало…
Перечень подобных греховных инициатив можно без труда продолжить. При этом вопрос смены богослужебного языка (частично или полностью) представляет, по нашему мнению, наибольшую опасность для Церкви. Отречение от языковой традиции прекращает преемственную связь с предшествующими поколениями православных людей и, что особенно ощутимо – связь со Святыми. На месте выкорчеванного сада можно посадить всё что угодно…
Да, Священное Писание удалось перевести на многие современные языки. Но из этого никак не вытекает, будто все новые переводы следует употреблять в церковном богослужении. Знаменитый Людвик Заменгоф, изобретатель эсперанто, не только создал новый язык, но сумел переложить на него целиком Библию. Слава Богу, никому из его последователей-эсперантистов не пришло пока в голову проводить богослужение на этом «международном наречии».
В арсенале живого языка имеются специальные профессиональные жаргоны, малопонятные непосвящённым: молодёжный («клёво», «прикольно», «зашквар»), морской («ходить галсом», «отдать швартовы»), геологический («поле», «камералка»), тюремный и другие. Для молитвенного общения с Богом у нас есть замечательное средство, которое необходимо освоить и хранить как зеницу ока всем православным христианам – церковнославянский язык. Михаил Васильевич Ломоносов справедливо относил его к высшему стилю («штилю») русского языка. Поэтому нельзя, в самом деле, проводить богослужения на низменном («подлом») диалекте, переходя с языка церковного на язык обиходный. Никто ведь не стремится перевести священные тексты на молодёжный жаргон или на блатной диалект преступного мiра (тоже ведь в своём роде «разговорные языки»!). Когда происходит подмена священного мирским, это всегда граничит с кощунством.
Когда неообновленцы призывают к созданию «церковно-русского» языка, они не ведают, что творят. Такой язык уже давно существует. Он применяется веками в богослужении и называется церковнославянским.
3. Обновленческий раскол на Украине
За последнее столетие обновленческая зараза как эпидемия охватила многие поместные православные Церкви. Модернисты видят своё великое достижение в том, что сегодня можно встретить богослужение на русском, украинском, сербском, болгарском и иных славянских языках. Но глупцы не понимают того, что радуются разделению Церкви! Они забыли слово евангельское: Всякое царство раздельшееся на ся запустеет, и всяк град или дом разделивыйся на ся не станет (Мф. 12, 25). Москвичу становится затруднительно молиться в Киеве, Минске, Софии и Белграде, когда богослужение совершается на местной мове. Знакомые тропари звучат нелепо. Псаломские и евангельские стихи вызывают недоумение и невольный смех. Соборное служение при таком вавилонском смешении языков оказывается невозможным.
Миссионерский эффект от этого реформаторства – отрицательный. Более того, привыкшие к местному разговорному языку в своём храме быстро отвыкают от восприятия канонического церковнославянского богослужения. Для детей и новокрещённых эта духовная болезнь может стать неисцелимой. Если употребить медицинский жаргон, им можно поставить духовный диагноз: «необратимая патология» или даже «летальный исход».
Никто, как ни странно, не писал о том, что филаретовский раскол на Украине проходил под лозунгом богослужения на «ридной мове». Не могу забыть того тягостного впечатления, когда однажды в середине 1990-х годов, придя к мощам св. великомученицы Варвары в киевский собор равноапостольного князя Владимира, я оказался свидетелем вечернего «богослужения», которое проходило на украинском языке. Это был кошмар. Тогда я впервые понял: тем, кто добровольно отказывается от наследия церковнославянского богослужебного языка, действительно уготовано место в расколе, а не в Церкви.
Таким образом, современный украинский раскол – это раскол обновленческий!
Помимо политических мотивов и личных амбиций (о чём сказано немало) он оформлен канонически как раскол богослужебно-языковый. Из этого вытекает, между прочим, очевидный вывод: тем, кто желает вернуться из филаретовского раскола «киевского патриархата» в каноническую Православную Церковь, необходимо, как обязательное условие, покаяться в грехе самочинного перехода на украинский богослужебный язык. И, разумеется, следует прекратить эту порочную практику.
После этого вывода нетрудно понять, почему обновленческо-реформаторское движение 1920-х годов оформилось именно как раскол. Также становится очевидным, почему раскольным по своей духовной сути является стремление современных неообновленцев внедрять богослужение на русском языке.
Особо подчеркнём, что от раскола страдает вся Церковь, но грех лежит не на тех, кто остаётся верен традиции, а на тех, кто (как на Украине, так и в России) повинен в проведении несанкционированных реформ.
4. «Недогматический»?
Реформаторы часто оправдывают себя тем, будто отказ от церковнославянского языка в пользу русского не является вопросом ни «каноническим», ни, тем более, «догматическим». Печальное и близорукое заблуждение.
Приведём несколько контрпримеров в опровержение этой лжи.
Господь говорит: Аз и Отец едино есма (Ин. 10, 30). Двойственное число «есма» в церковнославянском тексте подчёркивает не полное тождество, но наличие двух разных ипостасей. Русский перевод этого евангельского стиха лишён такой чёткости. Фраза «Я и Отец – одно» синодального перевода допускает вполне еретическое, савелианское прочтение: «что Я, что Отец – всё одно» или «то Я, а то Отец – всё одно» подразумевающее смешение Божественных ипостасей. Эта тема чисто догматическая, причём смысловые разночтения обусловлены исключительно языком перевода.
Анастасия, автор тревожного письма, затрагивает иную серьёзную богословскую проблему. Как известно, текст ветхозаветных паремий на церковнославянском языке является переводом с Септуагинты, а синодальный перевод сделан с еврейского языка в масоретской (то есть, в антихристианской) редакции. Талмудическая традиция, мягко говоря, не настаивает на том, что пророческая фраза: Се, Дева во чреве приимет (Ис. 7, 14) имеет в виду именно Деву (Приснодеву Марию – Мф. 1, 23), а не просто «молодую женщину». Это тоже пример догматического содержания текста, который отражён в Никейском символе веры: «от Духа Свята и Марии Девы». Понимание же вопроса зависит от перевода: в славянском первоисточнике – так, в русском – иначе!
Синодальный перевод Ветхого Завета плох. Но это не значит, что вместо него допустимо использовать в богослужении новые библейские переводы. Так, Андрей Десницкий сделал перевод книги Иова и сопроводил его следующим умопомрачительным комментарием: «Действительно ли в книге упомянут диавол, враг рода человеческого, или это некий другой дух? Точно неизвестно. Это, в конце концов, поэтический текст, а не догматический трактат, от него трудно ожидать отточенности богословских формулировок… Таким образом, читатель может сам решить, видеть ли в этом духе диавола или нет».
Я никому не советую читать библейский текст книги Иова в переводе Десницкого в качестве паремий на Страстной седмице. Здесь проблема вовсе не «поэтического», а именно догматического характера.[3]
Не следует удивляться появлению подобных извращений смысла Священного Писания. Речь идёт не о том, чтобы внести исправления подмеченных нами ошибок в текст Библии. Сколько иных искажений смысла Божественного Откровения привносится в переводы на новой язык, когда за дело берутся не люди, водимые Духом Святым, а модернисты-реформаторы?
5. Несколько примеров из Евангелия
Не подходит для богослужебного использования русский перевод не только Ветхого Завета. Немало нареканий можно предъявить и к тексту евангельскому.
Ангельское славословие по-церковнославянски звучит так: Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение (Лк. 2, 14). В русском синодальном переводе означено: «в человеках благоволение». Выражение безграмотное как с точки зрения славянской грамматики, так и согласно нормам русского языка (правильно говорить: «в людях»). Вопрос этот, конечно, «не догматический». Но сомнительным было бы такое безвкусное «украшение» богослужебной утрени перед чтением Шестопсалмия.
В синодальном переводе Евангелия от Матфея «некоторый начальник» произнёс: «Дочь моя теперь умирает» (Мф. 9, 18). По-славянски же князь некий сказал иначе: Яко дщи моя ныне умре. В греческом оригинале здесь стоит активный аорист (в индикативе), который следует переводить глаголом совершенного вида: то есть не «умирает», но «умерла» или «умре».
Подобных примеров неудачного и худшего по отношению к церковнославянскому языку переводов аориста в синодальном тексте немало. К примеру, «не бойтесь» вместо более правильного «не убойтеся» (Мф. 10, 28) и другие.
В русском переводе: «Ибо огрубело сердце людей сих» (Мф. 13,15). В славянском: Отолсте бо сердце людей сих. Но в греческом первоисточнике стоит глагол, имеющий значение: заплывать жиром…
Нет нужды умножать примеры. Сделаем вывод. Хорошим следует признать не тот перевод, который кажется более «понятным» профанам, но тот, который точнее и с наименьшими искажениями передаёт смысл священного текста. И если проводить сравнение по этому критерию, то славянский текст стоит вне конкуренции с русским (а также украинским и белорусским).
Поэтому на богослужении должно звучать без искажений Слово Божие на церковнославянском языке, а не сомнительный русский перевод. Иначе мы скоро докатимся до адаптированных редакций вроде «Детской библии», «Библии для самых маленьких» или «Библии для верующих и неверующих».
В конце концов, Церковь есть столп и утверждение Истины (1Тим. 3, 15), а не учреждение по обслуге мiра сего. Миссионерский же долг наш – не низводить небо на землю, но помогать людям восходить на небо. Не будем забывать, что Царство Небесное «силою берётся», а точнее говоря – нудится (Мф. 11, 12). Поэтому прикладывать усилие по лучшему освоению церковнославянского языка – дело благочестивое и спасительное.
При этом защита Святыни – долг каждого христианина. Славянский язык является святыней нашей Церкви, как иконы или мощи. Пусть не обольщаются модернисты: Церковь существует не благодаря тому, что её пытаются «оживить» своими реформами обновленцы. Церковь жива, поскольку в ней действует Святой Дух, даровавший нам Священное Предание. А хранителем литургического Предания является православный народ, призванный защищать свои святыни.
Низкий тебе поклон, раба Божия Анастасия! Да благословит Господь тебя, твоих детей и всю твою семью!
[1] http://www.blagogon.ru/digest/1005/
[2] http://www.blagogon.ru/digest/307/
[3] http://www.blagogon.ru/digest/291/
Открытое письмо прихожанки храма преп. Саввы Сторожевского в г. Балашихе Анастасии Колчиной см: http://www.blagogon.ru/digest/997/
1. Что делать?