«Великосербская» идеология, появившаяся в 90-х годах ХХ века, возникла из попытки номенклатурной системы использовать национальные и православные идеи в своих целях. Естественно, для этого самыми удобными лицами, служивших бы инструментами в проведении пропагандистской «зачистки умов» общества во имя такой политики, были бы люди с недостатком принципов, ума, образования и просто дальновидности. Ссылки на деятельность пресловутых «врагов народа и державы», любому человеку, знакомому изнутри с государственной политикой, звучат неубедительно, ибо эти враги, не имея возможности прямо определять развитие государственной политики, лишь эксплуатируют устремления самого номенклатурного аппарата. Члены последнего отнюдь не были глупцами и куда лучше всевозможных диссидентов, литераторов и историков знали, в каком направлении движется общество, и согласовывали свое поведение с вектором подобного движения.
В конце концов, и сама т.н. «национальная» политика в Сербии была частью подобного движения, и не случайно, что многие сербские националисты, при глубоком рассмотрении, оказывались сторонниками все той же «левой» идеологии, чья основа заключалась в прямом или косвенном отвержении воли Бога в судьбах человечества. В итоге, в 20-м веке в сербском обществе стала все более популярной демагогия, которая нанесла тяжелый удар по сербской идеологии, ибо демагогия, по своей сути - ложь, а ложь зарекомендовала себя вредоносной для сохранения всякого народа. На практике это приводило к тому, что всякая иерархия в обществе, основанная на личных заслугах, лишалась уважения, т.к. любой лжец мог, ничего не делая и ни над чем не трудясь, обвинить самого заслуженного человека в предательстве, выдумывая о себе различные лицеприятные россказни.
В результате, во второй половине 20-го века сербы получили «необыкновенный» дар – создавать себе врагов там, где их не было, и отвращать тех, кто хотел им помочь, от идеи им помогать. Выдвинувшиеся на нижнем управленческом уровне чиновники и военные командиры часто выбирались номенклатурой из худших представителей общества. Такие «управленцы», с патологической склоностью ко лжи и воровству, в военных вопросах ничего из себя не представляли, как в силу отсутствия знаний в военном деле, так и в нежелании их получать, однако, получив власть в условиях войны, они восприняли, условно говоря, «население противника» - хотя речь шла об их вчерашних соседях и родствениках, - как источник материальных доходов, и как обьекты для приложения своих садистских склоностей и прочих психических отклонений.
Многие офицеры армии и органов внутренних дел так же были увлечены политикой вседозволенности, поощряемой правящей верхушкой, тем более, что свои должности получили как раз по партийной линии и не реагировали на творящиеся беззакония. Лишь воинствующая необразованность, свойственная многим таким военным, не давала им элементарных знаний о примерах благородства на войнах, столетиями ведшихся человечеством, в том числе сербами. Уважение к храбрости врага и его отваге было характерно даже для султана Мехмеда Второго, которого в тогдашней Европе ассоциировали с Антихристом, и который при взятии Константинополя, не смотря на всю свою потрясающую развращенность, все же проявил снисхождение к некоторым его защитникам, проявившим храбрость, разрешив им покинуть город после падения.
Впрочем, тяжело было требовать от иных таких офицеров знаний о падении Константинополя, когда все их знания об истории базировались на том, что, мол, при дворе царя Душана ели серебрянными вилками, а в Европе, мол, руками, да еще на фильме «Бой на Косово», вышедшем на экраны перед войной, в котором главную роль Милоша Обилича сыграл Жарко Лаушевич. Показательно, что ту идею, которую нес князь Лазарь, ни в этом фильме, ни в этой войне так и не оценили, хотя идея была хорошо известна.
Сербский шовинизм стал находкой для Запада, как, впрочем, и стремление многих политиков любой ценой остаться у власти.
Житейская и, вроде бы, привычная логика с установкой на первостепенность личного благополучия привела государство на край пропасти. Ведь суть западной системы – эгоизм, и, строя общество на эгоизме, невозможно бороться против этого самого Запада, являющегося ничем иным, как мировой финансовой ситемой, всегда располагающей куда большим количеством денег, чем любая страна в мире. В результате, благодаря подобным номенклатурным играм, для определенных сил в мире возникла удобная возможность осуществить через своих «агентов влияния» целый ряд военных преступлений, а потом списать все это на «сербских шовинистов», хотя последних не подпускали к реальным рычагам управления в аппарате органов безопасности, после чего сформировать Международный трибунал в Гааге, ставший орудием по фактическому управлению всей территорией бывшей Югославии.
В ходе судебного процесса против Воислава Шешеля, ведущегося ныне в международном трибунале в Гааге, неоднократно со стороны обвинения был озвучен тезис о том, что якобы военные преступления, совершенные сербской стороной, есть продолжение сербской национальной политики 19-20 веков.
В данном случае само связывание сербской политики 90-х годов, проводившейся под контролем партийно-государственного аппарата бывшей СФРЮ, действовавшего из Белграда, с идеологией сербского национализма, возникшей в середине 19-го века, было несколько нелогично. Конечно, в Сербии многие журналисты и писатели издавали статьи и говорили речи, в которых, борясь против «ревизии истории», оправдывали коммунистические репрессии против хорватов, немцев и венгров и многочисленные убийства, изнасилования и пытки «несербов», совершенные партизанами Тито, замалчивались или подавались как естественная и закономерная часть борьбы за сербские национальные интересы. То, что те, кто организовал и проводил этот террор в Воеводине, точно такой же террор проводил и против сербских «врагов народа», сознательно не анализировалось. В результате, убийства несербских «врагов народа» подавались, прямо или косвенно, как национальная борьба, а убийства сербских «врагов народа» - как ошибки и «уклоны», в которых виновны Ватикан, масоны, Гитлер и Муссолини.
Во всех случаях тогда исполнителями и организаторами преступлений были сербы, в абсолютной своей массе крещенные, наставлявшиеся в православной вере и прекрасно понимающие аморальность убийств как гражданского населения, так и военнопленных, тем более, что королевская Югославия еще до войны подписала Женевские конвенции, и многие партизанские командиры, имея опыт службы в королевской армии, обязанны были ознакомиться с ними. Сербы-коммунисты в данном случае служили целям борьбы за Мировую революцию, и их врагами были все «мракобесы» -националисты и «церковники».
Закономерно, что эти органы, в которых костяк составляли сербы, получили привилегированное положение в послевоенной Европе, почему югославский уголовный элемент и мог безнаказанно грабить и убивать в Европе, вместе со своими коллегами из Южной Италии, также внесшими в годы Второй Мировой войны весомый вклад в дело борьбы против фашизма.
Однако, как только нужда в Югославии исчезла, ее сразу списали со счетов. Это дало возможность вчерашним органам взять на вооружение идеи «православного Косовского завета», но не как идеи для исполнения христианских заповедей, а как идеи, цементирующие власть системы, основанные на отрицании этих заповедей.
В войне 90-х годов как раз кадры партаппарата и спецслужб бывшей СФРЮ из Белграда сыграли ключевую роль в руководстве сербской стороны, а они были как раз последовательными противниками такого национализма. Само создание ЮНА или НОАЮ, как она звалась в годы Второй Мировой войны, ознаменовано массовыми военными преступлениями по отношению к пленным националистам-четникам, усташам, добровольцам Летича в Словении и, соответственно, в тех преступлениях сербских националистов никак не обвинишь. В Югославии в годы Второй Мировой войны шла и гражданская война, и партизаны Тито являлись одной из противоборствующих сторон, чьим главным противником были как раз сербские националисты, в первую очередь четники Михайловича и добровольцы Летича.
Если добровольцы Летича подчинялись оперативно командованию вермахта, то четники Михайловича были военнослужащими «Югославской армии в Отечестве», созданной после капитуляции королевской армии Югославии по указанию правительства Югославии в Лондоне, и формально являлись союзниками британцев. Хотя в сентябре 1944г. король от них отказался, но при штабе Драже Михайловича продолжала оставаться военная миссия США.
Британцы, отлично знавшие все различия между четниками, добровольцами СДК, усташами и словенскими «домобранцами», всех их скопом выдали Тито. Согласно приведенному Бояном Димитриевичем донесению штаба 26-ой дивизии НОАЮ, британцы уже 17 мая сообщили этому штабу, что выдадут 32000 усташей и четников [1]. Там же пишется, что лишь из одного лагеря в Корушкой с 24 по 30 мая британцы передали подразделениям НОАЮ 8000 словенских «домобранцев», 2400 сербских добровольцев и 1000 черногорских четников [1]. По договору с британцами, в поселке Подрошцы партизаны каждый день принимали по 2-3 тысячи пленных.
Как пишет Димитриевич, силы 11-й бригады и 1-й «Воеводинской», по архивным данным, до 25 мая получили 16200 пленных, а в последующие дни они получили еще 6000. В ходе транспортировки по железной дороге, в поезде партизаны грабили пленных, а на станции Хрушчицы выводили офицеров и расстреливали. Согласно воспоминаниям офицера Далматинской бригады Симо Дубаича, 25 мая в Любляне Тито отдал приказ расстрелять всех пленных, для чего была выделена 11-я Далматинская бригада. Когда пленных добровольцев СДК Дмитрия Летича перебросили в Шент Вид под Любляной, здесь их опять грабили, причем, как говорили немногочисленные выжившие после расстрелов, выделялись какие-то калмыки в форме партизан.
Затем из числа пленных будущий начальник службы безопасности ОЗНА в Сербии Слободан Пепезич – «Кырцун» выделил 70 добровольцев младше 18 лет, которым сохранили жизнь, за исключением 20, тоже молодых, которых после «проверки» расстреляли. Небольшой группе добровольцев удалось спастись бегством, и среди них были бывший командир 2-го полка Марисав Петрович, командир 2-го батальона 4-го полка капитан Миле Стоянович и сын Дмитрия Летича – Владимир Летич. Остальных пленных, по воспоминаниям добровольцев СДК, случайно выживших после расстрелов, как и по воспоминаниям одного из партизан, участника расстрелов, бежавшего на Запад, а также командовавшего расстрелами офицера 11-й Далматинской бригады Симо Дубаича, расстреляли вместе с хорватами и словенцами в районе Кочевски Рог.
Пленных раздевали догола, заставляли спускаться в ямы, где их расстреливали, а затем забрасывали взрывчаткой. Точно так же расстреливали и хорватских усташей. Так, Милан Баста, комиссар 51-й Воеводинской дивизии, был организатором расстрела пленных из «Черного легиона» Рафаэла Бобана. Всего, по разным данным, в Словении тогда было убито до сотни тысяч военнопленных разных армий и национальностей [2].
В данном случае подписанные Женевские конвенции и просто элементарные правила войны оказались победителям абсолютно ненужными, хотя главным доводом в разжигании антигерманских чувств в Югославии было как раз то, что немцы якобы не соблюдали правил войны. Армия Тито не соблюдала не только правил ведения войны, но и простых норм законности и морали. Таким образом и было ознаменовано создание НОАЮ-армии новой Югославии и не случайно, что в 90-х годах таким же образом -серией военных преступлений - и был ознаменован распад этой самой НОАЮ, переименовавшей себя в ЮНА.
Как в 1945 году, так и в 90-х годах, какого-либо «державного» смысла в тех расстрелах не было, и более того, в 90-х годах эти расстрелы способствовали распаду СФРЮ, причем показательно, что вышеупомянутый Симо Дубаич в 90-х годах участвовал в кампании вооружения краинских сербов, многие из которых носили кокарды «Динарской» дивизии, чьих четников тот же Дубаич в 1945 году расстреливал. В конце концов, сама коммунистическая партия рассматривала массовый террор, в соответствии с трудами В.И.Ленина, средством борьбы против эксплуататоров. По крайней мере, вряд ли кто-то решиться отрицать то, что практически все коммунистические партии давали указания на захваты и расстрелы заложников, как и расстрелы тех или иных категорий военнопленных, и югославские коммунисты исключением не были.
Сами партизаны, руководимые революционной идеологией, никаких «Женевских конвенций» не соблюдали. Так, после взятия Книна ими были расстрелянны: как пленные - 1500 немцев, от 700 до 1000 сербских четников и 700 хорватских усташей и домобранов, так и раненые немцы и хорваты из военной больницы в Книне [3]. В Сербии жертвами были преимущественно сербы, которые в основной массе поддержали правительство Недича, созданное немцами, либо поддерживали четников Драже Михайловича и русских белоэмигрантов.
В Косово партизаны точно так же расстреливали албанцев без суда и следствия и, очевидно, что в Косово и Метохии партизаны истребляли албанцев не во имя православного завета Косово, а во имя «антифашистских» указаний Коминтерна. В конце 1944 г. Главный штаб «Народно-освободительной армии» Албании во главе с Энвером Ходжа потребовал у КПЮ прекращения арестов и расстрелов, и это требование Энвер Ходжа направил в комитет КПЮ в Призрен [4]. В данном случае эта «Народно-освободительная армия» была создана Коммунистической партией Албании, которую в свою очередь создали и которой управляли югославские коммунисты - сербы по национальности - Миладин Попович и Душан Мугоша, тогда как существовавшая в 30 –х годах Коммунистическая партия Албании была Коминтерном распущена из-за уклона в «троцкизм» [4].
8 апреля 1941 года Попович и Мугоша провели, по указанию Коминтерна, ее первую конференцию, и на ней был выбран ЦК КПА во главе с Энвером Ходжа. После проведения конференции Душан Мугоша отправился в Гламоч, в Боснию, где находилась ставка Броза Тито. Тито, приняв Мугоша, отправил депешу в Коминтерн, в которой выразил свое одобрение созданию партии коммунистов Албании. Душан Мугоша вместе с другим сербским коммунистом, Блажо Йовановичем, возвратился в Скадар 15 ноября 1942 года и после этого, 17-22 марта 1943 года, была проведена конференция Коммунистической партии Албании. Организационную работу провели Миладин Попович, Душан Мугоша и Блажо Йованович, совместно с остальными восемью членами временного ЦК.
На конференции были выбраны 15 членов ЦК КПА, а вся коммунистическая партия Албании насчитывала 800 членов на свободе и 250 в тюрьмах, тогда как в партизанских отрядах КПА находилось 6 тыс. человек [4]. Согласно книге Спасое Джаковича, одного из руководителй КПЮ, в Косово югославские коммунисты во всем инструктировали албанских коммунистов, и как раз югославские коммунисты считали, что индивидуальный террор является необходимой частью подготовки к «общенародному восстанию», тогда как албанские коммунисты придерживались другой точки зрения и считали, что индивидуальным террором нельзя свергнуть власть буржуазии, как и нельзя свергнуть оккупационные войска.
Таким образом, албанские коммунисты вряд ли бы выступали без причины против своих сербских товарищей, тем более, что подразделения «Народно-освободительной армии Албании» тогда вошли на территорию Косово и Метохии, ведя вместе с Народно-Освободительной армией Югославии боевые действия против сил вермахта и отрядов аланских «балист», созных немцам. При этом заклинания ряда официальных историков в Белграде в 90-х годах о том, что якобы причиной репрессий партизан против врагов народа в Сербии был геноцид над сербами в Сербии, опровергаются самими официальными источниками. Уже число расстрелов заложников, расстрелянных в Крагуевце в годы СФРЮ, стремительно выросло с 2000 до 7000, тогда как заявления о массовом геноциде сербов в Косово при немецкой власти были не совсем точными.
Так, в книге «Албанские преступления над сербами в Косово и Метохии во Второй Мировой войне» Н. Антониевича [5] приводятся данные о том, что, согласно проведенному в 1964 году официальному расследованию, на территории Косово и Метохии в годы Второй Мировой войны погибло 7927 человек. Из них 4029 были сербы, 1460 – черногорцы, 2127 – албанцы, 74 еврея, 47 хорватов, 33 турка, 28 мусульман, 11 македонцев, 10 словаков, 9 словенцев, 1 венгр и 98 остальных. Учитывая то, что в Косово и Метохии все-таки вели периодически боевые действия сербские четники, партизаны Тито и албанские качаки, картина массового геноцида сербов в Косово и Метохии выглядит несколько преувеличенной. Практически партизан и не интересовало, кого и сколько было расстреляно в Сербии, к которой они испытывали глубоко враждебные чувства. Ключевую роль в их рядах играл «революционный дух», ибо югославские коммунисты, как сами заявляли, не просто воевали против немцев, но и проводили революционные идеи в сербском обществе, а как эти идеи проводятся, русскому читателю обьяснять не надо.
Можно сколько угодно осуждать албанцев, но ясно одно - партизаны «народно-освободительных сил», как и органы ОЗНА в Косово, вели себя таким же образом, как и в Белграде, где появлялись массовые захоронения «врагов народа» рядом с домами жертв, в которые вселялись партийные руководители.
В ходе освобождения Белграда Красной армией и партизанами Тито, в самом Белграде в районах Баницы и Малого Мокрого луга было сразу же уничтожено несколько тысяч представителей местной интеллигенции, офицеров королевской армии, многие из которых даже не были на службе в аппарате Милана Недича, зажиточных граждан, священников и четников. Такие же массовые захоронения «врагов народа» появились благодаря «революционному порыву» партизан на Сеняке, сегодняшнем элитном районе Белграда. В Белграде тогда экспроприации имущества «врагов народа» были массовыми, а желание заполучить чужие дом или квартиру тоже были немаловажной причиной проведения репрессий. Только в Белграде до 1946 года, в ходе внесудебных расправ, согласно данным из архивов Сербии, полученных сербским военным историком генералом Милисавом Секуличем, было убито до трех десятков тысяч человек.
Как пишет Момчило Йокич, после входа партизан в Сербию, по приказам Александра Ранковича, Кочи Поповича, Пеко Дапчевича и Милована Джиласа, партизаны расстреляли тридцать тысяч юношей от 15 до 19 лет, служивших сельскими стражами, созданных немцами [6]. Четническое движение было новой властью выкорчевано так, что, согласно книге Василия Кулича «Преступления коммунистов в Герцеговине», в ходе войны и после нее было уничтожено около 160 000 четников и членов их семей силами как партизан, так и армии и милиции Иосипа Броз Тито [7].
В Хорватии число жертв достигло девяноста тысяч человек как убитых в ходе ликвидаций пленных и арестованных, так и в результате смертности в созданных в Хорватии девятнадцати концентрационных лагерях [8]. Причем одним из таких лагерей был Голый Остров (Голи Оток), который с началом конфликта Информбюро в 1948 году перенацелили на прием уже коммунистических кадров, иные из которых как раз перед этим отправляли «врагов народа» в этот самый лагерь.
По всей Югославии ею создавались концентрационные лагеря для врагов народа, но если в Хорватии в такие лагеря помещались не только сторонники усташей, но и вообще все «буржуазные» и «контреволюционные» элементы вместе с их семьями, то в Сербии в такие лагеря отправлялись как стороники Недича и Летича, так и сербские четники Драже Михайлович и члены их семей, в том числе и дети. Тогдашний шеф ОЗНА Александр Ранкович в своем докладе от 1-го февраля 1951 года заявил в «Скупштине» (парламенте) тогдашней Югославии, что с 1945 по 1951 годы через тюремную систему прошло 3777776 заключенных, тогда как было ликвидированно 586000 «врагов народа» [9].
СФРЮ, таким образом, была построена на крови полумиллиона репрессированных во время деятельности органов ОЗНА и ее наследников. При этом большая часть этих жертв была убита не за какие-то конкретные преступления, а за принадлежность к «контрреволюционным», политическим, социальным и национальным группам, а вопрос об их конкретной вине не был актуален. Велико было число воспоминаний самих сербов, пострадавших за свою верность монархическим и национальным идеалам, да и за антикоммунистическую деятельность, и списывать эти жертвы на мировой заговор сионистов и Коминтерн было можно, но возникал вопрос о рядовых исполнителях. А ими-то в большинстве были сербы из числа сельской и рабочей молодежи.
То, что произошло с ними после их участия в этих репрессиях, заслуживает отдельного исследования, но, очевидно, что тот, кто арестовывал, допрашивал и расстреливал «врагов народа» за их фашистскую деятельность, не мог быть менее привержен идее богоборчества, нежели постоянно упоминаемые евреи, которые, однако, нередко куда чаще от некогда православных славян - русских и сербов - сохраняли верность основным нормам человеческого поведения.
Коммунизм, неотъемлемой частью которого является богоборчество, был определенным видом наркотиков, снимающих с мозга человека морально-нравственные ограничения в отношении «врагов» народа. В обычной жизни основная масса коммунистов были вполне порядочными людьми и часто намного честнее в поведении. Однако масса люмпенов, поднимаемых коммунистами на революционную борьбу, всю честность и принципиальность обращали во зло, ибо эту порядочность использовали все те же люмпены, что приводило к совершению преступлений уже не ради интересов революции, какой бы она ни была, а из-за разных бредовых идей подобных люмпенов.
В работе российского историка А.Ю. Тимофеева приводится пример, когда командование НОАЮ приказало расстрелять 250 немцев из Панчево (городе в Среме, населенном в значительной массе немцами), из которых 223 лишь по той причине, что они являются жителями Панчево. Причина была невероятной, потому что якобы немцы отравили девятерых красноармейцев. Из этой работы, основанной на документах командования и прокуратуры 57-й армии (ЦАМО РФ ф.52, д105, л-191), как и на заявлениях свидетелей тех событий, очевидно, что, согласно современному судебному законодательству Сербии, как и практике Международного трибунала в Гааге, данное преступление могло бы классифицироваться как «этническая чистка» [10]. Так же могут быть охарактеризованы как «этническая чистка» репрессии НОАЮ и органов безопасности ОЗНА в Воеводине, направленные против местных немцев и венгров.
Немцы здесь жили 200 лет, со времен колонизации, начатой в 1734 году австрийской императрицей Марией-Терезией опустевших просторов Срема и Баната, после выселения отсюда сербских «граничар». Подунайские немцы, в ходе войн Австрии против Турции и в ходе венгерской революции, были прямыми союзниками местных сербов из Срема, Бачки и Баната. Для командования НОАЮ было очевидно, что активные сторонники нацистов в среде «подунайских немцев» ушли с немецкой армией, и отправка в лагеря всего немецкого населения Срема и Баната была бессмысленной. Было очевидно, что никакой опасности эти немцы не представляли, и потому принимать решение в 1943 году, согласно сербскому историку Драголюбу Живковичу, о том, что следует изгнать двести пятьдесят тысяч немцев из своих домов и со всей Воеводины, было экономическим идиотизмом, ибо известные коммунистические методы управления экономикой привели лишь к слому сельского хозяйства Воеводины.
Смертность в лагерях, куда в 1945 году стали отправлять немцев, от голода и вследствие массовых и индивидуальных убийств, согласно ряду немецких историков и сербских исследователей, была очень высока - несколько десятков тысяч человек [11]. При этом немцев убивали тут без всякого правила. Так, было убито много немецких женщин, которых новая коммунистическая номенклатура, как и иные местные сербы, брали к себе домой в качестве прислуги. Цифры тут точные тяжело дать, т.к. сами югославские власти скрывали данные. Тем не менее, согласно Живковичу, в одном только лагере Бачки Ярак, бывшем лишь третьим по величине лагерем, умерло и было убито шесть с половиной тысяч человек, из которых тысяча были дети.
Разумеется, в СФРЮ, где, как и в других соцстранах, царил «паранормальный» культ ребенка с детскими хорами, вереницами подростков в красных галстуках и партийных вождей с детьми на руках, до тех детей дела не было. В последствие репрессии пришлось, правда, признать, так как коммунистической номенклатуре захотелось благополучной жизни в ЕС, хотя цифры, конечно, занижались. Так, на конференции в Баня-Луке, прошедшей в 2011 году и посвященной Ясеновцу, один из «официальных» историков Сербии, Драго Негован, заявил, что в лагерях находилось около 170 000 немцев, причем, как он сам заявил, это были в основном женщины и дети, которых отправили в лагерь. По его данным, в этих лагерях 15 тысяч немцев умерло или было убито, что было для него малозначительным фактом, т.к., с его слов, облегчающим фактором являлось то, что большинство из них были, якобы, старые женщины. Дополнительным «облегчающим» фактором было то, что банатские немцы были мобилизованы в вермахт и тем самым, по его мнению, якобы утратили гражданство Югославии, хотя по этому принципу и Тито, воевавший в республиканской Испании, должен был быть лишен гражданства Югославии. Таким же образом было репрессированно до трех десятков тысяч венгров в Воеводине.
Эти убийства, которым подвергались и малолетние граждане, расходились не только с правилами элементарной морали, но и какой-либо державной логики, т.к. была опустошена одна из самых богатых областей Югославии. На их место были поселены колонисты, главным образом, сербы и мусульмане из Боснии и Герцеговины, а так же Черногории. Были сюда переселены так же сербы из Косово из числа колонистов, заселенных в Косово и Метохию королем Александром Караджорджевичем, которые бежали в Сербию еще в ходе Второй мировой войны от террора албанских «балист», и тем самым подобная колонизация способствовала оттоку сербского населения из Косово.
Показательно, что сербские коммунисты в Косово тогда старались закрывать глаза на подобный террор против сербских колонистов, чтобы не вступать в конфликты со своими албанскими товарищами, тесно связанными племенными узами с этими самыми «балистами». Более того, уже после окончания войны югославская власть фактически открыла границу с Албанией, так что на земли, откуда были изгнаны сербы, селились албанцы из Албании [12].
Само же заселение Воеводины, согласно Драголюбу Живковичу, являлось лишь методом по уничтожению экономически самостоятельных немцев и заменой их новыми колонистами, ставшими сразу средством манипуляций коммунистической власти по созданию колхозов, от которых, однако, сразу после конфликта Информбюро власти Югославии отказались. Понятно, что в данном случае югославские коммунисты следовали генеральной линии, заданной всем Красной армией в этой войне небезызвестным Ильей Эренбургом и его известными строками: «…Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово "немец" для нас самое страшное проклятье. Отныне слово "немец" разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоем участке затишье, если ты ждешь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого - нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! - это просит старуха-мать. Убей немца! - это молит тебя дитя. Убей немца! - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!» [13].
Данные строки были не случайны и являлись следствием плана, который был создан в руководстве Коминтерна по использованию в “антифашистской” борьбе славянского национализма против «контрреволюционных» немцев, согласно марксистско-ленинской теории о «контреволюционных народах». Как писал Ленин в 1915 году в работе «Крах Второго Интернационала»: «Мы, марксисты, всегда стояли и стоим за революционную войну против контрреволюционных народов». Хотя сами Маркс и Энгельс по коньюктурным соображениям обьявляли контреволюционными народами только славян, требуя кровавой мести над ними, и в гражданской войне в России их последователи опробовали подобные методы борьбы против сначала казаков, а затем и всех русских, а уже в 1944-45 годах в числе контреволюционных народов оказались венгры и немцы, с которыми революционеры поступали в соответствии с завещаниями Маркса, Энгельса и Ленина.
Для революционеров не составляло особого труда обьявить тот или иной народ контреволюционным и, соответственно, коллективно его наказывать. Лишь один, "веками гонимый" народ, был избавлен от такого обращения с ним сторонников коммунистических идей. Коминтерн при том в те годы был связан с сионизмом (а Эренбург как раз и имел сионистские взгляды, из-за которых едва не был расстрелян по приказу Сталина после войны), представлявшем собою как раз «леворадикальное» движение и, естественно, составной частью вышеупомянутого плана был «революционный террор» против «контрреволюционеров».
Последствия же коммунистической революции были чудовищны. Можно сколько угодно искать оправдания поступков, что совершает человек на войне. Однако одно дело – когда кто-то следует приказу, и другое – когда на войне сознательно поощряются преступления по отношению к тем, чье уничтожение не вызвано необходимостью, но в особенности к тем, чье уничтожение противоречит цели войны. Конечно, подобные поступки различаются причинами и последствиями, но, однако, совершенно ясно, что коллективный психоз по отношению к «врагам народа» провоцирует толпу на совершение самых бесчестных поступков. Понятие же чести – одно из ключевых, которое сохраняет человека человеком на войне и позволяет ему считаться достойным идеи, ради которой и ведется война. Коммунистическая же идея в понятиях чести не нуждалась как в пережитках прошлого. В конце-концов, даже теоретики коммунизма в своих работах открыто насмехались над «средневековыми» феодальными понятиями рыцарской чести.
Между тем, честь является своего рода «предохранителем», чтобы человек от вкуса крови не впадал в безумие, с каким сопряжена всякая война. Коммунизм не просто же не замечает очевидной нужности понятий чести и благородства на войне, но сознательно, под предлогом «священной ненависти к врагам революции», позднее переродившейся в «антифашизм», поощряет подобное безумие. Так же как религия отрицалась в принципе, то и не было механизма по, условно говоря, какой-то стабилизации души, чтобы человек не проваливался все глубже и глубже в духовную пропасть.
Очевидно, что любая война и любые государственные потрясения сопряжены с насилием, и здесь часто люди совершают чудовищные преступления, в том числе прикрываясь православной верой. Но христианство, как показала известная человечеству цивилизация (о неизвестной дискутировать смысла нет), сумело цивилизовать войну, и потому народы европейского происхождения, принявшие христианскую веру, смогли к началу 20-го века практически устроить мир по своим замыслам, хотя при этом они были в меньшинстве по отношению к народам других религий и рас. Правила ведения войны были изобретением именно государств христианских, европейских народов, и царь Николай Второй был одним из главных стороников «гумманизации» этих правил. Для народа христианского, каким и были сербы, уважение к храбрости врага и сострадание к жертвам его мирного населения являлись необходимыми, ибо, в противном случае, теряется и всякий смысл «жертвенности» на войне.
Для тех былых сербов слова из Библии из книги пророка Иеремии (22, 3–5):..«Так говорит Господь: производите суд и правду и спасайте обижаемого от руки притеснителя, не обижайте и не тесните пришельца, сироты и вдовы, и невинной крови не проливайте на месте сем. Ибо если вы будете исполнять слово сие, то будут входить воротами дома сего цари, сидящие вместо Давида на престоле его, ездящие на колеснице и на конях, сами и слуги их, и народ их. А если не послушаете слов сих, то Мною клянусь, говорит Господь, что дом сей сделается пустым» – были не отвлеченным понятием, а своего рода политической программой, которая могла нарушаться, но ее истинность не оспаривалась. Отрицать это – значит не понимать христианства, ведь что мешало им тогда принять ислам, чтобы защитить себя от постоянных турецких походов? Нравственные же ценности являются универсальными и, хотя на войне убийство противника разрешается практическими всеми религиями, однако столь же необходимыми считаются уважение к чужой храбрости и сострадание к чужим жертвам, чему, собственно, дает пример и сербская история.
Эта логика действительна и для истории других христианских народов, хотя в данном случае корни можно найти и в дохристианские времена, как, например, в истории древнего Рима, когда соблюдение тогдашних моральных законов считалось основой воинской доблести. Коммунистическое движение с самого начала своего перехода к вооруженной борьбе отмело всякие морально-нравственные барьеры в отношении к тем, кого партия определяла как врагов. Этот кровавый Молох и являлся истинным смыслом всей, в общем-то, Второй Мировой войны, т.к. и до нее в Европе проходило немало войн, но подобного психоза, готового оправдать любое преступление во имя "священой ненависти к фашизму", под категорию которого подгребали всех противников коммунизма, еще не было. Исключением являлись разве что походы турок да арабов в Европу, с которыми и можно сравнить ту революцию, какую принес в Югославию Тито.
Приукрашивать славянский характер не стоило, и христианский период в жизни сербского народа все-таки уступал продолжительностью языческому периоду с его кровавыми жертвами и усобицами. Тем не менее, революционные идеи Тито, а, главное, революционная практика его партизан для Балкан того времени была шоком, т.к. в этой среде всегда сохранялась память о честных или, наоборот, бесчестных поступках своих родных, соседей и врагов. По большому счету, подобное поведение заложено самой человеческой природой, и еще в Ветхом завете, в книге пророка Михея (6, 8–9) сказано: «О человек! сказано тебе, что – добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудрено ходить перед Богом твоим».
Показательно, что в средневековье Ветхий завет служил своего рода наставлением по общественному устройству во всей Европе. Разумеется, несмотря на это, преступления против врагов совершались, однако, в конечном итоге, они оставались преступлениями. Если кто-то хотел сделать что-либо преступное против кого-либо, то он старался либо воспользоваться услугами сторонних сил, либо полностью искоренить врага. Причина тривиальна: войны, так или иначе, заканчиваются, приходит новая власть, а соседи, пусть даже иной веры, остаются жить рядом с тобой, и в такой среде люди всегда пытались избежать каких-либо крайностей. Не всегда это удавалось, и тогда возникала ненависть и кровная месть, которая могла тлеть десятки лет, чтобы потом вылиться в новое кровопролитие.
Тем не менее, подобные правила поведения продолжали существовать на Балканах даже в отношениях между сербами и мусульманами, называвшимися тогда «турками», что определялось их верою, и христианами. Исключением тут были периоды, когда издавалась фетва о джихаде, и тогда начиналась действительно жуткая резня, т.к. в данном случае все моральные и нравственные доводы подавлялись догматизмом исламской идеологии. Но все же после освобождения от власти турок, в бывшей Югославии с местными мусульманами у тех же сербов сложились достаточно терпимые отношения, а в годы Второй мировой войны многие мусульманские семьи скрывали от террора усташской власти своих сербских соседей.
Сейчас же, когда обсуждаются события Гражданской и Второй мировой войн, на все замечания о необходимости соблюдать какие-то цивилизованные нормы в отношении пленных и гражданского населения противника некоторые критики, особенно из числа поклонников «революционных идей», отрицают нужность таких норм. Они тем самым вводят в заблуждение тех, кто не имел возможности подумать о том, что такие нормы, во-первых, являются определенной, пусть и не обязательной, гарантией безопасности для собственных пленных и гражданского населения, а во-вторых, соблюдение подобных норм препятствует подрыву морали и психики самих военнослужащих, из которых, в противном случае, могут получиться преступники в мирной жизни.
В данном случае поучительно мнение героя Отечественной войны 1812 г. и командира партизанского отряда Дениса Давыдова из его книги «Дневник партизанских действий 1812 года», где он, описывая действия своего тогдашнего боевого товарища и командира другого партизанского отряда А.С. Фигнера, не смотря на очевидные храбрость и воинский талант последнего, все-таки резко осуждает его, называя его поведение «варварским». Денис Давыдов был представителем русского дворянства, воспитывавшегося в православном духе, что, не смотря на нередкие исключения, все-таки препятствовало тому, чтобы общество военной поры захлестнула волна преступлений, в свою очередь, приведшая бы к низвержению православия в человеческих душах. В ХХ в., с началом революционной борьбы, былые ограничения были отменены, и это открыло двери нарастающему потоку преступлений, бессмысленных с военной точки зрения, но зато имевших огромный эффект в действии на общественную мораль. Собственно, война в Югославии может быть объяснена и в таком аспекте как форма изменения сознания человека, описанная еще Джоном Колеманом в его книге «Комитет 300»
Революции привели к тому, что в ходе постоянного процесса уничтожения и «разложения» «врагов народа» был создан человек «нового типа», для которого заповеди христианства уже ничего не значили. Эти заповеди были развитием тех основ, на которых и были созданы человеческое общество и сама цивилизация, т.к. христианство представляло собою процесс по приведению человека к идеалу, указанному Богом. Революционные коммунистические идеи ХХ в. привели к тому, что человек стал двигаться к идеалу, противоположному указанному Богом. Примеры создания цивилизации на подобных принципах уже известны из истории, и как ни странно, но, вне зависимости от географических и временных границ, все они приводили к схожему результату. В данном случае важны были не цели, а методы, которые пробуждали в человеке самые низменные инстинкты, источником которых, согласно Библии, и является дьявол, так что он уже не мог возвратиться к Богу, ибо идея о Боге, «прощающем все и всем», есть ересь Оригена, осужденная на V Вселенском соборе.
Вряд ли вождь югославской революции Иосип Броз Тито не был знаком с подобными принципами и, видимо, он и создавал в годы войны человека «нового типа», ведя одновременно как войну против «внешнего», так и «внутреннего» врага. То, что партизаны уже не соблюдали в отношениях с врагом никаких правил поведения и не оказывали уважения к национальным и религиозным ценностям какого-либо из югославских народов, привела к своего рода моральному апокалипсису в их рядах. Отрицая нужность применения каких-либо моральных правил к противнику и открывало дорогу в их рядах самым низменным чувствам и, соотвественно, самым испорченным представителям человечества.
Разумеется, все это было лишь последствием развития событий во всей Второй Мировой войне, однако в Югославии все это было показательно выраженно. Начав с истребления всех без исключения немцев, в ходе боевых действий эта практика распространилась сначала на тех, кто действительно был их союзниками, затем на тех, кого партизаны подозревали в союзничестве с немцами, после этого, с победой коммунистов, стали истреблять тех, кто не участвовал в борьбе против немцев, а после этого взялись за тех, кто хоть и боролся против немцев и их пособников, но имел глупость в конфликте Сталина и Тито поддержать как раз Сталина. Конечно, война – вещь жестокая, и приказы на ней надо выполнять. Однако даже в этой осознанной жестокости каждый должен следовать определенным нормам поведения, что, в конечном итоге, делается в интересах самого государства, т.к., в противном случае, это приведет к тому, что среди военнослужащих воцарятся такие нравы, при которых им уже будет не до интересов государства. И вообще-то понятие мести для тогдашней власти и ее слуг сводилось к уничтожению всех, кто мог для этой власти стать помехой в будущем, вне зависимости от наличия причин в прошлом.
К тому же, коммунистическая пропаганда, которая десятки лет устраивала ритуальный плач по жертвам фашизма, многократно завышала число жертв, и известный расстрел немцами по приказу Гитлера примерно двух тысяч заложников в Крагуевце, в СФРЮ вырос до числа семи тысяч убитых. Однако вместе с тем подобные массовые репрессии вели к достаточно серьезным процессам в психологии самих исполнителей и организаторов этих репрессий, вне зависимости от их роли в них. Все-таки невозможно быть христианским обществу, где убийства, изнасилования и пытки являются вполне приемлемым средством в борьбе против противников революционных идей, то есть идей, отвергающих существование Бога. Возможно, для иной религии это и могло быть приемлемым, но для христианства это было невозможно, тем более, при отсутствии всякого рода покаяния. Также и то, что эти исполнители и организаторы в бывшей СФРЮ заняли ключевые посты в обществе, не могло не повлиять на общественную психологию.
Очевидно, что события 90-х годов в СФРЮ не были следствием того, что кто-то мстил мусульманам за убитого ими деда-четника. Как раз в Сербии конфликт с мусульманами в годы Второй мировой войны был малозначителен, и главным образом как раз сербы убивали друг друга, разделившись на три стороны - сторонников правительства Милана Недича, подчиненного немцам, на четников Драже Михайловича и на партизан Тито. Более того, как раз в Белграде, в среде местной номенклатуры, было много потомков мусульманских и хорватских партизан армии Тито, которые вместе со своими сербскими товарищами, и то большей частью с территорий нынешних Боснии и Герцеговины, Черногории, Хорватии, в 1944 году практически завоевали Сербию, которая большей частью поддерживала или Михайловича, или Недича.
Коммунизм, став идеологией этих партизан, согласно нормам православного богословия, подпадал под определение сатанизма, пусть и неосознаного, и не случайно, что этот сатанизм впоследствии нередко переходил в осознанную форму послевоенных чиновников СФРЮ, вступавших в ходе своих заграничных поездок в ряды «иллюминатов». Тем самым, вполне можно предположить, что югославская война не имела под собой каких-либо геополитических целей, тем более, что велась она недавними партийными товарищами ради окончательного уничтожения «национально-религиозного» иммунитета и подготовки к вакцинации общества новой идеологией, как это было описано в письме главы американских «иллюминатов» Альберта Пайка к одному из ведущих масонов Италии Мадзини, покровителя Джузеппе Гарибальди.
Однако Балканы все-таки являлись куда более стабильной средой, чем Россия, и народная среда проявила высокий уровень сопротивляемости к подобной революционной идеологии. Несмотря на искушения, многие сербы, как, впрочем, и многие хорваты и мусульмане, в этой войне не поддались на спускаемую сверху установку по осуществлению военных преступлений и смогли сохранить свое человеческое лицо. Сохранение этого лица и делает человека внутренне свободным, т.к. наличие совести сохраняет и волю к борьбе за самого себя, и за своих близких. Конечно, не отрицая наличия национального интереса в ведении войны, не следует, однако, слишком морализировать, а тем более заниматься явным ханжеством, давая ей национальное или православное оправдание. Государственная политика по руководству боевыми действиями действует как при наличии такого оправдания, так и без него, и люди по природе своей быстрее понимают насилие, чем доводы морали. Бесспорно, что, начав войну, нельзя давать пощады врагу. История человечества изобилует примерами, когда беспощадностью многое решалось. Однако после любой войны всегда остается человек и то, с каким грузом он вернулся с войны, может подчас изменить судьбу общества. Ведь очевидно, что если определенный индивидуум, пользуясь поддержкой органов безопасности, насилует девочку на глазах ее родителей, убивает ребенка на глазах ее матери, заставляет подростка есть мозг своего друга и насилует пленного, то вряд ли можно ожидать от него что-либо полезное обществу в случае его назначения на государственную должность.
В данном случае церкви, о полезности которой постоянно писали и говорили в СМИ, уже как-то поздно действовать, т.к. очевидно, что такой личности церковь может быть нужна лишь как инструмент для получения личной выгоды, но не как институт личного спасения. Если ему удастся добраться до верхов государственного аппарата, то такому человеку скорее полезнее быть членом иллюминатов, тем более, что тот же Альберт Пайк являлся участником американской гражданской войны и дослужился до генерала, если, конечно, его те примут, чем тратить свое время на церковные советы, которые и так остаются под наблюдением спецслужб. Таким же, как Пайк, генералом во время уже гражданской войны в Югославии, был и Тито, и, заключив в 1948 году союз с США и Великобританией, он не мог не связаться с масонскими ложами, определявшими политику его союзников - США, Великобритании - и не мог не обеспечить им полную свободу действий для подготовки будущей Третьей Мировой войны, о которой в своем письме и писал Пайк.
Потому нельзя отрицать факты тех или иных преступлений, совершенных во имя национальных целей на Балканах, но и нельзя именно на него сваливать вину за военные преступления, совершенные аппаратом, руководившимся потомками партизан.
Тем самым, представляется не случайным то, что в югославской войне существовал весьма четкий и продуманный план проведения этнических чисток в ходе войны, служивших для провокаций во внешней политике и морально-правовой дестабилизации всего общества во внутренней. Очевидно, что этот план был разработан не только в духе западной политики, но и при прямом указании ее вождей. Всякий же план, для того, чтобы быть осуществленным, нуждается в организованной и подготовленной группе людей, готовых его привести в жизнь. И эта-то группа, а точнее - сеть, существовала в бывшей Югославии, в лице номенклатурного аппарата и его органов безопасности, и сербскую сторону она покрывала в наибольшей мере.
Тито, в отличие от королевской власти, куда лучше заботился о своих ветеранах, пользовавшихся большими льготами в обществе, а их детям были открыты дороги во все области жизни. При этом Тито куда усерднее преследовал своих врагов из тех же четников, в том числе их потомков, и принадлежность к четнической семье была большим минусом для карьеры.
Партийный аппарат, созданный Тито после победы в Сербии, был не просто югославским, но и «партизанским», и для Тито, согласно его же высказываниям, именно сербский национализм был главным врагом югославской идеи. Сами народные массы здесь играли второстепенную роль, тогда как главную - номенклатурный аппарат, возникший при коммунизме, однако, став на путь капитализма, этот аппарат сделал предметом различных махинаций само государство. При этом невозможно обвинить в подобном саботаже «иностранные спецслужбы», т.к. сами сербские спецслужбы плотно контролировали сербское общество и продолжали это делать и после потери власти Милошевичем в 2001 году. Залог их успеха заключался в том, что они опирались на сербскую среду, тесно связанную сотнями родовых, земляческих и кумовских связей, а одновременно практически "приватизировали" государственный аппарат. В целом, это привело спецслужбы к управлению государством.
В условиях экономических санкций и международной изоляции государственный аппарат без спецслужб не мог действовать ни вне, ни изнутри страны. Но чем больше государственный аппарат нуждался в спецслужбах, тем больше они хотели управлять этим государством. Разжигаемый при этом сербский шовинизм был не только бесполезен, но наносил прямой вред самим же сербам, помогая создавать из них образы представителей «мирового зла», т.к. сербская сторона на примитивном уровне вела пропаганду «национально-мифологического» характера, устраивая театрально-ресторанные мероприятия с различными «ряжеными». Сами «ряженые» хорошо послужили врагам сербов, соответствовуя образу «сербского варвара», созданному западной пропагандой. Коррумпированность и ограниченность сербской власти дополняли картину, и потому у немалого числа зарубежных дипломатов, военных, чиновников и журналистов, прошедших югославскую войну, выработался «антисербский» комплекс.
Вот тут-то и следует задуматься, а для чего, собственно говоря, югокоммунистическая власть развернула столь широко шовинистический террор, сделав сербов самым ненавидимым народом в бывшей Югославии? Ссылаться на православие не стоит, т.к. коммунизм и православие не совместимы. Ведь можно было предположить, что те же мусульманские, хорватские и албанские верхи, постоянно подстрекавшиеся к войне Западом, в первую очередь его спецслужбами, по схожему с сербским сценарию обязательно используют эту волну сербского шовинизма для раскручивания маховика насилия. Часто совершавшиеся военные преступления в Боснии и Герцеговине и Хорватии, имевшие шовинистическую подоплеку, нельзя было назвать чьей-то ошибкой, во-первых, здесь было замешано слишком много влиятельных людей, в том числе из официального Белграда, а во-вторых, то же самое повторилось в Косово и Метохии, где в ходе борьбы югославской армии и полиции против албанской УЧК сжигались десятки албанских сел и убивались сотни албанцев.
В данном случае достаточно интересный анализ причин плановой политики по совершению в югославской войне военных преступлений был сделан сербским аналитиком Югославом Петрушичем. Югослав Петрушич в ходе войны 1992-95 годов тесно сотрудничал с начальником военной разведки Армии Республики Сербской Петром Салапурой и руководителем последнего, начальником военной безопасности Армии Республики Сербской Любишей Беарой. При том он являлся с 80-х годов сотрудником французской разведки, что было потвержденно в ходе судебного процесса против офицера разведки DGSE Пьера-Анри Бюнеля (Pierre-Henri Bunel), когда 12 декабря 2001 года в Париже военный суд приговорил Бюнеля к пяти годам заключения по обвинению в передаче планов бомбардировки Югославии авиацией НАТО сербам. Согласно данным процесса, Петрушич играл важную роль в том, что от Бюнеля через офицера армии Югославии Йована Милановича осуществлялась передача французской разведкой информации сербским спецслужбам о тех целях, которые авиация НАТО будет подвергать ударам в 1999 году.
В Сербии o Югославе Петрушиче впервые общественность узнала в 1999 году, когда тогдашний югославский министр информации Горан Матич, согласно статье “Три группы заговорщиков“, опубликованной в газете “Вечерни новости” в номере за 27-30.09.1999 год, выступил на пресс-конференции в связи с арестом в 1999 году т.н. группы "Паук", по обвинению в покушении на жизнь Слободана Милошевича, а заодно и в военных преступлениях в Косово и шпионажа в пользу Франции [14]. Матич заявил тогда, что данная группа организовала отправку "сербских наемников из Боснии" в Заир на сторону Мобуту, и в доказательство показал фотографии арестованных во время их нахождения в Заире в 1996-97 годах, где их деятельность оплачивалась французской компанией "Geolink" и ее директором Филипом Перетом. Один из работников этой компании, Слободан Лазаревич, выступавший свидетелем на процессе против Слободана Милошевича в Гааге, осенью 2011 года был захвачен в Mали в заложники группой местных исламистов вместе с французом Филипом Вердоном, также сотрудником французской разведки.
Петрушич дал в 2010 году большое интервью передаче "Бисери" телеканала "Кошава" в Сербии, в котором заявил о существовании целой организованной преступной группы в аппаратах спецлужб всей бывшей Югославии, включая и Сербию, которые в интересах иностранных центров организовали распад Югославии. В другой телепередаче - «Чирилица» телеканала «Хепи» из Белграда - Петрушич принес в студию к телеведущему Маричу целый ворох документов, доказывающих его утверждения. В частности, он утверждал, что фактически весь командный верх, в первую очередь, управление военной безопасностью Армии Республики Сербской, находился под контролем этой группы, чтобы после войны ряд ее офицеров начали прямо сотрудничать с иностранными спецслужбами, например, с Моссадом, и участвововать в различных международных аферах.
Однако корни этого, согласно Петрушичу, были в том, что перед началом войны часть сотрудников югославских спецслужб, по национальности как сербов, так и хорватов и мусульман, создали свою паралельную структуру, во главе которой стояли начальник КОС (контразведки) ЮНА Александр Васильевич, министр внутрених дел Боснии и Герцеговины Алия Делимустафич и министр обороны Хорватии Антун Тус. Данная структура в своих действиях контролировалась спецслужбами США, Франции, Израиля и Великобритании и, в частности, руководителем Васильевича, согласно Петрушичу, был тогдашний шеф ЦРУ Джордж Тенет. Данная структура создала такие формирования, как ХОС у хорватов, "Шеве" у мусульман и СДГ (Сербскую Добровольческую Гвардию) у сербов. Благодаря усилиям этой структуры, командующий обороной Сребреницы Насер Орич в 1991-92 годах со своими людьми получил возможность проходить обучение в центре подготовки сил специального назначения ЮНА в Панчево.
Согласно Петрушичу, ключевую роль в деятельности этой группы сыграл начальник военной безопасности ЮНА (до 1992 года) генерал Александр Васильевич, который считался в бывшей Югославии одним из ключевых участников в политических и военных процессах, проходивших на ее территории, и который как до и во время войны, так и после нее контролировал большое число офицеров и иных государственных служащих, как и политических лидеров сербской стороны, в том числе целый ряд сербских националистов. Поразительно, что Александр Васильевич, чья карьера была сделана в ЮНА, главном столпе югославского коммунизма, в ходе судебного процесса против Слободана Милошевича, проходившего в Международном Трибунале в Гааге, был одним из самых ценных свидетелей обвинения во главе с британцем Джефри Найсом, и на судебном процессе как раз и подтвердил обвинения в адрес Сербии как государства, поддерживающего политику военных преступлений в той же Хорватии, в частности, в Овчарах под Вуковаром. Сам Александр Васильевич не был убежденным коммунистом и свои симпатии, как показала практика, не связывал с той или иной политической группировкой. Скорее наоборот, как раз политические партии, нередко различных политических направлений, контролировались им через подконтрольных ему лиц.
Такую подконтрольность он обеспечивал таким образом, что данная группа сознательно создавала группы «уголовного» характера и поощряла осуществление военных, а также иного рода преступлений, получая тем самым компромат на тех, кто такие преступления совершал и заказывал, как и занимаясь фальсификацией различных документов, в том числе с выдумыванием «героических» биографий одних и дискредитацией других, вплоть до провозглашения тех или иных лиц шпионами ЦРУ. В данном случае фактически копировался метод детельности Тито, так что с началом войны в бывшей Югославии в «братскую» Российскую Федерацию хлынул поток различной информациии, где правда и ложь были умело перемешанны, тем самым достигался нужный политический эффект. Впрочем, такие же потоки стали литься во все мало-мальски важные центры спецслужб, каким-то образом задействованных на территории бывшей Югославии, так что возник даже переизбыток «секретной» информации, что сами югославские военные разведчики и контразведчики стали теряться в ней.
При этом, вне зависимости от боевых действий, бывшие коллеги из Управления военной безопасности ЮНА тесно сотрудничали между собой, причем это сотрудничество продолжилось и после войны, перейдя, правда, в коммерческую плоскость. В своих показаниях, сделанных в суде Боснии и Герцеговины в 2012 году в Сараево, на процессе против военнослужащих 10-го диверсионного отряда Армии Республики Сербской, обвиненных в участии в военных преступлениях в Сребренице, Югослав Петрушич заявил, что, не смотря на то, что судья его постоянно перебивала и запрещала говорить, генерал Александр Васильевич всю войну поддерживал связи с начальником военной безопасности Армии Боснии и Герцеговины, бывшим генералом ЮНА Фикретом Муслимовичем. Как раз по договору с Фикретом Муслимовичем, как заявил Петрушич, генерал Васильевич организовал операцию по расстрелу пленных военнослужащих 28-й дивизии Армии Боснии и Герцеговины, захваченных в июле 1995 года в Сребренице, а затем организовал сокрытие информации о данном событии. Конечная цель данного сотрудничества, осуществлявшегося, согласно Петрушичу, спецслужбами сторон в войне 1992-95 годов, заключалась в исполнении задачи по более успешной подготовке договора о мире, подготовленного международным сообществом в Дейтоне в США в ноябре 1995 года, в чем ключевую роль сыграл, по Петрушичу, факт военного преступления в Сребренице в июле 1995 года, готовившегося заранее вышеупомянутыми спецслужбами.
Показательно, что сам Петрушич заявил также, что, как правило, сами военные преступления совершались как раз тогда, когда ожидались какие-то важные переговоры с участием международного сообщества, и это было действительно истиной, о чем говорил и лидер Радикальной партии Сербии Воислав Шешель в ходе процесса против него же в Международном Трибунале в Гааге. Сама практика югославской войны подтвердила теорию Петрушича, т.к. все, что происходило - достаточно просто. Различные вооруженные группы и отряды совершали массовые убийства гражданского населения или военнопленных под контролем тех или иных лиц из спецслужб. В дальнейшем, уже после войны, при поддержке кого-то сверху, некоторые из них привлекались к различного рода сотрудничеству под контролем западных спецслужб. После этого проводились аресты простых исполнителей, многие из которых являлись лицами, склонными к криминалу, наркомании и алкоголизму и потому без всякого нажима соглашавшихся сотрудничать со следователями Международного Трибунала в Гааге.
При этом следует отметить, что первого обвиненного Трибуналом на сербской стороне арестовала как раз государственная безопасность Сербии. Это был Дражен Эрдемович, арестованный в 1996 году по обвинению в совершении военных преступлений в Сребренице. Причем арестовали его сербские спецслужбы, а решение о заключении его под стражу от 3-го марта 1996 года, как и решение о начале следствия по обвинению Эрдемовича в военных преступлениях в Сребренице, подписал судья окружного суда в Новом Саде в Сербии Томислав Воинович. Оттуда Эрдемовича выдали по одобрению лично Милошевича в Междунродный трибунал в Гааге, где 29 ноября он быстро был осужден на десять лет лишения свободы, в 1998 году этот срок был сокращен до пяти лет. С Эрдемовича и начались судебные процессы по военным преступлениям в Сребренице, которые, как и другие такие же процессы, начатые в Гааге, стали удобным рычагом воздействия на Сербию, который можно было использовать западным спецслужбам в своих интересах.
Точно по такому же сценарию в дальнейшем шла и война в Косово в 1999 году, в результате чего практически все командиры периода войны оказались в той или иной мере под лупой Международного трибунала в Гааге. Так, большой судебный процесс долгие годы шел над бойцами отряда специального назначения «Шкорпиони» («Скорпионы»), находившегося в 1995 году в оперативном подчинении ВРС, после показанных на телевидении снимков расстрела бойцами этого отряда шестерых пленных мусульман в Сребренице в июле 1995 года. В апреле 2007 года командир этого отряда Слободан Медич, его заместитель Александр Медич, как и бойцы данного отряда Бранислав Медич и Петар Петрашевич были осуждены на соответственно 20, 5, 20 и 13 лет лишения свободы, тогда как в Хорватии за это же преступление был осужден на 15 лет лишения свободы Слободан Давидович. Позднее Верховный суд Сербии уменьшил срок Браниславу Медичу до 15, а Александра Медича освободил.
В 2007 году году было вынесено судебное решение, по которому боец этого отряда Саша Цветан был осужден за убийства в Подуево в марте 1999 года четырнадцати женщин и детей из семей братьев Богуевици и семей Хугали и Дуричи, причем сам отряд «Шкорпиони» в 1999 году являлся резервным формированием отряда САЙ МВД Сербии. Так как бойцы данного отряда получали временные удостоверения государственной безопасности Сербии, ясно, что без последствий для ее тогдашнего руководства данное судебное решение остаться не могло. Такое же длительное расследование и судебный процесс тянулись и против семнадцати бойцов 37-го отряда полиции особого назначения МВД Сербии за военные преступления в Косово в 1998-99 годах. Аналогичный судебный процесс шел против отряда «Шакалы», входившего в состав за убийства 43 албанцев после штурма села Чушка в мае 1999 года в Косово.
Длительное следствие и судебный процесс тянулись с 2001 года по факту расстрела троих албанцев, бывших бойцов так называемой «Атлантической» бригады - братьев Битичи в июле 1999 года в Учебном центре «Петрово село» МВД Сербии. В конечном итоге, в 2015 году и сам начальник Генерального штаба армии Сербии генерал Любиша Дикович, бывший в ходе войны в Косово в 1999 году командиром 37-й моторизованной бригады, оказался под следствием Прокуратуры по военным преступлениям Сербии по подозрению в совершении военных преступлений над албанцами. При этом тела пятидесяти трех убитых на Дренице в Косово албанцев были найденны в районе Руднице, недалеко от города Рашка, на территории собственно Сербии, при содействии нескольких бывших военнослужащих 37-й бригады, начавших сотрудничество с Прокуратурой по военным преступлениям Сербии. Все это, без сомнения, нанесло большой ущерб самой Сербии.
Конечно, нет смысла лицемерить и отрицать необходимость репрессий на войне. Подобные репрессии всегда присущи войнам, а тем более гражданским. Язык силы хорошо понятен в обществе на Балканах, и даже внешнее проявление такой силы вызывает вслеск суеверного поклонения перед ней. Силой сербы когда-то освободились от турецкой власти и засилья местных, главным образом, сербских и албанских мусульман. В данном случае сама политика поощрения массовых военных преступлений отнюдь не была следствием коллективного решения руководства Югославии. Пропагандистская кампания опровержения тог, что военные преступления совершались, на самом деле прикрывала то, что далеко не все в руководстве Сербии были согласны с подобными приказами, т.к. прекрасно понимали положение вещей в мире, как понимали и последствия подобной политики в самом Косово. К тому же понятие «военное преступление» было «международным сообществом» трактуемо достаточно вольно и, требуя от сербов соблюдения прав пленных, сами западные поборники прав человека когда им надо было, от Второй Мировой войны до войн в Ираке и Афганистане, умели оправдать и расстрелы пленных, и убийство гражданских лиц в несравненно больших масштабах, нежели это имело место в Югославии. Так что отнюдь не случайно многие далеко не глупые люди в государственном аппарате СФРЮ так легко купились на демагогию официального Белграда и, благодаря провокации, оказались под колпаком Международного Трибунала в Гааге, став предметом манипулирования.
В итоге оказалось, что даже патриотическое дело защиты выдачи обвиняемых этим трибуналом высших чиновников позволило Западу шантажировать с помощью ООН и ОСЦЕ все государство, т.к. без такой «защиты» этот шантаж был бы невозможен. По большому счету, куда больше полезного сербскому обществу сделали не те, кто, участвуя в подобной «патриотической» кампании, «пиарил» сам себя в СМИ, а те, кто, предотвращая совершение массовых военных преступлений, что и было целью кураторов с Запада, противодействовал планам последних по превращению Сербии в колонию. Такие люди, занимая те или иные государственные должности, либо ведя общественную деятельность, во многих случаях спасали сербский народ, хотя последний их подвиг так и не оценил.
Источники:
- «Војска Недићеве Србије (Оружане снаге српске владе 1941-45)». Бојан Б.Димитријевић. Београд 2011.
- «Bleiburška i Vetrinjska tragedija, Počasni bleiburški vod». Dr. Florian Thomas Rulitz. Zagreb, 2012.
- «Kninska operacija i ratni zločine 8 Dalmatinskog korpusa (Građa i prilozi za povijest Dalmacije)». Blanka Matković.Split.2012 g.
- «Sukobi na Kosovo». Spasoje Đaković. «Narodna knjiga».Beograd.
- «Албански злочине над србима на Косово и Метохиjи у Другом Светском рату». Н. Антониjевић. „Музеj жртва геноцида“. Београд. 2009.
- «Tajни досиjе Jосип Броз». Момчило Jокић «Графопак» Аранђеловац, 2004 година.
- «Злочине комуниста у Херцеговине». Василиј Кулић.Београд.2010 г.
- «Partizanska i komunistička represija i zločini u Hrvatskoj 1944. - 1946. – Dokumenti». Mate Rupić. Zagreb: 2009.
- «Aleksandar Ranković, iz izvještaja u beogradskoj skupštini», Politika, Beograd, 1 februar 1951 g.
- «Военнослужащие Красной армии и население Сербии осенью 1944 года» («Человек на Балканах глазами русских»». А.Ю. Тимофеев Сборник института славяноведения РАН. «Алетейя». Санкт-Петрбург. 2011 год.
- Zemlja u koferu. Stefanoviс Nenad Novak. Beograd, 2007 и «Izgubljeni u istoriji» Д.Живкович.
- «Siptari i islam». Jeftiс Miroljub Prnjavor, 1995
- «Красная звезда». Илья Эренбург, 24 июля 1942 года).
- «Tri grupe atentatora» - «Večernje novosti», br. 27. - 30., 09. 1999.
