Почему Бог «не бережет» Своих?

Сегодня весь мир напуган коронавирусной инфекцией. О том, как успокоить людей и как Церковь относится ко всему происходящему мы говорим с иеромонахом Симеоном (Мазаевым). Отец Симеон, здравствуйте!

Доброго здоровья! Во-первых, о том, как Церковь относится к вспышке эпидемии. Здесь нам похвалиться перед миром особо нечем. Мы так же, как и все остальные люди, состоим из плоти и крови, так же болеем, так же умираем. Все шишки, которые сыплются на голову современного человечества, не минуют и нас. Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, надо сказать, что мы в полной мере разделяем ответственность за происходящее своей жизнью и своим здоровьем.

Но тут возникает и другая интересная тема: почему Бог не бережет Своих? Почему Господь не выделяет христиан в отдельную страту, которой не касается эпидемия. Ведь как здорово было бы, правда? Какое свидетельство истинности веры и Божиего милосердия перед неверующим миром!

Блаженный Августин находит определенный смысл в том, что страдают благочестивые и, наоборот, благоденствуют нечестивые и неверующие враги Церкви Христовой. Он замечает, правда, что помимо этих категорий есть и благоденствующие праведники, есть и такие, как Иов Многострадальный, есть благоденствующие нечестивцы и есть те, кто получает по заслугам уже в сей временной жизни – то есть, в этом мире существует целый спектр всевозможных состояний праведников и грешников. Блаженный Августин говорит об этом так: Господь намеренно смешивает карты, чтобы не сделать добродетель, благочестие или веру предметами торга, чтобы мы шли за Христом ради Него Самого, а не ради тех благ, которые Он способен нам подарить как бы в обмен на наше благочестие. Так что все мы находимся в этой системе координат по сей день, и никаких гарантий, конечно же, наше благочестие подлинное или мнимое, нам не дает ни от вирусов, ни от чего другого. В этом смысле мы разделяем общую со всем человечеством участь.

Но можно сказать, в чем заключается отличие нашего отношения к эпидемиям вообще и в том числе той, которая сегодня объяла мир. Христиане видят в подобных событиях некий смысл, помимо самой болезни. Недавно я слышал, как одна женщина, делясь новостями с другой, сказала примерно следующее: «Представляешь, я – на карантине, муж – на карантине и оба моих ребенка – на карантине. Что я с ними буду делать дома?» – и неприкрытый ужас был в ее глазах...

Представляете? До чего мы дошли, если женщина, мать, оказывается в состоянии ужаса от перспективы побыть со своей семьей. Мы боимся своих близких, стремимся сбежать от них куда угодно – на Ибицу, на работу, на службу, в магазин, в кинотеатр… Мы постоянно куда-то едем, всюду не успеваем и при этом совершенно разучились общаться. Для нас стала непривычной ситуация пребывания даже внутри собственной семьи.

Когда вирус может стать лекарством

И в этом смысле вирус, который коронавирус, он, конечно же, болезнь и беда, но одновременно может стать и лекарством от того духовного недуга, которому мы подвержены не в меньшей степени. И, может быть, благодаря новым условиям жизни, люди действительно откроют для себя мир семейных бесед у самовара, кто-то наконец почитает полезные книжки...

Христианство – это очень сложная философия. Это своего рода ядерная физика в гуманитарном мире. Самая сложная философия, с которой я когда-либо имел дело, а я изучаю эту науку с 1995 года. Людям бывает очень непросто усвоить христианские догмы и христианские истины хотя бы в силу отсутствия у них элементарной культуры, вкуса к красоте сложной мысли, да и литературе вообще…

Поэтому для начала я посоветовал бы оказавшимся в ситуации вынужденной самоизоляции, начать читать даже не святых отцов, а четырех авторов – Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. И тогда, возможно, карантин, в котором мы теперь находимся, сыграет положительную роль для нашего духовного, интеллектуального и морального воспитания...

Человеку стало мучительно оставаться и наедине с самим собой. Он бежит от себя, потому что боится остаться наедине со своими мыслями и чувствами. А между тем в каждом из нас есть глубокие и интересные источники, которые мы оставляем в преступном небрежении. Но вот настало время «помедитировать» – в нашем, христианском, хорошем смысле этого слова, поразмышлять над содержанием, которое вложено в человека и которого в каждом из нас гораздо больше, чем во всех написанных во всем мире книгах. Помните, есть истинный Свет, просвещающий и освящающий всякого человека, грядущего в мир (Ин. 1:9)? В каждом из нас в каком-то заархивированном виде есть вся полнота знания, и над этим нужно поработать.

Не только монашествующие, но и каждый человек в какой-то момент времени бывает призван побыть в своей внутренней пустыне, наедине со своими мыслями и чувствами, прийти в себя... Но для нас это стало мучительно, мы всюду ищем развлечений, и наша энергия, с которой мы все время куда-то стремимся, есть по сути попытка избежать ставшего болезненным состояния – пребывания наедине с собой.

Но давайте вспомним, что в сходную с теперешней ситуацию в 1830 году попал, например, Александр Сергеевич Пушкин. Он поехал в Болдино для того, чтобы вступить в наследство, а в это время по всей России началась эпидемия холеры, регионы закрылись на карантин, и Пушкин, что называется, застрял в Болдино на три месяца. И что же? Какое-то время поэт помучился без балов, без друзей, без своей невесты, но эти три месяца вошли в историю русской литературы под наименованием «Болдинская осень» и стали не только событием в жизни самого поэта, но и вехой в развитии русской литературы. Он окончил «Повести Белкина», роман «Евгений Онегин», написал «Маленькие трагедии» – все это совершенно потрясающие произведения, каждое из которых хочется заучить наизусть. Так и для каждого из нас самоизоляция может стать не только вынужденным мероприятием, но и обстоятельством жизни, несущим в себе творческий заряд…

Как преодолеть чувство страха

Многие люди страдают от чувства страха. Их пугает, что болезнь развивается стремительно, лекарств нет… Еще страшнее от того, что в Священном Писании есть слова: боязливые входят в категорию тех, кто «Царства Божия не наследует». Как преодолеть чувство страха, которое беспокоит сегодня человека больше, чем обычно?

Был такой древнеримский философ-стоик Сенека, учитель императора Нерона. У него есть потрясающий корпус текстов – писем, обращенных к его ученику Луцилию, в которых дается развернутый ответ на Ваш вопрос о том, как побеждать страх. Сама ситуация страха описана в этих письмах следующим образом. Представьте себе ребенка во время карнавала. Вокруг него – страшные маски. Глядя на них, он пугается, плачет... Но вдруг подошедший к нему человек снимает маску, и ребенок успокаивается. Он узнает, что под маской – его родной отец. И все остальные маски – это его родственники, люди, с которыми он знаком и к которым привык.

Используя эту аллегорию, Сенека утверждает, что все мы подобны этому ребенку, что нам достаточно выйти навстречу тому, что нас пугает, и мы увидим, что нет ничего страшного во всем мире, во всей Вселенной, кроме этой маски, то есть, кроме самого страха. Что нет смысла убегать от него, чтобы не стало еще страшнее. Наоборот, надо найти в себе силы подойди поближе к тому, что тебя пугает, и сбросить с него маску страха. И увидеть – то, что находится под маской, на самом деле может оказаться совсем нестрашным.

Господь хочет, чтобы человек был счастливым

Следуя этой логике, можно поговорить и о пределе страха. Чего мы боимся в эпидемии? Мы боимся умереть. Можно поговорить и о смысле смерти, познакомиться, так сказать, с этим предметом поближе. Не только христианские философы, но даже языческие мыслители считали смерть по своей природе чем-то очень близким для человека – тем, что вроде бы не должно вызывать страха.

Был такой великий святой – святитель Григорий Нисский. В своем «Большом огласительном слове» он потрясающе, на мой взгляд, объясняет смысл и значение смерти в жизни человека, раскрывая их через образ кувшина. Иногда, когда говорят о смерти, даже используют метафору «кувшин Григория Нисского».

Представьте себе, говорит святитель, большой красивый кувшин – главную ценность в доме хозяина. Кроме кувшина у хозяина, правда, есть еще злой сосед – соперник, ненавистник. Воспользовавшись отсутствием хозяина, сосед-завистник прокрадывается в дом и вливает в кувшин расплавленный свинец. К моменту возвращения хозяина свинец в кувшине застывает, и извлечь его оттуда уже не представляется возможным. Кувшин испорчен. Что делать? Тогда хозяин предпринимает странные, на первый взгляд, действия. Он собирает силы, поднимает над головой кувшин со свинцовой болванкой внутри и разбивает его о камень. Кувшин превращается в груду осколков, но именно благодаря этим действиям от кувшина отделяется болванка. И тогда хозяин, будучи человеком, сведущим в гончарном деле, – представим себе, что это лучший гончар из возможных, – собирает осколки разбитого сосуда и употребляет все свое искусство, чтобы восстановить предмет в его первозданном виде.

Этот кувшин, говорит святитель Григорий, – подобен душе человека. К чувственной стороне души примешалось зло, причем настолько тонко, что избавиться от него не представляется возможным. Почему? Да потому что невозможно даже провести границу между тем, где заканчиваются наши добродетели и начинаются пороки…

Вот скажите мне, например, в какой момент жизни ошиблась мать, воспитывавшая сына? Материнская любовь – святая сила, великая... Она может побудить женщину ночью зимой в тридцатиградусный мороз пройти двадцать километров до врача, чтобы привести его в свой дом к заболевшему ребенку… Но эта же сила может и искалечить человека. А мы заметим это, только когда от его рождения пройдет сорок лет, и он будет сидеть дома без образования и работы, играя в танчики по интернету и пропивая пенсию своей несчастной матери. Когда, в какой момент она искалечила его, превратив в недееспособное существо своей любовью и заботой? Никто не сможет ответить на этот вопрос. Но это произошло.

В какой момент храбрость воина превращается в безрассудство, в эдакое делибашество, о котором Толстой рассказал в романе «Война и мир», указывая на судьбу несчастного Пети Ростова, погибшего при штурме села, занятого французами. Опираясь на собственный опыт боевого офицера, Толстой подчеркивает бессмысленность гибели Петруши. Когда штурм села был завершен, там и сям начали появляться белые флаги, и французы выбегали из изб с поднятыми руками, именно в этот момент какая-то шальная пуля настигла Ростова.

Так вот где же храбрость превращается в безрассудство и, наоборот, осторожность превращается в трусость? Где почтение к старшему обращается в подобострастие? Щедрость – в расточительность, а бережливость и хозяйственность – в скупость?

В нашей душе добро и зло перемешаны настолько, что демаркацию осуществить невозможно. И раз уж у нас на повестке дня сегодня медицинская тема, то эту ситуацию можно сравнить с неоперабельной опухолью. Я не медик, но общий принцип понять несложно: есть операбельные опухоли, которые локализованы в некоторых местах, и если их удалить, человек может жить, выздоравливая. Но есть опухоли неоперабельные, когда доброкачественные клетки самой ткани переплетаются со злокачественными клетками опухоли настолько сложно, что ни один хирург не возьмется не только вырезать их, но даже провести между ними границу.

Что делает врач в этом случае? Подвергает больного химио- или радиотерапии, по сути, отравляя человека ядом медленного действия, убивая его тело вместе с опухолью в надежде на то, что человек окажется на день-два-три более живучим, чем злая опухоль, живущая в нем. Врач внимательно отслеживает момент, когда опухоль прекращает свой рост, а человек еще вроде дышит и его еще можно реабилитировать до нормального состояния. Теоретически этот метод понятен, практически, насколько я могу судить, в ряде случаев он работает.

Вот и Господь делает тоже самое. Все мы заражены грехом. Мы не можем сделать никакое даже самое святое дело, без того, чтобы не подгадить тем же самым жестом. Это, кстати, любимая мысль Достоевского. Он говорит: что бы ни сделал человек – доброе или дурное – за этим всегда стоит не один мотив, а целый букет мотивов, и в этом букете мы всегда найдем какую-нибудь «змею под цветами».

Именно поэтому святые люди, считали себя недостойными Причастия, даже тогда, когда их святость была очевидна для окружающих, видевших чудотворения, благодать, обильно изливавшуюся на святых, и другие дары Духа Святого. Именно такой человек считал себя недостойным развязать ремень на обуви Христа. И это не какая-то поза, не соблюдение христианского тона, а совершенно искренне чувство, потому что святые, в отличие от нас, видели эту «змею под цветами». Они понимали, что среди благородных мотивов всегда есть и какой-то корыстный, подленький или похотливый мотивчик, поэтому и не возносились, даже совершая великие подвиги.

И мы, если посмотрим на свои поступки философским взглядом, поймем, что даже милостыню мы не можем оказать человеку без того, чтобы не подгадить ему, не развратить его... Так что гордиться нам особо нечем. Только дураки могут думать, что способны творить добро в чистом виде без всяких примесей.

Все мы грешим вольно или невольно, и тем самым наносим удар по своей собственной душе. Именно об этом говорит в «Преступлении и наказании» Достоевского Раскольников: «я не старушонку убил… я себя убил».

У царя и псалмопевца Давида есть слова: Вино веселит сердце человека.., и хлеб сердце человека укрепит (Пс. 103:15). Но вино веселит сердце человека только в том случае, если у него нет язвы желудка. Самое лучшее, самое дорогое коллекционное вино не веселит сердце человека, если у него язва или гастрит. Точно так же никакие дары, ни прекрасная погода не веселят человека, если у него язва в душе, если он не способен радоваться. Об этом говорит Христос. Его слова передают почти все евангелисты, но лучше всех Матфей, по-моему: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст он за душу свою (Мф. 16:26)? Зная это, мы знаем и как научиться радоваться. Нужно пестовать в себе эту способность, заживлять язвы в душе через исповедь, покаяние, причащение Святых Христовых Таин, после которых сердце человека хотя бы какое-то время скачет как собачка, которая давно не видела хозяина. Но порой, даже видя все красоты мира, человек не может радоваться, потому что у него – язва в душе, по причине которой он не может быть счастливым. А Господь хочет, чтобы человек был счастливым, и поэтому «разбивает кувшин», подвергая нас смерти, чтобы отделить то, что Он сотворил, от зла, которое после грехопадения само прозябло в наших душах. Это своего рода такая же химиотерапия – страшное, болезненное, но не зло, а лечение.

Такой же точки зрения придерживались и языческие философы, которых Иустин Философ называет христианами до Христа. Так, Сократ был несправедливо приговорен афинским судом к смертной казни. Причем он должен был привести приговор в исполнение собственноручно – выпить яд цикуты. В последний день своей жизни философ накрыл стол, пригласил друзей. Они сидели за столом, когда солнце стало клониться к закату и пришел палач со словами: «Сократ, пора». Сократ разлил друзьям вино, сам взял чашу с цикутой и, поднеся ее к губам, сказал: «Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте». Асклепий – бог врачевания в древнегреческой мифологии. Во времена Сократа существовала традиция, когда человек выздоравливал после продолжительной болезни, приносить в жертву этому божеству белого петуха. Сократ произнес эти слова, умирая, потому что считал смерть выздоровлением. Собственно, именно поэтому его и назвал Иустин Философ христианином до Христа, ведь подобная мысль была нехарактерной для языческой философии. Впервые она появляется в доктринальном виде в творения святых отцов – смерть приобретение для того, кто умер и воскрес в Церкви.

Мы стараемся не впадать в крайности, в том числе и от страха перед вирусом

В столичных храмах церковные службы совершаются сегодня без прихожан. Многие интересуются, оправданы ли те меры, которые вынуждена предпринимать Церковь для победы над коронавирусом?

Мы принимаем инструкции санитарно-эпидемиологического характера, которые направило нам священноначалие. Очевидно, что они были разработаны по согласованию со специалистами. Я не врач и не могу ничего сказать об эффективности этих мер. Мы их соблюдаем. В основном они были приняты для того, чтобы люди почувствовали, что сейчас нужно не только разжигать в себе веру, но и не забывать о разумных ограничениях.

Вопрос о том, где доверие к Богу начинает превращаться в свою противоположность, как мы уже говорили выше, принципиально не разрешим. На одном краю в этом случае действительно оказывается вера, безусловная, даже детская, доверие к Богу, а на другом – самонадеянность, прямо запрещенная текстами Священного Писания: Не искушай Господа твоего (Мф. 4:5).

Вспомним второе искушение Христа в пустыне. Дьявол говорит Спасителю: Если ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею (Мф. 4:6). И Сам Господь на эти слова отвечает: «Нет, Я не буду так делать».

Никто не может знать наверняка, передается ли вирус через Причастие. Богословского ответа на этот вопрос не существует. У медиков, насколько я понимаю, тоже нет ответа, поскольку поставить кощунственный эксперимент со Святыми Дарами или провести клиническое испытание никто не позволит. А раз этого не знают ни богословы, ни медики, значит ответа на этот медико-богословский вопрос нет. Это вопрос личной веры и личного доверия Богу... Поэтому, принимая разумные меры предосторожности, мы стараемся не впадать в крайности, в том числе и от страха перед вирусом.

Кстати говоря, сегодняшняя ситуация актуализировала и проблему, связанную с брезгливостью тех людей, которые даже в ситуации, свободной от эпидемий, опасаются причащаться из одной Чаши и одной лжицы.

Как-то я беседовал на эту тему с врачом-фтизиатром, заведующим профильным отделением. Этот человек работает с туберкулезными больными, и мне интересно было обсудить с ним, почему даже такие больные не заражают через Причастие священника и прихожан в храме. Он сказал мне: «Знаешь, есть такое понятие как коллективный иммунитет». Этот доктор не был церковным человеком, поэтому я должен сразу сказать, его нельзя назвать ангажированным. Ему самому была интересна такая постановка вопроса. «Медицинская логика такова, – предположил он, – даже если вирус попадает на слизистую через Чашу или лжицу, то к каждому следующему человеку он передается уже в ослабленном виде. Кроме того, ротовая полость из всех отверстий человеческого тела наиболее защищена в противовирусном отношении. Поэтому можно представить себе Причастие, как некую форму прививки, если конечно речь идет о классической церковной общине, в которой члены регулярно обменивается друг с другом вирусами ослабленной формы». Другими словами, заразиться не всегда плохо, вот что я запомнил из нашей беседы. Ведь прививка – это тоже заражение ослабленным штаммом вируса в условии, когда иммунитет имеет все шансы его побороть.

Обратная ситуация – это чрезмерное чистоплюйство этакого чеховского человека в футляре. Панический страх перед инфекцией, страх заразиться, паранойяльное стремление все продезинфицировать и простерилизовать влекут за собой противоположный эффект. Этот же доктор приводил в пример ситуацию, когда обитатели удаленных от цивилизации островов, которые до часа Х никогда не контактировали с европейцами, умирали от простуды, которую привозил с собой христианский проповедник. Именно эта их изолированность, стерильность что ли, становилась настолько же опасной, насколько опасна нечистоплотность в обычной ситуации. Обе крайности приводят к одному и тому же результату – человек рискует заболеть. Умеренная сдержанность во всем – и в наведении чистоты, и в противоэпидемиологических мероприятиях и есть та самая необходимая «золотая середина».

Я вспомню слова римского философа-стоика Сенеки: Смерть – это самое страшное, что может с нами случиться, но если серьезно разобраться, смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничего для нас не страшно в этом мире. Христос Воскресе!

Печатается в сокращении

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству РПЦ