Русский герой Франции - Николай Васильевич Вырубов

Николай Васильевич Вырубов в своем кабинете

Об этом мы узнаем из книги "Русский барин - герой Франции" вышедшей стараниями его племянника князя Никиты Дмитриевича Лобанова-Ростовского в России в этом году скромным тиражом в 100 экземпляров и ставшей библиографической редкостью. Книга включает несколько статей и писем Н.В. Вырубова и на французском языке.

Николай Васильевич был одним из первых, кто сразу  откликнулся на знаменитое обращение генерала де Голля 18 июня 1940 г., где он призвал французов сражаться с нацистами. Николай Васильевич пошел рядовым, прошел всю войну, был ранен, но все равно вернулся в строй.

Тысячи беженцев, погибавших от голода и холода в послевоенной Европе, были спасены благодаря его неустанной работе в ООН. Многим своим соотечественникам Николай Васильевич помог, более четверти века возглавляя Земгор (Земскогородской комитет помощи российским гражданам за границей), одну из самых известных русских благотворительных организаций.

Директор Дома русского зарубежья в Москве Виктор Москвин, лично знавший Николая Васильевича, отмечает его неустанную заботу о сохранении русского наследия. Недаром он выбрал издательство «Русский путь», где в 1998 г. с предисловием Николая Васильевича увидела свет книга воспоминаний его дяди, князя Георгия Евгеньевича Львова, первого премьера Временного правительства. 15 июля 2015 г. в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына была открыта выставка «Русский герой Франции - Николай Васильевич Вырубов».

А предшествовало возвращению на родину Николая Вырубова знакомство в 1988 г. в г. Мелёне с Паскалем Майосом, руководителем аппарата префекта департамента Сены и Марны. Итогом этого длительного доверительного общения стало появление в 2008 году книги Н.В. Вырубова «Участник Освобождения. Беседы с Паскалем Майосом» («Entretiens»). Из которой мы знаем и о детских годах в Орле и Пензе, и о кончине мамы в деревне после тюремного заключения, а также о франкмасонах: французских и русских, существенно отличавшихся. Поскольку русское масонство ни разу не выступило против Церкви, в то время как французское боролось с влиянием католичества и настаивало на отделении Церкви от государства. Разницу ощутить сумеет лишь человек, чьи предки, как у Николая Васильевича, состояли в этой организации со времён Екатерины Великой, а он сам  - первый в роду не масон, а глубоко православный человек!

"На протяжении всей моей юности во Франции, - рассказывает собеседнику Николай Васильевич - я жил за городом, во Флёри, недалеко от Барбизона, среди русских, которые, как и мы, были чрезвычайно стеснены в средствах. Мы оказались одной из редких русских семей, имевших большой дом. У нас всегда было много друзей и рядом жили мои дяди. Так как в доме не было ни воды, ни электричества, вечерами не оставалось ничего другого, как собираться в большой столовой и слушать, как старшие рассказывают истории, или ложиться спать. Никакое другое времяпрепровождение было невозможно. Таким образом, мы все, моя семья, вся молодежь, и я в том числе, были переполнены историями друзей моего отца. Кто, что и как делал?"

В ходе встреч и разговоров с Керенским в Сент-Мартинен-Бьер, Николай Васильевич  задал ему однажды вопрос об ошибках, гуляя в чистом поле, где не могло быть никакого записывающего устройства. Он  ответил: «У меня две ошибки: это, во-первых, назначить генерала Корнилова главой Генерального штаба, и три месяца спустя в его лице получить заговорщика, и, во-вторых, не дать положительного ответа немецким эмиссарам. С того момента, как я взял власть в свои руки в июле 1917 г., немцы сообщали мне, что готовы встретиться в Финляндии, чтобы положить конец конфликту, а я отказался это сделать».  Известно, что господин Мутте, министр-социалист в правительстве Клемансо, друг Керенского и тоже масон ложи Великого Востока, постоянно приезжал в Россию, и именно отсюда идут все эти россказни в советских исследованиях, как считал Николай Васильевич, что именно масоны заставили Керенского продолжать войну потому, что масоны с ее помощью, якобы, составляли себе капитал.

Что касается Распутина, то по его мнению для двора и императорской семьи Григорий Ефимыч  символизировал присутствие народа во дворце. Николай Васильевич читал письма, адресованные цесаревичу и его сестре, великой княгине Марии в Тобольск, от их родителей и сестер, находившихся в Екатеринбурге. Когда власти решили переместить семью из Тобольска в Екатеринбург, царевич был болен и перевозить его было нельзя. Эта переписка, длившаяся в течение трех месяцев, находилась у одного человека, который после смерти своих родителей нашел коробку с письмами и позвонил Николаю Васильевичу. В России существует две формы обращения детей к отцу и матери. Дворяне говорят отцу и матери: мамá и папá, - не склоняя это слово, как это говорят во Франции. В то время, как крестьяне говорят - это может быть, тонкость - мáма и пáпа, склоняя эти слова. Николай Васильевич обнаружил, что дети Императора называли своих родителей как крестьяне, а не как в высшем обществе. Это мелочь, но показывает, что в русской жизни, в русской литературе еще есть потребность прислушиваться к народной речи. Николай Васильевич полагал, что эту народность представлял Распутин.

В суждении о Европейских дворах Николай Васильевич отмечает, что они были более или менее похожи друг на друга, монархи были в родственных отношениях, и их окружения были одного и того же типа, это были люди любезные, воспитанные, но не очень хорошо разбирающиеся в делах государства и в экономической жизни страны.
Особенностью русского монарха было его положение самодержца, и его сознание, что он отец своему народу. Он не доверял критикующему его обществу, и заботился о народе, хранившем молчание.

Керенский рассказывал, что, когда он пришел в Зимний дворец, чтобы встретиться с Императором, он решил обратиться к нему: «господин», - но только в присутствии Императора произнести «господин» у него не вышло. И он каким-то образом произнес: «Ваше Величество», хотя Император уже отрекся от престола. Император, - рассказывал Керенский, - был очень любезен с ним, хотя понимал, что Керенский - его злейший враг. А люди, которые пошли принять отречение, находили, что Император был совершенно спокоен: ночью он принял делегацию, и говорил так, как и следует правящему монарху, поговорил о дожде и хорошей погоде и не проявил никакой агрессии.

В 2004 году Николай Васильевич прислал в "Русскую мысль" реплику на статью о праздновании 60-летия со дня высадки союзных войск в Нормандии 6 июня 1944 г., где обращает внимание на укор автора: «Главные лавры победителя стяжала Америка». Как же могло быть иначе, удивляется Николай Васильевич, если праздновали именно высадку, а не победу, а в высадке американцы сыграли главную роль.

Это ни в чем не уменьшает заслугу доблестной Красной армии в достижении победы, ни эскадрильи Нормандия-Неман, которой Франция очень гордится, и ни в коем случае не затмевает памяти миллионных жертв русского народа, о чем свидетельствовало и присутствие на праздновании Путина, Берлускони же не был приглашен по той причине, что итальянские войска в боях Нормандии не участвовали.

Николай Васильевич замечает, что автор прибегает к неуместной полемике, ставя вопросы, «кто выиграл войну», «чей вклад в победу оказался значительнее» и «кто проявил больше героизма».

Празднование высадки наводит на теплые воспоминания об американцах, в числе которых были и русские аристократы, и вызывает чувство благодарности за освобождение и восстановление свободы.

Ни к чему ставить вопрос, кто проявил больше героизма: тот, кто спасал родину на своей земле, или тот, кого послали за далекий океан спасать свободу - занимал миротворческую позицию Николай Васильевич, подписавшийся: "ветеран войны".

Неонилла Пасичник

Русская Мысль, август, 2017