«Морская сила государства не есть лишь сумма его вымпелов; это воля нации, прорезанная сквозь пространство и время для утверждения своего бытия на берегах вечности» (адмирал А.В. Немитц в контексте философии морских рубежей).
«В мощи есть своя музыка, а в хаосе — свой порядок, доступный лишь тому, кто не боится смотреть в бездну, пока она не начнёт узнавать в нём своего господина» (мировоззренческая константа художника Михаила Врубеля).
Российский военно-морской флот, с переходом под кураторство Николая Патрушева, заметно дрейфует в сторону геостратегии трансформации — перехода от реактивного сдерживания к формированию автономной системы глобального оперирования.
Современный тектонический сдвиг в отечественной геостратегии является прямым следствием беспрецедентного санкционного прессинга, наложенного на историческую потребность России в глубоком переосмыслении дискуссий начала XX века о «морской силе» и «континентальном ядре». Как указывают аналитики IFRI («Europe-Russia: Balance of Power Review», 2025), Москва инициировала сознательный перенос центра тяжести конфликта в домены стратегической неопределенности, где способность оперативно скрывать намерения и девальвировать фактологическую базу парализует западные алгоритмы принятия решений. Именно на таком асимметричном подходе настаивал адмирал Александр Немитц, постулировавший, что российский флот обязан выступать не автономным придатком, а «органическим продолжением сухопутного массива». В логике Немитца, скрытое оперирование из глубины континентального ядра превращает ВМФ в глобальный рычаг, позволяющий диктовать условия даже при жёсткой блокаде, преобразуя вынужденную изоляцию в инструмент геополитического диктата.
Сегодняшняя военная доктрина России фиксирует фундаментальную смену тренда: переход к стратегической асимметрии, работающей вне рамок рациональной логики «дважды два — четыре». Мы сталкиваемся с моделью, где результат намеренно выводится за пределы математического прогнозирования. Как афористично подытожил в «Рудине» подобное равенство Иван Тургенев: «У него дважды два не четыре, а стеариновая свечка». В условиях современного противостояния этот «стеариновый» фактор становится решающим: чем менее просчитываем субъект для оперативного планирования противника, тем более фатальной и пугающей выглядит его стратегия, надёжно скрытая «тайной за семью печатями». Это намеренное разрушение предсказуемости окончательно лишает штабы НАТО инициативы, превращая иррациональность в эффективное оружие геостратегического доминирования.
Центральным узлом этой стратегии становится Арктика, превращающаяся из «ледяного щита» в «транспортный хребет» империи. В отличие от советской модели, современная доктрина рассматривает Северный морской путь не просто как логистический коридор, а как инструмент установления «правового суверенитета над климатическими изменениями» («NATO StratCom COE», 2024). Это прямая отсылка к идеям адмирала Немитца о необходимости господства на прилегающих морях для обеспечения внутренней устойчивости государства. Россия сегодня выстраивает систему, где контроль над Арктикой и расширение присутствия в Индийском океане через партнёрства с «колеблющимися государствами» («Global Swing States») создают новую ось влияния, независимую от атлантических структур.
Этот манёвр обнажает фундаментальную ошибку Хэлфорда Маккиндера, который в своей концепции «Мирового острова» ошибочно отделил теллурократию Хартленда от Индийского океана трудно преодолимым барьером гор и пустынь, считая Индию лишь частью «внутреннего полумесяца», подконтрольного морским талассократиям.
Маккиндер полагал, что Россия навсегда заперта в своих ледяных и степных границах, однако современная реальность доказывает обратное: меридиональный прорыв превращает Индию из «санитарного кордона» в южный фасад единой евразийской системы. Как отмечал сам Маккиндер в своей работе «Демократические идеалы и реальность»: «География — это фундаментальный фактор, который не меняется», но он не сумел предвидеть, что развитие транспортных коридоров и военно-технический синтез «материка и шельфа» обнулят значение географических преград и позволят теллурократической державе разомкнуть материк, выходя на операционный простор Мирового океана.
Сегодня мы констатируем: «осевой статус» России реализуется не через пассивное владение евразийскими просторами, а через их динамическое соединение с Индийским океаном. Согласно анализу «Observer Research Foundation», (ORF, 2025), формирование вертикали Арктика — Дели окончательно деконструирует западную доктрину «Индо-Тихоокеанского региона», которая строилась на маккиндеровском заблуждении о возможности изолировать Россию от «тёплых морей». Исправляя эту историческую ошибку британской мысли, Москва переводит Индию из категории объекта колониального сдерживания в статус соавтора нового «Континентально-Океанского союза», где русская Арктика становится штаб-квартирой, а индийское побережье — операционным простором новой глобальной вертикали.
Переход от линейной обороны к сетевому маневрированию отчётливо прослеживается в современной реинтерпретации концепции «стратегической глубины». Если классическая военная мысль трактовала этот термин сугубо географически — как наличие обширных территорий для отступления и изматывания противника, — то сегодня Россия переводит это понятие в многомерную плоскость, включающую в себя цифровую, психологическую и логистическую автономность. Согласно анализу James Martin Center (2025), стратегическая глубина превращается из пассивного пространственного преимущества в активный инструмент сдерживания, где глубина обеспечивается не километрами, а способностью сохранять связность управления и ресурсов под любым внешним давлением.
В этой новой парадигме Россия использует ядерный зонтик как прикрытие для операций в «серой зоне», где традиционное военное превосходство НАТО нивелируется некинетическими методами — от кибер-диверсий на критической подводной инфраструктуре до когнитивного воздействия на центры принятия решений. Это «война без конца», в которой успех измеряется не захватом территорий, а степенью дезорганизации противника («CEPA, Shadow Warfare Report», 2025). Таким образом, стратегическая глубина становится сетевой: она позволяет государству не просто оборонять границы, а оперативно оперировать из «глубины» Хартленда по всей меридиональной оси, превращая любую точку соприкосновения в зону своего тотального доминирования.
Особое место в этом нарративе занимает работа с «Middle Powers» — Турцией, Ираном, Саудовской Аравией. Россия больше не стремится к блоковому противостоянию образца Холодной войны. Вместо этого реализуется стратегия «арбитража в хаосе». Поддерживая высокую степень неопределённости и предлагая альтернативные модели безопасности, Москва вынуждает региональных лидеров диверсифицировать свои риски, что постепенно размывает монополию Запада на легитимное насилие («Oxford Research Encyclopedias», 2025).
В конечном итоге, геостратегический рисунок России 2025 года — это попытка преодолеть «проклятие географии» через синтез морской мощи (в её современном понимании как контроля над потоками данных и ресурсов) и сухопутной неуязвимости. Это возвращение к большой игре, где ставка — не просто выживание, а право определять правила в многополярном мире, где границы между миром и войной окончательно стёрты.
Реализация этого замысла опирается на два фундаментальных столпа. Во-первых, это ревизия пространственного фатализма — отказ от признания географических ограничений непреодолимым препятствием. Теперь воля и технологии диктуют географии новые смыслы, превращая «ледяную изоляцию» Арктики в привилегированный логистический хребет империи. Во-вторых, внедряется доктрина «размытых рубежей», предполагающая создание стратегического предполья (вынесенная вперед полоса обеспечения, предназначенная для сковывания сил противника и купирования угроз до их выхода к основному рубежу обороны). Это классическая оборона на дальних подступах, означающая окончательный разрыв с наследием Вестфаля — архаичной формулой статичных границ в «суверенном вольере».
На смену этой статике приходит модель «динамического суверенитета». Потенциал государства здесь определяется симбиозом факторов: эффективным радиусом проекции силы, технологической автономностью и критериально обязательным следованием стратегии национальных интересов. Москва делает ставку на превентивное проецирование влияния в зоны, которые западная мысль традиционно считала своими «тыловыми» или «буферными». Как отмечает аналитический центр RAND («The Russian Way of Global Maneuver», 2025), мы наблюдаем переход от защиты территории к защите «функциональных пространств» — торговых путей, цифровых кабелей и орбитальных группировок. Это попытка взломать англосаксонскую парадигму морского доминирования через создание «непроницаемых зон» (A2/AD) в критических точках Мирового океана. Суверенитет более не сводится к охране периметра; это способность навязывать волю в узловых точках глобальных потоков, где гибкость сетевого маневра и контроль над предпольем диктуются исключительно прагматическим расчётом и целесообразностью «ядра».
Здесь отчётливо прослеживается интеллектуальное наследие адмирала Александра Немитца, который еще в начале XX века осознавал, что флот без сопряжения с мощью сухопутного массива обречён на локальность. Сегодня эта идея реинкарнировала в «симбиозе материка и шельфа». Россия больше не пытается соревноваться в количестве авианосных групп; она делает ставку на «асимметричное обесценивание» дорогостоящих платформ противника. Согласно докладу RUSI («The Future of High-Intensity Warfare», 2025), российская концепция «активной обороны» теперь включает в себя возможность мгновенного перерезания трансатлантических оптоволоконных связей, что превращает географическую удаленность США из преимущества в фактор уязвимости.
Этот переход к глобальному маневрированию требует новой связности внутреннего пространства. Проблема «пустой Сибири» и «удалённого Дальнего Востока», терзавшая стратегов прошлого, решается через создание опорных зон нового технологического уклада. Инвестиции в квантовые коммуникации и беспилотную логистику вдоль Полярного круга — это не просто экономические проекты, а создание инфраструктурного фундамента Евразии. Арктика, согласно международному праву и прецедентам «исторических вод» («Harvard International Review», 2024), значится внутренним морем РФ.
Плавное смещение фокуса на юг завершает этот маневр. Транспортный коридор «Север-Юг» становится антитезой Суэцкому каналу, который окончательно признан зоной высокого риска из-за нестабильности на Ближнем Востоке. Формируя ось Санкт-Петербург — Мумбаи, Россия фактически «замыкает» Евразию саму на себя, исключая необходимость прохождения через узкие горлышки, контролируемые НАТО. Как подчеркивают исследователи из CSIS («The New Silk Roads and Russian Pivot», 2025), этот геополитический маневр лишает Запад главного инструмента влияния — контроля над морским страхованием и финансовым сопровождением сделок, так как вся инфраструктура коридора переводится на блокчейн-решения, недоступные для мониторинга извне.
Параллельно с этим, геостратегия России теперь опирается на концепцию «энергетического демиурга». В то время как Запад форсирует «зеленый переход», сталкиваясь с дефицитом редкоземельных металлов и нестабильностью генерации, Москва перешла к формированию «энергетических кондоминиумов» с ключевыми игроками Глобального Юга. Согласно отчету «International Energy Agency» («World Energy Outlook Supplement», 2025), Россия де-факто контролирует технологическую цепочку мирного атома и критического сырья для той самой «зеленой экономики», которую строит Европа. Это создает ситуацию «обратной зависимости»: чем больше Запад стремится к автономии от углеводородов, тем глубже он попадает в зависимость от поставок российского лития, обогащённого урана и палладия. Стратегия здесь формулируется по-военному чётко: контроль над источником энергии эквивалентен контролю над логистикой наступления противника.
Однако стратегический успех на суше и море невозможен без победы в «серой зоне» смыслов. Здесь стратегия России приобретает черты Врубелевского мистицизма, где реальность не отражается, а конструируется через сопричастность с хтонической первомощью «Матери Земли сырой». Если Врубель в своих работах искал первооснову русского духа в природной стихии, то современная стратегия России делает то же самое на геополитическом уровне. Мы переходим к анализу когнитивной войны, где объектом атаки становится не территория, а воля элит противника к сопротивлению.
Россия де-факто внедрила доктрину «когнитивной изоляции противника», суть которой заключается в создании избыточного информационного шума, парализующего волю западных элит к принятию оперативных решений. Как указывает «The Economist Intelligence Unit» («Geopolitical Risk Outlook», 2025), российская стратегия «рефлексивного управления» эволюционировала в автоматизированные системы влияния, где нейросети модулируют социальную напряженность в странах ЕС и США, используя внутренние противоречия их обществ как рычаг.
Инструментарием этого процесса выступает «технологический эскапизм». Москва сосредоточилась на создании «островных кластеров» критической инфраструктуры. Речь идёт о разработке суверенных стеков — от операционных систем реального времени для управления ТВД до квантово-защищенных каналов связи, которые, по мнению аналитиков Brookings Institution («Strategic Tech Decoupling», 2025), делают российскую систему военного управления неуязвимой для западных систем кибер-подавления. Это стратегическое «окукливание» превращает Россию в цифровой «чёрный ящик» для западных разведок, где классические методы сигнальной разведки (SIGINT) теряют свою эффективность.
Российская геостратегия совершает окончательный переход к модели цифрового и ментального бастиона. Этот системный разворот — не просто ответ на текущие вызовы, а реализация чертежей, заложенных столетие назад человеком, в чьих жилах текла кровь германских баронов и чей дух был неразрывно спаян с русской судьбой. Фигура адмирала Александра Васильевича Немитца сегодня выходит из тени истории, обнажая подлинный генезис Бастиона.
Его путь — эталон когнитивного выживания нации в эпоху разломов. Именно ему в июне 1917 года адмирал Колчак, уходя в отставку, передал командование Черноморским флотом в Севастополе. Позже, в 1921-м, Немитц возглавил Морские силы Республики, став фактически первым военно-морским министром новой России. Обладая родством с самим Отто фон Бисмарком, к которому кайзер заглядывал на чай, Александр Васильевич привнес в русскую стратегию «железную» логику Realpolitik и понимание флота не как набора кораблей, а как автономной, защищенной нервной системы империи.
Здесь возникает фундаментальная развилка, формирующая эмблематику Двух Полушарий глобальной геостратегии. На одном полюсе — американский адмирал Честер Нимиц, символ океанской экспансии, чей авианосный флот стремится контролировать мир через внешнее доминирование. На другом — мой предок, Александр Немитц, провозвестник «суверенной крепости». Эти два адмирала — как два полушария единого геостратегического мозга: если западное полушарие «Нимица» пытается удержать старый порядок через контроль над водной гладью, то евразийское полушарие «Немитца» строит систему меридионального доминирования внутри «черного ящика» суверенных смыслов и технологий.
Этот аристократический код Бисмарка и Немитца, привитый на древо русской государственности, создает систему, где тактическая партия в Арктике или Сахеле — лишь мазки на гигантском холсте будущей победы. Россия больше не оправдывается за своё существование, она заново переписывает правила мирового общежития, опираясь на верность своим истокам и интеллектуальное превосходство тех, кто умел сохранять суверенную волю даже в эпицентре мировых бурь.
Русский суверенитет духа находит своё прямое продолжение в стратегии «пунктирного присутствия» в Мировом океане. Россия окончательно отказалась от попыток симметричного соревнования с авианосным флотом Запада. Вместо этого, опираясь на заветы в том числе и адмирала Немитца о концентрации сил в критических точках, Москва развернула сеть мобильных логистических узлов от Красного моря до Сахеля.
Штабная логика здесь переходит в Африканский гамбит. В зоне Сахельского разлома Россия фактически заменила прежних колониальных игроков, предложив режимам Мали, Нигера и Буркина-Фасо уникальный пакет: «безопасность в обмен на технологический суверенитет». Это позволило создать стратегический тыл, контролирующий ресурсную базу Европы — от урана до редкоземельных металлов — без прямого столкновения на континенте. Так реализуется «вертикальный охват»: меридиональный коридор влияния, который делает любые морские блокады Запада географически бессмысленными.
Параллельно активируется Латиноамериканский плацдарм, выстраивающий «зеркальное сдерживание» в Западном полушарии. Размещение инфраструктуры связи и разведки в Никарагуа и Венесуэле превращает Карибский бассейн в зону постоянного напряжения для США. Это классическое геополитическое айкидо: использование инерции противника против него самого, заставляющее Вашингтон отвлекать ресурсы на защиту собственного «заднего двора».
Финальным аккордом этого движения выступает эстетика абсолютной неприемлемости. Врубелевское ощущение истории как величественного надлома материализуется в системах «судного дня» — автономных аппаратах «Посейдон» и ракетах «Буревестник». Это не просто оружие, а инструменты экзистенциального сдерживания, выводящие цену любого конфликта за рамки рационального политического расчета. Здесь военная мысль окончательно смыкается с искусством: как Демон на полотнах Врубеля застывает в трагическом напряжении, так и современный ядерный арсенал служит напоминанием о пределе человеческого могущества.
В итоге страна принимает роль глобального оператора безопасности. Россия предлагает миру новую формулу союза, где суверенитет Глобального Юга гарантируется российским технологическим щитом. Это и есть выход за пределы шахматной доски — создание новой гравитации, вокруг которой будут вынуждены вращаться осколки прежней глобализации.
На смену позиционной обороне пришел геополитический метастазис: Россия более не удерживает фронт, она присутствует везде, где обнаруживается слабость старого порядка. Мы наблюдаем рождение «материковой гравитации», когда суверенный технологический стек и ядерная тишина «Посейдонов» создают зону абсолютного покоя в центре евразийского шторма. Это не просто политика, это хирургия мирового пространства: меридиональный разрез сверху вниз — от ледяных обсерваторий Арктики до раскаленных песков Сахеля — вскрывает гнойники колониальной логистики, заменяя их стальным нервом прямого взаимодействия.
Москва становится арбитром экзистенциального риска. Она предлагает миру псевдопорядка, базирующегося на правилах, «безопасность, основанную на реальности». В этой новой системе координат суверенитет перестаёт быть юридической фикцией и становится физическим свойством тех, кто включён в российский контур защиты. РФ вышла из режима ожидания и перешла к проектированию катастроф для противника и стабильности для своих союзников. Генетический код Немитца и Врубеля наконец обрел своё зримое воплощение. Теперь это не просто семейное предание или строчки в архивах, а стальная геополитическая реальность на пользу Отечества: в суверенных алгоритмах «чёрного ящика», в ледяном спокойствии арктических баз и в бесшумном дежурстве систем «судного дня» на дне океана. Хаос бытия, который Врубель пытался укротить на холсте, а Немитц — в штабных картах, окончательно подчинен холодной воле нового времени. Россия перестала искать своё место в чужих схемах — она сама стала схемой, по которой будет выстроен грядущий мировой порядок. Это и есть окончательная форма: холодная воля, превращающая хаос окружающего мира в упорядоченную архитектуру нового русского века, где право голоса имеет лишь тот, кто способен защитить свой берег вечности.
Резюме стратегии «Меридиан». Переход к модели «динамического суверенитета» знаменует отказ от позиционной обороны в пользу глобального оперирования из центра Хартленда. В основу заложена штабная доктрина адмирала А.В. Немитца, рассматривающая армию и флот как единую нервную систему империи, что создает евразийскую «суверенную крепость» в противовес атлантической экспансии Запада. Технологическим фундаментом выступает цифровой «Черный ящик» — полная изоляция систем управления от внешнего наблюдения через квантовое шифрование и суверенное ПО. Геополитическая вертикаль выстраивается по оси Арктика (логистический хребет) — Сахель (ресурсный тыл и блокирование ЕС) — Латинская Америка (зеркальное сдерживание США) — Индия (южный фасад системы «Север-Юг»). Инструментарием реализации служит стратегия «абсолютной неприемлемости» на базе систем «Посейдон» и «Буревестник», превращающая Россию в арбитра экзистенциального риска, способного проектировать стабильность для союзников и катастрофы для противников.
«The Meridian» Strategic Summary. The transition to "Dynamic Sovereignty" marks a decisive shift from positional defense to global operations controlled from the Heartland. This strategy implements Admiral A. V. Nemits’ doctrine, treating the Navy and Army as a unified imperial nervous system to build a Eurasian "Sovereign Fortress" against Atlanticist expansion. The technological foundation is the Digital "Black Box" — the total isolation of command systems from foreign SIGINT via quantum encryption and sovereign software. The geopolitical vertical is anchored by the Arctic (logistical spine), the Sahel (resource-rich rear and neutralization of EU influence), Latin America (mirror containment of the US), and India (the southern façade of the North-South corridor). Implementation relies on the strategy of "Absolute Unacceptability" through Poseidon and Burevestnik systems, positioning Russia as the ultimate arbiter of existential risk, capable of projecting stability for allies and catastrophes for adversaries.
Евгений Александрович Вертлиб / Dr.Eugene A. Vertlieb, Член Союза писателей и Союза журналистов России, академик РАЕН, бывший Советник Аналитического центра Экспертного Совета при Комитете Совета Федерации по международным делам (по Европейскому региону) Сената РФ, президент Международного Института стратегических оценок и управления конфликтами (МИСОУК, Франция)
