Утопическая идея сселения мелких селений в крупные «агрогорода», приводившая к массовой гибели деревень Нечерноземья, стукнула в голову Н.С. Хрущёву ещё в 1951 году: 4 марта в газете «Правда» он опубликовал прожектёрскую статью «О строительстве и благоустройстве в колхозах». «Одним из наиболее важных вопросов, – писал он в этой статье, – является сселение мелких деревень, строительство новых колхозных сёл и поселков, благоустройство их. Вместо небольших деревень возникнут крупные благоустроенные колхозные поселки со школами, клубами, банями, домами сельскохозяйственной культуры, детскими яслями и другими культурно-бытовыми учреждениями. Предстоит огромная работа по сселению мелких деревень. Эта работа по плечу колхозам. За это дело должны энергично взяться все. Перестроив свои сёла, колхозы свершат огромные культурные преобразования, сделают большой шаг вперёд по пути к коммунизму».
Хрущёв опубликовал статью без согласования с ЦК и Сталиным. Поэтому уже на следующий день газета «Правда» заявляла: «По недосмотру редакции выпало примечание, что статья Н.С. Хрущёва печатается в дискуссионном порядке». Это было неправдой. Никакой дискуссии об этом в высших эшелонах власти не предполагалось. Хрущёв за своё самоуправство получил нагоняй от Сталина и вынужден был обратиться к нему с покаянным письмом:
«Дорогой товарищ Сталин! Вы совершенно правильно указали на допущенные мною ошибки в опубликованном 4 марта выступлении “О строительстве и благоустройстве колхозов”. После Ваших указаний я старался глубже продумать эти вопросы. Продумав, я понял, что всё выступление в целом, в своей основе, является неправильным. Опубликовав неправильное выступление, я совершил грубую ошибку и тем самым нанес ущерб партии. Этого ущерба для партии можно было бы не допустить, если бы я посоветовался в Центральном Комитете. Этого я не сделал, хотя имел возможность обменяться мнениями в ЦК. Это я также считаю своей грубой ошибкой. Глубоко переживая допущенную ошибку, я думаю, как лучше её исправить. Я готов выступить в печати и раскритиковать свою статью, опубликованную 4 марта, подробно разобрав её ошибочные положения. Если это будет мне разрешено, я постараюсь хорошо продумать эти вопросы и подготовить статью с критикой своих ошибок. Прошу до опубликования посмотреть статью в ЦК. Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь мне исправить допущенную мною грубую ошибку и тем самым, насколько возможно, уменьшить ущерб, который я нанес партии своим неправильным выступлением».
Однако Хрущёв тут лукавил: никакой ошибки за собой он на самом деле не признал и сразу после смерти Сталина приступил к реализации своих сумасбродных планов. Начиная с 1960-х годов, развернулась кампания, которую можно назвать «хрущёвской эпопеей “коллективизации” нечернозёмных деревень». Власти не приходило в голову, что сами природные условия в наших лесных краях диктовали особый способ расселения людей не крупными станицами, как на юге, а мелкими деревнями с лесными волоками между ними. Теперь тысячи таких поселений в одночасье объявили «неперспективными».
Сверху свалились на нашу голову «изуверы-реформаторы», которые будто бы знали, какие деревни можно оставить, а какие ликвидировать. Этих «реформаторов» вдохновляла хрущёвская идея создания вместо мелких деревень крупных объединённых «агрогородов». Считалось, что современное, механизированное сельское хозяйство нуждается в компактном расселении. Предполагалось, что в будущем каждый колхоз (совхоз) должен включать 1 или 2 посёлка с числом жителей от 1–2-х – до 5–10-ти тысяч человек.
И вот в ареале рассыпанных по нашим пространствам на многие десятки километров мелких поселений произвольно определялись властями «перспективные». В них намеревались свозить вместе с домами всех жителей окрестных деревень, не считаясь с их желаниями. Намечалась очередная волна «коллективизации» теперь уже целых деревень! В разряд «неперспективных» попало до 80 процентов деревень от их общего числа!
Сселение и ликвидацию хотели провести в приказном порядке, без учета желания самих сельчан. Попавшие в «чёрный» список сёла обрекались на уничтожение, так как в них закрывались школы, магазины, клубы, ликвидировались автобусные маршруты.
Вспоминаю, как моё село Светлое Островского района Костромской области, наряду с десятками деревень в округе, объявили «неперспективным». Это вынудило колхозников сниматься с родных и обжитых мест. Сбежали во Владимирскую область все Синяковы, уехала в Тульскую область наш медик Надежда Дмитриевна, вместе с мужем и детьми. Сбежали Чернышёвы, Касаткины, Рыбаковы и Ботуновы. И даже мой приятель, Николай Смирнов, укоренённый в родной почве, после долгих колебаний всё-таки тоже перебрался с женой и ребятишками под Кострому…
Работоспособные люди бросились врассыпную, оставляя доживать свой век на малой родине стариков и старух. При этом беглецы устремились не в назначенные властями населенные пункты, не в намеченное ими свыше, как было у нас, «перспективное» Климово, а пустились, «куда глаза глядят»: в районные центры, в города, в другие области, в братские республики страны.
В самом начале задуманной и губительной «эпопеи» Хрущёв развернул кампанию по укрупнению колхозов и совхозов. Их число сократили с 83-х до 45 тысяч. Считалось, что мелкие колхозы в отдельных деревнях нужно объединить в мощные «колхозные союзы». Создавались непомерно большие хозяйства, включавшие в себя десятки деревень.
Укрупнение привело к нерентабельному повышению хозяйственных затрат. Перегон машин на перевозку сена, семян, удобрений, горючего, готовой продукции с разбросанных на больших пространствах селений стоил очень дорого. Да и колхозники вынуждены были тратить теперь время на бесконечные рабочие переезды. К тому же между деревнями не было грунтовых дорог, приспособленных для тракторов, комбайнов и автомобилей. В считанные годы пути между деревнями, и тем более между пахотными полями, сенокосными угодьями в таких «укрупнённых» колхозах превратились в непроезжее, грязное месиво. Распахивались в жидкую грязь даже деревенские улицы.
Взамен старым, разбросанным по мелким колхозам маленьким скотным дворам построили крупные «животноводческие комплексы». Но подвоз кормов к ним оказался не только дорогим, но чаще всего просто невозможным из-за вопиющего бездорожья.
Считая себя большим специалистом в области сельского хозяйства, Хрущёв приказал ликвидировать государственные машинотракторные станции (МТС). Он предложил коллективным хозяйствам выкупить технику. Специалисты, работавшие в МТС, в ходе такой реформы ушли из сельского хозяйства. А колхозные машины без квалифицированного обслуживания ржавели под открытым небом и быстро превращались в металлолом.
Хрущёв добил центральную Россию окончательно! Началась массовая ликвидация сёл и деревень в нашем краю. Лавину миграции остановить было уже невозможно. Все наши деревни оказались обречёнными на погибель, а их жители на бегство в города.
Это был сильный и смертельный удар по экономическому потенциалу нашей деревни. Тем более, что она и без того была обескровлена страшной войной: если в Белоруссии погиб каждый третий, то в центральной России, в Нечерноземье погиб каждый второй. Ведь юг России был под оккупацией, и все ударные силы, как на фронте, так и в тылу, рекрутировались из крестьян Нечерноземья и Сибири!
Был ли выход из создавшейся катастрофы? Конечно, был! Маленькие сельские общины в нашем лесном краю возникали естественным образом, сообразно природным условиям. Их нужно было сохранять. Ведь нечернозёмные деревни могли существовать только в малонаселённых пунктах, разделённых друг с другом самой природой лесными волоками. В маленькой сельской общине обходились с помощью лошадей, на которых по грунтовым дорогам доставляли, например, молоко во флягах в усадьбу, располагавшуюся у большого тракта. Со временем таким транспортом мог стать лёгкий мотоблок с прицепом, квадроцикл, аэросани зимой в непогоду и, конечно, строительство местных дорог.
Вспоминаются дни всенародных выборов в моём краю. Они проводились тогда бесхитростно, с простодушной весёлостью, с патриархальным принуждением. В полдень раздавались на подходе к селу заливистые звуки гармошек и залихватские понукания лошадей. К сельсовету и клубу, на центральную площадь села сходились и съезжались по накатанным зимним дорогам жители со всей нашей округи – от Иванова, Займища, Холма и Ливенки; от Мешкова, Хоронилова и Осиновика; от Шилякова, Калугина и Суслова; от Печур, Исаковки и Салтанова; от Лома, Усада, Брюхачёва и Пиногорова.
Все эти деревни умерли в конце ХХ века. Остались от них одни «урочища».
И вот теперь умирают вслед за гибелью этих деревень названия лесных палестин и полей в округе, напоминающие о том, что земля эта – родной край, тысячелетиями политый трудовым потом моих предков, что у каждого его уголка – своя история, своё имя, своя животворящая память. Вон там – Маурина гора, а там – Старинка, направо Киселёв Дор, а налево – Марьи Митревны луга, далее – Палёвые огнища, за которыми раскинулся Попов луг, а вверх по речке Касютинке разросся Барский куст – место доброе, грибное. Не безымянны эти поля и перелески, эти ручейки и речушки, эти лесные палестинки. Они – часть великой крестьянской культуры, вехи её исторической памяти. Смерть наших деревень обернулась непоправимыми, необратимыми утратами. Ушли с лица земли культурные гнёзда со своей уникальной историей, без которой нельзя представить историю всей нашей страны. Ушли в небытие те деревни, благодаря которым в военное лихолетье не умерла с голоду, выжила, выстояла и одолела врага наша страна. Рассыпались в прах убогие кирпичные столбики (обелиски!), на которых каждая деревушка в преддверии своей гибели нацарапала имена не вернувшихся с поля боя сыновей. Зарастают места, где стояли эти деревни. Теряют свои имена леса и перелески, обезличивается и отчуждается от нас родная наша земля…
В последний мой приезд в урочище Светлое я заблудился и утонул в сплошных зарослях, тщетно пытаясь восстановить порванную с прошлым связь. И пришлось признать справедливой горькую мысль Альбера Камю в повести «Возвращение в Типаса»: «Конечно, это великое безумие, за которое почти всегда приходится расплачиваться, – возвращаться в места, где ты был молод, и пытаться возродить всё то, что ты любил или чем с такой острой радостью наслаждался… Растерянный, бродил я по пустынным мокрым полям, пытаясь хотя бы обрести в себе ту силу, до сих пор никогда мне не изменявшую, которая помогала мне принимать жизнь такой, как она есть, раз уж я понял, что не могу ничего изменить. На прибрежных холмах, некогда любимых мной, средь мокрых колонн разрушенного храма мне чудилось, будто я иду вслед за кем-то, чьи шаги ещё звучат на плитах и мозаике пола, но кого я никогда уж не догоню»…
Юрий Владимирович Лебедев, профессор Костромского государственного университета, доктор филологических наук
 кв.jpeg)
