Заимствование политических форм небезобидно

Текст Алексея Ощепкова о русской политической культуре сам по себе – комплимент форме национальной политики, которая в разных видах несёт в себе общее содержание.

Вывод о том, что независимо от заимствований политических форм русская политика всегда национальна, вряд ли оспорим в силу очевидности. Но имеющийся в нем подтекст безопасного отношения к политическим заимствованиям, так как у нас якобы есть гарантия в виде национального чутья и собственных интересов, это – небезопасный вывод.

Прямота и честность на фоне острых вопросов

Заимствование Россией парламентаризма в виде Госдумы в начале ХХ века, бесспорно, было ведущей внутриполитической причиной краха самодержавия в 1917 году.

Напуганные этим эффектом неуправляемости народного представительства, сменившие буржуев, коммунисты превратили народное представительство в советы, как нечто схожее земству, но без реальной власти, передав власть одной компартии.

Посткоммунистическая Россия также обоснованно не доверяет свободному народному представительству, трансформировав его в административно управляемое.

В таких условиях, если колпак административного контроля над российским парламентом вдруг, в силу каких-либо социальных встрясок будет снят, то Дума, вне сомнения, станет очередным могильщиком России, как это и произошло сто лет тому назад.

Поэтому говорить, что политические формы ничто, а их характер и существенно русифицированная деятельность – это всё, есть опасное заблуждение.

Тем не менее, зависть к подвижным формам управления на Западе всегда присутствовала в нашем народе. И это не случайно.

Запад формировался на основе низовой политической культуры городов и местностей, постепенно объединявшихся в государства, и привнося с собой эту культуру постоянно действующих городских собраний.

У нас схожая культура тоже присутствовала, но она менее известна и была исторически прервана Петровскими реформами. В сути своей реформы эти были реакцией на низкую цивилизационную эффективность боярских собраний. Так как боярство, как всякая олигархия, зациклилась на своем интересе, пренебрегая интересами общества и государства.

Ту же картину мы видим и в Смуте как кризисе начала XVII века. Боярство, ополоумевшее от богатств и власти, в ситуации династического кризиса стало торговать страной, приглашать католиков во власть, разрывать территорию страны в личных интересах, впускать иностранные войска для контроля над населением.

Это помрачнение разума от денег – всегдашний исторический диагноз олигархии, проявляемый во все времена у всех народов в виде предательства интересов народа и государства.

Потому-то русская история и демонстрирует такую имперскую устойчивость. Несмотря на сложнейшую имперскую политику внутреннюю и внешнюю, которую приходится вести веками, нет в России тысячелетних олигархических династий. Их просто сносят каждые триста лет, каждый раз военная власть передаёт страну под экономическое управление новым порослям олигархии.

Возможно, что сейчас историческое время стало плотнее и нынешним олигархам времени будет отпущено существенно меньше.

Устойчивая коллегиальность в принятии решений на Западе определяла мобильность оперативной политики, ее реактивность, соответствие запросам времени. А у нас любое изменение требует тройной проверки. В смысле, утроенного во времени присматривания, прицеливания, осмысливания. Чем меньше людей присутствуют в управлении на уровне близком к принятию решений, тем дольше эти решения созревают. Так как многозадачность управления требует от власти и многоголовости и многорукости.

И это противоречие между парламентаризмом, как необходимостью вовлечения в принятие решений множества людей и хаосом мнений, который наш отечественный парламентаризм, не имеющий тысячелетней культуры обсуждений и взаимодействий при осуществлении власти, всякий раз воспроизводит, является камнем преткновения в привлечении коллективных форм реализации власти.

Опыт боярских олигархических дум – не вариант для современности.

Возможно, существующее положение вещей – самое верное на период созревания политических форм. В любом случае, политические формы, должны быть национальны и внешне и внутренне.

Пока что национальным для России является только самодержавие. И ничто другое! Путин имитирует, и неплохо, разумное и мягкое самодержавие. Но низкие темпы смены окружения, снижают эффективность его управления.

Окружение не поспевает за новыми задачами, которые президент определяет. Но исполнить, а перед этим, что главное, ещё и правильно в интересах страны понять и осмыслить, в его окружении зачастую просто некому. Или понимается всё исключительно в частных, олигархических интересах. Или включается противоречивый подход в оценках перспектив перемен.

Всё это затягивает актуальность властных действий. Это порождает напряжение в обществе. Отсюда ощущение неэффективности управления. Отсюда и заглядываемся на зарубежный опыт.

При том что простой специалист по теории систем эти проблемы бы мог разрешить в пять минут. Главное правильно поставить вопросы.

Таким образом, никакое иностранное заимствование в политических формах, в принципе, не безобидно.

Нужны свои формы. Из своего – это самодержавие. Что его нужно пестовать, беречь и развивать! Как самодержавие не умершее, а действующее на наших глазах в лице Путина в упаковке чужих политических форм.

Почему чужих? А чтобы после Путина опять вернуть власть иностранцев над Россией в ещё большей мере и с еще большими бедами для народа.

Вопрос преемника президента проблемы не решит. Так как после Сталина преемников просто перебили под контролем и указке англосаксов. А властью на тридцать семь лет завладели хохлы. 

И утраты этой власти над Россией Путину простить не могут. Почему и воюем!

Путину следует задуматься о правопреемстве личном. Но для этого должность должна перестать быть выборной. Сейчас выборность только формальная личина. Но после смерти Путина личина станет сущностью. И приведёт к власти над страной поставленных капиталом через выборы очередных еврея или хохла.

Это нужно учитывать, говоря о безобидности заимствования политических форм…

Павел Иванович Дмитриев, правовед, публицист