В нашей Русской Православной Церкви, да и вообще в современном Православии, есть люди, отвергающие каноничность Откровения святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Многие, впервые услышав об этом, удивляются: да не может быть такого! На самом-то деле именно в Восточной, то есть Православной, Церкви всегда на всём протяжении её существования имела место эта проблема. Даже заявления отдельных современных архипастырей типа того, что, дескать, «святые запретили читать Апокалипсис», — всё этого явления того же рода. Как может кто-то «запретить читать Апокалипсис», если сам его автор пишет: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко» (Откр. 1:3)? Запретить может лишь тот, кто не считает Апокалипсис канонической книгой или, по крайней мере, сомневается в этом. И это не курьёз, когда на вопрос — «ты Апокалипсис читаешь?», можешь получить ответ: «Мне мой духовник не благословил его читать». Какое здесь благословение нужно, если сам «апостол любви» даёт благословение на это в первых строках Откровения, да ещё называет такого человека блаженным? И «благословение на чтение Апокалипсиса», вне всякого сомнения, — это проявление того же «подозрения» относительно каноничности Апокалипсиса. Хорошо, когда священник или архиерей прямо заявляют, что сомневаются в каноническом достоинстве последней книги Нового Завета. Гораздо хуже, когда на словах это признают, а на деле отрицают это достоинство.
Согласно Богослужебному Уставу Православной Церкви Апокалипсис читается в порядке, определяемом главой 2 Типикона: «Ведомо же буди: Яко от недели Святыя Пасхи, даже до недели всех святых, по благословении хлебов, чтутся Деяния святых апостол. В прочия же недели всего лета чтутся седмь соборная послания апостольская, и четыренадесять посланий святаго апостола Павла, и откровение святаго апостола Иоанна Богослова» (Типикон. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2002 С. 22-23). В главе 50 повтор: «[От сея же недели (всех святых — В.М.) начинаем чести на утренях недельных седмь посланий соборных, и 14 посланий святаго апостола Павла. Откровение Иоанна Богослова. Чтем же их на бдениих недельных, прежде иных чтений, до великия святыя недели Пасхи. В 50-цу же всю Деяния святых апостол чтем в неделях, якоже предписася» (Там же. С. 1041).
Не так давно наткнулся в Сети на статью Максима Степаненко (того самого бывшего руководителя миссионерского отдела Томской митрополии, который в 2013 году прославился своим, так скажем, «прямым высказыванием», задевшим многих). Он назвал её «Почему я не доверяю книге "Откровение Иоанна Богослова" (Апокалипсис)?» (адрес в Сети). Такого рода позицию, когда человек, не лицемеря, прямо заявляет о недоверии Апокалипсису, можно лишь приветствовать, но согласиться с тем, что он заявляет, невозможно, хотя до 1453 года это мнение могло вполне «мирно сосуществовать» в рамках Православной Церкви с верою тех, кто не допускал сомнения в каноничности Откровения. Почему именно до 1453 года, думается, многим понятно, однако об этом чуть ниже. Но обратимся к сути сомнений Максима Степаненко.
Он, в частности, пишет в своей статье: «Итак, почему я не доверяю книге "Апокалипсис"? Во-первых, по историческим фактам, потому вопрос о каноничности Апокалипсиса в течение длительного времени оставался нерешенным. Его авторство Евсевий Кесарийский приписывал еретику Керинфу».
Что можно здесь сказать? Да, это так: «вопрос о каноничности Апокалипсиса в течение длительного времени оставался нерешенным», но лишь в каких-то частях Церкви, большей частью в Восточной. И причина, в принципе, понятна: Откровение было дано апостолу Иоанну Богослову в девяностых годах нашей христианской эры, когда Церковь уже распространилась по [римской] вселенной, укоренилась в отдельных областях, более-менее определилась также в плане церковного Предания, а тут появляется нечто новое, что некоторые восприняли с подозрением. Не будет натяжкой предположение, что многие из отдалённых областей были уверены в том, что и апостола Иоанна Богослова к моменту появления Откровения уже давно нет в живых.
Однако представляется совершенно очевидным, что свидетельствовать, является ли автором Откровения Иоанн Богослов, могут лишь те, кто был его учеником или, по крайней мере, учеником учеников. И таким учеником ученика — священномученика Поликарпа Смирнского — был святитель Ириней Лионский, который и засвидетельствовал, что автором Откровения является апостол и евангелист Иоанн Богослов, поэтому «об Апокалипсисе… главное русло церковного предания: Апостол Иоанн – Поликарп – Ириней» (Четыркин В.В. Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова. Петроград. 1916 С. 15). В статье «Свидетель Апокалипсиса» мною рассматривается этот вопрос. Другое дело, что через объявление «уклонением в хилиазм» воззрений св.Иринея о «начале нетления» определённые силы давно уже пытаются подорвать его авторитет. И это напрямую увязано с признанием Апокалипсиса канонической книгой. Вопрос, на самом-то деле, прост: признаёшь носителем церковного предания о происхождении Апокалипсиса святителя Иринея Лионского или нет. Признаёшь, — стало быть, не имеешь оснований ставить под сомнение каноническое достоинство Апокалипсиса. Не признаёшь — оснований считать Откровение книгой Новозаветного канона у тебя нет. И если святые первых пяти веков, ставившие под сомнение авторство Апокалипсиса, могут быть оправданы тем, что Церковь ещё не успела должным образом осмыслить Предание и рассмотреть без предубеждения его носителей, то продолжающие сомневаться и далее вызывают, так скажем, удивление.
Следующий пункт недоверия Максима Степаненко звучит так: «Во-вторых, я не доверяю книге "Апокалипсис" по текстологическим фактам. Еще в III веке обратил внимание александрийский епископ свт. Дионисий Великий, что автор "Апокалипсиса" "пишет по-гречески неправильно… и делает ошибки в языке", при этом он отмечает "безупречный греческий язык" Евангелия и Посланий Иоанна: "Они красноречивы, убедительны в рассуждениях, хорошо построены; в них не найдешь ни иностранного слова, ни ошибок в языке, ни новых придуманных слов; видно, что Господь одарил их автора двойным даром: даром знания и даром слова" (Ibid. VII 25 24-25). О как! — Не удерживается от восклицания Максим Степаненко. — Собственно Дионисий считал, что Апокалипсис – апокриф, не написанный апостолом Иоанном».
Надо сразу же заметить, что аргумент подобран очень слабый, поскольку святитель Дионисий полностью игнорирует то, что святитель Ириней является носителем церковного предания о происхождении Апокалипсиса. Здесь «текстологические факты», то есть расхождение с манерою письма автора Евангелия и автора Апокалипсиса, нужно было пытаться понять и объяснить, а не превращать их в аргументы «недоверия Апокалипсису». Святитель Дионисий настолько был поглощен «борьбой с хилиазмом», в насаждении которого он заподозрил Апокалипсис, что не остановился и перед тем, чтобы «истолковать» свои сомнения в пользу того, что Апокалипсис был написан «другим Иоанном», не апостолом.
Православный богослов Василий Четыркин пишет: «Таково суждение Дионисия Александрийского относительно Апокалипсиса. Его критика является первым опытом исследования Иоанновской литературы, который нашел своих продолжателей только уже в новое время, хотя она сделала свое дело и в близких к Дионисию поколениях, оказав большое влияние на судьбу Апокалипсиса. До последнего времени находятся люди, которые считают рассуждение Дионисия "образцом филологического и критического исследования". Однако, признавая охотно все великое достоинство исследования Александрийского епископа, мы при современном положении вопроса об Иоанновой литературе должны отнестись к его критике гораздо сдержаннее. Еще Lücke замечает, что Дионисий утрирует различия между Апокалипсисом и другими писаниями св. Иоанна и упускает из вида действительно существующее сходство: едва ли уж кто теперь согласится с утверждением, что эти писания не имеют и слога общего» (Четыркин В.В. Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова. Петроград, 1916. С. 29). Четыркин замечает по этому поводу: «...Нельзя не согласиться с тем, хотя и резким суждением, согласно которому здесь мы имеем дело не с кафолическим епископом, а с рационалистом, который дело веры решает по своему усмотрению, а не по церковному Преданию» (Там же. С. 30). Самое простое объяснение этому «филологическому расхождению», что приходит на ум, следующее: при написании Евангелия и посланий рядом с Иоанном Богословом были те, кто помогал ему, говоря современным языком, отредактировать тексты, при написании же Апокалипсиса их уже не было.
Не будем забывать и о том, что Василий Великий в «Письме к Максиму Философу» обличил святителя Дионисия в том, что из-за его черты характера он, того не желая, «почти первый снабдил людей семенами этого нечестия, которое столько наделало ныне шуму; говорю об учении аномеев»: «И причиной сему полагаю не лукавое его намерение, а сильное желание оспорить Савеллия. Обыкновенно уподобляю я его садовнику, который начинает выпрямлять кривизну молодого растения, а потом, не зная умеренности в разгибе, не останавливается на середине и перегибает стебель в противную сторону. Подобное нечто, нахожу я, было и с Дионисием. В сильной борьбе с нечестием Ливиянина чрезмерным своим ревнованием, сам того не примечая, вовлечен он в противоположное зло. Достаточно было бы доказать ему только, что Отец и Сын не одно и то же в подлежащем, и удовольствоваться такой победой над хульником. Но он, чтобы во всей очевидности и с избытком одержать верх, утверждает не только инаковость Ипостаси, но и разность сущности, постепенность могущества, различие славы, а от сего произошло, что одно зло обменял он на другое и сам уклоняется от правого учения. Таким образом далее разногласит с собою в своих сочинениях: то отвергает единосущие, потому что противник худо воспользовался сим понятием, когда отрицал Ипостаси, то принимает оное, когда защищается против своего соименника. Сверх же сего и о Духе употребил он речения, всего менее приличные Духу, — исключает Его из поклоняемого Божества и сопричисляет к какому-то дольнему, тварному и служебному естеству. Такой-то сей Дионисий!» (Василий Великий, святитель. Творения. Часть VI. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1901. С. 40-41).
И здесь ситуация повторилась: нет бы, борясь с ересью хилиазма, осудив её «иудейские басни» и «тысячелетие объедения», остановиться на этом, но в чрезмерной ревности святитель Дионисий ставит под сомнение каноническое достоинство Откровения святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, и, более того, пишет об этом книгу, рассеяв семена неприятия Апокалипсиса в Церкви. Судя по всему, святой Дионисий обладал ярко выраженным холерическим темпераментом, для которого характерно преобладание возбуждения над торможением. Об этом, кстати, говорит и его поездка в Арсиноитский ном по поводу хилиазма: три дня с утра и до вечера держал людей в напряжении, без сна и отдыха, и не уехал, пока не добился своего. В жизни Иринея, епископа Лионского, ничего подобного этому не было. Вероятнее всего, судя по особой скрупулезности в исследовании ересей, его темперамент был ближе к флегматическому. В любом случае, аргумент о его, святом Иринее, перегибе в борьбе с гностицизмом не выдерживает никакой критики и должен быть адресован Дионисию в его борьбе с ересью хилиазма.
Еще один пункт недоверия Максима Степаненко: «В-третьих, из-за его содержания, которое в некоторых местах является фактически неевангельским, неправославным. <...> Сам Господь Иисус Христос говорит, что Его второе пришествие будет неожиданным, внезапным. Апокалипсис уже не делает пришествие Господа внезапным, оно перестает быть внезапным как минимум с воцарением антихриста и далее еще идут 3,5 года тщательно описанной "внезапности"! Это главнейший мой аргумент! Апокалипсис лишает внезапности пришествие Господа!» — пишет Максим Степаненко.
Далее он замечает насчёт того, что, в противность Евангелию, по его мнению, появляется «суперантихрист»: «В Втором послании Фессалоникийцам апостол Павел начинает учить о некоем суперантихристе: "Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Фесс.2:3-4). Сравните с "мелкими" антихристами в Евангелиях: "…ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: "Я Христос", и многих прельстят" (Мф. 24:5). "…ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят" (Мк.13:6). "Он сказал: берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придут под именем Моим, говоря, что это Я; и это время близко: не ходите вслед их" (Лк.21:8). Сын Божий не учил о некоем Главном, Великом Антихристе, что подчинит себе весь мир», — замечает Степаненко.
Вот здесь Максим Степаненко, как представляется, отчасти прав, но не до конца разобрался в существе вопроса. Действительно, у апостола Павла появляется «суперантихрист»: «гений из гениев», о котором ничего нет в Евангелии. Правда, Степаненко заблуждается, утверждая, что в Евангелии вообще нет ничего о «последнем антихристе». Это не так, вот это место, понимаемое толкователями в этом духе: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете» (Ин. 5:43). И в Ветхом Завете есть пророчество об этом: «Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого» (Ис. 11:4).
Другое дело, что у апостола Павла действительно антихрист приобретает черты «суперантихриста», но это то и понятно: Павел принял мученическую смерть за два десятилетия до принятия Апокалипсиса Иоанном Богословом, поэтому у него и «зверь из моря», он же «зверь восьмой», и «зверь из земли» (лжепророк), и «вавилонская блудница» — все они сливаются в одно лицо «последнего антихриста», хотя мы твёрдо знаем по толкованиям святых отцов пророчества Даниила, что антихрист — это лишь «глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно» в «небольшом роге» «зверя четвертого»: «После сего видел я в ночных видениях, и вот зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей, и десять рогов было у него. Я смотрел на эти рога, и вот, вышел между ними еще небольшой рог, и три из прежних рогов с корнем исторгнуты были перед ним, и вот, в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно» (Дан. 7:7-8).
И, отдадим должное, совершенно прав Максим Степаненко, утверждая, что «последний антихрист» не может быть «правителем всего мира»: «Я не могу поверить в некую темную сверхсилу, что может устроить подобную планетарную интеграцию: слишком у человеков велики центробежные силы национализма и шовинизма, слишком велики религиозные и культурные отличия и противоречия и т.п. Это объединение даже Богу не по силам! А безбожники?».
Это мнение — о «последнем антихристе» как «правителе всего мира» — появилось и укрепилось ближе к двадцатому веку на волне географических открытий, развития международной торговли, вовлечения всех стран и народов в так называемый «мировой рынок». Согласно же толкованиям святых отцов «последний антихрист» появляется в момент разрушения Рима, а поскольку их три, а «четвертому не быти», то Рима Третьего: «Мы должны сказать то, что предали все церковные писатели (выделено мною — В.М.), — что при конце мира, когда будет разрушено царство римское, будет десять царей, которые разделят между собою мир римский, и восстанет одиннадцатый, небольшой, который победит трех из десяти...» (Иероним Стридонский, блаженный. Часть 12 Киев: Типография Г. Т. Корчак-Новицкаго. 1894 С. 62.).
«Мир римский» — это, безусловно, не весь мир: «земля» толковалась святыми отцами как та часть суши, где усилиями Церкви «языческое море» или «море языческих народов» в результате принятия ортодоксального христианства (именно ортодоксального, а не протестантизма, который в большинстве своих «церквей» есть язычество, слегка прикрытое христианством) превращается в «твердую землю». В противном случае в Откровении не было бы такого места: «И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки» (Откр. 17:15). Антихристу же поклоняются народы, племена и языки «земли», то есть земли Третьего Рима. Всё, что за чертою границ Третьего Рима поклоняется непосредственно «князю мира сего», сиречь дьяволу и его наезднице — «вавилонской блуднице», в которой нетрудно узнать черты «коллективного Запада», то есть цивилизации, берущей своё начало от Вавилона. В этом и суть «работы» «последнего антихриста», что он разрушает последний «земной материк» Церкви.
До 1453 года, пока стоял Второй Рим, отрицание канонического достоинства Откровения никаких особых проблем для верующих не создавало, так как пророчество Даниила о «звере четвертом», под которым все святые отцы прозревали римскую империю, в том числе и Рим Второй, то есть Византию, до этой поры отчасти «покрывало» «эсхатологический разрыв» от «изъятия» Апокалипсиса. С 1453 года Откровение Иоанна Богослова полностью «вступает в свои права»: без опоры на него эсхатологическое осмысление церковных реалий, окружающего мира и хода времени невозможно в принципе. После 1453 года Рим как «геополитический стабилизатор» преобразуется в Третий: начало Первого Рима скрывается в глубине веков, Рим Второй — исходит от Рима Первого, а Рим Третий рождается диффузией государственности Рима Первого в лоне Православия Рима Второго. Помимо Рима Третьего, несущего в конце времен в себе черты «зверя четвертого», появляются новые «звери» — государства (империи), примеряющие на себя тогу ветхого (языческого) Рима с претензией на мировое господство: наполеоновская Франция, милитаристская Япония, «царица морей» — Англия и её «геополитическое отражение» — США, фашистская Германия, явившаяся плодом веры значительной части элиты немецкого народа. Вот именно здесь окончательно и вызревает фундамент для внезапности явления Господа нашего Иисуса Христа, что так будоражит сознание Степаненко: поди разберись с этими новыми «зверями» и их антихристами, если игнорировать учение Церкви о римской власти и Третьем Риме.
Далее в своей статье Максим Степаненко, уже сделав неверный выбор, когда отверг предание Церкви о том, что свидетелем Апокалипсиса является святитель Ириней Лионский, «улетает в астрал», утверждая, что если Апокалипсис признать книгою канонической, то и почитание Божией Матери нужно прекратить, ибо о Ней нет ни слова в последней книге Нового Завета: «Апокалипсис обличает ныне очевидно гипертрофированный культ Матери Господа в Православии, уже давно именуемый Владычицей, Царицей, Богородицей, что "Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим", к Ней православные вызывают: "Богородице, спаси нас!". Где только в нашем Святом Предании не стоят Её престолы! Наши искренне верят, что четыре места на Земле Пресвятая Богородица взяла под особое Свое покровительство. Это Ее земные жребии, или земные уделы, и три, даже не удивлен (!), на территории Российской империи — Иверия, Афон, Киев и Дивеево. А вот копты считают, что Она особо любит… Египет. Читаем 4 и 5 главу и видим, что Богородицы (и Её престола) нет рядом с Сыном! Нет! В Апокалипсисе Она вообще не участвует в принятии решений в судьбах мира. Как это не бросается в глаза православным?», — пишет в своей статье «Почему я не доверяю книге "Откровение Иоанна Богослова" (Апокалипсис)?» Максим Степаненко.
Во-первых, Апокалипсис — книга пророческая, а где у пророков о Божией Матери, что Она будет участвовать в принятии решений о конечных судьбах мира, если не считать таковым пророчества о Рождении Мессии? И что, на этом основании и их отвергнем? Во-вторых, нужно быть абсолютно слепым, чтобы не увидеть в Апокалипсисе Церковь: «Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых» (Откр. 19:7-8). А Церковь — это непременно и в первую очередь Матерь Божия, которая непосредственно участвует в исполнении святыми духа праведности, не понимать чего как то даже странно для православного человека.
И о каком «гипертрофированном культе Матери Господа в Православии» идёт речь? Не должны ли мы за таким почитанием Божией Матери видеть и раскрытие Утешителя, то есть Духа Святого, пред очами православных? Не сказано ли Господом нашим Иисусом Христом: «Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым, ибо дерево познается по плоду» (Мф. 12:33). Для кого вот это написано: «Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (Лк. 1:35)?
Сын Божий рождается от Девы Марии сошествием Святого Духа и осенением силы Вевышнего. Как не почитать Удостоенную такого? Как не возводить это почитание к Самому Духу Святому, и как не раскрываться Ему через образ Божией Матери, ибо Он (Дух Святой) нас, как любимая Мать детей, ведёт к Богу? Протестанты обвиняют православных в том, что мы якобы «учетверяем Троицу» посредством «гипертрофированного» почитания Божией Матери. Нет, мы не «учетверяем», но, с помощью Божией, проясняем догмат о Пресвятой Троице этим почитанием Матери Господа нашего Иисуса Христа, ибо понимаем, что непосредственно за Невестой Неневестною стоит Дух Святой.
В своей статье Максим Степаненко привёл ещё и ряд других, на его взгляд, аргументов, которые при ближайшем рассмотрении вовсе не являются таковыми. Повторим ещё раз, что его главный промах, который увёл в сторону от истины, — это отвержение церковного предания об авторе Апокалипсиса и некритическое восприятие «аргументов» святителя Дионисия, которые были вновь «подняты на щит» в новое время рядом западных протестантских теологов. Как представляется, появление его статьи свидетельствует о неблагополучии в эсхатологическом осмыслении действительности, поскольку недоверие к Апокалипсису, избегание его чтения неизбежно ведут именно к этому.
Вячеслав Степанович Макарцев, православный публицист
