«Это наша земля, внучок»

Краснодарский край – это Чёрное и Азовское моря, горы, реки, озёра и, конечно же, курорты: Сочи, Анапа, Геленджик. Морские порты – Новороссийск и Темрюк, прекрасная природа, горнолыжные курорты: Роза Хутор на Красной Поляне, Лаго-Наки. И много, много всего другого, что манит сюда туристов и отдыхающих в период летних отпусков.

Участок автомагистрали Новороссийск – Краснодар особенно загружен в это время года, и поэтому водителю наслаждаться пейзажами, проплывающими за окном, не удается. И всё же, миновав хутор Новоукраинский, невозможно не увидеть красивейшее творение рук человеческих – белокаменную церковь и устремлённые в небо золотые купола, увенчанные православными крестами. На алтарной стене храма из природного камня выложена икона игумена земли Русской, всея России чудотворца, преподобного Сергия Радонежского.

Почему именно здесь воздвигли это величественное строение? В настоящее время эта земля принадлежит профессору, селекционеру, бизнесмену Сергею Фёдоровичу Гавришу. Его рабочие ровняли площадку у теплицы и наткнулись на останки одиннадцати погибших солдат. Будучи истинным патриотом своей Родины, по примеру наших предков, которые на полях сражений возводили часовни, он принимает решение и на свои деньги строит православный храм. И не просто храм, а изысканное архитектурное произведение, возведённое на земле, где каждая пядь пропитана кровью солдат, отдавших «жизнь за други своя». Из рассказов местных старожилов я узнал, что где-то здесь во время Великой Отечественной войны произошло жестокое рукопашное сражение, и мне захотелось воспроизвести его в художественной форме от первого лица, соединив два временных пространства – прошлое и настоящее.

I.

Вторая половина ночи была особенно холодной. С вечера поспать так и не удалось. Костры разжигать запрещалось в целях безопасности, дабы не быть обнаруженными противником.
А согреться в ворохе прошлогодней листвы, собранной наскоро в зимнем лесу, не получилось.

Наступление было назначено на четыре часа утра по Москве.

В задачу нашего батальона входило незаметно, под покровом темноты как можно ближе пробраться к железнодорожному узлу и на рассвете уничтожить отряд фашистов, охраняющих объект, закрепившись на данных рубежах.

Небо было устлано редкими тучами, и поэтому свет, отражённый от небесных тел, с трудом пробивался к земле. Силуэты солдат сложно было рассмотреть на расстоянии более полутора метров.

Снова защемило под ложечкой, к горлу подкатил ком.
В груди, выбиваясь из ритма, клокотало сердце, от страха по спине пробежал озноб. Оставались считанные часы перед сражением, где предстоит стоять насмерть, убить человека. Ни разу не приходилось этого делать, разве что дистанционно: пуля, выпущенная в сторону противника в частых дневных перестрелках, достигала своей цели…

«Кто же он – мой враг, с кем мне предстоит утром биться? Наверняка, такой же мужик, как я, и у него есть семья и дети. Он тоже солдат, выполняет свой долг и пришёл сюда не по доброй воле, а по приказу. Особой злобы к нему я не испытываю, ведь он подневольный. Виновен тот, кто затеял весь этот кошмар. На нём и проклятье всего мира.

Тем не менее он – противник и на нашей земле вдобавок ко всему с оружием. Вот такая задача, одно из двух: либо убить, либо быть убитому. Третьего не дано.

Произнести слово “убить” легко. А что же это за действо в реальности? Что такое смерть?

Не часто приходилось её раньше видеть. Бывало, отрубишь голову петуху для праздничного стола. Кровь брызжет во все стороны, птица бьётся в агонии, а на душе скверно.

А здесь, на фронте, “костлявая дама с косой” движется с нами в одном обозе и ежедневно напоминает о своём присутствии.

И всё же убить для меня – значит защитить Родину, защитить свою семью». Эти мысли немного успокоили, вселили уверенность…

В памяти хаотично пробежали картинки – летний день, вишнёвый сад, в высокой траве с цветка на цветок перелетают бабочки и стрекозы. У небольшого дерева стройная молодая женщина с маленькими детишками собирает ягоды в лукошко. Это моя семья.

Где они сейчас?

Последнее, что запомнилось – раскисшая грунтовая дорога, по которой дети с мамой, удаляясь к горизонту, волокут за собой тележку с нехитрым домашним скарбом. Последнюю весточку получил от них из подмосковного Загорска. Туда их эвакуировали.

Есть ли у них там что поесть, во что одеться? Где теперь спят? Эти и многие другие вопросы сверлили мне мозг, и слезы невольно катились по щекам…

Закончился лес, начался кустарник. Пригибаясь, мелкими группами стали перемещаться между пролесками терновника.

Опять страх… Интересно, можно ли от него избавиться? Ещё в детстве соседский пацан, который был на год старше, постоянно на глазах у ребятни боксировал меня, тем самым доказывая своё превосходство. Я не мог дать ему отпор, поскольку мои руки были скованы мерзким, липким страхом.

И вот как-то мой отец, беседуя со мной, сказал: «Страх есть у каждого человека, но его нужно уметь побороть, не у всех это получается».

С тех пор я гневно набрасывался на этого труса, сидящего во мне, и побеждал.

Будучи молодым, мне приходилось в драке с голыми руками выходить на нож, и ни разу я не струсил, не убежал с «поля боя», даже если и был побеждён. Благо, что реакция у меня врождённая. Бывало, задену локтем стакан на столе, тот не успевает долететь до пола, как я его другой рукой подхвачу. Это не раз меня спасало в критических ситуациях.

А вот сейчас я боюсь того, что утром идти в бой, и ничего не могу с собой поделать.

Лучше буду думать о чём-то хорошем…

Ну, вот так лучше, снова солнышко, турлучная хатка, крытая чаканом. Во дворе лужи после дождя, по которым бегают босоногие дети в длинных льняных рубахах. За околицей речушка с кручами и заводями – излюбленное место детворы.

Часто в детстве мы бегали туда в конце трудового дня искупаться, на перекатах ставили верши для ловли головня, сплетенные из прутиков ивы…

Отряду поступила команда остановиться и занять позицию. Разведчики пошли вперёд.

Вокруг стояла гробовая тишина. Разговаривать никому не хотелось, да и нельзя было.

Проклятая война... Сколько зла она несёт в мир! Сколько планов не состоялось по её «милости»!

Если случится, мы победим и я вернусь домой, соберу денег и отправлю старшенького Колюню в город учиться на машиниста паровоза. Пусть поездит, посмотрит мир, а то ни я, ни мой отец, царство ему небесное, ничего не видели за прожитые годы, так и прокопались всю жизнь в полях родного колхоза.

А Машенька непременно будет учительницей, оденется в красивое платье и туфли на каблучке, как городская. Смышленая девчушка, в свои шесть лет знает весь алфавит и считает до десяти не по пальцам…

Веки, словно свинцовые, опускались на глаза. Сон рывками поглощал сознание. Снова вишнёвый сад, стрекозы и бабочки. Белые плечи моей супруги, прикрытые чёрной прядью волос, ситцевое платье развевается на ветру – всё так реально, что я чуть было не окликнул: «Ольга…»

Кто-то тронул меня за плечо: «Миша, не спать, скоро выступаем». Это был старшина.

Он всегда общался с нами как-то с особой любовью, по-отцовски. Ребята говорили, будто он единственного сына потерял в 1939-м в Испании, куда тот ушёл добровольцем на борьбу с фашизмом.

С тех пор он со всей строгостью укорял себя, что отпустил его, по-родительски не смог заставить отказаться от этого. Так и скорбел о том, что не осталось продолжателей его рода, а всю свою нерастраченную любовь, прибережённую для внуков и детей, изливал на молодых бойцов. Все так и звали его ласково – Дед…

Да, сейчас бы цигарку, куда бы сон делся… Но курить приказом строго запрещено.

Многое, наверное, я отдал бы сейчас за то, чтобы быть рядом с родными мне людьми.

Совсем что-то я раскис, да и предчувствие какое-то нехорошее, на душе гадко.

Ещё будучи парубком, испытывал подобное чувство, когда ночью залезли к бабке Евдокии в курятник и утянули оттуда курочку-несушку. Затем у речки зажарили её на костре, где впервые попробовали на вкус брагу, принесённую кем-то из ребят постарше, также добытую незаконным путём у своих родителей.

Но там всё было понятно: мы хоть и были босотой, но на подсознании понимали, что нарушили заповедь Бога – НЕ УКРАДИ.

А здесь мы ведь Родину защищаем – святое дело…

К утру становилось ещё холоднее. Мерзкий кубанский холод пробирал до самих костей. Бойцы из нашего отряда, которые были призваны из Сибири, говорили, что у нас на юге минус два градуса сложнее переносится, чем у них на севере минус двадцать. Очевидно, из-за большого содержания влаги в воздухе. Но тем не менее от осознания всего этого теплее не становится.

Ноги отекли и онемели. Сейчас бы встать да побегать, согреться, но приказ – не подниматься…

Сухая автоматная очередь ворвалась в предрассветную тишину, взбудоражив всё живое. Время будто замерло. Не хотелось осознавать, что вот оно и началось. Сон слетел, как увядшие листья с деревьев после первого мороза.

Прозвучало ещё несколько разрозненных винтовочных выстрелов. Человеческие крики на русском и немецком языках заполнили округу. Они лавинно перерастали в душераздирающий рёв.

Всевозможные звуки, имеющие различное происхождение: глухие удары, лязг металла, треск сломанного дерева – вливались, словно аккомпанемент, в какую-то адскую мессу.

Справа от меня орал старшина: «Примкнуть штыки, ребятки!»

В серой предрассветной мгле чёрной массой надвигались вражеские солдаты, поглощая нашу оборону шаг за шагом.

Было ясно: что-то пошло не по плану и мы нарвались на контратаку врага.

Это рукопашный бой!!!

Дед срывающимся на хрип голосом заорал: «За мной!» – и с примкнутым к стволу винтовки штыком рванул к гудящей толпе.

В какое-то мгновение в нескольких дюймах от моей груди блеснул металл. Я едва успел увернуться. Это было лезвие клинка противника…

Всё происходило как-то нереально, словно во сне. Осознание событий запаздывало.

Побоище поражало своим масштабом. Во все стороны, сколько видел человеческий глаз, в предрассветной мгле, словно волны ночного океана, дышала масса человеческой плоти.

В какой-то момент передо мной выросла фигура старшины: «А ну, не зевай, м… т…», – выругался он в мой адрес, что было несвойственно ему. Затем резким движением он выдернул штык из спины противника, распластавшегося возле меня на мёрзлой земле в неестественной позе.

Не успел я прийти в себя, как командир снова ринулся в скопище разъярённых людей.

Сделав несколько шагов вслед за ним, я вдруг заметил приклад карабина, летящий на мою голову. Не успев сообразить, что же делать, понял, он мне уже не опасен. Обидчик застыл, как в полукадре, затем плавно осел на землю вместе со своим оружием – ещё раз кто-то из моих товарищей помог мне…

Рассвет подступал нехотя, словно боялся увидеть весь ужас происходящего. Картина не для слабонервных зрителей, словно зарисовки из преисподней.

Повсюду распространился запах крови и рваной человеческой плоти. Съёжившийся от страха мозг подсказывал, что выбора нет и нужно убивать…

Взяв оружие наизготовку, я приготовился к встрече врага и вдруг заметил, что справа от меня на земле огромный фашист повалил молодого бойца на землю и, держа карабин руками за ствол и приклад, сдавил ему горло.

Солдатик тщетно пытался вырваться из мертвого капкана. По его движениям было понятно, что ещё немного, и он задохнётся.

Всем своим семидесятикилограммовым телом я налёг на приклад винтовки и воткнул штык агрессору между лопаток. Его руки мгновенно обмякли. Парень сразу же ожил. Отбросив карабин, он вывернулся из-под тяжёлого тела врага.

Боковым зрением мне было видно, что он не успел сделать и трёх шагов, как сзади ему на шею со свистом обрушилась сапёрная лопата. Ноги его подкосились, и он упал навзничь.

Меня бил озноб, руки дрожали, состояние было полуобморочное, но я понимал – нельзя расслабляться ни на секунду, на кону стоит жизнь, и не только моя.

С трудом вытащив штык из тела врага, я хотел было отомстить за мальчишку, как вдруг заметил слева от себя выпад коренастого немца со штыком в мою сторону.

Едва успев винтовкой отбить колющую атаку противника, опережающим ударом в грудь я отбросил оккупанта, нападавшего на меня. Снова помогла моя реакция. Но всё же он успел зацепить мне шею.

Последовала ещё одна схватка. С трудом удалось увернуться, и я опять удачно атаковал штыком…

Биение сердца участилось, воздуха стало не хватать, кончики пальцев онемели, будто в них воткнули дюжину иголок.

Одежда стала тяжелой и липла к телу. Однозначно – это кровь, она стекает с шеи по плечу. Скорее всего, у меня повреждена сонная артерия. Нужно попробовать хотя бы рукой зажать рану. Силы меня покидали вместе с уходящей кровью.

Мощный удар приклада обрушился на стальную каску, надетую на мою голову…

Тошнота подкатывала к горлу. Я летел в какую-то трубу, пытаясь определить своё местонахождение…

И вдруг ослепительная вспышка – яркий день, у дороги красивый белокаменный храм с золотыми куполами, увенчанными восьмиконечными православными крестами. Странно, но я вижу всё снаружи и внутри. У панихидного стола высокий статный священник со смоляной бородой и кадилом в руках служит панихиду, поминая всех воинов, на поле брани отдавших жизнь за други своя…

Вновь всё исчезло. Я ощутил сильную боль в висках, голова разламывалась. С трудом удалось открыть глаза, вокруг всё плыло. С большим усилием получилось приподняться на локте. В этот момент рядом со мной немецкий солдат атаковал нашего воина, который не успевал оборониться. Из последних сил я успел рукой перехватить вражеский сапог и сильно дёрнул за него. Фашист на мгновение потерял равновесие. Инициатива перешла к русскому воину, и он одержал победу…

Опять я в храме. Пахнет ладаном, на подсвечниках много зажжённых свечей. А вот и старшина. Я оглянулся, и предо мною предстала картина: со всего поля шли к нам солдаты, в зажатых ладонях они держали свои наперсные крестики. Их не было видно, но я знал, что они там, у них в кулаке.

«Со Святыми упокой», – продолжал батюшка…

С каждым его словом становилось как-то радостнее и теплее. Посмотрев на старшину, я заметил, что он начал излучать свечение. Одежды воинов, заполонивших прилегающее к храму поле, посветлели и стали чисто-белыми. Радость переполняла меня, хотелось всех обнимать и целовать…

Вдруг я увидел: словно гигантские хлопья снега, с неба к земле устремился сонм белокрылых воинов. Это были ангелы. Они подлетали парами к солдатам, брали их за руки и стремглав возносились на небеса.

Настала и наша очередь. Сначала в небо взмыл Дед, а следом и я в сопровождении посланников Божиих.

Сначала меня пронесли над полем, слегка припорошенным снегом, где ещё недавно состоялась эта кровавая сеча.

Сверху было видно, как огромные поляны между пролесками терновника были покрыты беспорядочно лежащими телами погибших людей, от которых под скупыми лучами зимнего солнышка исходил пар, собиравшийся в небольшое облачко.

У оврага я увидел своё тело. Оно лежало на левом боку. Правая рука держалась за сапог распростёртого на снегу фашиста, в груди у него так и остался торчать штык, примкнутый к стволу винтовки. Всё же ненадолго мне удалось продлить жизненный путь нашему бойцу, сработал принцип домино…

Тут же я увидел молодого человека, одетого как-то по-щегольски, несвойственно нашему времени. Он подошёл к моему телу и склонился возле него.

Что-то в нём мне показалось знакомым и даже родным. Хотелось приблизиться к нему, рассмотреть и даже обнять. В какое-то мгновение я осознал: это мой внук. Я уловил его мысли и знал все, что он намеревается сделать. Я ему закричал: «Внучок, это наша земля!» Но бесплотные посланники уносили меня вверх в небеса.

Земля постепенно начала удаляться и скоро превратилась в голубенький шарик.

Прощай, родная!!! Спасибо за жизнь!!!

II.

«Всем почившим Царствие небесное, а живым доброго здравия. Благодарю всех за совместную молитву», – священник развернулся и ушел в алтарь. Прихожане прикладывались к образам, висящим на стенах и лежащим на аналое, и неспешно покидали храм.

Михаил опомнился, когда в церкви уже не было людей, лишь старенькая женщина приводила в порядок подсвечники. В руках у него было несколько восковых свечей. Подойдя к иконе Николая Чудотворца, он приложился к ней, поставил свечи и помолился.

Молиться его научил дядя Коля, мамин брат, который всю жизнь проработал машинистом тепловоза локомотивного депо в Сергиевом Посаде, бывшем Загорске. В детстве Мишу дядя часто брал с собой в поездки. Мальчику нравилось забираться по лесенке с дядей в кабину тепловоза, где они доставали из балетки образок Николая Угодника, ставили его на приборную панель и молились.

Во время длинных, утомительных поездок Николай Михайлович много рассказывал мальчику о Спасителе, его Пречистой Матери и Божиих угодниках.

Ещё он рассказывал о своем отце и Мишином деде, в честь которого его и назвали. Дедушка геройски погиб где-то здесь, на Кубани.

Ворвавшись во взрослую жизнь, Михаил погряз в суете и служении Мамоне. Дорогие машины, квартиры, модные вещи – всё это задвинуло религию на задворки его сознания. Он познал мир компьютеров в совершенстве и даже сам занимался разработками программного обеспечения. В итоге известная канадская корпорация сделала ему предложение, от которого он не смог отказаться, и теперь он уедет из России навсегда.

Выйдя из храма, Михаил направился к своему внедорожнику. На улице было настоящее пекло. Он сел в машину, запустил двигатель, включил «климат-контроль». Прохладный поток из решёток панели устремился ему в ноги и грудь.

Он взглянул на трассу «М-4». Там по-прежнему была многокилометровая пробка. Достав из сумки-термоса прохладную бутылку «Пепси», отпив, он начал перебирать в памяти события последних нескольких часов.

Всё по порядку: он возвращается из служебной командировки на полуостров Крым, где в филиалах их банка ему пришлось устанавливать на все компьютеры дополнительную защиту от хакерских атак. Следуя назад, пришлось много времени провести в пробках, передвигаясь в час по чайной ложке. И ещё вдобавок ко всему пробил заднее колесо. Съехав на обочину и включив аварийку, Миша стал менять пробитое колесо на запасное.

Солнце припекало, от асфальта шел жар, как от раскалённой печи, вся одежда промокла от пота, нервы были на пределе. «Когда я уже уеду из этой страны? Тут даже дорог порядочных нет». Ну, ещё немного осталось подождать – все документы для выезда на ПМЖ в Канаду были готовы. Его туда пригласили программистом. Осталось завершить несколько формальностей – и аrrivederci. Ну, слава Богу, управился. Уложив колесо и домкрат на место, он захлопнул багажник. Взглянув на испачканные ладони, стал осматриваться по сторонам, ища, где помыть руки. Справа возвышался белокаменный храм. Туда он и пошел.

На территории комплекса располагалось здание школы, внутри которого находился санузел, где Михаил привёл себя в порядок и вышел во двор. Перед ним стояла церковь, возвращаться в машину не хотелось, было желание немного размяться. Поразмыслив, он подошел к двери храма и вошел внутрь.

В это время там совершалась панихида по воинам, погибшим в Великой Отечественной войне.

Перед глазами сразу возник портрет деда, висевший у бабушки Оли над кроватью. Взгляд у деда был задумчивый и серьёзный. Мише постоянно казалось, что он вопрошал:
«А ты готов умереть за Родину?»

При первой возможности внук отсканировал портрет легендарного прародителя и постоянно возил его с собой в машине, в кармашке солнцезащитного козырька.

Бывали моменты, когда ему в жизни приходилось делать сложный выбор и страшно было сделать решающий шаг. Вот тогда он брал чёрно-белую фотокарточку и, глядя в глаза деду, говорил: «А вот ты не побоялся бы, ты – герой!» И это помогало.

Екатерина Михайловна, мама Миши, будучи учителем русского языка и литературы, очень красочно описывала жизненный путь своего отца. И мальчик старался во всём быть похожим на него. С уверенностью можно было сказать, что дед для него был кумиром…

Находясь на панихиде, Михаил словно провалился в какой-то сон. Ему чудилось, что он видит страшное, кровавое месиво: люди убивали друг друга, душераздирающие крики наполняли его изнутри. Где-то на подсознании он понимал, что в этом адском сражении погибает его дед. Затем всё стихло, и он увидел воинов, возносящихся в небо в сопровождении ангелов.

В голове крутились слова из Второго Соборного послания святого Апостола Петра: «У Господа один день как тысяча лет и тысяча лет как один день».

Это явно указывает, что время – условная единица, и существует оно только здесь, на земле.

Искренняя молитва рушит временные пространства. Святым отцам по их смирению и вере открывалось будущее…

Его блуждающий разум вернулся в реальность. В машине было достаточно холодно. Солнце подкатывалось к закату.

И тут опять вспомнилось Евангелие от Матфея: «У вас же и волосы на голове все сочтены».

«Стало быть, я здесь не случайно». Поглядев вокруг, он снова подумал о дедушке.

Несомненно, где-то здесь его убили. Выйдя из машины и перепрыгнув придорожную канаву, Михаил пошёл по мягкой земле, подошел к небольшой ложбинке. И ему подумалось: «Наверняка, раньше здесь был глубокий овраг, у которого могло лежать тело моего деда Миши». И тут он услышал сзади себя: «Внучок, это наша земля». И кто-то тронул его за плечо. Повернувшись, он никого не увидел.

Достав из бокового кармана пиджака мешочек для просфор, он склонился к земле и положил в него пару горстей мягкой кубанской почвы.

«Отвезу в Сергиев Посад на могилку бабушке Оле». Она всю жизнь оплакивала своего «голубка», так она нежно называла деда. Всё скорбела, что он на Кубани погиб, а она в Подмосковье сляжет, где осталась после эвакуации.

Когда получила похоронку, сказала: «Всё, больше меня там никто не ждёт…»

Подойдя к джипу, Миша взглянул на дорогу. Пробка рассосалась, и по мягкому летнему асфальту весёлым потоком бежали машины. Запустив мотор своего автомобиля, он хотел было трогаться, как вдруг опять ясно услышал: «Это наша земля, внучок». По спине пробежал холодок: «К чему бы это?» Открыв перчаточный ящик, он вынул коробочку с мятными леденцами и положил один под язык, чтобы как-то взбодриться. Хотел было закрыть ящик, но вдруг заметил пакет документов для выезда в Канаду. Взяв бумаги в руки, стал их перебирать. И тут отвлёкся: что-то под ремнём безопасности давило ему в грудь. Запустив руку под пиджак, он вынул из кармана мешочек с землёй. Взглянув сначала на земельку, затем на выездные документы, промолвил: «Так вот в чём дело». Подняв голову, он увидел на солнцезащитном козырьке портрет деда, который будто ждал от него ответа. Слёзы потекли по щекам, в горле пересохло, в груди защемило. Михаил осознал всю тяжесть своего поступка. Дед поставил его перед выбором: в одной руке у него были документы на выезд из России, в другой – мешочек с землёй, омытой кровью деда Миши. Поцеловав землю, он аккуратно положил мешочек на приборную панель рядом с иконками, затем перервал документы и бросил их на пол. На душе стало спокойно. Прилив радости охватил его. Включив передачу, он тронулся в путь…

Владимир Анатольевич Малёванный, продюсер, режиссёр, писатель, Краснодарский край