Солнечный сентябрьский день 1943 года. Бабушка ведёт меня за руку на почту. Собирается туда вся деревня. С утра наш пожарник, Дмитрий Антонович Бугров, оповестил жителей: «Явиться всем в 12 часов дня в почтовое отделение на прослушивание важного правительственного сообщения!» Заведующая, тётя Лиза Иванова, подключает к телефону провод от репродуктора. Радиоприёмники в самом начале войны реквизированы и опломбированы. Их считанные единицы. Они хранятся у тёти Лизы на почте в специальном несгораемом шкафу. Во время войны иметь радиоприёмники в доме не разрешалось, а централизованной радиосети в деревнях, разумеется, не было.
И вот наступает торжественный момент. Откуда-то издалека, как с того света, сквозь потрескивания и шорохи доносится из металлического зева чёрной тарелки приглушённый басок Левитана. Все радостно вздыхают: «Чернигов освободили!».
Сообщение закончено. Тётя Лиза отключает провод репродуктора от телефонного аппарата, снимает трубку, крутит ручку телефона и сообщает в Семёновское, в райотдел НКВД, что сообщение прослушано, инцидентов не было.
У меня дома прибит к стене ящичек, от него тянется провод-верёвочка к разбитому наушнику. Это мой личный телефон. Я часто звоню в разные инстанции, узнаю о судьбе папы и успокаиваю маму, чтобы она зря не плакала: будто бы мне сообщили по телефону, что папа жив и скоро вернётся домой.
На стульях сидят взрослые и ведут разговор. Пришла бабушка Маня из соседней деревни Осиновик. Сетуют, что ни от кого из наших воинов нет никаких вестей. Бабушка вздыхает и говорит: «Пусть бы хоть калеками вернулись, лишь бы живыми!» Я не понимаю, что значит «калека». Слово это кажется мне смешным, похожим на «каляку». Мама часто говорит: «Юра, ну что ты тут у меня накалякал!» – начертил, накрутил вензелей на бумаге карандашом.
Вскоре появится в наших краях тяжело контуженый солдат из Исаковки. Фамилии его я не запомнил, но что такое «калека», пожалуй, впервые понял и почувствовал. Он идёт по тропинке около нашего дома в центр села. Идёт с каким-то странным напряжением, неестественно, не в такт, размахивает руками. И вдруг его кто-то тащит в сторону, влево, тащит с нарастающей силой. Он пытается сохранить равновесие, но это ему не удаётся. Он судорожно, вбок, клонится, семенит ногами, не удерживается и падает. Полежав несколько секунд, калека поднимается, раскачивается, как пьяный, сосредоточивается и, установившись, идёт вперёд. Но та же самая злая сила волочит его теперь вправо, и он снова падает в дорожную пыль…
Этот солдат умер, не прожив и года.
Так доходили до нас в эти грозные годы глухие отголоски войны. Фашисты до нас не долетали. Над головой было мирное небо. Но по вечерам устраивали светомаскировку, завешивали окна в комнате, где горела на столе пятилинейная лампа. И вот однажды под утро раздался над деревней самолётный гул. Тяжёлый бомбардировщик пронёсся на бреющем полёте над нашим селом, падая вниз, сбил кирпичную трубу в соседней деревне Иваново у тётки Анны Бугровой и ухнул в болотину за деревенской околицей.
Иван Владимирович Беляев с Федором Павловичем Адамовым, два старых человека, побежали туда с охотничьими ружьями наперевес. Но оказалось, что это не фашисты. В Кострому в начале войны была переведена из Ленинграда Военно-транспортная академия, а с 1943 года открыта авиаремонтная база. Очевидно, при ремонте самолёта была допущена какая-то ошибка. Лётчики сбились с курса, но, к счастью, не пострадали. К ним приехала ремонтная бригада, которая в течение месяца занималась восстановлением неполадок. Во время аварийной посадки в болото поломалось шасси. Самолёт с трудом вытянули трактором на ровное поле.
Приехала ремонтная бригада. Лётчики жили в избе у Адамовых, и я постоянно «гостил» у них. Они тепло меня привечали, снабжая драгоценными деталями от самолёта, которые я долго и бережно хранил в специальном ящике с ребячьими «драгоценностями». Лётчиков окружили вниманием наши молодые учительницы.
Вскоре пришлось с ними расстаться. Самолёт отремонтировали. Вся деревня собралась на ровное и длинное поле у Попова луга, которое сбегало под уклон к Ивановскому пруду. На верхнюю кромку этого поля трактор подтянул отремонтированный двухмоторный самолёт. Вероятно, это был ИЛ-4. Я стоял в толпе с бабушкой, когда мои добрые лётчики, махнув рукой на прощание, сели в его кабину. Вот закрутились пропеллеры, раздался нарастающий шум, который перешёл в неистовый вой. От самолёта полетели клочья травы, земляные кочки – и он помчался вдоль поля вниз, под уклон, стремительно набирая скорость. Перед Ивановским прудом самолёт оторвался от земли, взмыл в высоту, сделал разворот над полем, помахал нам крыльями и улетел. Что случилось потом с нашими лётчиками, остались они живыми или погибли в боях?.. Вестей от них в деревне никто не получал…
21 сентября ранним утром над полуразрушенным зданием Черниговского облисполкома взвился красный флаг. Москва отметила освобождение города двенадцатью артиллерийскими залпами. Это знаменательное событие совпало с большим православным праздником Рождества Пресвятой Богородицы.
Выписка из приказа Верховного Главнокомандующего № 20 от 21 сентября 1943 г.: «Сегодня, 21 сентября, в 21 час, столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует нашим доблестным войскам, успешно форсировавшим реку Десна и освободившим город Чернигов, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий.
Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины! Смерть фашистским захватчикам!»
