«Рузвельт являлся для союзников скрепляющим началом. Без него, без его железной руки в бархатной перчатке отношения между союзниками стали быстро разрушаться» (Сьюзен Батлер)
«Бомбы, сброшенные на Японию, были направлены не против Японии, а против Советского Союза» (В.М. Молотов)
Шесть последних месяцев Второй Мировой – период от завершения Ялтинской конференции (февраль 1945) до подписания акта капитуляции Японии (2 сентября 1945) – заслуживают того, чтобы к ним присмотреться пристальнее. Потому что за этот короткий срок произошло резкое изменение отношений в стане победителей, до последнего именуемых «Большой тройкой», - разворот на 180 градусов: от союзничества и дружбы с Советским Союзом до вражды с ним, что привело к разделению мира на два противоборствующих лагеря и затяжной «холодной войне». Войне, целью которой была мировая гегемония США; войне, которая началась фактически вовсе не со знаменитой речи Черчилля в Фултоне (февраль 1946 года), а после гибели «президента-мечтателя» Франклина Рузвельта, за месяц до разгрома фашистской Германии.
Эйфория Сталина от победы над нацизмом длилась недолго, потому что бывшие союзники по антигитлеровской коалиции не желали видеть Советский Союз в роли триумфатора и признавать его сугубые заслуги в выигрыше во Второй мировой войне. Соответственно и «призов» Стране Советов решили уступить минимум и поскорее «поставить на место» последнюю. Поэтому и демонстрировало всячески правительство США с начала лета 1945 года «отсутствие заинтересованности в развитии связи с русскими», а закончить Вторую мировую войну американцы предпочли (в назидание русским) атомным «дуплетом» - варварской бомбардировкой мирных городов Хиросимы и Нагасаки.
Итак, надежды советского вождя на благородство союзников и продолжение курса Рузвельта не оправдались: сразу после похорон президента политика США в отношении России стала меняться с «мягкой» на «жёсткую» и подчёркнуто холодную. По этому поводу Жак Пауэлс написал: «Как и Черчилль, Трумэн счёл «палку» жёсткой линии против Сталина гораздо более перспективной, чем «пряник» мягкой линии». Ведь по сравнению с тонкой и зачастую непросто осуществимой политикой мягкой линии Рузвельта, политика жёсткой линии Трумэна, «то есть политика всесильной «палки», которой обещала стать ядерная бомба, казалась простой, эффективной и поэтому чрезвычайно привлекательной». Из войны Америка вышла победительницей и была на тот момент, действительно, «единственной сверхдержавой». К тому же, как пишет историк Йост Дюлффер: «Существуют свидетельства, что Трумэн считал монополию на атомную бомбу своего рода карт-бланшем для реализации идей Соединённых Штатов о новом мировом порядке». Монополия на атомную бомбу должна была позволить Америке навязать свою волю СССР. Но тут англо-американцы просчитались: «дядюшку Джо» не так-то просто оказалось устрашить, тем паче сломить его волю… но обо всём по порядку.
На следующий день после смерти Рузвельта Сталин встретился с послом Америки А. Гарриманом, был объявлен траур в СССР, а в газете «Правда» опубликовали отрывок из речи Франклина Делано Рузвельта к дню рождения Джефферсона, в том числе его призыв к окончанию войны. «Работа, мои друзья, – это мир. Больше, чем конец этой войны, - конец всех войн. Да, конец, полное прекращение этого непрактичного, нереалистичного урегулирования разногласий между правительствами посредством массового убийства народов».
Маршал Сталин, выражая своё соболезнование новому президенту Америки Трумэну по поводу смерти Рузвельта, надеялся на то, что сотрудничество военных лет будет продолжено и в будущем, что отношения между союзниками не ухудшатся. Ведь в принципе, ожидания главного организатора Победы не были какими-то завышенными или обидными для союзников. Он готов был идти и на разумные уступки и на компромиссы. Чего же он хотел? «Хотя главной целью Сталина было создать в Восточной Европе дружественные ему режимы, он также хотел создать геоидеологическую защитную зону вдоль границы СССР, чтобы обеспечить территориальную безопасность страны за счёт поддержания по соседству дружественного политического пространства. Это политическое пространство определялось с политической точки зрения как ''новая демократия''» (Дж.Робертс «Иосиф Сталин»). Вполне разумно!
Ещё в марте 1945 года объяснил советский вождь полякам, что установившаяся у них демократия (как и в Югославии, и в Чехословакии) – «это демократия, которая приближает Вас к социализму без необходимости установления диктатуры пролетариата и советского строя». К тому же сказал он, но уже обращаясь к Тито, что «социализм сегодня возможен даже в условиях английской монархии. Революция теперь не должна происходить повсюду».
Сталин хотел сохранить «большой альянс» с Великобританией и США в долгосрочной перспективе, чтобы продолжить сотрудничество, в том числе и с целью сдерживания возможной угрозы со стороны Германии. «Однако Сталин, - считает Дж. Робертс, - допустил ошибку, спроецировав свои собственные расчёты и рассуждения на других. После войны его партнёры по «большому альянсу» постепенно всё больше начали рассматривать Германию как союзника (и Японию – авт.) в борьбе против коммунизма, а не как потенциальную угрозу, против которой нужно было по-прежнему объединяться с Советским Союзом». Тем более что вскоре у американцев должна была появиться «бомба невиданной силы». Поэтому и учредительная конференция ООН прошла не так, как задумывал Рузвельт. Потому что на смену Рузвельту пришли люди с иным настроением по отношению к Советскому Союзу, поэтому было и много споров и дискуссий, а подписание устава чуть было не сорвалось. Ну а Молотов получил вовсе не тот приём, на который рассчитывал, отправившись 17 апреля в Сан-Франциско…
После смерти Рузвельта в руководстве Америки обнажились разногласия по отношению к СССР. Вот что по этому поводу написала историк С. Батлер в книге «Сталин и Рузвельт»: «Маршалл поддержал Стимсона «продолжить практику строительства отношений на дружественной основе», однако остальные (Форрестол, Дин, Гарриман и Лихи) были другого мнения и выступали за занятие жёсткой позиции. Лихи, который просветил Трумэна о том, как бесцеремонно нарушил Сталин свои обязательства, данные на Ялтинской конференции, высказал мысль, которая явилась консенсусом мнений как Форрестола, Дина, Гарримана и его собственного, так и мнения Маршалла и Стеттинуса: Трумэн должен продемонстрировать в отношении Молотова ‘’сильную американскую позицию’’». Что и случилось: привстрече Трумэна с Молотовым в Белом Доме в 20-х числах апреля 1945 года президент разговаривал жёстко. «По его воспоминаниям, Молотов сказал: ‘’Со мной никогда в жизни не разговаривали подобным образом’’, - в ответ на что Трумэн заявил: ’’Выполняйте соглашения, и с вами не будут разговаривать подобным образом’’» (C. Батлер). Наш посол в США, А. Громыко, также отметил: «Почти сразу же после этого в советско-американских отношениях появилась серьёзная напряжённость».
А подпитывалась эта «напряжённость» вот чем. «25 апреля 1945 года Трумэн был проинформирован о секретном Манхэттенском проекте, или S-1, как на кодовом языке именовался проект атомной бомбы. Американские учёные работали над этим мощным новым оружием в течение многих лет; оно было почти готово, вскоре должно было пройти испытание, а после этого будет готовым для использования. Атомная бомба сыграла чрезвычайно важную роль в процессе принятия новой американской политики весной 1945 года в Европе, а также на Дальнем Востоке. Трумэн и его советники были околдованы тем, что известный американский историк Уильям Эпплмэн Уильямс окрестил «видением собственного всемогущества». Они были абсолютно убеждены, что атомная бомба поможет им навязать свою волю Советскому Союзу. Атомная бомба была ‘’молотком'', как заявил сам Трумэн, которым они будут махать над головой ‘’этих парней в Кремле‘’» (Жак Пауэлс «США во Второй мировой войне»).
Как мы уже отметили, «Трумэн считал монополию на атомную бомбу своего рода карт-бланшем для реализации идей Соединённых Штатов о новом мировом порядке». Но на пути осуществления этих гегемонистских планов США стоял СССР, который, несмотря на тяжёлые потери во Второй мировой войне, вышел из неё победителем, обладая сильнейшей армией и промышленностью, сумевшей обеспечить боеспособность этой армии. Кроме того, как написал Ю. Емельянов в книге «Сталин»: «Советский пример общественной организации оказывал воздействие на мышление людей в мире за пределами СССР, вдохновлял борцов за национальное и социальное освобождение в различных регионах земного шара. Поэтому задачей США стало добиться устранения СССР как главного препятствия на пути к мировому господству». И в выполнении этой задачи Трумэн в дальнейшем отлично поладил с Черчиллем, который являлся давним и убеждённым противником Страны Советов (хотя изначально у них были определённые разногласия). Так, 11 мая, когда Германия сдавалась, Трумэн приказал немедленно прекратить поставки по ленд-лизу. Сталин и Молотов были ошеломлены столь недружественным шагом и выразили официальный протест. (Чуть позже Трумэн одумался и отменил своё указание.)
«Следующий антисоветский шаг, – пишет С. Батлер, - был предпринят уже Черчиллем. 12 мая, ровно через месяц после смерти Рузвельта, Черчилль направил президенту телеграмму, в которой в первый раз прозвучал термин «железный занавес». (…) По словам Монтгомери, на совещании 14 мая премьер-министр разнервничался в отношении русских и дал ему указание сохранить оружие одного миллиона сдавшихся немецких солдат на тот случай, если нам «придётся воевать с русским с помощью немцев». Три недели спустя Черчилль выразил ту же мысль в телеграмме Трумэну: он утверждал, что Западная Европа находилась в опасности и что какой-либо вывод американских войск из Германии будет означать «установление советской власти в сердце Западной Европы»». Антисоветская истерия Черчилля была обусловлена тем, что уже к 22 мая Объединённым штабом планирования военного кабинета в глубочайшем секрете был разработан, по его заданию, план «Немыслимое». Этот план (существование которого англичане отрицали вплоть до 1998 года) предполагал объявление войны Советскому Союзу 1 июля 1945 года. С одной стороны - Британия и США, с другой стороны – СССР. Согласно плану, Британия и США должны были опираться на польские войска, на немецкую рабочую силу и сохранившийся германский промышленный потенциал. По сути, это стало бы началом Третьей мировой войны при ещё незавершённой Второй.
Против осуществления Черчиллевского плана «Немыслимое» сработала тогда два фактора: перегруппировка Жуковым советских войск в Европе и недоверие Трумэна британскому «старому лису» (судя по всему, Трумэн хотел быть ведущим, но не ведомым). По поводу второго фактора Сьюзен Батлер в книге «Сталин и Рузвельт» написала следующее: «Трумэн (следует отдать ему должное) остерегался Черчилля ничуть не меньше Сталина. Как он позже скажет Дику Ачесону, его первое впечатление о двух своих союзниках после того, как он стал президентом, было следующим: они оба были алчными, бесконтрольными руководителями, которым нельзя было доверять. Черчилль готов был завладеть всем, что только можно было получить для Великобритании. Трумэн писал Ачесону: ''Великобритания хотела лишь контролировать Восточное Средиземноморье, удерживать в своих руках Индию, нефть в Персии, Суэцкий канал и всё остальное, что находилось в свободном плавании''. Сталин был в его глазах ещё хуже, поскольку стремился стать ещё одним Гитлером: ''У России не было никакого плана, кроме как взять себе свободный кусок Европы, уничтожить как можно больше немцев и одурачить западных союзников''. Разница между этими двумя руководителями, по заключению Трумэна, заключалась не в их методах, а их добыче».
25 мая 1945 года бывший помощник президента Рузвельта Гарри Гопкинс прибыл в Москву, где был принят Сталиным. Это было сигналом Трумэну, показывающим, «насколько раним был Сталин в тот момент и с какой надеждой он рассчитывал на хорошие отношения с США». Сталин делал одну уступку за другой, но новый президент Америки «был слишком сильно антисоветски настроен», а его Правительство после победы над Гитлером демонстрировало отсутствие заинтересованности в развитии связей с русскими. Трумэн сделал ставку на атомную бомбу.
Монополия на атомную бомбу должна была, по мнению Трумэна, позволить Америке навязать свою волю СССР. И хотя в мае 1945 года, на момент капитуляции Германии, бомба ещё не была готова, Трумэн знал, что ждать придётся недолго. Поэтому он дал своё согласие на встречу «Большой тройки» на высшем уровне в Берлин, но не раньше, чем летом. (По его расчётам бомба к этому времени должна была стать готовой.) На Потсдамской конференции, проходившей с 17 июля по 2 августа 1945 года, Гарри Трумэн получил долгожданное сообщение о том, что атомная бомба была успешно испытана 16 июля в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Тогда же он решил сделать свой ход…
Вернёмся немного назад. «В Ялте Рузвельт лишь упомянул Черчиллю, что он хотел бы посвятить Сталина в эту тайну, но он пока ещё не успел убедить Черчилля в необходимости этого. Ядерные исследования были сложной темой, обсуждение которой могло подождать. Сталин не знал об этом, но даже если он и мог отметить молчание Рузвельта по этому вопросу, он также знал, что Рузвельт, скорее всего, планировал проинформировать его после первого успешного испытания, но смерть лишила его этой возможности» (С. Батлер). А что по этому поводу думали последователи Рузвельта? «Генерал Маршалл, по существу, высказал крайнюю точку зрения, заявив, что было бы хорошо пригласить советских учёных на испытания ядерного оружия на полигоне Аламогордо. (…) В начале июля Стимсон и Трумэн, учитывая предстоящую Потсдамскую конференцию, вновь вернулись к щекотливому вопросу о том, как Трумэн может сказать Сталину о работе США над атомной бомбой. Согласно дневниковым записям Стимсона, они остановились на следующем диалоге, который был весьма схож с подходом, выработанным Стимсоном и Рузвельтом в марте. '’Мы занимались этим делом и работали как одержимые, и мы знали, что он тоже занимался этим делом и работал как одержимый. Мы были близки к цели и намеревались применить это против нашего врага, Японии. Если бы результат был удовлетворительным, тогда мы бы предложили обсудить это в последующем со Сталиным с тем, чтобы, обладая этим, сделать планету мирной и безопасной и не допустить уничтожения цивилизации. Если бы он стал добиваться деталей и фактов, Трумэн просто сказал бы ему, что мы ещё не были готовы предоставить их''» (С. Батлер). Но всё пошло по-другому (как нам видится, с подачи Б. Баруха).
Итак, через семь дней после испытания бомбы Трумэн (настроенный весьма агрессивно) встретился со Сталиным в Потсдаме и сообщил последнему, что у США есть атомная бомба. «Однако, вместо государственного подхода, который был выработан им и Стимсоном на основе рекомендаций учёных и правительственных лиц после тщательного обсуждения, Трумэн просто похвастался. Не было никакого упоминания о сотрудничестве, не было предложения сделать планету мирной и безопасной, не было упоминания о предложении делиться информацией в обмен на урегулирование польской, румынской, югославской и маньчжурской проблем» (С. Батлер). Вечером 24 июля в один из перерывов на конференции Трумэн просто подошёл к Сталину и сообщил ему, что Соединённые Штаты разработали новое оружие, новую бомбу, более разрушительную, чем любая другая известная бомба. Также президент сообщил, что Америка вскоре планирует её использовать, если Япония не сдастся. Сталин бесстрастно выслушал то, что перевёл Владимир Павлов, и вежливо ответил, что рад был услышать об этом и надеется, что Америка «успешно использует её против японцев». Кстати, уже 3 августа Трумэн дал распоряжение готовиться бомбить Японию. К этому времени он, благодаря атомной бомбе, уверился в том, что сам справится с Дальним Востоком, то есть, без участия «нежелательных советских гостей». (Хотя изначально Вашингтон рассчитывал на советское нападение на Японию в середине августа, в чём его неоднократно уверил Сталин)
Спустя четыре года Трумэн записал в своём дневнике, как он встретился со Сталиным в Потсдаме и вновь обдумывал использование первой атомной бомбы, ставя при этом Сталина в один ряд с Гитлером: «Безусловно, для мира очень хорошо, что клика Гитлера или Сталина не создала этой атомной бомбы…»
***
Трумэн пытался запугать Сталина, чтобы сделать более «сговорчивым». Но безуспешно. Как написал Жак Пауэлс: «Сталин, однако, не проявил обнадеживающей готовности капитулировать, даже когда Трумэн попытался его запугать, прошептав ему на ухо, что Америка приобрела невероятно мощное новое оружие. Советский Сфинкс, которому конечно, уже сообщили о Манхэттенском проекте его разведчики, ответил ему ледяным молчанием. Трумэн сделал вывод, что только реальная демонстрация атомной бомбы сможет убедить Советы в необходимости уступить ему дорогу. В результате этого в Потсдаме не было достигнуто общее согласие по важным вопросам». На тактику «ядерного шантажа» Сталин поспешил ответить, резко ускорив осуществление собственной программы Советского Союза по разработке атомной бомбы.
Напомним, что уже в Тегеране в 1943 году Сталин обещал Америке объявить войну Японии в течение трёх месяцев после капитуляции Германии. Он подтвердил свою решимость и 17 июля 1945 года в Потсдаме, когда Вашингтон ещё рассчитывал на советское участие в разгроме Японии. Но вскоре Трумэн решил обойтись без Советского Союза, надеясь на эффект от удара атомных бомб. Президент Америки полагал, что бомба заставит Токио сдаться, прежде чем СССР ввяжется в войну в Азии. «В этом случае не было необходимости, чтобы Москва имела какой-то голос при принятии решений о послевоенной Японии по поводу территорий, которые были заняты Японией (например, Кореи и Маньчжурии), и о Дальнем Востоке, и Тихоокеанском регионе в целом. Соединённые Штаты стали бы пользоваться полной гегемонией в этой части мира, что, можно сказать, было истинной, хотя и невысказанной целью их войны с Японией» (Жак Пауэлс). Кстати сказать, ядерный взрыв в Японии был призван также служить новым устрашающим сигналом для Кремля, «сигналом, по сравнению с которым горящий Дрезден будет выглядеть, как простое дружеское подмигивание».
Но у Сталина по поводу Дальнего Востока были свои планы, отказываться от которых он не собирался, несмотря ни на какие «подмигивания» англо-американцев. Поэтому в апреле 1945 года СССР не стал продлевать пакт о нейтралитете с Японией, а после Потсдамской конференции глава Советского Союза всё внимание сосредоточил на последней кампании Второй Мировой: удару по японским войскам в августе 1945 года. Это было нужно, чтобы лишить Японию возможности возрождения как военной и промышленной державы, что представляло бы угрозу для России в дальнейшем. Кроме того, участие Советского Союза в военных действиях против Японии могло обеспечить решительное поражение последней, укрепить отношения Сталина с западными союзниками и подготовить почву для участия СССР в подписании дальневосточного мирного соглашения. Разумеется, и территориальные претензии играли не последнюю роль. Вот что об этом написал Дж. Робертс в книге «Иосиф Сталин»: «Если не принимать во внимание юридические тонкости, вернуть Курилы для Сталина было важно стратегически, поскольку они давали СССР выход в Охотское море и закрывали доступ к Владивостоку из Тихого океана. Как сказал Сталин китайскому послу в июле 1945 года, ''если бы Курильские острова были советским, а Формоза и другие территории возвращены Китаю, мы бы всегда могли держать Японию в окружении с востока, юга и запада''. Возможно также, что Курилы были для Сталина на Дальнем Востоке тем же, чем Кёнигсберг в Германии – всего лишь ''куском'' Японской территории, которую он хотел получить в качестве частичной компенсации за кровь, пролитую советскими солдатами в войне на Дальнем Востоке».
Сталина не устраивала Потсдамская декларация от 26 июля 1945 года, подписанная Великобританией, США и Китаем без его ведома и без учёта поправок советской стороны, в которой требовалось от Японии подписать «безоговорочную капитуляцию» или столкнуться с перспективой «неизбежного и окончательного уничтожения». Сталин подготовил альтернативную версию Потсдамской декларации и хотел, чтобы её подписали он сам и его «союзники». 28 июля Япония ответила отказом на Потсдамский ультиматум. Тогда советский вождь попросил у Трумэна официального предложения вступить в войну с японцами, но даже получив отказ, представил всё же вступление СССР в войну как «реакцию на просьбу союзников о помощи».
Вернувшись 3 августа в Москву с конференции, Иосиф Виссарионович получил доклад от маршала Василевского, в котором говорилось, что войска дальневосточных фронтов будут готовы к боевым действиям 5 августа. Василевский предлагал начать атаку не позже 9-10 августа. Сталин и Антонов направили Василевскому директиву, в которой приказывали начать наступление 8/9 августа. Соглашения Китая не спрашивали. «Есть версия, что решающим фактором, подтолкнувшим Сталина к действиям, стала атомная бомбардировка Хиросимы 6 августа и опасение, что Япония сдастся ещё до того, как СССР вступит в войну и получит за это желанное вознаграждение – Манчжурию, Южный Сахалин и Курилы» (Дж. Робертс). Как бы там ни было, но Россия объявила войну Японии 8 августа, а 9 августа советские войска уже осуществляли стремительное наступление.
***
Американцы думали, что ядерная бомба заставит Токио безоговорочно капитулировать, позволит удержать СССР от захвата Дальнего Востока и запугать советских лидеров так, что Вашингтон сможет навязать свою волю Кремлю в отношении европейских дел. «Ради этого Хиросима и Нагасаки были стёрты с лица земли». Но не всё пошло так, как задумали очередные претенденты на мировое господство. К примеру, ядерное уничтожение Хиросимы произошло слишком поздно, чтобы отвратить Советы от вступления в войну против Японии. «Это нарушило задуманный Трумэном сценарий, по крайней мере частично». Он был далеко не в восторге от того, что Сталин сдержал своё слово, и теперь стремился поскорее закончить войну, чтобы «ограничить ущерб, нанесённый вмешательством СССР». А так как Токио не спешил капитулировать, уже на следующий день после вступления СССР в войну против Японии (9 августа 1945 года) американцы сбросили вторую бомбу – теперь на город Нагасаки.
Узнав 6 августа 1945 года, что первая атомная бомба - «Малыш» - была сброшена на Хиросиму, Сталин, по утверждению его дочери, ‘’заболел’’. Тогда он сказал своим помощникам, что эта бомба «потрясла весь мир… баланс был нарушен». Но Сталин продолжал осуществлять задуманное. Как мы уже сказали, в ночь на 9 августа советская армия численностью один миллион человек перешла границу Восточной Манчжурии, а через несколько часов вторая бомба – «Толстяк» - уничтожила Нагасаки. «Сам выбор времени, когда она была сброшена, свидетельствовал о целенаправленной попытке лишить вступление Советского Союза в войну какого-либо смысла, принизив его военную мощь, продемонстрировав, своё превосходство, - короче говоря, это было воспринято как предостережение, как следует себя вести», - справедливо считает историк С. Батлер. Сталин понял «намёк» и быстро оценил потенциальное значение нового оружия в долгосрочной перспективе. Но остался при своём мнении, которое изложил чуть позже в разговоре с руководителем польской коммунистической партии Гомулкой: «Не атомная бомба, а армии решают исход войны». «Это мнение Сталина поддерживают большинство историков; в настоящее время исследователи сходятся в том, что Японию заставили капитулировать не только атомные бомбы. Не менее (а может быть, и более) сильным потрясением для неё стало вступление в войну советских войск» (Дж. Робертс).
Сразу после бомбёжки Хиросимы, во время которой погибло 240 тысяч человек, а ещё 163 тысячи пострадали, по американскому радио передали выступление президента Гарри Трумэна, текст которого написал У. Лоуренс ещё 15 мая. В нём говорилось, что «мы применили против Япониисамое разрушительное оружие в истории, бомбу настолько мощную, что взрыв её эквивалентен взрыву 20 тысяч тонн тротила… Это атомная бомба… Она на несколько месяцев, а может быть и лет, сократит продолжительность войны. Она спасёт драгоценную жизнь многим американцам». Это, конечно, было лукавое заявление.
Вот важное утверждение писателя Гора Видал: «Широко распространено мнение, будто эти бомбы были сброшены ради спасения жизней американцев. Это неверно. Бомбы были сброшены для того, чтобы запугать нашего нового врага Сталина. Наши ведущие военачальники времён Второй мировой войны, в том числе Дуайт Эйзенхауэр, Честер Нимиц и даже Кертис Лимэй… все до единого не одобрили применение атомных бомб против разгромленного врага, идущего к капитуляции».
Ведь уже 9 августа премьер-министр Японии Судзуки заявил следующее: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным продолжение войны». «И всё же Трумэн не исключал вероятности применения против Японии ещё одной, только что приготовленной атомной бомбы. 12-13 августа её собирались доставить на Тиниан и сбросить на Японию 17 или 18 августа. Однако 15 августа в своём обращении к японскому народу по радио император сообщил: ''Мы отдали приказ нашему правительству связаться с правительствами Соединённых Штатов, Великобритании, Китая и Советского Союза, чтобы сообщить о том, что империя принимает условия совместной Декларации’’» (Ю. Емельянов «Сталин»).
2 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» министр иностранных дел Японии Мамору Сигемицу и начальник генерального штаба Японии Есидзиро Умэдзу подписали акт о безоговорочной капитуляции их страны. От имени всех союзных держав акт подписал Дуглас Макартур. В тот же день Сталин обратился к советскому народу, сообщив о подписании Японией безоговорочной капитуляции. Это означает, подчеркнул он, что наступил конец Второй мировой войне. «Теперь мы можем сказать, что условия, необходимые для мира во всём мире уже завоёваны… Наступил долгожданный мир для народов всего мира».
Но так думали отнюдь не все победители «германского и японского фашизмов», начиная с Америки. Американским правящим кругам казалось, что именно тогда созданы были все условия для реализации их стремлений к мировому господству (при отошедшей на второй план Англии). И они говорили об этом открыто. «Крупнейший банкир и делец, советник всех президентов США, начиная от Вудро Вильсона до Дуайта Эйзенхауэра (исключая лишь Кальвина Кулиджа), Бернард Барух заявлял: '’Благодаря могуществу своих вооружённых сил, своему превосходству в области экономики, своим ресурсам и моральной силе, вытекающей из американского образа жизни, Америка в состоянии утвердить своё руководство над миром'’» (Ю. Емельянов).
Однако на пути реализации гегемонистских планов США оказался вышедший победителем из Второй мировой войны Советский Союз. Поэтому основной задачей США стало добиться устранениясвоего недавнего партнёра - СССР как главного препятствия на их пути к заветной цели. Не случайно ядерный физик Юлий Харитон, выражая общероссийское мнение, написал, что две атомные бомбы были сброшены на Японию «в качестве атомного шантажа против СССР, как угроза развязывания новой, ещё более страшной и разрушительной войны». Войны, планы которой вынашивались всё в тех же правящих кругах США при президенте Трумэне. Так, 9 октября 1945 года комитет начальников штабов США подготовил секретную директиву 1518 «Стратегическая концепция и план использования вооружённых сил США», которая исходила из подготовки нанесения Америкой превентивного атомного удара по СССР. По мере быстрого накопления атомного оружия в США 14 декабря 1945 года была подготовлена директива № 432/d комитета начальников штабов, в приложении к которой были указаны 20 основных промышленных центров СССР и трасса Транссибирской магистрали в качестве объектов атомной бомбардировки.
А что же Сталин? С советской точки зрения так называемая «атомная дипломатия» господина Трумэна была ничем иным, как ядерным шантажом. Ответить тем же Советский Союз на тот момент не мог, поэтому товарищ Сталин придумал «асимметричный ответ» на брошенный вызов. Хотя первоначально Иосиф Виссарионович действовал сдержанно, но впоследствии отказался подчиняться этому «шантажу», так что «Трумэн так и не смог пожать плоды своей ядерной политики». В чём же заключался ответ Советов? Жак Р. Пауэлс в книге «США во Второй мировой войне» по этому поводу написал следующее: «Во-первых, советский лидер вскоре узнал, что уступки в Восточной Европе лишь приведут к эскалации американских требований… Во-вторых, после того как у советских стратегов было время осмыслить уроки Хиросимы и Нагасаки, они, как и некоторые западные военные аналитики, отказались поверить, что война может быть выиграна исключительно в воздухе, даже с помощью атомной бомбы. Сталин и его генералы пришли к выводу, что лучшая защита против ядерной угрозы состоит в том, чтобы Красная Армия находилась как можно ближе к американским силам на освобождённых и (или) оккупированных территориях Восточной и Центральной Европы…» Что и было сделано.
Именно в это время, то есть в конце 1945 года, «железный занавес» опустился между Штеттином на Балтийском море и Триестом на Адриатическом море. А необъявленная «холодная война», как считают некоторые историки, относимые к «ревизионистам» (и я их в этом поддерживаю), началась чуть раньше: в августе того же года с ядерных ударов по Японии. Но впервые заявил об этом всему миру Уинстон Черчилль только 5 марта 1946 года в своём выступлении в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури). Естественно, что содержание этой речи отставной премьер-министр согласовал с руководством Великобритании и США. В своём спиче господин Черчилль, кроме объявления об опустившемся над Европой и разделившем её «железном занавесе», предложил пересмотреть результаты Второй мировой войны и решения по странам Центральной и Юго-Восточной Европы, принятые в Тегеране, Ялте и Потсдаме.
«14 марта 1946 года в «Правде» был опубликован ответ Председателя Совета Министров И.В. Сталина ’’одному из корреспондентов'' этой газеты, посвященный выступлению Черчилля. Сталин расценил речь в Фултоне как ''опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество… По сути, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно и тогда всё будет в порядке, - в противном случае неизбежна война''. Сталин решительно отметал требования Черчилля о ревизии Ялтинской системы» (Ю. Емельянов «Сталин»).
С этого момента началась эскалация «холодной войны», сопровождаемая «гнусной антисоветской кампанией»…
Александр Огородников, публицист, член Союза писателей России
