В 2017 году исполнилось 30 лет с выхода в свет первой книги стихов Николая Александровича Зиновьева - известного русского поэта, члена Союза писателей России, лауреата Международного конкурса газеты «Литературная Россия» и Большой литературной премии России.
Николай Александрович является продолжателем традиций поэтов, с любовью и болью писавших о России. Валентин Распутин как-то сказал: «Талант Зиновьева немногословен в стихе и чёток в выражении мысли, он строки… вырубает настолько мощной и ударной, неожиданной мыслью, - мыслью точной и яркой, что это производит сильное, если не оглушающее впечатление…».
24 октября текущего года Николаю Александровичу Зиновьеву была вручена Международная Бунинская премия по литературе, цель которой – возрождение лучших традиций отечественной литературы. Почетной награды поэт удостоен за книгу стихов «Дождаться Воскресения».
Уже на следующий день после вручения Бунинской премии Николай Александрович посетил древний город Тихвин. В тихвинской библиотеке имени Н.А. Тэффи состоялся авторский вечер поэта.
Коллектив «Русской народной линии» поздравляет Николая Александровича с вручением престижной литературной награды и благодарит за предоставленные записи своих ответов на вопросы, которые читатели задавали ему как на вечере, так и в течение пребывания в Тихвине.
Николай Александрович, у Вас есть такое горькое двустишие: «Раньше тайно мы верили в Бога, нынче тайно не верим в Него». Раньше – это в Советское время, до 1988 г. Нынче – это сейчас. Действительно, есть такое парадоксальное явление: Гонимая, «отжатая» и «отфильтрованная» Церковь в СССР молчаливо влияла на нравственное состояние общества, отношения в семье, да и не только в семье. Нельзя сказать, что сейчас этого нет. Но рост внешних проявлений религии в жизни общества несоизмерим с ростом (ростом ли?) внутреннего влияния Православия. Что же нам делать с «тайно неверующими»?
Я не священнослужитель, не иерарх, поэтому отвечу за себя. Современный человек благодаря информационному буму ощущает себя постоянно чем-то наполненным, а в осмысленности этого наполнения он уступает простому крестьянину прошлого или позапрошлого века. Я считаю, что поэзия может открыть человеку какие-то не то, что тайные, скорее, тихие пути к Богу – от сердца к сердцу, от души к душе. Я доверяю духовному опыту великих русских поэтов. Когда М.Ю. Лермонтов пишет «И в небесах я вижу Бога», я верю, что он, во всяком случае, в тот момент, был близок к Нему. Откуда же могло взяться так замечательно выраженное в этом стихотворении благоговение перед красотой Божьего мира?
Поэзия не конкурент не только богословию, но и философии, и художественной прозе. У неё свои задачи. В военном деле существует тактика нанесения точечных ударов. Я считаю, нанесение таких ударов по болячкам души – удел настоящей поэзии. В этом смысле я воспринимаю фразу А.С.
Пушкина «Поэзия должна быть глуповата». Думаю, что от поэтов не требуется ни логического анализа, ни эпического осмысления. Обязательное условие поэзии – сострадание. В этом смысле, все поэты – душевнобольные, т.е., люди с больной душой. Душа ведь «лишь болью выдаёт себя». А поэт, в результате, бывает непонятным и даже неудобным человеком для окружающих.
Есть ли какие-то критерии, по которым можно настоящую поэзию отличить от опытов графомана?
Поэзия – не только содержание, и даже не только рифмы. Искусство поэзии, мне кажется, близко к музыкальному. Что ещё должно быть в подлинных стихах? «Чтоб была в них неумелость – та, что превыше мастерства». По субъективному опыту могу сказать, что лучшие стихи рождаются в душе как бы помимо твоей воли. Помню, лет тридцать назад зимой я приехал к бабушке. На улице было холодно, я подбросил в печку дровишек, и, поскольку хата не спешила нагреваться, сел писать, прислонившись к печке спиной:
А свои голубые глаза
Потерял я в двенадцатом веке,
При внезапном степняцком набеге
Они с кровью скатились с лица…
Окончил писать, и чувствую: жарковато что-то спине. Смотрю, свитер на мне дымится, и очень серьёзно, прогорел почти. Как будто диктовал мне кто-то, а я не мог оторваться от этого диктанта.
Расскажите о своем детстве, каким был мальчик Коля Зиновьев?
Мальчик Коля был полной противоположностью мне нынешнему – чистый душой как ангел. Этим ностальгическим чувством пронизаны многие мои стихи. Думаю, что каждый взрослый человек может о себе так сказать. Для поэта важны не данные биографии, а внутренний мир, выраженный в стихах.
Родился я в 1960 году, в Вербное воскресенье. Со стороны мамы дед и прадед мои - казаки, а со стороны отца - крестьяне Курской губернии, переселившиеся на Кубань. В школе учиться нравилось, все давалось легко, троек не было. Любимым предметом, как у всех мальчишек, была физкультура, а в старших классах уже литература. Я очень любил читать. Сейчас больше читаю богословскую литературу. Начинаешь сравнивать светскую книжку и любую богословскую, и видишь, как мелко пишут миряне!
Стихи сочинять я стал поздно, лет в 20. С самого пробуждения моя муза приобрела скорбный оттенок, да и с чего бы быть по-иному? Даже наши святые скорбно смотрят на нас с икон, взирая на наше непутевое житие. Вообще, люди верующие знают, что земная жизнь - юдоль скорби и печали.
С какого возраста Вы стали считать себя верующим?
Задумался я о Боге, когда начал думать о смерти, то есть не в детстве, а лет после 30. Церковь начал посещать уже тогда, когда она не ущемлялась государством. До сих пор у меня нет такого ощущения, что я - человек верующий на сто процентов. Наш кореновский батюшка мне объяснил, что это не у меня одного такое ощущение, у многих оно бывает. Но в близости Абсолюта, невмещаемого в наш разум, в Его реальности я уверен на все сто.
Слушая Ваши стихи, вспоминаются стихи иеромонаха Романа (Матюшина). Кто из современных поэтов для Вас близок?
Мы, поэты, друг друга не знаем. Нынешние сборники поэзии, выпущенные тиражом всего лишь в 1000 экземпляров - капля в море. Хорошо, если кто-то из собратьев пришлет свою книгу. Из современных, но уже ушедших в мир иной поэтов мне более всего по душе Юрий Поликарпович Кузнецов, Николай Михайлович Рубцов.
По отношению к прошлому - Вы оптимист, по отношению к настоящему - реалист, по отношению к будущему - пессимист. Так ли это?
Может быть. Атеист - он безнадежный пессимист, ему же не во что верить, не на что надеяться. У верующего человека есть шанс попасть в рай, хотя шанс небольшой, может, с десятую долю процента, но все же он есть. Кто в таком случае оптимист? Наверное, таких нет. Однако, недаром же Александр Блок считал, что пессимизм - это лучшая почва для написания стихов.
Не могли бы Вы сказать несколько слов о своём только что удостоенном Международной Бунинской премии сборнике «Дождаться воскресения»?
Если в нескольких словах, то речь в нем идет не только, и даже не столько о Воскресении перед Страшным Судом, а о духовном воскресении человека. Помните, что сказал Христос ученику, который хотел отпроситься пойти хоронить отца? «Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов». Я понимаю это так, что духовно мертвых людей множество и число их постоянно увеличивается, иначе необходимости в конце света не было бы. Я думаю, что это чувствуют многие верующие и ищущие Бога люди. Вот об этом всем я пытался рассказать в меру своих сил в сборнике. Насколько удалось — не знаю.
Не переоцениваете ли Вы роль поэзии в возрождении духовности современной России?
Я могу говорить только о том, как я сам чувствую предназначение поэзии. Не знаю, насколько велика эта роль вообще. Помню, были мы с супругой в одном из монастырей – не буду его называть – вместе с группой писателей. И кто-то из гостей спросил насельников, знают ли они кого-либо из современных российских писателей. Один из братии неожиданно назвал моё имя. Он воевал в Афгане, и, по его словам, стихи, в том числе и мои, помогли ему в том духовном кризисе, в котором находился после войны, найти Бога, и впоследствии стать монахом. Такие встречи дают мне силы писать дальше.
Над интервью работали:
Протоиерей Игорь Александров, настоятель храма преп. Серафима Саровского в мужской колонии N 7
Анна Бархатова, корреспондент Русской народной линии
Предлагаем подборку стихов Н.А. Зиновьева
***
Может, радость моя неуместна
Средь насилья, разврата и лжи,
Но поверил я в то, что известно
Всему свету — в бессмертье души.
Но, увы, коротка моя радость.
Снова веру сомненья сомнут,
Но надолго запомню я сладость
Этих нескольких в жизни минут.
Рябиновая роща на обрыве
Пусть ваши дни напрасно не мрачатся,
Не привыкать с Россией нам прощаться.
Такая доля нашей выпала Отчизне:
Ни смерти не даёт ей Бог, ни жизни.
Стоять ей так на грани, на краю,
Оплакивая избранность свою
До са́мого до Страшного суда,
Покачивая нас туда-сюда
В душевной смуте вечной и надрыве
Рябиновою рощей на обрыве…
***
Здесь плоть моя, а дух мой там,
Где места нет душевной лени.
И скачет сердце по следам
Давно ушедших поколений.
Там подвиг духа, подвиг ратный
Спасают отчие края,
Сильна там Родина моя…
И горек сердцу путь обратный.
Мечта
Уйти от выспреннего слога,
От пропитавшей мир весь лжи,
И там, в неведомой тиши,
Хотя бы краешком души
Коснуться Бога…
Но одолеть соблазны века
И разогнать сомнений смог
Дано не многим. Дай мне, Бог,
Хотя б увидеть человека,
Которому Ты так помог.
***
Петру Ткаченко
Возвращаюсь с рыбалки ночной,
Диких уток срываю с ночлега.
Я устал и замёрз, как тот Ной —
Капитан и строитель ковчега.
Жутковато в судёнышке утлом
В полной темени плыть наугад.
Но сгущается тьма перед утром,
Это мною проверено, брат!
Фото: А. Толстой и М. Иванова