«И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату, и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке. Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места» (Лк. 23: 1-5).
Для Пилата Христос не опасен, ибо он не понимает и не верит в Истину: она для него закрыта. Иудеем совсем другое, они готовы разорвать Христа, а с Ним и Пилата, не понимавшего, что приходит конец его миру, конец их миру и наступает Новая эра. Христос мешает их бесконечному торгашеству, их монопольному праву владеть человеческими душами. Римское государство кажется Пилату незыблемым, оно будет всегда. Многим так казалось. Даже приводили в пример события, произошедшие в 1091 году, когда, казалось, дни империи сочтены. Турки-сельджуки рассматривали Новый Рим через Босфор, а на европейском берегу, печенеги готовили веревки для рабов. Но Римская империя сохранилась. На помощь пришли половцы и русские дружины князя Василька Теребовльского. Однако не военная сила сохранила Восточный Рим. Народ был крепок Православной верой.
Цезари начинали заигрывать с Ветхим Римом, призывали на помощь крестоносцев, забыв, что зовут уже не друзей, но врагов. Ибо как можно было называть католиков братьями, если не разделяли с ними Причастную Чашу. Брать с них клятвы, что все завоеванные земли они передадут империи. Те давали клятвы, даже и не думая их соблюдать. Возможно, одна из причин ранней смерти Готфрида Бульонского, взявшего Иерусалим и не вернувшего его Византии, клятвопреступление.
Стремление Восточно-римских императоров на Запад было необдуманным, это уже не был Запад времен Юстиниана, в этом стремлении был зародыш смертельной болезни, приведшей к катастрофе 1204 года. Увлечение государственным строительством с опорой на Запад могло привести только к поглощению империи католическим миром. Этой опасности не увидели императоры из династии Комнинов. Алексей, Иоанн, Мануил – великие Василевсы. При них империя обрела размеры времен Василия Болгаробойцы: весь Балканский полуостров, Малая Азия, Крым и даже Закавказье находились под властью Константинополя. Даже Венгрия входила в орбиту империи. Бела, король Венгрии и зять императора Мануила, даже был одно время наследником трона. Но Господь призывал не к мировому господству, но духовному освобождению, к уважению человеческого достоинства, к прощению и любви. Империя же представляет собой необходимость, ради которой не следует оставлять Христа.
«Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме. Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом» (Лк. 23: 6-12).
Отцы Церкви всегда старались оградить православных от мнимых друзей, а паче от тех, кого объединяет ненависть к Истине и не прибегать к их помощи. Западный Рим не собирался помогать Риму Восточному. Его цель: уничтожение схизмы и схизматиков, предварительно надсмеявшись. К сожалению, Василевсы не хотели этого видеть. Св. Максим Исповедник скажет: «Много друзей, но во время благоденствия, во время же искушений едва найдешь и одного». Даже более того, поспособствуют твоему падению, как это случилось с Исааком и Алексеем Ангелами, призвавших крестоносцев помочь им восстановиться на престоле, который у них узурпировал Алексей III, брат Исаака, которого он ослепил. Крестоносцы Константинополь взяли, но только не для Ангелов, дочь и сестра которых была даже Императрицей Священной Римской империи, но для себя, подвергнув его страшному разграблению и опустошению. Греки же забыли, что уповать следует на Бога и на друзей Господних. «Други Христовы до конца сохраняют союз любви, а друзья мирские – пока не встретится у них друг с другом столкновение за что-либо мирское» (Св. Максим Исповедник).
У католиков появился повод уничтожить православную державу. И они воспользовались им. Хотя вопрос вероучения крестоносцев занимал менее всего. Византийский же кесарь не Христа исповедовал, а думал о власти, надеясь на родственников сестры своей. Забыл православный император, что свое вероучение нужно исповедовать гласно, ибо того, кто не исповедает Христа, и Христос не исповедает своим учеником, отвернувшись от него. Что и произошло с Восточным Римом.
Не на Христа надеялись и в борьбе с турками, хотя только Господь даровал все победы Комнинам. Но стоило Мануилу возгордиться, породнившись с католическими королями Иерусалима, как был разбит турками в 1177 году. Да и все три крестовых похода проходили через Константинополь, слишком велик был соблазн забрать сокровища Нового Рима. И крестоносцы взяли Царствующий Град, воспользовавшись нестроениями в царской семье.
Произошла трагедия. Но это был только плен. Народ ещё был верен Преданиям Св. Отцов. Церковь отвергала решительно латинскую ересь. В 1112 году именно во времена Алексея Комнина, императора, устремленного на Запад, в Царьграде состоялся Поместный Собор, который осудил нововведения папского Рима, относительно вопроса исхождения Св. Духа. Восток остался верен Св. Преданию, признав, что Дух исходит только от Отца, а не от Отца и Сына. В споре об опресноках Православный мир также проявил твердость. На Соборе в 1162 году было осуждено учение Иоанна Италоса, пытавшегося в Церкви возродить античную традицию. Греция избежала соблазна войти в эпоху Возрождения без Христа, как это случилось на Западе. Бог не был на Востоке умозрительным понятием философов, но живое Воплощение, постоянно пребывающее в Евхаристической Тайне. Это и утверждали Соборы 1156 и 1157 гг.
Характерно, что Императоры не вмешивались. Это происходило в то время, когда на престоле сидел западник Манул, женатый на сестре Германского императора Берте-Ирине. Православный мир был сильнее. Его надо было ослабить. Начали с нестроений в царском доме, где были допущены догматические вольности. Рыба же, как известно, начинает вонять с головы. Читали каждое воскресенье Евангелие, но начинали забывать суть Евангельского Учения.
«Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его, отпущу. А ему и нужно было для праздника отпустить им одного узника. Но весь народ стал кричать: смерть Ему! а отпусти нам Варавву.
Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство. Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса. Но они кричали: распни, распни Его! Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав Его, отпущу. Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю» (Лк. 23: 13-25).
Не зная или забыв Суть, недолго и иудеям уподобиться, требующих распять Бога. Это и творил Западный мир, изгалявшийся на гробницах мучеников и Апостолов. Вчитаемся, что писал Гильдебранд, которого многие историки Запада называют восстановителем добрых нравов в римской курии. Правда, его современник Петр Дамиани назовет этого папу «святым сатаною». И вот, что этот тип вещал на весь мир: «Только римский первосвященник может быть называем вселенским.
Он один непогрешим. Только он один может издавать новые законы, соединять или делить епархии. Без его повеления никакой собор не может называться вселенским… Он не может быть судим никем…
Римская церковь никогда не ошибалась и никогда не впадет в ошибку.
Римский первосвященник имеет право низлагать императоров. Он может освобождать подданных от клятвы верности неправедным государям… Папа должен носить на себе знаки императорской власти: народы и короли обязаны целовать ему ноги Христиане должны безоговорочно повиноваться его велениям. Они обязаны даже убивать своих властителей, своих отцов и детей, когда это приказывает папа. Они должны служить лишь орудием в его руках».
Бог призывал к Свободе, ради неё шел на смерть, папа призывает народы быть скотами бессловесными. Конечно, скотами управлять легче. Если скот начнет упираться, то найдутся желающие воспользоваться бичом. Ведь папа отпустит все грехи.
В Риме воссел человек, мало имеющий общего с Сыном Человеческим, предстоявшим перед Понтием Пилатом и садукейскким сборищем. Папы делали человека орудием своей политики, Христос шел на распятие ради того, чтобы ликвидировать рабство. Чудовище по имени папа Григорий седьмой требует полного повиновения своим сумасшедшим бредням. И эти варвары западного мира смели учить Византию, в которой каждый христианин знал, что Господь в смирении. И патриархи не поклонения себе должны воздвигать, но смиренно падать ниц пред Господом Нашим Иисус Христом.
На Востоке знали толк в Свободе и потому готовы были душу за неё положить. Запад думает, что если насоздавал законы, ограничивающие человека, то завоевал свободу? Нелепо. В его свободе отсутствует Бог. У них во всем ограничения. Даже брак запретили священству. «Церковь не может освободиться от порабощения мирянами, -писал Григорий, - пока духовенство не освобождено от уз брака». Бред, который приведет к такому разврату, какого не видела вселенная. Это понимали те, кто хоть немного ещё сохранил остатки здравого рассуждения. Французы на своем соборе написали: «Ты еретик, пресвятой отец, ибо проповедуешь нелепую и противную словам Христа нравственность». И добавили, собравшись на соборе в Париже: «То, чего он хочет неосуществимо и противно разуму». Но Запад уже был болен, и эта болезнь распространялась стремительно.
Эта болезнь заражала страны и, подобно сифилису, разрушала народы, делая их злобными, гневными, нацеленными на постоянную борьбу с теми, кто не соглашался с их утверждениями. И таков был не только папский Рим, но и императорский. Император спорил с папой за право судить Христа. В этом суде одна низость перекрывала другую. И надо понять, что не просто порок торжествовал, но происходила сущностная борьба с Добром, в которой Крест Христов использовался в качестве ширмы.
Строки соборного определения в Вормсе (январь 1076 г.) секут, как плетью: «Гильдебранд, высокомерно принявший имя Григория, издевается над правосудием, выступая одновременно в роли обвинителя, свидетеля и судьи. Он отрывает мужей от жен; предпочитает продажных женщин законным супругам; освещает прелюбодеяние, возбуждает население против сеньоров; пытается принудить суверенов и епископов оплачивать диадемы и митры римской курии. Он делает предметом торга сан священника, покупает провинции, продает церковные звания и стремится собрать в своей сокровищнице все золото христианского мира. Потому мы от имени императора Германии, от имени сеньоров, прелата, сената и народа христианского заявляем, что Григорий низлагается с апостольского трона, который он запятнал позором».
Но лучше ли папы был император? Генрих известен как человек, впадший в страшный содомский порок, совершающий кощунственные сатанинские мессы с перевернутыми крестами, где Кайзер совокуплялся открыто с женщинами и мужчинами. При этом заставлял участвовать в этом безумии свою жену Евпраксию-Адельгейду, дочь князя Всеволода Киевского, нанеся ей страшную духовную рану. На глазах всего мира происходило сумасшествие. Но могло ли быть иначе? Все Божественные каноны Апостольской Церкви были попраны. В Риме сидел «святой сатана», а в Германии осатанелый демон в облике ангела света. И между ними происходила настоящая война. Ни капли любви и прощения. Даже Каносса – сплошное лицемерие. Эта истребительная война длилась несколько поколений, как пап, так и императоров. Послание «христолюбивого» папы Пасхалия II дышит дымной ненавистью преисподней: «Преследуйте всюду, - писал он, - Генриха, главу еретиков, и всю его шайку. Вы никогда не сможете принести Богу более приятной жертвы, чем жизнь этого врага Христа, который намеревался вырвать у первосвященников верховную власть. Мы повелеваем вам и вашим вассалам замучить его самыми жестокими пытками. Мы дадим вам отпущение грехов, как прошлых, так и будущих, и вы после смерти своей войдете в небесный Иерусалим». Потрясающе! Чем не первосвященники Анна или Каиафа, дышащие «ревностью» Божьей, чтобы убить Бога. Слава Богу, что не все на Западе были окончательно больны. В этом убеждает ответ Льежского епископа: «Кто дал право святому престолу подписывать совершение убийства в качестве достойного деяния, святость которого может очистить человека не только от прежних грехов, но и от будущих? Даже таких грехов как кровосмесительство, воровство и убийство? Рекомендуйте такие преступления гнусным наемникам Рима; что касается нас, то мы отказываемся повиноваться. Даже в древнем Вавилоне не было варварства, гордости, идолопоклонства, подобных тем, которые ныне царят в святом городе».
Точно и ясно! Западный Рим вел Христа вновь на Голгофу:
«И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом. И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (Лк. 23: 26-31).
Причем вел не только свои обезумившие народы, но и Восток приговаривал к распятию, жестоко раздражаясь на православный мир, ставший для них схизмой.
Господь предсказал разрушение Иерусалима, и таковое произошло. Но, видимо, это удел Иерусалима. В XI веке произойдет новое опустошение Святого Града, произойдут события, которые ввергнут христианский и мусульманский мир в море крови. Папам вздумалось освобождать Гроб Господень от неверных. И вот в 1096 году начинается знаменитый первый крестовый поход. Занятый затяжной войной с турками Алексей Комнин надеялся на крестоносное воинство (не хотелось верить, что западный мир окончательно впал в ересь), но, видимо, тысячу раз пожалел, когда увидел в Константинополе толпы обезумевших крестоносцев. Анна Комнина, современница этого похода, писала в «Алексиаде»: «Они рубили детей на части, заставляли матерей своих жертв выпивать их кровь. Они насиловали природу с мальчиками и юношами, а затем, вешая их, упражнялись во владении мечом на их трупах».
Можно ли назвать крестоносцами тех, кто сами Христа вели на Голгофу? Ответ очевиден. Поход на самом деле представлялся весьма выгодным предприятием для западного рыцарства, которое папам надо было сплавить подальше от Рима. Один историк писал: «Если некоторые крестоносцы и стремились, прежде всего, достигнуть Гроба Господня, чтобы исполнить свой обет, то вожди их, напротив, хотели использовать их, чтобы завоевать себе княжество на Востоке. Большинство людей отправлялось в Азию лишь из любви к разбоям, а также потому, что на родине уже нечего было грабить».
Всю эту скотскую орду надо было как-то сплавить, - вот и сплавили. А что творили на Востоке, то ни одно перо описать не может, ибо загустеет от крови. Когда взяли Иерусалим, то «кровь доходила до колен рыцаря, сидевшего на коне. На минуту они прервали резню, чтобы отправиться босиком на поклонение Святому Гробу, а затем снова принялись убивать и грабить». И убивали не только мусульман, но и христиан, живших во Святом Граде. Каноник Гвиберт и иезуит Мэмбур писали: «Эти банды крестоносного войска состояли из авантюристов, клятвопреступников, прелюбодеев, разбойников и убийц; грабеж являлся для них истинной целью этого святого похода». Или вот Бейль дает такую оценку крестовым походам: «Кто осмелится назвать эти чудовища воинами Христа? Эти лицемеры только грабили и убивали, насиловали женщин и девушек, оказавших им гостеприимство. Христиане Азии испытывали при приближении этих гнусных варваров, якобы идущих к ним на помощь, более гнетущий страх, чем при появлении турок или сарацын. Несомненно, крестовые походы представляют собой самые отвратительные страницы в истории человечества». Но эти зверства они творили не только на Востоке, но и Западе, ведь папа отпустил все грехи наперед. Например, отряды Вальтера Голяка наводили ужас на население только при своем приближении. «В Майнце и Кельне, - говорил монах Гвиберт, - жители устраивали баррикады в своих домах, чтобы спасти себя от этих чудовищ. Матери в исступленном отчаянии душили своих детей, мужья закалывали своих жен, девушки кончали самоубийством, чтобы не попасть в руки безжалостным фанатикам с крестом на плече».
Христос шел на Голгофу, чтобы победить смерть, а эти скоты сеяли смерть по всей ойкумене. Перечень их преступлений мог бы занять целую книгу. Да собственно, что можно было ожидать от людей, которых возглавлял архитектор, сатана в тиаре, глава отпавшего от Полноты Церкви западноевропейского сборища. Западный Рим предал апостольское преемство, исчезало то, что давало западному миру увидеть ещё свет – святость. На римской кафедре восседали симониты, содомиты и развратники. Искренний разговор с Богом подменялся изуверским самобичеванием. Так называемые «святые» Запада поражают своими преступлениями и цинизмом. Даже Петр, Клюнийский аббат, обитель которого считалась образцом благочестия, напишет: «Эти обители, воздвигнутые благочестивым Бенедиктом для нравственного улучшения христианского общества, забыли святой завет своего основателя и превратились в блудилища Содома». Не убавить, не прибавить! Неужели в этом мире не было святых светильников Божьих?
Например, Бернар Клервосский, которого Западная церковь почитает отцом всей вселенной. Обладая даром горячей проповеди, сей муж увлек Западную Европу во второй крестовой поход, обещая, согласно его пророчеству, несомненную победу. Однако две армии императора Конрада и короля Людовика лишь несколькими отрядами добрались до Палестины: остальные погибли в пути. Пророчество не сбылось. Кто виноват? Конечно же, подлые грешники, посмевшие неправильно двигаться, неправильно дышать, неправильно понимающие прозрения «великого» Бернара и потому наказанные.
«Подобными рассуждениями, - пишет иезуит Мэмбур, - каждый жулик может объяснить свои лживые пророчества». Но этим пророчествам верили. Удивляться не приходится. В еретическом сообществе понятие о святости перевернуто наоборот здравому смыслу. Видит Бог, не хотелось говорить о Франциске Ассизском. Подспудно верилось в порядочность этого человека, почитаемого итальянским народом. Предоставим слово летописцу, современнику Франциска: «Когда Франциск однажды испытал сильное искушение при виде красивой девушки, явившейся к нему за благословением, он снял с себя одежды и, до крови отхлестав себя плетью, выбежал во двор, где, катаясь по снегу, кричал, что дух святой вошел в него. Вскоре все увидели семь огромных шаров, которые он вылепил из снега, окрасив их своей же кровью. Душа Франциска в то же самое время говорила ему: самая крупная и красивая из снеговых баб – твоя жена, четыре следующих –сожительницы твои, а две последних – служанки. Торопись привести всех к своему очагу, ибо они умирают от холода». Далее, просто потрясающе: «Снежные бабы растаяли, а душа Франциска заявила ему следующее: О, тело мое, прими к сведению этот урок и смотри, как должны испаряться и таять все радости плоти пред лицом духа».
Под Кишиневом есть хорошее место для таких ребят, называется оно Костюжены; там с такими героями умеют мило беседовать. Если с первенством духа можно согласиться, то с экзальтацией, не имеющей ничего общего с внутренней молитвой, вряд ли возможно. Да и представим себе картину: голый монах носится по снегу в присутствии красивой девушки. Барышня, видимо, шоком не отделалась. Потрясение на всю жизнь обеспечено. Или вот что пишет Агриппа д Обиньи: «Если какой-либо епископ или кардинал влюбится в пажа, он не должен считать себя грешником, напротив, он может надеяться, что когда-нибудь его канонизируют – ведь он следует примеру святого Франциска Ассизского, который называл свои плотские отношения с братом Мацеем святой любовью. Этот сластолюбивый монах рассказывает, что в нем загорелся пожирающий огонь, как только он увидел молодого послушника Мацея, что во время одной службы, когда тот исполнял обязанности служки, он воскликнул: «О, Мацей, отдайся лучше мне, чем Богу».
«И мы, - говорит далее св. Франциск, - сейчас же погасили наше пламя в поцелуях на ступенях алтаря».
И этих, прости Господи, содомитов, западный мир почитает святыми. Какая глубокая разница с Востоком, где такого типа сразу же отправили бы в лечебницу для душевнобольных. Огромная пропасть лежит в основании отношений Востока и Запада. Восток – внутреннее борение, путь к обожению и любви к Богу; Запад – внешняя экзальтация и глупейшее внешнее самобичевание; Восток – разговор с Богом; Запад – разговор с самим собой, в основании себя лежало греховное естество, что объективно может привести только к помрачению ума.
И этот помраченный ум вел Православный восток на Голгофу, более того, объявлял крестовые походы против схизматиков, от которых, по выражению Балдуина Фландрского, у Бога начинается рвота.
Представим себе, если бы этот «цивилизованный» мир одержал победу. А она была близка. В 1204 году католическому Риму во главе со «святым сатаной» казалось после взятия Константинополя, что уже весь мир лежит у их ног. Латинский искаженный крест полумесяцем охватывал ойкумену. С севера на юг, с запада на восток распинали Бога.
«Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого. И была над Ним надпись, написанная словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский. Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас.Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю. Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине. Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух. Сотник же, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник. И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь. Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это» (Лк. 23: 32-49).
Идущие против Христа готовы были заключать союзы с неверными, только бы уничтожить истинное благочестие. А ситуация, сложившаяся в 13 веке, была трагическая. Многим казалось, что Православный мир прекратит свое существование и уйдет в прошлое утонченная культура Симеона Нового Богослова, Анны Комниной, Никиты Хониата и многих их же Бог весть. Лишь малые островки, вроде Никеи и Эпира, Болгарии и Сербии, да раздробленных русских княжеств молились у креста Господня и скорбели о происходящем. Еще один удар и латинский крест торжествовал бы во вселенной. Но Бог не допустил этого. Западный мир сам впал раскол. Вновь императоры делили власть с папами. К тому же Фридрих II был откровенным атеистом, утверждавшим, что в мире было три великих обманщика: «Моисей, Христос и Магомет».
И вот эти господа желали править миром. Собственно, когда-то распинали Христа иудеи и римляне, в 13 веке на Голгофу вели весь православный мир. Этот мир, как и Христос, висел на Кресте. Все кончено. Разбойники поносят, извергая злобу. Поносят вдвоем. Но один из них начинает прозревать и просит Христа помянуть Его в Своем Царствии. Разбойник вошел в рай, показав путь.
Поразительный факт, но православный мир сохранят разбойные орды Чингисхана и его внуков. Вначале Запад радостно встретит монголов, крушивших мусульман и Киевскую Русь. Западные крестоносцы вместо помощи христианской стране обрушились на неё с севера и запада. Из Прибалтики на Русь двинулись свинообразным клином немецко-шведско-датская армия. Уже взят Юрьев, Псков, вот-вот должен пасть Новгород.
Русичи умирали на дымящихся развалинах Киева и Чернигова, Суздаля и Владимира, а Западная Европа, благословленная папской рукой, сжигала наши жилища и оскверняла наши храмы. Что-то не припоминаю походов русских дружин под Копенгаген и Париж. Полагаю, что именно в 13 веке христианский мир окончательно разделился. С тех пор Запад укрепил себя во мнении, что он цивилизация, а Восток – сборище варваров. И эта «цивилизация» оскверняла Цареградские Храмы и грабила дворцы. Называя себя наследниками Древнего Рима, крушили Римскую империю и её драгоценную часть – Русь.
Монголы совершили неожиданное! Они обрушились на католическую Европу: Венгрия, Чехия, Польша и Германия запылали. Монгольский удар был страшен. И этот удар означал конец крестоносному движению на Восток. Монголам не нужен был Запад: он был крайне неудобен для степных жителей. Но они сделали свое дело, остановив знаменитый поход на Восток. Более того, монголы могли окончательно похоронить мусульманский мир под его обломками, когда начали свой знаменитый «желтый крестовый поход», взяв Багдад, столицу исламского мира, и подошли к Иерусалиму.
Казалось бы, крестоносцы должны были бы оказать помощь монголам, предводитель которых являлся христианином несторианского толка (что для монголов не играли важной роли: разделение на конфессии их сознание не понимало). Но тамплиеры стали предательски помогать египетским мамлюкам. Более того, папа отлучил от церкви Антиохийского князя Боэмунда, заключившего союз с желтой ордой. Князь понимал, что освобождение от мусульман заключено в монгольском войске. Но произошло непоправимое для христианского дела событие.
В 1260 году при Айн-Джалуде мамлюки разгромили желтых крестоносцев и, тем самым, спасли исламский мир от уничтожения. А такая угроза была. Монголы не церемонились даже друг с другом. Недаром Сартак, сын Батыя, приняв христианство, говорил, что не может видеть перед собой лицо своего дяди-мусульманина Берке.
И кто знает, не проиграй монголы при Айн-Джалуде, как бы повернулось бы колесо истории. Но и так оно совершило спасательный круг в сторону Православного Креста. В 1261 году была восстановлена Восточно-Римская империя. В Константинополь вошел император Михаил Палеолог.
Византия не была, к сожалению, уже мощной державой, но свое слово в христианской цивилизации она еще скажет, когда наступит знаменитый «Палеологовский Ренессанс», когда вновь, в который раз на греческой земле, будет указан путь к Спасению.
Западный мир же, продолжал свою коварную игру. Папа и его «бессеребряный» орден тамплиеров, сражавшийся против «монгольских чертей», любыми способами уничтожал наследие Христово. Совершалось Иудино предательство, в результате которого мамлюки вырезали практически все христианские общины Востока.
Впрочем, Иудино предательство стало нормой, для впавшего в сатанизм ордена тамплиеров. Представляя собой сборище убийц и негодяев, тамплиеры вызвали ответную реакцию мусульманского мира, который уже не знал милости Салах ад Дина. На Восток пришли потомки обиженных половцев, принявшие ислам в его самой фанатической форме. Монголы еще попытаются выручить христиан Ближнего Востока, но в битве при Альбистане мамлюки Бейбарса разобьют монгольские дружины.
Казалось, Бог распят и оставил мир без Своего попечения, во власти сокрушительного нечестия и всепроникающего зла. В Риме папа, в Иерусалиме, Антиохии и Александрии Бейбарс со своими свирепыми мамлюками. Православных вырезали на Западе и на Востоке. Но именно в это непростое время на островах Православной ойкумены на старой Святоотеческой закваске рождалось новое Предание. В основании его лежал голгофский Крест, дерево которого благословенно и чрез него бывает правда, по слову премудрого Соломона. Через смерть осуществлялся приход к жизни, продолжалось Пасхальное богослужение на Земле.
«Идольская лесть упразднена, смерть лишена своей добычи, пленники ада изведены, царство многобожие сокрушено, Человек освобожден, воцарился Бог, веселится тварь, властвует Крест, Которому все племена и народы, колена и языки, которым хвалимся, говоря с блаженным Павлом: «Мне же да не будет хвалитися, токмо о Кресте Господа Нашего Иисуса Христа (Галл. 6:14)» (Ефрем Сирин).
Христианский мир вновь вступал на Крест и за Крест. Начинается возвращение к истокам христианского эллинизма. Не мечом и огнем, но крестом воздвигается православная душа. Царь Давид в 59-м псалме скажет: «Даруй боящимся Тебя знамя, чтобы они подняли его ради истины». Из древности доносился голос Тертуллиана: «Если хочешь быть учеником Господа, бери свой крест и следуй за Господом, т.е. изволь претерпеть лишения и пройти весь крестный путь, пусть даже крест этот будет всего лишь твоим телом, которое до некоторой степени подобно кресту».
Эпоха крестовых походов наложила свою печать на сознание христиан. И, видимо, Господь вновь указал свой голгофский путь. Происходило ослабление имперского государства, дабы возродилась внутренняя культура тех, кто вольно или невольно осуетился, и стал принимать за чистую монету католическую игру в ревность по Богу и даже участвовал в их полусумасшедших крестовых походах, овеянных впоследствии романтическими грезами и фантазиями в песнях менестрелей.
На фоне этих походов рождалась поэзия, чувственная и ностальгическая, в которой культ Прекрасной Дамы был возведен в праязыческий образ римской Матроны. Пели мадригалы, вспоминая мадригалы античные. Не случайно, на картинах эпохи Возрождения видим изображения святых очень похожих на друзей и подруг художников, не отличавшихся благочестивым поведением.
Это бесстыдство начиналось задолго до Ренессанса, во время которого лишь аккумулировалось назревшее. Западный мир окончательно входил в экзальтацию, где страсти становились смыслом существования. Бог превращался в частную собственность, что неизбежно приводило к гнусному разврату и инквизиции, как обратной реакции. В этом возрожденческом мире подлость стала править сатанинский бал.
Вспоминается Жанна д Арк, которую сожгли только за то, что искренне любила короля и свою Родину. Вопрос святости, конечно же, спорный, то Бог ведает, но подлость католических иерархов просто запредельная. Оказывается, любить можно только тех, кого предпишет очередной тиароносец. Только эти заседатели римской кафедры могут определить, кто достоин крестоношения. Западные учителя решили, что знание и любовь – только для избранных. И, тем самым, возродили древние эзотерические учения гностиков, создававших тайные кружки для посвященных, облеченных, к тому же, неограниченной властью над остальными членами общины, уничтожая право нравственного выбора. Сектантская власть неминуемо приводит человека к гордыне и рабству, к вышеуказанной экзальтации.
Путь же к Богу в смирении и покаянии, в крестной голгофской жертве. «Издревле с сотворения первого, «ветхого» Адама, мы уже стали как бы неким «символом», неким прообразом будущего Крестного Древа. В подобном сходстве оказывается одновременно заключены и зримое свидетельство человеческого величия и знамение нашей страшной ответственности! Порой же мы, по своей греховной воле, сами оказываемся тем крестом, на котором дерзко и жестоко распинаем Нашего Спасителя. Даже теперь – после того как «историческая» Жертва уже принесена на Голгофе Иисусом Христом, такое символическое сходство отнюдь не упраздняется, но, напротив, обретает свой новый смысл. Господь снова и снова, восходя на Голгофу, принимая из человеческих рук боль и унижение как бы поднимает на свои плечи, возносит и несет на них всех нас – как свой неизбывный и мучительный «мысленный» Крест – и изглаживает наши грехи и беззакония» (Св. Игнатий Брянчанинов).
По этому пути и пошла Византийская Церковь, любя Своего Господа и, воспевая Песнь нову. И какая разница с западным крестоношением! Уже упоминал Франциска Ассизского, но не могу не сказать о Терезе Авильской, жившей в эпоху пресловутого Возрождения. Вот она восклицает: «О Бог мой, супруг мой, наконец-то я тебя увижу». И Бог, по её версии, ей отвечает: «Отныне я – твой, и ты – моя». А дальше бред полусумасшедшей извращенки: «Эти ласки погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Я увидела ангела, который вонзал длинное золотое копье в мое сердце и во внутренности (возможно, это было копье молодого монашка предка маркиза де Сада – С.Р), а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее (можно учебник по гинекологии писать)». Паранойя! Типичный случай. Часто после таких встреч она падала, дергалась, была без чувств, по телу продвигались судороги.
Дмитрий Мережковский, давая характеристику испанским мистикам, писал: «Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела бы её в ту минуту, то поняла бы, что все это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины. А если бы в колдовстве, то подумала бы, что с Терезой, вместо мужчины тот нечистый дух, который колдуны и ведьмы называют «инкубом»». Диакон Андрей Кураев говорит: «Если переживание Терезы воспринимать как религиозное, - то к нему придется приложить известное православной мистике состояние «блудной прелести».
Тогда, когда на Востоке творил и жил Авва Дорофей, спасая образом жизни своей, когда Св. Григорий Синаит, преображаясь, в смирении становился другом Божьим, на Западе беснуется «блаженная» Анжела. Алексей Лосев писал: «Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Дух Святой является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: «Дочь моя, услаждение мое, люби меня, ибо люблю я тебя намного больше, чем ты любишь меня». Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений, а Возлюбленный является и все больше разжигает её тело, её сердце, её кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем…
В довершение всего Христос обнимает Анжелу рукою, которая пригвождена к его кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: «Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И той радости рассказать невозможно». «Ведь они так велики, что я не могла стоять на ногах, но лежала, и отнимался у меня язык и члены тела»» («Очерки античного символизма и мифологии»).
Можно только сожалеть и плакать о заблудших душах. Кто-то хорошо сказал, что суть спора между Востоком и Западом не столько в филиокве и примате папы, сколько в разном духовном отношении к действительности и Богу. Екатерина Сиенская, жившая в 14 веке, восклицает: «Это говорю я, Екатерина, и Дух Святой». Вначале «я», а уж потом Св. Дух. Омэн пишет, что «все работы были продиктованы в состоянии экстаза, а секретари с трудом справлялись, записывая поток ее речи». Известно, что экзальтированное состояние Святые Отцы связывали с деятельностью лукавого. По словам Балтера, «она во время молитвы очень часто впадала в экстаз. Это состояние особенно возмущало исповедников веры. И когда Екатерина причащалась, они требовали, чтобы она сейчас же кончила молиться и уходила из церкви. В это время она теряла представление обо всем окружающем, и когда она впадала в такое состояние, душа, казалось, покидало её тело, и она на время становилась не чувственной к происходящему вокруг нее». Упав в прелесть, заявляют, что с ними говорил Спаситель: «Дочь моя, подумай обо мне, а я буду думать о тебе… Если хочешь быть стойкой, должна подражать мне. Если сможешь подражать мне в страданиях, станешь подобно мне в благодати и славе». Не могу не привести слова Исаака Сирина: «Нет способа возбудить Божественной любви… если она не победила страсти».
Запад объективно находился в прелести. Её «святые» все время в страстных вожделениях, их любовь не в бесстрастии чувств, но именно в чувственной любви; они уверены, что говорят с Богом, когда известно, что сатана принимает образ ангела света. Не проверяя, доверяют своему чувственному восприятию. Сохранилось предание, как Сисою Великому явились ангелы, с которыми он беседовал. На вопрос братии, о чем он беседовал, преподобный ответил: «Это ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, чтобы они оставили меня на время, чтобы покаяться». Удивленная братия, зная совершенство Сисоя, возразили ему: «Тебе нет нужды в покаянии». Но Сисой ответил: «Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего». Преп. Петр Дамаскин напишет: «Начало просвещения души и признак её здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеству морского песка».
К сожалению, Запад слушал себя и того, кто выдавал себя за бога. Игумен Никон (Воробьев) отмечал: «Что искали восточные подвижники и чего – западные? Того, что строго, решительно, с угрозами и убеждениями запрещают восточные отцы, - западные подвижники всеми силами пытаются достичь».
Западный мир логически удалялся от Христа, и эпоха Возрождения представляет собой закономерный итог этого отпадения. Этот мир жил жаждой наслаждения и даже в крестной муке находили мазохистское вожделение. Объективно этот мир шел к просвещенческой философии и антихристианским революциям. Надо признать, что западное возрождение начнется не в 13 веке, но скорее в 11-м. В Византии творили Михаил Пселл и Иоанн итал, которых следует считать предтечами Ренессанса. Но Восточный мир победил соблазн, а Запалный – принял его всем сердцем своим.
«Он грехи наши Сам вознес телом Своим на дерево, дабы мы избавились от грехов, жили для правды: ранами Его мы исцелились» - говорит Апостол Петр в своем втором послании.
Те, кто считали себя наследниками Петра, с успехом вели народ в адское узилище, великолепно показанное в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Не только Данте, но и вся католическая церковь оказалась в сумрачном лесу, превращаясь в бестолковую пародию, в которой трудно уже было понять смысл крестной жертвы Христа. Зато зажглась жуткая костровая иллюминация «святой» инквизиции. Для кого-то крест – это спасение, а для кого-то, по слову Кирилла Иерусалимского, грех.
Рим пребывал в роскоши и соблазнах. Восток же шел на голгофский Крест. Еще в древности Иоанн Златоуст скажет: «То (райское) древо ввело в смерть, потому что за преслушанием последовала смерть; это (крестное) даровало бессмертие. То изгнало из рая; это возвело нас на небо. То за одно преступление подвергло Адама такому наказанию; это освободило нас от бесчисленных тяжестей греховных и дало нам дерзновение перед Господом нашим. Видите вы разность между древом и древом?»
«Мой дух - в прах пред Крестом, который для неверующих соблазн, а для нас спасение и вечная жизнь» (Св. Игнатий Богоносец). И в это глубоко верили византийские мистики; в это уже переставали верить так называемые западные «богословы». Они вновь и вновь подымали старые философские вопросы; им казалось немыслимым, чтобы «надмирный Абсолют, чуждый всему тварному, материальному и потому «презренному», вдруг оказался распят на Кресте – самом позорном из всех орудий казни. Бог, которого философы и представители разнообразнейших религиозных течений древнего мира лишали какой-либо связи с материей как средоточием зла, в исповедании христиан, вдруг оказался беспомощным человеком, насильственно прибитым гвоздями к одному из проявлений этой самой материи – к древу Креста» (П. Малков).
На Западе мог появиться человек, да еще на вершине власти, при этом, не боясь называть Христа обманщиком. Личность Фридриха II тому подтверждение. И это бал император Священной Римской империи, король-консорт Иерусалимского королевства.
В Палермо заседают философы, которые утверждали, что воплотившийся в материю Бог, становится частью материального зла, а раз так, то и верить в Христа нет никакого смысла. Возрождались идеи Плотина, голос которого доносился из древности: «Природа материи дурна настолько, что не только находящееся в ней, но и даже и все то, что обратит к ней свой взор [мгновенно] наполняется всем её злом. Ибо она – совершенно непричастная благу, лишенность блага и полное его отсутствие; она уподобляет себе все, что бы ни соприкоснулось с нею и сколь бы ничтожно [ни было соприкосновение]» («О природе и источнике зла»).
И эти идеи проникали в глубинные пласты западноевропейской схоластической мысли. Раз источник зла в природе, а человек часть её, то вывод очень простой: следуй природе. Возможно, тогда получится Марк Аврелий или Сенека. И истинное достоинство в способности стойко, как Петроний, уйти, то есть возвратиться в природу. Гордость становится символом эпохи Возрождения. Такой мир не воскликнет: «А я не желаю хвалиться, разве только Крестом Господа Нашего Иисуса Христа» (Ап. Павел, Гал. 6:14).
В этом мире все перевернулось. Вспоминается вторая новелла первого дня из «Декамерона» Джованни Боккаччо. История об Абраме, пожелавшего стать христианином, но только после посещения Рима, в котором процветали невообразимый разврат и содомия. Но Абрам крестился, ибо Бог силен сохранить себе малое стадо.
Поучительная новелла, показывающая нравы западного мира. Советую почитать.
Но только на Востоке происходило реальное соприкосновение с Богом, где для того, чтобы сохранить неповрежденной веру, уходили в пустыни Вифинии и горы Эпира, далеко вглубь империи; уходили, чтобы распяться со Своим Господом. Не отчаивались тому, что уже нет великой империи, принимая это как данность, Богом совершенную. Дело подвижника молится, и положить волю свою на Алтарь Божественного Провидения.
«Не только безмолвник или послушник, но и игумен, настоятель над многими, и он, все устрояя, должен быть беспечален, т.е. свободен от печальной заботы о житейских потребностях. Ибо если печемся, то оказываемся преступниками заповеди Божией: «не пецытися душею вашею, что ясте, или что пиете: ни телом нашим, во что облечетеся…всех бо сих языци ищут»» (Мф. 6:25, 32) (Симеон Новый Богослов).
Отцы-пустынники указали путь, по которому должна была идти возрожденная Римская империя. К сожалению, Михаил Палеолог, став императором и освободив Константинополь, забыл, кому обязан своим победам. Вместо утверждения православия, убивает своего соправителя-императора из рода Ласкарисов, потом в поисках военной поддержки заключит унию в Лионе, в 1275 году.
Империи творят Духом Святым. Если уповают на человека, то происходит потеря свободы и любви. Получив шанс, военная элита Византии не воспользовалась им, но Господь дал державе два столетия, чтобы показать истинный путь Возрождения, где будет побеждаться уныние и печаль, воцарившееся в византийском обществе, видя, как мало восстановилась империя в своих прежних границах.
«Печаль же есть унылость души и бывает следствием гневных помыслов; ибо гнев желает отмщения; неуспех в отмщении порождает печаль» (Преп. Нил Синайский).
Видимо, святые отцы поняли, что назначение империи не в величии, но в духовном Возрождении, в котором Крест Христов становится средоточием Ойкумены. Византия готовилась к погребению, но она была готова пожертвовать телом-государством ради спасения души. Это понимали Григорий Палама и император Иоанн Кантакузен.
Не внешние турки страшны, а внутренние эфиопы, стирающие грани между честью и бесчестьем, совестью и бессовестностью. Не нужна была страна, где начинал господствовать тупой эллинский национализм. Идея Нового Рима универсальна, и не ему было забывать о Кресте и погребальным пеленах Господа. Христос испустил дух, чтобы каждый христианин принял в себя Его дыхание, чтобы оживить свою духовную суть. В этом смысл событий 1204 и 1240 годов, когда Господь оставил Своих православных чад.
«Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их; из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия,
пришел к Пилату и просил тела Иисусова; и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе, высеченном в скале, где еще никто не был положен. День тот был пятница, и наступала суббота.
Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его; возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди» (Лк. 23: 50-56).
Византия переживала состояние Богооставленности. Она взошла на Крест вместе со Своим Спасителем, Который только и мог дать спасение. О чем в своей «Истории» и Никита Хониат повествовал, понимавший, что для обремененных грехом, только Крест способен дать возрождение.
«Древо сие дается мне для вечного моего спасения. Оно питает меня, восстанавливает силы, я опираюсь на его корни, располагаюсь под его ветвями, с радостью я дышу его запахами. Как будто подставляю лицо ветру. <…> Прибитый незримыми гвоздями Духа, дабы не колебаться в твердом согласии с волей Божией, головою касаясь неба, а земли ногами, все пространство между землей и небом заполнил Он необъятными руками Своими» (Свщмч. Ипполит Римский).
Итак, Крест – орудие смерти, но чрез него человек обретает бессмертие. Пусть рушится вселенная, она ничто по сравнению с Крестом Христовым, тем более, что Бог никогда не оставляет своих верных чад. «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, - и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя» (Пс. 138).
Только осознание того, что смерти как таковой нет, приведет к истинному возрождению и освобождению. И это освобождение творил византийский исихазм. «Безмолвие рождает подвиг, а подвиг – плач, плач – страх, страх – смирение, смирение – прозрение, прозрение – любовь, любовь же делает душу здравою и бесстрастною, и тогда человек познает, что он недалек от Бога» (Авва Филимон).
Восток ушел в гробы, дабы, умертвив тело, воскресить душу. В горах Афона и Олимпа рождалась забытая Свобода. Но, чтобы она родилась, необходимо было умереть.
«Святые Божие убегали городов, зная, что обращение с людьми развратными гораздо тлетворнее заразительной болезни. Все святые, «их же не бе достоин мир», оставя обитаемую вселенную, в пустынях скитались (Евр. 11:37), бегая неблаговидных человеческих пороков, чтобы силою их стремления, как потоком, не увлечься в общее течение мирской пагубной жизни» (Преп. Нил Синайский).
Какая разница с Западом! На Востоке углубленное молитва, плач о своих грехах, понимание своего недостоинства, беспредельное покаяние; на Западе – индульгенция. Какой различный путь к спасению. Только дает ли спасение индульгенция? Ответ очевиден. Но римский мир покупал спасение помощью денег. С ума можно сойти, но оказывается в рай можно было попасть, заплатив налог «святому сатане». Сохранился документ, получивший распространение в понтификат Иоанна ХХII. Вот отрывки:
«Клирик виновный в плотском грехе с монахинями, племянницами или крестными дочерьми, получает отпущение за сумму в 67 ливров 12 су; клирик, желающий получить отпущение за противоестественное распутство, платит 219 ливров 15 су; священник. Лишивший девственности девушку, уплачивает 2 ливра 2 су.
Монахиня, неоднократно грешившая в своем монастыре, а также за пределами его и пожелавшая стать аббатисой, уплачивает штраф в размере 131 ливров 1 су; священник, желающий получить разрешение на сожительство с родственницей, уплачивает 76 ливров 1 су». Потрясающе! Это сколько раз можно нарушать целомудрие? А как же пресловутый целебат? Все насквозь пропитано ложью. Если продолжать далее, то не хватит книги, в которой надо давать финансовый отчет, сколько стоит убийство и растление. Омерзительно. И этот бред представляет собой официальный документ. Это церковь, которую возглавляет «Викарий Христа», наместник Бога на земле. После таких документов не мудрено, что должна была придти эпоха гуманизма.
У этой эпохи, видимо, были благородные цели. Только дорога, по которой пошли творцы гуманизма, вела не в Храм, а в сторону от него. Самые одаренные не к Истине возвращались, а уходили от Бога совершенно, что не могло не породить атеизм и реформацию, которая была ответом на следствие, но не причину.
Когда Лютер возвышал свой голос против папы и его церкви, то происходила борьба в чудном семействе, где каждый стоил другого. Одна фальсификация спорила против другой, отворяя широкие врата атеистическому направлению, отвергающему Божество Христа. Вчитаемся в манифест Фридриха II: «Знайте же, легковерные народы, что настало время открыть вам глаза на верование, навязанные вам тремя обманщиками – Моисеем, Христом и Магометом. Неужто разум не подсказывает вам, что лишь бездельники, заинтересованные в обмане, могут утверждать, будто бога может произвести на свет девственница? До каких же пор вы будете верить в силу пап, этих кровосмесителей, воров и убийц? Не бойтесь их жалких и смешных угроз, на которые я сумею ответить оружием».
От этих слов отдает трупным запахом, но этот запах породила папская ложь, жажда власти, лицемерие и обман папской курии. Этот император, видевший ложь папского Рима, знал, что говорил. Их подлость и лицемерие привело к атеизму императора. Ведь если наместник Христа творит беззаконие, то невольно рождается мысль, что Господь благословляет этих подонков рода человеческого творить беспредельные дела. Да и что мог подумать император, освободивший Иерусалим от неверных, в 1229 году, читая такое письмо: «После вашего отъезда, государь, святой отец собрал многочисленную армию с помощью Манна де Бриенна. Его легаты проникли в наши земли, заявляя, что сразят вас мечом, раз им не удалось сразить вас анафемой. Их войска жгли селения, грабили землевладельцев, насиловали женщин, опустошали поля. Не останавливаясь ни перед чем, не уважая ни храмов, ни кладбищ, они разворовали священную утварь и разграбили могилы. Никогда ни один первосвященник (а это был Григорий IХ – С.Р.) не позволял себе столь гнусных дел. Ныне они поставили стражу во всех портах, чтобы захватить вашу особу, если вы явитесь с небольшой свитой. Нам также известно, что его святейшество интригует против вас даже на святой земле, где вы теперь находитесь. Он заключил соглашение с храмовниками, чтобы сразить вас кинжалом подосланного убийцы. Да хранит вас Бог от неверных, а еще больше от папы и его приверженцев».
И что характерно, императора должны были убить, но предупредил Фридриха мусульманский султан, который оказался настоящим наследником Салах ад Дина.
Какое после этого могло быть отношение к римской курии? Отрицательное! К сожалению, этот человек свое отношение к римской курии перенес и на Христа. В то же время на уровне сердечного знания он заключает союз не с латинской империей, но с Никейской, в которой подозревал держателя истинного Знамя Христа.
Но Фридрих все-таки не слышал голос Святоотеческого Предания, которое говорило о великом таинстве Голгофской жертвы, без обмана, спасающей человечество.
«Если на распятие на Кресте призрак, между тем как от Креста спасение, то и спасение призрак», - говорит св. Кирилл Иерусалимский.
Тогда нет смысла жизни, и остается войти в лоно римо-католической церкви и заняться торговлей человеческой честью и совестью, что неизбежно приводят к отрицанию Богобытия.
Но Бог взошел на Крест и ради отрицателя Фридриха, и ради спасения врагов Своих.
«Для чего Крестом совершено домостроительство вочеловечения? Для того, чтобы от четырех крыл земли собрались спасаемые. Ибо Крест делится на четыре части, так что каждая его часть обращена к одной из четырех частей мира. А предпочтена крестная смерть, или – чтобы все части мира приведены были ко спасению частями Креста; или потому, что прежде деревянного Креста воздвигнут был целому миру спротяженный мысленный Крест, в среде которого соприкасаются четыре части вселенной, и сила которого заключается в среде, проходит в четыре части» (Св. Василий Великий).
Это должно войти в сознание и средоточие человеческого естества, которое, по словам Св. Отцов, крестообразно. Св. Кирилл Иерусалимский писал: «Он (Христос) простер на Кресте руки, дабы объять концы вселенной: ибо сия Голгофа есть средина земли. Не мои слова сии, но Пророк сказал: соделал еси спасение посреде земли (Пс. 73:12). Распростер человеческие руки Тот, Который духовными руками утвердил небо».
И вот Тот, Который пришел спасти мир, объявлен лжецом и Его именем прикрываются самые бесстыдные преступления. Истинным христианам, наверно, казалось, что наступила та самая субботняя ночь, когда Христос умер. Потрясающе передал переживания христиан в своем творении «О Пасхе» Свт. Мелитон Сардийский:
«Повесивший землю – повешен.
Распростерший небеса – распростерт.
Утвердивший все – утвержден на древе.
Владыка – оскорблен.
Бог – убит».
Жестокое человечество убило своего Творца. И необходимо совершить тяжелейший подвиг покаяния, без которого невозможно спасение. Этот подвиг и творили Отцы исихастского Ренессанса, умолкая в своих пустынях.
«Безмолвие есть состояние ума, нестужаемого помыслами, тишина свободы от страстей и страды душевной, стояние сердца в Боге <…> и, наконец, единение и совокупление с Богом» (Преп. Никита Стифат). И это происходило на истинно римском Востоке. Зажигается звезда Григория Синаита и многих других их же Бог весть исихастов, стоянием своим готовивших истинное освобождение.
Истинное же освобождение, возможно, только во Христе. Последователь же Христов должен нести «Его поругание», не отступаясь, следовать за Ним, повторяя вслед за Григорием Богословом: «Вчера я распинался со Христом, ныне прославляюсь с Ним; вчера умирал с Ним, ныне оживаю; вчера спогребался, ныне совоскресаю».
То, что «цивилизованному» миру видится абсурдом, есть истина во Христе, выраженное в исихастском крестоношении. «Крест Твоей смерти стал источником жизни для нашей смертности…» - говорит преп. Ефрем Сирин.
Гуманизм Запада ищет радость существования и ради этого начинает освобождение человечества от догматического учения римо-католической церкви; гуманизм Востока ищет радость Со-Бытия и ради этого стремиться к обожению человека, творя Новую духовную реальность. Революционное обличительство на этом пути неуместно. Господь парадоксальным образом, чрез Крест, ведет человечество к спасению; гуманисты же Запада хотят все совершить «правильно» и потому исторически обречены. Хорошо сказал, размышляя о Кресте, Владимир Лосский: «Вся реальность падшей природы, включая саму смерть, все экзистенциональные условия, бывшие следствием греха и как таковые, имевшие характер скорби, наказания, проклятия, были обращены Крестом христовым в условия Спасения» («Очерки мистического богословия Восточной Церкви»).
И Восток идет на Крест, чтобы победить смерть и утвердить жизнь. «Исповедую Крест, поелику знаю о воскресении», - говорит Св. Кирилл Иерусалимский.
Запад ищет человеческое в человеке и хочет, таким образом, устроить весь этот мир; Восток – ищет человеческое в Боге, а в человеке Божественное. И именно на Кресте в полной мере совершается Божественный кеносис, вся полнота истинного человечества, которая по таинству Боговоплощения, передается каждому из нас. И потому безусловное спасение только там, где есть Бог. «Что соединилось с Богом, то и спасется» (Свт. Григорий Богослов).
Навстречу возлюбленному Господу шли восточные Отцы, Который привлекал в горняя своих последователей по слову Своему. «Распростерши руки Свои святые на древе, Христос раскинул два крыла, правое и левое, призывая к Себе верующих и прикрывая их, как птенцов Своих» - говорит Свщмч. Ипполит Римский, обращаясь ко всем верным чадам Кафолической Церкви.
«Для нас ветви Креста прежде знаменуют и указывают на раскинутые руки Спасителя, готовые принять в объятия жертвенной любви весь мир. Христос в своем страдании привлекает к Себе и возносит с Собой на высоту Святого Древа весь человеческий род – и уверовавших в него из избранного народа, и пришедших к Нему из язычников. Все человечество оказывается связанным друг с другом в единый союз Крестной жертвы и Крестной любви. И если сам Крест может быть назван символом, чего-либо существующего в этом мире, то он – символ любви Божией к Своему павшему грехом творению.
Некогда создатель Песни Песней провозгласил в ней устами Невесты-Церкви, прославляющей своего Возлюбленного – Христа: «Знамя его надо мною – любовь (Песнь, 2:4). Крест и есть то «знамя любви», тот стяг, под которым происходит встреча, брак и таинственное единение Жениха-Христа с Его Церковью. В этот союз, в это нерасторжимое единство вступаем и все мы – посредством Креста и всего того в нашей жизни, что сущностно и неразрывно связано с голгофской жертвой. Здесь – и крещение с троекратным погружением во образ тридневного пребывания спасителя во гробе. Здесь же – и Святая Трапеза, столь же неотрывная от страшной Голгофской жертвы от того Жертвенника-Креста, на Котором Первосвященник Христос – «Приносяй и Приносимый» - предает Свое человечество в жертву Всесвятой Троице» (П. Малков «Древо Спасения»).
Восток принимает крестную жертву, смерть и любовь; Запад – ищет любовь, но не Божественную, но плотскую, человеческую, что им прекрасно реализовано в его искусстве, где, изображая страстные муки, придавал им не Божественный смысл, но человеческий. Да и Бог на Кресте был не столько Богочеловеком, сколько человеком.
Эта похвала глупости неслась на просторах Западной Европы. Это видели гуманисты, только видели с позиций не созидания, но протеста, который мог привести только к революционному сознанию. Терялся свет духовный, приходило озлобление. Удовлетворение находили в утверждении национально-культурного типа. Это стало заменять религию. Созидались национальные государства, в которых имперская идея практически не играла никакого значения. На карте Европы появились осознающие себя национальными образованиями Франция, Англия, на пути к объединению шла Италия во главе с Чезаре Борджиа, форсировала соединение Кастилия и Арагон, сформировав Испанское королевство.
Византия же государственно дряхлела. Но в этом старом римском теле дышал дух христианского эллинизма. Происходило возвращение к вере. «Утрачивающие Благодать теряют это за неверие и беспечность и вновь находят ее (т.е. благодать) посредством веры и усердного искания» (Св. Григорий Синаит). В этом искании происходит, по слову Симеона Нового Богослова, преображения человеческого естества. Это Преображение сияло на весь Православный мир. Как сказано было выше, видимо, в этом сиянии суть «Палеологовского Ренессанса». В этом сиянии переплавлялись страсти, переводясь от зла к добру, по мысли Свт. Григория Паламы. Тело «мы получили не для того, чтобы убить себя, умерщвляя всякую деятельность тела и всякую силу души, но чтобы отбросить всякое низкое желание и действие… У бесстрастных людей страстная часть души постоянно живет и действует ко благу, и они её не умерщвляют». Умирает смерть -синоним зла; умирает, чтобы воскресла любовь и жизнь.
«В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие; но нашли камень отваленным от гроба. И, войдя, не нашли тела Господа Иисуса. Когда же недоумевали они о сем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда они были в страхе и наклонили лица свои к земле, сказали им: что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова Его; и, возвратившись от гроба, возвестили всё это одиннадцати и всем прочим. То были Магдалина Мария, и Иоанна, и Мария, мать Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам. И показались им слова их пустыми, и не поверили им. Но Петр, встав, побежал ко гробу и, наклонившись, увидел только пелены лежащие, и пошел назад, дивясь сам в себе происшедшему» (Лк. 24: 1-12).
Человеку это кажется невозможно и, видя в самом себе зародыш Воскресения и Освобождения, недоумевает. Путь к Воскресению долог и тяжек, но необходим, если, действительно, жаждешь свободы. Идущему дорогой свободы философия вряд ли будет помощником. Такой путь избрал западный гуманизм. Споря с гуманистами, Григорий Палама, живший в 14 веке, писал: «Мы никому не мешаем знакомится со светской образованностью, если он этого желает, разве только, что он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от неё какой бы то ни было точности в познании Божественного; ибо невозможно получить от неё какого бы то ни было верного учения о Боге. <…> Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, так же как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»
Сомнения и недоумения могут привести к Истине, но чаще – заводят в паутину. Не лучше ли следовать тому, что увидела блаженная Мария Магдалина, осознавшая, что перед ней жизнь и любовь, переполняющее человеческое естество, дарующий уникальный феномен – святость и светоносность. Вот эту светоносность и пытались возродить в далеком 14 веке, когда вновь проявился неподдельный интерес к человеческой личности. И где, как ни в Византии, в которой, по словам Владимира Соловьева, превалировало личностное начало, должно было произойти истинное Возрождение. К слову сказать, то, что потом будут называть этим словом в Италии, являлось всего лишь жалким осколком настоящего Ренессанса, Ренессанса христианского эллинизма, из которого в Италии уберут христианство, заменив его аморфным гуманизмом. Хотя, надо признать, основателями этого гуманизма тоже были греки: Варлаам, Акиндин и Никифор Григора – еретики и отступники Православия. Они приедут в Италию и найдут здесь благодатную почву: итальянский мир ушел далеко от кафолической истины.
Средоточием этой истины в этот век начинающегося гуманизма становится Афон, в котором будет происходить освобождение человека. На Афоне возрождалась традиции христианского эллинизма и древнего исихазма. Для представителей гуманизма исихазм представляется угрюмым учением, непонятным, лишенным всякого человеческого общения и взаимной дружбы. И совершенно заблуждаются. Достаточно вспомнить трогательную дружбу Григория Синаита и Герасима, патриарха Каллиста и Марка. Сохранилось письмо Каллиста, вынужденного покинуть Афон, чтобы занять кафедру в Константинополе, Марку: «Может быть, кто-нибудь подумает, что мы разлучились друг с другом: да, телом и местом, но душой мы всегда вместе, и, где бы ни были, мы всегда находимся друг подле друга, каждый, храня ясную память о другом, всегда направляя к нему ум и желание, как связанные какой-то прирожденной симпатией и не могущие быть разлученными».
Как будто Эразм написал своему другу Томасу Мору, а между тем это письмо «угрюмого» монаха-исихаста. Исихастов на самом деле интересует не только Бог, но и человек, и природа, и нравы, и обычаи, и образ жизни. И, что интересно, не только христиан, но мусульман, как это видим в «Письме своей Церкви» Григория Паламы. Но все это видение имеет для исихаста только тогда смысл, когда подчинено умному деланию, т.е. обожению человеческого естества. Исихия – «это собственно христианское выражение бесстрастия, когда деятельность и созерцание рассматриваются не как два разных образа жизни, а наоборот, сливаются вместе в осуществлении умного делания» (Вл. Лосский «Боговидение»).
Итак, путь исихазма есть познание Бога, узнавание правды о Его воскресении. Суть спора с гуманистами была заключена в извечной проблеме: возможно ли познать непознаваемого Бога, т.е. не просто познать, но лично с Ним встретиться, как встречались с Ним блаженные мироносицы и Апостолы. «Это главнейший вопрос в христианстве, которое и родилось тогда, когда Бог, воплотившись на земле, вступил в прямой, личностный контакт с человеком. Не случайно, конечно, все еретические учения прямо или косвенно бросали вызов учению Церкви по этому основополагающему вопросу. Как для элементарной геометрии Евклида пересечение параллельных в бесконечности представляется безумием, так и для еретических концепций, построенных на элементарной логике, невыносима сама мысль о возможности соединения в одном бесконечного и конечного, бессмертного и смертного начала, возможности выражения невыразимого, постижения умонепостигаемого. Вот подоплека всех ересей от Ария до Варлаама» (И. Экономцев «Исихазм и Возрождение»).
На Востоке никогда не угасал интерес к античному миру и античной философии. Михаил Пселл и Иоанн Италос уже в 11 веке делали попытку обратить Восток в ложную сторону. Им казалось, что Греция Платона и Аристотеля предпочтительнее Византии Симеона Нового Богослова и его последователей. Но если бы удалась реставрация античности на Востоке, то восторжествовал бы рационализм и агностицизм. Но в 12 веке богословы Нового Рима были чутки к проявлениям античного мировоззрения и не допустили отступления от Православия. Именно отступление от Православия было заложено в идеалах античного мира, для которого встреча с Богом представлялась абсурдной. «Все доказуемые явления – писал Варлаам, - связаны с причинами, определениями и аксиомами, на основе которых они доказуются, в то время как никакое определение, никакая аксиома, не может быть причиной того, что имеет место внутри Троицы, - таким образом, все, что имеет место внутри Троицы недоказуемо».
Согласно формальной античной логике возможно и так, но с точки зрения восточного богословия – сомнительно. Даже западное богословие на раннем своем этапе, в лице Фомы Аквината, вряд ли бы приняло точку зрения Варлаама, который, кстати, и на Фому накинулся. «Фома, - заявляет он, - думает, что все, непостижимое для разума, не существует вовсе, но мы полагаем, что это точка зрения исходит из души, захваченной лукавым и исполненным гордыни демоном, так как большая часть божественных явлений недоступна человеческому разуму». А раз недоступна, то человек не в силах понять Творца.
Таким образом, Варлаам отводит человечеству роль бессловесных животных, должным следовать непонятным законам и влекомых инстинктами. Однако вдруг встречаешь у калабрийского монаха, что все-таки Бога можно понять опытным путем, так называемым «интеллектуальным озарением», которого достигали Отцы Церкви и (вспомним Данте) античные философы и поэты. Вера и разум у него находятся по разные стороны баррикад. Например, Св. Писание Варлаам понимает буквально, отбрасывая другие методы познания, закрывая человеческое естество в консервную банку.
О. Иоанн Экономцев замечает об учении Варлаама следующее: «Вера и разум разделяются. Варлаам сознательно проводит между ними демаркационную черту, признавая одинаково возможными и законными и догматы веры, и противоречащие им доводы рассудка.. Все это оказывается совместимым в отдельной личности, в обществе, в искусстве. Отсюда кричащие противоречия и отвратительные гримасы западного Ренессанса, духовным отцом которого стал Варлаам. Самое же удивительное, что эти противоречия никого не смущали. В ренессансной личности и в ренессансном обществе Запада тезис и антитезис прекрасно уживаются друг с другом. Они постоянно ведут спор между собой, но без всякой напряженности, легко и артистично. Они словно играют на театральных подмостках, облаченные в рясу и римскую тогу. Кстати говоря, дружеские встречи и диспуты византийских гуманистов-интеллектуалов так и назывались феатром. Поменять тезис на антитезис в этом театре так же легко, как сменит одеяние.
Игра в антиномии не может, однако, разрешить реальных противоречий, и за это приходится жестоко расплачиваться. На Западе вспыхивают костры инквизиции и религиозные войны, вспыхивают именно на Западе, ибо на Востоке после поражения Варлаама, Акиндина и Никифора в антиномии не играли.
От Варлаама через эпоху Возрождения прямой путь открывается к Новому времени. В антиномиях – а мы бы сказали – псевдоантиномиях – Канта проступают те же самые недоказуемые тезис и антитезис».
Вот и продолжаются в Европе игры, на кону которых человеческая душа. Это от древности провидели творцы истинного, византийского Ренессанса, открывших Божественную сущность и Его Энергии. Вначале покажется, что и противник Варлаама, Свт. Григорий Палама говорит те же вещи, так же признавая непознаваемость Божественной Сущности. Вот что он пишет: «Всякое естество крайне удалено и совершенно чуждо божественного естества. Ибо, если Бог есть естество, то все другое не есть естество, и наоборот, если все другое есть естество, то Бог не естество. И Бог не есть сущее, если все другое сущее. А если он сущий, то все другое не есть сущее».
Казалось бы, Бог непознаваем. Однако Святитель Григорий утверждает, что познаваем. «Сущность Бога непознаваема, но Бог не тождественен Своей сущности, поскольку существует не только в Себе, но и ad extra. И это существование Бога, обращенное вовне, есть не что иное, как божественная воля и божественная энергия» (И. Экономцев).
А энергия, конечно же, неотделима от сущности, и в каждом её токе незримо присутствует Творец. Это парадокс, но разве Учение Христа не парадоксально? Не на парадоксе ли строили свое мистическое богословие Св. Дионисий Ареопагит и блаженный Апостол Павел. Если бы не было этой парадоксальной антиномичности, то не стоило бы говорить о Боге. «Если бы божественная непознаваемая сущность не обладала отличной от неё энергией, она вовсе не существовала бы и была бы порождением ума» (Свт. Григорий Палама).
Таким образом, Варлаам логически вел человека к отрицании Божества. К чему собственно и пришла западноевропейская философия и цивилизация. Причем отрицание становилось нормой, вошло в кредо их существования, из которого выйти, в результате многовекового и циничного «вживания», проблематично. Пример протестантских стран, где и Троицу уже отвергают, симптоматичен. Учение Григория Паламы для них представляется безумием. Ведь Святитель учил, что энергия принадлежит всей Полноте Святой Троицы. «Энергия едина для трех ипостасей, но характер их отношений с энергией различен. Единая божественная воля возникает в Первопричине – Отце, проходит через Сына проявляется во Святом Духе. Отсюда особое значение третьей ипостаси в проявлении божественной энергии. Недаром Григорий Палама энергию Троицы часто называет энергией Святого Духа. Т.е. воистину Церковь раскрыла глубоко смысл Божественной пневматологии, берущей свое начало ещё в творениях Св. Каппадокийцев (конечно же, и они преемственно опирались на учение Св. Апостолов)» (И. Экономцев).
«Он есть… огнь (Мф. 3, 11; Деян. 2.3.), - говорит Григорий Богослов. – Он есть Дух сотворивый (Иов 33. 4), воссозидающий в Крещении (Тит 3. 5) и Воскресении (Рим. 8, 1). Дух, который все ведает (1 Кор. 2.11), всему учит (Ин. 14.26), дышит идеже хощет и сколько хощет (Ин. 3,8), Дух наставляющий (Мф. 10, 20)… податель откровений (1 Кор. 2.10), просвещения (Евр. 6,4), жизни (1 Рим. 8.11). Лучше же сказать самый свет и сама жизнь. Он делает меня храмом (1 Кор. 12.11), творит богом… Он производит все, что производит Бог. Он разделяется в огненных языках (Деян. 2,3) и разделяет дарования ()1 Кор. 12, 11), творит апостолов, пророков, благовестников, пастырей, учителей (Еф.4,1)».
Безусловно, у исихастов и мысли не было умалить вторую ипостась Св. Троицы – Сына Божьего – Божественный Логос, своим таинственным Воплощением, пришедший спасти мир и сотворивший Новую историю человечества, включив свое творение во вневременную и внепространственную Вечность. «Бог устроил этот мир, - пишет Григорий Палама, - как некое отображение надмирного мира, чтобы нам через духовное созерцание его как бы по некой лествице достигнуть оного мира».
Для Григория Паламы это нерукотворные идеи, не имеющие времени, Логосы, которые, по словам Дионисия Ареопагита, предшествуют о Боге, «определяют и создают все сущее» и по которым «Сверхсущий предопределил и произвел все существующее». «Этот мир идей, являющихся не чем иным, как отблесками Божественного Логоса Бога Сына, и духоносные энергии, восходящие ко Святому Духу, суть два модуса существования Триипостасного Бога ad extra» (И. Экономцев).
Для Святителя Григория логосы – это образы, вечно пребывающие в Божественном разуме. «Однако, - пишет О. Иоанн Экономцев, - чтобы стать реальностью в этом мире, найти воплощение и ожить, они должны соединиться с духоносными энергиями.
В логосах идеальная завершенность, кристальная ясность, «логичность»(естественно, не имеющая ничего общего с элементарной логикой). Они статичны. Это каноны, законы красоты, добродетели, справедливости. Напротив, энергии «алогичны и иррациональны. Это вечное движение, это огонь, плазма. Различие между логосами и энергиями отражает различие между Второй и Третьей Ипостасями Св. Троицы. Это различие, кстати говоря, убедительно показывает, почему Св. Дух не может исходить и от Сына. Ведь иррациональное начало не может иметь своим источником рациональное. Дух свободы, который «дышит идеже хощет и сколько хощет (Ин. 3.8) не может исходить из Закона.
В соединении логосов и энергий тайна Божественного домостроительства. Слово-Логос и Дух Святой соучаствуют в сотворении мира: «Словом господним небеса утвердишися, и Духом уст Его вся сила их» (Пс. 32.6). Этот великий умонепостигаемый акт творения мира из ничего стал прообразом и моделью всякого творческого акта».
Итак, творчество есть суть Пресвятой Троицы. И это творчество не прекращается не одну историческую минуту. Ибо, если бы Бог замкнулся в Себе, то это было бы нечто эгоцентрическое и немыслимое по отношению к Господу, Который есть Любовь. Любовь же всегда есть живое творчество даже на умопостигаемом уровне. К этому живому творчеству и призывает Бог человека, выделяя его из животного мира, даже более, из ангельского, о чем и пишет Свт. Григорий Палама: «Можно было бы со многими другими сказать, что и троическое строение нашего познания показывает, что мы больше, чем ангелы, созданы по образу Божию. И не только потому, что оно троическое, но и потому, что оно превосходит всякий вид знания. В самом деле, мы только одни из всех созданий имеем, кроме ума и рассудка, ещё и чувства. То, что естественно соединено с рассудком, открывает разнообразное множество искусств, наук и знаний: земледелие, строительство домов, творчество вещей из ничего, - разумеется, не из совершенного небытия, ибо это уже дело Божие, - но все остальное дано людям… Ничто подобное никогда не свойственно ангелам».
Для Свт. Григория человек троичен, состоящей из «души умной, логосной и духовной». Человек сотворен по образу Троицы, Которая есть Ум, Логос и Дух. Значит, человек уникален и логически следует, что его сущность так же, как и Бога, в принципе, не может быть познанной до конца. Значит, процесс познания переносится в Вечность. Таким образом личность становится ценнобытийственной.
Вот где истинный гуманизм. Но осознание своей уникальности может привести и к трагедии, что не раз наблюдаем в жизни особенно одаренных людей. Чтобы этого не случилось, личности необходимо осознать, что своей уникальности он обязан не цепи случайностей, не саморазвитию материи, но Божественной субстанции, Которая творит из ничего, предлагая человеку возвращение в свою вечную Суть.
Обретение же Сути, возможно, только в творчестве. «Творческое познание всегда богостремительно, оно не может удовлетвориться дурной бесконечностью относительных истин. Ему нужен абсолют. Лестница логосного восхождения ведет к Богу» (И. Экономцев).
Значит, творя, приближаем себя к Абсолюту. Но приближение к Абсолюту это не только радость, но и кеносис, самоистощание, принесение себя в жертву. А не каждый способен на самоистощание. Удалившись от творчества, впадают в самооправдания, в пьянство, блудодейственные мечтания и иллюзии, создавая бутафорию бытия, в которой наступает духовная и физическая гибель. О, сколь много в действительности встречаем талантливых крикунов, наступивших на горло собственной песни.
И их творчество, если это можно назвать творчеством, превращается, по словам Достоевского, в каторжную работу. Бог же призвал человека к парадоксальному радостному состраданию, следованию вослед Духу Святому. Но возможно ли с помощью внутренних сил достичь Божественного вдохновения, дарующего Свободу? «К некоторым из подвизающихся, - говорит Григорий Палама, - благодать приходит навстречу немедленно и подает им полноту обручения, дает отведать от обещанных наград и как бы протягивает человеколюбивую руку, поощряя их и укрепляя к дальнейшим подвигам, а у других благодать ожидает конца подвига, приготовляя во всяком случае венцы за их терпение».
Итак, не от человека зависит приход Вдохновения, но от его Творца, Который подает его терпеливому и избранному. Господь дарует каждому талант, каждому протягивает Свою Святую руку, и от человека зависит примет он Божий дар или отвергнет его. В этом суть спора с блаж. Августином, считавшим, что Бог предъизбирает Себе друзей. Для Паламы же любой человек есть образ Божий. Этот человек отличается от другого только мерою таланта. «Те, кто проповедуют, - пишет Св. Григорий, - те, кто исцеляют, те, кто занимаются познанием, и вообще все те, кто получают благодать Божественного Духа, имеют харизматический дар, больший или меньший, каждый в своей области. Так Павел благодарит Бога за то, что знает больше иностранных языков, чем другие (1 Кор. 14,18), но и тот, кто обладает меньшим, так же имеет дар от Бога… В самом деле, … звезды отличаются между собою по сиянию(1 Кор. 15,51), но вместе с тем ни одна из звезд не лишена света», и продолжает: «Каждый человек, который достоин этого, по-разному приобщаются к великому дару Духа… Но даже те, кто имеет немного и в неясной форме, по сравнению с превосходящими их людьми, приобщается ко всему божественному свету».
Это приобщение возможно только в сотворчестве. Возникает вопрос, что движет деятельность атеиста? Возможно, прав Вл. Соловьев, считавший, что таковым помогают демонические силы. Но эти силы не способны к творчеству, они, порой, неплохие имитаторы, вроде булгаковского Воланда. Вместо вдохновения магия слов и движений, вместо любви тупое извращение, жалкая игра, пародирующая истину.
«Даже на «черной мессе, - пишет О. Павел Флоренский, - в самом гнезде диавольщины, диавол со всеми своими поклонниками не могли придумать ничего иного как кощунственно пародировать тайнодействие литургии. Какая пустота! Какое нищенство! Какие плоские «глубины»».
Истинное творчество есть результат синергии Бога и человека. Порой, человек этого не осознает, ему даже может представляться соблазнительной игрой. Но и в Св. Писании встречаем, когда Господа называют и клятвою, и грехом, и медведем, и рысью. «Сии имена, по ближайшему их значению, по-видимому, пошлы, и если не допустить, что каждое из них благочестиво прилагается к Богу по некоему промышлению, то подобные выражения не свободны от подозрения в нечестии. И долго было бы выставлять на вид все (такие выражения)и раскрывать их смысл – как они пошлы по обыкновенному пониманию их в ближайшем значении и как понятие о промышлении примиряет эти имена с благочестием относительно Бога» (Св. Григорий Нисский). «Из этого рассуждения великого богослова видно, что низкое и соблазнительное может служить для выражения высокого и духовного. Вот почему мы должны быть крайне осторожны в наших оценках художественных творений и всегда исходить из того, что многое от нас сокрыто в таинстве божественного домостроительства» (И. Экономцев).
Какое же отношение имел творческий процесс, так как его понимали исихасты, к эпохе Ренессанса? Не секрет, что монашеский аскетизм не всеми приемлется положительно. «Путь аскетики, - писал Николай Бердяев, - сам по себе не есть путь творческий, и аскетические экстазы Святых и мистиков – экстазы возврата к Богу, видения Божественного света, а не творчество нового мира, невиданной жизни (как будто встреча с Богом не есть начало новой жизни – С.Р)».
Для Бердяева святость и гениальность «несопоставимы, несоизмеримы, точно принадлежат к разным бытиям». В гениальности русский философ видит дерзновение, а в святости – послушание. Но стоит задуматься: возвращение к Божественному Свету, не приближает ли человека к Божественному состоянию, не делает ли его со-участником творческого процесса. И в самом деле, не ставили ли исихасты своей целью – обожение человека, уже здесь на земле. А для этого необходимо послушание.
«Кто очистит свой ум слезами, - пишет преп. Григорий Синаит, - душу свою ещё здесь, на земле, воскресив Духом, и плоть свою посредством разума сделает светозарным и огненным отображением божественной красоты, - тот почти становится сожителем ангелов».
Можно сказать, что аскетика является художественным творчеством, где животворным материалом выступает человек в полной обнаженности его личностного начала. В этом необычность исихастского движения. Это движение преодолевало разлад между духовным и материальным. Происходило обожение не только духа, но и тела, которое, по слову Христа, действительно становилось храмом Божьим. И для этого необязательно носить на себе неудобоносимые бремена, но следовать евангельскому Учению и соблюдать во всем Божественную меру. «Следует стремиться, - пишет св. Григорий Палама, - к изменению по благодати Христовой образа жизни, а не к смене одежды». Не обязательно уходить в затвор и творить сверхчувственные дела, но твори в себе нового человека. Для этого необходимо пройти через нравственный катарсис, с помощью которого человек избавляется от демонических сил. Взглянуть внутрь себя можно, только сотворив духовную пустыню, в которой начинается обучение в училище безмолвия, т.е. Исихия. В этой исихии неизбежно откроется стремление во- первых, к Богу, а во-вторых – к человеку.
«Наш ум, - пишет Св. Григорий Палама, - рассеивается, когда уклоняется ко злу, которое, по существу, многообразно. Наш ум направляет наше вожделение к Единому и истинному Богу, Единому Благому, дающему наслаждение, свободное от всякого страдания. А при расслаблении ума душевное стремление к истинной любви сбивается с верного направления, разрываемое на разные сладострастные влечения». И, чтобы этого не было отцы-исихасты предлагали психосоматический метод молитвы, который у многих вызывал неприятие, но который, по мнению отцов, помогал сосредотачиваться на умной молитве. Св. Григорий Синаит так описывает предлагаемый метод:
«С утра, сидя на седалище вышиною в одну пядь, низведи ум из головы к сердцу и держи его в нем, согнись до боли. И, сильно удручая грудь, плечи и шею, взывай непрестанно в уме и душе: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя…. Удерживай так же и дыхательное движение, потому что выдыхание от сердца исходящее, помрачает ум и рассеивает мысль».
Надо помнить, что отцы данному методу не придавали какой-то особый сакральный смысл. Это всего лишь прием. А приемы, как известно, бывают разные. Главное, чтобы они соответствовали цели, - достижение Божества. Кстати, творческие люди так же используют в своем познании мира психосоматический метод. Любой поэт, обладающий талантом, стремиться к уединению и безмолвию. Например, Руссо, зная, что многое зависит от притока крови к мозгу, размышлял с непокрытой головой под палящим солнцем (правда, думаю, несколько перегрелся), то же совершал и Ван Гог; Леонид Андреев в бесконечном хождении взад-вперед по комнате находил нужные образы и вопросоответы. Практически все великие творили в уединении и молчании.
Но, находясь в состоянии исихии, необходимо контролировать свои эмоции, не впадать в иллюзии и мечтания, равные ренановским галлюцинациям. Иллюзии расслабляют волю, заводят человека в состояние стагнации. Чтобы этого не случилось, отцы призывают находиться в трезвом уме, чтобы не впасть, подобно Бердяеву в искушение, утверждавшего, что истинное «творчество не в Отце и не в Сыне, а в Духе», оно и в Отце, и в Сыне, и в Святом Духе. Вне Троицы творчество немыслимо. И всякое умаление или усекновение одной из ипостасей ведет к ущербности, к еретической имитации, к потере смысла Бытия.
Абсолютизация Духа ведет к богумильству, к хлыстовству, т.е. к сектантскому разложению Начала всех Начал. И что ещё страшнее, к давно забытому иконоборчеству, от чего уберегает нас Солунский Святитель: «Сего ради нас вочеловечившегося, икону сотвори по любви к Нему и через неё вспоминай о Нем, через неё поклоняйся ему, через неё возводи ум свой к поклоняемому телу Спасителя, седящему во славе одесную Отца на Небесах. Равным образом и святых иконы твори […] и поклоняйся им, не как богам, - что воспрещено, но во свидетельство твоего с ними общения в любви к ним и чествования их, ум твой возводя к ним через иконы их».
Более того, исихазм человека возводит на такую высоту, на какой стоит Богочеловек. Именно в иконотворчестве видим, что пишутся «подобным образом» и Тело Христово и бесчисленный сонм святых. Их соединяет единая благодать, стремление к которой должно стать сутью человеческого естества. «Человек, - пишет Св. Григорий Палама, - это большой мир, заключенный в малом, является средоточием воедино всего существующего и возглавлением творений Божиих». Какая точная гуманистическая мысль! Но не разоблачающая иконотворчество, а способствующая его дальнейшему развитию.
Именно в эпоху расцвета исихазма рождаются бессмертные творения преп. Андрея Рублева, Феофана Грека, Даниила Черного и др. их же Бог весть. Лазарев писал, что «суровость феофановских образов, их особая одухотворенность, их порой преувеличенная экстатичность – все это связано с исихазмом, все это вытекает из существа исихастского учения».
Известно, что писание иконы возможно только тогда, когда пребываешь в трезвом уме и совершаешь «умное делание», вперив всю суть свою в созерцание Пресвятой Троицы. Пример преп. Андрея, написавшего бессмертную «Троицу» тому подтверждение.
Он жил и реально творил, общаясь с Безначальной Троицей, возвращая себе и нам бессмертие. Даже желание оставить себя в камне, в стихотворной и прозаической строке, не есть ли стремление обратить свое личностное начало к Вечности. Творящий вырывается из своей самости, чтобы достичь объекта своего вожделения – Бога. Особо это касается иконописца, способствующего своим творчеством делу человеческого спасения и его преображения. Причем это преображение не только духовное, но и телесное. Человек становится, говоря слова Григория Паламы, отображением образа Божия. И это отображение касается не только человека, но и окружающей его природы. Исихаст совершает то, что не совершил Адам. В этом суть исихазма. И эта суть закреплена в Православном Учении.
Все это происходило в эпоху Ренессанса, когда Восток и Запад искали Истину, и, казалось, что произойдет объединение на Началах Правды и Любви. Византия даже пошла на такой странный шаг: в Царьграде уживался православный патриарх с католиком-императором Иоанном V. Но Запад не оценил протянутой руки. Он видел политическую слабость империи и играл на ней. Турки уже были во Фракии. Рим хотел подчинения на основе католического учения. Но это не могло произойти в силу духовной полярности Востока и Запада. Западная Европа не пожелала идти навстречу Восточному Риму. Восток строил свои отношения с Богом и человеком на синергии, Запад – прославляет независимую творческую личность, вставшую на античный пьедестал, но при этом хотящую остаться христианином. Противоречие, которого приведет истинных художников, поэтов, пассионарных личностей к трагической раздвоенности, к участию в игре, где тезис будет меняться местами с антитезисом, что неизбежно приведет, по словам Бердяева, к роковой неудаче западного Ренессанса.
Восток не играл, он смывал слезами личину мира, говоря словами Солунского Святителя. На Востоке человек вступил в реальное Богообщение. Это было настоящее Возрождение, а не Предвозрождение, как полагал Дмитрий Лихачев. И религиозное восприятие мира являлось основополагающим. К античному возрождению оно, конечно, имело малое отношение, можно сказать, никакого.
Исихасты проторили путь, по которому пошло историческое христианство Востока. «Главный же пафос исихазма состоит в новой аксиологической установке позднего Средневековья, когда в противоборстве с Ренессансом и вместе с тем под влиянием проторенессансных и собственно ренессансных идей происходит своеобразная реабилитация тварного, вещественного, плотского начала путем просветления, одухотворения, возвышения его Фаворским светом Божественной энергии» (М.Н. Громов)
«В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании.И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба» (Лк. 24: 13-35).
Но как часто не замечаем, что Бог рядом с нами; как часто горят сердца, чающие духовного озарения, и как часто проходим мимо горящего костра. Но ученики удерживали Христа, и потому Он открылся им. Но беда заключается в том, что приходящего к нам Бога не удерживаем, предаваясь мирским соблазнам и похотям. Исихазм и заостряет наше внимание, требует сохранения Богообщения в самых неприятных обстоятельствах. Вспомним перипетии Григория Паламы, оказавшегося в турецком плену, но не потерявшего присутствие духа. Его сердце горело ко Господу, и Христос не оставлял Своего Служителя. А ведь Святитель находился в мусульманском плену, агрессивно настроенном к христианской цивилизации. Исламский мир жил, да и живет с закрытыми духовными очами и, читая Писание, не видит, что оно сообщает о Богочеловеке-Христе. Этот мир шел на решительный бой с православным христианством, чтобы водрузить на куполе Святой Софии в Царьграде полумесяц аравийского пророка. И в доказательство своей правоты приводили бесчисленные победы над христианским воинством. Вот что пишет в «Письме своей Церкви» Святитель Григорий Палама:
«Похваляется же этот нечестивый, ненавистный Богу и преступный род, что возобладал над ромеями благодаря своей любви к Богу, не ведая того, что этот мир лежит во зле (1 Ин.5.19) и над его большей частью господствуют чаще всего злые люди, рабы преисподней, силой оружия одолевающие соседей. Вот почему весь период до Константина, который, царствуя, воистину руководствовался любовью к Богу, идолопоклонники владели почти всей экуменой, а после него снова в течение длительного времени ею правили люди, которые ничем или почти ничем не отличались от них. Поэтому мне кажется, что с этими людьми, похваляющимися вследствие своей порочности, происходит то же самое, что и с эллинами, преданными, по словам апостола, превратному уму (Рим.1. 28), ибо, познав Бога, не прославили Его и не возблагодарили (Рим.1.21) Его как Бога. Ведь и эти люди так же познали Христа – говорят же они, что Он Слова и Дух Бога и, кроме того, что Он рожден от Девы, действовал и учил Божественным образом, был взят на небо, остается бессмертным и должен прийти, чтобы судить весь мир. Познав таким образом Христа, они не прославили его как Христа, т.е. как Богочеловека и Слово, но истину заменили ложью (Рим. 1.25) и уверовали в обычного смертного человека, который был погребен, - речь идет о Магомете, - возблагодарили его и последовали за ним. И это вместо того, чтобы последовать за Богочеловеком и бессмертным и вечным Словом, Тем, Кто если и вкусил смерть во плоти, то только для того, чтобы уничтожить смерть (Евр. 2.14) и стать Родоначальником вечной и чистой жизни, которая никогда не могла бы быть дана в результате страстей, смерти и воскресения обычного человека. Вот почему, все, кто воскрес и прожил нашу смертную жизнь, умерли снова. Над Христом же, воскресшим из мертвых, смерть уже не имеет власти (Рим. 6.9) и, более того, Им предвозвещается будущая, причем вечная жизнь. Итак, людей, о которых идет речь, за то, что они, познав Христа, не прославили и не возблагодарили (Рим. 1.21) Его как Христа, Бог предал превратному уму, страстям и бесчестию, так что живут они постыдно, не по-человечески и богопротивно, подобно Исаву, с детства ненавистному Богу и лишенного отцовского благословения: они живут луком, мечом, в распутстве, находя удовольствие в порабощении людей, убивая, грабя и похищая, предаваясь бесчинству, разврату, содомскому греху. И они не только совершают все это. Но вследствие какого-то безумия полагают, что Бог одобряет их действия».
В сознании фраза героя фильма Алана Паркера «Полуночный экспресс», назвавшего турок, не едящих свиней, нацией свиней. Потрясающе точно и верно! 14 век перекликается с веком 20-м.
И в то же время мусульманский мир ещё способен был слушать христианский, еще были допустимы диспуты, наконец, несмотря на притеснения, христиане пользовались относительной свободой в турецком султанате, ибо почитались библейским народом, «нечестие» которого приходится терпеть. Григорий Палама дискутирует с внуком великого эмира, который Христа называл рабом Божьим, не замечая абсурдности своего утверждения. Но разве может раб судить мир, - ответствовал ему Святитель Григорий.
Диспуты актуальны и сегодня. Например, мусульмане утверждают, что почитают Тору и Евангелие, значит, христиане должны почитать Коран. Однако, по мысли Св. Григория, это невозможно, ибо никто и никогда не свидетельствовал о Магомете, а утверждение, что это свидетельство уничтожили христиане смехотворно и глупо. Ни один христианин не посмеет искажать текст Евангелия, зная, какие это сулит проклятия. Но каждый христианин знает, что в последние времена придут лжехристы и лжепророки. Признавать же Коран, «не признающий Господом, явившегося во плоти Иисуса, <…> невозможно» (Св. Григорий Палама).
«Пусть Магомет, отправившись с востока, прошел победителем до Запада, но побеждал он войной, мечом, грабежом, порабощением, избиением людей. Из этого ничто не может исходить от Бога, Который добр. Скорее же это обусловлено волей человека и Диавола, от начала являющегося человекоубийцей (Ин. 8.44). Что же, разве Александр, отправившись с Запада, не покорил весь Восток? Однако и многие другие в разные времена, предпринимая военные походы, нередко овладевали всей экуменой. Никому же, из них, никакой народ не вверял свои души, как вы Магомету. Впрочем, он, и силу используя, и наслаждения предлагая, не привлек на свою сторону даже одной целой части экумены. А Учение Христа, хотя и отвергающее все удовольствия жизни, охватило все пределы Экумены и господствует среди тех, кто воюет с Ним, без всякого насилия и, скорее, торжествуя над насилием, которое всякий раз противопоставляется ему, так что в этом заключается победа, мир победившая (2 Ин. 5.4)» (Св. Григорий Палама).
Аргумент весьма убедительный. Но исламский мир по-прежнему уповает на силу, по-прежнему сами себе противоречат в коранических текстах; по-прежнему слышим оскорбления в адрес Богоматери, прекрасной Девы Мариам. Но и надо признать, что и в мусульманском мире находились трезвые головы, призывающие находить компромисс с миром христианским. Некоторые исламские правители соглашались не вмешиваться в вероисповедные вопросы. Наверно, поэтому некоторые греки папской тиаре предпочтут турецкую чалму, надеясь сохранить духовную свободу, чего западный мир не гарантировал. Уповали на слова Христовы, гласящие, что Церковь Божию не одолеют врата ада; спасение же в делах веры и любви, а не в формальном следовании обрядов; в сохранении образа жизни во Христе, памятуя истинного Отца и пребывая в Духе Святом.
За обновление Восточного Рима боролись отцы-исихасты, рождая истинный Византийский Ренессанс, который золотыми жемчужинами гуманизма разбросан в исторической ойкумене.
«Но кто-нибудь скажет: «Он был Бог, поэтому стоял выше зла». Я бы мог многое сказать на это, но обстоятельства не позволяют. Однако и от тебя требуем не божественной, а человеческой добродетели. Прояви её начало, а Бог даст завершение. Отвратись от зла, приди в страну добродетели, возьмись за свершение дел раскаяния и, проявив терпение, не только получишь от Бога венец человеческой добродетели, но и приобретешь вместе с этим сверхъестественным образом и сами Божественные добродетели через вхождения в тебя Божественного Духа. Именно так происходит обожение человека. Ибо тот, кто соединяется с Богом через дела добродетели, становится с Богом единым духом (1. Кор. 6.17) через благодать Божественного Духа» (Св. Григорий Палама).
Итак, Царство Божие, Царство Совести выше земного царства. Это понимали исихасты. Верили, что Римская империя тогда имеет смысл, когда в ней царствует Христос. Но с другой стороны подступало пресловутое возрождение национального чувства. Уже не римлянами себя ощущали, но греками. Греческий патриотизм призывал к борьбе против турок. Но это был зачастую призыв не за империю сражаться, а за отдельно взятую территорию. Поэтому, видимо, отцы-исихасты взоры будут обращать на Север, где происходило возрождение христианской жизни.
Турки, как коршуны, нависали над Царьградом, а патриарх днями и ночами занимается русскими делами. Это казалось неразумным. Надо было спасать империю. Уже разбиты христиане на Марице и Косовом поле, разгромлены крестоносцы под Никополем султаном Баязедом: дни империи были сочтены. Император Манул II в 1399-1402 годах путешествует по Европе, как изгой, униженно прося о помощи. Он готов подписать унию с папой. Но по молитвам исихастов (что было действеннее, чем военная сила) Господь помиловал свой народ. Непобедимый доселе султан был разгромлен Тимуром при Анкаре, взят в плен и умерщвлен голодом. Империи был дарован шанс, она даже вернула себе Фессалию, выгнала латинян из Афин, трижды в 1422 году выдержала турецкую осаду столица. Это была не материальная, но духовная победа. Однако восторжествовал в греческой элите не христианский эллинизм, но патриотизм местечкового значения. Вновь заговорили об унии с папским Римом, причем не только говорили, но приступили к её осуществлению.
Для этой цели был созван во Флоренции в 1438-1439 годах церковный собор, который дожжен был принять историческое решение: объединить Восток и Запад под единым знаменем Христа. С такой мыслью ехал на собор Св. Марк Эфесский, считавший, что для дела объединения необходимо вернуться к историческим решениям семи вселенских соборов, в которых был утвержден Символ веры, были наложены запреты вплоть до отлучения тем, кто будет изменять Божественные установления. Коренной вопрос был вопрос об исхождении Святого Духа. Католики добавили и от Сына. Св. Марк Эфесский говорил: «И если подделывающий царскую монету достоин великого наказания, то изменяющий общую печать христианского исповедания, какой ответ думает дать, будучи повинным отнюдь не в меньшем преступлении?»
Но папа и его духовенство не желали слушать Святителя. Рим ощущал себя политически, экономически и в военном отношении мощным и неуязвимым. Папа понимал, что императору Иоанну VIII нужно спасти умирающую империю. И ради этого он пойдет на все уступки. Итальянцы предложили обсуждать четыре пункты: учение об исхождении Св. Духа; вопрос о неквасном хлебе для Евхаристии в Западной церкви; доктрину о чистилище; примат папы римского.
Поразительно, но Василевс запретил обсуждать самый важный первый пункт, из-за которого собственно и произошел раскол Единой Соборной Церкви. Это было прямое предательство Православия. Наказание было неизбежно – крушение империи. Обсуждать другие пункты фактически уже не имело смысла. Но обсуждение было навязано. Особо царю хотелось выяснить вопрос о чистилище. Православная Истина гласит, что после смерти не может быть полного блаженства, так как не соединились душа и тело, что произойдет только в общее воскресение, да и вопрос очистительного огня сомнительный. Марк Евгеник будет напоминать анафему пятого Вселенского Собора на мнение о конечности мучений. Как известно, Орос Собора писался Духом Святым. Погрешающий против Духа несет в себе анафему в сем веке и в будущем.
Вся проблема Запада была в том, что все свои нововведения они пытались навязать всей Полноте Церкви. Они забыли, что истинное очищение – это стремление к Богу, которое освобождает при помощи Подателя этого стремления от греха и смерти. Об этом ещё в древности говорил Св. Григорий Богослов, и он же утверждал, что за гробом уже нет очищения, но есть вечное мучение. В Евангелие от Луки, в притче о Лазаре, Господь четко разделил грешников и праведников, между которыми существует великая пропасть.
Католики трактуют притчу с символических позиций, предваряя этим протестантов. Тем более, абсурдно их утверждение будто бы душу бестелесную, ставшую духовной, будет мучить вещественный огонь. В то время, как знаем, что даже до пришествия Спасителя души праведников содержались в темнице, о чем Апостол Петр говорит в своем послании: «О немже и сущим в темнице духовом сошед проповеда». Об огне здесь ни слова не сказано. К чему это смута? Расслабить уже расслабленных. Дать грешнику повод грешить, ибо со временем, пройдя очистительный огонь, он будет восхищен в рай.
Человека лишают обожения, его делают ни холодным, ни горячим, но теплым и… удобным. Католический мир пошел вослед частным богословским мнениям Оригена и его последователей. Однако надо помнить, что частное мнение ещё не представляет собой Вселенскую истину, которая выражала себя в Деяниях духоносных Соборов.
Боже упаси сомневаться в авторитете великих отцов. Как, например, можно сомневаться в «Собеседованиях» Григория Двоеслова, когда Дух Святой в виде голубя витал над головой римского папы. Но толкование этих «Собеседований» ещё не есть само «Собеседование». Да и учение о чистилище появилось в римской церкви не в седьмом веке, и даже не в девятом, а тогда, когда писали Фома Аквинат и Бонавентура, учившие «о материальном огне, как средстве очищения для душ, запятнавшими себя незначительными грехами» (Арх. Амвросий. «Св. Марк Эфесский и Флорентийская уния»).
Читая деяния этого собора, не покидала мысль: к чему эти споры? Ведь ясно, что Рим унижал Православие, повторялся четвертый крестовый поход, только на духовном уровне. И это плен был бы хуже, чем в 13 веке. Но понимаешь, что собор был важен полемикой, тем свидетельством Православия, которое осуществлял Св. Марк Эфесский и которого Церковь называет «храм Святого Духа, который просветил душу Божественными сияниями». Который неукоснительно следовал Православной истине и на каждый вопросный пункт давал ясные ответы.
В своих знаменитых десяти аргументах Святитель опроверг существование чистилища. Но католики именно на этом соборе утвердили догмат о чистилище. Причем народ в этом обсуждении не участвовал абсолютно. Народ для католической паствы – быдло, на которое следует надевать ярмо с погремушкой. Смеху подобно, когда католические народы кичатся своей свободой. Отвергнув Абсолютную Свободу, можно ли получить хоть и относительную? Стесненные рамками нелепейших демократических законов квакают в своем болоте о выбранном пути социальных равновесий. Уничтожение традиций, насаждение революционных идеалов – вот чем обязана Европа католической церкви. И удивительно, что революционеры всех мастей призывают раздавить эту гадину. Да не давить, а лелеять. И это, кстати, понял Наполеон, в союзе с папством обрушившийся на православный мир. Но Господь спас и от революционеров и от католицизма.
Так же Господь хранил и свой светильник на соборе во Флоренции, которому было крайне сложно, ибо он остался один. Все иерархи Востока, что были на соборе, политические дивиденды поставили выше духовных, внося в паству свою смуту и сомнение. Как известно, сомневающийся подобен лжецу и потому Царствия Божия не наследует. Потому и рухнет империя, в которой Василевс и иерархия отступили от Истины (ох, забыл Иоанн судьбу Михаила Палеолога своего предка, которого сын его не мог даже похоронить из-за его предательства Православия на лионском соборе. Но народ и иерархия ещё были тогда сильны православной верой). Отступили даже тогда, когда были уверены, что Истина в православном учении. Это особенно касалась исхождения Духа Святого, вопрос о котором все-таки возник на соборе.
Католический епископ Андрей Родосский считал, что филиокве не добавление в Символе веры, но разъяснение, на которое имеет право римская кафедра и он оправдано, ибо принималось в период борьбы с многочисленными ересями. На эту белиберду достойно ответил Виссарион Никейский, указавший на непозволительность разъяснений, когда текст составлен и запрещено прибавлять или прибавлять.
Но Рим уже принял свое решение, основанное на доводах человеческого разума, забывая, что Божественная мудрость выше человеческой. Св. Марк скажет: «Говорить это, казалось, петь глухим ушам, или кипятить камень, или сеять на камне, или писать на воде, или другое подобное, что говорится в пословицах, в отношении невозможного».
Но вот, что поразительно! На собор пришли монахи из дальних итальянских монастырей послушать диспуты. Потрясенные четким изложением Православной веры, они воскликнули: «Нет сомнения, греки обладают истинной верой и сохранили здравые догматы». И что же? Послушали их? Ни в коем случае. Ведь это же пришло быдло, которых и назвали «неучами в богословии, которые не понимают ничего дальше своей монашеской жизни (а разве этого мало – С.Р)». Их отправили в монастырь, заставив замолчать. Вот она свобода католического мира. Когда ложь чувствует, что ее побеждают, она прибегает к откровенному насилию и хитрости. С одной стороны, папа начинал стеснять греческую делегацию в деньгах, с другой – давал деньги на защиту Константинополя. Цель была ясная – подписать унию, а не искать истину. Запад уже давно подстраивал Правду под мнение папы римского, которого не волновали оросы Соборов, если они не вписывались в политическую необходимость. А ведь еще Кирилл Александрийский писал Иоанну Антиохийскому: «Никоим образом мы не допускаем нарушать веру, изложенную отцами нашими, т.е. Символ Веры; ни нам самим, ни иным мы не допускаем изменять ни единого слова его содержания, ни единого даже слога нарушить, памятуя говорящего: «Не прелагай предел вечных, яже положиша Отцы твои», ибо это не они говорили, но через них говорил Дух Бога и Отца, Который от Него исходит, но не чужд же – Сыну, согласно понятию естества». А ведь призывали изменить текст в пользу того, чтобы Деву Марию в Символе называть Богородицей. Бесспорная истина, но блаженный Кирилл верен Св. Троице. Об исхождении умалчивает Св. Иоанн Златоуст, ибо тайна сия велика. А раз Собор решил, то это Истина, не подлежащее обсуждению.
Но как же римская церковь пошла вослед безграмотным испанским готам? Те от любви к Христу совершили прибавление, избавившись от арианской ереси. И истинные папы Рима боролись против этого прибавления. Но имперские амбиции победили. Истина уже была не нужна. Не слышали, что из древности писал Св. Иоанн Дамаскин: «Веруем равным образом и в Духа Святага, Господа животворящего, от Отца исходящего и в Сыне почивающего, со Отцом и Сыном поклоняема и славима, как единосущного и совечного». И добавим его мысль: «О Духе же Святом и говорим, что Он – от Отца, и называем Его Духом Отца, но не говорим, что Дух – от Сына; Духом же Сына Его называем: аще же кто Духа Христова не имать, говорит Божественный апостол, сей несть его. И исповедует, что Он через Сына открылся и раздается нам: ибо дуну, говорит Святой Иоанн Богослов, и глагола своим ученикам: примите Дух Свят, подобно тому как из солнца и солнечный луч, и свет, ибо само оно есть источник солнечного луча и света; и через солнечный луч нам сообщается свет, и этот есть освещающий нас и воспринимаемый нами. О Сыне же не говорим ни того, что Он – Сын Духа, ни того, конечно, что Он – от Духа». Приведены слова святого, которого одинаково почитает Запад и Восток. И третий и четвертый Вселенский Собор гласили: «Довлеет для полного познания благочестия и утверждения – святой сей и блаженный Божественной благодати Символ». Если Символ святой и благодатный, то допустимо ли искажать Святость? Не грехопадение ли совершала римская церковь? Ведь третий Собор утверждал, что Символ «совершенно учит об Отце и Сыне и Святом Духе». Т.е. не может быть речи о несовершенстве. Латинские сказки о разъяснении годны разве что умалишенным. Седьмой Собор утверждает:
«Мы держимся законов Церкви, мы соблюдаем определения отцев; мы прибавляющих или убавляющих нечто от Церкви анафематствуем». И далее: «Если кто все предание церковное писанное и не писанное презрит, да будет анафема». И Св. Марк говорит, все священство и прелатство западное, таким образом, суть отлученные и пребывающие вне благости Божьей. Кстати, даже тот собор, который католики называют восьмым, так же подтвердил незыблемость Символа Веры. Папа Иоанн подтверждает это в послании к патриарху Фотию. Казалось бы, Правда должна убедить даже самых закоренелых отступников. Однако случилось другое. Маски католики сбросили, когда аргументы в споре были все биты. Они уже не приглашали на общие трапезы, но неприкрыто требовали подчинения Православной Церкви. Папа Евгений требовал безоговорочной капитуляции. И, удрученная бедственным положением государства, греческая иерархия стала идти на компромиссы. Но это была первая ступень к предательству. Папа увидел слабодушие и стал ещё более требователен. Только Св. Марк был непреклонен. Как горько было наблюдать, что те, кто знали Истину, сдают позиции. Больно было наблюдать падение Виссариона Никейского и Исидора Киевского. Можно понять по-человечески Виссариона, но Исидор каков! Ему митрополиту Всея Руси ничего не угрожало, он находился в самом комфортном положении. Что с ним случилось? Неужели кардинальская митра оказалась дороже венца русского митрополита? Возможно, дело в амбициях митрополита и политической игре, которую он затеял.
Известно, что Киевская кафедра находилась на территории Литвы, где Великим Князем был польский король Казимир. Но Исидор окормлял ещё и московскую кафедру. Объединение Руси под скипетром Рима. Не это ли вскружило голову честолюбивому Исидору. Какие виделись впереди перспективы, если бы русский народ повел бы себя как западноевропейцы. Однако забыл Исидор, что, будучи митрополитом, он должен был свидетельствовать веру своей Церкви. Церковь же осталась верной преданиям Св. Отцов и Христу, как и малое стадо Эфесского Пастыря, которого уже и император принуждал подписать определение собора, в котором Восток капитулировал перед Западом.
Пастырь замолчал в этом стаде гогочущих гусей. Не было смысла бросать жемчуг под ноги псам. Они считали, что победили. Но что говорить тем, кто несет бред сумасшедшего, кто не желает слушать определения Святых Соборов, кто считает возможным изменять Святоотеческому Преданию, не признавая анафем тем, кто искажает тексты Святого Предания. Даже слова собственно епископов города Рима не убеждали деятелей Флорентийского собора. Вчитаемся в слова папы римского Дамаса, сказанные на втором Вселенском Соборе: «Если бы кто говорил, что Дух Святой – от Отца свойственно и истинно, как и Сын – от Божественного естества и Бога Бог Слово, - анафема».
Вот и докатились! Рим говорит о непогрешимости пап. Но какая-то странная избирательность у этой непогрешимости. Выгодно – непогрешим, невыгодно – погрешим.
Немаловажен был и тот факт, которым и убеждали греков: Рим прочно, как скала, управляет всей Европой, склонившейся пред его величием; в то время как Византия разваливалась на части, ожидая последнего аккорда своей тысячелетней мелодии. Забыли, что весь мир лежит во зле, забыли, что Сам Господь ободряет малое стадо. К сожалению, иерархи Востока потеряли твердость веры вместе с Василевсом и надеялись на земную помощь. Они предали свою паству, и это неминуемо должно было отразиться и на положении империи. Только это положение уже могло быть негативным. Там, где теряется вера, наступает опустошение и уничтожение.
Греческие иерархи подписали филиокве, признав латинскую формулировку. Им надо было спешить, ибо год заседаний прошел втуне. Мусульманский же полумесяц нависал над проливом Георгия Победоносца (Босфором). Папа обещал крестовый поход. Уния была заключена как военное соглашение. Император откровенно спрашивал папу, что он получит взамен. Нужны были деньги и воины. Когда-то Иуда предал Христа за тридцать сребреников, не это ли совершили восточные горе-пастыри, цинично и подло продавшие православную цивилизацию тиароносному купцу. Папа обещал в Константинополе содержать 300 солдат для защиты города (не насмешка ли, когда у турок 200 тысяч воинов) и держать две галеры в Мраморном море. Воистину с греками произошло умопомрачение! Только Святой Марк понимал, что есть пределы у икономии, в делах же веры необходима твердая акривия: «Дела веры не допускают икономии. Это все равно, что сказать: отруби себе голову, и иди куда хочешь». Так отвечал Святитель своим противникам, полагая, что Истина не может быть разноцветной, но ясной и белой. «Может ли быть нечто среднее между истиной и ложью, отрицанием и утверждением, светом и тьмой; и, хотя между светом и тьмой может быть найдено, именуемое – «сумерки», однако, между истиной и ложью не может быть найдено ничего среднего». Далее Св. Марк напишет Георгию Схоларию: «Но, быть может, ты скажешь, что не превратилось в противоположность сделанное изменение, но мы ищем нечто средне и соглашение. - Никогда, о человек, то, что относится к Церкви, не разрешается чрез компромиссы». И нажим со стороны государства Святитель считает неуместным: «Пусть никто не властвует в нашей вере, ни царь, ни архиерей, ни лже-собор, ни иной кто, но – только единый Бог, передавший нам ее и Сам и чрез Своих Учеников».
В лице Св. Марка видим возрождение христианского эллинизма, продолжателя традиции Св. Отцов, которые отстаивали Истину даже тогда, когда весь мир был увлекаем еретическими учениями. Достаточно вспомнить Св. Афанасия Александрийского, великих Каппадокийцев, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина, которые словом и делом противостояли так называемым вселенским соборам, победив и античный эллинизм, и арианскую ересь, и монофизитство с монофелитством, завершив торжественной победой над иконоборчеством. Надо сказать, что лжесобор во Флоренции стал прелюдией к языческому возрождению. После этого собора стало возможно торжество Александра Борджиа на римской кафедре, когда языческий разврат и растление станут нормой жизни.
Если бы православный мир, действительно, пошел бы вослед католическому, то произошло бы практически уничтожение благочестия на земле: оно вновь ушло бы в катакомбы. Но Господь уберег Свой народ и Церковь, дав великого Святителя, поборника Православия, о котором Иоанн Евгеник писал: «Только он один явился в начале и в середине и даже до конца мечом обоюдоострым на беззаконные и разбойнические плевелы в благородном посеве священных догматов Церкви, боговдохновенной трубой богословия и неосушимой рекой благочестивых писаний и определений Святых Отцев и Учителей, громким и сладостным и нектароподобным гласом и неустрашимым и доблестным бесстрашием духа. Знает все множество присутствующих там и их потомки извороты софистических рассуждений тех латинян, и сети, и способы, и приманки, и западни, чтобы не сказать ещё более прискорбное; чистым богословие святых Отцев, от самого первого Богослова и Наставника Богословов – Слова Божьего, и затем, определениями Вселенских Соборов, а где и необходимостью явных и неопровержимых ссылок, как некую или дым, он рассеивал (латинское учение) в беседах о чистилище и о дерзком прибавлении к Святому Символу и, наконец, о самом том догмате (об исхождении Св. Духа), когда явленнее всякого столба, на которой прикрепляются государственные декреты для обнародования, были явлены и священное богословие Великого и ученость и обитающая в нем благодать Пресвятого Духа и таковая великая сила Истины, а так же – гнилость и нетвердость латинских учений».
И этого великого Святителя называли Иудой, питающегося с папского стола. Св. Марку предлагали за чечевичную похлебку продать свое первородство, как это сделал патриарх, недолго проживший после своего предательства. Не явилась ли эта смерть грозным предостережением предателям? Безусловно. И даже находясь при смерти, этот человек, как первосвященник Каиафа, призывал Святителя, угрожая ему и лишая даже дневного пропитания. Но Св. Марк остался непреклонен в своей вере в Христа.
Греческая же делегация, уступив в вопросе об исхождении Св. Духа, признала и латинский догмат о чистилище, и безквасный хлеб в Евхаристии; признают и примат папы.
Начав с малого предательства, уступили по всем четырем пунктам. Этих людей судьба гнала к смерти, как заметил Св. Марк.
Но что примечательно Акт Унии не подписал ни один вселенский патриарх, кроме цареградского. Так что Полнота Церкви не осквернилась гнусным и подлым предательством. Подписав акт, император умалил свою власть, нарушив тысячелетнюю симфонию Церкви и государства. Только так можно признавать примат папы, которого признали викариям Христа и главою церкви. Когда Истина Богословия гласит, что Глава Церкви – Христос.
Действительно, группа иерархов предавала тысячелетнюю историю Православия, предавала Христа. Объявив папу главой, впадали в сатанизм. В Окружном Послании Св. Марк напишет: «Для нас папа представляется как один из патриархов, и то – если бы он был православным, а они (униаты) с большой важностью объявляют его Викарием Христа, Отцем и Учителем всех христиан». Правда, греки выторговали привилегии восточным патриархам. Бессовестный торг, показывающий истинное лицо горе-пастырей. Папа в этом уступил, потому что понимал, что утверждение его полным владыкой – дело времени. Греки были сломлены: кто страхом перед царем, кто своей беспомощностью, но оправдает ли это перед Богом? И как важно было, что Акт Унии не подписал Св. Марк. Когда папе поднесли этот Акт, то, не увидев подписи Св. Марка, он воскликнул: «Итак, мы ничего не сделали». Даже папа понял, что католицизм одержал Пиррову победу. Он пытался принудить Эфесского пастыря, обвинял в ереси, но Святитель достойно ответил, что он придерживается Учения Св. Отцев и потому, осуждая его, папа осудит и Св. Отцев.
Интересная деталь: император покинет собор вместе со Св. Марком, возвращаясь домой через Венецию. Видимо, совесть мучила Василевса, понимавшего, что во Флоренции произошло отступление от Истины.
И как было теперь поступать верным? Защищать Иудино царство или соглашаться с исламским? Как, колеблясь, можно быть твердым пред лицом врага. Более того, будет происходить печальная картина откровенного предательства, когда многие греки, сербы, болгары и албанцы примут ислам. Мегадука флота Лука Нотара скажет, что папской тиаре предпочтет турецкую чалму.
Сам же православный народ встретит делегацию не просто настороженно, но враждебно. Греческий историк Дука описывает, что «едва делегаты сошли 1 февраля 1440 года с кораблей, их стали спрашивать: «Как дела с Собором, победили ли мы?» - они же отвечали: «Продали мы веру нашу, променяли благочестие на нечестие; изменив Святым дарам, стали азиматами-опресночниками?». Так говорил Антоний Ираклийский и все прочие. Народ спрашивал их: «Зачем вы подписали?» - «Из страха перед франками». – «Разве франки бичевали, заключали в тюрьму?» - «Нет. Но подписала наша правая рука – пусть её отрубят. Исповедал язык наш – пусть его вырвут». Настало тягостное молчание, службы не было, несмотря на Великий пост. Никто не хотел служить с ними, с отступниками».
Византия была на грани раскола. Брат царя Димитрий грозил гражданской войной. Смерть преследовала отступников. Прибыв домой, государь узнал о смерти любимой жены, и на три месяца заперся в собственных покоях, потрясенный, оплакивая её смерть.
Только Святителя Марка народ встретил с радостью. Только народ остался верен Преданию. И, слава Богу, что был Иерарх, способный тайнодействовать и не молчать, когда все замолкли. Ярый униат Иосий Мефопский напишет: «Вернувшись в Константинополь, он (Марк) потряс и привел в полное замешательство Восточную Церковь писаниями и речами, направленными против постановлений (Флорентийского) собора. Римский историк Vogt писал о деятельности Св. Марка после заключения унии: «Этот человек, умный, культурный, обладающий красноречием, был, к сожалению, мало лояльным (делу унии), и если результаты собора не оказались такими, как на это рассчитывали с той и с другой сторон, это долженствует во многом приписать его непримиримости и предрассудку» (Как мило! Умный, культурный, и вдруг склонен к предрассудку. Запутался исторический бедняга!).
Святитель, видя, как уния разлагает душу Церкви, покидает Константинополь и едет к своей пастве, в Эфес, который находился под властью турок, что было символично.
Это был путь, который оставался православному человеку. Иоанн Евгеник пишет:
«Деятельно обходя повсюду удел великого Иоанна Евангелиста и Богослова, и делая это длительными периодами и с трудом и тяжестями, будучи болен телом, посещая пострадавшие священные храмы, особенно же созидая храм митрополии с прилежащими ему постройками, рукополагая священников, помогая терпящим неправду – будь то по причине гонения, или искушения со стороны нечестивых, - защищая вдов и сирот, постыждая, запрещая, утешая, увещевая, обращая, укрепляя, он был, по божественному апостолу, для всех вся».
Святитель на склоне лет понимал, что, видимо, главное – православная молитва, предстояние перед Богом. Он едет на Афон. Но власть решила упрятать Святителя в узилище, на острове Лемнос. Дошли и до такой низости. Св. Марк два года пребывал в заточении, стойко перенося лишения. Святитель знал, что путь к Правде невозможен без терний, о чем он и Афонским монахам писал. Император освободит Св. Марка в день памяти семи Эфесских отроков. Господь даровал свободу в тот день, когда происходит напоминание чуда Воскресения. Так же, верил Святитель, восстанет из пепла, попранная предательством Церковь, врата ада, Которую никогда не одолеют, ибо Глава Её Христос.
«Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними. И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний. И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему. И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше. И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их.И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога. Аминь» (Лк. 24: 36-53).
Освобождая Святого, Государь признал, что дело унии проиграно. Невозможно сдвинуть Столп и Утверждение Истины, невозможно победить Любовь и Свободу. Не может ложь победить Истину. Но возникает вопрос: почему католическое учение столь распространилось? Но и помним, что сатана принимает облик ангела света. Идти вслед этому ложному свету, значит признать, что Бог есть Бог мертвых, а не живых. Вступать же с католиками в Евхаристическое общение так же преступно, хотя и заявляют, что Христос един, и не православным Его разделять. Забывают, что опресноки, употребляемые в Евхаристической тайне, есть явление ветхозаветное, и сей опреснок не жизнь обозначает, но труп. Господство же католического вероучения, думается, обусловлено не желанием Господа вырвать вместе с плевелами и пшеницу. Ведь и в западной церкви встречаем людей искренних, как, например, уже упоминаемые монахи из древних итальянских монастырей. Но этой пшеницы очень мало. В основном плевелы. Это люди душевные, но не духовные. Западный мир и стал душевным, т.е. бесовским.
Православному человеку следует удаляться данного мира. Не могут помочь бесы Воскресению, не могут спасать государства и народы. Св. Марк скажет Схоларию: «Но заключенная им уния послужит для утверждения и пользы народа? – О, совершенно ясно?! Не видишь ли как бегут враги Креста, и как наш один гонит тысячу, а двое – ликвидируют десять тысяч? – Но мы видим совершенно противоположное. Если не Господь созиждет государство всуе трудятся зиждущие; если не Господь сохранит наш град, всуе бодрствовали стрегущие его на золотники папы».
Так и случилось, буквально спустя 13 лет (а до этого в 1444 году бесславно закончился крестовый поход под Варной, где была уничтожена венгеро-немецко-чешско-польская армия во главе с королем Владиславом, а в 1448 году потерпят поражение на знаменитом Косовом поле). Константинополь падет. А сражаться будут 10 тысяч генуэзцев, наемная армия, ибо греки не понимали, для чего сохранять Св. Софию, если в ней служит мессу кардинал-митрополит Исидор.
Но именно тогда, когда гибла империя, происходит возрождение православной веры. Доселе спавшие и готовые на компромиссы, увидев всю мерзость предательства, в ужасе отшатнулись. Еще при жизни Св. Марка в 1442 году (он умер в 1444 г.) три восточных патриарха: Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский объявили собор во Флоренции не святейшим и вселенским, но грязнейшим. С униатским же патриархом Митрофаном прекратили каноническое общение. Более того, грозили царю отлучением от Церкви. Это начинало действовать. Последний император Константин Палеолог был, конечно, православным человеком. Он сделал все возможное, чтобы низложить с патриаршей кафедры в 1450 году Григорию Маму, ревностного униата и гонителя православных. Константинополь становился православным. Однако не хватало решительности. Применяли дипломатию там, где нужно было рвать и рубить узлы. Еще надеялись на помощь Рима, поэтому приняли изменника православия Исидора, который совершил свою кощунственную службу в Св. Софии в 1452 году. Известно, что невозможно полувоскреснуть или недовоскреснуть. Половинчатость приводила к гибели объективно. Слава Богу, что Православная церковь сильна своими личностями. Так было во времена Максима Исповедника, когда весь мир предался ереси. Но устояла Церковь. Так же устояла она и в 15 веке в лице своего Святителя Марка Эфесского, который перед смертью благословил на исповедничество Схолария, несмотря на то, что тот молчал на лжесоборе, подобно Петру, в трагическую ночь ареста Спасителя. Марк провидел в нем человека, способного взять Крест и понести Его.
Империя уходила, передавая православное дело своей части, оставшейся верной Православной Истине. Русь не приняла унию, сразу же отвергла её и тех иерархов, посмевших с этим бредовым актом приехать в Москву. Русь, как часть Восточно-Римской цивилизации, принимала на себя ответственность за судьбу Православия.
29 мая 1453 года Константинополь (Новый Рим) пал под ударами турецкой армии султана Мехмеда. 53 дня длилась осада. Город, доселе непобедимый мусульманами, пал. Но это пала раздробленная и смутная цивилизация, чтобы придти в силе и духе на Севере. В русской Ойкумене из рук греческой царевны будет принят римский орел; там будет наследник императора Константина; там будет созидаться христианская цивилизация, учителем имевшая своим Восточный Рим.
Эта цивилизация воскресит христианский эллинизм и даст решительный отпор католицизму. Она будет называться Третьим Римом. И это правда. Её становление происходило на части Римской ойкумены. Как Восточный Рим тысячу лет назад понес Знамя Христово, которое выпало из рук Ветхого Рима, так и Москва подняла выпавший из рук Византии царственный скипетр. История Римской империи продолжалась. Не напрасно Русь считала Царьград своей духовной родиной и всегда стремилась к нему, думая о его освобождении из под власти турок. Это было тяготение части к целому.
Мы знаем, что не произошло в истории этого воссоединения. Причины нам неведомы. Размышления заведут в апокалипсические времена, когда имперские вопросы уже не будут столь важны. Но на становление русского сознания стремление к Единству оказало несомненное воздействие. Историческая Русь формировала свое особое мировоззрение. На примере Византии происходило обучение, осмысление своего собственного пути. Как говорится, на ошибках умный учится. После поражения сербов на Косовом поле современник событий напишет: «И то знайте, что поганые турки так сильны не сами по себе, а из-за несогласия христиан… Наша ненависть и междоусобная вражда приносят им победу». Это происходит вследствие опадения от живой, церковной веры.
Часть творила святой, исихастский мир, и эта часть останется и после гибели империи. Заметим, Афонская Обитель всегда светит, и будет светить православной вселенной. Другая же, большая часть, отпала от Благости Божьей. Византийский писатель конца 14 века скажет: «Трудно найти подобие того хаоса, который царит в столице… Константинополь, лишенный своего гарнизона, лежит обнаженный, словно добыча для того, кто пожелает её схватит. И внутри города граждане… восстают, ссорятся друг с другом и дерутся за высшие должности. Каждый стремится пожрать все сам, и если это ему не удается, он грозит переходом к врагу и нападением на свою страну и друзей».
Когда-то это должно было кончиться. Либо покаянием, либо падением. Но всенародного покаяния, как показали выше, не состоялось. Под ударами варваров пал Ветхий Рим, под ударами турок Рим Новый вместе со своим императором Константином, убитым у стен Св. Софии. Рим пал, потому что предательство и малодушие поселилось в сердцах ромеев.
Но это падение многому научило русскую цивилизацию. Разъединение Византии, возможно, побудило к единству Русь, которая принесла плоды покаяния и свергла страшное ордынское иго, чего не совершили ни греки, ни болгары, ни сербы.
Но Греко-римская цивилизация сохранилась, одухотворенная русской душой. И произойдет истинное Возрождение и не античного, в котором преобладало обращение к природе и развернуло духовного человека к природному, но христианского эллинизма. И к этому эллинизму шел весь русский народ. Происходило духовное приобщение к Слову, к Святой Троице.
