Человек зависит не от слепого рока, а от Божественного провидения. Все от руки Божией. Без него человек не может даже есть и пить (2:24–26).
Человек не в состоянии препираться с Богом (6:10), изменить то, что делает Бог (3:14; ср. 7:13). Он не знает путей Божиих (3:16–17), не знает ни будущего, ни целей настоящего (3:11; 11:5; 7:14). Хотя пути Божии непостижимы, они не могут быть несправедливы. Бог воздаст каждому по заслугам, наградит боящихся Его и накажет нечестивых (8:12–13). Как только человек начинает взирать на мир с религиозной точки зрения, коренным образом изменяется его настроение. Убедившись в том, что судьба человека в руках Божиих (9:1), он оставляет все беспокойные заботы и боязливые ожидания будущего, всякое раздражение, огорчение и досаду (5:16), которые, ни к чему не приводя, портят настоящее, отравляют всякие радости, и наиболее верное средство к обеспечению будущего видит в приобретении милости Божией сердечной молитвой, благоговейным исполнением обрядов, соблюдением заповедей и обетов (4:17; 5:4). Спокойный за будущее он безмятежно наслаждается теми радостями, какие посылает ему Бог (7:14). Он с весельем ест хлеб свой, пьет в радости вино свое, считая то и другое за дар Божий (9:7; 3:13). Он наслаждается жизнью с женой своей, которую дал ему Бог на все суетные дни под солнцем (9:9). Во всякое время одежды его светлы, и елей не оскудевает на голове его (9:8). Сладок ему свет и приятно ему солнце (11:7). Если Бог посылает ему несчастье, он размышляет (7:14) и примиряется с ним, вполне убежденный в целесообразности и справедливости Божественного промысла, в воспитывающей и очищающей силе страданий. Зная, что при печали лица сердце ублажается (7:3), он намеренно ищет того, что возбуждает печаль. Он предпочитает день смерти дню рождения, дом плача дому пира, сетование смеху, обличения мудрых песням глупых (7:1–6). В отношении к людям он проникается чувством незлобия, снисходительности, доброжелательства. Он ищет нравственного единения с людьми, зная, что двоим лучше, чем одному (4:9–10).
Уверенный, что от судьбы других людей зависит и его судьба, он всячески содействует их благополучию, щедро раздавая свое имущество (11:1–2).
Таковое состояние духа, когда человек, всецело вручив себя Божественному провидению, безмятежно наслаждается жизнью, спокойно и благополучно перенося все посылаемые ему испытания, и есть единственно возможное для него счастье, его Tob. Но это счастье не полное, оно не может вполне удовлетворить вложенному в человека стремлению к вечному счастью (3:10–11). Ithron недостижимо. Все суета и томление духа. Вот результат, к которому пришел Екклезиаст. С его учением о шеоле, с его неопределенным представлением о суде Божием, с его полным незнанием воскресения мертвых Екклезиаст не мог придти к иному выводу. Он искал совершенного счастья «под солнцем», т. е. в пределах земного бытия, но там его не могло быть» (А.П. Лопухин).
Центральным местом данной книги всегда была фраза, повествующая, что все в этом мире есть суета сует, и томление духа. Такие мрачные мысли посещают особенно явно, когда с твоими близкими случается несчастье. Помню, как морозным февральским днем получил известие о смертельной болезни отца, это было вечером. Всю ночь провел в бодрствовании, потому что находился в наряде, дежурным по эскадрилье. Глубокая ночная тоска и мысли о конечности бытия сковали сознание невидимым обручем. Мучительная и тяжелая ночь, забыть которую трудно до сих пор. Все естество стремилось к южному дому, там, где был и жил близкий человек, бытие которого было тесно связано с моим. Тяжело было ночью еще и потому, что совершенно одинок.
Когда-то завидовал Робинзону Крузо, который 28 лет пребывал в уединении, сам строил свой мир, обустраивал по своему желанию. Но, оказавшись в одинокой ночной тиши, стремился хоть с кем-то обмолвиться словом. Река жизни и смерти подтачивала остров моего бытия. Душа-ладья бросалась из стороны в сторону, от берега к берега, терзаемая неизвестностью, погружаясь в полусонное состояние.
Утром – в поезде, потом в самолете. В сознании смешались зимние заснеженные дороги, хвойные леса и лесные тропы нашего аэродрома, прекрасный солнечный свет, диссонирующий с моим состоянием. Я был в дороге, и эта дорога не могла не родить мысли о смерти. Что такое смерть? С детства я слышал о ней. На моих руках умер дед-фронтовик, когда мне было всего 11 лет, с самого рождения знал о смерти среднего брата Александра, погибшего трагически. Но с возрастом это дыхание смерти унеслось от моей семье, и, казалось, тлетворная смесь забыла дорогу к родному очагу. Тем более, она выглядела нелепой по отношению к моему отцу, которому было всего 56 лет, обладавшему могучим здоровьем; способный ударом могучей руки свалить кобылу-тяжеловоза. Но смерть, которая была непонятна, ворвалась в дом, забирая самого близкого и родного человека. В эти трагические дни приходило понимание, что жизнь сопровождается странным и страшным спутником, имя которому – смерть.
Но что любопытно! Даже в эти трагические моменты бытия не мог не отметить некой театральности происходящего. Рядом смерть, но соблюдаем формальности: начищенные сапоги, лихо заломленная дембельская шапка, меховые перчатки, и лицо, на которое во время траурной церемонии надевается маска, прикрывающая слезы, готовые разлиться по всему мирозданию. Удивительное дело – смерть. Передо мной лежит тело человека, моего отца, но понимаешь, что это не совсем отец, возможно, его давно уже нет рядом с нами, но нам кажется, что он рядом, что он слышит наши рыдания и стенания. И не покидало чувство беспомощности. Ничего нельзя сделать, нельзя повернуть вспять время, нельзя вернуть то, что уже принадлежит не человеку, но Тому, Кто властвует и над смертью, и над жизнью. Приходило четкое понимание, что не мы хозяева своего жизненного пути, и это осознание было не умозрительное, но реальное, оно стало фактом духовного мира. Мы ни-че-го не способны изменить, потому что есть Высший нас. Нам остается только рыдать взахлеб, уткнувшись в протянутую добрыми людьми материю.
Но смерть поднимает в человеке такую бурю глубокого сострадания и соучастия, какую не способно поднять никакое человеческое чувство. Это горькая, но правда. В трагические мгновения бытия на человека обрушивается море слез, смывающие все наносное и ненужное. Тяжело переживать близким и родным, но как понять того, кто уходит. Я помню недоумение в глазах умирающего отца. Он понимал, что умирает, и, возможно, внутренне готовился к уходу, но сознание противилось этому уходу. Еще два месяца назад здоровый и крепкий человек. И вот – развалина в кровати, шутя называющая себя мощами, бывшими до болезни мощными. Он уходил. Я не видел страха в глазах. Знаю, что, умирал, прижал крепко к себе своего брата и попросил его выйти из больничной палаты. Когда тот вернулся, то обнаружил, что перед ним лежит уже труп.
Переход от жизни к смерти – вот тайна, которую всегда хочет познать человек. Но дана ли нам будет эта тайна? Молодости сложно примириться со смертью, но знакомство с ней неизбежно. Возможно, в этом знакомстве начинается познание истинного предназначения человека. Только перед лицом смерти живая душа задумывается о своем пути, только перед могильной ямой душа с ужасом осознает, что тело, в которое она одета, изменяется, начиная с рождения.
И вот ладья-душа, попадая в житейское море, круговоротит, пребывает в недоуменном страхе, глядя на бурные волны, вздымающиеся в свете огненно-багрового заката, остановить который не в илах никто.
Уже в древности перед человеком был поставлен гамлетовский вопрос, и свой ответ он начинал вычерчивать мелким бисером на платке жизни, удерживая нить, связующую его с Неведомым. Порой, человек сам не сознает, что эта нить существует. Но эта нить, связующая с Творцом, не дает возможности человеку остаться совершенно одиноким. Но именно смерть неизбежно ведет человека к одиночеству. В разговоре с ней не помогут ни друзья, ни близкие, ни родные, она – единственный жуткий собеседник.
И преодолеть этого жуткого собеседника может, как это не покажется странным, книга Проповедника. «Неправо некоторые думают, что книга Екклесиаст возбуждает к наслаждениям и роскоши; напротив, здесь содержится учение, что не должно стремиться к тому, что тотчас по достижении его нами преходит»(Иероним. Толк. на Еккл. 1:1).
Действительно, иной раз кажется, что обреченность перед смертью толкает человека творить всякие непотребные дела. Ведь все равно умрешь, и не лучше ли радоваться жизни, пить, гулять, веселится. Но, оказавшись перед лицом неизбежности, все-таки отбрасываешь от себя пир во время чумы, понимая и его мимолетность.
В такие мгновения сознание роится многочисленным мыслями о душе, времени и пространстве, в которых обитает эта душа. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом».
Значит и путь человеческий имеет свое время и свое особое пространство, которое не может быть бессмысленно. И ты не необитаемый остров, на который никогда не высадятся моряки, чтобы спасти погибающего, а только пираты, способные нести смерть, но личность, в которой заложено Божественное зерно, не желающее подчиняться законам животного царства. Эта личность восстает против смерти как неестественного состояния человека. Это происходит оттого, что человек изначально был бессмертен, и память о своем бессмертии хранится в его сознании. Против чего же выступает в своей на первый взгляд противоречивой книге древний израильский царь?
«Но кто-нибудь скажет: если то и суетно и ведет к суете, то для чего же оно существует? И как оно может быть суетно, будучи делом рук Божиих? И много есть подобных возражений касательно этого предмета. Но послушай, возлюбленный! Не дела Божии назвал Екклесиаст суетными; отнюдь нет. Не небо суетно, не земля суетна, нет! - ни солнце, ни луна, ни звезды, ни наше тело. Ибо все это добра зело. Что же суетно? Нужно внимательно послушать, что называет суетой сам Екклесиаст: сотворих ми вертограды…;сотворих ми поющих и поющия…; и стяжание скота и стад много ми бысть…; собрахми злато и сребро… и видех, яко вся суета (2:6-11). Послушай, что говорит и пророк: сокровиществует человек и не весть кому соберетя (Пс.38:7). Итак, вот что суета суетствий: обилие и избыток золота, толпы невольников, шумно бегущих за тобою по площади, гордость и тщеславие, высокомерие и надменность; это - суета, ибо произошло не от Бога, но составлено людьми. Когда же и как это бывает суетою? Суетны деньги, когда их расточают на удовольствия, но те же деньги не суетны, когда они употребляются с доброю целию, на вспомоществование бедным. Когда ты употребляешь деньги на удовольствия, посмотрим, какое отсюда происходит следствие? Головная боль, вялость, расслабление тела. Как тот, кто стал бы наливать воду в просверленный сосуд, трудился бы напрасно, так и человек, исполняющий себя удовольствиями (Екк.5:9). Мы облекаемся в дорогие одежды; и что пользы от этого? Никакой. Даже и благочестие может быть суетно. Так было с некоторыми из Еллинов. Они вели строгую жизнь, но по пустому, не имея в виду одного тщеславия, для соискания почета от толпы» (Свт. Иоанн Златоуст).
Обнаружив безысходность и бессмысленность бесполезного делания, начинаешь искать невольно Источник того, что дарует жизнь и свободу. Причем этот Источник не имеет ничего общего с бунтом, который производит зачастую личность при мысли о конечности бытия и от осознания своего бессилия перед неизбежным. Человеку свойственно стремление к свободе. Но часто свою свободу он видел не в Боге, но совершенно в ином направлении. Человек, желая свободы, видит ее, порой, в полной независимости от всех и вся. Но, получив эту независимость, оказывается в духовной пустоте и нравственном тупике. И этот тупик приводит к полному незнанию даже своего собственного психологического состояния.
Особенно человеческое естество волнует проблема загробной жизни. Стоя у гроба отца, пытался постигнуть его посмертную участь. Что происходит с его душой? Не является ли библейское предание сказкой или фантазией гофмановского кота Мура? И, если, действительно, наша жизнь тупо завершается физическим разложением, то к чему знание, умножающее скорбь? Не лучше ли просто-напросто рассчитаться с жизнью.
Не могу забыть одного питерского солдата, который раз пять пытался покончить жизнь самоубийством. На мой вопрос, что его толкает к такому странному шагу, он отвечал, что все бессмысленно и бестолково, и потому жизнь не имеет никакого нормального смысла. Люди же, стремящиеся жить, странные животные, цепко держащиеся за ускользающую жизнь. И все читал Достоевского, его роман «Дядюшкин сон». Отчего именно этот роман, было сложно понять юному сознанию, но спустя годы понимаю, что никто так не касается души человеческой, ее тайн, как великий Достоевский. И его волновала проблема посмертного бытия.
Эта проблема кровоточит на теле человеческого естества. Как не вспомнить Сократа, выпивающего смертоносный яд цикуты и убежденного, что переходит в царство теней, где будет встреча с богами, его веселыми и умными собеседниками. Но Сократ молчит после своего громкого ухода. Кажется ничего не говорит и Соломон. Но Святитель Григорий Нисский скажет: «Самое имя Екклесиаст значит правитель Церкви, собирающий заблудших и рассеянных духовных овец во едино стадо; здесь Он и беседует с составляющими Церковь. Подобно тому, как поющий лик обращает взоры на уставщика, пловцы на кормчего, военный строй на военоначальника, так и составляющие полноту Церкви должны взирать на Правителя Церкви, Екклесиаста-Христа».
Таким образом, взирая на древнюю мудрость, человек начинает знакомиться с Спасителем мира, Свет Которого кажется таким далеким и недостижимым. Но только этот Свет способен внести изменения в наше бытие. Данная мысль все чаще посещала сознание. Там, за гробом, обязательно есть Бог, а раз есть Бог, то есть и смысл существования.
Еще не понимаешь всего, что произойдет с твоей личностью, но собственное бессилие перед неизбежным вольно или невольно приводит к Божественному Бытию. Приходит понимание, что жизнь человеческая, полная превратностей, только тогда имеет смысл, когда следует Божественному Промыслу. В этом смысле Соломон не открывал ничего нового, которое есть хорошо забытое старое. А в этом старом – счастье человека, пребывающего с Богом в Эдеме. Но, потеряв рай, он естественно стенает по потерянному, хочет обрести утраченное. Найти же можно только то, что потерял.
Но Соломон еще не ведает, что Христос впереди, и потому еще живет прежним. Его прозрения смутны, в его словах уже угадывается Истина, но он сам, видимо, еще не осознает Ее, он только предчувствует Неведомого и отдает Ему свою душу.
В его вере его спасение, и эту веру он черпал в любви, объяснить которую невозможно, как и невозможно объяснить Божественное Бытие. Именно любовь, неведомо откуда берущаяся в нас, подсказывает наличие Неведомого. Смерть и любовь – эти два странных спутника ведут нас по перекрестках мироздания навстречу Божественному Кораблю. Любовь к близким и родным подсказывают необходимость своего существования, если не для себя, то во имя любящих тебя. Любовь останавливает действия, противоречащие жизни и свободе. Любовь помогает осмыслить свое существо в этом странном для нас мире. Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти».
И только любовь дает смысл и нашему одиночеству, которое неизбежно при встрече со смертью. Любовь устраняет одиночество, совершая в нас новую историю. Человек вступает в круг отношений, который не страшны, как на первых страницах Екклесиаста, он соприкасается с Вечностью, ибо круг символизирует собой Вечность Божественного Бытия. Конечно, говорю о любви, которая не имеет ничего общего с бунтом плоти, почитаемый некоторыми за любовь; говорю о любви высокой, где чистый помысел не омрачен невежественной скверной. Тот, кто обладает такой любовью, даже находясь рядом с блудницей, не будет испытывать к ней какого-либо плотского увлечения, но мерзость и опустошение. Но эти мерзость и опустошение будут носить внешний характер, а потому не повредят внутреннему миру влюбленного в Бога и мироздание человека. Наверно в любви будет искать спасения и израильский царь Соломон, признавший верховенство Бога, Который есть Любовь.
Наверно, уже в старости он напишет Песню, посвященную своей возлюбленной Суламифь. Ориген скажет: «Как мы узнали чрез Моисея, что есть не только святое, но и святое святых, и что есть не только суббота, но и суббота суббот, так ныне мы узнаем чрез Соломона, что существуют не только песни, но и Песнь Песней. Блажен, конечно, тот, кто входит во святое; но еще блаженнее тот, кто входит во святое святых. Блажен празднующий субботу, но еще блаженнее празднующий субботу суббот. Блажен подобным образом и тот, кто понимает и поет свящ. песни, ибо песни поются во время торжеств; но еще блаженнее тот, кто воспоет Песнь Песней». «Отличие сей книги то, что она от начала до конца написана таинственно, со иносказанием гадательным, и смысл догматов, заключающихся в ней, содержится не в букве, но глубоко сокрыт под нею» (Синопсис Афанасия.). «Иные считают общим правилом держаться буквы Св. Писания. Но буквальное чтение, понимающее слова в том смысле, в каком они сказаны, может быть принято только там, где оно служит к пользе по ближайшему разумению; если же что сказано загадочно и предположительно и не служит к пользе по простому его разумению, то таковые изречения, как предписывает слово, обучающее нас притчами, мы должны брать в ином значении, разумея сказанное или как притчу, или как темное слово, или как одну из загадок (Притч.1:6). И по науке истолкования, пожелает ли кто назвать это приспособление речи, или иносказанием или чем другим, не буду спорить об имени, надлежит держаться полезного разумения» (Григорий Нисский. Изъясн. Песнь Песней. Предисловие). «Св. Писание в своих словах и в значении слов, - говорит тот же св. Григорий Нисский, - может быть сравниваемо с иконным писанием красками и предметами, и зело буий есть той, иже ко краскам Писания прилепляется, а вещей, яка писана суть, не весть; сице бо писание покрывает духа, якоже плевы покрыют зерна».
Кстати, древние иудеи разрешали читать эту книгу только людям, достигшим 30-летнего возраста. «Только тот, у кого сердце чистое и от любви земной свободное, может читать Песнь Песней»,- писал св. Григорий Нисский.
Какой же таинственный смысл заключен под буквенным покровом великой Песни? «Песнию Песней сия книга именуется потому, что она следует после других песней, и что после сей песни нельзя ожидать другой песни. Говоря о другой песне, я имею в виде не книгу, но то, что надлежит разуметь о книге. Я скажу о сем яснее. Все Божественное Писание пророчествует о сошествии к нам Слова и явлении Его во плоти. Это составляет особый предмет воли Божией, и предвозвещение о том было преимущественным делом пророков и всего божественного Писания. Все сии пророчества суть песни; Песнь же Песней как бы уже не пророчествует или предсказывает, но и показывает Того, о Котором другие предвозвещали, как бы уже пришедшим и принявшим плоть человеческую. Сего ради, аки на браце слова и плоти чертога песнь поет Песнь Песней. Хотя и другие книги Св. Писания говорят о Спасителе, но, вместе с тем, он содержит и нечто другое; сия же книга едина точию Слова с плотию союз поет. В других Писаниях, как содержащих кроме учения о Слове и нечто другое, есть словеса гнева и прещения страха, а сия книга, как воспевающая одно только пришествие Слова, имеет одни лишь словеса услаждения, радости же и веселия, потому что в присутствии жениха всем радоватися достоит и никому же плакати, якоже Сам Господь рече (Мф.9:15). Посему, как после домостроительства, совершенного Спасителем, мы уже не ожидаем пророка, так и после того, что обозначено в Песне Песней, не должно ожидать другого чего-нибудь, новейшее нечто знаменующего. Подобно тому, как закон и пророки престали после того, как Иоанн Креститель указал Агнца Божия, так и воспетое в Песне Песней есть вершина всего того, что возвещается во всем Божественном Писании. После того, что в ней воспето, не должно ожидать ничего другого. Чего бо иного по Христове пришествии ожидати достоит, разве суда и воздаяния? Как в законе было святое, и за святым - святое святых, а за святым святых уже не было внутреннейшего места, так после песней есть Песнь Песней, а после Песни Песней уже не должно ожидать внутреннейшего и новейшего обетования, ибо единою Слово плоть бысть и соверши дело». «Вся книга Песнь Песней наполнена разговорами ветхозаветной Церкви со Словом, всего рода человеческого со Словом, Церкви из язычников с Ним же, и опять слова с нею и с родом человеческим Еще: разговор язычников с Иерусалимом и Иерусалима о церкви языческой и о самом себе, а также служащих Ангелов к званным человеком проповедь… Приспособляясь к сему объяснению, каждый может, рассматривая самую книгу, сочетавать по смыслу сходное между собою»(Синопсис Афанасия).
Действительно, тот, кто хочет увидеть в этой Песне гимн плотской любви, перепутал ее с Кама-Сутрой. Хотя, конечно, именно в юном возрасте читающий Песнь, может воспринять ее с точки зрения великой человеческой любви к любимой и возлюбленному. Наверно так воспринимал ее, впервые прочитав в 16 лет. С одной стороны – ошибка, но с другой – сознание познакомилось с потрясающей поэзией доселе мною невиданной. Никакой современный поэт не мог сравниться с Песней. Это было не очарование, но необыкновенный прилив вдохновения, в волнах которого хотелось петь гимн Весне. В душе было Ощутимое и Непознаваемое, ведущее к Прекрасному, к Чертогам Небесной Красоты. После познания неизбежности в душу вошла бьющая полнокровным родником жизнь. Ладья на всех парусах неслась навстречу Возлюбленному. Божественное вдохновение наполняло паруса любовью. И эту любовь нельзя было назвать чувством, это было состояние духа, которое невозможно было с чем-то сравнить. Все это происходило неосознанно. Сознание не могло вместить происходящее, собственно и не было слов, способных выразить Невыразимое, посетившее душу. В этот миг происходит бег от мироздания к мирозданию, в этот миг происходит осознание себя неповторимой личностью, способной преобразить Вселенную. Наверно, впервые человек познакомился с тем, что впоследствии будет именовать Благодатью Божьей, он услышал звуки Приходящей Любви и реально ощутил Ее прикосновение.
Помню это прикосновение! Нечто воздушное и необъяснимое, подобно легкому облаку, превращало мое естество в некое невесомое существо. В это мгновение смерть совершенно стирается в сознании, и начинаешь понимать, что любовь крепка, как смерть, даже более, сильнее смерти, которая отступает перед Прекрасной и Величественной Божественной Ипостасью, дарующей веру, надежду, любовь.
Это понимание не пришло со знанием, оно стало частью естества, сущностью человека, начиная с глубокой древности. Истинное Богословие сердечно и мудро сердечностью. Человек же интуитивно тянется к этому сердечному Богословию.
***
Видимо к этому сердечному Богословию и пришел великий царь Израиля. К сожалению, после его смерти царство, врученное его сыну, разделилось на Израиль и Иудею, где и правили потомки царя Давида. Начнется эпоха Двуцарствия, которая и не представляла, возможно, интерес с точки зрения Богословия, если бы не профетическое движение, охватившее оба еврейских государства.
«Пророческие писания являются второй по значению, после Закона, фундаментальной основой Ветхого Завета. В еврейской Библии эти писания стоят после Исторических книг (Древних Пророков) и называются Поздними Пророками. Сборник имеет два раздела: Великие и Малые Пророки. Названия эти определяются объемом книг. К великим пророкам относятся книги Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила (последний в еврейской Библии отнесен к сборнику \"Писания\", или \"Ктувим\"). Малые пророки включают книги Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, Наума, Аввакума, Софонии, Аггея, Захарии и Малахии. Из неканонических книг к \"Пророкам\" относят Кн. Варуха и Послание Иеремии. Сборник Пророков к 200 году до Р.Х. получил окончательную форму.
Литературные особенности пророческих книг. Они являются первыми в Ветхом Завете \"авторскими\" произведениями, то есть почти целиком вышли из-под пера писателей, имена которых стоят в заглавии. Однако первоначально книги эти представляли собой небольшие свитки с краткими изречениями, которые легко было усвоить и запомнить. Позднее ученики пророков собрали эти свитки воедино, снабдив их вступительными словами и некоторыми сведениями о писателях. \"Речи пророков поставлены в таком порядке, в каком находил их собиратель\" (бл. Феодорит). Установлением хронологического порядка текстов занимается библейская наука.
Пророки в своих книгах используют различные жанры, сложившиеся на протяжении веков: а) обличительные речи; б) покаянные и благодарственные псалмы; в) эсхатологические и мессианские пророчества; г) послания; д) притчи; е) автобиографические свидетельства; ж) предсказания о бедствиях и плачи.
Большая часть пророческих книг - произведения боговдохновенной поэзии, которая строилась по определенным литературным законам. Язык и стиль пророков считаются классическими в библейской письменности.
Пророки в контексте гражданской и религиозной истории. Время деятельности большинства пророков определяется сравнительно точно, поскольку редакторы книг указывали, при каких царях совершал служение тот или иной пророк. Некоторые хронологические данные можно найти и в самом тексте. Эпоха пророков-писателей падает на четыре столетия (VIII - V вв.). С V века пророческая харизма становится все более редкой. Во II в. до Р.Х. в Израиле уже ясно сознавали, что голос пророков умолк. Возродилось профетическое служение только в новозаветное время, с приходом Иоанна Крестителя.
Пророки-писатели были свидетелями недолгого процветания обоих еврейских царств, затем их гибели в 722 году (Ефрем) и 587 году (Иудея). Они не оставляли своего руководства народом в эпоху Плена и продолжали служение в первый период после возвращения из Вавилона» (Прот. А. Мень).
Дух Божий не помрачал, но просвещал сознание пророков, в отличие, например, от различных гадателей, вещавших зачастую непомерную чушь, выдавая ее за Божественные словеса. Платон в Апологии Сократа писал, что «прорицатели говорят много, но сами вовсе не знают того, что говорят». «А пророк не таков; он говорит все с трезвою душою и здравым рассудком, зная, что он говорит. Они не были принуждаемы, но сохраняли свою волю. Посему Иона убегал, Иезекииль уклонялся и Иеремия отрицался. Бог не принуждал их насильно, но советовал, убеждал, угрожал, не помрачая их рассудка. Бесу свойственно производить помешательство, неистовство и всякое помрачение, а Богу просвещать. Вот первое различие между гадателем и пророком. Второе Апостол излагает так: тем же сказую вам, яко ничтоже, Духом Божиим глаголяй, речет анафема Иисуса. Затем различие гадателя и пророка состоит в исполнении сказанного» (И.Златоуст. Беседы на 1Кор. Беседа 29, §2. Василий Вел. Толк. на Ис. Предисловие). «Вообще же пророчество есть такое восхищение ума, которым пророчественная благодать, внезапно объемля пророков и отлучая их от всего человеческого, соделывала их способными стать орудиями для изглаголания пророческих слов» (Феодорит. На пр. Наума. 1,1).
«Но не однажды навсегда блаженные пророки получали откровение видений от Бога, а по частям, и в те времена, в которые находил это нужным Открывающий тайная» (Кирилл Алекс. На Ис.6:1). «И не чрез одного только пророка Господь беседует с Израильтянами, но употребляет на служение многих дивных мужей, чтобы согласием многих показать неложность предречений» (Феодорит, Толков. на прор. Амоса, Предисл.). «Да и нельзя было разом открыть народу всю будущую судьбу его; такого откровения он не возмог бы вынести; подобно тому, как не мог бы вынести человек, если бы Христос пришел не во плоти и не в зрак раба, а в обнаженном Божестве, так и откровения будущего давались сдержанно и прикровенно в педагогических видах. Мало того, так как евреев ожидало много бедственных предсказаний: что храм их будет разрушен, что у них будут отняты и пророчества, и жертвы, и священство, и царство, что они будут скитальцами и рассеются по все вселенной, то предсказывать все это в самом начале было и не безопасно; евреи избили бы пророчествовавших, и такие книги сожгли бы, как сожег царь Иоаким читанное Варухом пророчество Иеремии (Иер.36:23). Потому-то, между прочим, книги ветхозаветные и не так ясно изложены, как книги Нового Завета» (И.Златоуст. О пророчествах Ветхого Завета. Беседа 1). «Пророки в своих книгах имеют обычай, показав предмет, скоро скрывать его и переходить от предмета к предмету: от истории или чувственных и как бы пред глазами находящихся явлений быстро переноситься к внутреннему и духовному, то наоборот снова возвращаться, и притом весьма прикровенно, к чувственным явлениям. Весьма часто они вводят лиц в свою речь, напоминают о прошедшем и предвозвещают будущее. Посему, кто желает иметь ясное понятие о всем содержании (пророческой книги), тот должен обратить внимание и на порядок мыслей и на различие выведенных лиц» (Кирилл Алекс. Толков. на Осию. Предисловие). «Далее, неясность некоторых мест в священных книгах нередко происходит от неизвестности для нас того предмета, о котором говорится и от оскудения событий, которые некогда были, а теперь не бывают. Так, во время апостолов, когда кто-нибудь принимал крещение, то внезапно начинал говорить на разных языках, многие начинали пророчествовать и совершали другие большие чудеса» (И.Златоуст. Беседы на 1Кор.29. §1). Наконец, «по самому существу своему пророчества не могли быть вполне ясны, как не может быть вполне ясно сокровенное значение сновидений, ибо между теми и другими есть близкое сродство» (Василий Великий. Толков. на пр. Исаию. Предисловие).
«Пророческие речи, видения и угрозы обращены не только на евреев, как иудейского так и израильского царства, но и на языческих народов, для того, чтобы и их удостоверить в истине слова Божия, и доказать непреложность тех обетований, какие Бог чрез Моисея дал народу праведных и посрамить языческих прорицателей» (Ефрем Сирин. Толк. на пр. Амоса. Гл.1). Суд Божий в предсказаниях пророков касался всего мира, но иудеев прежде чем других народов потому, что «самые близкие к нам наиболее огорчают нас, когда погрешают против нас. И у Иезикииля Господь, повелевая наказать согрешивших, говорит: от освщенных Моих начните(Иез.9:6). И пророк Исаия свои пророчества всей земли начинает словами: на Иудею. И Апостол Петр говорит: время начатии суд от дома Божия (1Пет.4:17)» (Василий Вел. На пр. Исаию, Предисловие). «Все сии речи пророков имеют весьма разнообразный характер, ибо Господь различные употреблял откровения, сообразуя их с потребностию; иначе Он открывался Даниилу, иначе Иезикиилю, иным образом Исаии и иным Михею, как и прежде сего Он различно являлся Моисею и Аврааму» (Феодорит. Толк. на кн. Ос.12:10).
Интересно, что пророки указывали время, когда Господь возвещал им то, что они должны были передать народу и миру. «Упоминание о времени изречения пророчеств было необходимо, чтобы всякий видел, за сколько времени предсказано событие, и когда исполнилось, и разумел, что при умножении немощи преизбыточествовало и Божие попечение» (Вас. Вел. На Ис. Гл.1). «Как видно из этих надписаний, большая часть пророков по времени были близки между собою. Так Исаия пророчествовал во дни Озии, Иоафама, Ахаза и Езекии. И Осия и Амос пророчествовали во дни Озии. Михей во дни Иоафама, Ахаза и Езекии. Софония и Иеремия во дни Иосии. Но поелику сказано: начало словесе Господня ко Осии, сыну Вериину, то не первый ли он начал писать пророческие книги? И поелику Амос пророчествовал прежде двою лет труса (Ам.1:1), то не прежде ли видения Исаии, бывшего при Исаиином призвании, в описании которого сказано: и взяся наддверие (и поколебались верхи врат от труса) (Ис.6:4)» (Василий Великий. На Ис.1:1).
Любопытно: «Речи пророков поставлены в таком порядке, в каком находил их собиратель после того, как, в дни забвения Бога, они были потеряны» (Феодорит).
«Нам же, читателям и слушателям все истины, заключающейся в пророчестве, надлежит заботиться о снискании дара мудрости, ведения и учения… Ибо не малого тщания требует вслушиваться в значение вещаемого Духом, и не погрешат в разумении возвещанного, но прямо к сему разумению вестись благодати. Св. Духа; по домостроительству которого пророчество написано. Посему и Господь присовокуплял, говоря: имеяй уши слышати,да слышит» (Василий Вел. Толков. на пр. Исаию. Предисл.).
Услышать голос пророков не каждому дано. Но именно пророки совершили тот духовный переворот, который фактически преобразил человеческое естество. Не зная доподлинно, что ожидает мироздание, они предавали себя Божественному Провидению, Которое постепенно открывало тайну Бытия. И эту тайну пророки возвещали избранному народу.
Первый пророк, который с детства был в сознании, являлся Святой Илия. Совсем несмышленым слышал удивительную историю о его чудесном нахождении подле Бога, Который не дал Своему рабу вкусить смерти. Казалось невероятным, что есть в человеческой истории человек, не знающий перехода от жизни к смерти, но вечно пребывающий и живый. Что совершил этот человек? Почему Бог так отличил Своего пророка? Ищущий искренно истинный путь всегда найдет ответы.
Св. пророк жил во времена нечестивого израильского царя Ахава, вернувшего фактически народ к идолопоклонству. Илия пришел к Ахаву и объявил ему: «за твое нечестие в эти годы не будет ни дождя, ни росы, разве только по моей молитве». Так и произошло. Но Ахав не понял, что засуха, уничтожающая народ, есть наказание за отступление.
«Три с половиною года продолжалась засуха. Илья, по повелению Божию, снова пришел к Ахаву и предложил ему собрать израильский народ на горе Кармил. Когда Ахав собрал народ, Илия сказал: "Довольно вам быть в нечестии. Познайте истинного Бога. Давайте, принесем жертву: вы - Ваалу, а я - Господу Богу, но огня не будем подкладывать. Кто пошлет с неба огонь на жертву Тот и есть истинный Бог". Все согласились.
Первыми стали приносить жертву жрецы Вааловы. Они приготовили жертвенник, положили на него тельца и целый день около него скакали и кричали: "Ваал, Ваал, услыши нас!" Но ответа не было. Наступил вечер. Тогда Илия приготовил жертвенник, выкопал кругом его ров, положил на жертвенник дрова и тельца и велел поливать жертву водой так, что ею наполнился ров. Потом Илия обратился с молитвою к Господу. И тотчас сошел с неба огонь Господень, и попалил не только дрова и жертву, но уничтожил и воду, наполнявшую ров, и камни, из которых был сложен жертвенник. Весь народ в страхе пал на землю и воскликнул: "Господь есть истинный Бог, Господь есть истинный Бог!"
После этого Илия взошел на вершину горы и стал молиться о дожде. Подул с моря ветер, показались на небе большие тучи и пошел сильный дождь» (Прот. Серафим Слободской).
Казалось бы, должен был народ, царь и царица одуматься и придти к Богу. Однако злоба не утихла, но еще более усилилась. Иезавель, жена Ахава, начнет новое преследование пророка (горе мужу, жена которого управляет им). Илия покидает нечестивое царство, уходит в пустыню, поселившись в пустыне, у горы Хорив. Там ему явился Господь в веянии тихого ветра, утешив Илию. Объявив ему, что в Израиле есть еще семь тысяч верных и преданных Богу людей. Бог дал пророку надежду на будущее обетование. Удивительно было то, что Бог не явился в огне, в землетрясениях, но в тихом дуновении ветерка, прообразуя явление Спасителя мира.
И вот этого человека Господь забрал на небо в огненной колеснице, оставив милоть, т.е. верхнюю одежду, пророку Елисею. Сей пророк будет обладать не только даром чудотворения, но и воскрешения. Он воскресил сына одной богатой женщине в городе Сонаме, тем самым показывая Божественную силу и предсказывая общее воскресение.
Момент воскресения не мог не взволновать ищущего Истину человека. Ведь стать обладателем вечности – не есть ли извечное стремление человеческого естества? Ведь вечность заложено в существе человеческом.
С пророком Елисеем связан интересный факт. Когда пророк уже умер, то его погребли в пещере. Спустя год, рядом с пещерой хоронили человека, но, увидев неприятелей, хоронившие поспешно спрятали тело умершего в пещере Елисея. Но как только тело умершего коснулось костей пророка, то умерший воскрес. Это потрясающее чудо доказывало силу мощей святых. Но особенно, помнится впечатлило чудо пророка Ионы, который оказался во чреве кита и пребывал там три дня и три ночи, прообразуя будущее воскрешение Спасителя. Приведу Беседу о пребывании пророка Иона во чреве китовом полностью.
«Поверхностные и неверующие критики", говорит ученый, Артур Гук, - "находят, будто существует много препятствий, чтобы допустить, что Иону, на самом деле, проглотил кит, и что пророк находился во чреве его три дня и три ночи, а потом был извержен на сушу.
Во-первых, ни один человек, верующий во Христа, не может сомневаться, насчет происшедшего с пророком Ионой, ибо Сам Христос положил печать на этот оспариваемый предмет, когда Он сказал: "ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи" (Матф. 12, 40). Здесь Христос ликвидирует - по крайней мере, поскольку это касалось Его учеников - идею, что книга пророка Ионы является аллегорией (иносказанием), как это нравится предполагать критикам. Ибо ведь если сказано только в аллегорическом смысле, что Иона находился во чреве кита, тогда следует заключение, что и пребывание Христа в сердце земли, в течение трех дней и трех ночей, тоже имеет значение только аллегории. Тут мы имеем снова пример того, как отрицание Ветхого Завета прокладывает путь к отрицанию Самого Христа и Его слов".
Отрицать историю с пророком Ионою равносильно отрицанию всего священного Писания, а это значит, - отказаться от веры. Неужели для человека все еще недостаточно тех многочисленных поражений, так называемых "научных возражений" против св. Библии? Сколько раз опровержения и насмешки "мудрецов века сего" над св. Библией обращались против них самих. Ведь, простое ознакомление с текстом подлинника и некоторое научное знание уже дает нам во многом ответ.
Всем известно, что подлинник св. Библии написан на еврейском языке. Но на еврейском языке кит называется словом "таннин". В Библии же морское живое существо, поглотившее Иону, названо не словом "таннин", а словом "даг", а слово "даг" означает "большую рыбу" или "чудовище глубин".
Св. Церковь свидетельствует об этом уже более 1500 лет, называя это существо, поглотившее Иону, "водным зверем". Так, например, в ирмосе 6-й песни пятничного канона на утрени, глас 8-й, говорится: "водного зверя во утробе, длани Иона крестовидно распростерт, спасительную страсть проображаше яве". В 6-й песни утреннего канона, во вторник, глас 5-й, сказано: "яко же пророка от зверя избавил еси, Господи, и мене из глубины неодержимых страстей возведи, молюся".
Наука нам указывает, что существуют разнообразные породы китов. Так, например, есть род китов, имеющих 44 зуба в нижней челюсти и достигающих 60-65 футов длины. Но они имеют очень маленькую глотку. Вероятно, это и дало основание утверждать, что Иона не мог быть поглощен китом.
Есть другой вид кита, так называемый "бутылочно-носовой" или "с клювом". Это - небольшой кит, до 30 футов длины. Хотя он и малый, но имеет довольно большую глотку и вполне мог бы проглотить человека, но пророк не мог быть поглощен им потому, что он пережевывает пищу и имеет зубы.
Есть киты, не имеющие зубов, но снабженные "китовым усом". Среди такого типа китов, есть киты, называющиеся "Фин-Бак". Эти киты бывают до 88 футов длины. Желудок такого кита имеет от 4 до 6 камер или отделений, причем, в любом из них могла бы свободно поместиться небольшая группа людей. Этого рода киты дышат воздухом, имеют в голове воздушную запасную камеру, являющуюся расширением носовых полостей. Прежде чем проглотить слишком большой предмет, кит "Фин-Бак" проталкивает его в эту камеру. В случае, если в голове этого кита окажется слишком большой предмет, то он плывет к ближайшей суше, ложится в мелкие воды и выбрасывает ношу.
Ученый д-р Рансон Гарвей свидетельствует, что его приятель, весом в 200 фунтов, вполз изо рта мертвого кита в эту воздушную камеру. Этот же ученый указывает, что собака, упавшая за борт китоловного судна, через 6 дней была найдена в голове кита живой. Из сказанного видно, что Иона мог пробыть во "чреве", т. е. в воздушной камере такого кита 3 дня и 3 ночи и остаться живым. Пространство ведь в этой камере равняется 686-ти кубическим футам. Так из научных данных мы можем видеть, что Иона мог быть поглощен и китом.
Франк Буллен, известный автор труда: "Плавание "Кашалота", установил, что кашалот (один из видов кита) часто, когда он умирает, извергает содержимое его желудка.
Но библейское слово "даг" указывает на "большую рыбу". Отсюда мы можем заключить, что Иона действительно был поглощен морским существом - большой рыбой. В таком случае следует указать на рыбу, именующуюся "кит-акула" или "костяная акула".
Свое название "кит-акула" получила от того, что не имеет зубов. Кит-акула достигает 70 футов длины, процеживает пищу через большие пластинки (усы) во рту. Эта акула имеет вполне достаточный желудок, чтобы там поместился человек.
Касательно же того, что Иона пробыл во чреве большого морского существа три дня и три ночи и остался живым, можно прежде всего сказать: "у Бога все возможно". Затем не безынтересно вспомнить о сообщении в "Литерари Дайжест" о том, что один моряк был поглощен китом-акулой. Через 48 часов (т. е. через двое суток) акула была убита. Когда же вскрыли кита-акулу, то каково было удивление всех собравшихся, когда нашли, поглощенного этим зверем, моряка живым, но только в бессознательном состоянии. Причем, моряк не имел никаких последствий своего пребывания во чреве кита-акулы, кроме потери волос и нескольких волдырей на коже. Потом моряк рассказывал, что только страх не давал ему покоя, живя во чреве кита. Как только он приходил в сознание и понимал, где он находится, то снова моментально терял сознание.
Недавно, - пишет о. И. С., - на Гавайских островах японские рыбаки убили большую белую акулу. В ее желудке нашли полный скелет человека. Оказалось, что это был, занесенный в список дезертиров, солдат в одежде образца Сев.-Ам. Армии.
Итак, мы видим, что Иона мог быть поглощен большой рыбой даже и без нарушений естественных законов природы. Отпадают все "несуразности" и "противоречия". Верно и неизменно Слово Божие, оно никогда не может находиться в противоречии с истинной наукой. Это установил еще отец русской науки Ломоносов.
Но, все же необходимо сказать, для нас, верующих людей, вполне очевидно, что в событии с пророком Ионой безусловно действовала сила Божия. Ибо Господь, как Творец и самих законов природы, имеет свободную волю управлять ими, если это Ему нужно, по Своему всемогущему промыслительному действию.
Гениальный ученый Паскаль сказал: "Последний шаг разума заключается в том, чтобы признать существование множества таких вещей, которые выходят за пределы нашего познания, и, если разум не приходить к этому познанию, то он весьма слабый разум". Роберт Майер говорит: "если поверхностные умы щеголяют отрицанием существования чего-нибудь высшего, сверхматериального и сверхчувственно воспринимаемого мира, то такое жалкое признание отдельных умов не может быть поставлено в вину науке».
(Составлено по кн. "Достоверность Библейских чудес"
А. Гук и ст. "Пророк Иона и малая глотка кита"
Протопр. Павел Калинович.).
Профетическое движение, безусловно, носило уникальный характер. Это было движение, в котором выковывалась не просто религиозная мысль избранного народа, но его сущностное состояние. Один из тех пророков, которые оставили глубокий след в сознании, был, конечно. Исайя.
Иисус, сын Сирахов, в своем «восхвалении мужей славных» приносит такую хвалу пророку Исаие: Исаия, пророк велий и верен в видении своем. Во днех его воспятися солнце, и приложи жития цареви (Езекии). Духом велим вмде последняя и утеши ветующия в Сионе. Даже до века показа будущая и сокрованная, прежде неже приити им (Сир.48:25,26). Пророк Исаия был сын Амосов. «Но это не тот Амос, который в числе меньших пророков, ибо и произношение их имен неодинаково (в еврейском чтении их) и означаемое ими не одно и то же. Надлежит заметить, что из пророков одни указывают своих отцов, а другие нет. Может быть умолчали о своих отцах пророки, происходившие от родителей незнатных» (Василий Вел.). Пророк же Исаия был не только знатного, но, по преданию, царского рода, ибо считался братом иудейского царя Амасии. Свое пророческое служение Исаия проходил при царях Озии, Иоафаме, Ахазе и Езекии, будучи призван к своему служению в лето, в неже умре Озия царь (6:1), следовательно после пророков ревнителей Илии и Елисея, и свое служение запечатлел мученической смертью. По преданию он был претерт пилою при царе Манассии. Иустин мученик, Тертуллиан, бл. Иероним подтверждают сие извещение свидетельством Евр.11:37: претрени быша и свидетельством (4 Цар.21:16: кровь неповинную излия Манассия. В Иерусалиме и ныне указывают место мученичества пророка Исаии, в юдоли Иосафата.
«Содержание книги пророка Исаии само собою явственно и понятно. Поелику Исаия жил во времена, когда умножались пороки, то он изображает и великость тех бедствий, какие ожидают Иудею и показывает причину гнева Божия, чтобы привести народ к покаянию. Пророчество начинается словами на Иудею, страну избранную Богом и на город, в котором находилось святилище. Во второй части книги пророк изрекает слово на Вавилон, потом на землю Моавитскую, потом на Дамаск, потом на Египет, потом на пустыню, потом на Тиумею, потом на дебрь Сионскую, потом на Тир, и потом на четвероногих. Далее следуют исторические происшествия, бывшие при царе Езекии (третья часть). После сего (в четвертой части) находятся пророчества, не имеющие никакого надписания, возвещающие бедствия Иерусалиму и Иудее, судьбу находящихся в рассеянии, возвращение их по исполнении суда, а также предсказания о Христе, встречающиеся, впрочем, в каждой его пророческой речи, потому что с каждым историческим сказанием сопряжено нечто и таинственное» (Василий Великий. Толков. на пр.Исаию. Предисловие). «Вследствие различного характера царей, при которых пророчествовал Исаия, его пророческие вещания имеют неодинаковый характер: иногда пророк произносит более угрозы, когда Израиль предается нечестию, а иногда вводит в пророчество слово обетования за добрые дела» (Кирилл Александр. Толков. на пр. Исаию. Предисл.).
«В частности пророчества о Христе Синопсис И.Златоуста указывает в следующих главах книги пророка Исаии (Надлежит заметить, что нынешний счет глав, известный только с 13 века, указывается здесь только для большей ясности изложения. В действительности отделы книг показываются у отцов Церкви не счетом глав, но их общим содержанием, начальными и главными в них словами. - Прим.авт.). Во второй главе заключается пророчество О Церкви Христовой; в главах от 7 до 12 пророчество о рождении Христа по плоти от Девы (объясняя пророчество Исаии: се Дева во чреве приимет, Ис.7:14, все отцы Церкви направляют объяснение этого места против иудеев, которые, закосневая в неверии, толковали его о естественном рождении; см. также Предисловие славянской Библии 1751 года, с.11. - Прим.авт.) и о верующих в Него; в главах от 27 до 31 о погублении диавола Иисусом Христом и о вере во Христа; в главе 32-й пророчество о Церкви Христовой, в которой правителем будет Царь праведный; в главах 35 и 36 история Церкви, изображение в буквальном смысле относящееся к Идумее и Иерусалиму, но в таинственном смысле знаменующее опустошение и рассеяние иудеев и процветание Церкви Христовой; в главе 40 излагается пророчество об Иоанне Предтече; в главах 53, 54 и 55 пророчество о страдании Иисуса Христа, смерти, воскресении и прославлении Его, о призывании к принятию Евангелия и о множестве верующих в Него; в главах 60, 61, 62 пророчество о Христе и Апостолах, о славе и процветании Церкви Его; в заключении книги осуждение неверующих в будущую жизнь" (Синопсис Злат.). Вообще книга пророка Исаии, по словам бл. Иеронима, есть "не столько пророчество, сколько Евангелие" (Посл. к Павлину. Об изучении Св. Писания). "Исаия, говорит св. Кирилл Алекс., есть вместе пророк и Апостол; его пророческие изречения имеют ясность евангельской проповеди" (Кирилл Алекс. На Исаию. Предисл.). В новозаветных писаниях имя Исаии пророка как предвозвестника новозаветных событий упоминается более 20 раз. Одно место из книги пр. Исаии прочел Господь Иисус Христос в синагоге, во время богослужения (Лк.4:15-20). И ныне в церковных чтениях (паремиях) часто читаются книги Исаии и прочитывается вся» (А.А. Олесницкий).
Именно упоминание о Христе волновало в пророчествах Исайи. Обращение к нему происходило в те моменты личного бытия, когда на дороге жизни стали происходить встречи, увлекающие в сторону от виднеющегося Храма. Время поиска – не только усиленное чтение, но и усталость, которая вполне может посетить путника. В такие мгновения, порой, останавливаемся не на церковном дворе, но в трактирной ограде, где пытаемся забыться вином и игрой в кости, т.е. домино. Приходит забвение своего назначенного пути. Ненавидимая душой суета подленько входит в духовный мир с черного хода.
И вдруг, как обухом по голове, приходит Божественный огонь, обдавая Своим дыханием, начинающее болеть равнодушием существо.
Сильное впечатление производит видение Бога Исайей. «Я видел, - говорит Исайя, - Господа, сидящего на престоле высоком и вознесенном, и края риз Его наполняли храм. Вокруг Него стояли серафимы, и у каждого было шесть крыл; двумя они закрывали свои лица, двумя - ноги, а двумя летали. Они взывали друг ко другу, говоря: Свят, свят, свят Ягве Воинств! Наполнена вся земля Славой Его! - И от их голосов содрогнулись основания, и Дом наполнился дымом» (Ис 6, 1-6).
Смертный человек, которого с детства учили, что если Бог встретится ему на пути, то он упадет замертво, реально вступил в разговор с Творцом всего сущего, Который делал его своим гласом. И этот глас Божий отныне должен был возвещать то, что приведет великого пророка в конце концов к страшной смерти.
«Читая рассказ Исайи о видении, превратившем его в пророка, мы невольно задаемся вопросом: как совершилось это прозрение и преображение?
Действительно ли Непостижимый принял облик Сидящего на троне, окруженном потоками живого пламени? Скорее всего здесь перед нами попытка воплотить в зримых символах то, что открылось пророку как невыразимая реальность.
Когда совершается внутреннее событие, подобное тому, какое произошло с сыном Амоца в храме, человек пытается найти достаточно емкие образы для того, чтобы поведать об открывшемся. При этой попытке он нуждается в чем-то более многозначном и живом, чем отвлеченные понятия. Именно тогда рождается символический язык мифа, поэмы, иконы. Он не претендует на точное отображение действительности, на роль "модели", а служит тонким мостом от души к душе, от сознания к сознанию. В мире символов вступают в свои права дерзновенное творческое мышление, метафоры, аналогии, минующие законы формальной логики. Символ не придумывается, как холодная аллегория, а рождается целиком в глубине человеческого существа. И подобно тому как сновидения черпают краски из нашего повседневного опыта, так и Откровение обретает те формы, которые дает ему сам человек. Слава Божия преломилась в сознании пророка в образе высокого престола, окруженного огненными духами. Это престол Того, Кому единому подобает имя "Царя"; Он возвышается над всеми властителями мира. Исайя прибегает к привычным словам: трон, царские одеяния, дым курений, тем самым как бы набрасывая покрывало на ослепительное видение. И только так он может
рассказать о нем людям.
Здесь поражает одна особенность символического описания события: в момент таинственной встречи личность пророка не растворилась в волнах экстатического океана, он продолжал отчетливо сознавать себя. Он ясно чувствовал, что предстоит престолу и недостоин быть тайновидцем Божиим.
Именно приближаясь к раскаленному горнилу, он остро переживает дистанцию между Богом и собой.
Во внебиблейской мистической литературе картину видения Исайи напоминает сцена преображения Кришны в Бхагавад-Гите. Там по просьбе царевича Арджуны Божество на мгновение открывает свой невыносимый лик, лик всепожирающего Времени, многоокой бездны, засасывающей миры. И Арджуна, пав ниц, умоляет Кришну скорее избавить его от леденящего душу видения. Однако при внешнем сходстве этой части поэмы с рассказом пророка Исайи между ними легко заметить внутреннее различие. В Бхагавад-Гите - только страх, только подавленность, только сознание ничтожества перед безмерным. У Исайи же, хотя греховный человек и не в силах созерцать Бога, но, очищенный, он уже с сыновним дерзновением говорит: "Вот я, пошли меня!". Пророк не тонет в Боге, но и не лежит перед ним распростертый ниц, он предстоит Ему и становится соучастником Его деяний.
Слово Ягве расплавленной лавой вливается в уста Его посланника, оно переполняет его и принимает в душе конкретные образы и формы в соответствии с тем, чем живет душа пророка. Это не "материализация Духа", а живые символы Реальности, описанной в терминах видимого бытия» (А. Мень).
Вот это личностное восприятие Божества поражало неимоверно. Воспитанные в духе коллективизма не всегда видели в человеке личность. Четко проводилась линия, что коллектив всегда прав, и наше сознание, понимая несовершенство коллективного знания, должно поневоле признавать правоту большинства. Убрать эту ложь со своего пути помогал святой пророк Исайя. Его деятельность – пронизано движением по прямой, против течения, если этого требует Истина (невольно вспомнился знаменитый Город Солнца Кампанелла, где человек превращался в существо, низведенное до уровня животного, для которого благо государства выше личного счастья, причем счастья обыкновенного. Исайю, думаю, быстренько устранили бы безвредным лекарством по приказу Верховного Сола, этого воплощения солнечного божества). Его Истина не подается разумному обоснованию, потому что Она – выше всякого разумения и чувствования. Мир пророка – не естественно-научные знания, но огненное стояние в Божественном свете.
«Явление в храме не было только призванием пророка на проповедь. Оно было откровением святости Божией. Бог свят - вот альфа и омега провозвестия Исайи, его символа веры. "Кадош" (святость) означает в его устах, как и вообще в Ветхом Завете, не одно лишь нравственное совершенство; в этом смысле святым может быть и человек. Бог же свят по-иному. Слово "кадош" указывает на Его непостижимое величие. Если Амос и Осия познали высшую "человечность" Божию, если Ягве открылся им как Судия и Возлюбленный, то Исайя был поднят к тому пределу, где бессильны все человеческие метафоры. В Упанишадах и у Платона мы тоже находим мысль о том, что Божество в своей сущности не может быть определено никаким земным понятием. У Исайи эта несоизмеримость Бога и мира выражена в слове "кадош". Но при этом Сущий не перестал быть для пророка Богом Живым. Он не есть потусторонняя Нирвана или бессознательная сила, пронизывающая каждую травинку или каплю воды; Он есть личность, действующая в мире, хотя Лик Его и образ Его действий совершенно иные, нежели у людей. Человек может знать лишь Его волю, но Самого Его познать он не в состоянии. Разум, цели и предначертания Бога коренным образом отличны от человеческих. И если возможен союз между Творцом и творением, то только потому, что Бог сам ищет его, умаляя Себя до диалога с человеком. Учение о "святости" напоминало о том, что тайна Божия "всецело иная". Оно предостерегало людей от создания воображаемого Бога по своему образу и подобию. Все, что может познать человек, - это Славу, пламенный ореол Зиждителя. Это она свидетельствовала о присутствии Бога, окутывая облаком Синай, о ней громовыми голосами перекликались серафимы в Святая Святых храма. Она открыла себя молодому иерусалимлянину Исайе, сыну Амоца, сделав его новым человеком, герольдом небесного Царя.
Итак, уже не из преданий прошлого узнал пророк о мистерии Богоприсутствия, но сам участвовал в ней. Он уподобился Моисею, воочию узрев сияние Славы Ягве; только вокруг были не голые синайские скалы, а жертвенники, завесы и таинственные символы Дома Божия. Само это слово приобретало теперь для Исайи особое звучание. Пусть язычники своим служением подкупают богов, льстят им и заклинают их, жертва и молитва в храме истинного Бога должны быть не чем иным как земным образом небесной литургии, предстоянием перед Господом. Исайя знал, что нет места во Вселенной, где бы не была явлена сила Ягве.
Об этом говорили ему вдохновенные строки псалма: Поднимусь ли на небо - Ты там, опущусь ли в преисподнюю и там Ты, Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря - и там рука Твоя поведет меня,и удержит меня десница Твоя. (Пс 138) Но здесь, в Сионе, Господь благоволил обитать особым образом; Исайя именно здесь видел единственного Царя. Но он не мог тогда еще предвидеть, что это место предназначено для самой знаменательной встречи Бога и человека, для которой все видения пророков были лишь прообразами» (А. Мень).
Вот эта встреча волновало сознание. Совершенно очевидно, что Бог разговаривал с пророком не только для того, чтобы побудить Свой народ к совершенству, но Божественная цель – возвестить миру о грядущем Мессии, Личности, готовой и способной преобразить человеческое естество и пораженную грехом природу.
Человеку же свойственно, когда его не окружают бедствия и гонения, не задумываться о грядущих бедствиях, которые могут произойти, вследствие охлаждения веры и любви к Отцу всего сущего.
Воспою Возлюбленному моему песнь Возлюбленного моего о Винограднике Его. У Возлюбленного моего был Виноградник на вершине Утучненной Горы, и Он обнес его оградою, и очистил его от камней, и насадил в нем отборные виноградные лозы, и построил башню посреди его, и выкопал в нем точило, и ожидал, что он принесет добрые грозды -- а он принес дикие ягоды. И ныне, жители Иерусалима и Мужи Иуды, рассудите Меня с Виноградником Моим! Что еще надлежало бы сделать для Виноградника Моего, чего Я не сделал ему? Почему, когда Я ожидал, что он принесет добрые грозды, он принес дикие ягоды? Итак, Я скажу вам, что сделаю с Виноградником Моим: отниму у него ограду -- и будет он опустошаем, разрушу стены его -- и будет попираем; и оставлю его в запустении -- не будут ни обрезывать, ни вскапывать его, и зарастет он тернами и волчцами; и повелю облакам не проливать на него дождя. Виноградник Господа Саваофа есть Дом Израилев, и Мужи Иуды - Любимое Насаждение Его; и ждал Он правосудия, но вот -- кровопролитие, ждал правды, и вот – вопль» (Ис. 5: 1-7).
Песнь Исайи – обращение не просто к народу, но к каждой личности. Но израильтяне не хотели верить пророку, они пребывали в состоянии эйфории. Их царство пребывало в благоденствии и материальном благополучии. Что еще человеку надо? Мир духовный страшил своей непостижимости и непредсказуемостью, хотя все, что говорил пророк было очевидно и явно. Но верить в эту очевидность не хотелось. Израилю казалось, что царство, в котором правят потомки Давида, будет вечно (невольно вспомнились иллюзии юности, никто не мог и предполагать в конце 80-х годов ХХ века, что исчезнет с карты мира такая страна как Советский Союз). Израиль жил радостями материального существования, он не испытывал желания богословствовать.
И тогда те, кто отступили от Бога, получает достойное воздаяние. Уже под Иерусалимом шумит ассирийское войско, готовое уничтожить город, а его жителей обратить в рабство. Господь уничтожит надменность людскую, чтобы восторжествовать над Святым Остатком Израиля.
«Поникнут очи гордые человека, и надменность людская сникнет, и вознесенным один лишь Ягве будет в День тот, Ибо День Ягве Саваофа грядет против всего кичливого и надменного всего возносящегося, что будет низвержено. Как бы с высокой башни единым взором охватывает пророк смятенные земные царства, их цитадели, вздымающиеся, подобно скалам, от севера до юга. Всемирная гроза Дня Ягве грядет против этих твердынь: И против всех кедров Ливанских, высоких и горделивых, И против всех дубов Башанских, И против всех высоких гор, И против всех холмов вознесенных, И против всех башен высоких, И против всех стен укрепленных, И против всех кораблей Тарсиса, И против всех изукрашенных судов, И падет гордыня человека, и высокомерие людское унизится, И вознесенным один лишь Ягве будет в День тот» (Ис 2, 11-17).
Кто является Остатком Божьим? Те, кроток и смирен, кто поступает по справедливости и любит милосердие, по слову пророка Михея. Но было ли это милосердие искренним? Наверно, те, кто называл себя «бедняками Господними», Божественное Откровение принимали сердечно. Это самое трудное в религиозной жизни. Особенно, если воспитание Божественным истинам отсутствовало с детства.
Например, мое детство прошло под знаком учения «исторического материализма». Однако знания, которые давала школа, а после институт, носили поверхностный характер. Сознание это не удовлетворяло, и оно начинало метаться в поисках Правды и истинного знания (а в это время происходила реабилитация первых вождей русской революции, соратников того, чье мумифицированное тело лежало в мавзолее. Это было время, когда совершалось покушение на миражи, по образному выражению Владимира Тендрякова).
