Восточный Рим. Борьба за Истину

Часть 1

Часть 2                                                          

«Когда Он окончил все слова Свои к слушавшему народу, то вошел в Капернаум. У одного сотника слуга, которым он дорожил, был болен при смерти. Услышав об Иисусе, он послал к Нему Иудейских старейшин просить Его, чтобы пришел исцелить слугу его. И они, придя к Иисусу, просили Его убедительно, говоря: он достоин, чтобы Ты сделал для него это, ибо он любит народ наш и построил нам синагогу. Иисус пошел с ними. И когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой; потому и себя самого не почел я достойным придти к Тебе; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой.

Ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает. Услышав сие, Иисус удивился ему и, обратившись, сказал идущему за Ним народу: сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры.

Посланные, возвратившись в дом, нашли больного слугу выздоровевшим» (Лк. 7: 1-10).

 И Церковь по вере вымолила себе великого императора, грехи свои омывшего в водах Святого крещения. Престол Римской империи осветился, ибо идущий к обожению воссел на него. Цезарь был болен, но выздоровел, став смиренным Августом империи. Он принял Христа в свое сердце и к этому призывал своих подданных. Размышляя об этом человеке, начинаешь полнее понимать природу Богоустановленной власти. В начале его правления в Салониках случился мятеж, который был жестоко подавлен войсками Феодосия. Возможно, да и, скорее всего, он не был виновен в безумствах разбушевавшейся солдатни. Однако когда он пожелал войти в город, то был остановлен епископом Асхолием, не пожелавшим впустить в город императора, руки которого были обагрены кровью. И что же сделал могущественный Василевс? Отправил епископа в ссылку? Наказал за пособничество мятежникам? Нет. Принял епитимью, и в рубахе кающегося грешника вошел в Салоники и в его кафедральный Храм. Феодосий показал образ христианского правителя, пример для подражания последующим властителям.

Сохранилось воспоминание о нем Аврелия Виктора: «Феодосий был спокоен, милостив, общителен; он считал, что отличается от прочих людей только своим одеянием. Он был благожелателен ко всем, особенно же – к хорошим людям. Он в такой же мере любил людей простых, как и восхищался учеными, но при том честными, был щедр и великодушен. В отношении наук, если сравнить его с учеными людьми, его образование было посредственным, но он был весьма проницателен и очень любил узнавать о деяниях предков. Он упражнялся физически, но, не увлекаясь и не переутомляясь».

Это был человек, которого ждала империя. К сожалению, на долю искренних и добрых приходятся тяжелые испытания. Это была переломная эпоха. Трудно управлять миром, зараженным языческим ядом и первородным грехом. Император вынужден был не только защищать империю от варваров, но и принимать деятельное участие в гражданских войнах. Ему удалось примириться с готами, но как обуздать жаждущих власти и покушавшихся на корону римских императоров. Он желал утверждения Имени Христова, но человек, забыв распятого за него Бога, рвался к земному владычеству.

В 383 году Феодосий вместе с Грацианом утвердили по всей империи Христианство. Но в том же году Магн Максим убивает Грациана, а его брат Валентиниан едва успел спастись, найдя приют у Феодосия. Старый мир, в котором гордость и раболепие сплелись в единый клубок, не желал сдаваться без боя. Язычество жаждало реванша. Вновь вспоминался Юлиан Отступник. Возможно в том, что наблюдалась некая реставрация язычества, виновны были и чересчур ревностные христиане. Того же Грациана Аммиан Марцелин характеризовал таким образом:

«Это был молодой человек, широко одаренный, красноречивый, сдержанный, воинственный и вместе с тем мягкий, и он мог бы пойти по стопам лучших императоров прошлого, если бы не склонность к забавам, которая под развращающим влиянием ближайших к нему лиц обратила его к пустому времяпрепровождению наподобие императора Комода, хотя он и не проявлял при этом его кровожадности. Как Комод, взявший в себе в привычку убивать метательным оружием диких зверей в присутствии зрителей, впадал в нечеловеческий восторг, если ему удавалось сразу перебить сотню львов, выпущенных на арену амфитеатра, причем каждая стрела поражала с первого раза, так и Грациан с восторгом убивал стрелами зубастых зверей в загонах, огороженных загородками. Многим серьезным делам Грациан не придавал значения. И это в то время, когда будь даже власть в руках Марка Аврелия, то и тот едва ли сумел он справиться с тяжкими бедствиями государства, не имея равных себе помощников и разумных советчиков».

Аврелий Виктор добавит: «Грациан был образованным выше среднего уровня человеком, слагал стихи, красиво говорил, умел разбираться в контроверсиях по правилам риторики…

Грациан пренебрегал военным делом и предпочитал старому римском войску небольшие отряды аланов, которых нанимал себе на службу за очень большие деньги, и настолько увлекался общением с варварами и чуть ли не дружбой с ними, что иногда даже появлялся перед народом в варварской одежде, чем вызывал к себе ненависть у воинов».

Старый мир держал, недавно вошедших в Храм. Нельзя служить двум господам. Это ведет к разрушению и смерти. Это и случилось с Грацианом, а после с его братом Валентинианом, пытавшегося  в битве победить могущественного Арбогаста.

Эти убийства юных императоров были прелюдией к поздней реставрации эллинизма.

Узурпатор Евгений на Западе восстанавливал древнюю религию. Но это был частный возврат. Общего возвращения к эллинизму уже не могло быть. Правление Евгения представляло собой агонию эллинизма.

Под Аквилеей в 394 году Феодосий разгромил Арбогаста и Евгения, разгромил их тиранию сердца и властолюбия. Великий император надеялся, что это последняя битва гражданской войны. Но великим людям часто не везет с сыновьями. Отцы достигают власти, оставаясь внутренне свободными от властолюбия, дети же, становясь цезарями, не выдерживают испытания властью. Со смертью Феодосия имперский Рим фактически канул в лету. Огромное государство было разделено между двумя сыновьями Феодосия: Аркадием и Гонорием. Восток со столицей в Константинополе достался Аркадию, Запад, со столицей в Равенне, Гонорию. Пройдет всего 80 лет и Западный цезарианский Рим прекратит свое существование. Современники, надо признать, этого разделения практически не заметили. Но именно в это время Христианский мир разделялся на две части: восточная часть все более эллинизировалась, западная – латинизировалась.

Формировалось особое сознание у каждой этнической группы, чему способствовала своя государственная жизнь, свой стиль общественных отношений. Кроме того, новые общественные центры заявляли свое право на первенство. Новый Рим хотел быть равным Ветхому Риму. Это было закономерно, учитывая тот факт, что старый Рим упорно продолжал держаться за старые языческие традиции. Уже на Втором Вселенском Соборе в 381 году римские легаты болезненно реагировали на третий канон, уравнивающий два Рима.

Логика была не только политическая. Новый Рим формировал новую христианскую империю, утверждался догмат Пресвятой Троицы. Это утверждение было победой восточного Богословия: Запад принимал относительное участие, согласившись с убедительными доводами каппадокийцев. Ветхий Рим волновал вопрос подчинения епархий. В то время как Восток отстаивал право епархий на автономию, папы ссылались на то, что их власть от Апостола Петра, что до сих пор является спорным утверждением. Но корни разделения Кафолической Церкви, которое произойдет в 11 веке, конечно, в IV веке. Рим готов был утверждать Истину огнем и мечем; Восток призывал сораспяться Христу, смиренно ожидая чуда Преображения в покаянном плаче; Запад врывался в языческие храмы, убивая жрецов и весталок. Так по их понятиям утверждалась Жизнь. Восток упразднял смерть силою Иисуса Христа.

«После сего Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города. Увидев ее, Господь сжалился над нею и сказал ей: не плачь. И, подойдя, прикоснулся к одру; несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань! Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его. И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой. Такое мнение о Нём распространилось по всей Иудее и по всей окрестности» (Лк. 7: 11-17).

 Восток воскрешал, Запад загонял в храмы, Восток животворил, Запад чудил. Восток углублялся в себя, Запад разворачивал деятельность вовне. Посмотрите, какими именами славен Восток! Афанасий Великий, Василий Великий, Арсений Великий, Пахомий Великий, Евфимий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Климент Александрийский. Не хватит бумаги, чтобы перечислить сонм Светильников Божьих. Есть и на Западе. Но почему-то почитание восточных почти забыто. В то время, когда Восток всегда с любовью обращается и к Иринею Лионскому, и к Августину, и к Амвросию Медиоланскому. У Запада сегодня с уст не сходят имена Франциска Ассизского, Екатерины Сиенской, Игнатия Лойолы, святость которых весьма сомнительна. Они определяют ментальность и мировоззрение западного человека.

На Востоке всегда выше ценилась созерцание Божества, чем суетливая внешняя деятельность, которую воспринимают зачастую как трудную и необходимую обязанность. К чему суета, бесконечные путешествия, когда Бога можно узреть, очистив покаянием свое сердце. Брат Василия Великого, епископ города Ниссы, Григорий скажет: «Зачем стараться делать то, что не делает ни блаженным, ни к Царствию Небесному близким».

Уже тогда появилась мода совершать паломничества к Святым местам, надеясь таким механистическим способом получить отпущение грехов. Видимо, в этом первая предпосылка индульгенций. Св. Григорий напишет: «Да и что большого получит тот, кто побывает в этих местах, - точно Господь доселе телесно в них обитает, а от нас удалился, или будто Дух Святой обилует среди иерусалимлян, а к нам не может прийти… Перемена места не приближает к нам Бога. Где бы ты ни был, Господь придет к тебе, если обитель души твоей окажется такова, что Господь мог веселиться в тебе и ходить… А если внутренний человек твой полон лукавых помыслов, то хотя бы ты и был на Голгофе или на горе Масличной, или под памятником Воскресения, - ты столь же далек от принятия Христа в себе, как и тот, кто и не исповедовал начала веры».

Действительно, что нового, - вопрошает Григорий, - узнаешь в Иерусалиме? «Что явившийся Христос был истинный Бог, - это мы исповедовали прежде, чем были на месте и после сего это вера не уменьшилась и не увеличивалась. О вочеловечевании чрез Деву мы знали и прежде, чем были в Вифлееме. И воскресению из мертвых мы веровали прежде, нежели видели гроб. Что истинно было Вознесение и исповедовали прежде, нежели увидели гору Масличную».

Св. Григорий не отрицает значения Святых мест, но важнее «из тела путешествовать ко Господу, нежели из Каппадокии в Палестину». Сердце, жаждущее и взыскующее, Господь всегда посещает. Суета же «все время томится муками рождения и никогда не разрешается живым младенцем».

Познание Бога начинается с покаянного плача и смирения. Чрез плач наинская вдова не только сына обрела, но и увидела Новую реальность. Это реальность - Бог, созидающий из своих верных Церковь, Глава же Церкви – Христос. Он денно и нощно управляет Своей Церковью: Он не нуждается в заместителях, ведает каждое наше движение. Потому-то на Востоке в первую очередь стремились к созерцательной жизни, созданию духовного и обожженного человечества. Не просто важно было воскресить сына наинской вдовы; в результате этого события происходил нравственный переворот в юноше, которого вернули к жизни. И в этой жизни был Бог, в этой жизни было чудо и рождение Нового человека. Наступило осознание беспредельности и полной свободы, которую даровали Абсолютная Любовь и Добро. Смысл Бытия стал в стремлении к Бесконечному, не имеющему никаких пределов.

Господь для того и разрушает смерть, потому что она ставит пределы не только жизни, но и любви, добра и блага. В конце концов, смерть хочет ограничить наше познание Бога. Это ограничение и разрушает Христос, призывая верных следовать за Полнотой, к собственному бессмертию, в котором человек обретет Бгообщение.

Итак, смысл жизни, согласно учению восточных богословов,  в пути к Богу. Недаром Св. Писание в Песнях Соломона изображает «бесплотное, духовное и невещественное сочетание души с Богом»..

Конечно, Бог непостижим. Но в человеке заложена жажда знания. И не ответит на эту жажду Господь не может. Он отвечает любому вопрошателю, тем более, если это Иоанн Креститель.

«И возвестили Иоанну ученики его о всём том. Иоанн, призвав двоих из учеников своих, послал к Иисусу спросить: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? Они, придя к Иисусу, сказали: Иоанн Креститель послал нас к Тебе спросить: Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам? А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне!» (Лк. 7: 18-23).

Господь отвечает делами, при этом, давая возможность самому человеку узнать Его Бытие. Отвечая Иоанну, Господь показывает, что Он не просто Человек, но Богочеловек, пришедший выправить искаженное человеческое естество. Бог своими действиями возвращает человеку его первоначальный образ. Христос пришел в мир, чтобы человек при Его помощи очистился от греха, стал узнавать Своего Творца. Ибо тот, кто увидит Творца, не сможет забыть Его Свет. Таковой станет чуждым чувственным увеселениям и хаотическим страстям. Ищущий Истину должен «выйти из всего видимого, стать вне вещественного мира, отрешиться от покровов плоти, обточить дочиста на себе все излишнее и телесное, чтобы всецело и вполне претворившись в мысленное и невещественное, соделать себя самым явственным изображением красоты Первообраза». Светлой душе, продолжает Св. Григорий, «должно не иметь в себе ничего, кроме Бога, ни на что иное не обращать внимания». Тогда достигнем Богоподобия.

Душа, ставшая на ступень небесной лествицы, познающая свое состояние, становится отражением Самого Бога. И это отраженное Бытие становится реальностью не только сознания, но и физического существования. Человек становится участником со-бытия: «Не как зрелище какое, - говорит Св. Григорий, - пред лице очистившему душу предлагается Бог».

В этих размышлениях Св. Григорий близок к эллинизму Плотина, считавшему, что Бога можно познать через самопознание. И на этом пути познания необходимо брать для себя образцы подражания. Например, Св. Григорий обращается к знаменитому Моисею, к его духовному становлению и освящению. На Синайской горе Моисей внимал Богу один, ибо только он был внутренне готов вести беседу с Богом. Он восходил на гору, окутанную мраком и пылающим огнем. Из этого огненного мрака с ним говорил Господь, - «воздух силою Божией без способствующих выговору орудий сам образовал в себе членораздельное слово. И это слово не только было членораздельное, оно узаконило Божественные повеления». Происходило реальное сближение человека и Бога, не толпы народной, но человеческой личности и его Творца. Вступить в Тайну Божью может только человек в высшем смысле этого слова, - «ибо проникнув в неисповедимость Божественного тайноводства, там и сам уже незримый, сопребываем с Незримым».

Бог есть Свет, но суть восхождения Моисея в том, что он познает Бога во мраке. Была Неопалимая Купина, потом Огненный Мрак, Который непостижимым образом просветил Моисея. Эти ступени, по Григорию, необходимо пройти каждому, кто хочет приблизиться к Богу. Вначале свет, потом, когда отрешил от себя ветхий мир, вступаешь в некое облако, затеняющее Незримого, после же душа входит в Святая Святых. И «отовсюду объята Божественным мраком, в котором, поелику все видимое и постигаемое оставлено вне, обозрению души, остается только Невидимое и Непостижимое, и в сем-то мрак - Бог». Он «там, куда не восходит понятие».

Все мыслимые объяснения Божества будут носить приблизительный характер, потому-то Христос отвечает своему Предтече, указывая на деле более или менее понятные обычному человеку вещи. Кто-то удовлетворится буквальным следованием ответу, кто-то будет искать скрытый и таинственный смысл Богосказанного. И тот и другой путь приемлем. Но следование вослед к Богу, чем выше по небесной лествице, предполагает осознание своего несовершенства. Несовершенный понимает, что истинное знание еще впереди и не успокаивается, ибо, познавая Бога, познаем себя.

Понимание того, что Бог непостижим, есть первая ступень к Боговедению. Тот, кто полагает Божеству предел, совершает Богоубийство. Именно поэтому так страшны еретические соблазны, и так важна борьба с ними. Ересь отвлекает человека от его реального путешествия на Синайскую гору в Нерукотворную Скинию  Сияющего Завета.

Это невещественное Сияние есть высшее совершенство, ибо само по себе, является, по слову Св. Григория, Словом Божьим. Можно сказать, что Моисей беседовал на горе с Христом. Но, к сожалению, не всякому дана встреча с Богом.

Народ, пред которым шла Скиния Завета, отступился от своего Творца. Отчасти это произошло в силу примитивного мышления, которым страдало иудейское сознание. Но таковое мышление поражает человечество весьма часто. История знает много примеров, когда человечество падало, но потом с помощью Божьей начинало свое восхождение. Но эти восхождения были подготовкой нового падения, после которого не происходило нравственного переворота человеческого естества. Такой переворот совершил Христос, воплотившись в человека, став Богочеловеком. Он предложил свободное восхождение по лествице Божественного Бытия. Каждая следующая ступень открывает  знание о великом. Но то, что казалось великим на второй ступени, оказывалось малым на третьей.

Моисей просит показать Славу Божью, И Бог «соглашается уступить желанию просящего и не отрекается даже присовокупить ему благодати, но при этом, и вводит в отчаяние, объявляя, что просимое не вместимо для жизни человеческой».

Ветхозаветный пророк увидел только «задняя Божия», т.е. последователь Истины должен неотступно следовать за Ней. «Моисей, нетерпеливо желающий видеть Бога, научается теперь, как можно увидеть Бога, - что это значит идти вслед Бога, потому что мимохождение Божие означает введение во след». Потому и дано нам видеть нашего Творца. «А кто в движении, - пишет Св. Григорий, - уклоняется в сторону или направляет взор, чтобы видеть ведущего в лицо, тот пролагает себе иной путь, а не пролагаемый Вождем». Видимо, увидеть Лицо Божье, значит, быть сожженным Его славой. Хотя, в принципе, это невозможно, ибо произойдет уклонение или падение, как это и случилось с тем херувимом, который попытался стать вровень с Богом. Св. Григорий предупреждает: «Не становись лицеем к Лицу перед ведущим, потому что тогда шествие твое непременно будет в противоположную сторону, - доброе не в лицо смотрит доброму, но следует за Ним». Увидеть Лицо, значит, стать напротив, т.е. логически быть противником.

Но Бог ставит человека, в древности, для примера, Моисея, на Камень, а Камень сей есть Христос, т.е. Абсолютное Благо и Добро. Христос стал основанием человека, с помощью Которого он становится способным к восхождению. Стать, значит, сорваться вниз. «Кто восходит, тот, конечно, не стоит, и кто стоит, тот не восходит» (Св. Григорий Нисский). Но восхождение способен совершить, имеющий твердую решимость не отступать, «а быть живым, живым и только, живым и только до конца» (Б. Пастернак).

Потому и к Моисею, полагает Св. Григорий, Господь благоволит, ибо он «не имеет удовлетворения в добре, но всегда стремиться к большему». Если бы было иначе, то Моисей не был бы пророком Божьим.

Бог бесконечен и само стремление к бесконечному определяет человеческое естество способным к горнему Бытию, к Богообщению. Это стремление должно опираться на волю, поддерживающей вечный поиск Беспредельного и Непостижимого Бога. И «исхождение из Того, в чем пребываем, делается вхождением в превышия блага».

Но, чем выше восхождение, тем более, христианин испытывает муки творчества и томление любви. А то, что было значительным вначале, уже воспринимается как чистое и детское впечатление. «Ибо таково причастие Божественного блага, – замечет Св. Григорий, - что в ком оно бывает, того делает большим и более восприимчивым, будучи им воспринимаемо в приращении силы и великости, так что питаемый всегда растет и никогда не прекращает расти». В любовной жажде душа ищет горнего и наиболее горнего, - «и сего достигши, снова сетует, как имеющая нужду в благе, огорчается и затрудняется, как не получившая еще предмета своего вожделения», - размышляет Св. Григорий.

Душа жаждет Любимого, но мысли, набегая одна на другую, не успевают объять Его, - «ибо непременно оказывается Он выше и вне образов и понятий, убегал от приближения мысли», но душа, смертельно раненая любовью, жаждет быть рядом, подобно Суламифь, рядом со своим Любимым, вверху иерусалимской горы.

Вот путь, который пролагали восточные Отцы, опытом своим провидевшие Бога, как и древний пророк, крестивший Господа.

«По отшествии же посланных Иоанном, начал говорить к народу об Иоанне: что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Но одевающиеся пышно и роскошно живущие находятся при дворах царских. Что же смотреть ходили вы? пророка ли? Да, говорю вам, и больше пророка. Сей есть, о котором написано: вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Ибо говорю вам: из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Божием больше его. И весь народ, слушавший Его, и мытари воздали славу Богу, крестившись крещением Иоанновым; а фарисеи и законники отвергли волю Божию о себе, не крестившись от него. Тогда Господь сказал: с кем сравню людей рода сего? и кому они подобны? Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали. Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость всеми чадами ее» (Лк. 7: 24-35).

 Предтеча – Ангел Господень, прорекавший наступление Нового мира и Новой эры, в которых Христос становится центром мироздания Заслуга Св. Иоанна неоценима, ибо он только стоял в преддверие Нового Царства, но тем не менее, бесстрашно проповедовал Его, рождая в мироощущении и мировоззрении человека Богобытие. Так и Св. Отцы смело шли на борьбу с миром, лежащим, по слову Апостола, во зле, несмотря  на то, что их упрекали в безумии. Они боролись за догмат Святой Троицы, или за постижение Непостижимого. Еретикам всех мастей трудно было понять антиномии Православия. Им хотелось пригладить Божественное Бытие, сделать понятным, т.е. низведя Бога до собственного примитивного мышления. Тем и опасна ересь, что пытается Несопоставимое сопоставить.

Ей-Богу, в этом отношении, атеисты, при всей их ограниченности, поступают более честно. Хотя, если честно, атеистов в природе нет. Атеизм – это неудовлетворенность изголодавшейся души, не желающей, однако, что-либо менять. Это удобная форма существования для профанов и дилетантов. Образ существования, или, вернее сказать, имитация когда-то услышанной и воображаемой ими действительности. Кроме того, это форма религии, которая отрицает, что Бог существует. Но интересно то, что когда приходит беда, вспоминаются все Святые и Господь.

Для четвертого века атеизм был не характерен. В этот век Отцы призывали заключить брак с Самим Богом. В этом браке происходила мистическая встреча с Творцом всего Сущего. Происходило возвращение в Адамово бытие, когда происходило свободное собеседование с Богом. И в этом собеседовании происходит таинственное преображение человеческого естества. Как это происходит, мы не знаем. Да и стоит ли зацикливать сознание на понятиях о Боге. «Всякое понятие, составляемое по естественному уразумению и предположению согласно с каким-нибудь удобопостижимым представлением, созидает Божий кумир, а не возвещает о Самом Боге» (Св. Григорий Нисский).

Действительно, человеческий ум судит категориями, им же создаваемых понятий. В этих понятиях искать Бога бессмысленно. Стоит удивляться тому, что люди, называющие себя учеными, не замечают очевидных фактов, попадая в хитросплетенные ими же сети.

Например, смешно слушать, когда спорят об именах Божьих. Очевидно, что Бог ни в какое имя не вписывается и соответственно не имеет и собственного. Божество несложно, Его суть ясна и проста. Бога нельзя разложить по полочкам и начинать изучать, словно алфавит. Нет буквы, которая бы указала человеческому уму начало. «Как некое обширное море, оно не дает никакого знака, указующего на какое-либо начало». Здесь положена граница нашим умствованиям. Святитель Григорий скажет:

«Ибо в рассуждении Его не представляется ничего, - ни времени, ни места, ни цвета , ни очертания, ни вида, ни объема, ни количества, ни протяжения, ни иного чего именующего, именования, вещи или понятия». Как познать Бога?

Созерцай в движении, в котором нет предела, т.е. постарайся последовать в беспредельность Божественного Бытия.

Потому жалким видятся потуги древних фарисеев исследовать плоским своим умом  Немыслимое, собственно таковыми они остались и спустя триста лет. Им не понять духовного странничества христиан, наполненного глубоким смыслом. «Господь не знать, что-либо о Боге, но иметь в себе Бога называет блаженством», - писал Св. Григорий.

Тот, кто взошел в горние выси, фарисейские вопросы задавать не будет, ибо станет частью Божественного Бытия. Безусловно, он станет той частью, которой достоин. Совершенно очевидно, что у каждого особый путь постижения Божества; ум каждого человека взыскует тот образ Божий, который он способен постичь на определенном этапе своего странничества, при этом старательно очищаясь от чувствований. И вот то неуловимое, что убежало от чувств, ум превращает в некий образ, наиболее приближенный к Сути. И «соответственно рождающемуся у каждого разумению о предмете, сколько-то возможно выражает мысль, сближая как можно более значение речений с сущностью постигаемого» (Св. Григорий Нисский).

Можно сказать, что наш язык и наше понимание становятся символичными. Говорить о Боге можно только, применяя символы, ибо не одно понятие не будет точным. Но каждый символ будет только тогда наполнен смыслом, когда  человек пройдет через живой, личный и творческий опыт. В этом опыте приходит понимание, что у Бога много имен, соединение которых поможет нам получить способность к мысленному созерцанию и ведению Бога. Эти имена, по слову Св. Григория, «кажутся какими-то искрометными воспламенениями, которые не могут сделать в точности видимым заключенного в них смысла… Но ты, прияв их в себя, чрез веру сделайся подъяремником Того, Кто по вселении в тебя намерен у тебя воплотиться. Ибо ты – престол Его, а соделаешься и домом».

Хочешь быть в Троице? Стань Ее домом. Это наиболее приближенное к совершенству знание, дающее возможность осознать и суть Божественных имен, которые Св. Пастырь из Ниссы подразделяет на два типа: «Первый, - это имена отрицающие, дающие представление о Божественном бытии, чрез прямое противопоставление свойствам бытия тварного, чрез освобождение мысли от тварных признаков». «Заключающиеся в каждом из этих наименований значений указывает только на отстранение ближайшего к нашему разумению, но не изъясняет самого естества, от которого отстранено несвойственное ему».

Собственно, Св. Григорий воскрешает древний метод апофатического Богословия, причем идет дальше его. В некоторых утверждениях он видит противоположность высказанному. Например, начало предполагает безначальность, а благо - отсутствие зла. «Эти имена как бы составляют перепись какую или перечень тех понятий худого, которые к Божеству не приложимы». Эти имена отражают, таким образом, путь нашего разума, «чрез очистительное отвлечение восходящего к неизреченному Боговедению»                 (Г. Флоровский). 

И второй тип имен, производных от Божественных энергий, «ибо Невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-нибудь из того, что окрест Его» (Св. Григорий Нисский). В этих именах сути Божьей нет. «Превысший всякого имени, - говорит Св.Григорий, - получает от нас многоразличные именования по различию благодеяний». В этих именах действие, «которые касаются нашей жизни». И в этих же именах закрепляются достойные Божества умопредставления . «Все рождающиеся у нас понятия о Божеском естестве мы выражаем в форме имен, так что никакое название не прилагается к Божескому естеству без какого-либо особенного понятия».

Конечно, единичное действие не может дать полного представления о действующем.

«Если бы хотелось мне узнать, что-нибудь о ветре, - говорит Св. Григорий, - и ты указал бы на груду песку, нанесенную ветром, или на кучу соломы, или на поднятую пыль, не дал бы ты дельного ответа на вопрос».

Зная действие Божье, начинаем понимать, что в Нем есть основание «соответствующее всем подобным понятиям». «Усматриваемые по вселенной чудеса доставляют содержание богословским понятиям, по которым именуем Божество Премудрым, Всемогущим, Благим, Святым, Блаженным, Вечным, так же Судиею, Спасителем и подобным тому» (Св. Григорий Нисский()вятым, Блаженным, Вечным, так же Судиею, Спасителем и подобным томуонятиям, по которым именуем Божество Премудрым, Всемогущим).

Но  в чуде явленная слава Божья проявляется лишь отчасти. Нам явлено то, что под силу нашему разумению. Так и с Божественными именами. Нам дано знать то, что должны знать. Богословское знание же утверждало невозможность дать имя Богу, которое бы соответствовало Его естеству. Дальнейшее углубление в данную проблематику поведет знание по кругу и превратится в порочный круг сомнений.

Поэтому Св. Отцы предпочитали обращаться к живому творческому опыту Богообщения. Этот опыт помогал преодолевать многоразличные ереси многих суесловов. В IV веке появились евноминиане, дававшие Богу имена и получалось, что эти имена, а не сам Бог, выступал у них в роли Божества. Сознание искажалось, терялась нить, связующая с Богом. Св. Писание четко указывало на невозможность соответствия имен и Бога. Само наименование Сущность как раз это и подчеркивает.

Иудеи не понимали Сущности, поэтому Воплотившийся Бог для них стал соблазном, как в IV веке для многих станет соблазном догмат Святой Троицы. Великое Таинство будут измерять линейкой. Как на уроке математики циркулем будут вычислять Вселенную. Почему-то вдруг стал волновать вопрос происхождение языков. Наблюдая за историческим процессом, можно заметить, что в переломные эпохи волнует именно этот вопрос. Видимо, происхождение языков тесно связано с проблематикой имени.

Как известно, в результате вавилонского столпотворения произошло разделение на народы, которым Господь дал право творить язык. «Он дал естеству нашему силу, а уже сами мы делаем дом, семью, меч, плуг и вообще нужное для жизни». В таком же смысле «и сила, т.е. возможность слова, есть дело Создавшего наше естество таковым» (Св. Григорий Нисский).

Господь дает возможность, а человек реализовывает ее или не реализовывает. Таким образом, человек творит язык, а значит и имена в силу данного ему «примышления». «Примышление», определяет Св. Григорий, подобно своему брату Василию Великому, «есть способность открывать неизвестное, отыскивающее дальнейшее при помощи ближайших выводов о том, что составляет предмет занятий».

Можно сказать, что творческое вдохновение мысли «более тонкое и тщательное исследование мыслимого», как определял Св. Василий Великий.

Действительно, человеку свойственно размышлять. Размышляющий дает именование. Но имена непроизвольны, ибо в противном случае являлись бы пустышками. Но в то же время имя предполагает умысел. «Разумная сила души, происшедшая таковою от Бога, затем сама собою движется и взирает на вещи, а для того, чтобы знание не потерпело слитности, налагает на каждую из вещей как бы некие клейма, обозначения посредством звуков» Св. Григорий Нисский различает созерцание, восприятие предметов и их познание. «Поелику нам невозможно всегда иметь пред глазами все существующее, то нечто из того, что всегда пред нами, мы познаем непосредственно, а другое напечатлеваем в памяти. Но сохраняться в памяти раздельно ничто не может иначе, как если обозначение именами заключающихся в нашем разуме предметов не даст нам средства отличать их один от другого».

Вообще именование связано с опытом, который, что свойственно человеку, изменчив. Кроме того, имя означает определенное понятие, что совершенно ни к чему, касаемо Непостижимого – «когда Самая находящееся  Мудрость и сила неслитно и раздельно объемлет естество Сущего». Т.е. созерцание и постижение совпадают в Боге.

С другой стороны именования и понятия тварной природы так же не способны полно объяснить  суть вселенной, т.е. всего сотворимого. Любая наука укажет, что до конца не ведает сути вещей. Она будет стремиться к познанию, но вряд ли достигнет предела, ибо познание космоса, например, бесконечно. Однако данный факт не остановит человека.

Наверно, поэтому он хочет выявить природу имени, которое, по мысли Св. Григория, является знаком и поэтому связано с предметом, - «примышление слов или усвоение имен имеет нечто общее с самими предметами», и это творческая связь, создаваемая силою разума. «Имя при-соединяется, при-мышляется к вещам, но не возникает из самой вещи» (Г. Флоровский). Имя не есть вещь, и в то же время – «всякое имя есть отметина и знак какой-либо сущности и мысли, сам по себе не существующий и не мыслимый»

Св. Григорий Нисский в данном рассуждении следует платоновскому Сократу. «Вещи обладают определенною природою и потому имена вещей, для того чтобы быть целесообразными, должны этому естеству соответствовать. Имена существуют. Их создает Законодатель, как некий художник имен. Но создает, конечно, целесообразно, воплощая, общую идею имени, как орудие мысли, в соответственной материи звука. Имя, по Платону, есть подобие вещи» (Г. Флоровский).

И познать саму вещь можно не по имени, а по созерцанию самой вещи. Ибо в каждой вещи скрыта своя определенность, которую установил Бог. Но так как это установление Непостижимого Бога, то и знание о вещи будет приближенным, что и пытаемся выразить словом и осмыслить.

«Мы по необходимости, наложив на вещи как бы знаки, посредством их объясняем друг другу движение ума. А если бы как-нибудь иначе возможно было бы обнаруживать движение разума, мы перестали бы пользоваться периодически услугою имен, яснее и чище беседовали друг с другом, открывая стремлениями разума самую природу вещей, которою занимается разум»  (Св. Григорий Нисский).

Надо признать, что по мере восхождения к Богу, человеческий ум и все естество его становится бессловесным и простым. Там, где горнее, язык немеет. Наступает глубокое, полное смысла и без-мыслия, молчание.

Таким образом, созерцание, т.е. пребывание в Бытие Божьем, выше человеческого слова, которое есть производное рассуждение. Нет смысла в рассуждении, когда пребываешь в Божественном знании.

Однако это не значит, что отрицается Слово Божье. Происхождение языка, таким образом, тесно связано с Божественным Бытием. И Слово необходимо, чтобы указать человеку Божественную реальность. В этом отношении, крайне важно Св. Писание, которое Св. Григорий называет Символом, с помощью которого познаем Бога. Но Писание лишь отчасти передает лучи Божественной Правды. Библия – своеобразная стена, имеющая бойницы, из которых бьет Божественный Свет.  Но все Писание богодухновенно, и каждая буква Священного текста наполнена глубочайшего смысла таинственного Богобытия. Хранение этой Книги в сердце своем должно стать смыслом жизни православного христианина, как и хранение православной веры, искажение которой древними почиталось как богохульство, и изменивших Ей предавали анафеме.

Св. Отцы Предание приравнивали к Писанию. Это особо важно. Ибо были те, кто, увлекшись чрезмерным созерцанием, стали отвергать Слово Божье и переданный Святыми отцами опыт. Строительство Нового человека необходимо было начинать с фундамента, которым являлись Предание и Писание. Именно поэтому с такой силой Св. Отцы боролись за чистоту догматического учения, за Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Только, находясь в Церкви, человек может найти истинное знание; только в Ней он крестится  во имя Святой Троицы, тем самым реально соприкасаясь с Божественным Бытием; в Ней обретается слеза, которую может оттереть Господь. Эта Церковь потому истинная, ибо в Ней обитает сам Господь, распявший Себя за Неё.

В тот трагический и переломный век соборный Разум, исповедуя Святую и Непостижимую Троицу спасал угасающий во грехах мир. Неистовые и великие Отцы, обливаясь кровью и потом, шли вослед Христу; шли, чтобы обожить этот мир, который на них смотрел с осуждением и продолжал фарисействовать. Этот мир по-прежнему считал себя правым. В нем кое-что знали о Боге, и этого казалось достаточным. Отцы же шли вослед Богу с глубочайшим покаянием, веря, что Христос примет их, как принял когда-то великую грешницу.

«Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег.

И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром. Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница. Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает?

Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром» (Лк. 7: 36-50).

 Знали, как и великая грешница, что перед ними Истина. Фарисействующие в сомнениях и ищут определения. Этот мир оставался в грехах, тешась своей академичностью и так называемыми «правильными» принципами. Симон у любви ищет предела, когда она беспредельна.

Этот мир прекрасно знает, что скверна не должна прикасаться к Святыни, а мертвое к живому; знает и остается в пороках, не желая прощения и очищения. Истинная же любовь принимает и кровоточивую, и самую страшную блудницу. Любовь принимает тех, кто глубоко осознал отсутствие любви, дойдя до адских глубин.

Таковым не до умных речений: для них спасителен плач и понимание Божественной бесконечности. Только Бесконечность способна простить падшее человечество, и снизойти до него, став Человеком. Только без греха.  Став Человеком, Беспредельность взвалила на Себя Крест, взошла на Голгофу, чтобы исцелить наше больное естество.

Симону и его наследникам это было недоступно, но великая грешница сердцем узнала путь Господень, и потому слезами умывала нози Христовы. Из этого дома уйдет человек, ставшей святой, а останется все тот же фарисей. Она была мертвой и ожила, прикоснувшись к Жизни. Симон был полутрупом, им и остался. Прежняя грешница, прикоснувшись Вечности, стала человеком Нового мира, основателем которого был Богочеловек. И этот ми представлял собой не иллюзорное, но истинное и Неизменяемое Бытие. К этой неизменяемости стремилось падшее естество. И Божественная Вечность принимала Свое творение. При этом Господь позволял не просто прикасаться к Своей Вечности, но узнавать Ее, созерцать Ее непостижимость, превращая мгновение в частицу Вечности.

Отказываясь от греха, человек приобретал блаженство. Ибо подлинное Бытие означает Благо. Греховное же естество лишь имитация, иллюзия, отсутствие жизни, т.е. смерть, которая есть небытие. Благо же вбирает в Себя всю Полноту, являясь самодостаточной Сущностью, Своей Любовью Объемлющая космос. «Жизнь Вышняго естества есть Любовь», - скажет Григорий Нисский. Значит, прикоснувшийся Любви, становится частью Ее, уподобляясь Первобытию, выпрямляя свой искаженный образ.

Начинается познание Троической Тайны. Но тайна есть тайна и здесь «всякое высокоглаголание и велегласие есть некая неясность и молчание» (Св. Григорий Нисский). Троица для человека IV века виделась невозможной для понимания, стала камнем преткновения.

Иудеи понятное дело сразу отвергли Троический догмат. Это неудивительно, учитывая их очевидное неприятие Сына Божьего. Иной раз думается, что они не читали Св. Писания, свидетельствующее о Мессии и Святом Духе. Иудеи не могли принять Непостижимого Бога: им нужен был понятный и грозный Яхве. Бог, который прощает грешное естество, войдя в это естество, тупому фарисейскому сознанию было не переварить. Их обыденное сознание восхищалось Богом, Которого не знали. И, когда Он пришел, не могли принять Его: души были пусты, или наполнены мечтаниями и бесплодными художественными фантазиями. Отвергая Слово, отвергали и Дух Святой. Весь их трепет перед буквой отдает трупным запахом. Вся их жизнь была сплошным душевным движением по какому-то порочному кругу, из которого вырваться мешали традиции, обычаи, суеверия и обыкновенная житейская суета. Иудейский мир – это мир душевных, но не духовных людей.

Дух движет человека навстречу Господу, и падшее естество, вдохнувши Его, не зная буквенных выражений, оттерло слезами Сына и Слово Божье. Отец обличал, Дух двигал к покаянию, Сын прощал. Этого иудейский мир осознать был не в состоянии.

В какой-то степени продолжателями иудейской традиции выступили последователи Ария. Признавая на словах Бога непостижимым, на самом деле  отказывали Ему в этой Сущности. Что касается эллинизма, то  к началу V века он все более становился уделом людей малообразованных и связанных с сельским суевериями. Недаром язычников стали называть погаными. Так по-латински называли сельских жителей.

Чтобы приблизить понимание Троического Богословия, Св. Григорий будет проводить середину между иудаизмом и эллинизмом: «Ибо догмат иудея низлагается исповеданием Слова и верою Духа, а многобожное заблуждение эллинствующих уничтожается единством по естеству, отвергающим мысль о множестве. Но опять по подлежащем исправлении нечестивого предположения в том пусть останутся из иудейского понятия единство естества, а из эллинства одно различие по ипостасям. Ибо как бы неким исправление погрешающих о едином является число Троицы, а вращающихся в множество – учение о единстве».

В этой середине Истина и к ней за спасением пришло человеческое естество. Если не будет понимания Троического догмата, то не будет знания, кто прощает человеческие грехи. Если не Бог прощает, то кто? А если Бог? То, каким образом Невидимый Творец и Отец всего Сущего стал Видимым? Он – живое и самосущее Слово. Как ум человеческий неотделим от слова, так и Отец неотделим от Сына. Единосущность и нераздельность Отца и Сына безусловна, но в то же время и ипостасна. «Слово есть иное с тем, Чье Оно Слово, - потому что наименование некоторым образом есть относительное и в речении: Слово необходимо подразумевать и Отца Слову, - не будучи, чьим либо Словом, оно не было бы и Словом» (Св. Григорий Нисский).

Итак, и Отец и Рожденное от Него Слово ипостасны, т.е. в дому Симона Фарисея находилось Воплощенное Богослово, Вторая Ипостась Св. Троицы. И эта Ипостась неслиянна как с Отцом, так и с Духом. «Имя Отца указанием отношения к Нему совокупно с Собою привносит понятие об Единородном… С наименованием Отца познается ипостась Единородного».

Потому-то Св. Григорий выступал против Евномия, вводившего в Богословие «новые имена», например, «нерожденный», который «скрадывает у слушателей то понятие взаимного свойства, которое с именами само собою входит в мысль».

Подобным образом Святитель размышляет о Духе, - «по подобию нашего дыхания, которое обнаруживает собою силу слова и представляется нам вместе со словом» (Г. Флоровский). Для Григория Дух Божий – это «сопровождающий Слово и обнаруживающий Его действенность», причем не нечто преходящее, но постоянная величина. Главное – Святой Дух самостоятельная Ипостась и под ним необходимо понимать «самосущую силу, которая сама по себе в особой ипостаси представляется, неотделима от Бога, в котором Она: и от Слова Божия, Которое Он сопровождает, не в бытие изливается, но подобно Слову Божию, существует ипостасно».

Все Три едины, и Каждый есть Ипостась. Такое понимание Божества было за гранью человеческого понимания. Поэтому в каппадокийцах видели смутьянов, всколыхнувших церковный корабль. Противникам Троического догмата казалось, что нарушается единство. Пытались примирить непримиримое. Но Св. Отцы не пошли на поводу у соглашателей, для которых главное было не Богоугодие, но человекоугодие. Истина превыше всего – вот девиз каппадокийцев. Это примечательно, что в смутную и переходную эпоху находятся люди, способные зажечь Светильники и успевающие средь ночного бдения не забыть купить масла, спасая, таким образом, запутавшееся человечество.

Несколько Светильников осветили всю Вселенную; они светили и свидетельствовали о Свете, а не садились за стол переговоров; они проповедовали Единицу в Троице и Троицу в Единице. И тот, кто не принимал этой Святой Истины, отлучался от Евхаристического общения. Общих молитв с еретиками и отщепенцами Св. Отцы не устраивали. Они не ссылались на время и место, на обстоятельства, потому что Истина вне времени и места, вне обстоятельств.

Еретическим сообществам было не понять Троицу, они Ее разделяли, не понимая, что она нераздельна. Но каждое имя Божье означает действие, но это действие, повторюсь, принадлежит всей Троице.

Таким образом, все, что имеем, имеем от Отца, Сына и Св. Духа. И имеем одну жизнь, а не три, как скоморошествовали противники Троического догмата. Господь един и человека приобщает к единству. Однако человеческие понятия, как уже говорилось выше, не применимы к Божеству. Богомыслие предполагает другую систему координат В Троице наблюдаем тожественное действие, - «одно движение и распоряжение благой воли, переходящее от Отца чрез Сына к Духу… Вся промыслительность, попечительность и бдительность над вселенной, - говорит  Св. Григорий, - едина, едина, а не трояка, - Святою Троицею совершается, однако не рассекается троечастию по числу созерцаемых верою Лиц, так чтобы каждое из действий, само по себе рассматриваемое, было или одного Отца, или особо Единородного, или отдельно Святого Духа» - вот вопрос, который волновал христиан и приводил в смущение. Даже такой великий мыслитель как Ориген предполагал разделение действий по ипостасям, что ему представлялось логичным. Но эта логика ведет к тому, что действие каждой ипостаси, нисходя во Вселенную, по мере удаления от Божества затухает: исчезает или уменьшается сила и власть, что в принципе невозможно. 

У Григория Бог действует также по порядку Лиц, но это действие внутритроическое, как раз-то и соответствующее нераздельности и единосущию. И это единосущное и нераздельное действие непрерывно, «ибо в предвечном естестве нет расстояния и неосуществленной среды». Там, где Троица нет протяженности или пустот.

Вообще, говоря о Боге, необходимо забыть наши представления о времени и пространстве. Так же нелепо выглядит принижение или возвышение одного из Лиц Пресвятой Троицы. Это все равно, что Бог «делается старше или моложе самого себя» (Св. Григорий Нисский).

Так же еретично предполагать, будто бы когда-то не было Сына, ибо, если это так, то логично вытекает небытие Отца, т.е. происходит тихое впадение в детско-атеистический маразм. Таковые существуют в своем времени и в нем ищут Бога. Следование же за Богом требует отвлечение от времени, ибо Бог пребывает в Вечности, которая, в отличие от времени, беспредельна. И эта беспредельность проста, но и обладает Полнотой.

Ориген будет совершать субординатические выводы, боясь, что вечное рождение Сына нарушит Простоту, и Вторую, и Третью Ипостась обозначит как причастие к Божеству, тем самым человеческие измерения перенося на Божество. В то же время Каждая Ипостась великого Бога есть Бог. Дух и Сын есть силы «существенно существующие».. Как и Св. Василий, понятие Ипостаси определил Св. Григорий:

«Ибо под сим названием (Отца, Сына и Духа) дознаем не разность естества, но одни свойства, служащие к познанию ипостасей, по которым знаем, что Отец не Сын и Сын не Отец, что Отец или Дух Святый не Сын, но каждое Лицо познается по особой отличительной черте ипостаси, в неопределенном совершенстве само по себе не представляемое и неотделимое от Лица, с ним соединенного».

Г. Флоровский напишет: «Итак, ипостасные имена суть имена сосотносительные и при том скорее апофатические, чем утвердительные, -  во всяком случае, они не дают исчерпывающего разумения тайны Троической жизни тем более, что исключается всякая аналогия с тварным смыслом этих слов. Имена ипостасей означают «особенности» и отношения, образ бытия, - как, а не что».

Св. Григорий, надо признать, более четко попытается определить соотношения ипостасей. Отец – Нерожденный, а Сын – Единородный. Эти два со-бытия, вместе с которым бытийствует третье – Святой Дух.

Еще Св. Василий Дух называл Святыней. Но для Св. Григория эта Ипостась исходит от Отца, чрез Сына. Не от Сына, а чрез Сына. И главное – это не три бога: Бог, и Бог, и Бог, Единый Бог. Ипостаси же внутри различаются, как общее и частное.

Но и в этом определении необходимо отметать философский метод мышления и опираться на Богословие. Божественное Бытие просто и Ему не свойственно разделение и среда обитания, присущая человеческому естеству. Все примеры, взятые из тварного мира, условны.

Так у Григория находим сходство с Аристотелевыми понятиями общего и частного. Но у Аристотеля они без качества, у Св. Григория же сверкачествены и наполнены глубоким смыслом. Это сверхкачество просто и полно, и только Оно способно принимать искаженное грехом человечество. Потому-то, находясь в доме житейской премудрости, женщина, привлекаемая Святым Сиянием, отдает предпочтение Ему, но не ограниченному фарисействованию. В своем высшем качестве данное Сияние невозможно разделить на мелкие качества. Но в своих горних высях Оно, безусловно, ипостасно. Но как это объяснить человеческому сознанию? Приходилось обращаться к традиционной терминологии, свойственной философам. Чтобы доказать, что Бог триипостасен, затрагивалась человеческая личность. И этот «человек в собственном понятии может быть назван один…» Человек (вспомним Адама, Авраама, Давида) «в трех один, как золото одно во множестве статиров, - ни умаления, ни приращения не происходит, когда оно усматривается во многих или немногих», - скажет Пастырь из Ниссы.

Но в отличие от Божественного Бытия, мир физический претерпевает изменения: ему свойственны молодость и старение. И это проявляется в отдельных индивидах, - «иногда в тех, иногда в других, иногда в большем, иногда в меньшем числе. Ибо если кто человек, то он не называется непременно и Лука и Стефан».

Таким образом, так называемые особенности для тожественного естества не играют никакой роли, являясь случайными. Здесь глубокое расхождение между Божественным Бытием и тварным. «В трех Лицах не бывает никогда никакого приращения или умаления, превращения и изменения».

Итак, «мы счисляем людей, несмотря на тожество естества, только потому, что здесь случайная изменчивая множественность неделимых» (Г. Флоровский). Можно сказать Богу Богово, человеку – человеческое.

Важнейшее в капподакийском Богословии, что Бог ипостасен, но неслитен. И в этом постулате глубокое различие с иудаизмом, воспринимавшего Бога статично, закованного в броню законов. Но Бог – это жизнь, любовь и прощение. Именно такой Бог призывает к новой жизни падшую женщину и творит новую реальность, в которой исчезает смерть.

Эту реальность и открывали Св. Отцы из Каппадокии смущенной Ойкумене. Они прекрасно понимали, что есть два пути: грешницы и Симона-фарисея, Богословия и философии. Маленькая община Святых победила, ибо с ними была Божественная сила. Мир начинал это понимать и склонял свою голову перед носительницей Истины – Святой Соборной и Апостольской Церковью. И только в Ней возможно было обрести спасение. Как Бог являлся началом всякого миробытия, так Церковь явилась фундаментом для тех, кто почитал себя сотворенным Св. Троицей. Не только почитали, но и беспрекословно следовали за Ней, подобно женам, идущим вослед Христу.

                                                                       

          «После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим» (Лк. 8: 1-3).

         В этом глубокий смысл, ибо осознание своего существа возможно только в том случае, если признаешь Бога виновником своего бытия. «Начало миробытия, - говорит Св. Григорий, - означает, что поводом и причинам и силам всех существ Бог вдруг и в мгновение положил основание». Наше «я» только потому присутствует, что есть Бог. Осознание своего бытия создаст условие либо для нашего восхождения, либо, к сожалению, нисхождения. Почему это необходимо понять? Дело в том, что сознание человека, порой, подвержено косности и неоправданной приверженности,  утратившим свое своеобразие, обычаем, чрезмерно консервативным мнениям.

Но тот, кто хочет познать истину, должен понимать, что начало всякого бытия свершалось «чрез изменения», и потому совершенно естественно, что наша жизнь – постоянная эволюция, «некое движение и изменение не существующего в существующее», ибо «Самая ипостась твари начата изменением» (Св. Григорий Нисский). Но, чтобы это изменение вошло в полноту совершенства, необходимо соединиться с творческою силою Божьей, ибо мир существует только потому, что «художественная и премудрая Божья сила, открывающаяся в существах и все проникающая», фактически держит его, - «проницает Собою каждое из существ и растворением силой своей во вселенной содержит существа в бытии. Бог не только создал мир, - некогда он сохраняет, содержит его, - как Вседержитель, Своим везде присутствием… - Ибо ничто не может пребывать в бытии, не пребывая в Сущем» (Св. Григорий Нисский).

Но Господь не смешивается с бытием, но именно содержит его. Создатель не может быть подобен созданному. «Созданное естество и Божеская сущность разделены, и не имеют никакой связи по отличительным свойствам».  Однако везде «не количественная и неописуемая сила в себе самой содержащая века и все творение в них» (Св. Григорий Нисский).

Как все это происходит? Знание будет доступно только тогда, когда будем плыть в церковном корабле, стремясь уподобиться Неизменному Рулевому – Христу. Только в Нем и с Ним, считали Святые Отцы, возможно, уразуметь содержащую в Нем же Правду.

«Когда же собралось множество народа, и из всех городов жители сходились к Нему, Он начал говорить притчею: вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его; а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его; а иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит! Ученики же Его спросили у Него: что бы значила притча сия? Он сказал: вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют. Вот что значит притча сия: семя есть слово Божие; а упавшее при пути, это суть слушающие, к которым потом приходит диавол и уносит слово из сердца их, чтобы они не уверовали и не спаслись;

а упавшее на камень, это те, которые, когда услышат слово, с радостью принимают, но которые не имеют корня, и временем веруют, а во время искушения отпадают; а упавшее в терние, это те, которые слушают слово, но, отходя, заботами, богатством и наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода; а упавшее на добрую землю, это те, которые, услышав слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении. Сказав это, Он возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Лк. 8: 4-15).

И эту Правду дано знать только тем, кто непрерывно пребывает в Богообщении. Достичь Божественного Бытия способен каждый. Христос пришел в мир, чтобы спасти каждого конкретного человека, и потому входящий в общении с Ним приоткрывает завесу, за которой находится то, что Св. Дионисий Ареопагит назовет Божественным Мраком. Когда-то это было доступно только Св. Моисею, теперь же, туда вводится всякий исповедующий Христа Богом; теперь же, христианин узнает то, что веками называлось недоступной тайной.

Например, он не просто слушает синайские созерцании Моисея о творении Вселенной и человека, но проникает во внутреннюю суть повествования, таким образом, переходя из царства необходимости в царство свободного духа. Происходит узнавание Бога, Его безмерного могущества, которое Св. Григорий приравнивает к «сущности существ»; происходит узнавание собственно творческого акта: «самое устремление Божественного произволения, когда пожелает, бывает делом и хотение осуществляется (сущетворится), немедленно обращаясь в естество во власти Всемогущего, Которая чего только премудро и художнически не пожелает, не оставляет изволение, не приведенным в действие. Приведение же изволения в действие есть сущность» (Св. Григорий Нисский).

Таким образом, каждая вещь в основании своем невещественна «происходит от ума представляемого и не вещественного». Само же вещество есть совокупность качеств. «Все сии свойства сами по себе, - думает Григорий, - понятия и голые умопредставления». Т.е., в принципе, назвать их веществом нельзя. Действительно, проблематично обозначить легкость, тяжесть, цвет, очертания и протяженность. Однако именно эти невещественные качества творит Бог в начале – «поводы, причины, силы существ» (Г. Флоровский).

Начало, по мысли Св. Григория, означает «мгновенность и неразрывность» и в то же время «начало временного протяжения». Но начало еще не есть время, это начало творческой эволюции, а значит и изменения, после которого начинается становление Вселенной и человека, того самого человека, нравственное движение которого (в зависимости от выбора) либо ведет к спасению, либо к физическому и духовному саморазрушению.

К сожалению, человек чаще выбирает путь саморазрушения, тем самым, изменяя Божественному акту творения, прерывая цепь эволюции. Не принявший Бога в сердце так и остается землей «праздной и безразличной» (или безличной), бездарно растратив заложенный в нем потенциал, не вверив свою волю в «Божественное6 художество и Божественную силу».

Спасение заключено во всемерном отречении во имя Утверждения. Так понимали Бытие каппадокийцы. Пути же спасения искали в начале творения. Именно поэтому Григорий и его брат Василий большое внимание уделяли шести дням творения. В них, обоснованно видя основание, доброе семя, которым оплодотворяется все сущее.

Григорий, как и Василий, призывает нас обратиться к насущным философским вопросам, давая им богословское обоснование. В узнавании творения предлагалось узнать Творца. Ибо действие несет в себе печать Действующего. Вглядываясь в устроение Вселенной, начинаем познания своего творческого самобытия и того потенциала, который Творец заложил в Своем творении. Безвидная и пустая земля получила Божественный импульс, без которого немыслимо существование.  Каким образом это произошло?

Это и пытался объяснить Св. Григорий. «Если предварительным могуществом Создателя всему в совокупности положено вещественное основание, - говорит Святитель, - то частное проявление видимого в мире совершилось в некотором естественном порядке и в последовательности, в определенное продолжение времени». Сразу за началом следует «необходимый некий ряд в известном порядке». По повелению Божию огонь озаряет Вселенную светом: наступает первый день творения. В этот первый день Бог сказал Слово, т.е. вложил в каждое самобытие творческую сущность. И это Слово не было обычным в человеческом понимании, но Оно могуществом «вложило в естество светоносную силу».

Вот эту добрую силу необходимо развивать, совершенствуя и преобразуя семя, брошенное в землю, которое Бог озарил Светом и начал исчисление дней. В то же время для Господа творить это не значит последовательно совершать действие. Дар творчества Бог предоставил Своим творениям.

Безусловно, движение происходило по Слову Божьему, но и творение, получив творческую возможность, стало воспроизводить, т.е. существовать.

Итак, Бог мертвое сделал живым, и живое стало воспроизводить согласно закону эволюции. Постепенно произошло необходимое разделение и выделение. Причем, Св. Григорий считал, что невозможно перейти из растительного мира в животное состояние, а после в человека. Он полагал, что «жизненная и душевная сила» проявляется в трех видах: как «сила растительная и питательная»; как «сила чувственная» или «сила восприятия» в животных; как «сила разумная» в человеке. «При том это не три формы единого начала, но именно три не переходящих ступеней, предполагающие друг друга в восходящем порядке»  (Г. Флоровский).

В шестой день все достигло своей необходимой цели, царствовали покой и движение – две противоположности, создавших гармонию мира. Это утверждение говорит о том, что Истина антиномична. Святой Григорий пишет: «Все существует одно в другом и поддерживает друг друга, ибо прелагающая сила некиим  круговращением прелагает все земное из одного в другое и из того, во что оно преложено, снова приводит в то, чем оно было прежде… Так создается некий круг, обращающийся вокруг самого себя и всегда делающий одни и те же обороты, так что ничто не убывает и не прибывает, но все и всегда пребывает в мерах первоначальных». 

Таким образом, созданный Богом мир есть «складно и чудно сложенное песнопение всем обладающей силе»  (Св. Григорий Нисский).

И тот, кто не забыл своего предназначения, услышит сие чудное песнопение. Человекобытие становится песней, лирическим и глубоким разговором с Богом. Человек входит в те чертоги, которые по правилам принадлежат ангелам, согласных быть с ним в братском бытие. Не удивительно, что ангелы пребывают в то же системе координат, что и человек. Будущие духовными и бесплотными они заключены в пространство и время, о чем и писал Св. Григорий : «Не что из приходящего бытие чрез изменения не может быть иначе, как в месте и во времени».

Безусловно, ангельское бытие не связано с телом и в этом его особенность, но оно связано пространственным бытием, что собственно неудивительно, если учесть, что сами ангелы – сотворимые сущности. Это глубокие сущности, тесно связанные со временем. Святой Григорий ангельское естество называет «неусыпающим» и этим доказывающим свое постоянное стремление к своему Творцу. Постичь до конца Его не возможно, но стремление к Нему и есть великий смысл Бытия. Постепенное восхождение свойственно не только человеку, но и ангелу.

«Природа ангелов некоторым образом непрестанно созидается, изменяясь вследствие приращения благ в большее, так что не видать ни какого предела и возрастанию в лучшее пределов не положено» (Св. Григорий Нисский).

Отсюда и иерархия ангельских чинов. Кто-то возрастает, но есть и умаление. Чрез умаление приходит понимание, что ангелы изначально не обладали полнотой ведения. И что в видимом и невидимом мире есть такая сущность, которая действительно наиболее приближена к Богу. И этой сущностью является Церковь Христова, состоящая, как известно, из живых людей, ибо Бог не есть Бог мертвых.

Вот высота совершенства. В видимом мире человек способен узреть Невидимого, и это реально возможно в Таинстве Евхаристии. В этом Таинстве человек возвращается в свое первобытие. И уже от него будет зависеть, останется ли он в нем или покинет его, как это когда-то с ним произошло.

Как этого избежать? Видимо, постоянным памятованием, что человека создал Бог не для того, «чтобы приобретать то, чего нет, но наслаждаться тем, что уже есть» (Св. Григорий Нисский). Помнить и о том, что человек призван царствовать, являясь, таким образом, центром всей природы. «Некий малый мир, - говорит Св. Григорий, - содержащий в себе те же стихи, которыми на полнена вселенная». Кстати, потому и создан человек в завершении ибо «объемлет собою всякий род жизни» (Св. Григорий Нисский).

Однако есть опасность соблазна,  почитая себя вершиной созданного мира. «Что важного в том, - спрашивает Григорий, - чтобы почитать человека образом и подобием мира? Ведь и земля преходит и небо изменяется, и все, что в них содержится, преходит прехождением содержащего». И добавляет, касаясь философских размышлений эллинов: «Говорили : человек есть микрокосм… Но громким этим именем воздавая хвалу человеческой природе, не заметили, что почтили человека свойствами комара и мышей».

Итак, человек может быть доброй землей тогда, когда вспомнит, что сотворен руками Божьими по образу и Его подобию, восприняв Святое дыхание, «чтобы земное сопревознеслось с Божественным, и единая не какая благодать равночестно проходила по всей твари, при растворении дольнего естества с Естеством премирным» (Св. Григорий Нисский).

Действительно, только чрез человека вся тварь способна получить участие в духовной жизни. Это налагает огромную ответственность, ибо человек есть икона своего Великого Творца. И эту икону творил Бог из Сути своей любовью, «чтобы был он одушевленным подобием Божественной и превечной силой ». То есть человек получил от своего Творца подобие и, таким образом, должен неукоснительно возвращаться к своему Источнику «для того, чтобы соделаться причастником Божием, необходимо чтобы в естестве приобщающегося было нечто сродное, тому, чего оно причащается».

Итак, человек есть образ Божий, а с Воплощением Христа стал обладателем возможности быть в Нем, нашем Творце и Отце.

«Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет. Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы. Итак, наблюдайте, как вы слушаете: ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лк. 8: 16-18).

 Господь поставил светильниками своих последователей, чтобы согревать теплотой и освещать уходящую в тень природу. Им и дано исполнить предначертанное. Предначертанное же заложено в нашей разумной и одухотворенной природе. Христианам Господь дал право точно отобразить Бытие Божие, тем самым, преображая физическую природу. Ибо, чем более человек становится Богообразен, тем менее остается психофизического поля для врага рода человеческого.

Зачастую человеку кажется, что по своей микрокосмичности он не способен преодолеть великую силу зла. Но «как часто в малом осколке стекла, когда случится ему лежать под лугом, бывает видим целый круг солнца, показываясь в нем не в собственной своей величине, но в каком объеме круга вмещает в себя его малость осколка, - так и в малости нашей природы сияют образы невыразимых оных свойств Божества». (Св. Григорий Нисский).

Это сияние обозначает непобедимость добра и глубочайшую связь между Абсолютом и Его отображением, действительность Бытия для которого и заключена в неразрывности этой связи. Образ только тогда образ, когда причащается своему Творцу.

«Ум, как созданный по образу Наилучшего, пока причастен, сколько для него возможно причастие, первообразу, и сам пребывает в лепоте. Если же сколько-нибудь уклонится от сего подобия, лишается красоты,  в которой пребывал. Ум украшается подобием первообразной красоты, подобно некоему зеркалу, которое становится изображающим черты видимого в нем» (Св. Григорий Нисский).

Вот она спасительная красота! И заключена она в человеческом разуме, безусловно сообщающем сию красоту всему человеку, так что «во всем соразмерно происходит общение истинной красоты, - посредством высшего украшается непосредственно следующие за ним» (Св. Григорий Нисский).

Таким образом, быть с Богом это «возможность быть прекрасным». Красота же связана с важнейшим свойством Бытия – Свободой. К слову сказать, христианство часто связывают с противоположностью Свободы – несвободой. Скептики разных времен настаивают, что именно Отцы Церкви IV века своим фанатизмом насаждали не столько Свободу, сколько режим бестолковых ограничений. При этом декреты кесаря выдавали за церковные решения. Не следует путать стремление кесаря установить Евангельский закон, выраженное не Божески, а по-человечески, с Святоотеческим Преданием. Кесарям казалось, что установить Божественный закон можно одним росчерком пера.

Утопичность попыток власти прекрасно видели Св. Отцы. Свободу они полагали в «несвязанности никакой природной силе» (Св. Григорий Нисский); в праве выбора, без которого немыслима никакая свобода и связанное с ней добро. Свобода и Добро – необходимые условия доброделания. И это доброделание возможно только на добровольной основе. При отсутствии Свободы и Добра невозможно и разумное понимание Бытия. Григорий Нисский скажет: «Словесное и разумное естество, если перестало действовать свободно, утратило вместе и дар разумности». И далее продолжает: «Если бы какая необходимость возобладало человеческой жизнью, то с этой стороны стал бы неверен образ по сему несходству сделавшись далеким от Первообраза. Ибо как естество, подчиненное и порабощенное каким-либо необходимостям, могло бы именоваться образом естества царственного». Логика подсказывает, что вне Свободы нет и Любви.

Бог есть любовь, Ее источник. Человек, имеющий в себе Любовь, может почитать себя богоподобным. Любовь, как известно, бессмертна. Можно утверждать, что в человеческое естество вложено бессмертие, а значит возможность сопричастия с Божеством. В этом смысл человекобытия. И в этом сокрыта тайна. Но как непостижим Бог, так и непостижимо следовательно Его творение. Но непостижимо только потому, что есть в нем образ Божий. «Образ пока не имеет недостатка ни в чем из умопредставляемого в Первообразе, в собственном смысле есть Образ. Но как скоро лишает  в чем-либо подобия с первообразом, в этом самом не есть уже образ. Посему, так как одним из свойств, усматриваемых в Божьем естестве, является непостижимость сущности, то по всей необходимости и образ в этом имеет сходство с Первообразом… Имеет точное сходство с превыше-сущим, непостижимостью своею отличая свое непостижимое естество» (Св. Григорий Нисский).

Воистину трудно познать Бога, как и человеческое естество. Но это не значит, что нужно ограничить познание, хотя, конечно, онтологическая суть останется до конца нераскрытой. Но к этой нераскрытости и нужно стремиться причаститься. Причащение же возможно только в Богообщении: в нем устанавливается интимная связь Бога и человека.

Это тайна, которую и жизни не хватит узнать. Искать суть человеческого естества возможно только в его духовном мире. Чувственная сфера – низшая форма человека. Она необходима, подчеркивает его двусоставность, но только ступень к восхождению. Так был задуман человек еще во времена творения.

Адам был создан не как собирательное человечество, но как родоначальник человечества. С ним связано все человечество по крови. Поэтому не удивительно, что всем нам положен предел, но и всем дана Полнота Божественной Воли. Наша частная жизнь имеет окончание, так и всеобщий исторический процесс когда-то по Воле Божьей завершится. Бог «предусмотрел соразмерное устранение человеков время, чтобы появление определенного числа душ соответствовало и продолжение времени, и тогда остановилось текучее движение времени, когда прекратиться в нем распространение человеческого рода» (Св. Григорий Нисский).

Но пока этот род не прекратился, он несет в себе Образ Божий, данный Адаму.

Итак, каждый конкретный человек имеет в себе полную меру человеческого естества. То есть все потомки Адама несут в себе то же, что и Адам, и наоборот. Однако Св. Григорий добавляет «в рассуждении естества». То есть в естестве мы едины, но свойства каждого индивидуальны.

Наша индивидуальность и в том, что не совмещены в Первозданном. Но как потомки имеют похожие свойства предков, так и человек несет в себе зерно Божественности. Но какой человек?

Св. Григорий различал создание человека по общей сущности сотворение и мужа, и жены. «Посему устроение, - писал Святитель, - естества нашего есть некое двоякое: одно, - уподобляемое естеству Божественному, и другое, - разделяемое на разные полы». Это-то другое приближает человека к флоре и фауне. Зреет вопрос, каким образом происходило бы размножение? Видимо, происходило бы неведомым и непостижимым для нас естеством, как это совершается в ангельском мире.

Кроме того, Господь предвидел наше грехопадение, а значит, знал о нашем разделении, которое суть человеческого происхождения. Как говорит Св. Григорий, Господь различие полов «примышляет» к своему Образу, - «примышляет для естества способ размножения, сообразный для поползнувшихся в грех, вместо того, что прилично ангельскому величию, насадив в человечестве способ взаимного преемства скотской и бессловесный».

Конечно, это мнение частное, в котором отзвуки великого Оригена. Но Святитель отрицает предсуществование и переселение душ, понимая, что, если бы такое было бы возможно, то человек был бы лишен Свободы как сущности. Григорий считал, что душа и тело имеют одно начало и движимо «силою сокрытою в семени», - «так же и душа есть в семени, но неприметно» (одна из причин почему Церковь выступает против абортов).

Таким образом, живое рождает живое, не переходя из животного состояния в человеческое, или из человека первого века в человека пятого столетия. Это против Оригена. Кроме того, Святитель не подвергает сомнению тот факт, что все, что сотворимо Богом есть Добро. Т.е. «… в каждом из существ должно быть усматриваемо совершенство добра», - «каждая стихия, каждая сама по себе, но особенному для нея закону исполнена добра», - «будет ли то многоножка, зеленая лягушка, или животные, родящиеся от гниения нечистот, - и они добро зело».

Нечистое тогда становится нечистым, когда поселяется в человеке, - «ибо, чем бессловесная жизнь ограждена для самосохранения, то будучи перенесена в жизнь человеческую стало страстью» (Св. Григорий Нисский). Но и эти страстные движения под воздействием разума «превращается каждая в вид добродетели».

Таким образом, и то самое другое «устроение» есть тоже дело рук Божьих. «А порядок естества, установленным Божием изволением и законом, - замечает Св. Григорий, - далек от укоризны в пороке… Ибо все устроение органических членов направлено к единой цели и цель сия – человеку пребывать в жизни». Поэтому нынешнее размножение, хотя и несет в себе искажение, все-таки «вводит преемство естеству». И, таким образом, естество борется со смертью. «Родотворные члены, - пишет Нисский Пастырь, – соблюдают человечество в бессмертии, так что смерть всегда против нас действующая, некоторым образом бездейственна и безуспешна, потому что природа возобновляет себя, вознаграждая недостаток рождающимися».

Но остался вопрос вопросов, когда же произошло разделение полов? Точного ответа Св. Григорий не дает. Бог сотворил человека, а потом жену и, видимо, это было освященное тело. И этой святости было дано повеление плодиться и размножаться. Появление же кожаных риз связано с грехопадением. И половое размножение уже неотделимо от первородного греха. Но кожаная риза не присуща нашему естеству, она «мертвенный хитон». Поэтому мы должны стремиться к первобытному супружескому союзу, который даже выше ангельского естества. Поэтому истинные родственники те, кто принимают назначение человека и его истинное сыновство и супружество.

«И пришли к Нему Матерь и братья Его, и не могли подойти к Нему по причине народа. И дали знать Ему: Матерь и братья Твои стоят вне, желая видеть Тебя. Он сказал им в ответ: матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его» (Лк. 8: 19-21).

 Это путь совершенства. Для Святоотеческого Предания «проклятые» вопросы видятся надуманными и неестественными, искажающими первозданную человеческую природу. Впрочем, человеку всегда трудно разобраться в казалось бы простейших вопросах. Близкие Христу люди не могли понять Его высокой миссии, то, что говорить о нас, удаленных от Него многими поколениями и веками. Иной раз, глядя на свое несовершенство, не верится, что Бог Свой Образ вложил в наше естество.

Св. Григорий воскликнет: «Где Богоподобие души? Где неподлежащее страданию тело? Где вечность жизни? Человек смертен, страстен, скорогибнущ, по душе и телу расположен ко всякому роду страстей».

Но, слава Богу, есть светильники, освещающие наш путь. Есть Дева Мария, Святая Святых, осознавшая свое истинное материнство. Доказавшая всей своей жизнью, что не инстинкты управлять должны человеком, его природой, но разум. И наши низшие чувствования должны подчиняться высшему, духовному, отражающему горнее сияние.

Бог устроил все соразмерно. И задача человека следовать этой соразмерности, приводя свои страсти в послушание Божественному разуму. Недаром человек был призван просветить всю Вселенную Божественным светом. Этот свет должен был изнутри сиять, просвещая мироздание, в котором человек сотворен был царствовать. Быть царем, значит быть свободным. В раю человек обладал Вечностью. Бог соделал его духовным жемчугом, принимающим Свет и мгновенно излучающим Его. И это не иносказание, но реальное Бытие. Святоотеческое Предание настаивало, что жизнь Адама в раю не притча, но присносущая жизнь, которую, к сожалению, потеряли.

Но ее необходимо вспомнить, чтобы знать, куда идти, не повторять ошибки, которые совершил Адам, поддавшись уговорам искусителя.

К сожалению, стремление к Богу со временем ослабевает и происходит то, что произошло с Адамом: древо оказывается дороже Творца; начинается распад человеческой личности, искажается лицо, как следствие теряется творчество, заменяясь имитацией. В мир приходит тень добра – зло. Зло, как известно, появляется при отсутствии добра. Зло вне Сути, но, по слову Свт. Григория, «парадоксальным образом зло в самом своем небытии, имеет свое бытие». Кроме того, зло зависит от совершенного нами права выбора. «Вне свободного произволения нет никакого самобытного зла» (Св. Григорий Нисский).

Таким образом, источник победы добра над злом лежит в нашей природе, в нашем Божественном Образе и Богоподобии. Эта простая истина, к сожалению, с древних времен никак не войдет в естество человека, пытающегося преодолеть бурные волны житейского моря и забывающего, кто его действительный Спаситель.

«В один день Он вошел с учениками Своими в лодку и сказал им: переправимся на ту сторону озера. И отправились. Во время плавания их Он заснул. На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности. И, подойдя, разбудили Его и сказали: Наставник! Наставник! погибаем. Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали, и сделалась тишина. Тогда Он сказал им: где вера ваша? Они же в страхе и удивлении говорили друг другу: кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?» (Лк. 8: 22-25).

 Потрясающее событие, наглядно рисующее все наше психологическое бытие, всю нашу слабость, заключенной в нашей искаженной воле. Начальность зла человеческого в том, «что переменчивость естества поползнулась у человека в противоположную сторону» (Св. Григорий Нисский). И, находясь в этой стороне, пытаемся найти опору, понимая и свою поврежденность,  и духовную растроенность.

Но человека древней эпохи, как и сегодня, волновал вопрос, отчего человек, созданный для блага, все-таки предпочел добру его противоположность? Возможно, потому произошло падение, что Адам, желая блага, жестоко обманулся. И ложь стала первопричиной грехопадения. «Ошибившись в пожелании истинного добра», Адам принял «призрак хорошего» за добро, в страстном и чувственном пытаясь увидеть красоту. Разум подался обману и стал судить не по истине, а по ее искажению. «Ибо ложь есть какое-то рождающееся в уме представление о несущем, будто бы существует то, чего нет, - а истина есть несомненное понятие о Сущем».

Но естественно Адам не просто обманулся, но был обманут. Это второй, по мысли Григория Нисского, источник зла, который лежит в ангельском мире.

Совершенство создавало совершенное, но один из высших ангелов заболел завистью и движимый этой пагубной страстью увлек за собой и человека, обещая знание и божественные прерогативы. Но вместо этого человек получил смерть. Дьявол ввел Еву в соблазн «призраком добра», будоража чувства, «что прекрасно для взора и приятно для вкуса». И человек обманулся, нарушив данную Богом заповедь, смысл которой был в том, что «повелено было прародителем вместе с познанием добра не приобретать и познание о том, что противоположно ему, но удаляясь от того, что является вместе и добрым и злым, наслаждаться чистым благом, не смешанным и не причастным зла» (Св. Григорий Нисский).

Следует помнить, что зло по природе своей двояко. Недаром древо познания добра и зла так названо потому, что «оно произращало некий слитый и смешанный плод, срастворенный в противоположных качеств». И потому тот, кто хочет познать добро и зло, на самом деле не добра хочет, но влечется ко злу, которое надевает маску добра.

На память приходят различные знаменитости, приглашавших своих почитателей пройти через круги жизни. Что это было, как не желание окунуться в чувственные удовольствия и соблазны? При этом оправдывались тем, что в итоге все равно приходим к добру. К чему этот обман? Сколько душ изломано на сем изломанном пути!? Не представляет ли такое познание форму лжи. Не та ли это ложь, что проникла в чувственную сферу человека? Поселившись в естестве человека, уже не давала возможность совершить этический выбор. Разум стал подчиняться греховному искаженному чувству, теряя первообразность, «отражая в себе безобразие вещества».

Потеряв первообразность, подпадаем под воздействие вещного мира, становясь тленным и соответственно смертным. Изменяемое, попадая под бурный морской натиск, естественно ищет спасения. И это спасение в Неизменяемом, Воплощенном Сыне Божьем, пришедшего восставить падшее человечество, вырвать его из законов физического мира и вернуть в изначальное первобытие.

Тонущие ученики в ужасе, они еще в сомнениях, но спустя века грешно проходить мимо Того, Кто протягивает руку помощи. Христос дает нашей жизнь смысл, у которой отныне нет последнего финала, но есть вечное Бытие, к которому необходимо вернуться.

Христос призывает нас вырваться из ограниченного пространства и времени, чтобы приобрести беспредельную Неограниченность. Ограниченность – гибель. И, хотя за гибелью будет продолжено существование, возникает вопрос, какое? «Так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, - говорит Св. Григорий, - то по сему самому за пределами зла следует преемство добра».

Т.е. добро объективно победит, но будем ли, если отдадимся пороку, приглашены на пир победителей? Только следуя вослед Христу. Истина, которую выковало Святоотеческое Предание. Христос «Присноживущий принимает на себя телесное рождение, не в жизни имея нужду, но, нас возвращая, от смерти к жизни… и собственным телом Своим дает естеству начало Воскресения, силою Своею совоставив целого человека» (Св. Григорий Нисский).

Но почему Господь спасает человека? Ясно, что Бог вполне может обойтись без человека. Ответ как всегда прост. Будучи по Сути Своей Абсолютной Свободой не может оставить Свое творение в плену у врага рода человеческого. К тому же, являясь сущностной Любовью, проявляет Себя в сотворенном мире, несмотря на его искажения.

Абсолютное Добро потому и Абсолютное, что объемлет все Сущее. Но это Добро, естественно, не прибегает к насилию. Тогда бы оно уподобилось своей противоположности, лишилось бы «Богоподобной чести», по словам Св. Григория Нисского.

По этой же причине Господь не желает насильственного уничтожения своего главного противника – дьявола. Потому, Он как бы предлагает выкуп по договору. Очевидно, что лукавый не глуп и, соглашаясь на выкуп, надеется вновь, как и древле, обмануть, «если чрез смерть он овладеет плотию, то овладеет всей находящейся в ней силою». Но обманщик бывает, сам всегда обманут, - «проглотив приманку плоти, пронзается удою Божества».

Влияние Оригена бесспорно. Сей учитель Востока надеялся, что сатана, пронзенный удой Божества, еще способен на спасение. В этом вопросе резко против выступил современник Нисского Пастыря Св. Григорий Богослов, продолжавший традиции Св. Афанасия и Иринея. Для него Воплощение Божества есть «воскресение и обожение человека». Христос «вступил в единение с нашим естеством, чтобы оно чрез соединение с Божеством стало Божественным, изъято было от смерти, избавлено от мучительства супротивника». Судьба противника описана в Откровении: мудрствовать напрасно стоило ли? Это человеческое мудрствование отвлекает от Божественного смысла. Именно по человеческому разумению эллины и иудеи не понимали «домостроительство Бога Слова», видели Его «невероятным и неприличным».

Собственно, ересь начиналась вследствие непризнания Непостижимости Божества. Жизнь, смерть, тление и нетление они рассматривали примитивно. Св. Григорий Нисский на еретические учения смотрел с сотереологической точки зрения. «Ибо одному только давшему жизнь в начале, возможно и вместе с тем прилично было бы и воззвать жизнь погибающую». И в то же время, «»что было бы за исправление нашей природы, если бы… Божество восприняло в единение с Собою какое-либо иное небесное существо».

О, тогда было бы спасение, но не людей. Но Господь воплотился именно по человечеству. В мир пришел Сын Божий и Сын Человеческий, и на Него с надеждой взирают находящиеся в лодке ученики, символизирующие страждущее человечество. Пришел Человек во всей своей полноте: совершенный Бог и совершенный Человек.

Этого не понимали последователи Ария и Аполлинария. Григорий Нисский, выступая против них, писал: «Никто из христиан не говорит, что соединившийся с Богом человек был половинный, но во все целости вступил в соединение с Божескою силою». Действительно «нельзя назвать человеком того, у кого не достает чего-либо такого, без чего не полна его природа». Григорий Нисский настойчиво призывает понять, что Господь воплотился ради нашего спасения и освобождения, - «погибало же не тело, но гиб всецелый человек, срастворенный душею; если надлежит сказать слово справедливое, то прежде тела гибла душа». Как истинный Пастырь Господь спасает затерявшуюся в тенетах овцу, - «и находит погибшее и восприемлет на собственный рамена целую овцу, а не одну только кожу овцы», ибо «не в части овцы последовало заблуждение, но вся совратилась, - и возвращает ее всю».

Св. Григорий напоминает о единстве человеческого состава. «Тело без души есть мертвец, а душа без разума есть скот». И потому важно понять, что Плоть Христова тожественна «с остальным человечеством», - «ибо мы знаем, из чего было составлено Тело Его, когда по человечески жил Он между людьми».

Вот эта тожественность и вводила в смущение некоторые умы, не понимавших сути телесного домостроительства Слова Божьего, - «человеческое рождение, возрастание от младенчества до совершеннолетия, вкушение, питие, утомление, сон, печаль, слезы, оклеветание, судилище, крест, смерть, положение во гроб, - все сие, входя в таинство, ослабляет как-то веру людей низкого рода мыслей».

Итак, Бог воплотился в человека, в котором в глубоком изначале отсутствует порок, но есть порочные страсти. «Бог же рождается, - говорит Св. Григорий, - не в пороке каком, но в естестве человеческом»; а в естестве все было устроено соразмерно Божьему замыслу. Греховно наше вожделение, но не состав, из которого состоим; греховно то с каким побуждением совершаем движение к рождению, но не само рождение. И «что же неприличного содержит в себе наше таинство, когда Бог вступил в единение с человеческой жизнью посредством того, чем естество борется со смертью»- спрашивает Св. Григорий. Но совершенно естественно, что, восприняв человеческое естество, Бог не воспринял наши страсти.

Суть в том, что Господь непорочен. Но непорочна не некая горняя плоть, а самая настоящая человеческая плоть, в которую воплотился Сын Божий, чтобы освятить весь состав нашего естества. Богочеловек запрещает ветрам, чтобы взирающие на Него не просто приняли чудо, но и сами впоследствии были готовы его совершить, перейдя из униженного душевного состояния в горнее. «И все вообще, что ни есть в естестве нашем немощного и тленного, срастворившись с Божеством, соделалось тем, что есть Божество» (Св. Григорий Нисский).

Но наше освобождение не сразу происходило. Достаточно взглянуть на учеников, в ужасе внимающих тому, что творил Христос. Болезнь была слишком сильна, чтобы сразу понять здравое учение. Необходимо было получить исцеление, чтобы началось осознание.

«И приплыли в страну Гадаринскую, лежащую против Галилеи. Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? умоляю Тебя, не мучь меня. Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, — потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, видя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее; и, придя к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисуса, одетого и в здравом уме; и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся. И просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них, потому что они объяты были великим страхом. Он вошел в лодку и возвратился.

Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус отпустил его, сказав:

возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог. Он пошел и проповедывал по всему городу, что сотворил ему Иисус» (Лк. 8: 26-39).

 Первый человек преступил заповедь, т.е. оказал непослушание, второй же, своим послушанием положил начало исцелению и возвращению. «По соединению Божества с каждою из частей человека, - говорит Св. Григорий, - в обоих явились признаки всепревосходящего естества. Ибо тело обнаруживало (находящееся в нем) Божество, совершая исцеление чрез прикосновение, а душа показывала Божественную силу могущественною силою».

Страшный легион царствовал в природе, и одно только присутствие Божества делало невыносимым существование бесовской силы; Словом Своим Христос устранял плен, принося человеку освобождение. Но, увидев Абсолютную Свободу, люди испугались. Они так привыкли к греху, что состояние рабства уже не ужасало. Страшным казалось стать свободным. Свобода только своим дуновением коснулась человеческого естества, но поврежденное грехом естество испытывает неудобство и стесненность. Оно отвыкло от Бытия. Вернуться к этому Бытию можно только с помощью Божьей, Который добровольно, по любви, приносит Себя в жертву, идя на крестную смерть.

Но уже у Гадаринского озера Господь взял на Свои рамена наши грехи. Он пришел не просто нас освободить, но сделать нас богами. Для этого Он ходил между нами, как мы плакал и скорбел, показывая этим, что Его «немощь одинаковая с человеком». Вслед за Оригеном Григорий Нисский скажет: «Смиренные речения, выражающие человеческий страх и состояние страха, Господь усвояет себе, чтобы показать, что Он имел истинно нашу природу, чрез приобщение к немощам, заверяя действительность своего человеческого естества».

Человеческому естеству присуща смерть,  Господь пройдет и через это испытание. Но это будет особенная смерть! Смерть обыкновенного человека означает разлучение тела и души. Спаситель же, приняв смерть, как человек, соединит «в Себе то и другое, т.е. душу и тело, не отделяется ни от той, ни от другой».

В этом событии кроется начало Воскресения, ибо обожженное Тело Христа является нетленным, а значит побеждающим смерть. И вослед Богу человек стал светильником. Достаточно вспомнить знаменитые монашеские Обители, где мощи Святых излучают свет, несут радость миру своим нетлением. Полное соединение еще впереди, но начатки будущего Царства зримо открыты людям. И эти Начатки показал Господь: в разъединении – смерть, в единении – жизнь! Распинаясь на Кресте, Господь идет в ад, «чтобы уничтожить великий во зле ум и просветить тьму, чтобы смертное было поглощено жизнью, а зло обратилось в ничтожество» (Св. Григорий Нисский). Во время от пятницы до Воскресения Бог уничтожает «все скопление зла, собиравшееся от устроения мира»; уничтожает одним Своим сошествием в ад, так же как изгоняет Словом бесов, этим же словом побеждается смерть. Св. Григорий скажет: «Одно простое и непостижимое пришествие жизни и присутствие Света для сидящих во тьме и сени смертной произвело полное уничтожение и исчезновение смерти и тьмы».

Чрез смерть произошло обретение жизни. И тот, кто хочет быть свободным, необходимо следовать по пути, проложенному Богочеловеком, возвращаясь в то Бытие, из которого исшел. Христос воскрес один, но «совоскресил все лежащее», заново рождая нас через Воскресение. И это новое человечество составило Церковь, врата ада, которую уже могут одолеть, «ибо устроение Церкви есть мироздание». Потому у Гадаринского озера не просто излечивает бесноватого Господь, но созидает основание, творит ипостась, из которой рождается новое человечество. И тот, кто отвергает сей фундамент, остается в униженном и объективно ущербном состоянии.

Видимо, в таком состоянии пребывала Римская империя IV века. Народ знал о Христе, но в силу своего греховного состояния не мог приблизиться к Нему, и подобно жителям города просили удалиться из их пределов. Страшная смута овладевала людьми той далекой противоречивой эпохи. Ради них «Пакибытие свершается двояко» чрез Крещение и Воскресение, но, оказавшись в Ограде Божьей, не могут в это поверить. И это притом, что Бог зримо соприсутствует с каждым конкретным человеком; и это притом, что чудо сопутствует человеческому естеству, и каждому нужно было поступить, как исцеленный гадаринец, которого Христос отпустил совершать строительство свободного Бытия.

В церковной жизни это начинается в крещенской купели, где рождается новый человек. В Купели заложено будущее Воскресение, в нем начинает раскручиваться клубок человеческих противоречий, который Св. Григорий назовет выходом из «лабиринта» этой жизни, - «лабиринтом же называю иносказательно безысходную стражу смерти, в которой заключен жалкий род человеческий». Недаром Крещение символизирует «тридневную мертвость и оживления во Христе». В Крещении умираем и тем самым отрицаемся от порока, чтобы в Воскресении стать преображенной личностью Христовою.

Смерть отделяет душу от тела, но она и помогает одолеть сие отделение, чтобы уже окончательно воссоединиться в Воскресении.

Однако не будем забывать, что уничтожение зла, совершенное Христом, творится не механически. От человека требуется, чтобы он совершал движение в сторону Добра, ибо «правда, не совершенное уничтожение, но некоторое пресечение зла». И наш путь наполнен реальным символизмом. Наше Крещение является одновременно и реальной и символической смертью, в которой Божественною силою «изволением Божьим и наитием Духа, таинственно нисходящим для нашего освобождения» производится «начало и причины» того, что будет в «великом воскресении», «начало восстановления в состояние блаженное, божественное и далекое от всяких печалей» (Св. Григорий Нисский).

Вместо огня вода (вода, как известно, колыбель как небесного, так и земного), - «омытые таинственной водою от скверны зла не имеют нужды в ином роде очищения. А не освященные сим очищением по необходимости очищаются огнем» - писал Нисский Святитель. Наша форма остается прежней, но содержание становится соответственным первобытию, подобно невинному младенцу. Т.е. восстанавливается первобытная красота, которую даровал нам Господь при сотворении.

Но придти к этой Красоте возможно только добровольно. Христос против насильственного крещения, вера должна быть свободна выбрана. Святоотеческое Предание категорически выступает против насилия. Господь ничего не совершил против не принявшего Его города. Ему нужны боги, а не роботы. Те же, кто свободно приняли Его, обретают потенциальную возможность обожения. Св. Григорий приводит пример: «Приявший баню пакибытия подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему ни воинственного, ни мужественного».

Чтобы достичь блаженства, необходимы дела во имя Господне. Тот, кто после Крещения остается таким же, что и до Крещения, должен знать, что, по слову Нисского Пастыря, «вода остается водою, потому что в рождаемом ни мало не оказывается дара Св. Духа, ибо Христос, соединивший Собою с Богом человека, соединяет только то, что достойно соединения с Богом».

Бог ждет от нас соучастия в Его творчестве, доброделании. В этих качествах мы приближаемся к Христу, становясь воистину свободными и одухотворенными.

Таким образом «христианство есть подражание Божьей природе». Но подражать, способен тот, кто обладает любовью, которая есть суть Бога. Способность любить явственно выражается в молитве. Не способные к молитве отрицают блага, данные Богом.

Способность к молитве дана была человеку еще в раю. Поэтому молитвенное общение есть возвращение к первобытию, к добру, к красоте. Те, кто утверждают, что можно, не обращаясь к Богу, придти к добру, лукавят. Отрицая собеседования с Богом, невольно или вольно станут соучастниками Его противника. Не может быть сатана в Алтаре Божьем.

Господь приглашает к свободному собеседованию, в котором открывается беспредельная радость познания Любви и Красоты. Но достичь Чертогов Божьих можно только путем упорного труда и молитвенного подвига. В первую очередь необходимо укротить телесные инстинкты, освободиться от «всякого чувственного и неразумного движения». Т.е. разумная составляющая должна стать господствующей. «Не иначе можно возвыситься до Бога, как только всегда взирая горняя и имея непрекращающееся вожделение высшего». Того можно добиться, став бесстрастным, ибо в бесстрастии Святые Отцы видели начало добродетели. Правда нужно оговориться, что бесстрастие есть некое среднее состояние духа, «срединность есть свойство добродетели», - проповедовал Св. Григорий Нисский.

Это из древнего эллинизма. Но не будем забывать. Что Церковь Христова полезное в человеческой мудрости никогда не отрицала. Эллины призывали к соразмерности и упорядоченности, Платон устремляет наш взор к небу, дабы суетой своей не зарывались в землю. Опасность, которую чутко уловили Св. Отцы. Если будешь заниматься только своим телом, то забудешь о душе. Тот, кто телесное состояние ставит выше духовного, погружается в мир вещей, мелких забот и обыденных пошлостей. Происходит уход от Евангельской Свободы. Поэтому следует не измучивать тело, которое есть корабль, плывущий навстречу своему Творцу, но подчинить его душе, устремленной в горнее.  Фундаментом же должны служить мудрость и целомудрие. Обладающий этими качествами способен управлять чувствами и страстями, способен преодолеть язычество и атеизм, эти низшие формы религиозного поклонения.

В этой связи в IV веке особо остро поднимался вопрос девства и брака. Святитель Григорий считал, что не тот свят, кто девственник, но пребывающий «в благочестивом образе жизни», и тот, кто не имеет благочестия «становится серьгою в носу свиньи». «Ни на каком основании нельзя отвергать требования природы и осуждать почетное, как бесчестное».

Нисский Учитель считал, что истинный подвиг заключался не в умерщвлении тела, но в уничтожении животных инстинктов, в утверждении согласия между телом и душой, которое наступает после «междоусобного мятежа естества». Согласие – это целостность и простота, возвращающая нас к первобытию.

Путь христианина – от неустройства к устроению, от хаоса к космосу. Побеждая порочность, человек «делается чуждым сложения из двойственного, в точности возвращается во блага, становясь простым, неописуемым, и как бы подлинно единым, так что в нем одно и тоже есть видимое с тайным, и сокровенное с видимым». Но такое состояние возможно, если пребываешь в любви, по слову Апостольскому, долготерпеливой и не ищущей своего. Не таковым ли Христос обещает вечное блаженство?

«Ни за то что облеклись одеждою нетления, ни за то что омыли грехи свои, - но за то, что совершали дела любви» - писал Григорий своей пастве.

А любовь, как известно, всепрощающа, о чем и напоминает Христос в молитве Отчей. Только тот, кто истинно любит, способен прощать. Это не человеческая правда, но Божественная. Простивший ближнего своего уподобляется Богу.

В мир, полный крови, усобиц, страшных преступлений вошел потрясающий смысл. Римские цезари, принявшие Христа в сердце, как это сделали Константин и Феодосий, стали проявлять необычные для римлян дела милосердия, прощения и любви. И эта любовь возможна только в Церкви, Которая есть осуществленное Царство Божье на земле. В ней человек видимо и невидимо связуется с Богом. Такую связь Св. Григорий называет «подобием верви», «так что все делается единой вервию и единой цепью».

Вошедший в это царство уже лишен страха, его страх слился с любовью, став частью единого Блага. К этому Благу, возможно, придти в таинстве Евхаристии. Уже, здесь на земле, вкушаем бессмертное и нетленное, вкушаем огонь, сжигающий древнезмеиный яд и побеждающий смерть. В таинстве Евхаристии происходит великое чудо.

Св. Григорий скажет: «Слово Божие вступило в единение с естеством человеческим, и, быв в нашем теле, не иной, какой новый состав устроило естеству человеческому, но обыкновенными и приличными средствами продолжало существование тела своего, снедию и питием поддерживая его ипостась… И иное тело в действительности было хлеб, освящалось обитанием Слова…Посему, от чего Хлеб в оном Теле претворившись, приял Божественную силу, оттого же самого равно бывает и ныне. Ибо то благодать Слова святым делало тело, которого состав был из хлеба и которое само некоторым образом было хлеб. И здесь также хлеб, по слову Апостола, освящается Словом Божиим и молитвою (1. Тим. IV.5), не ядением и питием входя в Тело Слова, но прямо претворяясь в Тело Слова».

Обычный хлеб становится Телом Христа. Это ли не чудо? Видимым образом происходит строительство Богочеловечества. Это реальная победа жизни над смертью. Вот что потрясало римский и эллинский мир до сердечного основания.

Безусловно, окончательная победа наступит в Светлое и Страшное пришествие Христа. Но начало этой победы уже положено. Безнадежности положен предел. Еще подвержены телесной смерти, ибо подчинены физическим законам, которые преходящи и временны. Смерть прекратится, когда остановится нынешнее время и пространство.

Размышляя о преходящем времени, Пастырь из Ниссы скажет: «Минует потребность приходить в бытие и не будет уже разрушаемого, не будет уже силы, приводящей в бытие и в разрушение». Видимо, это и будет Воскресение. Естество перейдет в иное качество, качество Богочеловекобытия. Но пока этого не произошло, наше естество подвержено разложению. Но подчеркнем, разложению, но не уничтожению. Наше тело переходит в другое состояние, что лишний раз доказывает невозможность гибели. Т.е. умираем, но не переходим в небытие. Но и после смерти наше тело остается именно нашим телом. Мощи Святых тому зримое подтверждение. Бог оставляет на нашем теле печать одухотворенности. Эту печать Св. Григорий назовет обликом человека, его внутренним образом, по которому узнаем кому принадлежит естество.  Но иной раз узнать принадлежность, не представляется возможным. Причина, видимо, в поврежденности тела первородным грехом, от которого не избавлены, но в который еще и укореняем свое естество. Теряется лицо, прикрытое «чуждой личиной». И по этому виду душа в Воскресении «узнает свое тело, как отличную от других одежду».

В отличие от тела душа не разлагается, ибо то, что вдунул Бог, разложению не подлежит. В то же время она связана своею «познавательною силою» со всеми составными элементами разлагающего тела – своеобразный телохранитель «без всякого труда знаем место нахождения каждой частицы из некогда принадлежавшего ей целого тела». Естественно, что и в душе остаются «знаки соединения», некий, только этому естеству, присущий «телесный признак».

Итак, согласно мысли Св. Григория, душа связана с телом не только при жизни, но при смерти. Эта связь трудна для понимания, ибо тело пространственно, душа же вне пространства. Но в этой антиномичности истина – «душа движениями мысли свободно простирается по всей твари», восходя к горнему миру. Нахождение же ума, как говорит Св. Григорий, «сказать или представить невозможно». Видимо, к нему применимо апофатическое богословие, свидетельствующее о его все-объятности и не-объятности.

Где бы не находились части тела, душа в силу своей внепространственности, способна связываться с ними. Это связь сугубо индивидуальна. Поэтому недопустима теория переселения душ, нарушающая коренное право человека на свою свободу, на древнее восстановление в Воскресении именно своей души и своего тела. Смерть – этап, в результате которого происходит либо нисхождение, либо восхождение. Без смерти невозможно обрести спасения. Парадокс! Но Учение Христово парадоксально. Если бы не было смерти, то душа не смогла бы соединиться с Небесной Красотой, с Своим Творцом. Тело же, превращенное в прах, этим самым ликвидирует чувствования и порочные страсти. Перед нами прах, над которым властвует красота бесстрастия (невольно вспомнился Жуковский, описывающий первые торжественные минуты пушкинского посмертия). В этом бесстрастии закладывается будущее, положительно-качественное изменение человеческого естества. «Художник переплавляет глыбу нашего тела на оружие благоволения». В этом бесстрастии, по Св. Григорию, ожидание Страшного Суда, который, впрочем, уже идет. Он происходит сообразно нашим делам. Каждый индивидуален, соответственно индивидуально воздаяние. Есть и нечто среднее. К ним Григорий Нисский относит «младенцев, преждевременно похищенных смертью», т.е. еще не успевших совершить благо и участвовать в жизни Христовой.

Это частное мнение великого богослова. Вспомним, что ангелы детей предстоят пред престолом Божьим. Конечно, мысль Святителя понятна. Достижение Бытия возможно посредством добрых дел и веры. Младенцы еще не успели ничего совершить.

Это был век, в который спасение достигалось, порой, мученическими подвигами. Потому совершенно естественно, что душа получала то, что заслужила в земной жизни.

В то же время душа, согласно мысли Св. Григория, способна развиваться в загробном мире, где в силу своей внепространственности и бесплотности она не имеет определенного места. Идеи великого Оригена буквально вписывались в текст Нисского богослова. Это неудивительно, если вспомнить, какое влияние имел Ориген на восточное богословие. Кроме того, он был блестящим педагогом, система которого до сих пор считается продуктивной. Он считал, что души в загробном мире находятся в пути, переселяются из одного тела в другое. Переселение Григорий отрицал, но идея пути была ему близка. Святитель считал, что небесные блаженства не некие монолитные состояния, которые «не только пребывают всегда, но подобно семенам всячески увеличивается». Он полагал, что «нет предела, который мог бы пресечь нарастание небесного блаженства».

Душе свойственно стремление ввысь, что может помешать этому в загробной жизни? «И всегда будет совершать полет к вышнему…»

Естественно, что путь к Вечному Благу индивидуален. Фундамент этого пути закладывается на земле. Если следовать частной мысли Св. Григория, то новокрещенный младенец, физически прекративший свое существование, может достичь совершенства в загробном мире, а не пребывать в срединном состоянии.

Те же, кто погрузился в греховное состояние и нравственно разложился, следуя элементарной логике, по слову Христа, попадают в геенну огненную, где уже нет исповеди. Исповедь после смерти противоречила бы элементарной свободе. Свобода же, не только милость, совершаемая нами и по отношению к нам, но и ответственность. Лишившие себя любви, не могут оказаться в ее чертогах. Отчасти, поэтому, к сожалению, в аду оказываются и некрещеные, и даже младенцы.

«Естественно, - размышляет Св. Григорий, - что такая душа будет кружиться в воздухе, блуждая, несясь туда и сюда, никем не взысканная, как не имеющая Господина, желающая успокоения и приюта, и не находящая, тщетно скорбящая, бесплодно раскаивающаяся».

Для Святителя ад – это духовная реальность, трудно поддающаяся описанию. Но это ад, в котором душа проходит путь очищения. Сжигая, огонь мучает душу, но и проводит ее чрез горнило закаливания и очищения. Тот, кто не прошел очистительной купели крещения, очищается по необходимости огнем. Этот огонь излечивает нераскаянные души, ибо в страдании пробуждается осознание того, что в действительности потерял. Душа, как скажет Святитель, «узнает различие добродетели от порока, - из невозможности быть причастником Божества». И вот, оказавшись в аду, потрясенная душа обращается к Своему Создателю. И Бог, согласно учению Св. Григория, встречает заблудившуюся душу. Для него немыслимо, чтобы зло и небытие существовали бесконечно (это прерогатива Божества): «Не навсегда остается в природе страстное вожделение того, что ей чуждо… Каждого пресыщает и обременяет ему несвойственное, с чем вначале природа сама по себе не имела общения. Одно только сродное и однородное остается желанным и любимым навсегда». «Зло не настолько могущественно, - рассуждает Св. Григорий, - чтобы оно могло осилить добрую силу и безрассудство нашей природы не выше и не прочнее Божественной Премудрости…Да и невозможно превратному и изменяемому оказаться выше и прочнее того, что всегда тожественно и крепко утвердилось в добре».

Этот процесс неизбежен, кто хочет достичь истиной Свободы. В огне происходит очищение «от примесей, «вещественных наростов», «от остатков плотского припая». Путь к Свободе мучителен и тернист. Тот, кто достиг святости на земле, легок и приемлем Божьим Судом, но кто утяжелен грехом, пребывает в мучительном раздвоении; душа, привязанная к чувственному и земному «страдает и бывает в напряженном состоянии, - когда Бог влечет к Себе Свою собственность, а чуждое ей, как в известной мере, сросшееся с нею, уничтожает силою и причиняет ей невыносимые болезненные страдания». Чем дольше страдания, тем очистительнее. Но должна быть, считает Нисский Пастырь, мера. «Мера страданию есть количество находящегося в каждом человеке зла». Зло не вечно, значит, ему положен предел. Этот предел можно сформулировать как «вечное время», но это буде время, имеющее финал, ибо сотворенное «измеряется расстоянием веков».

Не противоречит ли Св. Григорий Св. Писанию, где четко говорится о вечности мучений? Здесь необходимо уяснить, что есть вечность во времени и как бы вечность в Вечности. Пока существует смерть, будут существовать и страдания, но когда исполнятся времена и смерть прекратится, то не логично ли наступление той самой вечной Вечности?

«Когда естество наше в некотором порядке и связи совершит полный оборот времени, - говорит Св. Григорий, - непременно остановится и сие текучее движение, совершаемое преемством рождаемых». Рождаемся, пока не наступит предопределенное Богом «полнота человечества». «В увеличении числа душ разум необходимо предвидит остановку, чтобы не получилось бесконечного движения в природе, всегда текущей в рождениях и не останавливающейся».

Таким образом, совершенство в природе определяется мерой, что в совокупности дает Красоту. «А когда прекратится это рождение людей, тогда с ним окончится и время, и таким образом завершится обновление вселенной». Произойдет возвращение. Пройдя седмиричный круг, человечество вступит в восьмой день будущего века, где новое Бытие и новый человек, ставшие величинами постоянными и неизменяемыми.

Это произойдет во второе пришествие Христа. Не униженный, но во славе явится Царь и Бог, и поклонятся Ему Ангелы и люди, вернувшиеся к первоначальной благодати. Произойдет единение твари с Творцом. Души возвратятся в воскресимые тела: произойдет великое собирание человека, «возвращение разлученного в нерасторжимое соединение».

И это не фантазия, но реальность, которую провидел Тайновидец, и показывал уже в Свое первое пришествие. Постепенно, выдавливая из нас раба по капельке, излечивая от бесовщины и зараженной крови, чтобы победить смерть.

«Когда же возвратился Иисус, народ принял Его, потому что все ожидали Его. И вот, пришел человек, именем Иаир, который был начальником синагоги; и, пав к ногам Иисуса, просил Его войти к нему в дом, потому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти. Когда же Он шел, народ теснил Его. И женщина, страдавшая кровотечением двенадцать лет, которая, издержав на врачей всё имение, ни одним не могла быть вылечена, подойдя сзади, коснулась края одежды Его; и тотчас течение крови у ней остановилось. И сказал Иисус: кто прикоснулся ко Мне? Когда же все отрицались, Петр сказал и бывшие с Ним: Наставник! народ окружает Тебя и теснит, — и Ты говоришь: кто прикоснулся ко Мне? Но Иисус сказал: прикоснулся ко Мне некто, ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня. Женщина, видя, что она не утаилась, с трепетом подошла и, пав пред Ним, объявила Ему перед всем народом, по какой причине прикоснулась к Нему и как тотчас исцелилась.

Он сказал ей: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром. Когда Он еще говорил это, приходит некто из дома начальника синагоги и говорит ему: дочь твоя умерла; не утруждай Учителя. Но Иисус, услышав это, сказал ему: не бойся, только веруй, и спасена будет. Придя же в дом, не позволил войти никому, кроме Петра, Иоанна и Иакова, и отца девицы, и матери. Все плакали и рыдали о ней. Но Он сказал: не плачьте; она не умерла, но спит. И смеялись над Ним, зная, что она умерла. Он же, выслав всех вон и взяв ее за руку, возгласил: девица! встань. И возвратился дух ее; она тотчас встала, и Он велел дать ей есть. И удивились родители ее. Он же повелел им не сказывать никому о происшедшем» (Лк. 8: 40-56).

 Христос воскресил ребенка, чтобы мы знали, что будем в Воскресении по-детски красивы и чисты. Детскости требует от нас Господь. Простоту в рассуждении предлагал Христос своим последователям. Этой простоты не хватало многим пастырям четвертого века. Начинали увлекаться чрезмерным эллинизмом и, конечно же, подвержены были влиянию Оригена. Не избежал этого и Григорий Нисский, что указывалось выше. Особенно влияние Оригена было заметно в вопросе Воскресения, где наблюдались противоречия.

Прекрасно понимали, что неочищенная душа не может войти в рай. Значит, для такой души время не завершилось. Странно! Смерть прекратилась, а время еще существует. Происходит разваливание на части, что противоречит Божественной Полноте.

У Оригена «воскресение мертвых» еще не финальная точка, но некая запятая, после которой пишется предложение – длинная вереница веков. К тому же Ориген не разрывает телесно-душевную жизнь человека: у него нет конца. У Григория же время завершилось, но вот последняя точка тоже не поставлена.

Г. Флоровский писал: «Неделимая судьба человека рассекается; и при этом остается непонятным, как может оказаться нетленным и сияющим тело, если оно одушевляется и оживотворяется еще не очищенной (если и обратившейся), а потому еще мертвенной и как бы тлеющей душой: через такую душу не может действовать сила Божественной жизни, а тело само по себе, без души, мертво и есть труп. Кстати заметить, Ориген последовательно различал тела праведных и грешных, - правда, это связано с его мыслью о прогрессивном преодолении всякой телесности… Одно их двух. Либо воскресение есть восстановление Полноты, есть «кафолическое воскресение», - как говорит Св. Григорий, и тогда процесс прекращается, - все равно, все ли очищены или не все, и грешники подпадают вечному (т.е. вне временному) мучению, - так думал впоследствии преп. Максим Исповедник. Либо воскресение еще не есть восстановление, - так думал Ориген. Св. Григорий повторяет Оригена и в том, что уже логически несовместимо с изменившимися предпосылками. Оригеновская схема дает трещины и распадается противоречиями. Григорий Нисский напрасно старался соединить в едином синтезе эсхатологию Оригена и эсхатологию Мефодия Олимпийского, у которого он заимствует учение о воскресении».

Следует помнить, что человек вышел из праха, и Воскресение немыслимо без этого фундамента, который называем землей. В ней произрастает семя, восходящее к колосу. Это, кстати, один из любимых образов Св. Григория. Из бесформенного хаотического состояния прорывается в космос, чтобы соединиться с Христовым Телом, принявши один образ и один вид. Заслуга Нисского Пастыря в том, что он неустанно проповедовал, обращаясь к внутреннему человеку, понимая, что именно он определит наше лицо. Тот, кто имеет лицо, может называть себя свободным человеком. В эпоху, в которую еще не было изжито рабство, образ жизни и делания Григория совершал нравственный переворот в сознании людей. Он проповедовал Воскресение, потому что понимал, что это краеугольный камень Божественного Учения. Господь воскресил дочь Иаира, чтобы показать путь и убедить сомневающихся в том, что нет никакого предсуществования душ, о чем вещали пифагорейцы и, возможно, Ориген.

Святитель обратил взоры христиан к Священным текстам, чтобы они стали фактом их сознания. Кроме того, надо отдать должное Григорию, стремившегося продолжить традиции Оригена. В этих традициях ему виделась песнь всепобеждающей любви. Обаяние тирского учителя было столь велико, что не все замечали его ошибки. Но богословие четвертого века совершало главное – изживало античный эллинизм.

Эллины и римляне увидали, что их частная жизнь не завершается, не уходит в тартар, но получает вечное бытие. Языческий мир предлагал прах и небытие, философствование о непонятных субстанциях, богословие же Св. Отцов предлагало личностное историю, «право на участие в Божественном ликостоянии», в которой вечное побеждало преходящее; это была история, в которой человек предавал себя в руки Бога; это была история, в которой Добро побеждало свою противоположность – зло.

Надо признать, что время, в которое творили Отцы, было очень смутное. Поэтому неизбежны ошибки. Не избежал их и Св. Григорий. Например, влияние Оригена так и не было до конца им изжито. Но все-таки в главном Нисский Святитель неукоснительно следовал Апостольской Истине. И там, где сомневался, предавал волю Соборному Разуму Церкви. Это может показаться странным, но неправильное толкование Св. Писания и Предания приводило к глубоким политическим и социальным потрясениям. Это великий Пастырь Востока прекрасно понимал. Вся история борьбы за чистоту Христова Учения фактически была борьбой за целокупное сознание и единство. Один Бог, один царь, один народ. Это понял Великий Феодосий, сумевший объединить Римскую империю в единое целое и утвердить Православие в Ойкумене.

Это была победа не только над умирающим эллинизмом, но и торжество Истины над ересями. К сожалению, Феодосий совершил роковую ошибку своих предшественников, разделив империю, надеясь на братскую любовь своих сыновей. Тщетно. Власть развращает неутвержденные души. Юные Августы, Аркадий и Гонорий, с трудом осознавали, к какому великому служению они призваны. Вместо взаимной любви, стали уничтожать смертельно раненого зверя – язычество, которое уже изживало себя и постепенно ушло бы в небытие. Мир становился христианским, и не стоило насильно толкать его в объятия Христа. В этом желании – Ветхозаветное Предание. Господь еще Апостолам указал, какого они духа. Иудаизм, к сожалению, надолго вьелся в сознание новообращенных христиан, подталкивая совершать в ревности по Богу, нелепые поступки, в которых терялся Облик Божий.

Вселенная вступала в пятый век, и этот век требовал единства. Как никогда открывались перспективы единения на основе любви и Истины. IV век стал несокрушимым богословским фундаментом; весь мир знал Троический догмат; оставалось воплотить сей  Священный догмат в реальное бытие.

Начиналась борьба собственно за человека, того человека, который не только будет православно исповедовать Христа, но и жить во Христе. Господь исцелил от грязной крови, воскресил дитяти, теперь следовало идти, не спотыкаясь, по лествице горнего восхождения. Не напрасно Господь посылает двенадцать учеников на проповедь миру.

                                                                        

        «Созвав же двенадцать, дал силу и власть над всеми бесами и врачевать от болезней, и послал их проповедывать Царствие Божие и исцелять больных. И сказал им: ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды; и в какой дом войдете, там оставайтесь и оттуда отправляйтесь в путь. А если где не примут вас, то, выходя из того города, отрясите и прах от ног ваших во свидетельство на них. Они пошли и проходили по селениям, благовествуя и исцеляя повсюду» (Лк. 9: 1-6).

В этой связи вспоминается великий Учитель и Отец Церкви Святитель Иоанн Златоуст, живший на рубеже IV-V веков. Златоусту приходилось учить тех, кого позднее Гоголь назовет «мертвыми душами». Святой скажет о своих современниках: «Мы погасили ревность, и Тело Христово стало мертвым». Это был вопль проповедника Христова. Эпоха, которую принято считать временем победившего Учения Христова, на самом деле была пропитана цинизмом и равнодушием в половине римского народа. Против цинизма выступал Святитель, который проникало в Церковную Ограду. В этой Ограде находились те, кого Христос искупил Собственной Кровью, заполнив душевную пустоту Своим Пречистым Телом. Вместе с Христом в эту пустыню приходило златое слово антиохийского учителя.

Иоанн Златоуст был именно учитель, а не философ. Хотя в его творчестве глубокая эллинистическая традиция, его скорее следует называть филологом в истинном значении этого слова. Его эллинизм – Словолюбие, ставшее стилем жизни; блестящее ораторское дарование было отдано в служение Богу Слову. Святой Иоанн преодолел эллинизм, вознося его на качественно новый уровень, – христианский эллинизм. Высокий морализм стоического сознания преображается у него в благодатное горнее состояние. Он жил, как писал, и писал, как жил. Борясь с ересями, он в то же время решал главный богословски-философский вопрос: кто ты, человек? Причастник Бытия, обладатель свободной воли или раб страстей  и призрак небытия? Всей своей жизнью он ревностно боролся за человека, которого искупил Своей Кровью Христос.

Златоуст – величайший моралист, но его морализм мистический. Это морализм не сухих догм, но живая творческая борьба за воплощенную Красоту, Добро и Совесть.

Святитель проповедовал в Храме, чтобы человек стал храмом Божьим, иконой небесного Бытия. Вся его жизнь – восхождение от земли на небо.

С детства он стремился к аскетической жизни, в этом образе бытия полагая начало освобождения человека от греховного естества. Молчание и уединение! Кто знает, что происходило в этой незримой беседе с Богом. Где бы ни был Иоанн, в монастыре ли, в пустыне он в этой незримой беседе с Богом. Возможно, в этих собеседованиях родилось стремление вернуться в мир, чтобы не только самому спасаться, но и способствовать спасению других. «Я часто молил, - писал Свт. Иоанн Златоуст, - чтобы миновалась нужда в монастырях, и настал и в городах такой добрый порядок, чтобы никогда не нужно было убегать в пустыню».

Бегство в пустыню Златоуст понимает как крайность, вызванную неприятием христианами ложного порядка вещей, господствующего в обществе. И, чтобы не было этих крайностей, следовало изменить общество. Изменение общества необходимо начинать с себя, став светильником Нового Завета. Отсюда глубинное понимание роли священства в жизни христиан. «Священное служение проходится на этой земле, но занимает место среди властей небесных».

Как известно, Сам Бог являлся первосвященникам и даровал Своим служителям ключи от Царства Небесного, чем и ангелы не обладают. Подобно Христу, священник выходит  на проповедь Слова, и потому он выше и монаха, удалившегося от мира.

Священник вершит подвиг, неся Слово среди языческого и озлобленного мира. Златоуст требует, чтобы христиане в миру жили столь же строго, как и монахи.

«То именно извратило всю вселенную, что мы думаем, будто только монашествующим нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно».

Златоуст видел, что христиане, приняв крещение, продолжали жить по-язычески. И вот он принимает решение перевернуть мышление церковного народа, оставлявшего христианскую жизнь монахам. «Из числа столь многих тысяч, - говорил Иоанн, - нельзя найти больше ста спасаемых, да и в этом сомневаюсь».

Заполненность Церкви народом, еще не говорит о христианизации общества. Многочисленность смущала Святителя, - «тем больше пищи для огня». В мир, в котором проповедовал Епископ Нового Рима, вошла беспечность. Стало казаться, что для спасения достаточно посещать храмы по воскресеньям, соблюдать постные дни и оказывать формальную помощь страждущим. Чем этот мир был лучше фарисейского?

Для Святителя было очевидно, что в конце четвертого века ситуация тревожнее, чем в начале. Во времена Диоклетиана стояли лицом к лицу, друг против друга; во времена Аркадия оказались в одном храме. И кто праведник, а кто лжец, трудно было определить. Маска лицемерия и удивительного вживания в роль примерных христиан стали нормой не только мирян, но и клира.

И началась великая борьба за человека. Святитель помнил, что и Христос был одинок в своей борьбе и встречен не пальмовыми ветвями, а бесчеловечным избиением младенцев, учиненных Иродом; поэтому, несмотря на все просьбы поберечь себя, он неуклонно следовал Правде Христовой, не взирая на лица. «Никто не остался бы язычником, если бы мы действительно были христианами».

Для чего необходимо было Слово воплотить в Дело. Это Совершил Христос, это должны особенно совершать те, кого Он наделил архиерейской властью и Благодатью.

Благодать всегда являет себя там, где в этом есть необходимость. Вне Благодати мир немыслим. Если Она покидает человеческое сообщество, то происходит то, о чем писал Василий Великим своим западным братьям: «Извращены догматы благочестия, изглажены уставы Церкви; страсть господствования преобладает и предстоятельство церковное предлагается в награду за нечестие. Пастыри предают стадо Божие и расхищают милостыни нищих. Исчезла строгость правил; дана широкая свобода грешить… Не стало суда праведного; всякий ходит по желанию своего сердца… Стяжавшие власть чрез угождение человекам сделались рабами, оказавших им милость. У некоторых и защита Православия обратилась в орудие взаимной брани; скрывая свою вражду, они дают ей вид поборничества по благочестию. Другие поощряют народ к взаимным ссорам, чтобы общими пороками скрывать свои. Поддерживается непримиримая брань. Этому смеются неверующие; колеблются маловерные… Умолкли уста благочестивых; развязан всякий хульный язык, осквернено святилище. Здравомыслящие убегают домов молитвенных, как училищ нечестия, и в пустынях со стенаниями и слезами воздевают руки к Господу сущему на небесах».

И вот три великих Святителя стали у кормила церковного корабля во второй половине IV века: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст (Церковь и чествует их в один день).

Вся их жизнь – подвиг ради Христа. Ни намека на земное благополучие! Василий раздал свое имущество, и только просьбы верных заставили его занять кесарийскую кафедру; Григорий покинет ради мира Константинопольскую кафедру, сказав архиереям:

«Пастыри Христовой Церкви! Стыдно вам враждовать и спорить, когда вы других должны учить любви и миру. Прошу вас, устройте мирно дела Церкви; если я причиною волнения, то как пророка Иону бросьте меня в море; и утихнет буря, которую не я воздвиг. Отнимите у меня престол, изгоните меня; я на все согласен и довольно удручен болезнью, чтобы жаждать тихой, спокойной жизни».

Сколько смирения и любви к миру! Григорий ушел, чтобы торжествовала Истина.

Хорошо бы владыкам помнить об этом. Но есть и пример Василия и Иона Златоуста, которые не оставляли своих престолов, потому что знали, что на их место придут нечестие и позор. На их глазах в Александрии правил патриарх Феофил, человек случайный, но властолюбивый. Он верил в Христа, но верил как изувер. Он метал громы и молнии против язычников и этим, видимо, сумел завоевать доверие императорской власти.

Этот человек в архиерейской мантии  создал в Александрии такую нравственную обстановку, что жить безопасно было уже невозможно, причем, что христианам и нехристианам. Великая религия любви в руках лжесвятителей превращалась в орудие насилия и убийства. Это ж надо было, как вложить в сознание александрийцев столько ненависти, чтобы пойти и садистски убить великую Ипатию, прекрасную женщину, философа и математика, находящейся на перекрестках богословия и эллинизма. Впрочем, до этого Феофил со своими приспешниками фактически способствовал убийству великого Хризостома Ойкумены Иоанна.

Эти приспешники ничем не отличались от тех, которые убили Св. Иоанна Предтечу, выполняя приказ Ирода-Феофила.

«Услышал Ирод четвертовластник о всём, что делал Иисус, и недоумевал: ибо одни говорили, что это Иоанн восстал из мертвых; другие, что Илия явился, а иные, что один из древних пророков воскрес. И сказал Ирод: Иоанна я обезглавил; кто же Этот, о Котором я слышу такое? И искал увидеть Его» (Лк. 9: 7-9).

 Когда-то женщины способствовали убийству Иоанна Предтечи; Иоанна Златоуста стала преследовать также жена царя. К ней обращался Святитель в своей проповеди в Св. Софии: «О, горе, горе женщинам, которые закрывают уши к предостережениям небес, и опьяненные не вином, но скупостью и гневом, докучают мужьям своим злыми советами, увлекая их к несправедливости». Это обращение к Евдоксии, имевшей безграничную власть над своим слабовольным мужем императором Аркадием, стоило Святителю преследования. Был созван так называемый собор «в Дубе», который историки Церкви называют собранием разбойников, исполнявших волю Аркадия и Евдоксии, пожелавших низложения Иоанна со Святительского престола. Не Христу служили эти пастыри, забыв слова великого епископа, обращенные к священству:

«Священник должен быть не только чист, но и весьма благоразумен и опытен во многом, знать все житейское не менее обращающихся в мире, и быть свободным от всего более монахов, живущих в горах…, должен быть многосторонним; говорю – многосторонним, но не лукавым, не льстецом, не лицемером, но исполненным великой свободы и смелости и однако умеющим и уступать с пользой, когда потребует этого положение дел, быть кротким и вместе строгим. Нельзя со всеми подвластными обращаться одинаковым образом».

Те, кто судил Златоуста, не Богу служили, но человеку, и своим человеческим слабостям. И вот уже участвуют в делах Феофила и Евдоксии; в избиении простых прихожан, пожелавших креститься в Великую Субботу, но оказавшихся на пути солдат «христолюбивого» императора, возвращавшегося с предпасхальной службы, где правили недруги Иоанна Златоуста, низложившие его на своем сборище.

Но почему так ополчились на Святителя Царица, влиятельный Феофил и их приспешники. Точнее Златоуста не скажешь: «Знаете ли вы, возлюбленные братья, за что хотят погубить меня. За то, что я не указывал стлать перед собой богатые ковры, что никогда не хотел я одеваться в золотую и шелковую одежду, что я не унизился до того, чтобы удовлетворять жадность этих людей и не держал стола открытого для них. Племя аспида всегда господствует, осталось потомство у Иезавели, но и благодать подвизается с Илиею. Иродиада также здесь, Иродиада все еще пляшет, требуя головы Иоанна, и ей отдадут голову Иоанна, потому что она пляшет».

Причина более чем банальная. Святитель достиг совершенства еще в ранней юности, когда ему в видении явились Апостолы Иоанн и Петр. Иоанн передал волю Господа, Который дает ему «увидеть глубину премудрости» и заграждать «уста тех, которые превратно толкуют закон Бога нашего»; Петр же: «Дает тебе Бог ключ церквей святых, да будет связан тот, кого свяжешь, и разрешен тот, кого разрешишь». И Святой смиренно принял свое великое служение.

Против великого смирения и выступила человеческая гордость. Не могла она слышать великого проповедника смиренного христианства. Вчитаемся в слова великого:

«Сильные волны, жестокая буря. Но я не боюсь потопления; ибо стою на камне. Пусть свирепствует море: оно не может сокрушить камня; пусть поднимаются волны: они не могут потопить корабля Иисусова. Скажите, чего мне бояться? Ужели смерти? – Для меня жизнь Христос, а смерть приобретение. Ужели ссылки? – Господня земля и исполнение ея. Ужели потери имения? Мы ничего не принесли в мир; конечно, ничего не можем и вынести из него. Я презираю страх мира сего и посмеиваюсь над его благами; не боюсь нищеты, не желаю богатства; не боюсь смерти и не желаю жизни, разве для вашего преуспеяния. Я для того только касаюсь настоящих обстоятельств, возлюбленные, чтобы вас успокоить. Никто и ничего не может разлучить нас… Мы разделимся местом, но любовью останемся соединены; даже смерть не может разлучить нас: хотя умрет мое тело, но душа будет жива и никогда не забудет об этом народе… Не тревожьтесь настоящими событиями; в одном покажите мне любовь вашу – в непоколебимой вере. Я же имея залог Господа и не на свои силы полагаюсь. Я имею Его Писание; оно мне опора, оно мне крепость, оно мне спокойная пристань; слова в нем для меня щит и ограда. Какие слова? – Аз с вами есмь до скончания века. Христос со мной, кого мне бояться? Пусть поднимаются на меня волны, пусть море, пусть неистовство сильных, все это слабее паутины. Вы одни удерживаете меня своей любовью, но я всегда молюсь: да будет воля Твоя, Господи! Не как хочет тот или другой, но как ты хочешь! – Вот моя крепость, вот мой камень неподвижный, вот моя трость непоколебимая! Что Богу угодно, то да будет. Если Ему угодно оставить меня здесь, благодарю Его, - взять отсюда, опять благодарю Его».

Святителя будут гнать, потому что властям предержащим неудобен тот, кто всегда говорит Правду. Только собственная безопасность и страх за жизнь своих близких способна остановить власть. Когда Святителя отправляли из Константинополя, то случилось страшное землетрясение. Самые сильные толчки были под царским дворцом. Августа испугалась, и будет молить Хризостома вернуться на  патриарший престол. «Мы изгнали праведника, - воскликнула она, - и Господь за то карает нас. Надобно его немедленно возвратить; иначе мы все погибнем».

Аркадий исполнил просьбу жены, но миновала смертная чаша, и все встало по-прежнему. Более того, посрамленные чудом Господним, всю ненависть обратили против святителя Иоанна.

По своей сути царствующая чета была хуже последних рабов: слово свободы и любви проходила мимо их понимания. Недавно крещенные цари продолжали оставаться язычниками. Свой смысл бытия они видели в принуждении и в повелении, но не во взаимном согласии. 

Итак, страх перед смертью зачастую обращает к Спасителю, но и этот страх странным образом рассеивается перед собственным тщеславием и властолюбием.

Вечное Бытие Августе видится не в горней жизни, но в установлении собственной статуе возле Храма Святой Софии. Рядом со святыней будет проходить увеселения и пьяные оргии.

«Опять Иродиада пляшет, опять Иродиада волнуется; опять требует главы Иоанна!» - воскликнет Святитель.

И они получат ее. Не победив в слове, вновь подвергнут репрессиям великого Златоуста и его последователей, не желавших вступать в Евхаристическое общение с противниками Святителя. Император Аркадий будет лично распоряжаться убийствиями христиан, возвращавшихся с Пасхальной Заутрени, которую правил Иоанн Златоуст.

Как такое было возможно? Христианский император избивает своих поданных христиан. Неужели превратно понимали слова великого Пастыря: «Царь принуждает, священник убеждает. Один действует повелением, другой советует».

Видимо цари с слишком большим усердием повелевали, забывая, что Бог познается только в свободе и любви. К сожалению, Любовь у сильных мира сего подменялось буквой, услышанной или когда-то прочитанной.

Господь пишет, что кого люблю, того наказываю. Вот и наказывали, сообразуясь с буквой Писания, но не Его Духом.

 Иоанна, слабого телом, будут изнемогать до смерти. Он будет отправлен в ссылку, в Армению, холодный и вредный климат, издевательски доводя его до физического истощения. Но Святитель был выше своих гонителей; он продолжал свое служение Богу и думал, думал о человеке, за которого распялся Христос. Даже гонимый Иоанн несет слово Христа в языческую Финикию.

Против гонения Святителя выступил весь Запад, даже Гонорий, император Рима, будет просить брата Аркадия рассмотреть дело Златоуста непристрастно. Но все протесты были безрезультатны. Аркадий находился в плену у своих советников и жены. И даже смерть жены, свершившиеся после осуждения Иоанна, не остановила восточного деспота. Евдоксия умерла в страшных муках, разродившись мертвым ребенком.

Страшные землетрясения, голод и болезни поразили Восточную империю. И, казалось, это должно было вразумить Аркадия. Святой Нил Синайский в ответ на просьбу Аркадия молиться о Царьграде писал: «Как дерзну я молиться о городе, который столькими прегрешениями навлек на себя справедливый гнев Божий, который изгнал блаженного Иоанна, столп церкви, светило правды, трубу Господню? Ты изгнал его, не имея на то никакого повода, легкомысленно последовав советам людей, поврежденных в разуме; ты лишил верующих святых наставлений, которые они получали от него; подумай об этом; познай согрешения свои и покайся ».

 Однако Аркадий делал с точностью до наоборот. Подобно фараону еще более ожесточался и вместо облегчения участи Святителя посылает его в далекую Абхазию на верную смерть. Отягощенного болезнями человека гонят в новое место ссылки. И случилось то, что должно было случиться. В Команах к Святителю ночью явился Св. Василиск, погребенный в местной церкви, и сказал: «Не унывай, брат Иоанн! Завтра будем вместе».

Так и произошло. Святитель Иоанн Златоуст причастился и соединился с Богом, Которому за все воздал славу. Это случилось 14 сентября 407 года. Пройдет год и уйдет в небытие, так и ни чего не понявший, Аркадий. Бог ведает, примирился ли он со Святителем. Его сын Феодосий, возвратив мощи Святого в Царьград, будет усердно просить Предстоятеля Константинопольской Церкви о прощении своего отца.

Для христианского же мира было важно возвращение вселенского Учителя, призывающего вспоминать человека, как существо свободное. Необходимым условием этой свободы, по мысли Златоуста, должно встать приобщение к Хлебу животному, Который есть Христос.

«Апостолы, возвратившись, рассказали Ему, что они сделали; и Он, взяв их с Собою, удалился особо в пустое место, близ города, называемого Вифсаидою. Но народ, узнав, пошел за Ним; и Он, приняв их, беседовал с ними о Царствии Божием и требовавших исцеления исцелял. День же начал склоняться к вечеру. И, приступив к Нему, двенадцать говорили Ему: отпусти народ, чтобы они пошли в окрестные селения и деревни ночевать и достали пищи; потому что мы здесь в пустом месте. Но Он сказал им: вы дайте им есть. Они сказали: у нас нет более пяти хлебов и двух рыб; разве нам пойти купить пищи для всех сих людей? Ибо их было около пяти тысяч человек. Но Он сказал ученикам Своим: рассадите их рядами по пятидесяти. И сделали так, и рассадили всех. Он же, взяв пять хлебов и две рыбы и воззрев на небо, благословил их, преломил и дал ученикам, чтобы раздать народу. И ели, и насытились все; и оставшихся у них кусков набрано двенадцать коробов» (Лк. 9: 10-17).

 В этом приобщении человек действительно становится человеком, приобретая, по слову Иоанна Златоуста истинное благородство. Но Господь дарует Хлеб только тем, кто искренне пришел к нему и жаждет Его Плоти и Крови. И это условие свободы, ибо Христос «Приходил не разрушить природу, но исправить произволение» (Иоанн Златоуст).

Бог не совершает насилие, Он любит и уважает Свое творение и потому делает все, «чтобы не нанести нашему ущербу самовластию» (Иоанн Златоуст). Ему нужны свободные, а не рабы.

«Он увещевает, советует, предостерегает от худых начинаниях, но не принуждает» (Иоанн Златоуст).

Таковы должны быть последователи Христовы, особенно Его Пастыри. И чтобы там не говорили, но рыба начинает вонять с головы. Стыдно слушать речи, оправдывающие недостойное поведение священников. На каждом перекрестке слышим: не нам грешным обличать позорные деяния горе-пастырей. Такая постановка вопроса ликвидирует Свободу, и разнузданность превращается в норму.

Борьба за Свободу есть необходимое требование христианской совести, но в этой борьбе недопустимо со стороны христианина насилия.

Иоанн Златоуст писал: «Христианам в особенности запрещается исправлять впадающих в грех насилием, наша война не живых делает мертвыми, но мертвых живыми, ибо полна кротости  и смирения… Я гоню не делом, но словом, и преследую не еретиков, но ересь… мне привычно терпеть преследования, А не преследовать, - быть гонимым, не гнать. Так и Христос побеждал распятый, а не распиная, - не ударяя, но приняв удары». И Святой Серафим Саровский скажет: «Смирись, и вокруг тебя тысяча спасутся».

В этом глубокое отличие христианского мировоззрения и всякого другого. Терпением, смирением, верой, надеждой, любовью держалась Православная Церковь. Только в Ней возможно спасение человека; только в Ней возможно возвращение к Первобытию; только в Ней Христос освятил Крест, ставший орудием победы и, таким образом, сотворившим новое небо и новую землю. Новое небо и новая земля стали реальностью Церкви. Это великолепно понял Святой Иоанн Златоуст, которого не напрасно называют «евхаристическим учителем».

В Евхаристии он видел великое таинство и великую жертву. Для Святителя важна была не столько богословская система, сколько свидетельство Христовой веры, наиболее ясно проявляющейся в Евхаристическом таинстве.

Евхаристия – это Богодействие, и в этом действие может участвовать каждый православный христианин. Но этот каждый свое свидетельство веры должен подтверждать чистотой своей жизни, любовью, вне которой немыслимо исповедовать правую веру.

Без любви невозможно стать истинно православным. Без нее и богословие превращается в схоластику, мертвую и тупиковую. И потому только тот может называть себя христианином, который пробудил себя для любви, войдя в ее непостижимый и вечный круг.

К этому пробуждению должны неуклонно призывать пастыри. Так это понимал великий цареградский Святитель.

Не ораторикой и риторикой следует заниматься пастырю, но спасением человеческой души. Для спасения же необходимо ум, волю, сердце привлечь к Христу. И схемам нет места, где есть любовь.

Тот, кто любит, не когда не пройдет мимо страждущего человека. Любящий всегда милующий. Аксиома, из которой рождается важнейшее направление христианства – социальное. Нет необходимости собираться в партии и сообщества, когда существует такая реальность как Церковь, в основании которой – любовь.  Издревле Церковь Христова представляла собой содружество  бедных, презрительно относящихся к земному богатству.

Эту церковную традицию продолжил Святитель Иоанн Златоуст, писавший: «Любовь к богатству есть неестественная страсть, желание богатства ни естественно, ни обходимо, но излишне».

Таким образом, стремление к земному богатству уклоняет человека от Источника жизни. «Не потому вредно для вас богатство, что оно вооружает против вас разбойника и свершено помрачает ум ваш, - говорил Златоуст, - но более всего потому, что делает вас пленниками бездушного имения, удаляет вас от служения к Богу».

Действительно, невозможно служить Богу и Мамону одновременно. Поэтому каждому христианину необходимо совершить нравственный выбор: или служение Богу, или – вещам. Иоанн Златоуст писал: «Не только попечение о снискании богатства вредно, но и излишнее заботливость о вещах самых нужных».

«Христос, показав всяческий вред от пристрастия к богатству, простирает Свое повеление и дальше. И не только повелевает презирать богатство, но запрещает заботиться и о лучшей пиши: не пецытеся душею вашею, что ясти» (Св. Иоанн Златоуст).

Вот фундамент, на котором строится социальное здание. «Не достаточно презирать богатство, - говорит Златоуст, - а нужно и напитать нищих, а главное - последовать за Христом».

Итак, весь мир оттого лежит во зле, что подчиняется духу стяжания, фактически овеществляясь. И победить этот дух, возможно, только исполнив евангельскую заповедь: раздать все нищим. Не осознавшие этого факта, следуют дорогой лукавого, потому что не может быть праведно богатство, когда вопиет нищета.

В этом отношении, даже великолепие храмов осудительно, если под этим великолепием замерзает или умирает нищий. «Церковь не для того, чтобы в ней плавить золото, ковать серебро, - говорил Святитель Иоанн, -  Она есть торжествующий собор ангелов. Потому мы требуем в дар души, - ведь ради душ принимает Бог и прочие дары. Не серебренная тогда была трапеза, и не из золотого сосуда Христос преподавал питие, Кровь Свою ученикам. Однако же, все было там драгоценно и возбуждало благоговение, ибо было исполнено Духа. Хочешь почтить тело Христово? Не презирай, когда видишь Христа нагим…  И что пользы,  если здесь почтишь Его шелковыми покровами, а вне храма оставишь терпеть холод и наготу…  Что пользы, если трапеза Христова полна золотых сосудов, а сам Христос томиться голодом… Ты делаешь золотую чашу, но сам Христос томиться голодом… Ты делаешь золотую чашу, но не подаешь в чаше студеной воды… Христос, как бесприютный странник, ходит и просит крова, а ты, вместо того, чтобы принять Его, украшаешь пол, стены, верхи столбов, привязываешь к лошадям серебряные цепи, -  а  на Христа, связанного в темнице, и взглянуть не хочешь».

Итак, для Святителя важнее доброе дело, чем даже храмовое украшение. Ибо с помощью этого украшения можно накормить голодного и, как это не высокопарно звучит, спасти от смерти нищего. «Начало и корень богатства должны непременно таиться в какой-нибудь несправедливости» - размышлял Святитель Иоанн.

Однако это не значит, что бедность сама по себе есть добро. В ней, зачастую, находим  источники зависти и злобы. Поэтому, призирая богатство, Златоуст признавал за необходимость всемерно бороться с бедностью.

Святитель Иоанн был глубоко убежден, что все равны перед Богом, ибо неравенство есть сущностное противоречие любви. Что же мешает человеку ответить на Божественную Любовь? Для Златоуста совершенно очевидно, что корень зла в частной собственности. Из-за нее распри, зависть и войны. В то время как сама природа говорит об общем владении вещами. «От чего никто не заводит никогда тяжбы о владении площади. Не потому ли, что она принадлежит всем» (Св. Иоанн Златоуст).

Из этих рассуждений логически вытекает, что даже животные лучше, чем человек. «У них все общее, - и земля, и источники, и пастбища, и горы, и леса, и ни одно из них имеет больше другого. А ты, человек, кротчайшее животное, делаешься свирепее зверя, заключая в одном своем доме пропитание тысячи и даже многих тысячи бедных, между тем, как у нас одна общая природа…»  (Св. Иоанн Златоуст).

Святитель видит источник неравенства не только в частной собственности как таковой, но в человеческой воле, в ее способности или в неспособности совершить нравственный выбор. Тот, кто предал себя любви Христовой, уже «не ищет своего», по слову Апостола Павла.

Недаром Златоуст идеалом христианской жизни считал Первенствующую Церковь. «Во всем у них было равенство и все богатства смешанны вместе» (Св. Иоанн Златоуст).

Собственно монашеское движение представляла собой социально-духовный протест против овеществление церковного тела. Рассвет монашества в IV-V веках был ответом власть имущим. Но великий Святитель хотел, чтобы этот ответ стал преобладающим не только в пустынях, но и в миру.

Но Златоуст против насильственного внедрения христианства в мир, он призывает к милости, к свободе, - «простирай руки твои не к небу, но к рукам бедных», - любил говорить Святитель Иоанн.

К этому призывает Спаситель, что и подмечает Златоуст: «Ни о какой другой добродетели не упоминает Он кроме дел милостыни». Милость для Златоуста синоним свободы, жизни, любви, смысл всякого бытия. Только понимающий это может называть себя христианином.

Как истинно духовный тайнозритель проповедует великий Святитель, что истинная жертва сами христиане, принимающие в себя Тело и Кровь Христово. Совершенно естественно необходимо было задуматься о гражданском устроении христианского общества. Для Златоуста очевидно, что власть есть факт не равенства, а порабощения. Но власть установлена Богом, следствие человеческого греха, и потому вынужденно необходима. В противном случае в обществе будет происходит смута, борьба и вражда.

Итак, власть есть следствие греха, но еще хуже безвластие, из греха вырастающее. Получается замкнутый круг, разорвать который может только Любовь, Которая призывает повиноваться власти (хотя за частую у власти находятся люди греховные), потому что другого средства, способного обуздать грех, нет.

Отсюда высокое требование к Церкви, в которой не допустимы мирские установления. Власть мира не мыслима в Церковной Ограде. Церковь есть нравственный авторитет, не соизмерима выше гражданской власти. «Судии устрашают, - так пусть утешают священники… Начальники угрожают, - так пусть ободряет Церковь» - говорил Святитель Иоанн. «Посредством того и другого Бог устрояет наше спасение. Он и начальников вооружил, чтобы устрашали дерзких. Он и священников рукоположил, чтобы утешали скорбящих» (Св. Иоанн Златоуст).

Кроме того, священникам дано право обличать власть предержащих. «Последняя власть священника выше царской, - писал Иоанн Златоуст, - потому и царь приклоняет главу под руки священника, и в Ветхом завете царей помазывали священники».

На это слово Святителя часто обращает внимание представители католической церкви. Правда, забывают, что священник имеет право на проповедь, обличение, но не насилие. Поэтому Святитель не требовал изменения гражданского строя, но боролся за преображение человека. Покажется странным, но Златоуст не выступал против рабства как общественного явления. Однако он выступает против рабства в духовном устроении человека. Святитель убежден, что рабство может быть ликвидировано только тогда, когда душа, став свободной во Христе, исчезнет и как социальное явление. Обратный путь – это путь насилия, не Христа.

Путь Христовый есть путь стяжания Духа Святаго. Поэтому быть христианином – совершить подвиг. Исповедовать Христа не только словом, но и делом невероятно сложно. Но если Господь понес Крест, то Его ученикам такая же доля.

«В одно время, когда Он молился в уединенном месте, и ученики были с Ним, Он спросил их: за кого почитает Меня народ? Они сказали в ответ: за Иоанна Крестителя, а иные за Илию; другие же говорят, что один из древних пророков воскрес. Он же спросил их: а вы за кого почитаете Меня? Отвечал Петр: за Христа Божия. Но Он строго приказал им никому не говорить о сем, сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Лк. 9: 18-22).

 Внутренне человек жаждет общения со Светом, и Свет освещает его. Но, чтобы сохранить Свет в душе необходимо бороться с тьмой. Свеча горит, но сколько бурь и ветров желают ее животворный огонь. Свеча, подобна совести, данной Богом, озаряет не прикрытую явь, которая стремится уйти под ночной покров, затушить пламенеющий огонь любви, или обратить его не к созиданию, а к разрушению. Извратить и раздробить Огонь Любви – вот поистине дьявольская задача.

Как устоять и не соблазниться? Как следовать Христу? Простой ответ дает Иоанн Златоуст, призывающий во всем следовать Св. Писанию. «Кто согласен с Писаниями, тот христианин, - говорил он, - а кто с ними не согласен, тот далек от истины». Златоуст требует неукоснительно следовать библейскому Преданию: «Не ожидай другого учителя… Есть у тебя слово Божие, - не кто не научит тебя как оно».

Особенно важно, чтобы Святое Писание читали мирские люди. «Ибо монахи в дали от городов пользуются большей безопасностью. Но мы, живущие среди моря греховных пожеланий и искушений, мы нуждаемся в Божественном лечении, чтобы исцелиться от обременяющих нас язв, и предохранить себя от будущих ранений, чтобы уничтожить Писанием огненные стрелы сатаны» (Св. Иоанн Златоуст).

В Библии нет ничего не нужного, - «и в кратком изречение Божественного Писании можно найти великую силу и не сказанное богатство мысли», - говорил цареградский Святитель.

Внимательно исследующий Святые Тексты погружается в их неисследимую и потрясающую глубину. Чем глубже исследуется Писание, тем чище становится душа человеческая разговаривающая с Самим Богом. «Даже один вид Евангелия делает нас более воздержанными от греха, - замечал Святитель Иоанн, - а если присоединится  и внимательное чтение, то душа, как бы вступая в таинственное святилище, очищается и делается лучше, ибо с ней через эти Писания беседует Бог».

Таким образом, Вечность беседует с нами во времени и пространстве, приобщая нашу тварность и ограниченность к Нетварному и Неограниченному. Потому-то тоскует  душа, когда лишают ее Богообщения.

Исследуя Святое Писание, иной раз натыкаемся на разногласия и недомолвки в толковании Святых Книг. Но в этих кажущихся разногласиях евангелистов заключен глубокий Божественный смысл. «Ибо если бы они во всем до точности согласны, и относительно времени, и относительно места, и относительно самих слов, то никто из врагов не поверил бы, что они писали, не согласившись и не сговорившись между собою и что согласие их искренно. Теперь же тот самый факт, что в Евангелиях замечаются не согласия в малых вещах, должен отклонить всякое подозрение и торжественно оправдать доверие к написавшему» (Свт. Иоанн Златоуст).

Важно, что Св. Писание пишут люди, не теряющие своего лица и движимые Духом Святым, что свидетельствует об истинной свободе.

Евангелие потому еще вызывает доверие, что писалась людьми профетического дара, но никак неодержимыми, в чем их иногда пытаются упрекнуть витии типа французского  писателя Ренана. Все Евангелисты обладают ясным умом и чистой душой, но им свойственно и человеческое, что так же доказывает истинность их повествования.

В тоже время они, как пишет Г. Флоровский, «только трость книжника скорописца». Следует добавить, что истинные оригинальность и творчество возможны только в исполнении в воле Творца. Это аксиома.

Даже когда говорим о великом Хризостоме, то говорим не о философе, не о создателе какой-либо оригинальной системы, но о величайшем учителе Церкви, основанной Христом и волю Которого незыблемо исполнял Святитель.

В исполнение воли Господа Святой Иоанн видел назначении человека. Но, чтобы следовать за Господом верно, необходимы преданные Христу учителя, ответственность которых неизмеримо повышается. Связка учитель – ученик говорит о непрерывности традиции. Именно в традиции рождаются великие начинания и свершения.

Вспомним, что Св. Златоуст был из Антиохии, где была великая богословская школа. Его учителем был Диодор, о котором сам Святитель писал, что «он проводил жизнь апостольскую, в нестяжании, в молитве и служении Слова… Это язык текущий медом и млеком».

И вот у ног такого человека воспитывался будущий вселенский учитель. Но главное, о чем говорилось выше, что Иоанн духом и плотью вышел их антиохийской традиции. Именно в Антиохии, обители первоназванных христиан еще в III веке была заложена школа, изучающая Библию.

Антиохия представляла собой стык между Европой и Азией; граница двух великих культур: греко-римской и еврейской. На этом стыке родилась своеобразная христианская экзегетическая культура, лишенная экзотического аллегоризма. Антиохийское богословие понимала Святое Писание буквально, а не как сказочную притчу. Именно так объяснял духоносные книги учитель Златоуста Диодор. Для него Писание реалистично, а значит исторично, оно должно быть «чистым изложением о бывшем».

Собственно, это тоже продолжение традиции. Святой Евстафий Антиохийский именно так учил свою паству во времена  I Вселенского Собора. И Диодор, продолжая традицию, своим ученикам внушал, что аллегоризм недопустим, ибо «меняет подлежащее».

Вообще, иносказание коварно и как бы двулично, что выглядело опасным. Поэтому важно не иносказание, но созерцание, в котором открывается глубочайший смысл Богобытия и в котором происходит реальное Богообщение.

Антиохийское богословие, таким образом, находилось в традиции, идущей от Апостола Павла, который отстаивал библейский реализм от «эллинизма». В эллинизме он видел мифологический аллегоризм. Но Диодор был против буквенного «иудаизма». Слово Божие настолько всеобъемлюще и глубинно, что воспринимать Его без тайного смысла было бы неправильным, да и унижающим Его сущность.

Слово Вечности и слово временное по наполненности смыслом суть различное. Созерцание, по Диодору, - это раскрытие прообраза, что является явным профетизмом. А Благодать Божия, что логично, многообразна и, что свойственно Вечности, многовидна.

Надо признать, что антиохийская школа в лучших своих представителей следовала за Никейским Символом Веры.

Однако была опасность. Дело в том, что, следуя реализму Библии, зачастую впадали в буквализм. Болотов тонко замечал: «Александрийской школе могла угрожать опасность сочинить свое Св. Писание, антиохийской – остановиться очень близко к букве, позабыть, что за «историей» должна следовать «теория»».

Кстати, в экзегетике Феодора Мопсуетийского это и произошло. Слава Богу, что Иоанн, который был близок к Диодору, сумел этого избежать. Златоуст вобрал в себя и антиохийскую традицию, и каппадокийскую, что тесно сближало с александрийской. Но стоит подчеркнуть, что Иоанн в своих творениях всегда оставался реалистом. Важнейшее у Златоуста – это его учение о типах, то есть образах. Это связанно с мистическим значением Св. Писания для каждого христианина, не связанного ни местом, ни временем. Поэтому закономерна глубинная множественность Св. Писания. Иоанн вводит свою типологию в толкование именно тогда, когда появилась опасность, трактуя, например, Ветхий завет пасть в теоретический «иудаизм». Его толкование реалистично и в тоже время прообразовательно. Это традиция, в основании которой стоит Апостол Павел.

Вижу Невидимое – вот реальная суть; постигаю Непостижимое - вот суть христианского учения. Осознающий это и следует за Невидимым и Непостижимым, реально воплотившимся в Богочеловека.

«Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее. Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов. Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие» (Лк. 9: 23-27).

 Многие, взявшие Крест Господень, понесли Его буквально, что особенно проявлялось в эпоху языческих гонений. В эпоху же, когда Римом уже управляли императоры-христиане – это взятие Креста приобретало более глубокий смысл. Стало происходить борьба самим собой и с теми темными силами, которые вошли в церковную ограду, чтобы похитить у Учителя Его учеников. Не всякий видел и мог понять смысл сказанного Господом. Было необходимо толкование. И это толкование должно было быть не просто  поверхностным, но проникающим в глубинный буквенный смысл Св. Писания. Это не означает, что библейское сказание находится в тени. Господь специально для нас создает «приспособительно к слабости слушающих», как замечает Святитель Иоанн. Он же своеобразно подмечает библейские антропоморфизмы и антропопатизмы, - «Отец не взирает на свое достоинство, когда лепечет вместе со своими детьми».

Таким образом, надо понимать недосказанность Спасителя о своей Божественности к Никодиму, «потому что для слушателя это было еще недоступно и преждевременно» (Свт. Иоанн Златоуст).

Кстати, и апостолы по этой же причине говорили о Христе не столько как о Боге, сколько как о человеке. Естественно, что таковые места Св. Писания требуют объяснения. Особенно это касается Ветхого завета. Златоуст, толкуя книги Ветхого завета намеренно подчеркивает некую затемненность святых Текстов, но делается это для того, чтобы читатель глубже проник в тайну, которая стала возможной для ясного понимания только с пришествием Христа.

Видимо так мы взираем на Откровение, тайны которого будут нами познаны только по свершению времен. Здесь-то и важен образ (типоs). Святитель писал: «Не ищи в образе полной действительности, - смотри только на сходство образа с действительностью. И на превосходство действительного перед его образом».

Златоуст доносит до нас истину – Ветхий завет можно понять исходя из Нового. «Образ, - объясняет он, -  не должен быть совершенно отличен от истины – иначе он не был бы образом. И не долен быть совершенно равен истине, - ибо тогда бы он был самою истиной. Он должен заключаться в своих пределах, не заключая в себе всей истины и не удаляясь от нее в полнее. Ибо если бы не имел нечего (от истины), то не мог бы быть образом. Нечто он должен иметь в себе, и нечто оставлять истине».

В отличие от иносказания типология объясняет не слова, но события. Потому ей не грозил уход буквенный «иудаизм». Как и немыслима и неприемлема чистая аллегория, видящая в Библии только притчу, символ у которых наблюдается несколько пониманий, а не два плана реальной действительности. Отсюда Ветхий и Новый заветы рассматриваются не как единое целое, а как разорванные и частные.

Ветхий и Новый заветы для аллегористов выступают как два разных мироощущения, что в принципе для участника реального Богообщения не возможно, ибо религиозный опыт общения целых поколений свидетельствуют о другом.

Конечно же, реализм Диодора, Ефстафия и Златоуста не имеет ни чего общего со светской историей. Библейская история «в целом есть христологическая, мессианская книга, - события Ветхого завета прообразуют грядущее, пророчествуют. Библия полна намеков и предчувствий. Еще более это для Златоуста. В известном смысле аллегорический мотив включается в типологическое толкование. Однако символичны не слова, но факты» (Г. Флоровский).

Достаточно указать на некоторые факты: Исаак прообразует собой крестную жертву, которую приносит Отец. В этом же событии агнец – прообраз будущего заклания, которое будет совершено Христом. И таких примеров в библейской истории предостаточно. Порой, усматривают в прообразовании некую условность, что, видимо, справедливо. Но каждое ветхозаветное событие подтверждалось новозаветной историей. Обращаясь к Ветхому завету, Иоанн Златоуст призывал обращать внимание на язык пророков, который полон многозначных символов и отличался потрясающей образностью.

Фактически библейская история показывает путь верующей души к Богу, а не только собственно события. В этом двуплановость Предания. Это и есть настоящий реализм. В этом заслуга антиохийской школы, которой и принадлежал Златоуст. Библейскую историю он воспринимал как духовную и объективную реальность и, исходя из этого, проводил глубокое толкование Святого Писания. Его толкования суть прообраз Писания. Таким образом, он добивался того, что человек не символически, не иносказательно, а реально начинал борьбу за свою погибающую душу.

История знает не мало людей, изменивших под воздействием проповедей Златоуста свою жизнь. Его ученицей стала знаменитая диакониса Олимпиада, которая не только богатство, но и душу свою положила за Христа.

Именно во времена Златоуста  наибольшее развитие получает монашеское движение, что прекрасно показал в своем знаменитым Лавсаике епископ Палладий Еленопольский.

Эта книга кажется сказочным и необычным преданием, но изображенные в ней люди и чудотворные события – правда. Правдой жили и спасались отцы пустынники. Для отцов пустынников правдой был Бог и основанная Им Церковь.

Они предали свою волю Святой Троице, без которой не мыслилось ни какое Бытие. Отец, Сын и Дух – вот суть верования.

Интересно, что на Востоке Дух женского рода (ruah), и потому часто местные христиане Дух называют Матерью. И это логично, потому что Духом Святым движимы небо и земля, и человеку дается рождение от Матери.

Это реальность, которую восприняли христиане IV-V веков. В этой реальности созидался путь спасения души. Наверно, поэтому IV-V век даст миру столько учителей  Церкви, показывающих путь спасения. Это были не только проповедники, но делатели новой жизни во Христе.

В эту эпоху жил и творил Св. Ефрем Сирин. Каждый христианин знает его молитву, читаемую в первую неделю Великого Поста. Святой обладал удивительным даром слез, - «плакать для Ефрема было тоже, что для других дышать воздухом – день и ночь проливал он слезы», - писали его современники.

Это были слезы свободы, а не ужаса и страха, это были слезы, преображающие человека через покаяние и любовь.

Своей жизнью преподобные показывали преображение и соединение человека с Божеством. Фаворский свет для них был не фантастика, но крестным огнем, преображающим мир.

«После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться. И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею.

И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме. Петр же и бывшие с ним отягчены были сном; но, пробудившись, увидели славу Его и двух мужей, стоявших с Ним. И когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, — не зная, что говорил. Когда же он говорил это, явилось облако и осенило их; и устрашились, когда вошли в облако. И был из облака глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте. Когда был глас сей, остался Иисус один. И они умолчали, и никому не говорили в те дни о том, что видели» (Лк. 9: 28-36).

 Ответ неверующим и сомневающимся, не желающим уподобляться Божеству, вернуть себе состояние первобытия. Господь показывал величайший исход из жизни в смерть, о чем и беседовал с двумя ветхозаветными пророками; и из смерти, через гроб, в жизнь. Этот путь должен пройти каждый христианин, используя тот дар, который даровал Господь.

Этим даром в полной мере пользовался преподобный Ефрем, ведший свою паству к великой спасительной победе. Во имя Христовой радости он создавал стихотворные тексты, поражающие своим талантом утонченных любителей поэзии. Ефрем Сирин создал, по словам Феодорита, уникальную гармонию античной поэзии и христианского богословия.

Своим удивительным поэтическим даром преп. Ефрем вводил в Храм Божий интеллектуальную элиту греко-римского мира. Этот мир, привыкший к поэтическим изыскам эллинизма, требовал интеллектуального упражнения, театрального действия, мифологической составляющей. Однако в мифе конец пути завершался безнадежным Аидом, поэтическое же богословие преп. Ефрема предлагала искушенной интеллигенции бесконечную жизнь во Христе.

Эту жизнь во Христе преподобный осуществлял личным примером, в котором присутствовала встреча с Христом, после которой рождается неугасимая вера. Эта встреча происходит с каждым христианином, только следует открыть сердце для этого свидания. Это свидание возможно во время элементарного чтения Слова Божия, Его вслушивания. И если рождается вера в Богочеловека, то открываются глаза на события, которые еще вчера казались немыслимыми.

Но, как это часто бывает, встреча забывается. И тут необходим пастырь, способный повести своих чад к многоплодовитому райскому древу, постоянное участие в Евхаристической тайне, в которой оденемся «одеждою славы» (преп. Ефрем Сирин).

Для этого призван человек. Бог сотворил его, чтобы он стал Его образом и подобием. В этом творчестве – любовь Божья. И Бог ждет от человека исполнения его назначения – быть со-творцом Создателя. Так было в Ветхой истории, этого же Он ожидал и в Новой. Эти две истории представляли собой, по словам преп. Ефрема Сирина, «слабые лучи и полный свет, - подобие и исполнение. Или еще: две арфы, на которых играет единый Художник… Единый путь домостроительства, но тройственный: от рая до Сиона, от Сиона до Церкви, от Церкви до Царства Небесного».

Ради этого пути и становились со-работниками Св. Троицы и Троического догмата, - «без  него невозможно жить истинною жизнью» (Преп. Ефрем Сирин).

Но постичь Святую Троицу невозможно: человек узнает только то, что Бог показывает ему.

Св. Ефрем Сирин писал: «Добровольно сознаю ничтожество естества своего и не хочу входить изыскание о Создателе моем, ибо страшен Непостижимый по естеству».

В русле Святоотеческого Предания принимается факт, что Божество бесполезно исследовать, ибо Оно неисследимо.

Действительно, Троица представляется немыслимым явлением, плохо понимаемым хаосом, но Св. Отцы считали, что Бог есть великий порядок, у которого три Лица, ибо «если нет лица, то имя пустой звук» (Преп. Ефрем Сирин).

Святой призывает к немногословию. «Истина написана в кратких словах, - замечает преп. Ефрем Сирин, - не пускайся в длинное исследование». В длинных исследованиях он видел опасность уклонения в еретические толкования, в гностический соблазн. Особенно преподобного учителя из Эдессы возмущало неправильное суждение о Пречистой Деве Марии. Он писал, что «излишнею была бы Мария, если бы Христос пришел бы в призраке, - посмеялся бы Бог, показав людям рождение при яслях».

Ефрем Сирин убежден, что Христос есмь Бог и Человек, Дева же Мария, - Святая Святых, вместилище Живого Бога. И потому всякое умствование о Деве есть Богопротивная ересь. Она есть Церковь, корабль, в котором спасается человечество. Капитан же этого корабля – Христос. «Он сделался нам подобным, чтобы нас сделать себе подобным. И бессмертный сошел к смертным, соделал их бессмертными, и взошел опять к Отцу» (Преп. Ефрем Сирин).

Таким образом, Господь победил ад, уничтожил страх перед смертью. Сошествие Христа в ад - один из краеугольных моментов христианской истории, это фактическое освобождение падшего человечества. В результате этого потрясающего события мертвые вышли из гробов, чтобы воздать славу Богу; узы смерти разорваны, значить наступила Вечность, а с нею и Божественная Свобода. То есть, возвращались к той Сути, к которой изначально был призван человек.

Как известно, искать можно только то, что потерял, как замечал преп. Силуан Афонский. Да и сам поиск Свободы доказывает ее Бытие, рождает желание постичь Непостижимое. «Природа, лишенная свободы, не может спрашивать. Вопросы суть дело свободы. Только свободная природа может спрашивать» (Преп. Ефрем Сирин).

Собственно душа, то есть внутренний человек, свидетельствует о наличие свободы. Вспомним, что Тертуллиан говорил, что «душа – христианка по природе», а значит, в ее потенции заложена тяготение к Свободе. А Свобода – это Любовь, а Любовь есть Бог, Который все создал во Благо. «И нет на земле нечего невозглавленного, ибо начало всему Бог» (Преп. Ефрем Сирин).

Необходимо понять, что зло появилось не в природе, не в самой материи, - «не было бы зла, если бы не воля» (Преп. Ефрем Сирин).

Бог создал нас свободными, но человек совершил свой нравственный выбор в сторону зла, уклонившись от первобытной свободы. Но свобода, как Божественная субстанция, неуничтожима. Зло лишь повредило человеку и, чтобы восстановить свободу в ее не поврежденности, воплотился Христос, засияв Фаворским светом Преображения, показывая, какими мы были в раю.

Обретения этой Обители уже возможно ныне, в Церкви Божий, Которая есть Купель Свободы. Входя в Храм Божий, человек совершает нравственный выбор, становится, по словам Ефрема Сирина, гражданином мира духовного, а значит, продолжает преподобный, «именем Троицы изводится на Свободу».

Необходимым условием свободы преподобный считал молитвенный плач к Богу. Ибо, придя в Церковь, еще не смыли с себя следов грехопадения, но только взвалили крест, который дано нести долго и мучительно. Потому преп. Ефрем скажет, что «вся Церковь есть Церковь кающихся, вся Церковь погибающих».

В основании же Церковного Камня лежит Тайна Воскресения, которую переживаем в Евхаристическом общении уже здесь, на земле. Воскресение есть краеугольный камень христианского верования. Те, кто в христианстве видит учебное пособие по нравственности, к сожалению, люди ограниченные, не понимающие истинной религиозной Сути.

Нравственен тот, кто обладает  Божественной свободой. Свободен же только тот, кто победил грех и смерть. Это и апостолы не сразу осознали. Фаворское чудо будет понято, только после голгофских событий. Видимо, поэтому не могли исцелить бесноватого.

«В следующий же день, когда они сошли с горы, встретило Его много народа. Вдруг некто из народа воскликнул: Учитель! умоляю Тебя взглянуть на сына моего, он один у меня: его схватывает дух, и он внезапно вскрикивает, и терзает его, так что он испускает пену; и насилу отступает от него, измучив его. Я просил учеников Твоих изгнать его, и они не могли. Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас? приведи сюда сына твоего. Когда же тот еще шел, бес поверг его и стал бить; но Иисус запретил нечистому духу, и исцелил отрока, и отдал его отцу его. И все удивлялись величию Божию. Когда же все дивились всему, что творил Иисус, Он сказал ученикам Своим…» (Лк. 9: 37-43). обныйо Христе преп. шонной интелегенции бесконечную жизнь во Христее преп. ажнения, театрального действия, мифологической сост обныйо Христе преп. шонной интелегенции бесконечную жизнь во Христее преп. ажнения, театрального действия, мифологической сост

Господь свободен, и потому дарует свободу. Не прошедшие голгофский крест освобождение даровать не способны. Освобождение мыслимо же только в Церковной Ограде, в Евхаристическом общении, которое христиане старались сохранить. Однако не любой ценой, но преданием себя в волю Христову. Преданные Ему подвергнутся искушениям и испытаниям, но впереди – Любовь Божия, покинувшие Бога получают в «награду» геенну огненную.

Антоний Великий рассказывал: «Целый год молился я, чтобы мне показано было место праведных и грешных. И вот увидел я огромного великана, который понимался до облаков и досягал руками до неба; под ним было озеро величиною с море. Потом увидел я души человеческие: они летали, как птицы, и которые перелетали через руки и голову великана, все охраняемы были ангелами; а которых он ударял своими руками, те падали в озеро. И пришел ко мне голос: те, которых видишь ты  перелетающими через голову и руки великана, это души праведников, - Ангелы охраняют их в раю; а те, которых черный великан ударяет руками, погружаются в ад, потому что увлеклись пожеланиями плоти и предались памятозлобию».

В этом сказочном сюжете глубинная правда, дающая пищу для размышления. Вне духовной свободы невозможно обретения Божественного Бытия. К сожалению, как в современности, так и в древности, путь Господень мало находил понимающих.

«…вложите вы себе в уши слова сии: Сын Человеческий будет предан в руки человеческие. Но они не поняли слова сего, и оно было закрыто от них, так что они не постигли его, а спросить Его о сем слове боялись» (Лк. 9: 43-45).

  Человек жаждет блаженства, но когда слышит, порой, о жизни пустынников-подвигоположников, то зачастую ухмыляется, разводит руками, считая монашеский путь излишеством, насилием над человеческой природы . Не понимая, что это насилие над человеческой природы служит ее освобождению от греха и смерти.

Итак, путь к свободе есть путь испытаний и преодолений. Эту дорогу к Богу прошли все Святые. Побеждая поврежденную грехопадением природу, Св. Отцы боролись не только за человека, но и окружающий его мир.

Святой Палладий в «Лавсаике» рассказывает о блаженном Макарии, которому гиена подкинула слепого детеныша. Святой, «плюнув ему в глаза , сотворил молитву, и он тотчас стал видеть». В благодарность гиена-мать принесла кожу убитой овцы. Блаженный Макарий отказался взять кожу, потому что гиена, убив овцу, лишила бедных пропитания. И гиена поняла Святого и не когда более не нападала на крестьянские стада. Таким образом, происходило преображение не только человека, но и животного мира, то есть возвращение к райскому первобытию.

Безусловно, путь к Богу не только монашеский. Церковная история знает много примеров, когда миряне достигали Божественного Бытия. Достаточно вспомнить знаменитый рассказ об александрийском сапожнике. К нему пришел Святой Макарий из дальних пустынь, удивленный, что в этом полуязыческом городе живет праведник выше его духовно, по слову Христа. Сей сапожник исполнял возложенное на него дело с молитвой и любовью, начиная и заканчивая свой день молитвенными словами: «Все спасутся, но только не я». Оказалось, что его смирение превосходит величайших святых подвижников и пустынников.

Как известно, тщеславие многих повергло в соблазн. И тот, кто преодолел этот порок, достигает детской евангельской чистоты.

«Пришла же им мысль: кто бы из них был больше? Иисус же, видя помышление сердца их, взяв дитя, поставил его пред Собою и сказал им: кто примет сие дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто примет Меня, тот принимает Пославшего Меня; ибо кто из вас меньше всех, тот будет велик. При сем Иоанн сказал: Наставник! мы видели человека, именем Твоим изгоняющего бесов, и запретили ему, потому что он не ходит с нами. Иисус сказал ему: не запрещайте, ибо кто не против вас, тот за вас» (Лк. 9: 46-50).

 Преодолеть же этот порок сложно как монахам, так и мирянам. Конечно же, наибольшие искушения проходят монахи. Дьявольская сила особенно стремится увести от бога тех, кто удостоился высоких собеседований. «Лавсаик» повествует о монахе, достигшем Богообщения, и даже того, что Ангел приносил ему хлеб. Однако, сей монах впал в грех гордыни и тут же был лишен благодати Божьей. Только глубокое смирение и покаяние вернули ему Богообщение.

Человек, не изживший в себе грех гордыни, не может рассчитывать на встречу с Господом. Исповедь перед Богом необходимо заслужить своей предыдущей жизнью. Часто слышим в не церковной среде осуждение в адрес императора Константина Равноапостольного. Предание гласит, что он был крещен за несколько часов до смерти, но уже двадцать лет до крещения император принимал деятельное участие в церковной жизни. Его участие в церковной жизни носило искрений характер. Возможно, он совершал и государственные, и церковные ошибки. Но эти ошибки были пространственно-временные, не наносящие удар по Вечности. Господь принял свое чадо в купели крещения. Если бы Константин был недостоин, то Бог не принял бы его покаяние, которое было искренним и честным.

В доказательство данного рассуждения вспомним историю, случившуюся с Арием. Сей священник был прощен архиереями. Но Христос не допустил его к Своему  Святому Телу и Святой Крови. Арий умер злочестивым еретиком, не выходя из нужника, упав в собственные нечистоты. Видимо, сердце этого человека было далеко от Господа, которого он нечестиво называл творением. Данное падение свершилось, очевидно, вследствие нежелания отказаться от своего заблуждения, в котором его утвердила собственная гордость.

Но как быть с теми еретическими ветвями, которые проросли на Божественном Древе? То Бог весть. Очевидно, что в Храме много молящихся, но не все спасутся. Движение сердца знает только Сердцеведец, потому необдуманное осуждение может навредить осуждающему. Этот прекрасно понимали древние. Великие Святители мягко проводили катехизаторскую работу, понимая, что обретение Свободы возможно только при наличии оной в душе человеческой. Лучшая проповедь – это образ жизни во Христе.

Эпоха IV-V веков изобиловала подвижниками как ни в какое другое время. Это были люди невероятно строгие к себе, но снисходительные к грехам другим. Их война, по слову Апостола, была не против плоти и крови, но против духов тьмы. Они не налагали бремена неудобоносимые на недавно пришедших в Храм Божий, понимая, что чрезмерность может ввести неофитов в отчаяние. И вместо свободы обретут еще худший плен.

«Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим; и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское; чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли в другое селение» (Лк. 9: 51-56).

 Весь мир Святые жаждали ввести в церковную Ограду. Но не так, как Феофил Александрийский, прославившийся на Востоке и в Африке своим изуверством, безумной жаждой  желавший спалить весь языческий мир. В этом бешенстве проявлялась не любовь Христова, но ярость антихриста. Возможно, в ту знаменитую Христологическую эпоху рождался папизм как явление церковной жизни.

Папы Александрии считали себя вправе вершить суд и расправу, пренебрегая каноническими правилами, установленными как Вселенскими, так и поместными Соборами. Еще более на это право рассчитывали епископы Рима.

Нарушая Святоотеческое придание, папская власть требовала для себя особых привилегий, тем самым, нарушая элементарное братолюбие. Повсеместно стало попираться автономия поместных Церквей. Нарушая церковные каноны, папы стали вмешиваться и в государственную жизнь. Были забыты симфонические идей Афанасия Великого, Григория Богослова, Василия Великого, Григория Нисского и, конечно же, Иоанна Златоуста. Всем своим образом жизни эти великие святители призывали уважать власть, молились за ее представителей, боролись против вмешательства кесаря в церковные дела, но и не обращались за помощью к государственной власти, когда нужно было наказать грешника.

Нет большего предательства, считали они, чем выдать ищущего спасения у Церкви светским властям. Святые подвижники считали обращение к суду кесаря крайней мерой.  Прекрасно понимая, что власть кесаря зиждиться на насилии, на языческом попрании свобод, старались увещевать, побеждая варварство любовью.

Еще труднее было с эллинизмом. Этот древний языческий образ жизни открыто противостоял истине. Как когда-то самаряне призирали иудеев, так и эллины презрительно взирали на христиан. Но как Христос не позволил наказывать самарян, так и Его Церковь должна была относиться к эллинам.

К сожалению, вместе с духом Христа в церковную Ограду вошли невежество и злоба, стремящиеся с помощью убийств искоренить язычество. Известен случай, когда Серена жена Стилихона и двоюродная сестра Гонория «ворвалась в святилище богини Весты, совлекла со статуи ценное украшение и надела его на себя. За это святотатство весталка, жрица богини Весты, прокляла Серену и все ее потомство» (Ф. Грегоровиус «История города Рима в средние века»). Что и сбылось со временем. Нельзя, борясь с бесовщиной, надевать на себя бесовское одеяние.

Страшно, когда к убийству подговаривают не только государи, префекты и чиновники, но и люди, занимающие первосвятительские престолы. Восток, Африка, Испания, Рим во многих случаях показывали очаги нетерпимости.

Римский мир уходил, как думали, вместе язычеством. Судьба империи была практически решена. Но была надежда, как, например, у Иоанна Златоуста, что, став христианской, она начнет новую историю цивилизации.

Именно так будет происходить на востоке империи; западная же часть, признавая духовные первенство Востока, в тоже время варваризировалась, приобретая другую этническую направленность и другие приоритеты. Варвары, безусловно, стремились сохранить универсальную идею римской империи. Но это была мечта. С V века западноримская империя представляла собой конгломерат совершенно независимых германских королевств. Элита этих королевств не могла соперничать по своему образовательному уровню с латинским миром, кроме того, она его откровенно презирала за слабость. Германцы по-прежнему оставались варварами по сути. Виновны были в какой-то степени и сами римляне, в которых уже невозможно было узнать героев прошлых веков. Римская культура усыхала, ее представителям нечего было предложить варварскому миру. К тому же этот мир становился христианским, в то время как римский - был по-прежнему полуязыческим, не способным совершить жертву в силу своего двойственного положения.

«Случилось, что когда они были в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову. А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9: 57-62).

 Тот же, кто пошел по пути Христа, слово смерть должен воспринимать как необходимую ступень, без которой не произойдет восхождение по лестнице Бытия. А в этом Бытии уже не могут быть гладиаторские игры и убийства на потеху толпе. Уже Константин  и Грациан запретили эти игры, но они вновь возрождались. Рим словно искушал Господа. Сколько раз Господь отсрочил падение Рима и взятие его Аларихом?

В 396 году Стилихон на полях Аркадии разбивает великого гота, а после дважды наносит ему урон; в 403 году он вновь громит короля готов под Миланом.

И что же римляне? Воздали славу Богу? Нет: они устроили кровавые игры, в которых погибло несколько тысяч человек. Языческий Колизей продолжал свою кровавую оргию. Эту оргию сумел остановить в 404 году, пришедший с Востока инок по имени Телемах. Он с Христовой молитвой на устах вышел на арену, чтобы прекратить кровавую резню. Что сделали с ним «боголюбивые» римляне? Побили его камнями. Но это событие, слава Богу, вразумило императора Гонория, запретившего кровавые зрелища.

Бог вновь простил Рим. В 405 году под Флоренцией великий Стилихон разгромил двухсоттысячную кельско-германскую армию Радегаза. Чем отблагодарил Рим? Убили Стилихона, при чем убили у Алтаря, где он пытался найти убежище. Свершилось страшное преступление, и в этом преступлении уже был замешан и сам Цезарь. Дни Рима были сочтены.

В 410 году произойдет событие, произведшее такое впечатление во вселенной, какое разве что сопоставимо с чернобыльской катастрофой. Рим пал. Именно пал. Это была революция. Война между «черной» варварской костью и белой. Сорок тысяч рабов поднялись против своих хозяев и открыли ворота Рима готам. Те, кто были рабовладельцами сами стали рабами. Но даже это грандиозное событие не вразумило римлян. Виновной была признана Серена, жена Стилихона, и их сын, которых и казнили.

Многим тогда казалось, что Рим пал, вследствие отказа от древней языческой религии. Но, когда армия Алариха подошла к Риму, то не христианские песнопения доносились из осажденного города, но языческие восклицания.

Падение Рима многими было воспринято как явление апокалиптическое. Св. Иероним, находясь в Вифлееме, писал: «Нет в этом мире ничего, что бы могло казаться долговечным: и время ничто, если бы мы не имели перед собой вечности. Все, что родилось, должно умереть, и что растет – состариться; и всякое дело рук человеческих должно погибнуть от руки времени. Но кто бы подумал, что и сам Рим, обогатившийся добычей вселенной, некогда поддет и , быв матерью народов, сделается гробницей их; что поморья Африки и востока наполняется беглецами из развалин всемирной столицы, и что даже убогий приют Вифлеемский даст у себя пристанище богатейшим гражданам всей земли! О суета сует, и всяческая суета!»

Блаженный Августин видел толпы беглецов, которые вместо покаянного плача скопились в карфагенских цирках и театрах. «Народы Востока и самые отдаленные племена оплакивают ваши бедствия; а вы что делаете? – восклицал Святитель в негодовании, - Вы толпитесь у входа театров, и ищите безнравственных забав. Вам не дорога честь отчизны; вы равнодушны к ней, лишь бы были упроченные за вами ваши суетные забавы. Вы развратились среди благоденствия и роскоши, и бедствие не вразумило вас. Для вас прошли даром уроки несчастья».

Великий учитель Африки пытался вразумить своих соотечественников в своей знаменитой книге «О Граде Божьем», рассказывая духовно нравственную историю. Он пытался донести до слуха те причины, по которым произошло Вечного города. Собственно Храм был подменен театром. Возмездие не могло не прийти.

Конечно, можно прочитать «Историю» Прокопия Кесарийского. В ней много интересных фактов. Мы узнаем о хитрости Алариха, о подлости и храбрости воинов, об уничтожении Рима, но Прокопий не делает духовных выводов.

Это же событие показало же и величие христиан. Вокруг грабежи, огонь, ненависть, убийство, а они, невзирая на опасности, спасали людей от варварского меча. Лета, вдова Грациана, питала весь Рим во время первой осады города; Прова равнодушно взирала, как горит ее дворец, а потом остатками своего богатства кормила беженцев в Африке, где нашла убежище. Многие епископы раздавали последнее, чтобы выкупить из рабства и христиан, и язычников.

Это был действительно удар, определивший, что есть вечность, а что временное. Но Рим должен уйти. Величие, построенное на тщеславии и порабощении народов, должно быть низвергнуто. Цепляние за это величие лишь продлевало агонию. Наверно, для того, чтобы бесславный финал пришел незаметно и уже никого не удивлял.

Начиналась другая история, и в ней Рим готовился вновь быть средоточием вселенной. В этом огромная заслуга его Святителей, которые практически в одиночку исповедовали православную веру. Достаточно назвать великого папу Льва. В лице этого епископа начиналась история западного Рима. Лев один из первых понял, что на смену имперскому величию приходит вера Христова, с помощью которой возможно будет и горы передвигать. Известно, что Святой Лев своим словом остановил войско Аттилы, короля гуннов.

Видя покаяние своих учеников, Господь даровал жизнь. Более того, из разоренного Рима пойдут во все пределы вселенной подвижники Христовы и там, где их не услышат, будет плач и скрежет зубов.