Однажды, когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Геннисаретского, увидел Он две лодки, стоящие на озере; а рыболовы, выйдя из них, вымывали сети.
Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега и, сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова. Симон сказал Ему в ответ: Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть. Сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась. И дали знак товарищам, находившимся на другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так что они начинали тонуть. Увидев это, Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных; также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус: не бойся; отныне будешь ловить человеков. И, вытащив обе лодки на берег, оставили всё и последовали за Ним» (Лк. 5: 1-11).
Рыбари, пораженные чудом и осознавая свою греховность, просят Господа удалиться от них, поступая подобно жителям, потерявших взбесившихся свиней и просивших Христа удалиться из их пределов.
Но Церковь, спустя триста лет, после стольких веков исповедничества, знала еще неведомое бедными рыбарями. В IV веке христиане просят Господа не уходить из их Ограды, но даровать Свое присутствие. Не ужас, но счастье ждет человека, приобщенного к Богу. Бог не только извне приходит к человеку, но изнутри.
Не напрасно Церковь важнейшим считает Таинство Св. Крещения. В этом Таинстве человек совершает пасхальный переход человеческой природы в Божественную реальность. Св. Кирилл напишет: «Крещение, - конец Ветхого и начало Нового Завета».
Крещение не просто погружение в воду, но подобие голгофского пути, пройденного Христом. Пути скорбного и страдательного, доставляющего болезни и смерть телу. Ибо некоторые полагают, что обязательно только очищение души, но не тела. И, тем самым, отвергают Таинство Боговоплощения в человеческое естество и, конечно же, собственное спасение. Не-участие в Таинстве крещения есть объективное отрицания пути Господня.
Вспомним, что обнажение в Крещении есть воспоминание совлечение одежд со Христа, пред тем как предать Его крестной смерти. И наше шествие к Крестной Купели, что как не подведение нас к гробу. Троекратное же погружение символизирует тридневное погребение. «В то же самое время умирали вы и рождались. И спасительная оная вода соделалась для вас и гробом и матерью» (Св. Кирилл).
Однако участие в Таинстве не есть только символ, но, если так можно выразиться символический реализм. Св. Кирилл подтверждает: «Новое и необычайное дело. Умираем мы не в самой действительности и погребены бываем не в самой действительности, и распявшись не самым делом воскресаем, но уподобление бывает только в образе, а спасение в самой вещи».
Т.е. участие в символической реальности дает не мнимое, но истинное спасение. Не ужас, не бегство охватывает нас, но ощущение целокупности и причастности огненному Богобытию, в котором человеческий тлен, становится нетленным, т.е. временное преображается в Вечное. Св. Кирилл Крещение считал «сочетание с духовным Женихом, - пакибытие души, светлое одеяние, Святая нерушимая печать, колесница на небо, райское наслаждение, предуготование царства».
Преображение реальности – не это ли чаяния ищущих Свободу? Становление своего естества в подобие Сына Божьего «не по необходимости, но по произволению вступаем мы в сие Святое Сыноположение». Т.е. путь к Свободе нужно совершать свободною волею: «Не прежде веры, но вследствие веры по свободе». Но этот акт свободной воли возможен только при содействии Христовом.
Наша воля должна быть соединена с Абсолютом и тогда достигнем пребывания в Сущем: будет решен вопрос исторического бытия человека и природы. Возможность же со-бытия применима только в Церкви, Ее Святых Таинствах. Древние говорили: «Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец».
Потому отрицание церковных обрядов не просто глупость, но дьявольское хитросплетение, смущение неутвержденных умов. Отрицание обрядов не к Свободе ведет, но к Ее утрате.
Если не соблюдаем обряд Крещения, то не можем участвовать и в Евхаристии. Кстати, Св. Кирилл Таинство Крещения уподоблял Таинству Евхаристии. «Как Хлеб Евхаристии по призывании Св. Духа есть уже непростой Хлеб, но Тело Христово, так и Святое Миро, по дарование Христа и Духа Святого от присутствия Его Божества соделавшееся действенным».
Не принять Таинства, значит, не принять печать Св. Духа, значит, отказаться от себя как духовного существа. Незначимость обрядов для некоторых оборачивается полнейшей нравственной деградацией, потерей того самого образа, который получаем при Крещении. А этот образ есть Образ Христов.
Отрицание же Евхаристического со-бытия есть отрицания Тела и Крови Христовой, и опять таки отрицание самого себя, ибо в причастие становимся «сотелесниками и единокровными Христу». Не участвуя в причастии, не участвуем и в жизни как таковой: происходит победа смерти над нашим естеством. Т.е то, ради чего пришел Христос, минует плененное существо и останется физическое и духовное угасание.
Потому-то Св. Отцы направляли свои духовные силы на объяснения важности церковных таинств. С кафедр, с амвонов, в хижинах и дворцах раздавался их внятный голос. Призывали не сомневаться, не распадаться на части, ибо понимали, что потеря цельного мироощущения и мировоззрения грозит гибельными разрушениями души тела. Потому так много говорили о Крещении, еще более о Евхаристии, показывая, что перед нами не просто хлеб и вино, но Тело и кровь Христа.
Тот, кто сомневается, пусть вспомнит древнюю историю, произошедшую с тремя монахами, один из которых, будучи добр душой, не мог своим разумом осознать Пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. По молитве двух друзей пред ним было явлено явное заклание Пасхального Агнца во время Божественной Литургии, т.е. Иисуса Христа. Сомневающийся монах увидел скорбный путь, Крест, прободение копьем, погребение и Его Воскресение. Ужас объял сего инока, ибо реально переживаемое было выше человеческого разумения, да и недоступно нашему духовному состоянию. И потому Господь невидимо предлагает Свое Тело и Кровь в видимом Хлебе и Вине, понимая, что находится в таком потрясающем напряжении человеческое естество не в состоянии. Потому милосердный Бог предлагает не необходимость, а Свободу.
При этом «мы делаемся Христоносными, потому что Тело и Кровь Христовы сообщены нашим членам» - писал Св. Кирилл. Со-прикасаясь с Божественным, уже не удивляешься чудесному, в котором есть Суть Божественного. И это не некая форма форм, не движущаяся материя, но Абсолютное Бытие, независимое от нашего сознания, но сотворившая из нашего сознания и нашего тела часть Своего Бытия.
Но не только Христос приобщает нас к спасительному Бытию, но и Св. Дух. «Умоляем Человеколюбца Бога ниспослать Святого Духа на предлежащие Дары, да сотворит Он Хлеб Телом Христовым, а Вино – Кровью Христовой. Ибо без сомнения, чего коснется Святой Дух, то освящается и прелагается».
Св. Кирилл Иерусалимский подчеркивает триипостасность Божества: Троица в Единице, и Единица в Троице. Троице служат ангельские силы, непрестанно славящие Бога. Участвуя в обряде, в литургической жизни, человек также приобщается невидимому ангельскому миру, серафимовскому богословию Исайи. Участвуя в со-бытии с ангельским миром, вступаем в общение и с миром прежде ушедших христиан, т.е. из разъединяющей нас множественности создаем целокупный и гармоничный мир. Таинства Церкви приводят дисгармонию нашего естества к первоначальному космическому порядку, возвращая нас в первопричину всего Сущего – Любви.
Для того чтобы непрестанно пребывать в Сущем, Св. Отцы призывали свою паству не прерывать участия в Таинствах, не выходить из космического порядка в хаотическое движение. Прерывание означает выбивание лестничной ступени к Горнему, а если длительное прерывание, то всего пролета. Что в конечном итоге вернет к исходному положению времен грехопадения.
Конечно же, Боговоплощение никто и никогда не сможет выключить из истории человеческого рода, но исключить из истории духовного существа вполне вероятно.
Невозможность возврата, таким образом, осуществима только в Святой, Соборной и апостольской Церкви. И ради этого стоит бросить материальное потребление и стать ловцами душ человеческих, что есть уже один из этапов путей совершенства. Бог призывает нас не просто быть рядом с Ним, но созидать Полноту Богочеловекобытия.
Естественно, это налагает определенную ответственность. Св. Отцы с глубоким трепетом относились к учительному дару, еще более к Апостольской тайне – священству. Известно много случаев, когда Отцы уходили в пустыни, боясь принять страшный крест священства, понимая мистическую значимость Апостольского служения. И тот, кто был достоин, того Господь возвращал в мир, чтобы вырывать у лукавого человеческие души; возвращал, чтобы частное стало всеобщим, случайное и преходящее абсолютным и вечным законом, а необходимое и рабское побеждались взаимной любовью и свободой, лишенных всякого эгоизма. Ведь само апостольское призвание уже есть отрицание своего существования во имя высшего Бытия, Которое отвечает на наши моления и прошения об исправлении нашего несовершенства и ущербности.
«Когда Иисус был в одном городе, пришел человек весь в проказе и, увидев Иисуса, пал ниц, умоляя Его и говоря: Господи! если хочешь, можешь меня очистить. Он простер руку, прикоснулся к нему и сказал: хочу, очистись. И тотчас проказа сошла с него. И Он повелел ему никому не сказывать, а пойти показаться священнику и принести жертву за очищение свое, как повелел Моисей, во свидетельство им. Но тем более распространялась молва о Нём, и великое множество народа стекалось к Нему слушать и врачеваться у Него от болезней своих. Но Он уходил в пустынные места и молился» (Лк. 5: 12-16).
Господь простирает руку ради взаимного сотворчества. Но, обратим внимание, не мыслит его без сохранения церковной Полноты. Христос не отменяет Ветхого Завета, но на его основании пишет скрижали Нового. Несмотря на поврежденность человеческого естества первородным грехом ветхозаветная церковь уже несла в себе семена богобытия. И потому огульное отрицание предшествовавшей истории, видимо, губительно.
Ветхозаветная церковь не только прообраз Новой, но Ее безусловное Начало. Новозаветные Отцы без ущерба для своей духовности могли, восторгаясь, следовать бескомпромиссному пророку Илии и огнеглавому Моисею, ветхозаветному евангелисту Исайи и удивительному по своему профетическому дару Иеремии; вдохновенного же Осию и богоизбранного Даниила даже и в Новой истории кому-то уподобить трудно.
Поэтому Господь и требует, чтобы начало освобождения не прошло мимо тех, которые это начало готовили. И это не путь назад, а необходимый этап восхождения, без которого немыслимо понять Боговоплощение и все последующие таинства Новозаветной Церкви, этой реальности превысшей всякой реальности. И эту Реальность невозможно скрыть. Вся природа, не только человек, ликует о начале своего освобождения.
Но необходимо помнить, что истинное благо и Красота не терпит суеты и невежественных суждений. Они самодостаточны, даже если вокруг Них пустыни. Более того, именно в пустынях начинается преображение природы и человека. В пустыни уходили ищущие подлинную свободу, чтобы созерцать Божественное величие и соучаствовать в Нем.
Уже упоминалось монашеское движение, как путь достижения Божества. Не отрицает Господь и семейный путь, в котором духовное созвучие двоих сливается в единицу, ибо, по слову Христа, двое стали одной плотью. Подвергать это сомнению, значит, богохульствовать. Но и в семейном пути должна быть созиждена духовная пустыня, в которую, как в раковину, может скрываться христианка по природе – душа.
Человек – существо социальное и, порой, ему необходимо общение с подобными, но именно подобными, а не теми, для которых отец, владыка лжи, дьявол. В этом подобии, во взаимной любви, рождается домашняя (родовая) Церковь, где непрестанно творится молитва и раздается Слово Божье.
Но в конкретно-исторических условиях IV века монашеский уход в реальную пустыню предполагал большую свободу действий. В аскетическом подвиге Отцы этого века достигли совершенства. Они показывали ангельское бытие, уже здесь, на земле. Старому миру необходимо было показать преображенную реальность, образец для подражания. Эта реальность воплощалась в конкретной личности. И одной из таких потрясающих и преображенных личностей был, безусловно, Св. Василий Великий.
Он из своего времени и пространства прорвался в Вечность, проторивая к Ней дорогу для нас. Относительность восходила со всей своей вторичностью к первичному Абсолюту. Происходило осмысление этого движения к Первоисточнику, в Котором рождалось Слово. Философия эллинов не подходила для осмысления. Христианский мир, скорее, жаждал Откровения, чем прений на философском диспуте или симпозиуме, в которых слова скользят на скользком и холодном льду, рождая эфемерность и иллюзорность бытия. На этом льду поскользнулись Плотин и Юлиан, искатели истины средь обезбоженных и не-преображенных предметов, что, в принципе, могло привести только к теням, но ни к ясной Полноте и Свету.
Это понял Василий Великий, еще находясь в Афинах, где учился, кстати, философии вместе с будущим императором Юлианом. Для Василия философия стала ступенью к познанию, на вершине которого находился Господь Бог. Чтобы не осквернить душу, лежащим во зле миром, Св. Василий будет выстраивать аскетическое бытие, как он скажет, «образ жизни по Евангелию». Святой слишком любит Бога, чтобы отдать предпочтение миру. Но после пустынножительства он вернется в мир, чтобы устроить образец христианского общежития. Будет строить странноприимные дома, больницы и приюты, ибо «здесь учится любомудрию болезнь, ублажается несчастие, испытывается сострадательность». Василий Великий в самом себе воплотит принципы Божественного Откровения – Любовь. Любовь же движет и дышит, где пожелает, неся падшему человеческому естеству мир. Но чтобы спасти этот мир, необходимо зажечь светильник; подобно тому, как это делали в первоапостольской Церкви. Сей светильник становится огнепылающим Христовым Телом, приобщению к Которому спасительно.
Через огонь проходит истинное исповедание Православной веры. Убеждаемся, что Истина поругаема не бывает. И помним, что практически все носители Истины пребывали в жесточайших гонениях и стесненных обстоятельствах. До IX века Православие не являлось постоянно господствующей религией в римском обществе. Власть и Любовь редко достигали духовного созвучия. В описываемую эпоху фактически все кесари, за исключением Св. Константина, Грациана и Феодосия Великого, противостояли Православию. Власть цезаря противоборствовала Истине не менее августейших язычников. Но дело было не только в собственно власти как таковой. Страшнее было то, что кесарь исповедовал ересь Ария, полагал своим правом вмешиваться во внутрицерковные дела. Общество, состоящее в основном из неофитов колебалось, зачастую принимало сторону кесаря в силу элементарной безопасности.
Путешествуя по Востоку, Св. Василий увидел печальное зрелище: «Во всех охладела любовь, исчезло единодушие братий, и неизвестно стало имя единодушие».
Если общество поразило равнодушие, то вероисповедные вопросы кажутся обывателю надуманными, отвлекающими от насущных проблем земного существования. Такому все равно рожден Сын Божий или сотворен. Отсутствие же любви приводит к стагнации и саморазрушению. И потому Св. Василий будет стараться разбудить в охладевших сердцах любовь к Богу, призывать к свободе, которой обладал Адам в первоначальной древности.
Обретение свободы, это и обретение силы, ибо находящийся в плену, обыкновенно становится человеком расслабленным, не способным к действенному сопротивлению. Способность к сопротивлению, возможно, обрести в Церкви, живущей по законам веры, надежды и любви. Св. Василий знал, что сила общего делания и служения способна вершить чудеса, как и случилось с Евангельским расслабленным.
«В один день, когда Он учил, и сидели тут фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и из Иерусалима, и сила Господня являлась в исцелении больных, — вот, принесли некоторые на постели человека, который был расслаблен, и старались внести его в дом и положить перед Иисусом; и, не найдя, где пронести его за многолюдством, влезли на верх дома и сквозь кровлю спустили его с постелью на средину пред Иисуса. И Он, видя веру их, сказал человеку тому: прощаются тебе грехи твои. Книжники и фарисеи начали рассуждать, говоря: кто это, который богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, уразумев помышления их, сказал им в ответ: что вы помышляете в сердцах ваших? Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — сказал Он расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. И он тотчас встал перед ними, взял, на чём лежал, и пошел в дом свой, славя Бога. И ужас объял всех, и славили Бога и, быв исполнены страха, говорили: чудные дела видели мы ныне» (Лк. 5: 17-26).
По вере друзей Бог дарует спасение. Делами своими Церковь обретала Вселенную. Святые Отцы становились со-основанием Тела Господня, и потому Церковь становилась непобедимой. Непобедимой даже тогда, когда на Востоке был только один православный епископ – Василий Великий. Мир склонился перед арианствующим цезарем Валентом, тем самым, отрекшись от Христа. И только в Кесарии Каппадокийской горел свет Православия. Этот Свет стал догматическим фундаментом Соборной и апостольской Церкви.
Св. Василий не занимался нововведениями, но возрождал древлеапостольскую традицию, которая зиждилась на безусловной любви. Ибо догмат верен только тогда, когда он основан на Любви. На той самой Любви, Которая обличает и прощает, становится смыслом всякого бытия. Никакое «нравственное правило» немыслимо без Любви, никакая литургика невозможна, если в ней отсутствует Бог, Который есмь Любовь. Этим живет и дышит все творчество великого богослова. Этой Любовью проникнута его знаменитая Литургия. Его Богослужение – это со-бытие с Богом, соучастие в Божественном пире, ради которого готов и крышу раскопать только бы быть рядом с Христом. Своей горячей любовью к Богу Пастырь Кесарии увлек Православный Восток, который, как Левий, был призван Богом.
«После сего Иисус вышел и увидел мытаря, именем Левия, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, оставив всё, встал и последовал за Ним. И сделал для Него Левий в доме своем большое угощение; и там было множество мытарей и других, которые возлежали с ними. Книжники же и фарисеи роптали и говорили ученикам Его: зачем вы едите и пьете с мытарями и грешниками? Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Лк. 5: 27-32).
Да, IV век напоминал те переходные времена, когда старый мир уступал место Новому. В мировой истории происходила смена эпох. Ее начало, безусловно, Христос. Но коренной перелом в личностном сознании произойдет именно в описываемую эпоху. Это был перелом в мироощущении, и это мироощущение постепенно, в жуткой и тяжелой борьбе, становилось не-языческим. Оно еще не было христианским, но уже точно и не-языческим.
Собственно, и реставрация Юлианом эллинизма невозможна была именно потому, что личностное сознание, еще придерживаясь формально эллинизма, по содержанию скорее скатывалось к атеизму и скептицизму, чем к античным религиозным верованиям.
Эти приверженцы формального эллинизма в большинстве своем и христианство приняли формально. Их вполне устраивало и арианское учение, этот суррогат иудаизма, эллинизма и христианства. Нравственный и духовный переворот мог произойти только тогда, когда в обществе могли появиться такие личности как Афанасий Великий, Кирилл Иерусалимский, Василий Великий и другие, подобные им, уничижившие себя ради Христа.
Они унизили себя ради Восстания, понимая, что живут вместе с больным человечеством и, как и Христос, призывали его к излечению, возможному только чрез покаяние. Всякое движение Св. Отцов было по сути движением Любви, чтобы изменить человеческое естество. А чтобы такое изменение произошло, необходимо было объяснить своим современникам изначальную суть всего того, что происходило и происходит.
Мир погряз в языческом и полуязыческом словоблудии. Но сказать об этом, еще не значит изменить его. Как же быть? Начать историю сначала и постепенно, внимая сердцу и уму, проникнуть в храм человеческой души, наполняя ее изначальной духовностью и пробуждая природную христианку-душу.
Душа, как известно, вызвана к жизни Дыханием Господним, Его Любовью.
Итак, Начало в Любви и значит необходимо пробудить память, совершить обратную генетическую эволюцию, которая будет означать восхождение на вершину. Это будет регрессивное восприятие Горняго. Следует помнить, что всякое творение имеет причину в Боге. Объясняя Шестоднев, Св. Василий скажет: «творение неба и земли не само собою произошло, как представляли себе некоторые, но имело причину в Боге». Все происходящее имеет своим источником Вечность. Зачем тогда Вечности понадобилось время и пространство?
Видимо, создание вещественного мира, мира предметов и движения немыслимо без измерения. Господь вызывал к жизни творческую деятельность Вселенной, и это творчество зиждилось на Любви, Которая при всех изменениях оставалось Неизменной.
Конечно же, интересовал вопрос происхождение вселенной. И эллин IV века не был исключением. Еще Апостол Павел говорил о любви эллинов слушать различные толкования. Но Василий не толковал, но доносил до зрителей Откровение.
«Вы хотите знать начало времени?. Так знайте, что начало это еще не есть время, как начало пути не есть еще путь, - говорит Св. Василий, - и как начало дома еще не дом, так начало времени еще не время, и даже самомалейшая часть времени».
«Начало просто и непротяженно» (Г. Флоровский). И познание начала нужно искать в собственно Бытие. Бог створил в Начале, значит, говорит Св. Василий, «действие творения мгновенно и не подлежит времени». Бог волею Своей творит мир из Своей Вечности. Но с появлением мира появляется время. «Время есть продолжение, спротяженное состоянию мира». И этот мир начинает жить по законам своего развития.
Получив творческий импульс, от Творца, Вселенная начинает свое созидание и преображение. Происходит устроение мира, которое опиралась на идеальное устройство, находящегося вне времени и пространства, мира ангельского. Св. Василий пишет:
«Еще ранее бытия мира, было некоторое состояние приличное премирным силам, превысшее времени, вечное приснопродолжающееся. И в нем Творец и Зиждитель всяческих совершил создание, - мысленный свет, приличный блаженству любящих Господа, разумные и невидимые природы и все украшение умосозерцаемых тварей, превосходящих наше разумение, так что нельзя изобрести для них и именований».
Ангелы сотворены Словом Божьим, как свободные и святые духоносители, не младенцами, но совершенными, насколько могут быть совершенны бесплотные духи. «Ибо ангелы не терпят изменения. Нет между ними ни отрока, ни юноши, ни старца, но в каком состоянии сотворены вначале, в том и остаются, и состав их сохраняется чистым и неизменным. И в первоначальный состав и, так сказать, раствор их сущности, была вложена Святость… Потому-то, - заключает Св. Василий, - они неудобопреклонны ко греху, будучи немедленно, как бы некоторым составом, покрыты освещением, и по дару Св. Духа имея постоянство в добродетели».
Это идеал, к которому начертано стремиться материальному миру. Но зачем Богу нужен этот материальный, постоянно изменяемый мир?
Во-первых, понять сущность замыслов Божьих, нам не дано. Можем лишь предполагать; во-вторых, ответ в самом вопросе. Создатель создает и ожидает от Своих созданий со-творчества, о чем говорилось выше.
Василий Великий поступательно объясняет творение неба и земли, показывая, что, творя материю, Господь заложил в нее потенцию, «земля по силе вложенной в нее Создателем, хотя готова была породить все сие, однако же ожидала приличного времени, чтобы, по Божию повелению, произвести на свет свои порождения».
Св. Василий заглядывал в глубину замыслов Божьих, изучая Шестоднев, чтобы понять будущее. Недаром первый день творения он сравнивает с восьмым. Как известно, восьмой день – день Вечности, «начаток дней, сей современный свету, Святый Господень день, прославленный воскресением Господа». Данное круговращение задумано, видимо Господом для того, чтобы всякий предмет обладал творческим потенциалом, восходил от низшего к высшему. Этот путь восхождений есть путь к совершенству, путь сотворимого к Своему Творцу.
Творение вселенной Св. Василий сравнивает с кубарем, «так и последовательный порядок природы, получив начало с первым повелением, простирается на все последующее время, пока не достигнет общего окончания вселенной».
Таким образом, мир есть неразрывное целое, связанное звеньями единой цепи, у основания которой Бог. От него этот мир связан «неким неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию» (Василий Великий).
При этом сохраняется удивительное своеобразие родов и видов Бытия. В каждом же роде и виде заложена творческая потенция, каждый род и вид следует «своему особому закону». Мир, по Св. Василию, устраивался мгновенными творческим актами. Вот как он описывает происхождение растительного мира:
«Да произрастит земля былие… И земля, соблюдая законы Создателя, начав с ростка, в краткое мгновение времени прошла все виды возрастания, и тотчас давала прозябение до совершенства. Ибо ничто тогда не останавливала произрастания Ничего этого, прежде не было на земле, и все в одно мгновение времени пришло в бытие, с принадлежащим каждому свойством, самыми явными разностями отличенное от растений инородных и узнаваемое по свойственному для каждого признаку».
И так и животный мир, который производит земля, по повелению Божьему. Вспомним законы развития и обнаружим, что всякое творческое действие во вселенной согласуется с библейскими текстами. Это творческое действие – семя, толчок, после которого происходит зарождение флоры и фауны. Поражает удивительная стройность. Глядя на сотворенный космос, хочется увидеть Творца.
«»Ибо если временное таково, каково же вечное. И если видимое так прекрасно, то каково невидимое» - восклицает Св. Василий. Вселенная свидетельствует Василию о Боге. «Если рассмотришь и камень, - говорит он, - то и он служит некоторым указанием силы Создавшего. И тоже найдешь, если рассмотришь муравья, или комара, или пчелу, - часто и в самых малых вещах видна мудрость Зиждителя».
Бог везде и во всем – вот императив великого богослова. Но венец творения, безусловно, человек. Вся вселенная последовательно восходит к тому, кто задумывался как совершенство, пред которым даже ангелы склоняли свои святые главы.
Почему человек высшее совершенство? Потому что он есть образ и подобие Божье, и как всякая вершина и красота бессмертен: он создан руками Самого Бога и Дыхание Святага составляет душу человека, т.е. его естественную сущность. Бог «вложил нечто от своей собственной благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное» (Василий Великий).
Человек как бы принадлежит двум мирам: материальному и духовному. Материал – это вещество, из которого состоит человеческое тело. Он преходяще и видоизменяемо, как все в созданном мире, где вступают в силу физические законы. Но человек – это душа. Говоря о человеке, Св. Василий пишет, что он есть «ум, тесно сопряженный с приспособленной к нему и приличною плотью». Господь выстраивает человека логически выверено. Творя личность, Он совершает сие из преизбыточествующей Своей Личности. При этом, созидая не копию, но сотворческую Богу сущность. «Мы, - говорит Св. Василий, - это душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего. Наше – это тело, и приобретаемые посредством его ощущения».
Вследствие совершенного грехопадения, тело утяжелилось, обременяя душу. Но вначале было не так.. тело Адама было пронизано духовными нитями Бога Слова, и Он не мог, да и не ощущал сию телесную храмину, которая была Свята, от обитающего Духа в ней Святага. Созданное из временного вещества тело становилось, приобщаясь Богу, вечным. То же, что произошло, представляет собой страшный переворот в человеческой вселенной. Осознав себя личностью, Адам не обратил свой взор к Творцу, но к сотворимому. По роду своей деятельности он должен был управлять вселенной, одухотворяя созданную материю. Но вместо этого соблазнился прелестями материального веществования, получив в наследие не легкое и потрясающее изящество, но грубую и жесткую материю, заключившая душу в темницу.
«Для поспешающего к горней жизни пребывание с телом тяжелее всякого наказания и всякой темницы» (Василий Великий). Вступив в область физических законов, фактически опредметились, нисходя от высшего в низшее. Космическая красота мироздания становилась холодной и пустынной, даже более того, угрожающе пугающей.
Безусловно, на всем творении видна печать Творца, и это уже не отнимешь. Но то, что, вследствие грехопадения, приостановилось восхождение по лестничным ступеням к Горнему, к сожалению, правда. Предметы, не наполненные до конца смыслом, в некотором роде несли не красоту, но соблазн. Кроме того, соблазн исходил и из духовной сферы, сферы противной, возомнившей себя равной Богу. Она никогда не может быть равной Божеству, и обречена на роль имитатора Творца. Но это обреченная имитация задела материальный мир, внеся в него ущербность и, будучи несовершенством, тление и смерть.
Исправление вселенной, возможно, если произойдет возвращение от имитации к творчеству. Такое стало реальным в результате Боговоплощения и Богопознания, которое производит человек, отказавшись от материального веществования.
Василий Великий, повторяя Платона, писал, что «гнев, пожелание, робость, зависть приводят к замешательству душевную прозорливость. Как мутное око не воспринимает видимых предметов, так невозможно с возмущенным сердцем приступать к познанию Истины. Поэтому должно удалиться от всех мирских дел и не вводить в душу посторонних помыслов».
В человеке есть Дыхание Божье, но своими страстями и самостью затуманиваем Его присутствие до еле видимого или невидимого. Чтобы вернуть себе первобытие, Василий Великий советует уйти в безмолвное состояние, собрать душу в единоцелие, ибо эгоистические побуждения разрушают нашу способность к видению.
Обладая хаотическим сознанием, проблематично познать космос и Истину. Метания к Ней возможно, но не более. Поэтому-то и необходимо, начиная познание, попробовать очистить разум от лишнего, имитирующего. Ум, как известно, есть высшее проявление души человеческой, ее, так сказать ядро ядр, «нечто прекрасное, - говорит Св. Василий, - и в нем мы имеем то, что делает нас созданными по Образу Творца».
Таким образом, эмоции и чувствования должны следовать высшему, т.е. Уму. Здесь Св. Василий следует Платону, Стоикам и Плотину, значение которых для христианской философии трудно переоценить. Они тот кирпич, который Богословие кладет в основание Христианского Храма, примешивая в раствор Таинство Троического догмата.
Принять в сознание сей догмат, возможно, подчинив эмоции разуму. Кстати, эмоции тоже могут сыграть положительную роль. Например, раздражительность, по слову Василия Великого, способна отвратить от сластолюбия и привлечь к положительной духовности. Даже и ненависть, если она направлена на врага рода человеческого, оправдана. «Н будь сострадателен к брату, который если пребудет во грехе, то вместе с дьяволом будет предан вечному огню».
Каждая составляющая души, по мнению Св. Василия, «становится для обладающего ею благом или злом, - по образу употребления». Употребление же зависит от нашего разума, который есть начало гармонии. Гармония же, как известно, есть противоположность хаосу; значит, гармония – благо, хаос – дисгармония, противная благу.
Достижение гармонии вводит тварь объективно в состояние Любви. Грешник же удаляет себя от гармонии, разрывает нити Любви и Жизни. Ибо там, где нет Любви, наступает разврат, пустота и, как следствие, смерть, небытие. Для некоторых она наступает в тот момент, когда теряют свою духовную связь с горним и окончательно опредмечиваются, т.е. становится говорящей вещью.
Когда-то из-за плода, т.е. вещества, потеряли райское бытие. Возвращение в него – подчинение вещества Благу, в Котором созерцается абсолютная добродетель. Через разум Бог открывает Себя и Свое бытие. Еще Аристотель указал путь «космологического умозаключения», когда человек, взирая в космос, приближался к причине и Творцу сего космоса. Бог во всем и везде, и тот, кто не видит этого, не видит в полдень, по меткому выражению Св. Василия.
Другой путь – это путь самопознания, о котором говорил еще Анаксагор. «Внемли себе», - гласит Второзаконие. «Точное соблюдение самого себя даст тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо если внемлешь себе, ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом некоем мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя. Из бесплотности находящейся в тебе души уразумевай, что и Бог бесплотен.
Знай, что Он не ограничен местом, как и твой ум не имеет предварительного пребывания в каком-нибудь месте, но только по причине соединения с телом находит себе известное место. Веруй, что Бог невидим, познав собственную свою душу, потому что и она непостижима телесными очами. Она не имеет ни цвета, ни вида, не объемлется каким-либо телесным очертанием, но узнается только по действиям. Поэтому и в рассуждении Бога не домогается наблюдение с помощью очей, но, представь веру уму, имей о Боге умственное понятие» (Св. Василий).
Но более полное знание о Боге заключено в Божественном Откровении и Священном Писании, в котором, по словам Св. Василия, «нет ничего напрасно сказанного, даже до единого слова». Это не противоречит тому, что Бог непостижим для человеческого естества. Еще Дионисий Ареопагит показал невозможность полного знания Божества, Св. Василий находится в русле Святоотеческого Предания, говоря: «Я знаю, что Бог есть, но что такое есть сущность Его, сие поставляю выше разумения».
Логично предположить, что ограниченное не способно познать неограниченное. Несмотря на богоподобие нашего ума, он все-таки остается подобным. Но стоит ли отчаиваться и вследствие неполного знания отказываться от Богопознания?
«Если глаза определены на познание видимого, - замечает Св. Василий, - из этого не следует, что все видимое подведено под зрение. Небесный свод не в одно мгновение обозревается, - но видимое объемлем взором, а многое остается нам неизвестным. Однако по причине сего неизвестного не скажем, что небо невидимо. Напротив, оно видимо по причине того ограниченного познания, которое мы о нем имеем. Тоже должно сказать о Боге».
Таким образом, наше незнание, или недостаточное знание, еще не есть доказательство того, что природа вещи не есть такова, какова она есть. Надо признать, что и сущность физических вещей в принципе до конца непознаваемы, однако это не останавливает ученого, продолжающего исследовать эти вещи и их закономерности.
Кто-то скажет, что это познание ради познания, в котором нет конечного результата. Возможно. Но следует помнить, что, узнавая то, что доступно нашему пониманию, достигаем определенного результата. И этим результатом может быть и осознание того, что никогда не сможем узнать весь физический космос. Тем более наше восхищение пред Божественным величием, Которого достигаем в той мере, какой доступно нашему пониманию.
Но чем характерен IV век, так это бурным течением мысли, врывающейся в вихревое сознание эпохи. Кроме эллинской философии в христианский мир врывались старые гносеологические учения, в которых был намешан суррогат из стоицизма, платонизма, иудаизма. Эта смесь выливалась в ереси Ария, Доната, Евномия и др.
Особо опасен после Ария был Евномий, утверждавший возможность адекватного и исчерпывающего Богопознания. Историк Сократ передает слова Евномия: «О сущности своей Бог знает нисколько не больше нашего, нельзя сказать, что она ведома Ему более, а нам менее, - что знаем о ней мы, то же знает и Он, то же без всякого различия найдешь и в нас». Очевидно, что Евномию надо было бы внимательно почитать книгу Иова, тогда бы он понял, что не способен осознать даже и сущности комара наверно.
Впрочем, Евномий был не столько философом, сколько человеком, неплохо владевшим словесным искусством и демагогией, чем, кстати, был опасен для неофитского сознания. Для демагога важна игра. В этой игре могут быть выигравшие и проигравшие. Свою задачу игрок видит не в поиске истины, а в возможности обыграть соперника. Этот путь объективно ведет в тупик, или ставит ловушка, из которой необходимо выбраться. Получается игра ради игры.
Вопросы же бытия не игра, но проблема жизни и смерти. Потому Св. Василий резко выступит против Евномия, его теории познания, в которой человеку отводилась механическая роль. Василий отстаивал за человеком право на творческое познание Бытия, на совместное сотворчество Святой Троицы и духовного сознания человеческого естества. Творческое же движение предполагает размышление, что и есть собственно «примышление». Здесь допустим анализ, без которого немыслимо размышление. Анализируя понятия, неизбежно приходим к синтезу, что ведет к пониманию Простоты предмета. В познании предмета Св Василий различал противоборство между началом и целостным восприятием предмета, «обнаруживающее его для мысли и свидетельствующее его наличность и реальность, и – вторичный умственный анализ, который и закрепляется в понятия и слова, - они строятся, «изобретаются» мыслию, но это не ослабляет их объективности» (Г. Флоровский).
Не пассивность, а активное творческое начало свойственно человеческому разуму. Разуму же свойственно аналитическая составляющая. Анализ доказывает возможность познания и незнания. Само познание Богобытия может быть разложимо и в тоже время неразложимо.
Естественно, что Богопознание не только в созерцании, но и в восприятии Божественной реальности, явленной в Откровении, держа в уме относительность нашего знания. «Нет ни одного имени, которое обнимало бы все естество Божие. И было бы достаточно для того, чтобы выразить Его вполне… Многие и различные имена, взятые в собственном значении каждое составляют некое понятие, - конечно, темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное» (Св. Василий Великий).
Уместным будет упомянуть катафатическое и апофатическое Богословие, восходящее к первым векам христианской истории. Василий продолжает в большей мере традиции апофатического Богословия, не отрицая и катафатического.
Уже в четвертом веке святитель Кесарии Каппадокийской заговорил о Божественных энергиях, предвосхищая идеи Солунского епископа Григория Паламы о неугасимом Фаворском Свете и показывая ступени постижения Непостижимого.
«Мы утверждаем, - говорит Св. Василий, - что познаем Бога нашего по действиям (из его энергий), но не даем обещаний приблизиться к самой Сущности. Действия («энергии») Его к нам нисходят, но Сущность Его остается неприступною».
Бог неприступен, но человек, помня, что он образ Божий, должен стремиться восходить навстречу Божественному нисхождению. Св. Василий показывал своим современникам, что человек – существо, находящееся в постоянном становлении. И это становление берет свое начало с первого творческого акта Бога, собственно и сделавшего его человеком.
Там, в глубинах исторического создания начиналось пробуждение, к нему и обращал взоры своих современников Василий Великий. Потому так внимательно и последовательно относились Святые Отцы к монашескому движению, в нем увидев, преобразующую творческую силу.
Человек был болен, но его болезнь излечивалась после Тайны Боговоплощения с помощью добрых дел, поста и молитвы.
«Они же сказали Ему: почему ученики Иоанновы постятся часто и молитвы творят, также и фарисейские, а Твои едят и пьют? Он сказал им: можете ли заставить сынов чертога брачного поститься, когда с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни. При сем сказал им притчу: никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды; а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой. И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое. И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше» (Лк. 5: 33-39).
Человек потерял рай, когда действительно не было необходимости в посте, но, начиная с первого века от Рождества Христова, и на Востоке и на Западе Господь призвал нас следовать вослед Ему. Но враг рода человеческого не дремал и в благородное аскетическое движение впрыскивал ядовитые инъекции по поводу Троического догмата, смущая добро делающих христиан. Этому способствовало нахождение на царских престолах людей, далеких от Православной Истины. Эти властители насильственно удаляли с епископских кафедр сторонников Св. Афанасия и Св. Кирилла Иерусалимского, которые в их глазах выступали смутителями общественного спокойствия. Им нужно было единство общества и власти. Арианское лжеучение исповедовалось практически по всей империи, значит, с политической точки зрения выгодно было поддерживать его.
Позиция Св. Василия, возрождавшего Святоотеческое Предание, не вписывалась в политическую доктрину римских кесарей. Он не был против единства империи. Но единство, построенное на лжи, могло привести только к нравственной катастрофе и общественным потрясениям. Единство власти и общества, основанное на лжи, может носить только временный характер. Поэтому началась борьба за Правду.
Кроме всего прочего была необходимость уточнения в догматических формулировках, что не до конца сделало Никейское Богословие. Необходимо было дать ясное определение таким понятиям, как сущность и ипостась. Не было ясности и в определении Лиц. Смута в мнениям, возможно, и отсутствовала, если бы не появились ереси Ария, Евномия и Савелия, если бы не так резко утверждал ипостасность Ориген, пользовавшийся в Церкви авторитетом. Никейское Богословие просто, кратко и ясно дает основы вероучения. Для православного человека этого, видимо, было достаточно. Но для интеллектуальной элиты империи, воспитанной в философских традициях эллинизма, такого краткого знания было недостаточно. Их неофитский интеллект не мог постигнуть Божественную Простоту, они начинали выводить из этой Простоты умопостигаемые сложности. Постигаемые по человеческим понятиям. Порой, человеческое сознание с удивительной непредсказуемостью заводит себя в лабиринты, из которых потом с трудом находит выход. Например, великую Тайну Святой Троицы обсуждали, нагромождая одну головоломку на другую. Единица рассекалась, путались понятия.
Хорошо сказал об учении Оригена русский мыслитель Болотов: «Под светлою формою учения о трех ипостасях просвечивал темный фон учения о трех природах, о трех существах».
Очевидная догматическая ошибка, ведущая прямой дорогой в ад. Впавший в заблуждение может быть неплохим человеком, но при этом совершенно определенно не наследовать Царства Божия. Ибо вольно или невольно служит лжи, отец которой дьявол.
В чем же была сложность определения догматической Истины в описываемую эпоху? Дело в том, что античный словарь не мог выразить непонятную для него тайну Св. Троицы. Поэтому было необходимо создавать Богословское языкознание, придавая старым словам новый смысл. Даже более того, рождая новые знаки-символы и понятия.
Заслуга Василия Великого в этом деле неоценимая. Конечно, Святитель не на пустом месте творил учение о Пресвятой Троице. Его учителем был Григорий Чудотворец, утверждавший в мире природу тварного и нетварного, рабского и свободного, что было для него синонимом владычества. Правда, Григорий был не чужд влияния Оригена.
Надо признать, что обаяние этого философа на Востоке было так велико, что практически никто не избежал хоть в какой-то мере его умственного воздействия. Кроме влияния Григория Чудотворца, было существенным влияние Плотина, особенно это касалась учения о Св. Духе и о «Трех начальственных ипостасях». По Плотину Единое, Ум и Душа составляли «начальственную Троицу». Есть у него высказывание и о «единосущии» ипостасей, которые взаимно переходят друг в друга и, отображаясь. Однако присутствие иерархического субординатизма не приблизило Плотина к догматической Истине, как, впрочем, и его современника Оригена.
И, наконец, за основу своего догматического Троического Богословия Св. Василий берет схематические построения Аристотелевой Метафизики. Использование же Св. Писания было краеугольным камнем учения великого Богослова. Именно в Нем открыто говорится о Святой Троице: Отце, Сыне и Св. Духе. Более авторитетного свидетельства христианину и не надо. Но, как указывалось выше, эллинское сознание требовало разъяснения.
Каждый христианин произносит Символ веры, где четко обозначена вера во Единого Бога Отца… и во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия… и в Духа Святага. И он должен понимать в кого он верует, т.е., размышляя приходить к Единству. Само понятие Единый предполагает «единосущие», и это единосущие возможно только при трех ипостасях.
«Для Василия Великого в богословии понятие «сущности» означает не только вторичное или производное обобщение, не только выделяемый и выделимый качественно общий момент, но прежде всего нумерическое и нерасторжимое единство Божественного бытия и Жизни, - «сущность» есть существо» (Г. Флоровский).
Влияние Аристотеля безусловно, но Св. Василий не был слепым приверженцем Аристотелевой метафизики, он использует логические схемы Стагирита, наполняя их живым церковным Преданием. Можно сказать, что бука Аристотелева, а душа Христова.
Например, Аристотель считал бытие непознаваемым, но это не-познание зависело от бесформенности субстрата, - у Василия Великого определялось неисчерпаемостью сущностей. То, что у Аристотеля некое несовершенство, у Василия сверхсовершенство.
Таким образом, формировалась знаменитая каппадокийская схема. Была ли она новой? Видимо, нет, ибо опиралась на предшествующие Богословие и философию. Но ликвидировалась всякое двусмысленность. Четко были разграничены понятия: Сущность и Ипостась, или «общее» и «особенное». «Если мне должно высказать кратко свое мнение, - писал Св. Василий, - то скажу – сущность относится к ипостаси, как общее к частному».
Более подробно свою позицию Св. Василий поясняет в письме брату Св. Григорию, епископу Нисскому, в котором различает имена или определения:
«Одни именования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение. Таково, например, имя: человек. Ибо произнесший слово сие означил этим именованием общую природу, но не определил сим речением какого-нибудь одного человека, собственно означаемого сим именованием. Потому что Петр не больше есть человек, как и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность означаемого, подобно простирающаяся на всех подводимых под тоже именование, имеет нужду в подразделении, через которое познаем не человека вообще, но Петра, или Иоанна. Другие же именования имеют значение частное, под которым разумеется не общность природы в означаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству, не имеющее ни малой общности с однородным ему предметом.
Таково, например, имя Павел или Тимофей. Ибо таковые речения ни мало не относятся к общему естеству, но изображают именами понятия о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения. Посему утверждаем так: именуемое собственно выражается речением: Ипостась. Ибо выговоривший слово: человек неопределенностью значения передал слуху какую-то обширную мысль, так что, хотя из всего наименования видно естество, но не означается им действительный и собственно именуемый предмет. А выговоривший слово: Павел, в означенном этим именованием предмете указал надлежащее естество. Итак, ипостась есть не понятие не определенной, но общности означаемого ни на чем не останавливающееся, но такое понятие, которое видимыми и отличительными свойствами изображает и очертывает в каком-нибудь предмете общее и неопределенное». Данное суждение можно добавить мыслью самого Святителя: «Ипостась есть отличительный знак отдельного существования».
Непосвященному в христианское Богословие трудно понять Единицу в Троице, и при этом осознать Личность каждой ипостаси. Отец Георгий Флоровский писал: «Во-первых, «все, что ни представляет когда-либо мысль о существе Отца»должно утверждать и о Сыне, и о Духе, - совершенно тожественно и неизменно. Этим определяется единство сущности, «единосущие», - единство Божества, или Божественности, - «самое бытие Божие». Описуется оно «не в одной какой мысли», - но во многих именованиях, ибо «существо сие выше всякой мысли». Но все эти именования равно и тожественно относятся к Трем. Во-вторых, Троица не только именуется так, но есть, - Троические имена, ипостасны, т.е. реальны, действительны».
В античности ипостаси противопоставлял еще Аристотель. Но Св. Василий наполняет свое учение глубиной и естественностью. «Поэтому, - пишет он Амфилохию, - исповедуем в Божестве одну сущность, и понятия о бытие не определяем различно. А ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце, и Сыне, и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо, если не представляем, отличительных признаков каждого, именно Отечества, Сыновства и Святыни, - исповедуем же Бога под общим понятием Сущности, - то невозможно изложить здравое учение».
Итак, обладая общим именем, Божество имеет и особые имена. «Научая тем, потому что, имена Суть знаки именуемых предметов». Св Василий добавляет: «Когда Троице нужно по отличительным признакам составить Себе неслитное представление, тогда к определению отличительного возьмем на представляемое вообще, как, например, «несозданность» или «недосязаемость» никаким понятиям, или тому подобное, но будем искать того одного, чем понятие Каждого ясно и несмесно отделится от представляемого вместе». Перед нами особые признаки. И «пока мысль не достигает до неслитного представления о личных свойствах Каждого, дотоле невозможно ей совершить славословие Отцу и Сыну и Святому Духу».
Св. Василий настаивает на выражении: три ипостаси и остерегает тех, кто от этого уклоняется. «Тот принужден исповедовать только различие лиц… И не избегает Савеллиева зла, ибо Савеллий, всячески сливая понятия, усиливался разделять лица, говоря, что та же ипостась преобразуется по встречающейся каждый раз нужде».
Для Св. Василия важно, что каждая Ипостась имеет Свое Бытие. Некоторые, не видя сути, упрекали Святителя в том, что он рассекает Троицу, более того, обвиняли тритеизме.
Надо признать, что некоторая неясность присутствовала, если ограничиться схемой общего-частного и полагать ее незыблемой. Но Св. Василий этим противопоставлением не исчерпывал Тайну Святой Троицы, полагая, что Тайну, вообще, невозможно заключить в схемы.
Главное, что необходимо было осознать: Бог триедин и триипостасен. А ипостасные различия познаются живым опытом и из Откровения: всякие же логические построения используются для удобства в восприятии и общении.
«Достаточно для нас исповедовать те Имена, которые мы прияли из Св. Писания и избегать в сем нововведений, - писал Св. Василий, - ибо спасение наше не в изобретении именований, но в здравом исповедании Божества, в Которое мы уверовали».
Означает это то, что если познаем в себе личность, то поймем, что перед нами Святая Троица Единосущная и Ипостасная. Только личность способна понять, что обращается к Личности. Ведь и человек состоит из трех: тело, душа, дух. Наличие данной конфигурации еще более убеждает в веровании в Пресвятую Троицу. Но следует оговориться. «Истина Триединства не есть арифметическая истина, и тайна Триединства не есть тайна о числах: три и один» (Г. Флоровский).
«Укоряющим нас за троебожие, - писал Св. Василий, - да будет сказано, что исповедуем мы Бога Единого не числом, но естеством… Ибо все именумое по числу единым, в действительности не едино, и по естеству не просто; о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно бог един не числом, ибо число есть принадлежность количества, а количество сопряжено с телесным веществом, - поэтому число есть принадлежность телесного естества. Всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную, а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной», значит, - «мы совершенно исключаем из понятий о Божестве всякое вещественное и ограниченное число».
Размышляя о Боге, надо помнить, что никакая цифровая гамма, никакие пифагорейские исчисления не применимы к Божеству, к Его Единству и Бытию. Его «единство представляется в самом основании сущности», в Его «святых именах даровано нам познание веры».
Бог дал нам возможность познавать имена, чтобы мы узнавали Его. И эти имена даны не к разделению, но к более полному и глубокому осознанию Единства.
«Многое отделяет христианство от языческого заблуждения и от иудейского неведения, - писал Св. Василий, - но в благовестии нашего спасения нет догмата важнее веры в Отца и Сына».
Наше Боговедение начинается во время Крещения, во время сего Таинства получаем Благодать и знание, знание о том, что наш Бог, не только Создатель всякой твари, но и Отец, родивший Сына, и Дух, исходящий от Отца. В крещальном символе узнаем имена и понимаем суть: Отечество, Сыновство, Духовность (Святыня). Три имя, но они единосущны. «Единство мыслится в самой идее сущности, - говорит Св. Василий, - …хотя есть различия в числе и свойствах каждого, но уже в самой идее Божества созерцается единство».
Единый Бог есть «единая причина Божества». «Отец есть начало и причина рождаемого Сына и исходящего Духа. И это есть некое средоточие Божества, божественной жизни. Внутрибожественную причинность нужно мыслить вечною, ибо все в Божестве неизменяемо и непреложно» (Г. Флоровский).
Очевидно, что между Божественными Ипостасями «нет ничего вставного, нет ничего самостоятельного и отличного от Божия естества, чтобы естество сие могло быть отделено само от Себя и вставкою постороннего, нет пустого и ненаполненного пространства, которое бы производило перерывы в единении Божией Сущности с собою Самой, разделяя непрерывное пустыми промежутками» (Василий Великий).
Наоборот, между Ипостасями Св. Троицы «некое недомыслимое и неизреченное общение, общение непрерывное и нерасторгаемое», - «общение по сущности».
Вот что пишет Св. Василий об отношении Ипостасей: «Бог по сущности единосущен Богу по сущности». Человеческим умом это понять невозможно. Но, если хотим познать хоть малую толику Божества, то должны помнить о непрерывности познания, и Суть Мв. Троицы в этой непрерывности и единосущии. «Но кто представил в уме Отца, от представил его и в Нем Самом, и вместе сообъял мыслию Сына. А кто имеет в мыслях Сына, тот не отделит от Сына и Духа».
Для Василия Великого разделение немыслимо. Разделить, значит, ввести в Божественную Суть время, что с богословской точки зрения выглядит нелепым. Категория времени есть явление физической природы. Поэтому абсурдно искать начало у Безначального. Детский вопрос, а что было до Отца, может родиться в детском сознании, которое объемлет ограниченное пространство вокруг себя, и мыслит себя в временных отрезках. В Божественной вечности всему начало Безначальный Отец и Сын.
«Ибо все, что принадлежит Отцу, созерцается и в Сыне, и все, что принадлежит Сыну, принадлежит и Отцу. Потому что всецелый Сын во Отце пребывает и имеет в Себе всецелого Отца, так что Ипостась Сына является как бы Образом и Лицом к познанию Отца» (Св. Василий).
И этот Образ реальный и вечноживущий. Непостижимое свечение от Нерожденнного Света. То, что созерцаем в Отце и Сыне, созерцаем и в Святом Духе. Вот это единство Божественного Бытия и есть единство, а триипостасность великий Святитель понимал, как «сращенное общение» Трех, то, что потом Иоанн Дамаскин назовет «круговращением». Чтобы нашему уму легче было понять Божественное триединство, Св. Василий указывал на радугу. В ней он видел «один и тот же свет, и непрерывен в самом себе и многоцветен». Но в этом многоцветии четко прослеживается единый лик.
К Божественному Лику и обращались друзья и последователи Св. Василия. Свое молодое вино вливали в новые мехи. Это было учение о Святой Троице. Но само понятие Троицы было предвечно, и это, конечно же, было старое вино, которое лучше молодого.
Василию великому и его последователям удалось совместить несовместимое. Но именно в этой несовместимости Тайна Божества. Но чтобы более понять «единосущие», необходимо было осознать единство всех деяний Божества.
Эти деяния непреложны и вечны. Бог вчера, днесь и завтра той же.
«В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками. Некоторые же из фарисеев сказали им: зачем вы делаете то, чего не должно делать в субботы? Иисус сказал им в ответ: разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий, взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним? И сказал им: Сын Человеческий есть господин и субботы. Случилось же и в другую субботу войти Ему в синагогу и учить. Там был человек, у которого правая рука была сухая. Книжники же и фарисеи наблюдали за Ним, не исцелит ли в субботу, чтобы найти обвинение против Него. Но Он, зная помышления их, сказал человеку, имеющему сухую руку: встань и выступи на средину. И он встал и выступил. Тогда сказал им Иисус: спрошу Я вас: что должно делать в субботу? добро, или зло? спасти душу, или погубить? Они молчали. И, посмотрев на всех их, сказал тому человеку: протяни руку твою. Он так и сделал; и стала рука его здорова, как другая. Они же пришли в бешенство и говорили между собою, что бы им сделать с Иисусом» (Лк. 6: 1-11).
Он установил субботу, и Он как бы нарушает ее. Нарушал Сын заповедь, данную Отцом. Но это не так. Сын вместе с Отцом и Святым Духом дал заповедь избранному народу. Василий Великий скажет: «Тожество действований во Отце, Сыне и Духе Святом ясно доказывает неразнственность естества».
Итак, и на горе Синай, и в синагоге было одно и то же Божество. И если бы фарисеи были внимательны, то вспомнили бы, что Суть Сути Любовь, а не тупое цепляние за букву, которое приводит в бешенство. Этимология этого слова более чем понятна.
«Отец повелевает, творит Сын, и совершает Дух», - вот что происходит, и происходит в единстве, «ибо едино начало существ, созидающее чрез сына, - в одном из писем говорит Св. Василий, - то этим не зиждительная сила во Отце не представляется несовершенною, ни действие Сына не признается бессильным, - но изображается единение воли».
Бог установил по любви Своей день покоя, по любви и нарушает сей покой. И это действование происходит от Отца чрез Сына в Духе, - «мы, приемлющие дар, прежде всего, обращаем мысль к Раздающему, потом, представляем себе Посылающего, и затем выводим помышление к Источнику и Вине благ» (Василий Великий).
Но, если иудеи претыкались о субботний камень, то эллинам необходимо было преодолеть философское наследие и выйти из логических схем, чтобы обрести Тайну Троического Богословия. Эллины еще допускали единосущие Отца и Сына, но Святыня Духа подвергалась сомнениям. Таковым Св. Василий писал, что Дух соединен и неразделен с Отцом и Сыном. В Троице Он «после Сына и с Сыном познается, и от Отца имеет Бытие».
Св. Писание гласит, что Единородный есть «Начальник и Виновник подаяния благ, открывающихся в нас по действованию Духа».
Таким образом, «все Тем быша» и «в Нем состоятся», и потому, замечает Св. Василий, - «все возвращается к Нему с каким-то неудержимым желанием и с какою-то неограниченной любовью стремиться к Начальнику и Снабдителю жизни». В этом «крововращении» совершается Божественное действие От Отца чрез сына в Духе ко всему сотворенному, отражая таким образом тайну Троической жизни – в Духе Святом чрез сына познаем Отца, «от Которого, как из единого безначального источника, чрез Сына исходит (а потому и посылается) Дух. Дух в себе Самом показывает славу Единородного, и в Себе сообщает истинным поклонникам ведение Бога (т.е. Отца)» (Г. Флоровский).
Поэтому «путь Боговедения – от единого духа чрез Единородного Сына к единому Отцу. И обратно естественная благость и естественная святыня, и царское достоинство от Отца чрез Единородного простирается на Дух» (Василий Великий).
Перед нами Бог в Святой Троице, Совершающий, Творящий, Спасающий и Вдохновляющий. Ясное и простое Богословие. Но ясность и простота в переходную эпоху с трудом пробиваются к человеческому сознанию.
Даже Василий Великий, порой, вынужден был умалчивать о Духе, за что был, критикуем Григорием Богословом, который писал ему, что он «уклонился от прямого пути». В то же время надо было понять, кому и что говорить. Сам Св. Григорий Богослов писал, касаясь разномыслия о Св. Духе: «Одни почитали Духа энергией, другие – тварью, и иные – Богом, и еще иные не решались сказать ни того, ни другого. И даже из признававших Его Богом многие благочестивы только в сердце, и иные же решаются благочествовать и устами».
Потому, наверно, до времени хранил молчание Святитель Василий, чтобы слово не было произнесено втуне. Ему часто приходилось общаться с неофитами, которым внушал, что Господь «предал сочетание Духа со Отцом, как необходимый и спасительный догмат». И Бога мы призываем равночестно во Отце, Сыне и Духе Святом, «умосозерцая в Троице». И хотя Дух святой именуется Третьим, он «есть третий по порядку и достоинству», а не по естеству. «Един Дух Святой и о Нем возвещается отдельно, - говорит Св. Василий, - не единый из многих, но Единый. Как един Отец, и един Сын, так един и Святой Дух. Посему Он столь же далек от тварной природы, сколь единичное не подобно составному и множественному. Но соединен со Отцем и Сыном, поскольку Единое сродно с Единым».
Всякое умаление Духа ведет к фактическому разрушению догмата о Пресвятой Троице, к уничтожению Сути христианского Бытия. Собственно, «и залог жизни подается Духом», им Бог живет в нас, в Нем «Источник и начало освящения», и всякая тварь принимает «освящение по причастию». Дух Святый не разделяется и не оскудевает, «не тратится на приобщающихся». Естественен, прост и многосилен. «Весь присутствует в каждом и весь повсюду. Разделяемый не страждет. И когда приобщаются Его, не перестает быть веселым, - подобно солнечному лучу… Каждый из наслаждающихся Его приятностью, как бы один наслаждается, - но сияние это озаряет землю и море и срастворяется с воздухом. Так и Дух в каждом из удобоприемлющих Его пребывает, как ему одному присущий, но всем изливает всецелую благодать, которую причащающие наслаждаются по мере собственной вместимости, а не по мере возможного для Духа» (Василий Великий).
Итак, Дух един и целен, что яснее доказывает Его Божественность. Св. Василий говорит: «Дух есть Владычице освящения». Он есть «Сущность умная, бесконечная по силе, беспредельная по великости, неизмеримая ни временем, ни веками». К Нему «обращено все нуждающееся в освящении, Его желают все живущие добродетельно, как бы орошаемое неким Его вдохновением и вспомоществуемое к достижению свойственного и естественного конца. Он усовершает других, но Сам ни в чем не нуждается. Он живет без обновления, и есть податель жизни… Он не чрез прибавление возрастает, но вдруг полн, Сам в Себе водружен и вездесущ… Ибо Дух был, был прежде веков, был купно со Отцем и Сыном, и если что и представить за пределами веков, то найдешь, что оно после Духа. Если представишь тварь, - то Силы небесные утвердились Духом. И от Духа даровано Силам и общение с Богом, неуклонность ко греху и пребывание в блаженстве». Они потому и Святы, что приобщены Духу, - «и если отнимем мысленно Духа, расстроятся ангельские лики, истребятся архангельские начальства, все придет в смешение, жизнь их сделает незаконосообразною, бесчинною, неопределенною» (Василий Великий). Вся упорядоченность ангельского ликостояния от Духа.
Надо признать, Св. Духа Св. Василий в основном связывает с «разумной тварью». И это понятно, если учесть, что Дух Святой – Ипостась, Личность. Эта Личность сверхразумная и как бы накладывает печать на тварь, делая ее разумной и духоносной. Дух изначален и это подчеркивает Св. Писание. Св. Василий пишет: «Пришествие Христово, - и Дух предшествует явление во Плоти, - и Дух не отлучен. Действие сил, дарование исцелений от Духа Святага. Бесы были изгоняемы Духом Божьим. Диавол был приведен в бездействие в соприсутствии Духа. Искупление грехов, - по благодати Духа. Всякое действие совершалось в присутствие Духа. Дух соприсущ был Искушаемому от диавола. Дух неотлучно был соприсущ Совершающему чудеса. Дух не оставил и Воскресшего из мертвых».
Безусловно, при содействии Духа устрояется видимое Царство Божие на земле – Церковь Христова. Но, конечно же, более всего Дух действует в жизни духовной, открывая человеку сокровенные тайны Божественного Бытия, приводя его к последнему пределу познания – обожению.
Говоря о действовании Духа в духовной жизни, как раз и подразумевается возвращение человека к Своему Творцу, т.е. становление богом, что, возможно, только пребывая в Церкви. Вне Церкви – напрасная трата времени. Это важно подчеркнуть, ибо часто духовную жизнь разделяют на области культуры, искусства и Церкви. В то время, как Святое Предание утвердительно показывает нам, что духовная и святая жизнь возможна только в церковной Ограде.. Да, Дух дышит, где хочет. Но способность к восприятию не всем дана. Он дается тому, кто Его ищет. Таковым Дух дарует благодать познания. Наконец, когда наступит общее воскресение Дух откроется в «оживотворении разрушившегося», хотя Он воскрешает и обновляет постоянно, «восстанавливает души наши для духовной жизни». Не ищущий Духа Света отсекает себя от жизни в Боге, значит и от жизни как таковой. Тем более тот, кто не признает Дух Святый Богом. Это касается и Отца, и Сына, а значит все Святой Троицы.
Вся жизнь Василия Великого – это борьба за Троический догмат. Но борьба не только за Троицу, но и за человека. Св. Григорий передает его ответ наместнику арианствующего Валента: «Не могу поклониться твари, будучи сам Божие творение и имея повеление стать богом». Это самое важное и ценное в его учении и Богословии.
Многие упрекали его, что в нем много от Платона, еще более от Плотина. И не замечают, что он преодолел философский эллинизм, призвав человека стать богом, чего не встретим ни у Платона, ни у Плотина, ни у Аристотеля, метод которого он использовал. Василий ввел человека в Тайну Святой Троицы, возвел туда, где обитает Бог.
Св. Василий был явлен миру, когда казалось, что арианская ересь одержала победу во Вселенной. Преданных Богу было также мало, как и вначале церковной истории.
«В те дни взошел Он на гору помолиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу. Когда же настал день, призвал учеников Своих и избрал из них двенадцать, которых и наименовал Апостолами: Симона, которого и назвал Петром, и Андрея, брата его, Иакова и Иоанна, Филиппа и Варфоломея, Матфея и Фому, Иакова Алфеева и Симона, прозываемого Зилотом, Иуду Иаковлева и Иуду Искариота, который потом сделался предателем. И, сойдя с ними, стал Он на ровном месте, и множество учеников Его, и много народа из всей Иудеи и Иерусалима и приморских мест Тирских и Сидонских, которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и исцелялись. И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех» (Лк. 6: 12-19).
Господь созидал Церковь и как пример показывал, что всякое дело необходимо начинать с молитвы. Это начальный подвиг, без которого невозможно войти в Царство Божье. В молитве начало духовного освобождения. Так начинали свое восхождение Василий Великий и его соратник Григорий Богослов. Всю свою жизнь Григорий любил уединение, но Господь судил иначе, сделав Своего раба Пастырем.
В глубокой древности Христос избрал для апостольского служения немудрых в мире сем, но само избрание совершало в них потрясающую перемену, делая их удивительно оригинальными. Облеченные Словом Божьим, творили Новую Церковь. Не обремененные знанием мира сего, как белоснежные листы бумаги, они несли Слово Божье жаждущим Его. Уставшие от фарисейства и саддукейства, люди Израиля сердцем своим принимали апостольскую проповедь. И не только проповедь, но и образ жизни Апостолов творил чудеса, освобождая остаток Израиля от тленного плена.
Иначе было в эпоху, в которой жили великие каппадокийцы. Изощренные в философствовании эллины, уже не только чуда жаждали, но требовали объяснения таинственного чуда. Таковым нужен был философский разговор. К ним и послал Господь Св. Василия, прекрасного философа, и его друга, Св. Григория Богослова. И Василий, и Григорий владели эллинизмом изнутри, будучи при этом с детства воспитанными в христианской вере. Св. Григорий оставил нам свое жизнеописание, из которого мы знаем замечательные подробности. Мы видим человека, которому не чужды обычные человеческие радости, ошибки и заблуждения. Григорий, как он говорил, обладал пламенной любовью к наукам. Потому и отправиться в Афины. Но не философия его волнует. Здесь он познакомится с Василием. Всю жизнь их будет связывать трогательная и нежнейшая дружба. Находясь в Афинах, Григорий понял, что философия может быть полезна для христианского благочестия. Да, жаждущему Иерусалима, Афины не нужны. Но генетическая связь, традиции научной философии, ставшие фактом сознания, невозможно было вытеснить из эллинского мира безболезненно. Кроме того, философия при ее правильном рассмотрении могла быть не противницей, но помощницей в познании. Не просто так Св. Григорий называл философию «стяжанием и имением всего драгоценнейшим».
Он считал ученость необходимой и до конца своих дней будет защищать ее. «Полагаю, что всякий имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, - и не только благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, берется за одно спасение и за красоту умосозерцаемую, - но и ученость внешнюю, которою, многие их христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющую от Бога. Но мы не станем восставлять тварь против Творца. Не должно унижать ученость, как некие о том рассуждают, - напротив, нужно признать глупыми и невеждами тех, кто, держась такого мнения, желали бы видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть собственные свои недостатки и избежать обличения в невежестве».
Святитель понимал, что христианину приходится жить в мире, где господствуют стихии этого мира. Отрицать же призывы древних философов соблюдать меру и удаляться этого мира ради познания Божества только потому, что это сказал Марк Аврелий, а не Климент, например, Александрийский, он полагал глупым.
Однако он прекрасно понимал опасность философии, ее чарующие возможности, способные неутвержденные души ввергнуть в соблазн. Чтобы этого не случилось, Св. Отцы предлагали пребывать в непрестанной молитве, по слову Апостола.
И занятия философией возможны только после аскетических подвигов, после умной молитвы в молчании (исихазм). Да и после этих занятий также необходимо уйти в молитву. Недаром Св. Григорий после своего пребывания Афин бежит в пустыню, «чтоб неоскверненному беседовать с Богом и чистому озаряться лучами Духа, без всякой примеси дольнего и омраченного, без всяких преград для Божественного Света, - пока не приду к Источнику здешних озарений и не буду остановлен в желании и стремлении тем, что зеркала упраздняются действительностью».
Но, видимо, Бог даровал Св. Григорию дар учительства и «пересиливали любовь к Божественным книгам и Свет Духа, почерпаемый при углублении в Божие Слово, - а такое занятие не дело пустыни и безмолвия».
Но быть учителем в миру, это не значит впускать мир в свое сознание. Если это произойдет, то есть опасность саморазрушения и нравственного вырождения. Св. Григорию было крайне трудно. Он весь в аскетических подвигах, но мир предлагал суету.
Его родители, будучи старыми, просили его не покидать их. И Григорий, послушный отцовской воле, остался, проявляя заботы о хозяйстве и доме. Находясь в суетном доме, Григорий сумел создать внутреннюю пустыню. Он молился Богу, когда ближние совершали математические расчеты на весах. Философский стоицизм, кстати, как педагогический метод, способствовал внутреннему собиранию мыслей.
Но, конечно же, основой Бытия для Григория было Слово Божье и Св. Предание. В них он находил драгоценную жемчужину, опору в со-творчестве. Эту опору давало и воспоминание о проведенном времени в Понтийской пустыне, где он был со своим драгоценным другом Василием. Там, в пустынях, эти два Божественных алмаза производили нравственный переворот не только своей души, но и подготавливали настоящую духовную революцию всей Ойкумены.
Григорий вступил в пастырское служение, когда в империи царствовал Юлиан, отступивший от Христа, бывший однокашником и Василия, и Григория по Афинской Академии. В это время многие сбрасывали с себя священническое одеяние, забыв истинное пастырское назначение. Для Григория сан священника – это великое таинство, окруженное ореолом святости. Это помазание и пребывание в Духе Святом.
Десять лет он совершал священническое служение подле родного отца, епископа Назианза, и думал, что это окончательный жребий. Но в 372 году он стал епископом городка Сасимы, - «место безводное… - там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудие пытки, цепи, а жители, - чужеземцы и бродяги».
Св. Григорий, созданный для аскетических подвигов, был избран стать удивительным Учителем Вселенной. Господь послал своего избранника в места, где страдание человеческое превосходило меру понимания. Господь спускал своего Служителя с Фаворской горы в болотистые низины, в похотливый и извращенный мир страстей. Святитель совершал служение, подобно Господу, чтобы изменить это человеческое естество. Наверно, поэтому Святой близок нам со своими слабостями и своей силой. Он не хотел быть епископом, ибо знал, что придется вступить в борьбу с арианским миром. Разумом понимал, что это необходимо, что одному Василию тяжело противостоять ереси, но сердце жаждало Божественного покоя. И в то же время «на мне помазание и дух, и снова хожу, плача и сетуя». Он жалуется Василию, что «его огорченного бедствиями жизни, под благовидным именем священства предали на беспокойное и злокозненное торжище душ».
Услышим мы и жестокий упрек другу: «Вот что принесли мне Афины, общее упражнение в науках, жизнь под одною кровлею, питание с одного стола, один ум, а не два, в обоих, удивление Эллады, взаимное обещание – как можно далее отринуть от себя мир. Все рассыпалось! Все брошено наземь! Да погибнет в мире закон дружбы, которая так мало уважает дружбу».
Юный идеал рассыпался в прах, но Григорий принял Богоизбранность, взяв епископский посох. Он едет в Сасимы. Он не станет Пастырем его жителей, ни разу не совершив даже богослужения. Но и в этом был Промысел Божий. Пройдут годы и, обладая епископским жезлом, будет иметь право заседать на Вселенском Соборе в Константинополе, утверждая Троический догмат.
Святитель прослыл беглецом, чающим спасение в пустынях, подобно царю Давиду. Но, как и Давида, Провидение возвращало его туда, где в нем была необходимость. Он оказывался там, где житейское море разваливало на части корабли, где подсылали наемных убийц и извращали Истину.
Это было, пожалуй, трагическое для Церкви время. В 379 году умер Василий великий. Казалось, некому противостоять арианской ереси, почти все епископы склонялись к арианству. Григорий Богослов писал об этом времени: «Церковь без пастырей, доброе гибнет, злое наружу, - надобно плыть ночью» Нигде не светят путеводные огни. Практически все в руках омиев, разброд и шатание среди верных, «не паству, но малые следы или останки паствы, без порядка, без надзора, без точных пределов».
Дела в империи складывались также не лучшим образом. Августом империи стал близкий к Православию Феодосий, но само общество пребывало в страшном запустении. Знать утопала в роскоши, презирая науки, философию и тем более Богословие. Аммиан Марцелин писал, что «людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных.
Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьезным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры величиною с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.
Дошли наконец до такого позора, что когда не так давно ввиду опасения нехватки продовольствия принимались меры к быстрому удалению из Рима всех чужеземцев, то представители образованности и науки, хотя число их было весьма незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис и те, которые выдавали себя за таковых: беспрепятственно остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров»
В Римской империи науки боялись, по словам Аммиана Марцелина, как яда. А завершала картину жизни римской элиты безверие и цинизм. «Многие из них, отрицая существование высшего существа на небе, не позволяют себе, однако, ни выйти на улицу, ни приступить к обеду, ни выкупаться, пока основательно не рассмотрят календарь и не узнают в точности, в каком созвездии, например, находится Меркурий или какую часть созвездия Рака занимает на своем пути Луна» (Аммиан Марцелин).
Да, у римской элиты был пир во время чумы: бедняки же задыхались под тяжестью непомерных налогов и нищеты.
Оратор Либаний, обращаясь к Феодосию, говорил: «Скажем о том зле, которое превзошло все прочие беды. Это – непосильная подать в золоте и серебре, вызывающая трепет с приближением грозного пятилетия. Название этому источнику дохода дано благовидное, якобы подать взимается с торговцев, но так как эти самые торговцы морем ускользают от подати, то гибнут те люди, которым их ремесло едва дает возможность прокормиться. Даже штопальщик обуви не избегает этой подати.
При таких условиях, государь, учащаются случаи перехода в кабалу, лишаются свободного состояния дети, продаваемые отцами не для того, чтобы полученные за них деньги перешли к ним в кубышку, но, чтобы на их глазах эти деньги перешли в длань настойчивого сборщика налога».
В этот мир приходил из своей пустыни Григорий Богослов. Но страшнее мира языческого был мир еретический. Виданное дело, люди, считающие себя христианами, подсылали наемных убийц к Св. Григорию. Чернь врывалась в единственный Храм, где служилась Православная Литургия, чтобы разорвать Святителя на части. И что интересно, нарушителем общественного спокойствия объявляли Святителя. Но посланный Богом исполнять свой пастырский долг Григорий, не взирая на опасности, нес свое нелегкое служение.
Действительно, его появление вызвало смуту в Новом Риме. Владыка рассказывал об этом так: «Сначала город пришел в волнение, восстав против меня, будто бы я вместо единого Бога ввожу многих богов, ибо вовсе не знали они благочестивого учения, не знали, как Единица умопредставляется троично, а Троица единично».
Но уже к концу 380 года все Храмы Константинополя приняли исповедание Григория Богослова. Это было чудо. Один епископ совершил невозможное: Град стал Православным. Господь, как и в древности, пришел на помощь малому стаду, утвердив Истину.
А ведь как часто обвиняют Православную Церковь в том, что Она сильна потому, что ее поддерживает царская власть. История говорит об обратном. Кесарю не нужна Церковь, вызывающая в империи смуту и расстройство, критикующая знать и требующая отменить рабство как социальный институт. Власть идет на поводу большинства, манипулируя сознанием. Начиная с Констанция и завершая Валентом, Православная Церковь подвергалась повсеместным гонениям, схожих с репрессиями Диоклетиана. Но Она выстояла. И невозможно объяснить Ее выживание социологическими и политическим причинами. Общественное большинство выступало против Учения Христа. Но Оно победило, потому что Господь обратился к личности, дав ей силу совершить великий исторический переворот. В основании личности была положена Божественная Правда. Поэтому победа была неизбежна. Там, где ложь, победа могла быть только временной.
Например, известно, каким обаянием обладал Арий, прекрасный проповедник, человек строгой аскетической жизни. Его огнедышащие слова увлекли за собой почти всю Вселенную; за ним шли не только портовые грузчики Александрии, но и римская аристократия во главе с цезарями. Но он потерпел поражение, ибо Божественная Правда была не за него. Бог явил миру Григория Богослова, и он, следуя Истине, привел заблудших чад к своему Отцу. Это приведение было ревностным, но не насильственным.
Св. Григорий был категорически против насильственного обращения. «Тайна спасения для желающих, а не для насилуемых», - любил говорить Св. Григорий. Он выступал против тех православных, которые, забыв заветы Св. Отцов, призывали обращаться к власти, чтобы наказывать еретиков. Также яростно выступал против тех, кто в епископском сане видел способ обогащения.
«Не знал я, - иронизировал Григорий Богослов, - что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, - что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и уже издали расступаться передо мной, как пред редким зверем».
Зависть и лицемерие лишило его высокой Константинопольской кафедры. Он сам, чтобы прекратить споры, оставил ее. Жаль было оставлять приобретенную паству и «место общей победы». Но, удалившись в Сасим, Григорий мог торжествовать: Истина Православия восторжествовала. То, ради чего он был призван, свершилось.
Это торжество Православия началось с низов и постепенно дошло до августейшего престола. Не указами императора утвердилась Истина, но Соборным Церковным Разумом.
Те же Святые, что способствовали утверждению Троического догмата, не за кафедры цеплялись: они уходили в пустыни, в уединение, как Григорий Богослов.
«Уединяюсь к Богу, Который один чист и не коварен… Углубляюсь в себя самого».
Великий Святитель, конечно же, не покинет свою паству, и своей Богомудростью будет утверждать Истину, продолжая бороться за человеческие сердца. После смерти отца он будет жить в маленьком Назианзе, и это маленькая кафедра станет средоточием всей Ойкумены. Уже никогда не поедет он на соборы. «Моя мысль – уклоняться от всякого собрания епископов, потому что не видал я еще ни одного, которое бы имело во всех отношениях полезный конец, и более избавляли от зол, нежели увеличивало их. Любопрительность и любоначалие выше всякого описания…» «Соборам и собеседованиям кланяюсь издали с тех пор, как испытал много дурного» - писал Св. Григорий Феодору, митрополиту Тианскому.
Св. Григорий уходил от зависти человеческой, чтобы, пребывая в Богомыслии, осознать свое назначение и служение. Но без этих треволнений и житейских бурь, без его ухода в пустынное уединение, не узнали бы творений Григория Богослова.
Так Господь судил своему Святому исполнить апостольский долг. Господь призывает, избранные знают, что их ожидает на апостольском пути.
«И Он, возведя очи Свои на учеников Своих, говорил: Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь. Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого. Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на небесах. Так поступали с пророками отцы их» (Лк. 6: 20-23).
В вышних Бог, но на земле человек сам себе несет плач и страдание. Но и в этих скорбях, возможно обратить свое сердце к Богу. Он воплотился и стал человеком, понес наши немощи и болезни, чтобы мы получили вечное блаженство.
Очевидно, что заповеди Блаженств были смыслом бытия святых подвижников, становились их духовной сутью, фундаментом, на котором строилось обожженное человечество. Ради этого претерпевали унижения и поношения. Это был творческий гимн, слагаемый из собственной жизни, Богу ради человека и человеку ради Бога.
Во имя этого требовалось знание Св. Писания, ради этого творилась умная молитва, ибо посредством ума происходит встреча человека с Богом, - «ум соединяется с умом, как с ближайшим и наиболее сродным», - писал Григорий Богослов.
Но, чтобы соединялся ум чистый, необходимо было находиться в непрестанной молитве, ибо стихии мира сего, вторгаясь в наше сознание, нарушают связующую нить с Божеством. Только «напряжение ума» способствует соединению с Божественным Умом.
В этом утверждении явно прослеживается философская мысль эллинизма. Но этот эллинизм направлен на познания Святой Троицы. Философия же была необходима в качестве формы выражения человеческих мыслей и поведенческой дисциплины. С помощью формальной логики познать Божество проблематично. Бог открывается нам через внутреннюю сущность, преображая мысль посредством Слова, в делание.
Для свершения делания Бог создал человека, «род тварей, средних между смертными и бессмертными», создал мир, «в мире малом мир великий».
«Зритель видимой твари, Таинник твари умосозерцаемой» - таков человек, поставленный Богом между двух миров; значит как некий центр и средоточие, - «премудро сопрягает тварь», «Бог именно в человеке». В нем, созданном из глины, есть Образ Божий, - «образ Бессмертного, потому что в обоих царствует естество ума» (Григорий Богослов).
Слово Божье, по образному выражению Богослова из Назианза, «взяв часть новосозданной земли, бессмертными руками, составило мой образ и уделило ему Свою жизнь, - потому что послала в него дух, который есть струя Невидимого Божества».
Если нас сотворил Бог, вдунув в нас Свое дыхание, дав частицу Себя, то совершенно естественно должно быть стремление человека к Своему Творцу. Как Ангелы исполняют волю Господа Своего, так и «новый ангел» должен помнить, что истинное его отечество в горнем, подле Божества.
Достижение этого отечества сопряжено с подвижническим трудом, но и достигший должен помнить, что удержать Богоподобие есть не менее трудная задача, ибо человеческое естество из древности подвергнуто первородному греху, держащему нас, будто в тюрьме. Но это достижение возможно, потому что человек сроден Божеству.
Бог есть «чистейшее сияние Троицы», т.е. Первый Свет. Второй Свет – ангелы, «некоторая струя или причастие Первого Света». И третий свет – человек, имеющий ум, озаряемый Первообразным Светом.
Как известно, Бог есть Светильник ума и «по силе внутреннего нашего ума» способны соединиться с Ним, становясь световидным. «Что солнце для существ чувственных, то Бог для разумных», - писал Св. Григорий. «Одно освещает мир видимый, Другой – мир невидимый. Оно телесные взоры делает световидные, Он совершает умные естества Богоподобные».
Платоновская мысль, но наполнена Григорием Богословским содержанием. Богоподобие возможно только тогда, когда удалишься от мира, погрязшего в первородном грехе, сохранишь Образ Божий неповрежденным, участвуя в Таинствах Святой Церкви.
Эти Таинства не просто обряды, но действия, в результате которых происходит Богоузнавание и, конечно же, самопознание. Не напрасно Крещение называют Просвещением. Выйдя из крещенской Купели, становимся Богоподобными. Слово Божье входит в нас, обоживая плоть, творя бессмертие. «Образ Неизменяемый приходит к свому образу, соединяется с разумною душою ради моей души, очищая подобное подобным».
Поэтому Григорий Богослов борется за человеческий ум с ересью Аполлинария, ибо ум – частица горнего в человеке. И этому сотворенному человеку дано повеление стать богом. Дерзновенная мысль Св. Василия, но логически выходящая из Провидения Божьего. Творя человека, Господь приглашает Свое творение к со-творчеству.
Свое обещание со-творчества мы даем в Таинстве крещения, когда отрицаемся сатаны и всех его дел, т.е. производится акт самоотречения во имя возвращения к Образу и Подобию Божьему, к неповрежденной Истине; совершаем внутреннее самосожжение чувств, очищая ум от страстей и становясь бесстрастным (апатичным).
Христианское Богословие умело использовало идеи неоплатоника Плотина, считавшего, что жизнь – это очищение, без которого немыслимо движение к Богу, да и к самому себе. Вхождение же в себя предполагает упражнение в смерти. «Занятие философией состоит в том, чтобы отрешать душу от тела» - говорит Платон в своем «Федоне». Эти мысли близки Св. Григорию. Он признает отречение от мира и аскетическую технику эллинизма. Однако у Григория Богослова с Платоном есть существенное расхождение. Он призывал, в отличие от эллинов, не природе следовать, ни даже этому прекрасному звездному космосу, но Бого-Слову Иисусу Христу, всей Полноте Св. Троицы.
Философия греков умна, но мертва, в ней отсутствует животворный родник. Они отрицали тело, но в это тело вошла Божественная Сущность, сделав Его Святыней. Презирать сие Тело, ставшее Храмом Божьим есть пагубное кощунство.
Недаром разрушение союза тела и души Св. Григорий называл «пагубное сопряжение». В этом мнении не было античной мистификации, но понимание, что плоть, как «ум человеческий, обожен Словом Божьим». «Если будешь о себе низко думать, то напомню тебе, что ты Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе небесный и земной, приснопамятное творение; - созданный бог, чрез Христовы страдания шествующий в нетленную славу».
Да, Апостол жаждет разрешиться от бренного тела. Но во имя чего и кого? Во имя Новой жизни в Новом теле. Поэтому и следует отрекаться этого мира, не боясь и смерти, помня, что впереди ждет Неизреченное. «Для меня убедительны слова мудрых, - говорит Григории Богослов над гробом брата, - что всякая добрая и боголюбивая душа, как только по разрешению от сопряженного с нею тела, освободится отселе, приходится в состояние чувствовать и созерцать ожидающее ее благо, - по очищении или отложении (или не знаю, как сказать еще) того, что ее омрачало, услаждается чудным каким-то услаждением, веселится и радостно шествует к Своему Владыке. Потому что избегла здешней жизни, как несносного узилища, и свергла с себя лежавшие на ней оковы, увлекавшие ее ум к земному, которым отягощались крылья ума. Тогда она в видении как бы пожинает уготованные ей блаженства. А потом и соприрожденную себе плоть, с которою здесь упражнялась в любомудрии, восприняв от земли, ее давшей и ее потом сохранившей, непонятным для нас образом, известным только Богу, их соединившему и разлучившему, ведет с собою в наследие грядущей славы. И как по естественному союзу с плотью разделяла ее тяготы, так теперь сообщит ей свои утешения, всецело поглощая ее в себе, делаясь с нею единым духом, и умом, и богом, после того, как смертное и преходящее поглощено будет жизнью».
Ради жизни стоило отрешиться чувственного мира, чтобы войти в Таинство Божественного Воплощения. Уже в Церкви, в Таинстве Евхаристии, соединяемся с Христом. Но ради этого соединения необходим духовный пост, созидание внутреннего человека. Для Григория, очевидно, что Богопознание возможно только в церковной Ограде. «Философствовать о Боге можно не всякому» - скажет Святитель.
Но это философствование должно сопровождаться умной молитвой, ибо Царствие Божье внутрь нас есть, по слову Христа. И только после этого, если будет угодно Богу, совершать Богословствование, т.е. стать на учительный путь.
Эта проблема волновала не только христианский мир IV века, она актуальна и поныне. Не готовность к Богословию порождает ненужное умствование, еретические соблазны. Порой, отягощенный страстями, судит о духовном, тогда, по слову Григория Богослова, «хромает Истина». И далее он скажет: «Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества, - соблюдай заповеди и не выступай из повеления, ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию». Слова Святого примечательны: он прошел длительный и мучительный путь познания. Мир, не привыкший к откровенному собеседованию, стал прислушиваться к Пастырским наставлениям. «Говорить о Боге – великое дело, но гораздо больше, - очищать себя для Бога».
«Много путей, ведущих к общению с Богом. Им надобно идти, а не одним путем слова. Достаточно учения и простой веры, какою без мудрствований, по большой части спасает Бог. А если бы вера была доступна одним мудрым, то крайне беден был бы наш Бог».
Создается впечатление, что Григорий противоречит сам себе, и уже выступает против мудрости. Но это не так. Видимо, Святитель устал от бестолковых арианских словопрений. Он видел опасность бессмысленных мудрствований. Приехав в Царьград, он писал: «Одни, вчера или позавчера оторвавшись от черновой работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется, прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это – торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах, а они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, а они отвечают: «Отец больше Сына». Справишься, готова ли баня? Говорят: «Сын произошел из не-сущих». Все это формулы евномианские».
Св. Григорий призывал к истинной мудрости, основанной на Св. Предании и Писании, «догматически, а не самостоятельно, - по способу рыбарей, а не Аристотеля, - духовно, а не хитросплетенно, - по уставам Церкви, а не торжища».
Потому человеку, не готовому понять тайны Троического Богословия, он предлагает: «Любомудрствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных природах, добрых и злых, о воскресении и суде, о мздовоздаянии, о Христовых страданиях».
Следует, по Григорию, искать меру, ибо увлечение софистикой, не имеющей ничего общего с Богословием, способно завести в «технологию богохульства».
«Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, - но люби безмолвие, где молчание лучше слова». Любящий Бога, придя в Его Бытие, уже не в силах будет что-либо говорить. В безмолвии рождается настоящая мудрость, высказать которую можно будет тогда, когда это позволит Творец всего сущего. Находясь в безмолвии, христианин избавляет себя от ненужной суеты.
Как часто, находясь в обществе, невольно начинаем щеголять своими знаниями, выпячивая свою самость, забывая назначение христианина и человека.
Искаженное сознание неизбежно приводит к ереси, желанию утвердить свое мнение. Эти своемнения будоражили Церковь, оттесняли Таинство Троического Богословия. Чтобы утвердить Истину в 381 году под председательством Григория Богослова состоялся Второй Вселенский Собор, где были осуждены анамеи, ариане, полуариане, или пневматомахи (македониане), савелиане, маркеллиане и аполлинаристы. Был принят Символ веры, который и сегодня является неизменным фундаментом Церкви.
Конечно, Отцы данного Собора не во всем были безупречны. Достаточно вспомнить нелестные слова Григория Богослова, сказанные им после соборных заседаний: «Трещали, как стая сорок, и ожесточились, как рой ос, собравшийся в одну кучу. И степенное собрание старцев вместо того, чтобы уцеломудрить юных, за ними пошло. Как? – подчиниться Западу? Разве не с Востока восходит солнце? Разве не здесь началось христианство? Разве Сын Божий воплотился, учил, страдал и воскрес на Западе, а не на Востоке? Да, - соглашался Св. Григорий, - но и на Востоке же и убили Христа».
Но эти нелестные характеристики лишь подчеркивают, какой трудный путь проходила Церковь, если те, кого почитаем Святыми, были не лишены человеческих слабостей. Они спорили о кафедрах, например, антиохийской, обсуждали первенство. И это было по-человечески, но когда стали вероучительные вопросы подниматься, то здесь Собор проявил удивительное единодушие, святость и безупречность, ибо был движим Духом Святым. И определяющим мнением было мнение тех Святителей, авторитет которых был выкован церковным Преданием и свидетельством Самой Истины.
Не Истина ли в видении императору Феодосию подсказала, что Служитель Христов Мелетий Антиохийский, а не какой-то Максим из Александрии, которому Григорий Богослов даст жесткую, но справедливую характеристику: «У нас в городе был человек женоподобный. Какое-то египетское приведение, злое до бешенства, пес, и пес из мелких, уличный прислужник, безголосое зло, китовидное чудовище, красный, черноволосый, косматый, Максим уже не принадлежал к числу мужчин. О том изгнании, которому подвергся Максим за срамные дела, он говорил, что потерпел ради Бога. Он был наказан бичами, а мне казался победоносцем».
Любитель безмолвия, Св. Григорий, присутствовал на всех заседаниях Собора, чтобы свидетельствовать Истину и не дать возможности лжи под благовидными предлогами исказить Правду. Ибо в искаженном сознании не может быть Божественного Бытия, а это трагедия не одной личности, но совокупности человеческих сознаний. Ради чистоты вероучения св. Отцы Собора готовы были жизнь свою положить. В чистоте и святости возможно восхождение на фаворскую гору, чтобы узреть славу Божью.
Собственно, по мысли Св. Григория, мы и можем познать только Его Славу. «Представлять себе знающим, что есть Бог, есть повреждение ума». По его образному выражению, Существо Божие есть «Святая Святых, закрываемая и от самих Серафимов».
Так что постичь можно только то, что Он Непостижим. «Как некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого понятия о времени и естестве, Бог одним умом оттеняется в один некий образ действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, чем будет умопредставлен, столько же осиявающий владычественное в нас, если оно очищено, сколь быстрота летящей молнии озаряет взор» (Св. Григорий Богослов). И познание Бога «не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но что окрест его». И созерцать мы можем только «Образ Истины».
Итак, наше познание Бога не может быть полным, но даже и то, что познаем в отражении, значительное говорит о Его Существе. Еще Св. Василий говорил о «нисходящих действиях» или «энергиях», проникающих всю Вселенную. И разве видение Божественных лучей не приобщает человека к Святому Естеству, как и потрясающие ум явления Божества Святым пророкам и апостолам. Если бы видели Весь Свет, то ослепли бы. Св. Григорий приводит слова Платона, - «уразуметь Бога трудно, изречь же невозможно». И уточняет его: «Изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно».
Воистину, передать опыт сердечной веры на язык математических понятий практически невозможно. Это все равно как Богу давать имена, прекрасно понимая, что ни одно из них не будет соответствовать действительности и не выразит Его Суть.
Это восходит к традиции апофатического Богословия Св. Дионисия Ареопагита. Можно твердо утверждать, что каппадокийское Богословие выходило из Апостольского Предания, стало неотъемлемой частью Соборного Разума.
Надо сказать, что Григорий Богослов отдавал предпочтение апофатическому Богословию, ибо в катафатическом пытаемся познать Бога по аналогии. А любая аналогия весьма иллюзорна. «Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо больше ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избран для сравнения» - писал Св. Григорий. «В апофатическом богословии чрез отрицания точнее описуются неизреченные тайны созерцания» (Г. Флоровский).
Смысл человеческой жизни, по Св. Григорию, заключен в Богопознании, которое многоступенчато. И также многоступенчато Богооткровение. Человек идет в гору, а Господь с горы. «В продолжении веков, - говорит Григорий Богослов, - было два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами и, по известному изречению Писания, потрясениями земли (Агг. II, 7: и потрясу небо и землю, море и сушу, и все народы, и придет Желаемый всеми народами)… Одно вело от идолов к Закону, другое от Закона к Благодати. Благовествую же о Третьем потрясении, - о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому».
Введение в Ветхий и Новый Заветы происходило в течение многих веков, воспитывая одно поколение за другим, творя, таким образом, историю, имеющую смысл. И этот смысл Господь преподает как мудрый Учитель, с назиданием и убеждением. Истина открывала Себя «постепенными изменениями».
Так и в Богословии. Узнавание происходит не сразу, но после длительной внутренней работы над собой, после умной молитвы и упражнений в Св. Писании.
Господь открыл Себя в Троице. Но мы еще не в состоянии осознать сего великого Таинства, хотя и должны к этому стремиться.
Св. Григорий предвидит: «Когда войдет внутрь, тогда Жених знает, чему научит и о чем беседовать с вошедшими душами. Будет же, как думаю, беседовать, преподавая совершенное и чистейшее ведение». Но Неизреченного узрят Святые. Потому и необходимо уже, здесь, на земле, совершать усилие по восхождению по Божественной лествице, где «наследуют совершенный свет и созерцание Святой и царственной Троицы, которая тогда будет озарять яснее и чище, и всецело соединится со всецелым умом, в чем одном и полагаю я собственно небесное царство»
Итак, смысл жизни в пребывании с Троицей и созерцание Ее непостижимой Тайны. Потому-то Святых каппадокийцев будут называть певцами Святой Троицы, особенно Св. Григория, епископа Сасимского. Поэтому важно понять Троическое Богословие, которое совершило настоящий переворот в сознании человека. IV век по своей масштабности преобразований, близок тому перевороту, что совершил Христос в первом. Его Богословие стало достоянием Ойкумены. Но Отцы-каппадокийцы не просто заговорили об обожении человека, но показали методику достижения Божественной Истины.
Те же, кто не принимали тесного пути Богопознания, обрекали себя на отлучение и гибель, лишения своего мира Славы Божьей. Но при этом жаждали быть знаменитыми сейчас и сегодня. Таковым Христос сказал:
«Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете. Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6: 24-26).
Описываемая эпоха как лучше показывала разделение на праведных и злых, на скитающихся в пустынях и утопающих в роскоши. В этот век не встретишь ни одного Отца, который бы не испытал гонений со стороны завистников и еретиков. Особо тяжело было испытать лишения со стороны тех, кто называл себя христианами. Не раз Отцы писали, что легче переносить издевательства от язычников. Знаешь, что это враг. Все эти Лицинии, Галерии, Максенции – темные и несчастные существа, ждать милости, от которых не стоит. Тяжелее вынести издевательства еретиков. Не только тело мучающие, но и старательно пытавшиеся бессмертную душу увести от Православного Учения, которое было кратко зафиксировано в Символе веры, принятом вторым Вселенским Собором и гласившим: Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь.
Отцы выдержали, ибо боролись не против человека, а за человека. Это была тяжелая духовная борьба во имя Свободы и Любви.
«Но вам, слушающим, говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым» (Лк. 6: 27-35).
Святые никогда и нигде не преследовали своих противников, не просили цезарей вмешиваться в церковные дела; более того защищались за еретиков, надеясь на их обращение к Истине. Они удалялись в пустыни, если видели, что служат соблазнам ближним своим и даже врагам, которых заповедовал любить Христос. Так, например, поступил Григорий Богослов, ради мира удалившийся с кафедры Нового Рима. Святые отцы пришли не властвовать, а служить, как заповедовал Господь. Уйдя от соблазнительного мира, приобретали «Свет Троицы, светозарнее которой, ничего не представляла мне мысль, Троицы, Которая с превознесенного престола изливает на всех общее и неизреченное сияние, Которая есть Начало всего, что определяется от превыспреннего временем, - с тех пор, говорю, умер я для мира, мир умер для меня» (Григорий Богослов).
Для Святых жизнь превращалась Песней во имя Святой Троицы. «Троица мое помышление и украшение» - писал Григорий Богослов.
Действительно, тот, кто познал мед истинной любви, не пожелает вкушать горькую полынь. Жизнь становится частью Богобытия, частью церковного Тела, Которое едино и нераздельно. Человек становится соучастником утверждения Православия, исповедником Христовым. Входя в Храм, призывает войти в него и других; хочет разделить свою радость с ближними. Суть вероучения – отрицания эгоизма во имя Святой Троицы.
В этом отрицании Григорий Богослов. Он не осторожничал, понимая, что наступило такое время, когда отступление будет уже не слабостью, но преступлением. Это было время исповедничества, хотя император был христианином.
И, если Василий Великий дипломатично обходил острые углы, касаемые Третьего Лица Святой Троицы – Духа Святага, то Св. Григорий открыто проповедует. Он считал, что есть время, когда возможно молчание, но есть тот период, когда необходимо богословствовать. И это Богословие Св. Духа не было выдуманным. Григорий из Назианза следует в русле Богословия Афанасия Великого, «что прежде даровано было великому числу Отцов утвердить в догмате о Сыне, то он богодухновенно преподал впоследствии о Духе Святом». Григорий весь в Святоотеческом Предании и Божественном Откровении, весь в Любви Христовой, готовый отдать жизнь ради спасения ближних своих и своих врагов. Сказать «Троица во-истину есть Троица» может только тот, кто пережил глубочайшее потрясение и встречу с Ней. Он знал, что Троица – «означает не счет вещей неравных – но совокупность равных и равночестных».
Во имя этой Истины Св. Григорий будет открывать глаза своим современникам, пользуясь, как своим личным опытом, так и опытом предшествовавших ему Отцов Церкви.
Возникает вопрос, отчего проблема Троического догмата была поднята только, спустя триста лет после Боговоплощения? Конечно же, проблема догмата поднималась и в Евангельские времена. Но тогда Троица была настолько зрима, что Апостолам просто-напросто не было смысла объяснять очевидные вещи. К тому же, главное, что особенно волновало – Личность Иисуса Христа, тайна Его Боговоплощения. Иустин, Ириней, Киприан, Ориген и многие Св. Отцы головы свои сложили за эту великую тайну.
Совершенно естественно, что когда утвердилась таинство Второго Лица, когда Христологический догмат был признан Ойкуменой, то неизбежен был вопрос о Святом Духе. Не забудем и тот факт, что Господь постепенно открывал себя Своим верным.
В четвертом веке духовное сознание христианского мира было, более ли менее, готово принять догмат Святой Троицы. Бог показывал Свое Совершенство, чтобы мы также стали совершенными. Человека не смущает количество, его волнует качество. «Не успеваю помыслить об Едином, - говорит Св. Григорий, - как озаряюсь Тремя. Не успеваю разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представляется мне Единое из трех, почитаю сие целым… Когда совокупляю в умосозерцании Трех, вижу единое Светило, не умея разделить или измерить соединенного Света».
Перед нами совершенная «Трех бесконечных бесконечная соестественность». И стремящийся к Ней возвращает себе первобытную естественность и ясность, как у Адама, пред которым был «Един Бог, открывающийся в Трех Светах; таково чистое естество Троицы». Для Григория, очевидно, что даже Адам не успел основательно рассмотреть Данность, ибо, вследствие грехопадения потерял возможность духовно зреть. В эпоху же Григория Богослова познание Божественного Бытия проходило вместе с Новым Адамом – Иисус Христом. Господь Своему Служителю вложил слова, объясняющие Тайну Пресвятой Троицы. «Единое Божество и единая Сила, которая обретается в Трех единично и объемлет Трех раздельно, без различия сущности и естества, не возрастает и не умаляется, чрез прибавление или умаления, повсюду равна, повсюду та же, как единая красота и единое величие неба» (Григорий Богослов).
Св. Григорий не допускает какого-либо разделения во времени, «но убоялся, - пишет он, - чтобы не допустить в Божество какого-то течения никогда не останавливающегося (это он против неоплатоников) и чтобы таким подобием не ввести численного единства».
Григорий понимает, что объяснить необъяснимое невозможно, поэтому отдает предпочтение интимному опыту Богообщения. Но, чтобы объяснить этот опыт, Богослов использует эллинскую философию.
«У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех; потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог. И один не прежде, и другой не после: Они и хотением не отделяются, и по силе не делятся; и все то не имеет места, что только бывает в вещах делимых. Напротив того, если выразиться короче, Божество в разделенных неделимо… Каждое из Них по тождеству сущности исилы, имеет такое же единство с Соединенным, как и Самим Собою. Таково понятие сего единства, сколько мы постигаем оное. И если понятие сие твердое, то благодарение богу за умозрение». Стоит помнить, что «Троичность есть некое круговращение Божественного единства, некое движение внутрибожественной жизни» (Г. Флоровский).
Григорий Богослов фактически повторяет Плотина: «Божество выступило из единичности по причине богатства и преступило двойственность, потому что Оно выше материи и формы, и определилось тройственностью по причине совершенства, чтобы не быть скудным и не разлиться до бесконечности, - первое показало бы несообщительность, второе - беспорядок». К этой Плотиновской мысли Св. Григорий добавляет «и у нас так», но оговаривается: «Не осмеливаемся назвать этот процесс преизлиянием доброты, как назвал один из философствующих эллинов, который, философствуя о первом и втором начале, буквально выразился так: «Как чаша льется через край»».
Дя Св. Григория такое толкование внутрибожественной жизни неприемлемо, ибо обезличивает как само движение, так и собственно ипостасность. Троичность, по Св. Григорию, есть выражение Божественной Любви, которая объемлет всю вселенную и является абсолютно самодостаточной и вне времени. Она не исходит и не уходит: Она есмь. Бог, по мысли Св. Григория, «сосредотачивает в Себе Самом целое бытие, которое не начиналось и не прекратится». Поэтому, «если Один был от начала, то было Три…» Ибо «Божество само с Собою согласно, всегда тожественно, безколичественно, вневременно, не создано, неописуемо, никогда не было и не будет Само для Себя недостаточным». Святитель не допускает никакого изменения или деления времени. «Ибо, - говорит Он, - составлять Троицу из великого, большого и величайшего, как бы из сияния луча и солнца (т.е. из Духа, Сына и Отца)… это – такая лествица Божества, которая не на небо ведет, но низводит с неба».
Таким образом, говорить о временности Троических ипостасей представляется нелепым. «Не должно быть таким любителем Отца, чтобы отнимать у Него свойства быть Отцом». «Ибо чьим будет Отцом, когда отстраним и отчудим вместе с тварью и естество Сына… Не должно в Отце умалять достоинство быть Началом принадлежащего Ему, как Отцу и Родителю». И далее Св. Григорий продолжает: «Когда говорю: Началом, ты не привноси времени, не ставь ничего среднего между Родившим и Рожденным, не разделяй естества худым вложением чего-то между совечными и сопребывающими. Ибо если время старше Сына, то без сомнения Отец стал виновником времени прежде нежели Сына».
Можно сказать, что Бытие Отца и Сына совпадают, рождение Сына и исхождение Духа надо мыслить прежде всякого когда. Сын и Дух «безначальны в отношении времени» и «небезначальны в отношении к Виновнику». Сын и Дух совечны Отцу, но не собезначальны Ему. «Ибо Они – от Отца, хотя и не после Отца». Это таинственное причинение вне всякой смены и возникновения. В Троице ничего не возникает, ничто не становится, ибо Божество есть Полнота.
Понять эти богословские истины, не всякому и ученому дано. Это понимал Св. Григорий, пытаясь доступно объяснить Тайну Божества.
«Правда, что безначальное вечно, но вечному нет необходимости быть безначальным, коль скоро возводится к Отцу, как к Началу». И, конечно же, если будем отдавать предпочтение Сыну или Духу, то унизим Отца.
Св. Григорий воспевал Единицу в Троице и Троицу в Единице. Это догматическое утверждение с трудом укладывалось в сознание людей. Совсем недавно, едва войдя в Храм, тяжело воспринимали Любовь во Христе, продолжали жить чувственными привычками и понятиями. Новое христианское сознание ломало так хорошо устроенный быт, переворачивало представления о мире, преображая хаос в космическую упорядоченность. И вот в это переходное сознание привносилась Тайна о Пресвятой Троице. Не просто надо было отказаться от эгоизма и отсечь от себя «прошедшего житья подлейшие черты», но сотворить Новую реальность, в которой Триединая реальность Божества отражалась в триединстве человека, в его теле, душе и духе.
В этой реальности Бог разговаривал с человеком, ибо невозможно, не имея Откровения, распознать, например, Божественные сущности и ипостаси, понять единоначалие. Св. Григорий скажет: «Не то единоначалие, которое определяется единством Лица (против савелиан), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождества движения и направление к Единому Тех, Которые из Единого, - что невозможно в единстве сотворенном».
Кажущиеся несоотвествия на самом деле являются истиной. Если бы это не было бы истиной, то Господь покинул бы Свою Церковь и никто и не вспомнил сегодня о Троическом догмате, как и мало, кто помнит разных пелагиан, савелиан, евномиан и прочие еретические учения.
Как известно, ложь недолговечна. И при первом проблеске света ее ждет обнажение и погубление. Пусть будет странным, что все, что имеет Отец, принадлежит Сыну и наоборот. Эта истина подтверждается Святоотеческим Преданием, творческим опытом Св. Отцов. Этот опыт показывает, что Троическое Божество имеет личные свойства. Но «особенности» Трех «не сущности различают, но различаются в одной и той же сущности».
Для Св. Григория особенности и сущности в принципе совпадают, так же равнозначны для него понятия Три Лица. Здесь он идет далее своего друга, Василия великого, который, видимо, умалчивал по стратегическим соображениям. Но Григорий, как отмечалось выше, считал, что время компромиссов прошло. Духовное сознание устает от переходного состояния: душа требует ясного и исчерпывающего ответа. Главный вопрос, мучивший сознание христиан: как соотносятся ипостаси в Троице?
И этот ответ дают Григорий Богослов и Отцы II Вселенского Собора: «Нерожденность, Рождение и Исхождение». Как это происходит? Человеческие аналогии здесь бессмысленны. Следует следовать Откровению, т.е. тому, что открывает нам Сам Бог. Отец родил Слово и Писание гласит, что Дух Святый «…иже от Отца исходит» (Ин. XY, 26). Только вошедший в это Откровение поймет Божественное Бытие (конечно, в тех пределах, какие ему откроет Творец). Сопоставлять же несопоставимое нелепо.
«Ты слышишь о рождении. – Не допытывайся знать, каков образ рождения. Слышишь, что Дух исходит от Отца. – Не любопытствуй знать, как исходит». И далее Св. Григорий жестко добавляет, обращаясь к своим слушателям: «Как? Ведают сие родивший Отец и рожденный Сын. А что кроме сего, закрыто облаком и недоступно твоей близорукости». Три Лица – «самосущно существующие» и имеющие каждый свое бытие, оставаясь при этом неслиянные и нераздельные.
Это непостижимо, но это Бог. Ибо, если бы он был постижим, то это уже не был бы Бог, но жалкое подобие какого-то природного явления, где, кстати, и ищут его атеисты, а не найдя, объявляют Его несуществующим. Но в Троице, Которая «вся достопоклоняемая, вся царственная, единопрестольная, равнославная» Истина. И не ищи, что важнее, рождение или исхождение, но исповедуй Троицу, в Которой Полнота Богопознания. И эту Полноту христианин имеет, выйдя из крещенской Купели.
Св. Григорий напоминает крещальный символ: «В кого ты крестился? Во Отца! Хорошо. Однако это иудейское… В Сына! Хорошо. Это уже не иудейское, но еще не совершенное. В Духа Святага! Прекрасно, это совершенное. Но просто ли в Них ты крестился, или в общее их имя? Да, и в общее имя. Какое же это имя? Без сомнения имя Бога… В сие же веруй, успевай и царствуй (Пс. 44, 5)».
Эту Истину и проповедовали Отцы II Вселенского Собора, правила которого являются незыблемыми и освященными Духом Святым. Потому всякое изменение или исправление этих правил ведет к оскорблению Св. Духа. Поэтому Св. Григорий вел яростную борьбу против тех, кто не понимал важность соборного решения, кто не признавал Дух святой Богом. Он писал: «Теперь спрашивают, что же скажешь о Святом Духе? Откуда вводишь к нам чуждого и не знакомого по Писаниям Бога? И это говорят даже те, кто умеренно рассуждает о Сыне». «Дух, Дух, - выслушайте это, - исповедуемый Богом. Еще говорю: Ты мой Бог. И в третий раз восклицаю: Дух есть Бог». «До сих пор ничто не приводило всю вселенную в такое колебание, как дерзновение, с каким мы провозглашаем Духа Богом».
Это не было новшеством, но следованием за древней Истиной, произнесенной Господом, призвавшего крестится во имя Отца, Сына и Святага Духа. И Св. Григорий вслед за Афанасием Великим призывал следовать за этой древней Истиной, которая выражена в крещальном символе.
«Если Дух Святой тварь, то напрасно ты крестился… Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает богом в крещении? – спрашивает Св. Григорий…. Если же Он достопоклоняем, то, как же не Бог? Здесь одно держится другим: это подлинно златая и спасительная цепь. От духа имеем мы возрождение, от возрождения – воссоздание, от воссоздания – познание о достоинстве Воссоздавшего». И потому «отделять Единого от Трех, - значит бесчестить исповедание, т.е и возрождение, и Божество, и обожение, и надежду… Видите, - заключает Григорий Богослов, - что дарует нам Дух, исповедуемый Богом, и чего лишает - отвергаемый».
Для Св. Григория Дух - «Свет нашего ума, приходящий к чистым и творящий человека богом… Им познал я Бога, Он Сам есть Бог и в жизни той творит меня богом… Я не терплю, чтоб меня лишали совершения. Можно ли быть духовным без Духа? Причастен ли Духа, не чтящий Духа? И чтит ли Духа, крестящийся в тварь и сораба?»
На стороне Св. Григория простая логика. Но эта логика с трудом доходила до человеческого сознания. Видимо, человек привык усложнять сущности и их явления. Простое кажется невероятным. Собственно с человеческой точки зрения оно и есть невероятно. Надо признать, что многих смущало, что Святое Писание не говорит о Духе буквально, но прикровенно. Хотя, в принципе, уже Апостолы приоткрывали завесу, говоря о Трех на небе и трех на земле. Но, чтобы это понять, надо было сквозь букву проникнуть во внутреннее содержание, за иной метафорой видеть ясную реальность.
Вряд ли у кого-то из христиан вызовет сомнение, что все библейские пророки действовали, водимые Духом Святым. Это читаем в Ветхом Завете, еще более - в Новом. Св. Григорий пишет: «Христос рождается, Дух предваряет. Христос крещается, - Дух свидетельствует. Христос искушается, - Дух возводит Его. Совершает Силы Христос, - Дух сопутствует. Христос возносится, - Дух преемствует».
В этих кратких библейских событиях, не видим ли действование Духа? Отрицать это, - значит отрицать само Писание, которое повсеместно свидетельствует о Дарах и Силе Св. Духа. «Прихожу в трепет, когда представляю в уме богатство наименований – восклицает Св. Григорий. – Дух Божий, Дух Христов, Ум Христов, Дух сыноположения, - Он воссозидает в крещении и воскресении. Он дышит, где хочет. Источник Света и Жизни, - Он делает меня храмом (1. Кор. VI, 19), творит богом, совершает, почему и крещение предваряет и по крещении взыскуется. Он производит все то, что производит Бог, Он разделяется в огненных языках, и разделяет дарования, творит Благовестников, Апостолов, Пророков, пастырей, Учителей».
Христос называет Его Утешителем. Он как бы иной Бог. Библия не говорит об этом прямо, но в этом домостроительство Божье. Человеческий ум и сердце постепенно причащались Божественной Истины, ибо вместить все сразу невозможно. Наверно, поэтому Господь каждому предоставил право свободно избирать путь. Это касается как личности отдельной, так и этнической. В этих движениях находили частицы Истины. Например, известно, что наиболее приблизился к Троической Тайне в эллинской философии Плотин. Это приближение способствовало тому, что идущие за ними, узнавали больше. «Лучшие их богословы, - писал Святитель Григорий, - и более к нам приближающиеся, имели представление о Духе… Но не соглашались в наименовании и называли Его Умом мира, Умом внешним и подобным тому».
В данном контексте вспоминается мировая Душа Платона. Однако отсутствие личности ведет к опустошению и космическому зиянию, поглощающему творческие порывы души. Для Св. Григория важно, что перед нами Лицо, потому так выверено говорит об исхождении, «показывает место Духа в непреложном триединстве внутрибожественной жизни» (Г. Флоровский).
Таким образом, требование признать Дух Божеством не философское изыскание, но Богооткровение, которое дается человеку, чтобы он стал богом. Ибо для того, чтобы следовать воле Божества, нужно исполнится Духа Святага. И только тогда придет понимание Учения Христова, проникнемся в Тайну спасения, обретем чудесное и потрясающее вдохновение.
«Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам. Сказал также им притчу: может ли слепой водить слепого? не оба ли упадут в яму? Ученик не бывает выше своего учителя; но, и усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его. Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как можешь сказать брату твоему: брат! дай, я выну сучок из глаза твоего, когда сам не видишь бревна в твоем глазе? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Лк. 6: 36-42).
Господь призвал нас быть богами, поэтому не стоит удивляться, что человеческое должно претвориться в Божественное, став Богочеловеческим. Божественное же пришло во всей полноте в человеческое естество, воплотившись в нас, чтобы мы стали богами. Вот эту Божественную и человеческую Полноту во Христе отрицал Аполлинарий, тем самым, едва не разрушив таинство Троического Богословия, которое немыслимо без понимания Боговоплощения. Григорий Богослов яростно выступил против него, понимая опасность лжеучения для спасения человека. «Что не воспринято, то не уврачевано, не спасено, - это основная идея его сотериологии. И в полемике с аполлинаризмом Григорий с большею ясностью и силой раскрывает догмат о «существенном» соединении «двух естеств» «в едином Богочеловеческом Лике, - Единое Лицо»» (Г. Флоровский).
Рождение Христа нарушает физические законы природы, и небо и земля становятся иными. «И я провозглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын божий становится Сыном Человеческим». В мир явился Бог, происходит то, что эллины назвали теофанией.
Но не просто произошло Богоявление, но Воплощение, а, значит, восприятие человеческого естества. «Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить, - говорит Св. Григорий… Сколько торжества доставляет мне каждая тайна Христова. И во всех главное одно, - мое совершение, воссоздание и возвращение к Первому Адаму».
Действительно, - «новое смешение и чудное срастворение». «Когда человек не стал богом, Сам Бог вселился в меня, сделался совершенным Человеком». «Бог от начала прост. Потом сопряжение с человечеством, а потом пригвожден Богоубийственными руками, - таково учение о Боге, вступившем в единение с нами».
Во Христе, говорит Св. Григорий, «естество приобщилось в сущего Бога, - не так как пророк или кто из людей Богодухновенных, приобщавшихся не Самого Бога, а чего-то Божественного, - но существенно, так что Бог в человечестве, как солнце в лучах».
Таким образом, в человеке присутствует Сам Бог, и Сам Бог принимает всего человека. «Кратко сказать, - заключает Григорий, - в Спасителе есть иное и иное». И прибавляет: «Но не иной и иной, - ибо то и другое в сраставорении, так что Бог вочеловечился и человек обожился, или как бы кто не выразился».
Как эту тайну выразить человеческими понятиями? Как объяснить необъяснимое. Св. Отцы часто используют образ огня и железа. Но необходимо уяснить христианскому сознанию тайну Лика Христова, заключенную в «Один» и «два». Но не два, а «Один из двух». Св. Григорий ясно различает во Христе два естества, - «естество, которое подлежит страданию», и «естество неизменяемое, которое выше страданий». Своими утверждениями Григорий Богослов желает окончательно похоронить арианскую ересь.
«Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был. Но восприял и то, чем не был». Это двойство и тайна имен прослеживается Святителем на протяжении всей Новозаветной истории. Вспомним Рождество, и увидим ясли и звезду. Но вся эта тайна имен относится к Единому, - «Единый Бог из обоих». «Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; плотоносец, но бестелесен; по Матери Деве описан, но неизмерим… Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов… Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался Он в сон, и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы и колени. Молился, - но кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был жертва, но и Архиерей. Жрец, но и Бог» (Григорий Богослов).
Итак, в мир явилось не два сына, как учил Аполлинарий, а Единый Бог и Человек. Безусловно, Бог остается Богом, но человек обоживается, «Сильнейшее побеждает» - вот суть Лика Христа. Человеческое естество причащается Божественного. И потому не просто человек страдает и умирает, но и Бог. И, когда говорим о распятии Христа, то не человека только распяли, но и Бога. То же касается и рождения. Не просто рожден мальчик Иисус, но и Бог. Потому тот же Св. Григорий настаивал, что Дева Мария является Богородицей, - «Если кто не признает Марии Богородицей, тот отлучен от Божества». Пресвятая – Лествица на Небо и Первая после Христа обожженный Человек – Святая Святых. Путь к обожению открывается нам через «единосущное человечество Слова».
Вот этого не мог понять Аполлинарий. Как могут сраствориться в совершенном единстве «два совершенных»? Он мыслил по-человечески, и физические законы превносил в Божественные. Он думал, что во Христе «иной и иной», разделяя, таким образом, Богочеловека и совершая обыкновенное внешнее сложение, лишая человека обожения. Но не только этого лишал Аполлинарий. Доказывая действительность Богочеловеческого единства, он отвергал полноту человеческого естества во Христе. Это значит признать, что Христос есть совершенный Бог и несовершенный человек, т.е. подвержен, как и обыкновенный человек, греху.
Если так, то зачем несовершенного Адама изгнали из рая. Надо было пожурить и вернуть обратно. Если так, то зачем необходимо Непорочное зачатие, ели допустим грех; если так, то можно дойти до того, что Бог является грешником.
Признавая неполноту человечества во Христе, Аполлинарий отрицал соединение двух умов. Он полагал, что Бог воспринял тело и душу, но не дух, что он понимал под умом. Буквально – это воплощение, но не «вочеловечивание». Аполлинарий был трихотомистом, полагая во Христе, - плоть и душа – человеческие, а дух – Божество слова. Отсюда можно сделать вывод, что человечество Христа подобно нам, но не единосущно. Сама человеческая плоть во Христе для Аполлинария есть отвлеченность, существующее только в Слове, «принявшем ее в себя при соединении».
Строго говоря, он отрицает во Христе всякую человеческую самостоятельность и способность к движению. Человечество выступает органом Слова. Бог, по Аполлинарию, двигатель тупого движимого. Искренне жаль человека, так видящего суть Воплощения. Возможно ли в таком случае спасение? Как видим, это не просто философский спор, но вопрос жизни и смерти. И это прекрасно понимал Св. Григорий, писавший, что «если в Нем Плоть без ума, о я обманут, кожа моя, но чья же душа?» Получается, что не только человеческое во Христе отрицали, но и собственно человека последователи Аполлинария.
«Отвергая человека и внутренний образ, через вводимую ими новую и только видимую личину, они очищают только видимое наше… И когда вводят более только призрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам даже и того, что свободно от греха». И далее Григорий Богослов продолжает: «Божество с одною плотию еще не человек». Воплощение, таким образом, без вочеловечивания не дарует спасения. «Ибо невоспринятое не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасено. Если Адам пал одною половиною, то воспринята и спасена только половина. Но если пал всецело, то со всецелым Родившимся, соединился и всецело спасается». «Да не приписывают Спасителю одних только костей и жил, и облика человеческого», - восклицает Св. Григорий., и завершает свою мысль, - «Соблюди целого человека и присоедини Божество».
Аполлинарий недоумевал, «как могут совместиться два совершенных». Но это человеческий взгляд, представляющий соединение двух тел. Совсем иначе в области «мысленного и бестелесного».
Св. Григорий говорит: «Смотри и я вмещаю в себя душу, и ум, и Слово, и Духа Святага. И еще прежде меня мир сей, т.е. сия совокупность видимого и невидимого, вмещал в себя Отца и Сына и Святага Духа. Такова природа всего умопредставляемого, что оно не телообразно и неразделимо соединяется с подобными себе, и с телами. И многие звуки вмещаются в одном слухе, и зрение многих помещается на одних и тех же видимых предметах, и обоняние, - на тех же обоняемых. Но чувства не стесняются или не вытесняются одно другим, и ощущаемые предметы не умаляются от множества ощущающих».
Конечно, знать, как совершилось соединение Бога и человека нам вряд ли дано. Но и то, что дано, можем познать через свой ум, чрез который и соединяемся с Богом, и который является Богообразным. Таким образом, Аполлинарий отрицает соединение «с ближайшим и наиболее сродным». По Аполлинарию «у них однородная личина и зрелищное лицедейство». Бога он поместил «под завесою плоти». Но это уже не Богочеловек. Странная теория!
Воплощение признавать, а вочеловечивание – нет. Причем, на том основании, что ум греховен. Но тогда и тело греховно.
Безусловно, спор шел о человеческом естестве. «Если воспринято худшее, чтобы оно освятилось воплощением, почему не быть восприняту и лучшему, чтобы оно освятилось вочеловечиванием. Если брение приняло в себя закваску и соделалась новым смешением, то, как же не принять в себя закваску Образу и не сраствориться с Богом, обожившись через Божество» (Григорий Богослов).
У Аполлинария же получается, что ум человеческий настолько болен, что неизлечим. Св. Григорий скажет ему: «Ты поклонник плоти, ибо вводишь человека, не имеющего ума». Напротив, ум человеческий скорее может быть исцелен, ибо есть Образ Божий. «Восстановление образа» и есть та задача, которую и пришел решать на земле Сын Божий.
Св. Григорий, пожалуй, первый, предвосхищая Соборы V века, заговорил о двух природах и Едином Лице. Знание об этом способствовало точному исполнению воли Божьей, вне которой невозможно спасение человека.
«Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый, ибо всякое дерево познаётся по плоду своему, потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника. Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его. Что вы зовете Меня: Господи! Господи! — и не делаете того, что Я говорю?
Всякий, приходящий ко Мне и слушающий слова Мои и исполняющий их, скажу вам, кому подобен. Он подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне; почему, когда случилось наводнение и вода напёрла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и неисполняющий подобен человеку, построившему дом на земле без основания, которы, когда напёрла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое» (Лк. 6: 43-49).
Исполнение Ее возможно только тогда, когда воспримешь Божество в себя. Но это восприятие не только в наслаждении Бопознания, но и голгофской жертве, вплоть до крестной смерти. Вот путь, который указал нам Христос, взяв на Себя весь грех человеческий, «изображая в себе нас», «как Глава целого Тела» (Григорий Богослов).
Господь идет вместо нас, идет, чтобы распять грех на Кресте, уничтожить его. Безгрешный распинается за нас грешных. Он не осквернился, но победил скверну и смерть. Св. Григорий песнословит «Крест и гвозди, которыми я разрешен от греха».
Однако смысл, происшедшего на Голгофе события, выражается не только в понятиях жертвы и воздаяния. «Остается исследовать вопрос и догмат, многими оставляемый без внимания, но для меня весьма требующий исследования, - говорит Св. Григорий в своем Пасхальном слове. – Кому и для чего пролита сия излиянная за нас Кровь – Кровь великая и преславная Бога, и Архиерея, и Жертвы. Мы были во владении лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена. Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас. А если Отцу, то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А, во-вторых, почему кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцем, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна. Не видно ли из сего, что Отец приемлет (жертву) не потому, чтобы требовал или имел в ней нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя Силою, и воззвах нас к Себе чрез Сына, посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому Он оказывается во всем покорным».
Кажется, что нет ответа на вопрос. Но он есть, и краткий: «да будет прочее почтено молчанием» - говорит Григорий Богослов.
Для духовного же сознания христианина важно знать, что Крест – это победа Богочеловека над дьяволом. Голгофская жертва не перемирие между Добром и злом, Жизнью и смертью, но окончательная победа Бога над врагом рода человеческого.
После свершения первородного греха человеческое естество стало подвержено смерти, более того, наша душа являлась «трупоносицей». Но пролитой на Кресте Крови, тело человека стало очищаться. В одном месте Св. Григорий Крест назовет Крещением. И это правда. Где, как не в Крещении происходит победа Добра над злом, Жизни над смертью, где, как не в крещении, кровь человеческого естества, зараженная грехом, становится очищенной и освобожденной.
Григорий Богослов писал о двойном очищении, дарованном нам Христом: «Одно – вечного Духа, и Им очистил во мне прежние повреждения, рождаемые от плоти; Другое – нашей крови (ибо своею называю ту Кровь, Которую истощил Христос Бог мой), - искупление первородных немощей и избавление мира».
Т.е. Крещение означает фактическое рождение, только еще значимее, ибо в этом рождении есть и смерть, и воскресение. Причастившись Кресту, человек становится иным, или Новым.
Христос принял смерть, чтобы ее, саму смерть, победить. Не было бы смерти, не было бы Воскресения. И на Кресте, воистину, страдал Бог. О чем и говорит епископ Григорий в Пасхальный Великий день:
«В сей день, великий Христос воззван от мертвецов, к которым приложился. В сей день, отразил Он жало смерти, сокрушил мрачные затворы унылого ада, даровал свободу душам. В сей день, воспрянув из гроба, явился Он людям, для которых родился, умер и возбужден из мертвых, чтобы мы возрожденные и избежавшие смерти, восхищены были с Тобою восходящим».
Можно сказать, что Христос есть некая «закваска для всего смешения». Всем нам даруется спасение во Христе, возможное, естественно, чрез обожение. А обожение – это великое домостроение, своеобразный подвиг восхождения, фундаментом своим имеющий исполнение Божественной воли. Тяжелейший труд, который обязательно будет вознагражден.
Да, еще вчера и сегодня нас искушает лукавый, но наступит обетованное завтра, зримое в жизни Христовой, Которой должны непрестанно следовать и учиться, взяв путь Господень за образец. Учиться великой Тайне Пресвятой Троицы, «озаряющей наши души всецелым Светом Божества».
Пребывающий в сиянии Божества, способен постичь Таинство Богобытия. Естественно настолько, насколько вместит его сознание. Тот, кто в страхе или невежестве покидает Божественный Свет, погружает себя в ветхое состояние не-бытия. Собственно, ад – это отсутствие Бога. Пришествие Бога, возможно, если начнешь призывать Его в своих молитвах. Но призыв должен сопровождаться не только стоном, но и добрыми делами, милостью к ближним и даже врагам.
Видимо, исходя из доброго побуждения и любовью к ближним, Григорий Богослов допускал загробное очищение. Он писал: «Может быть они будут там крещены огнем, - этим последним крещением, самым трудным и продолжительным, которое поедает вещество, как сено, и потребляет легковесность каждого греха».
Однако это он говорил о христианах, не успевших раскаяться при жизни. Другое дело не исповедующие Христа Богом: «Знаю огнь не очистительный, но карательный, - его на грешников всех одождит Господь, присоединив жупел и дух, - это уготованный диаволу и ангелам его, или тот, который предходит Лицу Господа и попаляет окрест враги его». Правда, Григорий делает оговорку: «Если только кому не угодно и здесь разуметь это человеколюбивее и сообразно с достоинством наказующего».
Ориген предоставлял Господу полное всепрощение. Но это был мечта впечатлительного Востока, где мистическое, порой, подвергалось чувственным нападениям. Вдумаемся, возможно ли, не пожелавшему придти на трапезу Господню, быть в чертогах Его. Проблематично!
Тот, кто участвует в Таинстве Евхаристии, знает, чем грозит нераскаянный приход к Чаше Господней. Конечно, христианин, если он таковой не по названии, а по сущности, каждому жаждет спасения. Но справедливость такова, что его получают те, кто уже при жизни достиг обожения. Это возможно, если будем правильно славить Святую и Нераздельную Троицу.
В конце IV века это и власть поняла в лице Августов Грациана и Феодосия Великого, утвердившие постановления II Вселенского Собора специальным декретом. По всей империи признавалась правой вера, которую исповедовали великие каппадокийцы и их сторонники. Еретики же отлучались от церковного общения.
Это была не просто победа Кафолической Церкви над еретическими учениями. Это признание пути, по которому должно следовать всей вселенной. И что важно, во главе империи становились люди, не просто поддерживающие христианскую религию, но вошедшие в церковную ограду, принявшие Св. Крещение.
Особо хотелось бы сказать о личности Феодосия. Талантливый полководец! Не будет преувеличением, если назовем его последним великим императором Рима. Это был человек, который с самой юности помнил, что предстоит Лику Христову. Так было угодно Провидению, что он заболел и был при смерти. Согласно традиции его крестили, готовя к смерти. Но Феодосий выжил. Его уже не волнует власть человеческая, его мысли о Божественной Правде. Понимая свое недостоинство, просит Церковь молиться о нем, как человеке грешном.
