Расследование убийства Императора Михаила II в 1918-1920 годы

Предисловие

Открытие ранее секретных архивных документов по теме убийства Членов Императорского Дома Романовых, многочисленные публикации способствовали возрастающему интересу Российского общества к личности Михаила Александровича Романова, который, как авторы писали ранее[1], является «де-юре» и «де-факто» последним Российским императором Михаилом II. Между тем некоторые круги пытаются внедрить в массовое сознание несколько ложных моделей описания его личности, статуса и кончины. Из их числа можно выделить две крайние противоположности:

– «клерикально-либеральную»: Великий князь Михаил Александрович «добровольно отказался от власти», хотел быть «простым гражданином», а мотовилихинские большевики–маргиналы самочинно его убили из мести и ненависти к Романовым. «Штамп» этот имеет разнородную основу, которая включает: продолжение антисоветских (антироссийских) действий русской эмиграции, управляемой заинтересованными геополитическими структурами в США; канонизацию «Великого Князя Михаила Александровича» Русской православной церковью заграницей (РПЦЗ) в сонме Новомучеников российских, состоявшуюся в разгар «холодной войны» – 1 ноября 1981 года; ложное изложение событий «похищения» советскими историками – прежде всего пресловутый очерк зав. Пермского Истпарта К.Г. Ольховской «Похищение Михаила Романова» (о чем будет рассказано ниже) и пр. В существовании подобного подхода заинтересованы либеральные и демократические структуры, стремящиеся «затушевать» свою ответственность за трагедию Русского народа, причиной которой стал «февральский переворот» 1917-го, и перенести ее на своих политических противников: монархистов, будто бы неспособных управлять государством, и «злобных» большевиков, отобравших у них власть и не давших зарубежным геополитическим силам погубить великую Евро-Азиатскую Державу;

– «романтико-монархическую»: «Император Михаил II спасся» – 12 июня 1918 года бежал из г. Перми, а затем скрывался где-то на Востоке («в Тибете»), т.к. не был признан либеральными, демократическими и социалистическими силами, составлявшими основу Сибирского и Колчаковского правительств, а также иностранными политическими бенефициарами и заказчиками гибели Российской Империи.

Таким образом, жизнь и смерть Императора Михаила II, даже спустя 105-тилетие с момента событий июня 1918-го, остается актуальным и политизированным вопросом исторического исследования.

В очередной статье тематического цикла[2] авторы на основе изучения исторических документов рассказывают, как, когда и кем проводились расследование и дознания обстоятельств «похищения» Михаила Александровича Романова и его секретаря Николая Николаевича Джонсона.

«Дело Пермской ЧК»

Первым достоверным и информативным материалом является так называемое «Дело ЧК» – «Материалы о побеге бывшего великого князя М.Н. Романова из-под ареста», которое хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) – Фонд 588. Опись 3. Дело 17. Архивное дело представляет собой материал, состоящий из нескольких источников:

– следственного дела Пермского окружного чрезвычайного комитета по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ПОЧК) «О похищении Б. Великого Князя Михаила Александровича Романова из Гостиницы Королевские Номера», начатого 13 июня 1918 года, состоящего из: обложки с титулом (л.1, 1об.), листов 2 – 35, незаполненной описи (л.36), листа обложки (л.37), на которой имеется весьма интересная подпись: «Итого прошнуровано 92 бумаг /девяносто две/ 2 мая 21 год. Архивариус»;

– вероятно, в указанное в это следственное дело (судя по датам и количеству листов) входило подшитое в конце тома дело Следственной комиссии Пермского революционного трибунала (СК ПРТ) «Предварительное следствие, произведенное Следственной Комиссией Пермского Городского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов по подозрению в подготовке побега М.А. Романова Веры Павловны Кулеш», начатое 29 мая 1918 года, состоящее из обложки с титулом (л.125), листов: 126 – 182об., постановления о передаче материалов в ПОЧК от 4 июля 1918 года (л.183), приложений л.184-195, «заверительного» листа с сургучной печатью СК ПРТ, на котором подпись: «Итого в настоящем деле пронумеровано, прошнуровано и припечатано пятьдесят четыре /54/ листа. Верно: Секретарь Рябов»;

– части надзорного дела и одновременно дознания ПОЧК «Дело граждан Романова М. Знамеровского и Джонсон», начатого 21 мая 1918 года, состоящего из: обложки с титулом (л.38), листов 39 – 122, листа обложки (л.123), на которой также имеется значимая подпись: «Итого в сем деле пронумеровано сто два / 102/ бум. 29 апреля 21 г. Архивариус»;

– в эти материалы входит «Дело Обыденова Сергея Александровича. 29.7.18 г.» – (листы:119 – 122об.), подготовленное Бюро контрразведки при ПОЧК.

Указанные документы корреспондируют с позднейшими воспоминаниями участников событий (Г.И. Мясникова, В.А. Трофимова, А.А. Микова, В.А. Иванченко, Н.В. Жужгова и др.), свидетелей (А.А. Волкова, С.Н. Смирнова и др.), материалами следствия А.И. Короновского, Н.А. Соколова, «дневником Михаила Александровича» и др.

Они документально подтверждают: дату ужесточения надзора – ежедневную отметку в ПОЧК – которая совпадает с датой заведения ПОЧК «Дела граждан Романова М. Знамеровского и Джонсон» – 21 мая 1918-го; причину выбора соответствующего плана действий по ликвидации Михаила II, основанного на «шутке В.П. Кулеш»[3]; время и порядок действий лиц в гостинице «Королевские номера» в ночь с 12 на 13 июня 1918-го и прочее.

Специально и подробно рассмотрим несколько моментов.

Дело ПОЧК «О похищении б. Великого Князя Михаила Александровича Романова из Гостиницы Королевские Номера» заведено 13 июня 1918 года на основании следующего постановления[4]: «1918 года июня 13 дня. Чрезвычайный комитет по борьбе с контр-революцией, спекуляцией и саботажем рассмотрев заявление переданное по телеф. из Гостиницы Королевские Номера в 12 ч. 15 мин. ночи 12 на 13 сего июня об Аресте тремя неизвестными Михаила Романова и имея в виду, что в данном случае усматриваются признаки преступного деяния предусмотренные Постановлением все Российской Чрезвычайной Комиссией по борьбе с конт.-револ. Постановил: произвести по означенному делу следствие.

Председатель Комитета

Члены: А. Трофимов

Поручается следователю по борьбе с контр.-революцией тов. Меньщикову».

Стоит обратить внимание читателя, что это постановление вынес не кто иной, как один из разработчиков плана «похищения» – А.В. Трофимов, о чем авторами было рассказано в статье «Похищение» и убийство императора Михаила II. Пермь. Март – июнь, 1918 год»[5]. Документы свидетельствуют, что действия должностных лиц разворачивались строго в рамках сценария, о котором Трофимов позднее писал[6]: «План сводился к следующему: Михаила крадут, мы, ЧК, усиленно его разыскиваем, арестуем всех, кто посещал Михаила или кто к нему ходил, за пособничество к побегу придаем их суду». Примечательно, что все постановления и аресты утверждены не «и.о. Председателя ПОЧК» П.И. Малковым и не «заместителем председателя» Г.И. Мясниковым, а именно: «членом ЧК», зав. отделом по борьбе с контрреволюцией А.В. Трофимовым, курировавшим и направлявшим следствие.

Следователь отдела по борьбе с контрреволюцией Павел Федорович Меньщиков, казалось бы, добросовестно начал расследование: арестовал ближайших лиц и допросил ряд работников и жильцов гостиницы. Однако осмотр процессуальных документов наводят на определенные размышления:

– в деле предварительного следствия имеется их всего четыре: постановление о производстве следствия; мандат о назначении П.Ф. Меньщикова; постановление о мере пресечения в отношении подозреваемых В.Ф. Челышева, П.Я. Борунова, П.Л. Знамеровского и И.Н. Сапожникова; протокол ареста (личного задержания и доставления) П.Л. Знамеровского;

– отсутствуют протоколы допросов и постановления следователя о привлечении указанных лиц в том или ином качестве по рассматриваемому факту. Все действия в отношении них оформлены через опросы в ходе дознания ПОЧК, которое проводил тот же П.Ф. Меньщиков;

– подозреваемыми 13 июня 1918-го были определены, арестованы и заключены в Пермскую губернскую тюрьму: слуги Михаила II – В.Ф. Челышев, П.Я. Борунов, высланный по тому же решению СНК – П.Л. Знамеровский и заведующий гостиницей И.Н. Сапожников. Между тем в деле отсутствуют материалы их допросов в день ареста. И.П. Сапожников и В.Ф. Челышев были допрошены только 14 июня. Задержание П.Л. Знамеровского и обыск в его квартире произвел «комиссар» Михаил Глазырин, командированный все тем же зав. отделом ПОЧК А.В. Трофимовым. Опрошен (?) он был в качестве «обвиняемого» (?) 18 июня в помещении Арестного дома. Тогда же был опрошен (?) и другой «обвиняемый» (?) С.В. Тупицин. Их опрос дознанию ничего не дал;

– в день 13 июня П.Ф Меньщиков опросил только проживающего в гостинице артиста П.Н. Полякова, который ничего про направление отъезда не пояснил;

– 14-го арестованный «подозреваемый» В.Ф. Челышев сообщил следователю[7] что в ходе происшествия «Михаил Александрович сказал, что он мандату подчиняется, но не подчиняется неизвестному, потому что не знает его, и просил пригласить кого-нибудь из Чрезвычайного К-та, кого бы он знал. Тогда я сказал Михаилу Александровичу, что я сейчас позвоню в Чрезвычайный К-т, но неизвестный, направив на меня револьвер, сказал: «Ни с места». Тогда Борунов, стоявший в коридоре, убежал к телефону, а неизвестный, грубо схватив Михаила Александровича за ворот, силом заставил одеваться. Стал одеваться и Джонсон. Я, подав пальто Михаилу Александровичу, тоже оделся и пошел с ними, но на последней ступени лестницы неизвестный обернулся ко мне и спросил: «Ты куда?». Я ответил, что с Мих. Алек. Неизвестный снова направил на меня револьвер, снова сказал: «Ни с места». (Я должен добавить, что когда Михаил Александрович не хотел подчиниться неизвестному, то последний позвал еще двух человек, одетых тоже по-солдатски.) И все вышли на улицу. Тогда я по совету прислуги (которую звать Лиза) пошел на балкон и оттуда стал смотреть, причем видел, как неизвестный силом вталкивал Михаила Александровича в экипаж, верх которого был приподнят. Неизвестный же сел на козлы, на вторую лошадь посадили Джонсона и поехали по Торговой улице по направлению к Мотовилихе. Как только они повернули на Торговую улицу, я сейчас же пошел в Чрезвычайный К-т. Но по дороге мне попали навстречу тов. Малков, Трофимов и друг., которым я рассказал происшедшее»;

– в тот же день 14 июня другой подозреваемый И.Н. Сапожников сообщил[8], что «трое поднялись кверху, где пробыли очень продолжительное время, после чего спустились вниз в сопровождении Романова, Джонсона, Челышева, который шел сзади, но на площадке Челышеву один из неизвестных, который вошел первым, сказал, чтобы он, Челышев, не ходил с ними, и все вышли на улицу. Я должен еще добавить, что когда я хотел позвонить по телефону в Чрезвычайный К-т; то Петр Борунов мне не дал, а стал звонить сам. А когда я его спросил, что ему ответили, то Борунов мне сказал, что ему ответили, что сейчас придут. И действительно, некоторое время спустя пришли Малков, Сорокин, Неволин и еще друг., которых я не знаю»;

– только 15 июня П.Ф. Меньщиков опросил: швейцара А.П. Вотинова, горничную Е.И. Пономареву, горничную М.С. Богданову, горничную С.Е. Ширинкину, судомойку Е.В. Мишарину, В.М. Знамеровскую, ее подругу – служащую Петроградского общества электрических сооружений С.С. Лебедеву, прислугу Тупициных Л.И. Мисюреву. При этом работники гостиницы подтвердили рассказ «подозреваемых» В.Ф. Челышева, П.Я. Борунова и И.Н. Сапожникова, а Мишарина сообщила, что «мы со слугой Романова Василием вышли на балкон откуда видели, как неизвестные поехали на двух лошадях, но как они садились на лошадей, мы не видели»[9].

Таким образом, материалы этого дела из Фонда 588 свидетельствуют о поверхностном отношении следствия ПОЧК к сути вопроса:

– прибывшее руководство Губисполкома (Сорокин), ПОЧК (Малков, Неволин) не проявили активности в организации погони и задержании «похитителей»;

– дознание не смогло найти хоть какие-нибудь свидетельские показания, позволяющие создать фиктивную процессуальную базу для подтверждения «побега» Михаила II;

– процессуальные действия и допрос фигурантов и сотрудников гостиницы в качестве «свидетелей» создавали опасность выхода на истинные обстоятельства «похищения», в связи с чем организовать какой-то «суд», не представлялось возможным, «подозреваемые» были переведены в категорию «заложников», а само дело «спущено на тормозах».

Обращают на себя внимание также даты переписки пермских властей с вышестоящими органами. Известно, что телеграмма ПОЧК о похищении была направлена по инстанции в три адреса еще 13 июня 1918-го: «Москва. Совнарком. Чрезком. Петроградская коммуна. Зиновьеву. Копия: Екатеринбург. Облсовдеп. Чрезком. Сегодня ночью неизвестными солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры. Пермский округ. Чрезком»[10].

15 июня на 4-й странице 112-го номера «Известий Пермского Окружного Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов» была опубликован подробная заметка: «Похищение Михаила Романова. В ночь с 12 на 13 июня в начале первого часа по новому времени в «Королевские номера», где проживал Михаил Романов, явилось трое неизвестных в солдатской форме, вооруженных. Они прошли в помещение, занимаемое Романовым, и предъявили ему какой-то ордер на арест, который был прочитан только секретарем Романова Джонсоном. После этого Романову было предложено отправиться с пришедшими. Его и Джонсона силой увели, посадили в закрытый фаэтон и увезли по Торговой улице по направлению к Обвинской. Вызванные по телефону члены Чрезвычайного комитета прибыли в номера через несколько минут после похищения. Немедленно было отдано распоряжение о задержании Романова, по всем трактам были разосланы конные отряды милиции, но никаких следов обнаружить не удалось. Обыск в помещениях Романова, Джонсона и двух слуг не дал никаких результатов. О похищении немедленно было сообщено в Совет Народных Комиссаров, в Петроградскую коммуну и в Уральский областной Совет. Производятся энергичные розыски».

Какой же была реакция местной и Центральной властей на «похищение» («побег») Михаила Александровича?

– центральная власть и ВЧК «промолчали»;

– 18 июня в разговоре «по прямому проводу» председатель Уралсовета А.Г. Белобородов в разговоре с Товарищем Пермского губисполкома В.Ф. Сивковым между делом задал вопрос: «18 июн. Вх № 4404 13/174 …

…Сивков: Тов. Белобородов, Событиями течение работы Областного Исполкома экономической жизни Урала независимо от нас начинает тормозиться, ввиду этого необходимы инструкции от Областного Комиссариата всем отделам.

Белобородов: Скажите, как идут розыски сбежавшего Михаила?

Сивков: Энергично, но, к сожалению, безрезультатно»[11].

– официальный запрос из Уралсовета пришел на следующий день – 19 июня: «Немедленно телеграфно сообщите: когда был привезен Пермь Михаил, кому сдан, каковы были указания режиме, от кого они исходили, какие меры принимал губсовдеп усилению режима, кем было отменено содержание его тюрьме? Что дало следствие, кто арестован, их фамилии, также показания? 4201 Облсовет Белобородов»[12];

– ПОЧК для ответа в тот же день запросил соответствующие материалы из Пермского Окружного совета, на котором имеется резолюция В.Ф. Сивкова: «Приготовить справку по делу Мих. Романова. Т.е. всю переписку Президиума и все распоряжения Ц.И.К-та и Обл. Исп. К-та по этому делу. 27.6.18 г. Сивков»[13];

– На что из ПОЧК ему был дан ответ[14]:

«27 июня 1918 г. Срочно. Тов. председателя губернского Совдепа … 27 июня 1918 г. № 1889 г. Пермь

На Ваш личный запрос о материале по делу Михаила Романова сообщаем Вам, что никакого материала при Чрезвычайном Комитете по этому делу не имеется.

Печать. Т. Председатель комитета Неволин. Секретарь. Наумов»

Пермские чекисты не могли не исполнить формальное распоряжение руководства, и в дальнейшем всю возможную переписку по теме собрали. Ныне вся переписка находится в рассматриваемом деле. Однако документы не дают никаких ответов на существо дознания и следствия.

Так велись «энергичные розыски» …

Расследование Членом Екатеринбургского Окружного суда И.А. Сергеевым «Пермского эпизода» Предварительного следствия по Делу об убийстве Членов Императорского Дома Романовых

24 декабря 1918-го в Пермь вошла Сибирская армия.

Уже несколько месяцев в Екатеринбурге и Алапаевске Екатеринбургским Окружным судом ведется следствие по преступлениям в отношении Царской семьи и представителей Дома Романовых. Поэтому закономерно продолжить следствие и по обстоятельствам «похищения» Михаила Александровича.

Однако особенности действовавшего законодательства не позволяли Члену Екатеринбургского Окружного суда Статскому советнику Ивану Александровичу Сергееву, который вел предварительное следствие с 7 августа 1918 по 14 марта 1919 года, заняться этим вопросом, так как он не имел соответствующих полномочий, тем более на территории другого судебного округа.

Из-за назначения следователем по Делу об убийстве Царской семьи и передаче Дела Судебному следователю Омского Окружного суда по особо важным делам Надворному советнику Н.А. Соколову, имя екатеринбургского судебного деятеля, бывшего председателя Комитета Общественной Безопасности г. Екатеринбурга, социал-демократа И.А. Сергеева, раскрывшего Алапаевское и Екатеринбургское преступления, на десятки лет оказалось забытым.

Между тем именно И.А. Сергеев первым начал собирать материалы и по «пермскому эпизоду». Так, «1918 года, Сентября 5 дня, Член Екатеринбургского Окружного Суда И.А. Сергеев в камере своей, в присутствии нижепоименованных понятых, производил осмотр документов, присланных при предложении прокурора Екатеринбургского Окружного Суда от 31 августа с. г. По осмотру оказалось:

1/ отпечатанный на пишущей машинке синей краской отпуск телеграммы след. содержания: “Москва Председателю ЦИК Свердлову для Голощекина. Сыромолотов как раз поехал для организации дела согласно указаний центра опасения напрасные точка Авдеев сменен его помощник Мошкин арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменен заменяется другим точка.- Белобородов”…

2/ Отпечатанный так-же и на такой-же бумаге отпуск телеграммы след. содержания: “Три адреса. Пермь Военком Лукоянову Уполномоченному Обласовета Матвееву Королевские Сыромолотову. Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда всю смените пошлите обратно Екатеринбург точка Матвеев остается комендантом поезда точка замене сговоритесь Трифоновым Белобородов. 8 июля 1918 г. № 4640” ...

…5/ Четыре отпуска телеграмм, отпечатанные на машинке; внешний вид их сходен с документом /зачерк. в документе/ видом документов, описанных в пунктах 1 и 2-м настоящего протокола. Одна из этих телеграмм адресована в Пермь, Чрезвычайной Комиссии и содержит в себе запрос по поводу побега “Михаила”. Даты составления телеграммы и отправки ее не имеется.

В связи с этим два других отпуска телеграмм говорят: один об установлении, после побега Михаила Романова, для Великих Князей, переведенных на жительство в Алапаевск, тюремного режима; другой – содержит в себе поручение на имя Алапаевского Совдепа объявить Сергею Романову, что заключение является предупредительной мерой против побега, в виду исчезновения Михаила из Перми. Первая из этих двух телеграмм значится за № 4265, вторая за № 4249. Датированы обе 22-м июня 1918 г.

Четвертый отпуск дословно такого содержания “Сборная. Москва два адреса Совнарком Председателю ЦИК Свердлову. Петроград два адреса Зиновьеву Урицкому. Алапаевский Исполком сообщил нападении утром восемнадцатого неизвестной банды помещение где содержались под стражей бывшие великие князья Игорь Константинович Сергей Михайлович и Полей Несмотря сопротивление стражи князья были похищены. Есть жертвы обоих сторон поиски ведутся. 4853. Предобласовета Белобородов”. Даты не обозначено, но в правом верхнем углу имеется круглой формы оттиск телеграфного штемпеля: “Екатеринбург 18.6.18 телеграф”. Под текстом отпуска сделана, повидимому, можно предполагать /зачерк. в документе/ химическим карандашом какая-то пометка, написанная не разборчиво; можно предположить, что пометка эта представляет собою подпись фамилии лица, принявшего телеграмму. Три остальных отпуска снабжены росписками лиц, принявших телеграмму…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

1918 года, Сентября 5 дня, Член Екатеринбургского Окружного Суда И. А. Сергеев рассмотрев описанные в протоколе от сего числа документы, нашел, что документы, показанные в 1, 2, 3 и 4 пунктах упомянутого протокола имеют непосредственное отношение к разъяснению события исследуемого преступления и к улике преступников, что же касается документов, описанных в 5 пункте протокола, то таковые имеют весьма отдаленную связь с настоящим делом и потому вопрос о приобщении их к делу в качестве письменных доказательств должен быть оставлен открытым впредь до дальнейших результатов следствия, могущих пролить свет на другие следы преступления.

На основании изложенного и руководствуясь 371 ст. уст. угол. суд. ПОСТАНОВИЛ: документы, описанные в первых четырех пунктах протокола от 5 сентября с. г. приобщить к делу в качестве вещественных доказательств; вопрос же о приобщении к настоящему делу документов, означенных в 5-м пункте того-же протокола оставить открытым до собрания других доказательств»^[15].

Итак, еще 5 сентября 1918 года, не владея информацией об Алапаевском убийстве и Пермском преступлении, Сергеев полагал необходимым сохранить найденные телеграммы для будущей необходимости. И.А. Сергеев накапливал все материалы, связанные с пребыванием всех членов Дома Романовых в Пермской губернии.

Через месяц И.А. Сергеев встречается с бежавшим из-под расстрела А.А. Волковым, находившимся в Пермской губернской тюрьме вместе с П.Л. Знамеровским. До настоящего времени не найдены рабочие материалы И.А. Сергеева, но сохранилось описание его встречи с камердинером Императрицы Алексеем Андреевичем Волковым 22 октября 1918 года, который в своих воспоминаниях написал[16]: «У командующего войсками в это время находился член суда Сергеев, производивший тогда дознание об убийстве царской семьи. Он попросил меня побеседовать с ним. Когда я согласился, он позвал к себе обедать. После обеда до самого вечера я давал показания и вследствие этого у начальника тюрьмы опять побывать не пришлось. Кончив допрашивать, Сергеев просил меня прийти и завтра, но я отказался, говоря, что хочу поехать в Тобольск, поскорее повидаться со своей семьей. Он оставлял меня, обещал дать квартиру и содержание. Я отказался.

– В таком случае, если вы не хотите остаться, я сам к вам приеду или вас вызову,– сказал Сергеев. – Согласны? Вы даете подробные показания, Чемодуров же, который жил здесь, как будто неохотно показывал, – добавил он».

Между тем в сохранившихся материалах предварительного следствия имеется только короткий текст допроса свидетеля^[17] на двух с половиной страницах, без упоминания М.А. Романова, что никак не вяжется с рассказом самого Волкова о нескольких часах дачи показаний. Подобное вполне объяснимо, так как с позиции существа уголовного процесса свидетельства Волкова: «о похищении Великого князя Михаила Александровича», о пребывании в тюрьме Княгини Елены Петровны Сербской, расстреле графини А.В. Гендриковой и гоф-лектрисы Е.А. Шнейдер – не имеют отношения к следственному производству по убийству Царской семьи. Поэтому Сергеев включил в протокол допроса свидетеля только сведения о Николае II и его семье. Все остальное, вероятно, всего было им оформлено отдельным опросом, и осталось в рабочих материалах следователя.

Между тем, как следователь по делу, он мог ориентировать орган дознания на получение дополнительной информации, имеющей отношение к членам Императорского Дома. О существовании вопросов, поставленных И.А. Сергеевым перед органом дознания, выходящих за рамки следственного производства по Царскому делу, свидетельствуют рапорта сотрудников уголовного розыска: Субинспектора летучего отряда М. Талашманова от 22 августа[18], Агента Уголовного розыска С.И. Алексеева от 28 января 1919 г.

В документе, составленным по результатам дознания в г. Перми отмечено[19]: «При посещении мною Пермской губернской тюрьмы мною, между прочим, получено сведение, что в означенной тюрьме содержались поступившие в тюрьму при отношении Пермского Окружного чрезвычайного комитета по борьбе с контр-революцией, спекуляцией и саботажем от 23 июля за № 2172 следующие высокопоставленные лица: Романова Елена Петровна /Королева Сербская/ жена Иоанна Константиновича Романова, Гендрикова Анастасия Васильевна, /графиня/, Шнейдер Анастасия Адольфовна – учительница музыки детей Александры Федоровны, Мичич /он же Монор/ Жарко Константинович /генерал при королеве и будто бы он же помощник Сербского военного агента/, Смирнов Сергей Николаевич /секретарь королевы инженер/, Вожичич Милан Иванович, Абрамович Георгий Дмитриевич /состоящий в охране при королеве/ и Волков Алексей Андреевич слуга Николая II-го, а всего 8 человек.

Из числа вышеупомянутых лиц: Романова Елена Петровна и состоящие при ней Мичич, Смирнов, Божичич и Абрамович препровождены в ночь на 30-е октября согласно требования вышеупомянутого окружного чрезвычайного комитета от 29 октября за № 5525 в означенный комитет для отправки в г. Москву и зданы под росписку агента комитета Степаненко. По сведениям тюремной администрации, полученным из частных слухов, Елена Романова находится в настоящее время в г. Стокгольме, а остальные состоящие при ней лица неизвестно где.

Другие лица, поступившие в тюрьму при упомянутом отношении Окружного Чрезвычайного Комитета, а именно: Анастасия Гендрикова, Екатерина Шнейдер и Алексей Волков препровождены в означенный Комитет согласно требования его за № 2523 4 сентября и зданы под росписку конвоиру комитета Кострову. Тем же отношением за № 2523 требовались в комитет содержащиеся за побег Михаила Александровича Романова: Василий Федоров Челышев, шоффер Михаил Борунов, Сапожников и друг., но их в губернской тюрьме тогда не было и вместо их согласно того отношения взяли из тюрьмы Гендрикову и друг.

По сведениям тюремной администрации, полученных из частных источников Гендрикова, Шнейдер и Волков расстреляны большевиками. В действительности же Волков спасся, был в Екатеринбурге и допрошен властями. Участь остальных лиц Гендриковой и Шнейдер не установлена и в числе трупов, найденных в г. Перми после большевиков они не найдены».

В начале 1919 года Иван Александрович Сергеев являлся самым информированным человеком по всем происшествиям, имевшим отношение к Членам Императорского Дома Романовых на Урале. Пожалуй, он – единственный, кто мог бы осознать взаимосвязанность всех преступлений в Перми, Екатеринбурге и Алапаевске, доказательно и логически выйти на выводы об управлении событиями из Центра. Однако этого не произошло из-за политических интриг против следователя, а также из-за малообъяснимого поведения пермских должностных лиц из прокурорского надзора и Военного контроля.

В этом отношении весьма показателен допрос Судебным следователем по особо важным делам Н.А. Соколовым 3-5 октября 1919 года в Чите Прокурора Пермского Окружного суда П.А. Шамарина. Прокурор Суда, зная всю важность расследования, проводимого своими коллегами, «дипломатично» ушел в сторону от своих обязанностей и спокойно рассказывал следователю о своевременно непереданной Соколову и его предшественнику информации января-мая 1919 года:[20] «Перед отъездом в Пермь я получил в Екатеринбурге от члена суда Сергеева и прокурора суда Иорданского сведения о лицах, подлежащих задержанию в связи с делом об убийстве Государя Императора и его семьи. В числе этих лиц значился и Павел Спиридонов Медведев. Первым делом я поручил заведывающему местами заключений в Перми товарищу прокурора Тихомирову проверить эти места и выяснить, нет ли в Перми под стражей кого-либо из лиц, значившихся в списках. Тихомиров немедленно выполнил мое поручение и доложил мне, что никого из указанных в списке лиц под стражей в Перми не содержится.

После этого я сообщил сведения о лицах, подлежащих задержанию, военным властям и отправился в Военный контроль, чтобы договориться там о наилучшем способе установления контроля над лицами, которые могут быть задержаны при захвате новых местностей. Начальником Военного контроля в Перми был тогда Никифоров. В это мое свидание с ним он мне сообщил, что, по приказанию генерала Гайды, командовавшего в то время Сибирской армией, в Контроле производится секретное расследование по делу об убийстве Августейшей семьи. При этом он мне сказал, что он, Никифоров, сообщает мне об этом совершенно секретно и что их дознание члену суда Сергееву передано не будет… (…)

Между тем дознание Военного контроля продолжалось. Товарищ прокурора Тихомиров приходил ко мне время от времени и сообщал мне по секрету, что выясняется дознанием. Основная идея его сообщений была та, что семья Государя Императора жива и эвакуирована большевиками из Екатеринбурга в Пермь, а затем куда-то дальше в глубь советской территории. „Расстрелян” один Государь Император. Таким образом, эта основная идея, устанавливающаяся якобы дознанием Военного контроля, была именно той идеей, которую дали обществу большевики в официальном их органе прессы — Уральский областной совет и Центральный исполнительный комитет в лице Свердлова. Однако секретные сообщения Тихомирова не производили на меня впечатления их убедительности: не было в его сообщениях никаких фактов, чтобы можно было, основываясь на них, делать такие выводы, какие излагал он мне.

Имея в виду мои беседы с членом суда Сергеевым по делу и его официальное сообщение, я пытался предостеречь Тихомирова. Он стал ссылаться на доктора Уткина, видевшего, якобы, своими собственными глазами Анастасию Николаевну в Перми. Когда я высказал Тихомирову свое критическое отношение к этому факту, он притащил мне рецепты, якобы, выданные Уткиным Анастасии Николаевне. Я вижу сейчас эти рецепты (свидетелю были предъявлены рецепты, находящиеся на л. д. 23—24, том 4-й). Мне тогда же показалось странным, что они написаны доктором Уткиным на бланках доктора Иванова. Ведь ни для кого же не было тайной, что большевистские разные деятели, чтобы получить спирту, прибегали к рецептам врачей, сопровождая такие рецепты требованиями о немедленной выдаче „лекарства” для чрезвычайки, как учреждения наиболее страшного. Такие надписи я видел и вижу на обороте этих рецептных бланков.

Этих моих подозрений и соображений я тогда не высказывал Тихомирову, но предостерегал его быть осторожным в отношениях к разным добровольческим показаниям, указывая ему, что данными предварительного следствия факт убийства Августейшей семьи установлен. Когда был задержан Медведев, я нарочно пригласил Тихомирова присутствовать при его допросе. Он присутствовал и объяснения Медведева слышал… (…)

В одно из посещений моих Военного контроля Никифоров сказал мне, что Кирста, производящий дознание по делу об убийстве Августейшей семьи, желает сделать мне по делу доклад. В особую комнату пришел ко мне Кирста, которого Я раньше никогда не видал. Он принес с собой дознание, которое я сейчас читал. Я ожидал услышать строго деловой доклад, т. е. изложение установленных дознанием фактов и логических из них выводов. Оказалось совсем иное. Я, признаться, был изумлен тем, что произошло. Кирста стал мне рисовать круги, которые должны были графически изобразить логический ход его мыслей при расследовании по делу. Я внимательно, серьезно старался отнестись к тому, что мне говорил Кирста, желая понять, каким путем он идет, отыскивая истину: путем анализа или путем синтеза, от каких основных положений он исходит. Никаких указаний, однако, на что-либо подобное и в помине не было. Были одни общие фразы и общие идеи, какие существуют в каждом уголовном деле. И вдруг, совершенно неожиданно для меня, без всяких ссылок на какие-либо факты, Кирста мне заявил: „Таким образом, Августейшая семья жива и надо ее спасать”. Было что-то совершенно сумбурное. После такого вступления Кирста перешел к самовосхвалению и стал говорить, что есть только три знаменитых сыщика в России и один из них — он, Кирста.

После этого длинного и совершенно неуместного вступления Кирста перешел к докладу, т. е. к изложению фактов. Однако весь доклад сводился к тому, что он, Кирста, отыскал в Перми какую-то Наталью Мутных, которая ему откроет местонахождение Августейшей семьи, и он, Кирста, ее спасет. Он говорил при этом, что он сам рискует местью со стороны Мутных и ее единомышленников, что он получил от Мутных письмо с угрозами. При этом Кирста делал жесты, как будто бы письмо было у него в кармане, но он мне его не показывал. Кончил он в отношении этой Мутных уверением, что она все-таки в его руках. Затем он прочел мне показания Мутных и Уткина.

У меня, в конце концов, получилось неприятное чувство от этого „доклада”, и я, увидев Тихомирова, опять предупредил его, чтобы он был осторожен. Вторично я беседовал с Кирстой у себя в камере. Он явился ко мне с делом об убийстве архиепископа Андроника и, между прочим, коснулся дела об убийстве Августейшей семьи. Нового он мне ничего не сообщил на этот раз: все та же Мутных и все тот же Уткин. Потом он подошел ко мне как-то в театре и сообщил мне, что Августейшая семья находится в 12 верстах от Глазова, в какой-то глухой деревушке. После этого, на прощальном обеде в честь Никифорова, на который был приглашен и я, я сам спросил Кирсту, в каком положении находится дознание. С большой неохотой он мне сказал, что больше он его не ведет… (…)

По поводу нахождения в Перми Анастасии Николаевны и убийства ее, якобы, там, Тихомиров говорил мне, что ее могила ему известна, что с наступлением весны можно будет ее вскрыть. (Ее ему, или Кирсте, указал какой-то немец или еврей.) Потом в Перми было много раскопок по розыску жертв зверства большевиков. Была вскрыта и та могила, в которой должно было находиться, якобы, тело Анастасии Николаевны. В этой могиле не оказалось женского трупа, а 7 трупов мужчин. Тюрьмой заведывал в Перми Тихомиров. Ему, конечно, ничего не стоило бы установить факт пребывания там Анастасии Николаевны, если бы этот факт действительно имел место».

Довольно странные рассуждения для лица, не только обладающего наибольшими законными полномочиями в округе, но и призванного осуществлять организацию работы по следствию и надзору за законностью действий всех субъектов уголовно-процессуальной деятельности…

Чтобы читателю стала понятной «пермская ситуация» розыска по преступлениям в отношении членов Дома Романовых достаточно рассказать, «кто есть, кто» в указанном фрагменте:

– Прокурор Пермского Окружного суда Петр Яковлевич Шамарин – младший брат революционера Константина Шамарина, который являлся гражданским мужем «бабушки Русской революции», организатора боевой организации эсеров Е.К. Брешко-Брешковской. Известен тем, что не организовал проведение проверки по информации о гибели Михаила Александровича Романова, полученной в ходе допроса К.А. Степановой в рамках предварительного следствия «Об убийстве ряда лиц по постановлениям б. Пермской Чрезвычайной Комиссии», которое вел Судебный следователь Пермского Окружного суда А.И. Короновский (об этом будет сказано ниже);

– начальник Пермского Военного контроля полковник Николай Митрофанович Никифоров, до этого: бухгалтер Пермской Губернской ЧК. До этого (на февраль 1916-го)[21]: подполковник Отдельного корпуса жандармов, начальник Зиминского отделения Томского Жандармского Полицейского управления железных дорог. Известен двумя прямо противоположными действиями: сдачей ценностей и архива ГубЧК, и одновременным игнорированием этих архивных материалов. Уральский исследователь Н.Ф. Паздников сообщал[22]: «Несмотря на первоочередное предоставление органам транспорта для эвакуации, архив губчека и хранившиеся в ее спецкладовой драгоценности были вывезены лишь накануне падения Перми. Дела и ценности погрузили на подводы – с расчетом их следования параллельно железной дороге по проселку в сторону железнодорожной станции Верещагино. С первыми тремя подводами, груженными ящиками, ехал возглавлявший обоз бухгалтер губчека Никифоров, на двух последних – пять человек охраны во главе с комендантом губчека А.Е. Сицилициным. Километрах в 10-12 западнее Перми в лесу показались всадники. То был один из разъездов мятежного 10-го кавалерийского полка, блокировавших проселки и тракт из Ильинска в Пермь. При виде их охранники повыскакивали из саней и успели скрыться в лесу. Никифоров же не проявил никаких признаков тревоги, и, в свою очередь, кавалеристы приблизились к нему без всяких предосторожностей. Позднее выяснилось, что ведавший всеми денежными операциями губчека главный бухгалтер Никифоров был из офицеров. Надо полагать, что он умышленно вез дела и драгоценности ильинским мятежникам». Одновременно с этим, Судебный следователь Пермского Окружного суда А.И. Короновский, ведший предварительное следствие по делам «Об убийстве ряда лиц по постановлениям б. Пермской Чрезвычайной Комиссии» и «Об убийстве по постановлениям б. Чрезвычайной комиссии ряда лиц духовного звания», почему-то не смог опросить бывшего «бухгалтера ГубЧК» и произвести осмотр архива этой организации. Протокол осмотра бумаг и документов пермской ЧК в Управлении Военного Контроля от 1919 марта 14 дня констатирует, что «осмотр оказался безрезультатным», так как бумаги не систематизированы – «свалены в кучу»[23];

– Товарищ начальника Пермского Военного контроля Коллежский асессор Александр Федорович Кирста до этого: заключенный Екатеринбургской тюрьмы. До этого (до 20-х чисел августа 1918-го): Начальник Екатеринбургского уголовного розыска. Известен тем, что уже к концу августа 1918 года в ходе организованного им эффективного дознания по «Екатеринбургскому делу» получил исчерпывающую информацию об убийстве всей семьи бывшего Императора Николая II. «Еще 7 августа Александр Федорович при опросе бывшего охранника Дома особого назначения красноармейца Михаила Летемина узнал, что 16 июля тот дежурил в Доме особого назначения на посту № 3 с 4 дня до восьми вечера и, сменившись в 8 вечера, видел бывшего Императора и его семью. Они находились в Ипатьевском доме и были живы, а 17-го, заняв в карауле Ипатьевского дома пост № 4, узнал, что они расстреляны 16 июля в 12 часов ночи в нижнем помещении дома. «Государь с женой, детьми, доктором лакеем, поваром и фрейлинами, при чем последней была убита младшая дочь Государя». Об этом ему рассказал дежуривший в это время Стрекотин. А также то, что бывший Государь был убит первый - в него выстрелил Юровский, после того как что-то прочитал. После убийства Государя начали стрелять латыши и Сысертский рабочий - разводящий Павел Медведев. Следы крови были замыты, засыпаны песком, а трупы вынесли на грузовой автомобиль. Шофер грузовика, подтвердил ему, что трупы он вывозил в лес, где автомашина застряла в трясине. «17, 18, 19, 20 и 21 убирали помещение Ипатьевского дома и вывозили вещи из кладовой на вокзал, 22 июля сняли караул, при чем с 17 по 22 июля дежурило нас 6 человек, 5 - сысертских и шестой я, все мы остались в Екатеринбурге, но после 4 ушло в Сысерть, я остался в Екатеринбурге, а Медведев пошел на вокзал, где и присоединился к товарищам охранникам, уходящим на фронт».

Опрошенная крестьянка Сысертской волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии Мария Даниловна Медведева жена Павла Спиридоновича Медведев также сообщила, что 19 июля, приехав «в гор. Екатеринбург навестить своего мужа, подъехав к дому, где был заключен б. Государь Император удивилась, что дом тот стоял почти совершенно без охраны». На ее вопрос Павел Медведев сказал: «Теперь излишне охранять дом, потому что царя там нет, - он и вся его семья убиты; произошло это так: в 2 часа ночи 17 июля разбудили всю семью Государя и Его самого, а также и всю его прислугу и Его приближенных, они встали, умылись, оделись и их всех свели сверху вниз в комнаты, где они стали полукругом, всех их было 12, против них выстроились тоже 12 каких то не здешних людей – не заводских, а приезжих, Государю и его семье прочли бумагу, в которой говорилось, что революция погибает, по этому и должны и они погибнуть, после чего прислуга Государя стала охать и кричать, но все стоявшие начали расстреливать приведенных сверху и вскоре б. Государь Император, б. Государыня Императрица, наследник и все великие княжны, прислуга и приближенные в количестве 12 человек были мертвы. В тот же 17 июля день все трупы были вывезены в лес и сброшены в ямы в шурфы, но места не указал»[24]. Между тем, Кирста, или включился в интригу по замене И.А. Сергеева, организованную ВРИО Прокурора А.Т. Кутузовым, или по какой-то иной причине – эту важнейшую для следствия информацию скрыл. Она была направлена из Уголовного розыска к Члену Суда Сергееву новым начальником Управления Уголовного розыска П.И. Плешковым только 12 октября 1918 года, после вступления в должность нового Прокурора Екатеринбургского Окружного суда В.Ф. Иорданского;

– Товарищ прокурора Пермского Окружного суда Коллежский асессор Дмитрий Степанович Тихомиров фактически скрывал информацию, полученную в порядке надзора за органами дознания, вместе с Никифоровым и Кирстой являлся противником следственной группы Н.А. Соколова, о чем пишет П.П. Булыгин в своей книге «Убийство Романовых», изданной в 1935 году[25]: «Атаман Семенов не сдержал своего обещания помогать нам и защищать нас. Ряд заклятых врагов Соколова появился в Чите вскоре после нашего прибытия, и оказались они в большом доверии у Правителя. История о том, что Соколов – бывший революционер – и преднамеренно скрывает, что Государь все еще жив, получила широкое распространение. Началась травля Следователя. Но власти ничего не делали, чтобы предотвратить это». В статье «Как сохранились материалы расследования убийства Царской семьи»[26] он указывает вполне конкретные фамилии «врагов Соколова»: «В Читу перекочевала группа давних вредителей дела, о которых я упоминал в первых очерках: полковник Никифоров, товарищ прокурора Тихомиров и другие. Они были явно своими людьми в атамановском окружении … Все это волновало офицеров атамана и горячило их и так разгоряченные временем головы. С колов и я хорошо понимали, что одна ручная граната, брошенная в окно его комнаты, уничтожит и его и дело, бывшее тогда всего лишь в одном экземпляре…»

Член Екатеринбургского Окружного суда И.А. Сергеев с самого начала работы по расследуемым делам столкнулся с непониманием и с нежеланием целого ряда должностных лиц взаимодействовать со следствием. Он прекрасно осознавал всю важность и сложность расследования, и необходимость соответствующего уровня организации дальнейшей работы по делу в целом, поэтому 31 января 1919 год в своей докладной записке попытался пояснить генералу М.К. Дитерихсу скрытые проблемы расследования^[27]: «Резюмируя изложенное беру на себя смелость высказать следующие предположения о наилучшей организации дальнейшей работы по исследованию преступления.

1/ В зависимости от объема, задач и пределов исследования, соответственно государственной и исторической важности дела должна быть образована особая следственная Комиссия из трех-пяти человек причем во главе Комиссии должно быть поставлено достаточно авторитетное лицо; с моей точки зрения наиболее целесообразным представляется учреждение Комиссии на подобие Сенаторских Ревизий;

2/ в распоряжение Комиссии должен быть предоставлен достаточный по количеству и совершенный по качеству штат агентов розыска, причем означенные сотрудники должны быть поставлены в такое положение, чтобы могли, не заботясь о завтрашнем дне отдать все свои силы на служение делу;

3/ в соответствии с приведенными положениями в распоряжение Комиссии должны быть предоставлены достаточные матерьяльные средства;

4/ Члены Комиссии при разработке добытого чинами розыска матерьяла /сведений о доказательствах/ должны руководствоваться общими началами Устава Уголовного Судопроизводства, но в виду исключительных условий, порожденных переживаемым нами смутным временем и в виду особенностей данного дела, Комиссии следует предоставить право, выработать в руководство при исполнении возложенных на нее задач, Особый Наказ;

5/ в “Наказе” Комиссия имеет определить, согласно предначертаниям Правительства, объем, задачи и пределы исследования, порядок действий и полномочий своих членов и отметить те особые правила, которые для данного случая полезно установить, в изъятие из общего закона; такой Наказ, в случае утверждения его Верховной Властью, в установленном порядке, будет иметь силу специального закона и, как таковой, отменяя, или приостанавливая действия той, или иной группы общих законов, даст Комиссии необходимую свободу действий, диктуемую требованиями разумной целесообразности».

Генерал М.К. Дитерихс отстранил И.А. Сергеева от следственного производства, и раскрытие преступления, совершенное представителями уральской власти по указанию Центральной советской власти, затянулось на долгие годы.

Предварительное следствие Судебного следователя А.И. Короновского

Между тем в Перми на основании заявлений граждан Судебным следователем Пермского Окружного суда по важнейшим делам Коллежским советником Александром Иосифовичем (Осиповичем) Короновским 11 января 1919 года было открыто производство предварительного следствия «Об убийстве ряда лиц по постановлениям б. Пермской чрезвычайной комиссии»[28]. Этот исторический документ хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ) – Фонд Р-9440. Опись 1. Дело 1. Из него можно сделать вывод о том, что в указанное время была установлена гибель 110 человек[29] из числа «заложников» и «контрреволюционеров»[30]. Из них: в «Известиях Пермского Губернского Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов»» было объявлено о расстреле – 79. В результате эксгумации было обнаружено 106 трупов, из которых 24 были опознаны родственниками и знакомыми, 4 – опознаны условно (опознаны ранее или могли бы быть опознаны). Один человек (Волков А.А.) из-под расстрела бежал и остался жив.

При этом в указанное выше число, вошли десять человек, которых можно отнести к категории «лиц из окружения членов Дома Романовых»: Борунов П.Я., Волков А.А., Гендрикова А.В., Знамеровская В.М., Знамеровский П.Л., Лебедева С.С., неуст. «Мальцев», неуст. «Менгден, баронесса», Челышев В.Ф., Шнейдер Е.А. Однако, не смотря на «Распоряжение Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака об оказании всеми структурами полного содействия судебному следователю по особо важным делам Н.А. Соколову в проводимом им расследовании убийства членов Дома Романовых»[31] от 3 марта 1919 года, Прокурор Пермского Окружного суда П.Я. Шамарин не выделил материалы по ним в отдельное производство. Не известно также и о его требованиях к пермским органам дознания о проведении соответствующих проверок.

Между тем 7 мая 1919 года в Окружной суд обратилась К.А. Степанова со следующим заявлением[32]: «Осведомившись по объявлениям Городской Управы, помещенным в «Освобождении России» от 6 и 7 мая 1919 г. о начатии раскопок трупов людей, убитых большевиками, покорнейше прошу известить меня, если будут найдены Знамеровские, муж и жена и Лебедева, о расстреле которых было помещено в № 198 «Известий Р.С. и Кр. Депутатов за 9 окт. 1918 г. Характерные приметы: 1) Веры Михайловны Знамеровской: высокий рост, довольно полное и правильное телосложение, блондинка с короткими волосами пр. 1 ½ - 2 верш.

2) Петра Людвиговича Знамеровского: средний рост, без бороды.

3) Серафимы Семеновны Лебедевой: средний рост (для женщины немного выше), брюнетка с большим носом.

Знамеровские жили в моей квартире в течение одной недели».

Заявление было оставлено без внимания! Примечательность этого момента в том, что еще 1 мая Товарищ Прокурора Пермского Окружного Суда по Городскому участку Д.С. Тихомиров сообщил[33] «Господину Судебному Следователю Пермского Окружного Суда по важнейшим делам. 1-го мая с.г. близ Сибирского тракта на месте свалок в моем присутствии было произведено разрытие могил лиц, расстрелянных Пермской Чрезвычайной Комиссией.

1. - На границе свалочного поля в канаве обнаружен поверхностно засыпанный землей сильно разложившийся труп мужчины небольшого роста, по видимому, молодого, на трупе одежды нет; этот труп родственниками опознан за Пристава Безенкевича.

2. - Близ канавы на границе поля на глубине ¼ аршина найдены трупы трех мужчин и одной женщины без одежды, мужчины же одеты в белье.

3. - Через дорогу от 2-й могилы, рядом с канавой, обнаружены трупы 4-х женщин, две из которых без одежды, на третьей только корсет и клетчатая кофточка, на четвертой кофточка. Присутствующий при разрытии могилы доктор Уткин с уверенностью полагает, что в этой могиле обнаружены трупы графини Гендриковой, баронессы Менгден и гоф-лектрисы Шнейдер. Их может опознать точно фельдшер Губернской Тюрьмы Мешковский, в настоящее время содержащийся под стражей в Губернской Тюрьме за Военным Контролем. Все трупы отправлены мною в Пермский Городской Анатомический покой на Ваше распоряжение».

3 мая «в Пермском Городском Анатомическом покое Судебный Следователь Пермского Окружного Суда по важнейшим делам в присутствии нижеподписавшихся понятых произвел через Пермского городского врача Р.Б. Шнерову осмотр и вскрытие 9 трупов, доставленных с … версты по Сибирскому тракту и обнаруженных там»[34].

4 и 5 мая он произвел процессуальное опознание трупов А.В. Гендриковой и Е.А. Шнейдер. 6 мая 1919 года останки шести женщин были захоронены в общей могиле на Новом Егошихинском кладбище в г. Перми. При этом на домовинах были указаны фамилии, а на общей табличке нанесена надпись[35]: «Гендрикова, Знамеровская, Лебедкова, Егорова, Шнейдер, Менгден».

О нахождении останков А.В. Гендриковой и Е.А. Шнейдер было сообщено приехавшему 14 мая в Пермь генералу М.К. Дитерихсу, который организовал эксгумацию, повторное опознание Гендриковой и Шнейдер, перезахоронение их в отдельную могилу. При этом протокол «вырытия», опознания и фотографирования составил Товарищ Прокурора Д.С. Тихомиров.

Однако никаких сведений об этом в дело предварительного следствия не поступило. Все материалы были переданы генералу. Сохранилось дело «Личные генерал-лейтенанта Михаила Константиновича Дитерихса бумаги по делам №20, 21 и 23»[36], находящееся на хранение в РГАСПИ.

Обстоятельства, указанные в заявлении К.А. Степановой и факт нахождения останков В.М. Знамеровской и С.С. Лебедевой, фигурировавшей, как «Лебедкова», надзорным органом были проигнорированы.

Между тем Клавдия Амвросиевна Степанова не успокоилась, и в конце мая вновь пришла к следователю Короновскому и вручила ему новое заявление и фотографию П.Л. Знамеровского с Михаилом Александровичем Романовым:

«Г. Судебному Следователю по важнейшим делам. В дополнение к моей просьбе известить меня, если будут опознаны трупы Знамеровских и Лебедевой, прилагаю карточку П.Л. Знамеровского, снятого вместе с В.К. Михаилом Александровичем. По минованию надобности покорнейше прошу карточку вернуть мне или родственникам П.Л. Знамеровского: сыну, брату и сестре, проживающим в Петрограде. Карточка снята каким-то любителем в марте 1918 года, кажется, на Черном рынке»[37].

Возможно, Судебный следователь по важнейшим делам действительно не знал о том, что Знамеровские являлись «близким окружением М.А. Романова», но, получив фотографию, он немедленно допросил Степанову в качестве свидетельницы[38], «которая показала … (…) Так обстояло до 13 июня (нов. стиля) дня Вознесенья, когда в ночь с 12 на 13 исчез В.К. Михаил Александрович. Исчезновение Великого Князя ошеломило Знамеровских; они случайно узнали об этом за обедней в соборе. Непосредственно из церкви П.Л. Знамеровский отправился в Королевские номера – место жительства Великого Князя и узнал об обстоятельствах исчезновения Великого Князя от слуг - Петра Борунова и Василия Челышева следующее, что я и передаю со слов П.Л. Знамеровского: «В 11 – 11 ½ в № Михаила Александровича вошли трое. Один из них спросил: «Который из вас Романов?»

Михаил Александрович находился вместе с Джонсоном – личным его секретарем. Получив ответ, спрашивающий сказал: «Одевайтесь, именем закона вы арестуетесь». На просьбу Джонсона показать ордер, в него был направлен револьвер с заявлением: «Вот вам ордер». На протест Михаила Александровича, что он слаб, так как долгое время пролежал в постели, один из тех троих, взяв грубо за руку его, сидевшего, поднял со стула, сказав поскорее одеваться. Когда был готов Великий Князь, его вывели и посадили на извозчика, при чем первая попытка Джонсон сесть с В.Князем была отстранена, но вторая попытка увенчалась успехом, и Джонсон был посажен на извозчика вместе с Михаилом Александровичем и увезен. Знамеровские день Вознесения провели в хлопотах, как бы известить жену Михаила Александровича о его таинственном исчезновении: были в Чрез - Ком-те, были и у шведского консула.

На другой день, 14 июня, в 9 часов утра, ко мне в квартиру пришли трое, в форме солдат, произвели обыск и арестовали П.Л. Знамеровского. Жена с ребенком, и С.С. Лебедевой проводили арестованного до дома Пермякова – помещения Чрез-Ком-та по борьбе с контрреволюцией. Вернувшись домой В.М. Знамеровская приготовила сама обед (ее обычное ежедневное занятие) и, взяв его, зашла в Чре-Ком-т с просьбой разрешить ей самой передать обед мужу. Вместо разрешения, Знамеровской объявили, что и она и Лебедева также арестуются На квартиру они вернулись, чтобы захватить необходимое, в сопровождении вооруженного красноармейца, который и отвел их в Арестный дом. … (…)

Вскоре после получения вышеупомянутого письма, в 20-х числах августа, А.Л. Знамеровский вернулся из тюрьмы взволнованным, так как накануне его брата Петра увели в Чрез-Ком-т, откуда он не вернулся; не вернулся Петр Людв. и на другой день. Приблизительно дня через 2 или 3, числа 23-25 августа, в отсутствие Александра Знамеровского вызывает меня моя прислуга на парадную лестницу, где я увидела мальчугана лет 14-15. С мальчуганом у меня произошел такого рода разговор: «Что Вам нужно.» - спрашиваю я. - «Здесь живет горбатый господин в белых башмака?» (характерные признаки А.Л. Знамеровского) – «Почему он нужен Вам?» - «А меня сюда послал один господин, который сидит в Арестном доме в Мотовилихе, он и велел ему передать это, (подает мундштук) и он просил прислать папирос». – «А как Вы передадите ему папиросы?» - «Мы кладем печки там, я ношу глину и кирпич, на меня и не смотрят. Еще он велел сказать, что брат Михаил вдвоем расстрелян два месяца тому назад».

Не сообразив, что речь ведется о В.К. Михаиле Александровиче и имея в виду Знамеровского, я поправляю мальчугана: «Вы ошиблись: не брат Михаил, а брат Петр». – «Нет, кажется он сказал брат Михаил, ну … а может и Петр. Еще он сказал, что мне здесь дадут денег». – «Хорошо, ну а кроме папирос, можете передать еще и хлеба?» - «Могу». Мальчуган получил папиросы, хлеб и себе за труды денег. Вскоре возвратившийся домой А.Л. Знамеровский признал сейчас же в переданном мальчуганом мундштуке мундштук брата. Был ли мальчуган действительно послан П.Л. Знамеровским, переправленным в Мотовилиху, было ли это ловушкой со стороны Чрез-Ком-та, я затрудняюсь сказать. В это же время, во II-й половине августа, был произведен вторичный обыск служащим в Чрез-Ком-те Глазыриным в комнате, занимаемой А.Л. Знамеровским, будто бы для расследования почему он занимает две комнаты: одну у меня, другую по Кунгурской, 19. Я объяснила, что у меня он занимает комнату временно, так как по возвращению его брата Петра с женой, Александру Знамеровскому в моей квартире негде будет поместиться, при этом я показала обыскивающим всю квартиру. Дней через десять после исчезновения Знамеровского П.Л. из тюрьмы в конце августа или начале сентября исчезли из Арестного дома В.М. Знамеровская и С.С. Лебедева. На расспросы администрации арестного дома и Караваева, были получены ответы, что они переданы в распоряжение Кизеловского исполкома…».

По данной информации надзорным органом никакой проверки назначено не было, к Судебному следователю Омского Окружного суда по особо важным делам Н.А. Соколову эта информация также не направлялась…

Начало расследования обстоятельств убийства Великого князя Михаила Александровича Судебным следователем Н.А. Соколовым

Судебный следователь Омского Окружного суда по особо важным делам Надворный советник Николай Алексеевич Соколов, сменивший И.А. Сергеева, специально не занимался выяснением обстоятельств «похищения» Михаила II и «Алапаевским преступлением» в период активной фазы следствия на территориях, где были совершены преступления. Но, как и его предшественник, стал накапливать информацию, которая в будущем могла бы оказаться полезной.

Уже 5-6 марта 1919-го при допросе П.А. Жильяра выделил в отдельный процессуальный протокол его рассказ о встрече с А.А. Волковым[39]. 25 марта Соколов Н.А. осмотрел телеграммы, внесенные в Протокол осмотра И.А. Сергеевым 5 сентября 1918 года, и оформил в процессуальном порядке. Однако Судебный Следователь никаких дальнейших розыскных мер не предпринял, отдельных поручений органам дознания не направил.

Следующее процессуальное действие по данной теме – допрос В.Н. Карнауховой в качестве свидетельницы, был проведен только через 4 месяца, 2 июля в Екатеринбурге. Тогда впервые в материалы следствия попала фамилия «Мясников», который высказал: «Дали бы мне Николая, я бы с Ним расправился, как с Михаилом»[40]. В эти же дни пришел рапорт Агента Уголовного розыска Коллежского асессора И.М. Сретенского от 30 июня 1919-го о беседе с В.К. Кобяк, которая сообщила о вполне конкретных лицах, способных что-то поведать по существу расследования. Однако сделать это не представилось возможным, так как 1 июля 29-я и 30-я дивизии 3-й Армии РККА с боями вошли в Пермь.

А уже 11 июля 1919 года Н.А. Соколов был вынужден эвакуироваться из Екатеринбурга и стал постепенно перемещаться на Восток. В ходе отступления армии Колчака Судебный следователь случайным образом встречался с теми или иными участниками исследуемых событий, которых допрашивал, пополняя материалы предварительного следствия.

Так, 20-23 августа Судебный Следователь по особо важным делам Н.А. Соколов допросил в Омске А.А. Волкова[41]. 3 октября в Чите Соколов встретил и допросил бывшего Прокурора Пермского Окружного суда П.Я. Шамарина.

Осторожный пермский прокурор, не захотевший в Перми предпринимать никакие действия по выяснению обстоятельств «похищения» Михаила Александровича понимал, что рано или поздно к нему могут возникнуть соответствующие вопросы. И поэтому в рамках общих надзорных дел кое-какую информацию накапливал. И вот в Чите это ему пригодилось.

В ходе допроса 3-5 октября в качестве свидетеля П.Я. Шамарин сообщил Судебному следователю, что будто бы «в Перми было распространено мнение, что Великий Князь Михаил Александрович был увезен с целью его спасения. Помощник управляющего Пермской губернией Михаил Васильевич Кукаретин говорил мне, что в Перми существовала организация, имевшая специальную цель спасти Михаила Александровича, и высказывал убеждение, что Он действительно спасен, причем Он был увезен на моторной лодке по направлению к Чердыни»[42]. А также передал Н.А. Соколову копии следственныхдокументов: Рапорт Начальника Уголовного розыска г. Перми П.Н. Ярославцева от 6 февраля 1919; Протокол допроса красноармейца А.С. Рябухина Помощником Начальника Военного контроля А.Ф. Кирстой от 11 февраля 1919; Протокол опроса жителя гостиницы «Королевские номера» Г.Г. Карасева-Черняева от 13 февраля; Протокол опроса повара Г.Ф. Метревели от 13 февраля 1919 года.[43]

Собранные Н.А. Соколовым документы стали основанием для вынесения им Постановления от 7 октября 1919-го о выявлении признаков преступления «убийства Великого Князя Михаила Александровича», в выводах которого было написано[44]: «Обсудив вышеизложенное и имея в виду: 1) что таковое заключает в себе категорическое указание на факт убийства большевиками Великого Князя Михаила Александровича, 2) что обстоятельства, сопровождавшие учинение этого преступления, являются совершенно аналогичными обстоятельствами учинения таковых же злодеяний над АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬЕЙ и Великими Князьями в г. Алапаевске, 3) что признавая факт лишения жизни одного лишь ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, советская власть скрывала и убийство Членов Семьи Его и Великих Князей, прибегая к тому же способу сокрытия преступлений: уничтожению трупов АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ, сокрытию трупов Великих Князей и заведомо ложным сообщениям в прессе и специальных объявлениях, 4) что убийство Великого Князя Михаила Александровича более всего выполняет состав преступления, предусмотренного 1453 ст. улож. о нак., 5) что, хотя это преступление и является преступлением, видимо, находящимся в связи с предметом настоящего дела и дела об убийстве Великих Князей в г. Алапаевске, однако оно должно быть предметом отдельного предварительного следствия, 6) что вышеизложенное за силой 314 ст. уст. угол. суд., подлежит сообщению надлежащему лицу прокурорского надзора, 7) что настоящее дело возбуждено производством у Судебного Следователя предложением Господина Министра Юстиции в порядке 288 ст. уст. угол. суд., ПОСТАНОВИЛ: о вышеизложенном копией сего постановления сообщить Господину Министру Юстиции через Прокурора Казанской Судебной Палаты».

В декабре 1919 г. Дело пополнилось весьма информативными протоколами допроса Р.М. Нахтмана от 11 и 12 декабря, однако они не давали никакой информации об обстоятельствах «похищения»

7 декабря 1919 года Министр Юстиции направил Судебному следователю Омского Окружного суда по особо важным делам Н.А. Соколову распоряжение за №199с: «На основании ст. 288/1 ст. Уст. Уг. Суд. Предлагаю Вам приступить к производству предварительного следствия по признакам 1453 ст. Улож. о наказ. по делу об убийстве бывшего Великого Князя Михаила Александровича, приняв исходным материалом данные, имеющиеся в постановлении Вашем от 7 октября 1919 года по делу об убийстве бывшего императора Николая II и его семьи»[45].

Это решение попало к Судебному следователю от Прокурора Казанской Судебной Палаты Н.И. Миролюбова только 22 декабря. В этот день он и вынес Постановление о производстве начала предварительного следствия по делу № 23 - «Об убийстве в ночь на 13 июня 1918 года в г. Перми Великого Князя Михаила Александровича и Его секретаря Николая Николаевича Джонсона»[46]. Дело находится на хранении в Государственном архиве Российской Федерации – Фонд 1837. Опись 4. Дело 4.

Так, впервые 22 декабря 1919 года было начато первое официальное предварительное следствие по убийству Михаила II.

Процессуально материалы из дела № 20 «Об убийстве отрекшегося от Престола Государя Императора Николая II и Его Семьи» были выделены позднее в г. Харбине – Постановлением от 10 февраля 1920 года[47].

Но это уже ничего не решало: «20 марта 1920 года Судебный следователь выбыл за границу с актами следствия и прибыл 4 июня того же года в Италию, а 16 того же июня – во Францию»[48].

Дальнейшее расследование стало возможным только на основании газетных и книжных публикаций, к которым добавились лишь допрос секретаря Княгини Елены Петровны Сербской – С.Н. Смирнова, находившегося в Пермской губернской тюрьме вместе с А.А. Волковым, а также копии шифротелеграмм переписки ВЦИК и Особого отдела ВЧК, полученных разведпутем Председателем Высшего монархического совета Н.Е. Марковым 2-м. Но и они не стали основаниями к прояснению обстоятельств гибели последнего Российского Императора Михаила II…

(Продолжение следует - Часть II)

Людмила Анатольевна Лыкова, доктор исторических наук, главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории, г. Москва

Александр Борисович Мощанский, полковник полиции в отставке, член Межведомственной рабочей группы по поискам при Агентстве по делам архивов Пермского края (2016-2019), член Пермского отделения РСПЛ