Вперёд! Ждёт Галилея. Галилея, а я про бахаистов ворчу. И вообще хочется в море, в чистый свежий ветер, в играние дельфинов, небось загрустили без нас, в сияние луны над блескучими водами.
Неужели уже завтра проснусь среди и античных, и ветхозаветных и новозаветных вод? Дай Бог.
Такая гонка от того, что опоздали и теперь нагоняем программу.
Вчера и времени не было, чтобы заскочить в какую лавочку, купить часы, электронную дешёвку, чтобы попользоваться и выкинуть при подъезде к Москве. Может, сегодня куплю. А зачем? Объявляют же постоянно, что делать, куда идти. Часы для красы, время по солнцу. Оно здесь в августе самое ярое в году.
Едем. Гидша уже тут. Поздоровалась учтиво, чай, ленинградка.
Указатель «Назарет. 26 км». Гита снова о древности евреев. Никто не возражает.
- Здесь почвы искусственные, гидропоника, полив, четыре урожая. – Далее подробно о современных несчастиях Израиля, как их обижают палестинцы.
Назарет. В прошлые приезды въезжали с пением тропаря Благовещению, нынче вот слушаем о плохой Организации освобождения Палестины. Сказала бы, что в 19-м веке в Назарете говорили по-русски, были русские школы. Нет, упрямо везёт в магазин сувениров. Она от них получает премиальные.
Назаретский храм Благовещения. Сооружение тоже вроде бахаитского, космополитическое. Фрески, картины, скульптуры, навезённые отовсюду, во дворе и внутри. Огромный купол накрыл дом Иосифа, мнимого родителя Христа. Как-то музейно всё. Прямо во дворе пристают, прося: «Шекель, шекель». С удовольствием с шекелями расстаюсь. Как и с долларами. Дал и российскую монетку. Смотрит вопросительно. «Сувенир», - говорю. «Сэнк ю, сэнк ю, - тянет ладонь, просит: - Ван доллар, шекель». Хватит тебе сувенира.
Слава Богу, жив греческий православный храм Благовещения. Но есть изменение: не пускают к источнику, оковали решёткой, воду из него вывели по шлангу в раковину. Кран. Хоть так. А помню был тут, опять же один, и обливался из источника и жадно пил, и выходил на жаркую улицу, быстро обсыхал, и вновь шел к животворящей воде.
Ревут, колотят по мозгам отбойные молотки, пыль. Всё-таки тропарь Благовещению поём хотя бы автобусе. Конечно, не на этот асфальт ступали ноги Спасителя, но то же небо, те же очертания окрестностей, то же солнце.
Стараюсь угадать ту гору, на которую возвели Христа, чтобы сбросить?
Подарили мне шляпу, жалея остатки седых волос. Неудобно отказаться, никогда же шляпы не носил.
Кана Галилейская. Обмывание приезда туда, где Господь сотворил первое своё чудо, претворение воды вино, явно затянулось. Гита довольна: вот они, русские. Курит.
А какие яблоки на лотках! Но всего и другого полно. И всем можно прекрасно насытиться. И не голодные же были Адам и особенно Ева. Нет, давай ей яблоко. Внук: «Если бы Ева и Адам помолились бы перед едой, яблоко бы им не повредило».
Фавор. Стог сена, говорили русские паломники, копна. Гита говорит, что на древнем иврите Фавор – это грудь кормящей женщины.
Долгий жаркий день. Возвращаемся. Шляпу потерял. Уже не соображаю, какое число. Но высчитываю, что через два дня как раз фаворский праздник Преображения. Но нас тут уже не будет. А как на Фаворе будет, я знаю, был именно в этот праздник. И причащался! И даже шёл пешком. Правда, в одну сторону, с горы.
Такое было ощущение простора. Муэдзины кричали. А петухи как пели! Может, и не громче муэдзинов, но гораздо дольше.
О Б Р А Т Н Ы Й П У Т Ь
Корабль. Уходят, уменьшаются, исчезают огни Святой Земли. Да, даже пещеру Илии-пророка не успели посетить. Что делать, кавалерийским наскоком святости много не захватишь. И то великое спасибо Господу за Иерусалим, Горнюю, Назарет, Кану, Тивериаду. За великое счастье припасть к дорогам земной жизни Спасителя.
Растворился купол бахаистского сооружения.
Листочки блокнота кончаются. Впереди Афон. «Афон, Афон, Гора святая». Что ж я не записал об источнике равноапостольной Марии Магдалины, о Капернауме, о красно – белом храме Двенадцати апостолов?
Ну, здравствуй, океанская ширь Средиземноморья! Дышу, но никак не могу выдышать омерзение от услышанного по телевизору хохмача Ефима Ширфина, он комиковал, издевался над картиной Эль Греко «Кающаяся Магдалина». Нет предела их пошлости. Ай, плюнь на них, говорю я себе. Перекрестись и живи дальше.
Сижу на своём излюбленном месте на носу, вздымаюсь и опускаюсь вместе с ним. Умная громадная махина «Витязя» влечёт нас на северо-запад. Вот нос тревожно понижается во вскипающую, набегающую волну, Кажется, прямо захлебнёмся, но вот уже вздымаемся выше-выше, в торжествующий обзор морских далей.
Сидел бы и сидел. По радио: в Стамбуле землетрясение, есть жертвы. Был бы Константинополь, не трясло бы. Правильно говорят: не погибшие, а жертвы. Жертвы за грехи.
Как поле спелой пшеницы золотится под окрепшей луной морское поле. Свежесть морских равнин. Разливается, плещет, раскачивается лунная дорога.
Ах, как на прощание швыряет. Как валяет во все бока. И не только водяной пылью, но и крупными брызгами достаёт. О, вот как плескануло, аж блокнот окропило. Отнесу в каюту, а то ещё из рук вырвет, да дельфину знакомому отдаст. Он сейчас в глубине отсиживается.
Оказывается, вот новость печальная, на Афоне даже не ночуем. И переживаем, открыт ли Босфор.
Канун Преображения Господня. Вспоминаю Фавор.
Обратный путь. Время морского пути пошло на вторую половину. Море, море, везде море. По радио снова о землетрясении близ Стамбула. Открыт ли Босфор?
Два дня в Палестине были такими плотными, только и молюсь, чтобы побольше запомнить. Сейчас читаю Евангелие: «И бысть, егда сконча Иисус словеса сия, прейде от Галилеи и прииде в пределы Иудейския об он пол Иордана». То есть на другую сторону.А ведь я всего лишь вчера дважды переплыл Иордан. Выходил на другой берег в иорданской рубашке для купания. Хотел переплыть и третий раз, но оставил, даст Бог, на следующий приезд.
Ощущение, что рубажка ещё влажная, непросохшая от иорданской воды. В таких рубашках хоронят.
Неуютно от Израиля, он искусственный. Это богоборчество – искажать помидоры (делая квадратными: больше в ящик войдёт, выращивать клубнику в форме пяти и шестиконечной звезды), делать искусственную землю.
КАНУН ПРЕОБРАЖЕНИЯ
Долгая служба кануна Преображения Господня. Исповедь, молитвы к Причащению. Это главное. А так непонятное состояние: так всё быстро-быстро пронеслось, И есть ли во мне благодать, уношу ли с собою, может, просто впечатления, которые вытеснят следующие?
Конечно, разве запишешь всё, что надо было записать, слаба память людская, а хочется для родных рассказать о Святой Земле.
Вот она уже не по курсу, а за кормой.
Сидел, глядя на мощные покатые волны. Слева чистая высокая луна, уже толстенькая.
Сидел, думал, спокойна ли душа? Нет, тревожно. За родных. Хотя знаю, Господь их не оставит, тем более и молился за них не где-нибудь. Успокаивал себя.
И вдруг, было какое-то включение изнутри, полилась из ума в сердце Иисусова молитва. Так чаще бывает, когда иду или еду куда. Когда сижу, нужно усилие.
Читал Псалтирь: «Бездна бездну призывает во гласе хлябий Твоих. Вся высота Твоя и волны Твои на мне проидоша». Под нами бездна, над нами она же, немного другая.
Сейчас Круглый стол: «Россия в конце двадцатого века». Все мы такие умные, говорим проблемы друг другу. Проблемы эти нами нерешаемы, тот, кто их решает, нас не слушает. Вот и весь патриотизм.
Маркса-Энгельса-Ленина уже и ленивые не ругают. Что толку? Вляпались на полтора века. «Кошмаркс!»- картинно воздевает руки один из выступающих.
Главное разделение Запада и нас в переводе Священного писания. Оно у них лишено Христа. Вот и всё. И говорить больше не о чем.
А Лютер, сопротивляясь престолу Ватикану, но и не принимая восточное исповедование, вообще избегал слова: Церковь. Заменил слово: Церковь словом : Приход. То есть у него не Церковь – столп и утверждение истины, а приход. А сколько их? И уже к середине 19-го века было до 70-ти протестантских течений, движений, фактически религий.
Корабль крепко обжит молодняком. Гонки по палубам, лестницам, переходам. А что это журналистов не слыхать? Или полегли под градусами? Оказывается, вылетели из Тель-Авива. Слава Богу. И что, интересно, напишут? Как нажирались? Да тебе-то (это себе),тебе-то что?
Было маленькое чудо со мной. У меня исчез пакет с пучками свечей, обожжёнными у Гроба Господня, в нём же цветочки с Камня Помазания. Пропал пакет. Я убивался, переживал. Всё обыскал, всю каютку вышарил. Велика ли она, везде заглянул. Даже и согрешил, подумал, ну, взял кто-то, кому нужнее, у меня же дверь никогда не закрывается. Конечно, молился. Гляжу – пакет на самом видном месте. Слава Тебе, Господи. Лежит. Открыл – благоухает.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ ГОСПОДНЕ
Преображение Господне. Хотели служить на корме – больше места – нет, решили в храме. Так благодатно давно не было. Причащался здесь же по пути в Святую Землю, и сейчас, после. Ощущение какое-то другое. Какое, по моей молитвенной слабости, не понять. Но то, что сильнее прошибло, точно. Ещё до Херувимской умилился воспоминанием о месте, на котором стояла Матерь Божия при Распятии, и слёзы пошли. При Ней Сына приколачивали, возносили. Боже мой, Боже мой, «вскую Ты меня оставил?»
Такое согласное пение, так бережно подходят к Святой чаше нарядные деточки, так все радостны, ласковы и серьёзны.
И так приветливо шумит вода и стихает, когда слышится возглас: «Вонмем», и дьякон читает.
Людей было больше обычного. Ощущение семьи. Такими, может быть, были общины первых веков христианства. Подольше бы не расплескать радость Причастия.
Освящение плодов. Всем хватило.
Какой же я, грешный, счастливый, дважды входил во Гроб Господень. Икону Божией Матери открывал, касался лбом, каменной стены Гроба, прикладывался.
На морском воздухе свечи быстро сгорали. Батюшки читали множество листочков с именами о здравии и о упокоении, привезённых с собой и написанных нами. Дали стопочку и мне. Читал, прибавляя имена своих родных и близких. Вспоминал и тех, с кем не лучшие отношения. Как не вспомнить, всем умирать.
После службы отрадно побыл в одиночестве вверху, сбоку от капитанской рубки. Обострённо вспомнилась вдруг Лавра, Академия, преподавательская кельечка, в которой ночевал многократно, храмы, хлеб из семинарской пекарни, Сергиевский источник, знакомые монахи, профессора.
После обеда опять Круглый стол. Естественно, опять о России.
Ужин. После ужина опять Круглый стол. Обо всём. Разошлись в пол-первого. Я тоже чего-то пытался говорить, но как всегда торопливо, сбивчиво. Да сегодня и говорить было не надо – сутки только как отошли от Святой Земли, тем более причастился, тем более, Преображение, а ввязался в спор. Не дремлет, лукавый, не спит. А мне спать хочется.
«Единствовать и безмолвствовать», по словам преподобного Иосифа Волоцкого, не получается.
ВСЁ УМНИЧАЕМ
Скорость событий двадцатого века, конечно, скоростнее других веков. Из перелома на стыке столетий, как из разбуженного вулкана извергались революции, перевороты, вытекала кровавая лава захвата пространств. Посылались Богом для вразумления глады и моры, землетрясения, наводнения, морозы и жара, нет, безумцы, водимые бесами, не унимались.
Оставить надо эту марксо-троцко-ленинскую идею-фикс об общемировом благоденствии, спасать только себя, близких, своё Отечество. «Вы есте соль земли», соли же не бывает много. «Вы малое стадо», стадо же Христово не толпа, не митинг. Стоишь в храме, вроде много людей, вышел на улицу, уже все разъехались, разошлись, и где малое стадо? Но оно же не исчезло, растворилось в народе, оно же закваска. Но, если она плохая, кого она заквасит?
Век показал главное: без Бога не спастись. Не спасли партии, революции, войны. Власть захватывали деньгами, оружие отнимало власть и захватывало деньги. И деньгами сажало во власть угодных себе. Но и то, и это смывалось в мутную пропасть бегущего времени.
Кричат демократы, что борются за человека и ведут его к гибели. Лукавство современных бесов в том, что они обновляют якобы мир, но это внешнее: новые марки машин, усиление электроники, моды на одежды, вообще на внешность. Такое упорное попечение о внешности у бесов от того, что они впали в гордыню творчества, а Творец един – Господь. В Израиле уже сотворили искусственную землю, но это не земля, а подобие, и вырастает на ней подобие, а не естественные продукты. Подали морковь на обед, а это не биология, а химия. Поймали на искусственную насадку рыб, вскормленных искусственным питанием и скармливают нам. Что же возьмёт кровь от такого питания и чем напитает мозг и мышцы? Уже и человек в пробирке, и клонирование, и суррогатность, так что не только злу, но и дикости не положено предела.
Но была же над этой рекой времени, текущей от забытья к забытью, радуга, арка, тропа от земли на небо, по которой уходили безгрешные. Страшна адова пропасть, но как сияют занебесные дали. И они достижимы.
Так что жили и жить будем. Где и жить, как не в России: Россия – дом Пресвятой Богородицы.
Высунулся на квадратном столе выступать, теперь расплачиваюсь: и на палубе подходят, и уже и в каюту стучат. Какое тут уединение. Выскакиваю совсем наверх, стою на ветру, пусть выдувает лишнее из головы.
Детский пресс-клуб взрослеет. Вот с детьми лучше. Они деликатнее взрослых, очень любят Россию, делают постоянные передачи. Урок профессионалам, которые ночь пьют, день отмокают, отлёживаются, шпарят в карты, в домино, курят, общаются с себе подобными. Это те, кто, к сожалению, не улетел из Тель-Авива. Говорю не в осуждение: такие журналисты сейчас везде в СМИ. А эти-то почему не улетели? Халява, сэр.
Я уж и забыл, какой день в море. Вжился в него, как так и надо.
Море до Святой Земли, два дня в Святой Земле, второй день шлёпаем до Греции. На пути Пирей, Афины, Патры, Салоники, Афон.
Стамбул не принимает. Хотя мы, зарабатывая проход, изъявляли готовность перевезти гуманитарную помощь пострадавшим. Может быть, подольше будем на Афоне.
Сейчас фильм «Почему мы православные», потом служба, Акафист, потом ужин, потом ужас продолжения полукруглого стола.
Фильм хороший. Уши мои, болевшие дня четыре, возвращаются к слышанию звуков окружающего мира. Наверное, захлестнуло водой из шланга. Сильно болело, особенно правое. Верил, что пройдёт. Вставлял ваточку с освящённым маслицем. И прошло. А болело так, что не приляжешь на бок, а на спине плохо сплю, и носом в подушку не получается.
Рассказ о старце. Предупреждал грешника после исповеди: не уезжай, утонешь. И утонул. Тот же старец: это хорошо, что в этот день утонул, он причастился, а жил бы, ещё бы нагрешил. Так только тело погибло, душа спаслась.
