Конь-друг, конь, плывущий за кораблём, белый проигрыш, остающаяся пустой мечта о возврате империи…
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
В поэзии Н. Туроверова тяжёлый осадок безнадёжности сочетался с чистотой лирического порыва, голосовых струн.
Казацкое было родным, и ветры истории точно овевали сильную голову поэта:
Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Расплата странна и тяжела: но – таковая она, как есть, другой не будет, и ноты всеобщности резко слышатся в развитие стиха:
Нет, не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат –
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, с тобой, мой незнакомый брат.
Уйти от страданий и крови не получится, и разводы их, въевшиеся в жизнь, будут сопровождать всю её, до заката.
Туроверов писал красиво, звучно, ярко; он клал краски на полотно истории с размахом, и той изумительной плотностью, что не позволила бы усомнится в крепости и конкретике дара:
Колокола могильно пели.
В домах прощались. Во дворе
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город на горе.
И стихи остались переливаться огнями муки и счастья бытования на земле: счастья – несмотря ни на что.
2. Псевдорусскому Ванье
1. Александр Балтин