Известно, что многие наши соотечественники, посетившие Италию, сохраняли восторженное чувство любви к этой стране. Чехов писал, что, увидев красоту итальянской земли, можно умереть от восторга. Изящный поэт и неутомимый путешественник Константин Бальмонт, по его необычному поэтическому выражению «поцеловавший весь мир», питал особые чувства именно к Италии:
Ум итальянский – сладкий, как обманы,
Утонченный, как у Мадонны лик...
Изысканный эстет, для которого поиски красоты были целью и смыслом жизни, испытывал лирическое вдохновение перед итальянским искусством:
От царственной мозаики Равенны
До мраморов, что скрыл от смерти Рим,
Созданья мы твои боготворим,
Италия, струна и кубок пенный.
Такое романтическое восприятие Италии Бальмонтом разделяли многие известные русские писатели и поэты, его современники. Этой теме профессор Каццола посвятил свою работу «Венеция в творчестве русских поэтов Серебряного века».
К Венеции у профессора – уроженца Турина – было особенное отношение. Мать Пьеро – венецианка. На фотографии из семейного альбома она в венецианских кружевах – красивая, задорная, молодая – словно сестра своих троих взрослых сыновей, среди которых на снимке запечатлён и Энцо Луиджи, без вести пропавший в России.
С докладом о Венеции в восприятии русских художников слова и кисти выступал профессор Каццола на научной конференции в Иваново в 1996 году. Он прочитал также лекции студентам Ивановского университета, осветив тему русско-итальянских культурных связей за последние четыре столетия. Специальная тема – о русских художниках-романтиках Кипренском, Брюллове, Щедрине, влюблённых в Италию, которым итальянцы отвечали взаимной любовью. Профессор-русист выступал и как историк, глубоко разрабатывал тему военных походов Суворова.
Мне довелось принимать участие в той конференции, и я видела, как выступления итальянского русиста встречались самыми восторженными откликами аудитории. Родился даже экспромт:
Но всё же, всё ж не аномалия
Вот эта наша конференция:
Здесь улыбалась нам Италия,
Здесь нам пригрезилась Венеция...
Из Иваново маршрут пролегал в местечко Ново-Талицы, на родину Марины Цветаевой, где в середине 1990-х годов был открыт Дом-музей семьи Цветаевых, в котором много экспонатов, говорящих об итальянских пристрастиях Ивана Цветаева – прославленного создателя Пушкинского музея искусств и отца знаменитой поэтессы. Создавать Пушкинский музей в Москве помогали Ивану Цветаеву, в том числе, директора итальянских музеев.
И, наконец, недалеко от городка Шуя (древние земли родовитых русских князей Шуйских) Ивановской области – остатки старинной усадьбы Гумнищи, принадлежавшей родителям Константина Бальмонта. К сожалению, до наших дней усадьба не сохранилась. Означено только место: старый заброшенный парк, маленький заросший пруд, скромная могилка родителей поэта и памятный знак у проезжей дороги: «Здесь родился и провёл юные годы поэт Константин Бальмонт».
Зная, как любил поэт аромат сирени, росшей когда-то в его саду, как ностальгически думал об этих цветах, о своей юности и о России, проведя 21 год в эмиграции (умер и похоронен Бальмонт в Париже), итальянский профессор посадил у памятного знака русскому поэту куст душистой сирени, вспоминая бальмонтовские строки:
О тебе я в тропических чащах скучал,
Я скучал о сирени в цвету и о нём, соловье голосистом,
Обо всём, что я в детстве с мечтой обвенчал...
Вот так неожиданно, спустя долгие десятилетия, реализовал мечту Константина Бальмонта итальянский профессор Пьеро Каццола.
У себя на родине он был неутомимым просветителем и горячим пропагандистом русской классической литературы, «мостостроителем» между двумя народами и их культурами. Зарубежному читателю, впервые открывающему книгу русского автора, переводчик должен, образно говоря, протянуть руку, чтобы помочь переправиться со своего берега на русский берег. Эта «переправа» – предисловие к переводному изданию. Читателю должны быть сообщены не только первоначальные сведения о жизни и творчестве писателя, но и как можно более полно обрисованы контекст эпохи, исторические, социальные и другие факторы, требующиеся для верного понимания и восприятия перевода.
В предисловиях к своим переводам Пьеро Каццола не ограничивался этим необходимым багажом знаний. Переводчик и автор предисловий к русским книгам на итальянском языке обнаруживал качества человека, поистине влюблённого в произведение, которое он представлял читательской публике и, если требовалось, защищал художественное творение от несправедливых нападок разноголосой критики (вот когда реализовывался блистательный адвокатский опыт!).
Так, например, относительно одной ранней повести Лескова профессор пожелал сделать несколько замечаний, поскольку произведение это было принято современной писателю критикой либо неблагосклонно, либо вообще обойдено молчанием. Речь идёт о романе «Островитяне» (1866), которому в нынешнем году исполняется 155 лет. Это произведение Пьеро Каццола перевёл на итальянский язык довольно давно, но издал только в 1986 году на собственные средства. В предисловии он сделал тонкое замечание о том, что этико-религиозные вопросы лучших рассказов Лескова 1870–1890-х годов уже затронуты в этой ранней «петербургской повести» 1860-х. «Из трёх сестёр Норк, – замечал автор предисловия, – Ида, с её строгим активным образом жизни, с её безграничной любовью к семейным ценностям, без сомнения, самая симпатичная. А Маня – наивный очаровательный подросток, жертва роковой страсти. Жизнь этой девушки была бы жизнью femme d’artiste, если бы в Истомине не возобладал безудержный цинизм. Так что жалкий конец художника является как бы “рукой судьбы”...» Пьеро Каццола объяснял: «В целом отрицательные суждения критики о повести Лескова мне казались несправедливыми и поверхностными, и я пытался показать положительные аспекты “Островитян”, представляя их итальянской читательской публике».
Кто ещё из иностранных филологов способен так убеждённо внушать читателю любовь к русскому роману и его героям, которые давно забыты в России и известны лишь немногим специалистам-филологам?
В Орле Пьеро Каццола был очарован памятником Лескову. Четырёхметровая фигура писателя – в центре ансамблевой композиции. А вокруг, поднятые на высоту человеческого роста, оживают герои лесковских книг: «Тупейный художник», «Леди Макбет Мценского уезда», «Очарованный странник», «Левша», «Соборяне»…
В орловском Доме-музее Н.С. Лескова профессор Каццола выступал с докладом, посвящённым исследованию поэтики сказовой манеры в лесковских повестях «Сказ о тульском косом левше и стальной блохе» (1881) и «Полунощники» (1890).
Лесковская сказовая живопись представляет большие трудности для иностранных переводчиков. Нередко они становятся в тупик и бывают вынуждены признать своё бессилие перед речевой изобретательностью «волшебника слова» Лескова. В самом деле, как в точности перевести, например, такие словесные фокусы, как «субтиль-жантильминьёночка», «мелкоскоп», «буреметр» и «непромокабль», или «мочемордие» с «сухорылием»? По этому поводу крупнейший американский славист Уильям Эджертон, также побывавший в Орле, подготовил статью с красноречивым заглавием «Почти неразрешимая проблема – перевод прозы Лескова». Однако во многом благодаря таланту Пьеро Каццолы как переводчика и особенностям итальянского языка с его мелодичностью и гибкостью читатели в Италии получили возможность познакомиться с произведениями нашего великого русского классика в переводах, максимально приближенных к оригинальным лесковским текстам.
Учёный-русист и адвокат признавался, что его любимый русский писатель Лесков вдохновлял не только на литературоведческие научные изыскания, но и служил нравственным ориентиром в юридической деятельности. Лесков отвергал «юристику» – слепую прислужницу мёртвой буквы закона, забывающую о живой человеческой душе. Писатель высказывался в том духе, что право существует для человека, а не человек для права. В повести «Под Рождество обидели» (1890) Лесков призывал казуистов и крючкотворов руководствоваться христианскими заповедями, следовать заветам Христа.
Лесков – «самый русский из русских писателей» – в то же время имел, говоря его словами, «сознание человеческого родства со всем миром». О своих незримых почитателях он однажды сказал: «Одна из прелестей литературной жизни – чувствовать вблизи себя, вдали, вокруг себя невидимую толпу неизвестных людей, верных вашему делу».
Одним из таких людей, несомненно, был учёный-энтузиаст Пьеро Каццола. Согласно единодушному мнению итальянских коллег, именно он определил становление академической школы Италии по изучению творческого наследия Лескова. Во многом благодаря усилиям Пьеро Каццолы у итальянских учёных – учеников и последователей профессора – возник устойчивый интерес к исследованию загадок лесковского художественного мира. Сейчас в Италии имеется уже внушительный свод научных трудов – «Leskoviana». Первый том этой «Лесковианы» был издан в Болонье в 1982 году благодаря усилиям Пьеро Каццолы.
Более 70 лет занимался он изучением русской культуры и литературы вообще и творчеством Лескова в особенности. Этот подвижнический труд воплотился в многочисленных переводах, предисловиях, статьях, монографиях, докладах на национальных и международных научных конференциях, в Италии и далеко за её пределами. Неустанно пропагандировал итальянский русист творчество нашего великого соотечественника во всём мире. Важные книги Пьеро Каццолы о Лескове – «Исследование диалога в сказе Лескова» (Тюбинген, 1991), «Критические заметки о христианских легендах Николая Лескова» (Рим, 1993), «Город трёх праведников» (Болонья, 1992).
Название последней из указанных монографий отсылает нас к русской народной легенде, которую любил повторять Лесков, – о том, что «без трёх праведных несть граду стояния», то есть ни один русский город не устоит, если в нём не найдётся хотя бы трёх праведников. На обложке этой книги – «Троица» гениального русского иконописца Андрея Рублёва – как знак постоянных религиозно-нравственных исканий и устремлений Лескова, создавшего в своём творчестве «иконостас святых и праведных» земли русской.
Делая на этой своей монографии дарственную надпись для автора данных строк, Пьеро Каццола записал: «Ещё раз – и навсегда – Лесков...» Профессор также переводил на итальянский язык мои работы, посвящённые лесковскому творчеству, опубликованные в научно-публицистических изданиях Италии.
И ещё несколько штрихов к портрету Пьеро, несколько впечатлений, которые он оставил в душе и памяти. Это был удивительно благородный, деликатный и бескорыстный человек широкой, доброй и щедрой души, распахнутой навстречу людям, что проявлялось в большом и малом. У супругов Каццола не было детей. «Это судьба», – говорил Пьеро и на неё не сетовал. Но я видела, как во время посещения жемчужины орловской земли – имения Тургенева Спасское-Лутовиново – он забавлял местных ребятишек, показывая на стене фигурки-тени из сложенных ладоней: то лающую собачку, то спящего котёнка, то скачущую лошадку. Как на улицах Милана, Турина и Вероны угощал детей сладостями. Как восторженно радовался успехам своих студентов. Как трогательно любил животных, как лелеял цветы герани у себя на балконе…
Католик по вероисповеданию, он был большим другом православных русских людей. Православный Христианский Приход Святителя Максима, Епископа Туринского вспоминает о Пьеро Каццоле с огромной благодарностью. А у меня остался его подарок – православная икона Ангела Хранителя.
Наша дружба и научное творческое взаимодействие продолжались 20 лет. Перебираю письма, открытки, книги с автографами Пьеро... В России он был не чужестранцем, а своим, близким, родным человеком. Memoria eterna! Вечная память!
Алла Анатольевна Новикова-Строганова - доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России (Москва), историк литературы
