Серенький волчок из колыбельной песни, может не только укусить за бочок, но и, используя возможности взрослой фантазии мастерства, рассмотреть мир, как плавное чередований картин-ассоциаций, как причудливую вязь воспоминаний, дающую такие фантастические, такие прозаически-житейские узоры и орнаменты…
Сумма сумм – «Сказка сказок» Ю. Норштейна, включив в себя интеллектуально-печальные пласты человеческого сознания, возможно является лучшим мультфильмов человечества: когда бы существовала соответствующая шкала.
Фильм, - но нарисованный, как падающие листья, которые, кажутся, воплощают собой субстанцию печали…
Картины чередуются, представляя и обозначая разные эпохи, и волчок глядит на действительность мира с печальным пониманием философа.
Поэт, вмещённый в мультипликационное повествование, ожидает вдохновения над листом: оно мучительно и возвышенно, без него не жить – и с ним невозможно; амбивалентность кругом: она мерцает в исчезающих мгновениях, и…в жизни поэта, наблюдаемого волчком.
Касается ли она прачки, стирающей бельё в корыте, или рыбака, возвращающегося домой с уловом?
Вероятно: ведь работа мозга неустанна, и всё комбинации, компануемые нейронами, не отследить…
…мальчик делится яблоками с воронами: мир чудес распростёр объятья: зимой падают крупные яблочные плоды.
Но реальность – вот она: звучит танго, мелькают пары, утомлённое солнце нежно прощается с морем.
Облачённые в шинели мужчины, идущие на фронт, летящие треугольники скорбных, как смерть, писем; но будет, будет сквозь печаль и трагедию распускаться великолепием цветов салют…
Потом волчок утащит рукопись поэта: которому вообще нет места в мире; но рукопись превратиться в младенца, и, качая его, волчок откроет дверь в пространство, где…яблоки падают с деревьев зимой и детство кажется бесконечным.
Как пролетает жизнь! моментальные, такие грустные кадры…
Как величественно выстраивается панорама всего: есть в ней нечто алхимическое, с превращением радости в грусть…
Как просвечивает странная, детская алхимия в «Ёжике в тумане»…
Вот он спускается в мутную субстанцию: в таинственность, где может проявиться нечто наипрекраснейшее: белая лошадь, например, а может проступить чёрный, преследующий тебе двойник: в образе филина…
Падение в бездну кончается рекой, и сом – почти волшебная чудо-юдо-рыба – доставит малыша со свёрточком на берег.
Внешний слой: легко, забавно, таинственно.
Глубинный – снова выстраивается панорама жизни: со спусками в неизвестность, с дерзновением преодолеть туманное пространство, со тщетной – часто – надеждой – увидеть белую-белую лошадь.
Символ чистоты.
Фильмы Норштейна чисты, как всё, связанное с детством, когда механизм страстей ещё не включён.
…вероятно, есть высокая мудрость в том, что Норштейн считает «Шинель» не менее важной, чем любую из глав Библии.
Кажется, нет, помимо «Шинели», другой книги, прорезающей сердце человека с такой силой: силой сострадания.
Выйдет ли фильм в целостности?
И отрывков из него хватает, чтобы осознать, насколько таинственная алхимия творчества открыта мастеру…
Всё проступает из прежнего: из тумана небытия, из фантомов предсуществования, всё проявляется так грустно, ничтожно и нежно, что остаётся только держаться за сердце: не порвалось бы от сострадания…
Впрочем, пустого – Акакию Акакиевичу не помочь.
Но можно…соседу, попавшему в беду, или…
Можно…многим: приглядитесь.
Фильмы Норштейна уникальны: они заставляют вглядываться в себя, устыдиться иного, с последующей попыткой хоть что-то изменить, они великолепны эстетически, и перенасыщены такой своеобразной фантазией, что почерк мастера узнаётся по нескольким кадрам.
Свежее дыхание вечности овевает их…
