Создание мифа
Не добыв ни одного доказательства вины НКВД в ходе проведённых раскопок, для создания мифа Позняк привлёк в помощь силу художественного слова. Так 3 июня 1988 года в газете «Літаратура і мастацтва» была опубликована статья «Курапаты – дарога сьмерці», авторы которой – сотрудник Института истории АН БССР Зенон Позняк и инженер-конструктор завода имени Ленина Евгений Шмыгалёв. После этой публикации общество содрогнулось от ужаса. Сенсация!
На людей статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Никого уже не интересовали факты. Никто уже не считал нужным вникать в скучные описания «Справаздачы», тем более никто не пытался ее анализировать. Все здравомыслящие суждения отметались как антинародные и политически ангажированные. Поставленная задача была выполнена! Между тем, даже беглое прочтение статьи «Курапаты – дарога сьмерці» вызывает множество вопросов.
Как жертвы фашистов переписывали на счёт НКВД
По аналогии того, как в предыдущей главе проводили изучение и анализ «Справаздачы», разберёмся, о чём писали авторы в статье «Курапаты – дарога сьмерці». Попробуем ответить, на основе каких фактов и предположений создавали концепцию о массовых расстрелах, проводившихся в Куропатах органами НКВД. Начнем с цитаты: «У пачатку 1970-х гадоў... існавала яшчэ вёска Зялёны Луг. Старажылы яе расказалі нам, што... у лесе ад 1937 па 1941 год кожны дзень і кожную ноч расстрэльвалі людзей, якіх прывозілі сюды на машынах. Там на ўзгорках стаяў стары бор, вакол лясы і глухмень. Кавалак бору гектараў з 10–15 быў абгароджаны высокім, вышэй за тры мэтры, шчыльным дашчаным плотам... Людзей вазілі сюды па гравійнай дарозе, што вяла ад Лагойскага тракту на Заслаўе. Шлях той называлі тады «дарогай сьмерці»… Расстрэлы адбываліся да самага пачатку вайны. У час вайны жыхары з навакольных вёсак разабралі плот на гаспадарчыя патрэбы, а стары бор неўзабаве сьпілавалі й расьцягнулі. Цяпер тут расьце пасьляваенны лес з 40–45-гадовымі дрэвамі».
Прежде чем начать анализ этой небольшой цитаты, необходимо непосредственно ознакомиться с местностью, о которой идёт речь. К счастью, следы указанной «дарогі сьмерці» можно отчетливо увидеть и в настоящее время. За прошедшие годы вокруг неё выросли высокие деревья. Сворачивая на юг с Заславской трассы, через полсотни метров она делает ещё один поворот, уже на восток. Плавно огибая куропатский холм с восточной стороны, дорога выводит на территорию, которая некогда была огорожена тем самым секретным забором, тайну которого так и не смог (или не захотел?) разгадать З. Позняк со своими 55 свидетелями. О «территории за забором» эти свидетели давали показания исключительно как о месте, где сотрудники НКВД проводили массовые расстрелы. Никаких других мест они при этом не упоминали!
Теперь внимательно изучим показания очевидцев. Очень подробные показания были даны водителем «воронка», оказавшимся непосредственным очевидцем расстрела, Михаилом Абрамовичем Дэвидсоном, работавшим шофёром гаража НКВД: «Когда мы въехали в лес, я увидел большую прямоугольную яму... Мне сказали включить свет, так как время было ночное. Я включил свет и увидел, что сзади, из кузова, выводят людей. Часть из них уже сидела по краям ямы, ноги свешивались вниз, а руки были связаны за спиной. Когда полностью края ямы были заполнены людьми, их начали расстреливать. Расстреливал только один работник комендатуры, стрелял из пистолета в затылок, и люди падали в яму… Фамилия этого работника Острейко, имени и отчества его не помню… Были только мужчины средних лет. Все легко одеты – костюмы, пиджаки, без пальто, без головных уборов, одежда гражданская. Вещей при них никаких не было. Место, где расстреляли людей, было без ограждения…»1
О ночной стрельбе в лесу упоминали многие жители. Так, например, из рассказа Екатерины Николаевны Богойчук: «Лес, который расположен между кольцевой дорогой и Заславской, называют Брод. Я не слышала, чтобы его называли Куропатами. Мы жили на хуторе недалеко от леса. Как выйдешь вечером на улицу часов в 11–12, так и слышно: шпок-шпок, стреляют и стреляют»2.
О том, что стреляли в лесу, рассказывала и Галина Степановна Сидякина: «Летом 1938 года наша соседка с улицы Цнянской, сейчас её фамилия Симоненко Екатерина Ивановна, повела меня в лес возле деревни Цна, где были расстрелы... Я не помню, по какой дороге она меня вела, но пришли мы к густому лесу. В нём стоял забор, высотой метра три»3.
Но самое интересное о месте расстрела рассказал Николай Иванович Патершук: «Расстрелы продолжались до самой войны. А после войны я тоже часто бывал в этом лесу и могу совершенно определённо ответить на ваш вопрос: никаких раскопок там никто не проводил»4.
И последнее свидетельское показание, которое хотелось бы привести, относится к территории, находящейся непосредственно «за забором». Иван Антонович Церлюкевич рассказал: «Однажды, когда мы пасли с пацанами коров в лесу, я подошёл и вытащил доску из-под ворот, а через образовавшуюся щель влез на территорию… Там увидел, что территория присыпана свежим желтым песком, деревьев в этом месте почти не было, рос мелкий кустарник»5. Казалось бы, похожие описания, и с первого взгляда даже трудно понять, в чём состоит суть фальсификаций. Описывая место расстрела, все жители окрестных деревень указывали, что это происходило «в лесу», в «густом лесу», в «старом бору», в лесу, который… называют Брод! После войны очевидец «часто бывал в этом лесу». Из многочисленных воспоминаний местных жителей следует, что до войны на месте расстрела был лес, он же там оставался и после войны. В то же время очевидцы, видевшие территорию «за забором» до войны, отмечали, что там деревьев «почти не было, рос мелкий кустарник». В том легко убедиться, если сопоставить довоенные топографические карты с нынешней местностью. В настоящее время благодаря интернету можно без труда найти военную карту, проверить, был ли «за забором» тот бор. Посмотрим на карту 1933 года. Под отметкой 231.9, чуть правее леса, одним большим кружком и тремя маленькими на ней обозначен «хмызняк», который находился на территории, ограждённой забором. Спустя шесть лет, в 1939 году, военные специалисты сделали более подробную карту, и кустарники на ней были обозначены уже более точно.
Следует обратить внимание, что по сравнению с 1933-м на карте 1939 года восточный край леса приобрел ровную границу, сформированную наличием забора. С использованием сайта http://www.etomesto.ru/map-belarus_minsk_rkka-250m/§ путём наложения старой карты на современную можно точно определить местонахождение этого «хмызняка». Пустырь, некогда поросший им, сегодня полностью покрыт лесом. Именно сюда, на тот пустырь, поросший с восточной стороны кустарником, и вела «дарога сьмерці», о которой так много писал З. С. Позняк.
Вот здесь и начались нестыковки в работе следственной комиссии. По словам свидетелей, более четырёх лет подряд по «дарозе сьмерці» сотрудники НКВД ежедневно по три раза на день возили «за забор» расстреливать заключённых. Однако никакого леса за забором в то время не было. Более того, как бы это парадоксально ни звучало, но на той территории не было найдено никаких массовых захоронений.
Парадоксальная складывается ситуация: возили расстреливать «за забор» по три раза в сутки на протяжении более четырёх лет, а там нет ни одного захоронения! По факту, захоронения в Куропатах начинаются в сотне метров западнее от территории, ограждённой забором.
Все свидетели указывали, что расстрелы производили в лесу, да ещё ко всему прочему этот лес стоял и после войны. Получается, что где-то недалеко есть ещё одно массовое захоронение в лесу, в котором похоронены приговоренные к высшей мере наказания люди, расстрелянные органами НКВД. Игнорируя свидетельские показания, З. С. Позняк найденное в Куропатах захоронение жертв фашистского геноцида просто переписал на счёт НКВД. Как это у него получилось? Почитаем внимательно ещё раз абзац, приведённый в начале этой главы: «Там на ўзгорках стаяў стары бор, вакол лясы і глухмень. Кавалак бору гектараў з 10–15 быў абгароджаны высокім, вышэй за тры мэтры, шчыльным дашчаным плотам… У час вайны жыхары з навакольных вёсак разабралі плот на гаспадарчыя патрэбы, а стары бор неўзабаве сьпілавалі й расцягнулі».
«Кавалак бору… быў абгароджаны… У час вайны… (стары бор)… сьпілавалі…» Семи слов Позняку было достаточно, чтобы переместить старый лес – место расстрела – на огражденную забором территорию, а потом привести её в соответствие со свидетельскими показаниями – спилить этот лес, превратив место в пустырь! Вот так, с помощью семи слов, Позняк переписал более 30 000 жертв фашистского геноцида на счёт органов НКВД. Кроме всего прочего, эта фальсификация привела к тому, что расстрелянные органами НКВД люди до настоящего времени покоятся где-то недалеко в окрестных лесах, и никто из родных и близких об этом не знает! Никто не пытается искать их могилы, так как Позняк всех убедил, что расстрелянные фашистами евреи и есть эти самые жертвы НКВД!
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 94–96.
2. Там же, с. 89–90.
3. Там же, с. 84–86.
4. Там же, с. 90–91.
5. Там же, с. 92.
«Чёрный воронок»
Продолжая анализ лжи и фальсификаций о Куропатах, проанализируем вывод, к которому пришёл З. С. Позняка в «Справаздачы», в разделе «Заключэньне». В нём Зенон Станиславович пытался убедить читателей, что в Куропатах органы НКВД расстреляли около 220–250 тысяч человек. Попробуем оценить численность возможных жертв репрессий НКВД с технической точки зрения. Для начала обратимся к показаниям водителя, работавшего в то время в НКВД1.
Рассказ Иосифа Иосифовича Бетанова: «…Мне хорошо известно всё, что так или иначе связано с работой гаража. Прекрасно помню, что в нём было примерно 60 автомашин, в том числе два автозака… Фургон состоял из пяти отдельных кабинок. Вход в него был сзади. Первые три выгородки и размещались позади кабины водителя в один ряд. Две другие – сзади – с правой и с левой стороны. Посередине оставлялось пространство с откидными сиденьями для конвоя…»
Для определения максимально возможного числа вывезенных на расстрел людей нам необходимо определиться с датами начала и окончания репрессий и численностью арестованных жителей города Минска. Подавляющее большинство приговоров в 1937–1938 годах было вынесено внесудебными органами в рамках так называемых «массовых операций» НКВД в соответствии с приказом № 00447, подписанным Народным комиссаром внутренних дел СССР Н. И. Ежовым 30 июля 1937 года. Закончились массовые репрессии после введения в действие совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года № 81 «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Всего массовые репрессии официально продолжались 473 дня. Поскольку в то время была 6-дневная рабочая неделя, и в воскресенье суды не работали, то от общего количества дней отбрасываем все воскресенья: умножаем 473 на 6/7 и получаем 405 дней. Вычитаем из этой цифры праздничные дни: 1 день в 1937 году и 5 дней в 1938, получаем 399 дней. Два автозака за это время смогли совершить максимум 798 рейсов. Теперь посчитаем, сколько людей было арестовано за тот период в Минске. Согласно сайту «Белорусский партизан» (https://belaruspartisan.by/politic/409419/§), в Беларуси с июля 1937-го до ноября 1938 года НКВД арестовал не менее 54 845 человек, из них не менее 27 391 было расстреляно. Получается, что расстреливали каждого второго из общего числа арестованных. Для справки: в Минске к высшей мере наказания были приговорены в 1937-м – 533, в 1938-м – 637, всего 1 170 человек. Если верить данным сайта «Белорусский партизан», что на одного расстрелянного приходилось два арестованных, и экстраполировать их на г. Минск, то несложно посчитать, что в Минске за период массовых репрессий с июля 1937-го по ноябрь 1938 года было арестовано 2 340 человек.
Обычно «чёрные воронки» (автозаки) в дневное время суток использовали для перевозки заключённых, а в ночное время для арестов и вывоза приговорённых к смертной казни на расстрел. Нужно отметить, что при аресте не допускалось общение арестованных друг с другом. Поэтому максимальное количество арестованных, которое можно разместить при аресте, – полдесятка человек (по количеству камер в автозаке). Поскольку в основном арестовывали мужчин, то сотрудникам НКВД для заполнения машины за ночь необходимо было объехать до пяти адресов, провести в каждой квартире аресты и обыски. Фактически это работа на всю ночь. Поэтому для ареста 2 340 человек необходимо было совершить 468 ночных рейсов. Из свидетельских показаний видно, что в НКВД было два «воронка», в которых возили людей на расстрел. В них загружали по 15–20 человек, в среднем – 17,5. Теперь проведем простой расчёт: сколько два «воронка» могли вывезти на расстрел людей за время массовых репрессий. Из 798 рейсов 468 приходились на аресты жителей города Минска, остальные (798 – 468 = 330) 330 рейсов – на транспортировку осуждённых на расстрел. Умножаем количество рейсов на среднюю численность перевозимых на расстрел людей, получаем: 330 х 17,5 = 5 775 человек. Таким образом, технические возможности пары «чёрных воронков» (при условии, что они никогда во время эксплуатации не ломались, не выезжали в длительные поездки для конвоирования осуждённых, а водители этих автомобилей никогда не болели) ограничивались перевозкой на расстрел приблизительно 5 800 заключённых за весь период репрессий 1937–1938 годов. В подсчётах Позняка количество жертв исчисляется 200–250 тысячами человек! Невольно поражаешься абсурдности приведённого числа и отсутствию всякой логики. Эти данные превышают максимально возможную цифру в 40 раз! В фальсификации просто зашкаливают все разумные пределы.
Одна ложь порождает другую
Переписав на счёт НКВД массовые захоронения евреев, расстрелянных оккупантами в Куропатах, З. С. Позняк автоматически поставил перед собой задачу объяснить, как за неполных 16 месяцев с помощью двух «чёрных воронков» НКВД умудрился туда перевезти 220–250 тысяч человек. Поскольку элементарные расчёты убедительно показывают невозможность проведения столь интенсивных перевозок, то для оправдания своего основного заблуждения З. С. Позняк привлёк в помощь очередную ложь, основанную на ряде фальсификаций. Основанием послужили многочисленные рассказы одних свидетелей, которые противоречили свидетельским показаниям других. Что удивительно, но и прокурор Г. Тарнавский и его коллеги в то время на эти противоречия не обратили никакого внимания и не провели надлежащего объективного анализа.
Так, например, согласно показаниям свидетеля Сергея Николаевича Харитоновича, который после демобилизации из армии 13 января 1937 года начал работать в органах НКВД: «Служил выводным во внутренней тюрьме, которая располагалась во дворе здания НКВД… Работал я здесь до ноября 1938 года, т. е. почти два года. Всё это время регулярно приходилось выводить людей, которых, как мне потом стало известно, увозили на расстрел… На казнь арестованных возили преимущественно вечером или ночью, днём практически не возили. И, как правило, на «чёрном вороне»… Когда я дежурил, заключенных приходилось выводить каждую ночь, а в 1938 году… уже расстреливали меньше. Тогда начали арестовывать самих работников НКВД, в том числе и тех, которые принимали участие в допросах и расстрелах»1.
Аналогичные показания давали и другие очевидцы, служившие в то время в НКВД. Ключевыми словами здесь являются: «арестованных возили преимущественно вечером или ночью», «как правило, на «чёрном вороне», «в 1938 году… уже расстреливали меньше».
Используя показания многих свидетелей, Позняк сформировал иную картину происходившего. Во внимание он принимал без критической оценки показания только тех граждан, которые могли вписаться в сформированную им картину и объяснить нахождение в Куропатах многотысячных жертв. В результате подгонки показаний в статье «Курапаты – дарога сьмерці» появились совсем иные выводы. «Расстрелы здесь начались в 1937 году. Сначала трижды в день – утром, в 14 часов и вечером, когда стемнеет, – в лес привозили по несколько машин людей и расстреливали… Во второй половине 1937 года место огородили. Смертников стали привозить по другому графику: после обеда, под вечер и всю ночь. Возили безостановочно каждый день». Опрашиваемые не помнят даже, были ли перерывы на воскресенье. «Каждый день стреляли… и машины гудели». «Иной раз сразу по несколько машин въезжало за ограду, возили непрерывно…» «Вся деревня была в страхе, пять лет по ночам не могли спать от выстрелов».
По своей сути и содержанию получаются две противоположные картины. Сотрудники НКВД утверждали, что стреляли по ночам, возили заключённых на «воронках», для соблюдения режима секретности во время проведения операции перед въездом в лес выключали фары. При этом в конце 1938 года массовые расстрелы фактически прекратились. А все жители близлежащих деревень описывали принципиально другие события!
Вот мы и подошли к ключевому моменту фальсификации З. С. Позняка. В кого стреляли сотрудники НКВД за забором трижды в день с 1937 по 1941 год? В кого стреляли за забором с 1939 по 1941 год, если за это время в Минске не выносили смертных приговоров? Почему туда привозили днём на машинах большое количество людей, если в распоряжении НКВД было только два автозака, да и те в дневное время суток занимались плановым конвоированием? Что же находилось за дощатым забором? Ни Позняк, ни Тарнавский на эти вопросы не дали внятного ответа! И неудивительно, ведь эти ответы моментально перечёркивают всю концепцию о массовых расстрелах органами НКВД осужденных в Куропатах!
В районе заброшенного «хмызняка» до войны находился стрелковый тир. Члены общественной комиссии увидели его следы во время осмотра еще в 1991 году. Хорошо сохранилась мишенная ниша (пулеулавливатель), обустроенная в крутом склоне моренной гряды, а также можно было определить стометровый рубеж и окоп с бруствером. Об этом написали в газете «Во славу Родины» 31 июля 1991 года. Общественная комиссия обратилась к военным специалистам из БВО, и они подтвердили: тир.
При нанесении тира на немецкую топографическую карту времён оккупации, видно, что он налагается на восточную опушку тогдашнего леса («хмызняка»), то есть объект находился не в лесу, а рядом с ним. Естественно, восточная сторона забора, ограждающая тир, была хорошо видна со стороны расположенного рядом поля. Это подтвердили опрошенные общественной комиссией свидетели из деревень Малиновка и Заболотье, что находятся севернее Куропат. По пути в город справа они видели ограждение – высокий забор с колючей проволокой поверху. Въезд был со стороны Заславской дороги сразу за концом гряды.
Понадобилось десять лет, чтобы по настоянию В. П. Корзуна в 1998 году следователи провели исследование этой территории. Солдаты копнули в том месте, где по предположению членов общественной комиссии должен был находиться пулеулавливатель. Сразу же вместе с грунтом на лопате оказалось 45 пуль, преимущественно винтовочных.
На 25-метровом огневом рубеже найдено 4 гильзы от нагана (1936, 1943, 1949 гг.) и 4 гильзы от пистолета ТТ (1944 и 1948 гг.), а на 100-метровом рубеже извлечено 2 гильзы от винтовки Мосина, 1924 и 1927 годов выпуска. Вместе с ними был найден фрагмент гильзы от патрона к винтовке Мосина, изготовленного в 1917 году. Судя по найденным в пулеуловителе пулям, огонь вели преимущественно из винтовок. Таким образом были официально подтверждены многочисленные заявления свидетелей, собранные общественной комиссией, о том, что с восточной стороны Куропат располагалось войсковое стрельбище, на территории которого, по словам «очевидцев», до 1941 года проводили расстрелы людей. Министерство обороны на запрос дало ответ, что в документах военного ведомства послевоенный тир в том месте не значится2. Комментируя данный факт, нужно отметить, что если объект находился на балансе НКВД, то Минобороны о нём никакими данными располагать и не будет.
Огороженная трёхметровым забором территория была ничем иным, как учебным полигоном внутренних войск НКВД. В те годы в Минске располагался штаб 226-го конвойного полка внутренних войск НКВД, 1-й, 2-й и 3-й дивизионы, полковая школа, хозяйственная команда и ряд других служб данного ведомства. Согласно книге «Внутренние войска МВД Республики Беларусь. История и современность», с 1930/1931 учебного года на командирскую подготовку в войсках ОГПУ, как и в РККА, было отведено 42 часа в месяц вместо 6–8 часов, предусмотренных ранее. В основу обучения был положен принцип – учить войска тому, что потребуется на войне. Основное внимание при этом уделяли повышению полевой выучки личного состава…3 Продолжительность занятий увеличилась до 10 часов (8 часов плановых занятий и 2 часа самоподготовки). Треть занятий проводилась в ночное время4.
Наличие учебного полигона и расположенного на его территории стрелкового тира дают совсем другое объяснение дневным, вечерним и ночным приездам машин с людьми в форме НКВД и регулярной стрельбе на протяжении более четырёх лет, о которых вспоминали жители окрестных деревень: «Слышали, как стреляют». Позняку осталось только немного подкорректировать свидетельские показания, заменив по смыслу слова «стреляли» на «расстреливали». Таким нехитрым способом занятия по боевой подготовке с солдатами внутренних войск НКВД превратились в расстрелы мирных жителей. Соответственно увеличилась и продолжительность периода расстрелов с 15 месяцев до более четырёх лет, а количество рейсов вместо ночных заездов 1–2 «воронков» до «трижды в день – утром, в 14 часов и вечером, когда стемнеет, – в лес привозили по несколько машин людей и расстреливали…».
В свете этих данных хочется вспомнить показания свидетелей: «В щели видны были выкопанные ямы, видел я три или четыре такие могилы». Второй говорил: «Однажды, когда мы пасли с пацанами коров в лесу, я подошёл и вытащил доску из-под ворот, а через образовавшуюся щель влез на территорию… Там увидел, что территория присыпана свежим желтым песком, деревьев в этом месте почти не было, рос мелкий кустарник». Каждый по-своему трактовал эти показания свидетелей. Те, кто служил в армии, поймут, что выкопанные ямы были либо окопами, оборудованными для стрельбы на 100-метровом рубеже (их остатки в начале 90-х еще были хорошо заметны), либо служили для добычи песка, чтобы облагораживать им территорию и делать трассировку, отмечать исходный рубеж, огневой рубеж, линию открытия огня, места для чистки оружия и так далее. Что касается «трёх или четырёх могил», то, вероятно, это так интерпретировал З. С. Позняк описание прямоугольных песчаных площадок со взрыхлённым песком, которые солдаты НКВД использовали в ходе занятий вместо борцовских ковров для отработки приёмов рукопашного боя.
В ходе следствия только раз на территорию Куропат привезли для следственного эксперимента свидетеля Н. Карповича, который заверял, что видел в 1937 году незасыпанную могилу с полусотней трупов, жертв, расстрелянных сотрудниками НКВД. Тогда он и показал полную несостоятельность этого человека в качестве свидетеля. После такого конфуза от проведения следственных экспериментов следователи отказались.
Проходя по территории стрельбища, я попытался представить, как бы выглядел следственный эксперимент, если бы туда начали привозить других «очевидцев». Как бы они подтверждали некогда «увиденное»?
«Валянціна Міхайлаўна Шаханава таксама была ўнутры «душагубкі». Падкапаліся з суседнім хлапчуком пад плот і залезьлі, каб назьбіраць ягад (а было ім гадкоў па 10–12). Там яны ўбачылі ўскапаную зямлю і мноства засыпаных ямаў». Несложно представить, как пожилые свидетели в тщетных поисках ходили бы вдоль и поперек по территории стрельбища, не имеющей никаких намёков на наличие этих захоронений, и пытались их там найти! Полагаю, что всё это ясно представляли в то время и следователи. Трудно искать то, чего нет, не правда ли? Сомневаюсь, как могли дети на территории бывшего песчаного карьера, поросшей редким «хмызняком», насобирать лесных ягод. Точно так же не представляю себе присутствия возле территории войскового стрельбища волка-мутанта, напрочь потерявшего инстинкт самосохранения и выкопавшего там под звуки постоянной стрельбы себе нору, в которой пряталась свидетельница...
Таким образом, тайна дощатого забора, огораживающего учебный полигон НКВД со стрелковым тиром, была только в статьях Позняка и книге Тарнавского. Общественной комиссии этот факт был известен и никакого секрета не составлял! Приём замалчивания существования полигона как форма лжи был с успехом применён З. С. Позняком для объяснения астрономической цифры заявленных им жертв, найденных гильз и прочих предметов из 1939 и 1940 года! Но хотя правда уже хорошо известна, ложь уже сделала своё дело! Люди поверили, что в Куропатах лежат не расстрелянные фашистами евреи, а жертвы НКВД.
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 111–114.
2. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011.
С. 114–115.
3. А. М. Литвин. Внутренние войска МВД Республики Беларусь. История и современность. Минск, 2006. С. 73.
4. Там же, с. 74.
Свидетели от Позняка
Отдельно хочется остановиться на свидетельских показаниях «очевидцев», видевших расстрелы в Куропатах. Анализ даёт основания усомниться в правдивости описанных ими событий. Начнём с показаний Н. В. Карповича, приведенных в статье «Курапаты – дарога сьмерці». «Мікалай Васільевіч Карповіч… У 1937–1938 гадох ня раз бачыў, як забівалі людзей у лесе. Магілы, відаць, капалі ў першай палове дня, бо пад вечар (часта пасьля абеду), калі пачыналі пад'яжджаць машыны, ямы былі ўжо выкапаныя. М. Карповіч распавядаў, што людзей забівалі партыямі. Ставілі ў рад, затыкалі кожнаму рот коркам і завязвалі анучай (каб ня выплюнуў кляп). Забойцы былі ў форме НКУС. Яны стралялі зь вінтовак збоку ў галаву крайняга, каб прашыць куляй двух чалавек. «Як стрэліць, – кажа Мікалай Васільевіч, – дык адразу двое ў яму і падаюць. Патронаў шкадавалі».
Для анализа показаний обратимся к книге Г. Тарнавского «Куропаты: следствие продолжается» и вспомним, что о расстрелах рассказывали сами сотрудники НКВД. Начнём с самого начала – с получения оружия и боеприпасов. Из показаний А. Знака, бывшего надзирателя внутренней тюрьмы НКВД: «Я выдавал сотрудникам оружие и боеприпасы к нему. В частности, работники комендатуры, как правило, пользовались револьверами «Наган». Хорошо помню, что такое оружие было у Бочкова, Абрамчика, Кобы, Острейко, Мигно, Дубровского… По их словам, этим оружием они расстреливали приговорённых к смертной казни «врагов народа»1. С. Захаров, бывший вахтёр комендатуры НКВД: «Расстреливали людей Бочков, Острейко, Ермаков, Коба и другие работники комендатуры из наганов. Возможно, использовались и пистолеты «ТТ», которыми тогда были вооружены некоторые наши сотрудники…»2.
О том, что расстрелы осуществляли работники комендатуры, подтверждают также показания свидетелей Н. А. Михайлашева и И. М. Стельмаха, которые в довоенные годы служили в органах НКВД БССР, а после окончания Великой Отечественной войны занимали в аппарате МГБ республики руководящие должности. Осуждённых привозили ночью на автозаке в лес, где заранее была вырыта могила. Выстрелы производили в затылок из наганов или пистолетов…
Свидетель Стельмах, дополняя показания Михайлашева, показал, что осужденных расстреливали Коба, Ермаков, Никитин и другие работники комендатуры. Выстрелы производили из револьверов системы Нагана в голову. Происходило это в лесном урочище под Минском. Аналогичные показания о месте расстрелов и участии в них Кобы и других сотрудников комендатуры дали М. Т. Бармаков, С. В. Кресик и С. М. Захаров, который, в частности, пояснил, что, будучи работником комендатуры НКВД БССР, однажды конвоировал в лес близ деревни Цна-Йодково 20 приговорённых к высшей мере наказания. Их расстреляли из наганов в голову Бочков, Коба и Острейко3.
Из показаний М. А. Девидсона: «Я включил свет и увидел, что сзади, из кузова, выводят людей. Часть из них уже сидела по краям ямы, ноги свешивались вниз, а руки были связаны за спиной. Когда полностью края ямы были заполнены людьми, их начали расстреливать. Расстреливал только один работник комендатуры, стрелял из пистолета в затылок, и люди падали в яму… В расстрелах принимало участие примерно человек пять работников комендатуры, старшим среди них был Ермаков. Однако непосредственно расстреливал только один, как я уже сказал, Острейко… Все были вооружены пистолетами, более крупного оружия я не видел»4.
На что необходимо обратить внимание в этих свидетельских показаниях? Именно сотрудникам комендатуры было поручено приведение приговоров в исполнение. Для этого они использовали исключительно револьверы, преимущественно системы Нагана. Расстрелы происходили ночью, при этом предпринимались меры, чтобы они проходили в лесу максимально незаметно. «Все были вооружены пистолетами, более крупного оружия я не видел…» Конечно же, необходимо обратить особое внимание на строгое соблюдение во время проведения расстрела режима секретности.
Сделав краткий анализ показаний работников комендатуры, приходишь к пониманию, что о винтовках во время расстрела никто не упоминает! И неудивительно. Винтовки – это оружие рядового и сержантского состава. Офицеров ими не вооружали! С учётом того, что приведение смертных приговоров в исполнение проходило в режиме строгой секретности, в них участвовали строго определенные работники комендатуры. Все они в свидетельских показаниях перечислялись пофамильно: Бочков, Абрамчик, Коба, Острейко, Мигно, Дубровский… Кроме того, были строго разграничены обязанности каждого человека, присутствовавшего во время расстрела. Но вопреки многочисленным свидетельским показаниям, Карпович сделал «сенсационное открытие»: «Забойцы былі ў форме НКУС. Яны стралялі зь вінтовак збоку ў галаву крайняга, каб прашыць куляй двух чалавек». При комментировании этих показаний невольно возникает два вопроса:
1. Откуда у работников комендатуры, вооружённых пистолетами, во время расстрела могла взяться винтовка?
2. Что это за неизвестное до сих пор подразделение в структуре НКВД из числа рядового и сержантского состава, вооружённое винтовками, по приведению в исполнение смертных приговоров?
Для подтверждения рассказа Н. В. Карповича попробуем всё-таки найти бойца с винтовкой! Возможно, она была у кого-нибудь из конвоиров? Для этого за помощью обратимся к настольной книге представителей конвойных войск – «Устав службы конвойных войск НКВД (УСКВ-39)». В главе «Вооружение конвоя», в статье 26 указывается: «Во всех случаях конвоирования вооружаются: а) командный и начальствующий состав – присвоенным личным оружием; б) младший командный состав, связисты, кладовщики, писари и разводящие-красноармейцы – револьверами. Остальной красноармейский состав эшелонных конвоев, а также городских конвоев при конвоировании в открытых автомашинах, вооружается винтовками…» Вот и найдены люди, у которых на месте расстрела могли быть при себе винтовки! Это красноармейский состав городских конвоев при конвоировании в открытых автомашинах.
Но в автозаках конвоиров, вооруженных винтовками, просто быть не могло! В узком Т-образном коридорчике, там просто нет места, чтобы применять столь длинную трёхлинейку, поэтому в закрытых машинах конвоиров вооружали исключительно пистолетами. В этой связи ещё раз хочется напомнить требования из оперативного приказа от 30 июля 1937 года № 00447: «Приговоры по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение».
Как видно из приведённого пункта приказа, порядок приведения смертного приговора в исполнение определялся не по желанию непосредственного исполнителя, как этого хотелось бы З. С. Позняку или свидетелю Н. В. Карповичу, а по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД. И это был приказ! Его не обсуждали, а выполняли. Каким был порядок приведения приговора в исполнение – сейчас неизвестно. Но само собой разумеется, что все люди, расстрелянные органами НКВД, должны были быть казнены одинаково, как предписывали общие и неоспоримые правила! Так что свидетельские показания Н. В. Карповича никак не вписываются в существовавшую систему приведения смертных приговоров в исполнение органами НКВД.
Эти показания Н. Карповича о расстрелах одним выстрелом нескольких человек, поставленных друг за другом, и ряд других сцен расстрелов похожи на виденное в кинохронике о фашистских злодеяниях. Следует отметить, что характер расстрелов в материалах допросов гитлеровских карателей, по свидетельствам видевших их людей, сохранившимся кино- и фотодокументам, поразительно напоминает показания, на которые в то время опиралась следственная комиссия. Подводя итог осуществлённому анализу, несмотря на то, что «в 37-м Н. В. Карповичу исполнилось уже восемнадцать – весьма зрелый возраст, и что сегодня он – по-молодецки бодр, подвижен, к тому же сохранил ясную, цепкую память», можно с уверенностью утверждать, что его показания являются грубой фальсификацией фактов от начала до конца. «Вот такими убедительными свидетельствами очевидца располагало следствие».
В своей книге Тарнавский, упоминая показания Карповича, процитировал их, ссылаясь на материал из статьи 3. Позняка и Е. Шмыгалева. Прокурор не стал опровергать весь этот бред, а только указал: «Н. Карпович, вероятно, как раз и видел этот нетипичный способ расстрела из винтовок. Мы подробно расспрашивали всех, кто слышал, как звучали выстрелы, и тех, кто видел, как убивали, или узнал от тех, кто видел, – и пришли к выводу, что расстреливали в основном из наганов и пистолетов (что и подтвердилось затем раскопками)».
Ещё одним интересным свидетельским показанием Н. Карпович одарил следствие, рассказав, что «на расстрел привозили людей на грузовых машинах с будкой чёрного цвета». Здесь необходимо напомнить рассказ И. И. Бетанова о тех самых «чёрных воронках»: «... Прекрасно помню, что в гараже было примерно 60 автомашин, в том числе два автозака… Я не знаю, почему их называли «чёрным вороном», но выкрашены они были в серый, мышиный цвет». Вот так, ни больше ни меньше, «чёрный воронок», оказывается, был вовсе не чёрным, а серым! В свою очередь, машины с чёрными будками упоминались очевидцами в связи с проведением фашистами погрома в минском гетто осенью 1941 года.
Но сенсационные свидетельские показания Н. В. Карповича на этом не закончились. Он заявил следствию, что в 1937 году видел незасыпанную могилу с полусотней расстрелянных НКВД людей. В статье «Курапаты – дарога сьмерці» З. С. Позняк писал: «Однажды, – рассказывает Н. Карпович, – встречает меня охранник из Малиновки, расстроенный, возбуждённый. Уже набили, говорит, иди посмотри, даже не засыпали... Подошли мы к забору, что возле дороги. Рядом в ложбине большая широкая яма, доверху трупами наполненная. Лежат, брат, в ряд, как поросята».
Для проверки этих показаний следователи отвезли Н. В. Карповича в Куропаты. Вот, как в своей книге описывал Г. Тарнавский проведение следственного эксперимента: «Николай Васильевич шагал быстро, уверенно, ориентируясь по своим, только одному ему памятным приметам. Чуть в стороне от него, едва поспевая и опасаясь споткнуться и упасть, семенил оператор с кинокамерой в руках – следственный эксперимент снимался на видеопленку. Сзади плотной группой шли следователи и эксперты, понятые, археологи, члены правительственной комиссии, молодые воины, держа наготове свое очень мирное и очень нужное оружие – лопаты и кирки.
«Здесь!» – Н. В. Карпович решительно остановился, потом на всякий случай ещё раз внимательно осмотрелся вокруг и повторил: «Я видел её здесь!» Теперь настал черед шагнуть вперед следователям и археологам. Они быстро разметили направления будущих траншей, пересекающихся, как обычно, под прямым углом, и предоставили свободу действий воинам…
...Когда, сменяя друг друга, солдаты пробились сквозь лес в одну сторону на 20 м, в другую – на 15 м, стало очевидным, что предполагавшейся могилы здесь нет. Для верности в секторах между траншеями прокопали шурфы на глубину до 2 м и убедились, что слои грунта не нарушены, а, значит, захоронения в этом месте никогда не было.
Николай Васильевич стоял в сторонке, сосредоточенно молчал, и можно было только догадываться, что происходит в его душе. К нему подошел Я. Я. Бролишс, сказал несколько слов, успокоил. В его практике такое бывало не раз: свидетель с точностью до метра указывает место преступления, подробно, в деталях объясняет, где он стоял и что видел, а эксперимент вдруг отменяет все его неотразимые доводы: безжалостно разрушает вполне логичную, не вызывавшую никаких сомнений версию»5.
Казалось бы, после такого следственного эксперимента на показаниях Н. В. Карповича поставят жирный крест. Но спустя два десятилетия этот эксперимент в устах сторонников версии З. Позняка возродился и трансформировался в новую циничную, бессовестную ложь. Чтобы не быть голословным, приведу пример, который, не заходя в библиотеку, с помощью интернета без труда может перепроверить любой читатель, сомневающийся в возможности подобной лжи и цинизма: «Во время следственного эксперимента свидетель Н. Карпович указал место, где в 1937 году видел незасыпанную могилу, наполненную трупами. В ходе эксгумации в указанном им направлении обнаружено захоронение, из которого извлечены 50 черепов, кости скелета, обувь, другие предметы и их фрагменты»6, 7. Вот так, ради спасения мифа из-под пера мифотворцев в лице Н. Карповича родился такой же мифический очевидец преступлений НКВД! Комментарии, как говорится, излишни. Но, придумав очередную ложь, её авторы еще раз сами себя загнали в угол!
В своей книге Г. Тарнавский решил спасти ситуацию со следственным экспериментом Н. Карповича, дополнив описание: «Я. Я. Бролишс двинулся дальше, но именно в ту сторону, куда показывал Н. Карпович. Исходив Куропаты вдоль и поперек, исследовав каждую выемку, каждый бугорок, он знал, что рядом, на расстоянии всего полутора десятков метров, лежит обширная и глубокая впадина, которая вполне могла когда-то образоваться на месте старой могилы. Недолго посовещавшись, решили ее раскопать. Как обычно, проложили контрольные траншеи и уже на глубине чуть больше метра обнаружили пласт захоронения». Так появился раскоп № 8, проведённый «в указанном направлении»5.
А теперь самое интересное: согласно выводам З. С. Позняка, изложенным в «Справаздачы», это захоронение появилось не ранее осени 1939 года, «мяркуючы па рэштках адзеньня, па абутку й прадметах індывідуальнага карыстаньня, пахаваныя – выхадцы зь вернутых абшараў Заходняй Беларусі». Так что видеть эту могилу ни в 1937, ни в 1938 году Карпович не мог: её в то время ещё просто не было! За весь 1939 год в Минске был вынесен один смертный приговор. Тогда откуда взялись в могиле еще 49 трупов?! В дополнение ко всему сказанному, согласно статье «Курапаты – дарога сьмерці», в 1939 году уважаемый свидетель Н. Карпович был призван в Красную Армию! Соответственно, ни в 1940, ни в начале 1941 года он видеть эту могилу также не мог. Вот и получается, что своей ложью создатели мифа о Куропатах запутали сами себя. Врали так, что потом не могли разобраться!
Сопоставляя все эти свидетельские бредни Н. Карповича, прихожу к выводу, что единственное объяснение его воспоминаниям может быть, если всё, что он рассказывал, относится к периоду конца лета – осени 1941 года. Был ли он тогда случайным свидетелем или ходил целенаправленно заниматься мародерством, этого мы уже никогда не узнаем...
Ещё немного хотелось бы остановиться на показаниях свидетельницы О. Т. Боровской (д. Цна), опубликованных в газете «Известия» (12.09.1988): «Из легковой машины для проведения расстрела вышли мужчины, одетые в гражданские костюмы серого цвета, без головных уборов». Другая газета – «ЛіМ» (16.09.1988) – об этом же факте со слов той же Боровской, которая пряталась за деревьями на месте расстрелов, пишет, что из легковой «эмки», за которой двигались три «чёрных воронка», вышли мужчины в военной форме защитного цвета (гинастёрки, галифе, сапоги) с портупеями, планшетками, пистолетами на поясе и в круглых фуражках на головах, «як цяпер». Так во что же всё-таки были одеты люди, вышедшие из «эмки» для проведения расстрелов? Ещё хочется отметить, что в те годы в минском гараже НКВД были всего два «чёрных воронка», а не три, как об этом утверждает свидетельница. Ведь это снова махровая ложь! Опять среди свидетельских показаний просвечиваются факты времён немецко-фашистской оккупации. Вот на таких показаниях, противоречивых и невежественных, строились все доказательства уважаемого З. Позняка.
Путался в показаниях и свидетель С. Г. Батян, который утверждал, что «чёрных воронков» было не два, а 4–5. Можно ли верить таким показаниям? Можно, если допустить, что они относятся не к 1937–1938 годам, а к лету – осени 1941 года.
В своей книге «Куропаты: гибель фальшивки» А. Смолянко указывал, что в 13 томах следственного дела подшиты списки, отпечатанные на машинке, с указанием года рождения свидетелей и в двух-трёх словах их показания: «не видел, не знаю», «помню разговоры», «знает много, но не скажет», «знаю, но говорить не буду», «помню слабо» и так далее. Как видно, главная цель для следователей – побольше набрать таких псевдо-свидетелей. Их количество непрерывно всё увеличивалось и увеличивалось. Вначале «дэмакрытычная» пресса сообщала, что имеется 50, потом – 55, позже – 100, и, наконец, «мёртвых душ» набралось аж 200 человек. И все они в один голос утверждали, что НКВД расстреливал людей в этом урочище. Но на сей счёт не зафиксировано ни одного официального документа. Так называемые свидетели не пожелали выехать в урочище и указать место, где именно проводились расстрелы. Нет от них и письменных заявлений, в которых люди рассказали бы о том, что знают об этой проблеме, что видели лично, от кого что слышали... Вот такая ценность всех этих показаний. Но об этих фактах умолчали, как будто их и не было8.
При изучении документов в Национальном архиве Республики Беларусь мне многократно приходилось знакомиться с теми или иными свидетельскими показаниями. Все они начинаются с доведения под роспись статьи об ответственности за дачу ложных показаний! Лишь после этого начинается изложение самих показаний свидетелем. З. Позняк не входил в состав правительственной комиссии. Он был приглашён для участия в проведении раскопок. В помощь ему руководство Института истории АН БССР выделило молодых коллег – научного сотрудника отдела археологии Н. Кривальцевича и аспиранта О. Иова. Понятно, что собирая свидетельские показания, они не имели юридических прав требовать от собеседников говорить «правду и только правду». Собственно, как и не несли никакой ответственности за публикацию разнообразных лживых показаний. Немудрено, что З. Позняк и Е. Шмыгалев на основании лживых свидетельских показаний подменили правду её видимостью, обманули советскую и мировую общественность, сформировали общественное мнение, не соответствующее исторической действительности.
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 232–233.
2. Там же, с. 233.
3. Там же, с. 261.
4. Там же, с. 94–95.
5. Там же, с. 32, 182–186.
6. В. Арешка, И. Кузнецов. Расстрелянные в Минске. Индекс граждан, расстрелянных в Минске в 1920–1950 гг. Часть 1. Минск, 2008. С. 22.
7. https://kresy.genealodzy.pl/zbior/pdf/straceni_na_bialorusi_1.pdf
8. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011. С. 17–18.
Спиленный лес
Теперь пришла пора проанализировать ещё одно предложение из статьи «Куропаты – дорога смерти»: «У час вайны жыхары з навакольных вёсак разабралі плот на гаспадарчыя патрэбы, а стары бор неўзабаве сьпілавалі й расьцягнулі».
На тот факт, что раньше в Куропатах не было леса, указывал один из свидетелей – Николай Антонович Нехайчик: «Название «Куропаты» к лесу Брод не имеет никакого отношения. В Куропатах до войны леса уже не было, его вырубили раньше, выкорчевали пни и поле распахали. Естественно, расстрелов в этом месте не могло быть. В статье «Курапаты – дарога сьмерці» автор допустил ошибку, так как расстреливали в лесу Брод, который рядом с Куропатами. Расстрелы сначала были, видимо, единичными. Мы ходили за грибами и никаких ям в лесу не видели. А вот осенью 1937 года все стали говорить, что в лесу расстреливают и закапывают людей»1.
В подтверждение того, что в Куропатах до войны не было деревьев, говорят и результаты проведённых соответствующих экспертиз. «В Куропаты вместе со следователями пришли специалисты лесного хозяйства, чтобы... срубить несколько деревьев, стоящих рядом с раскопанными захоронениями. Только так, по годичным кольцам, можно наиболее точно определить возраст деревьев. Оказалось, что ель у раскопа № 1 имеет 41 годовое кольцо (посажена в 1947 г., – прим. авт.), у могилы № 2 – 46 (посажена или начала сама расти в 1942 г., – прим. авт.), у раскопа № 5 – тоже 46. По количеству мутовок на соснах, растущих в изголовье других вскрытых могил, эксперты ориентировочно назвали их возраст в интервале от 35 до 41 года. Общий вывод: возраст деревьев у раскопов колеблется от 35 до 46 лет». Экспертизу проводили в 1988 году2.
Среди многочисленных свидетельских показаний, собранных членами общественной комиссии о событиях в Куропатах, было письмо полковника военной контрразведки в отставке П. А. Астапова в газету «Красная Звезда». Свои показания он дополнил другим письмом, написанным совместно с доктором педагогических наук профессором К. А. Кулинковичем: «Война застала нас в Минске, где мы состояли на оперативной работе в Особом отделе Белорусского особого военного округа, а затем Западного фронта. Вспоминаем, 28 и 29 июня 1941 года 100-я ордена Ленина стрелковая дивизия вела тяжелые оборонительные бои с немцами на главенствующих высотах от Уручья, 9-й километр, Боровая, урочище, получившее ныне название Куропаты, и до реки Цна. На всей этой оборонительной линии были вырыты окопы, траншеи и блиндажи. Здесь в неравных боях с немцами за два дня осталось лежать в земле больше половины воинов орденоносной дивизии. Мы призываем уважаемых следователей по особо важным делам вдуматься, как можно было на этом небольшом клочке земли не напороться на останки 30 тысяч выдуманных З. Позняком жертв органов НКВД. Тем более захоронения трёх- и четырёхлетней давности (авторы имели ввиду могилы 1937–1939 годов) хорошо просматриваются, и скрыть эти могилы просто невозможно… Мы утверждаем, что за годы работы перед войной мы не видели в здании наркомата и в тюрьме на Володарской улице ни одной женщины, арестованной по политическим мотивам, и тем более детей»3.
В дополнение указанным в письме данным привожу карту расположения частей 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии по состоянию на 25–26 июня 1941 года. Согласно данной карте, между деревней Цна-Йодково и посёлком Готище перед войной никакого леса уже не было. Сама же линия обороны проходила через так называемое урочище Куропаты. Будь там до войны лес, линия обороны пролегла бы вокруг этого леса!
Зря вы, Зенон Станиславович, обвинили местных жителей в воровстве леса с холмов, который, как вы утверждаете, во время войны «спiлавалi» и использовали на бытовые нужды. Факт отсутствия на названных холмах до войны леса подтвердили не только очевидцы, но и военная карта обороны города Минска 25–26 июня 1941 года. А все подобранные вами свидетели, которые утверждали, что в том лесу до самой войны НКВД расстреливал людей, просто лгали на всю страну и не краснели, ну, в лучшем случае, их просто подвела память.
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 184.
2. Там же, с. 117.
3. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011. С. 54.
Об этих расстрелах знали все жители Минска
В своих показаниях, как бы невзначай, как само собой разумеющееся, свидетельница Галина Степановна Сидякина обронила фразу: «Симоненко Екатерина Ивановна повела меня в лес возле деревни Цна, где были расстрелы. Об этих расстрелах знали все жители Минска, и в первую очередь жители этой деревни»1. Членов общественной комиссии весьма удивило это утверждение, поскольку в ходе работы они собрали большое количество свидетельств, опровергающих его.
Так участник Великой Отечественной войны подполковник в отставке Г. Крылов рассказал: «В Минске я живу с детства. Здесь в 40-м году окончил военно-политическое училище. В самые репрессивные годы работал инструктором Минского обкома комсомола. Знал и слышал о том, как арестовывали «врагов народа», но со всей ответственностью могу сказать, что о расстрелах в окрестностях Минска и слыхом не слыхал. Куропат как таковых не было, не существовало и в помине. Словом, кое-кто на этой трагедии нажил себе политический капитал».
Сотрудница Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны В. Романовская рассказывала А. Смолянке: «Живу в Минске с конца войны. Никогда не слышала о Куропатах. НКВД, конечно, творил беззаконие, но не на виду у всей деревни, на глазах людей».
Заместитель председателя правительственной комиссии, председатель Республиканского совета Белорусского общественного объединения ветеранов войны и труда А. Е. Андреев в беседе с А. Смолянко рассказал: «В могилах найдены вещи, которые не могли быть у находившихся в тюрьме. Неясно и число погребённых. Правильно ставят вопрос: следствие на многие вопросы убедительно не ответило».
В газете «Мы и время» (№ 5, 1991 г.) на всю полосу была опубликована статья под заголовком «О чём молчат брустверы?» под рубрикой «Тропинка памяти уходит в страшный год». Её авторы – Б. Буцевич, Е. Гарблюк и Е. Яковлев. Привожу текст так, как он дан в этой газете: «Проживающий до войны в 1–1,5 км от Куропат на хуторе Даличиха Р., 1906 года рождения, вспоминает, что их хутор раскинулся на господствующем над местностью холме. С него действительно далеко просматривались окрестности. Однако никаких расстрелов людей в районе Куропат ни он, ни его родственники в довоенное время не наблюдали. О них Василий Васильевич также не слышал до 1988 года ни от одного из жителей Цны, Цны-Йодково, Зелёного Луга, хуторов Шкеля и Готище (Затишье). Кстати, эти хутора располагались в 400–600 метрах от Куропат и в нескольких сотнях метров от дома Василия Васильевича».
Герой Советского Союза, член правительственной комиссии М. Б. Осипова так отвечала на вопросы корреспондента:
– Два раза я как член комиссии присутствовала при эксгумации могил в Куропатах в 1988 году. В могилах находили пряжки от ремней, зубные щётки, другие колющие вещи, которые изымаются при помещении в камеру, но никто не внимал моим словам. На заседании комиссии никогда не обсуждались иные мнения по проблеме Куропат.
– Мария Борисовна, а вы рассказывали то, что сейчас мне поведали?
– Да, рассказывала на заседаниях. Но это замалчивалось, ничего не обсуждалось. Пропускали мимо ушей. Мне казалось, что меня не слышат. На меня смотрели, как на врага. Было такое впечатление, что все заворожены археологами и не способны воспринимать иные мнения… Разрешалось только одеться (при аресте) – и всё. Никаких щёток, никаких кружек, мыльниц и т. п. А ведь всё это извлекалось из захоронений при раскопках, я сама видела. Я считаю, что НКВД здесь вообще не расстрелял ни одного человека. Не так эти органы были глупы, чтобы расстреливать людей на виду у нескольких деревень. Каждому здравомыслящему ясно: органам НКВД совершенно ни к чему было устраивать грандиозное кладбище. Ведь его невозможно скрыть от народа.
– В связи с этим, Мария Борисовна, возникает любопытный вопрос: коль там лежат, как утверждает Позняк, жертвы сталинистов, то почему же гитлеровцы и их прислужники – белорусские и другие националисты – не использовали такой возможности для проведения антисоветской акции, о которой фашисты могли лишь мечтать?
– Да, геббельсовская пропаганда могла бы так растрезвонить о крупном преступлении Советов, что после этого гитлеровцы рассчитывали бы на приток военнопленных во власовскую армию, приток молодёжи в полицию, белорусскую армию, которую оккупанты так и не смогли создать. Наконец, они могли рассчитывать и на то, что население, узнав о таком «могильнике» под Минском, не пойдёт в партизаны, не станет им помогать. А ведь без поддержки партизанского движения со стороны народа оно было бы обречено на провал. Никакой акции фашисты не могли провести, так как там они в первые месяцы войны собственноручно уничтожали тысячи безвинных людей.
Уверена, фашисты оповестили бы население Минска и по всей республике о таком преступлении Советов. И где? В пригороде крупного города. Но ни одна враждебного содержания газета, ни один журнал, а их выходило 36 наименований, ни одна листовка или плакат, издававшийся оккупантами и засылавшийся в республику из многих стран Западной Европы, ни радиопередачи никогда не упоминали о том, что «творили НКВД». Полное молчание… В конце концов, почему полиция и предатели из мест, примыкающих к Куропатам, не рассказали жителям Минска, своим хозяевам-оккупантам о таком преступлении НКВД? Этого они сделать не могли, потому что там лежали жертвы самих фашистов…3
Таким образом, молчание оккупационной прессы о массовых расстрелах людей в довоенный период за Зелёным Лугом органами НКВД и наличии там гигантского захоронения является наиболее убедительным аргументом того, что это было делом рук самих оккупантов. А сказанная как бы между прочим фраза, что «об этих расстрелах знали все жители Минска, и в первую очередь жители этой деревни», является не более чем очередным мифом, вложенным в уста свидетельницы его создателями!
Литература:
1. Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик. Куропаты: следствие продолжается. Москва, 1990. С. 86.
2. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011. С. 49.
3. Там же, с. 49–52.
Демонизация
В атмосфере всеобщей эйфории от демонизации советского прошлого Позняк даже и не пытался делать хотя бы минимально объективные научные выводы из проведённых раскопок. Отлично понимая, что были найдены захоронения расстрелянных в годы войны евреев, вопреки логике и обнаруженным доказательствам, он просто назначил НВКД виновным в расстреле людей в Куропатах.
Во всех пунктах статьи «Курапаты – дарога сьмерці» главными и единственными доводами являются не факты или документы архивов и экспертиз, а предположения: «магчыма», «магло быць», «здаецца», «напэўна», «мяркуем», «мусіць», «калі дапусціць» и тому подобное. Парадокс, но ему верили! Или делали вид?! А поскольку «установить количество жертв не представляется возможным», то и цифру погибших называли любую…
В газетах и журналах регулярно начали появляться публикации о куропатской трагедии. Миф о жертвах НКВД множился и дополнялся всё новыми и новыми несуществующими подробностями. Каждому хотелось что-то добавить от себя, стать первооткрывателем, удивить читателя, не считаясь с реальностью, исторической достоверностью и простой логикой. Вот лишь некоторые выдержки из публикаций того времени.
Еженедельник «Собеседник» (№ 46, ноябрь 1988 г.) сообщал: «А про белорусское село Куропаты слыхали?» В другом номере этого периодического издания читаем: «Название маленького местечка под Минском – Куропаты – стало сегодня для всей страны символом трагедии… Счёт идёт на сотни тысяч». Никогда не было даже в помине ни села, ни местечка с таким названием, как, собственно, и означенной местности.
В «Московских новостях» сообщали о количестве убитых: вначале – 180 тысяч человек. Но этого оказалось мало для устрашения читателей, и вскоре это число увеличили до 300 тысяч. Но и этого кому-то показалось недостаточно. В «МН» от 9 октября 1988 года вещали: «Только в Минске и его окрестностях удалось выявить пять крупных мест массового уничтожения людей во времена сталинских репрессий».
Уместно напомнить, что население столицы в 1941 году составляло 270,4 тысячи человек. Как объясняли мифотворцы огромное количество 220–250 тысяч расстрелянных? А никак, дескать, НКВД доставлял людей на окраину густонаселённого на то время Минска и расстреливал беспрерывно днём и ночью, добавляю: обязательно в затылок.
На карту ставили любую ложь для поднятия волны митинговой эйфории, разжигания ненависти к советскому прошлому, злобы к оппонентам, отстаивающим, даже вопреки уже сложившемуся мнению, противоположную точку зрения по куропатскому делу. Усиливались нападки на честных людей, начались прямые угрозы и запугивание. А некоторые неформалы даже угрожали расправой, если будут продолжаться выступления с разоблачением и опровержением сотворённой фальшивки1.
И как было простому люду не верить этим инсинуациям, если изо дня в день во всех средствах массовой информации вовсю писали о советском геноциде, о тоталитаризме, фашистско-коммунистическом режиме, о бездушных партократах. И как было не прислушаться к голосу таких авторитетов, как, скажем, прокурор БССР. Он давал такие интервью и с такой якобы осведомленностью, что не поверить ему было никак нельзя. Как ни абсурдно, но в начале перестройки слово высокопоставленного советского и/или партийного чиновника не подлежало сомнению…2
Как здесь не вспомнить крылатую фразу Йозефа Геббельса, министра пропаганды Третьего рейха: «Чем невероятнее ложь, тем быстрее в неё поверят». Позняк продемонстрировал на практике истинность высказывания оголтелого фашиста.
Литература:
1. А. Смолянко. Куропаты: гибель фальшивки. Минск, 2011. С. 21.
2. Там же, с. 12.
