Невозможно пить из заражённого источника и не оскверниться. Такая мысль посетила меня после посещения сайта kalakoza в интернете. Авторы сатанински ненавидят Православную Церковь, и в особенности Русскую Церковь. Они помещают материалы, всеми способами порочащие РПЦ. Ради этой цели готовы сотрудничать с кем угодно, хоть с самим рогатым. Их любимые авторы о. Андрей Кураев, о. Александр Мень, Мария Кикоть и прочие, вступившие в явный и не явный конфликт с Церковью. И вот там я прочёл краткие воспоминания о Тобольской духовной семинарии одного из бывших её воспитанников. Именно воспитанника, а не семинариста, потому, что, как саркастически подчёркивает автор, священноначалие делало упор на воспитание будущих пастырей, а не на образование. Самого автора выперли из этого учебного заведения за отвратное поведение, чего он сам не отрицает, а даже с гордостью заявляет, что за время обучения написал больше объяснительных, чем любой другой воспитанник.
В этих заметках довольно подробно говорится о преподавателях семинарии, о ректоре, о тамошних порядках и о контингенте, то есть о будущих пастырях. Вылиты буквально ушаты грязи на всех упомянутых персонажей. ТДС предстаёт в этих записках некоей ужасающей структурой, нечто среднее между завалящим провинциальным ПТУ и зоной. Всеобщая слежка, стукачество, серость, юродство под маской благочестия, лицемерие и ханжество. По уверению автора, в ТДС поступали буквально отбросы общества, негодные для обучения в светских вузах и неспособные к любой деятельности в «миру». Все они - бездари, не годные для обучения, дураки или лицемеры, раздавленные семинарскими порядками и лишённые всех человеческих качеств методами местного управления.
Я сам очно учился в Московской духовной семинарии с 1978 по 1981 годы и заочно в МДА с 1884 по 1990-е гг. Поэтому порядки наших духовных школ мне известны. Кроме того, я лично знаю двух ректоров Тобольской семинарии, бывшего и действующего, которые тоже в свою очередь являются выпускниками МДАиС. Так вот, могу сказать, что, к сожалению, в словах разобиженного автора много правды. Сам он себя представляет этаким «лучом света в тёмном царстве», одним из всего на всего двух учащихся «знающих русский язык» и после изгнания из ТДС окончившего светский вуз. Те процессы (стукачество, ханжество, юродство и садизм отдельных преподавателей) в зачаточном состоянии я наблюдал и в МДАиС в те далёкие годы моего обучения. Но было и другое. И среди преподавателей и среди семинаристов были люди глубоко религиозные, добрые, искренние, ревностные, честные, бескорыстные, образованные и культурные. Тогда вообще, контингент был другой. В советское время человек, поступающий в семинарию - абитуриент, как правило, проходил нешуточный искус путём всяческих подножек и поношений от власти и безрелигиозного общества. Он, обычно, выстрадал свою «осанну», по выражения Ф.М. Достоевского.
Я часто думал о своих сокурсниках, сравнивая их с семинаристами позднейших поколений времён «развитой демократии» и, несколько свысока, констатировал: мы были другими и мы были лучше, против нас было государство и, во многом, против нас было общество. А мы вот, устояли, веру сохранили...
И в таком горделивом состоянии некоего духовного превосходства я оценивал более молодое поколение учащихся духовных школ, пока не наступил 1994 год, очень тяжёлый для меня лично. Тогда моя мама заболела смертельной болезнью. Для меня и моей семьи это была большая трагедия и тяжелейшее испытание. Мама моя Ольга Владимировна Огнёва родилась за границей в Югославии в семье русских эмигрантов и прожила недолгую, но трудную и честную жизнь. Всегда была глубоко религиозным человеком, верным Церкви, несмотря ни на какие испытания, и для меня - образцом христианки. Она водила меня в храм с раннего детства. В годы хрущевских гонений на церковь я был, благодаря ей, единственным ребёнком, регулярно посещавшим наш приходской храм. Она всю жизнь остаётся для меня идеалом человека и христианина. Помогала всем, как только могла: и словом, и делом. Иногда ей и говорить ничего не требовалось. Она просто стояла и выслушивала человека с сочувствием. И, глядя на её лицо, люди часто успокаивались и умиротворялись, такая в глазах её отражалась любовь и расположение. Когда мама скончалась, меня поразила величина толпы, идущей за гробом, а ведь она была всего лишь воспитательницей в детском саду...
Во время её болезни я служил на многоштатном приходе и был сильно, до предела, загружен. Служил почти без выходных. Помимо прямых священнических обязанностей преподавал в двух школах Закон Божий, окормлял тюрьму и бесконечно объезжал больницы, так как в то время храмов ещё не хватало и священники были нарасхват. Я посещал мать в больнице ежедневно в конце дня и с каждым днём всё больше понимал, что бессилен ей помочь, и конец близок. В это время и появились эти два семинариста. Прислала их одна слепая раба Божия, с которой мама однажды случайно познакомилась и периодически ей помогала духовно и материально. Эти мальчики откуда-то узнали про слепую и стали её навещать. Она, видимо, рассказала про Ольгу Владимировну, и они пришли к ней в больницу. Помню, как удивился я, войдя в очередной раз в палату. Около кровати сидел молодой парень с Евангелием в руке и вполголоса читал больной Бессмертную Книгу, а другой разворачивал красивый букет и ставил его в банку с водой, стоящую на тумбочке у изголовья больной.
Они приходили часто. Мама говорила: «Посмотри на них. Посмотри внимательно. Что я для этих мальчиков? Жалкая старуха! А они ходят ко мне, разговаривают со мной подолгу и каждый раз что-нибудь приносят: цветы, фрукты. А они ведь живут на стипендию! Представляешь, какие священники будут!»
Когда мама умерла, они участвовали в отпевании. Хоронили усопшую на семейном кладбище в Москве. Несколько раз процессия с гробом останавливалась, так как не были до конца улажены вопросы с администрацией кладбища, которые стоили мне больших нервов. Даже некоторые родственники начинали роптать. Но эти семинаристы во время остановок немедленно открывали псалтырь и начинали читать по усопшей. Все затихали и тоже слушали. Так продолжалось, пока не была брошена последняя лопата земли на могилу моей дорогой усопшей. Я был в таком состоянии, что даже не успел поблагодарить этих семинаристов, узнать имена будущих пастырей, но верю и надеюсь, что они такими и остаются: милостивыми, верными и добрыми, настоящими христианами и истинными священниками Бога Вышнего. Как вспомнил про этих двух ребят, словно смыл с себя всю грязь kalakoza. А вы про «отбросы»!
