Монархия – это не экономический проект

Прочел статью Галины Чудиновой с чувством сожаления о том, что сущность государственного устройства у нас устойчиво ассоциируется с экономическим положением населения. А социальная политика по поддержке беднейших слоев населения столь же устойчиво отождествляется с экономическими целями государства в целом.

Монархия в феврале 1917 г. не подвезла хлеба в Петроград - получила восстание.

Монархия держала веками крестьян в крепостном рабстве - за это получила народную ненависть. Хотя не учитывается, что крестьяне, не находясь в крепости, не платили бы налоги, не имели бы достаточного уровня производства, достижимого лишь в ситуации управления, так как экономическая мотивация населения была, может за исключением центральных областей, как правило, вялой. Но страна то росла, обрастая колоссальной территорией, где люди в принципе никогда бы не стали работать на развитие, то есть больше чем им необходимо для собственного потребления, если их к этому не мотивировать... принуждением. За время крепостного права население существенно выросло численно, а также в смысле производственной культуры, что служило экономической базой развития страны в тех условиях. Рассеянное по просторам страны население вне такой организации, разве что, исключая жителей центральных и западных областей Руси не было бы мотивировано к труду растущей производительности и к росту уровня жизни.

Монархия не давала прав - получила революционеров-террористов. Хотя, в России никогда, после периода власти Николая II, столько реальной свободы не было, как нет и сейчас, и тем более не могло быть при коммунистах.

Весь тон статьи, как и вообще большая часть рассуждений о монархии сводиться к тому, что не было сильной социальной политики при Николае II, нет ее и сейчас. Что у нас миллионы людей живут бедно сейчас, жили бедно и тогда. Что число бедных у нас нынче не уменьшается, а количество олигархов растет.

Обязательно еще и конкретная экономическая или криминально-экономическая проблема озвучивается. К примеру, про обманутых дольщиков, или прожиточный минимум, минимальную заработную плату, на которые хорошо бы посадить депутатов, принявших такие законы.

Почему мы так мыслим? Бог знает! Хотя кажется очевидным, что сущность государственного устройства и национальное богатство, как правило, не находятся в прямой причинно-следственной связи. В причинно-следственной связи с национальным богатством находиться труд и условия использования его результатов. Никто не скажет про монархию, которая от Иоанна Грозного до Николая II увеличила и обустроила территорию державы раз в двадцать, что результаты труда народа были пущены в распыл. И даже роскошь не поставить в вину, как необходимый элемент внешнего представительства. Так как демонстрация богатства стоит по своим результатам дороже пушек, притом, что обходиться дешевле войны.

Ведь останься у нас царизм после 1917 года, были бы сохранены колоссальные капиталы внутри страны, сохранена и умножена инфраструктура. Если не ошибаюсь, на середину 70-х двадцатого века сеть железных дорог в России была на 80% построенной еще при царской власти. А рост производства в царской России в 20% был мощнее темпов сегодняшнего роста в Китае. Когда в начале прошлого века Столыпин говорил о необходимости 20-ти лет покоя, после чего все увидят великую Россию, он имел виду не фигуру речи, а вполне конкретную вещь: накопление национального богатства до уровня удовлетворения основных экономических потребностей всех слоев населения. То есть и потребностей крестьян в достаточной высокой оплате их труда на селе, и возможности достаточной оплаты труды в отходничестве, работы в городах. И достаточно высокой оплате труда рабочих, хотя оплата труда квалифицированных рабочих на заводах того времени не снилась квалифицированным рабочим как периода коммунизма, так и нынешнего буржуазного «рая».

Имелись в виду и экономические потребности предпринимательского слоя, держателей капиталов, и землевладельцев, которые, к слову сказать, в лице того же крестьянства владели большей частью пахотной земли на русской равнине. И размножившись еще на пятьдесят миллионов человек за двадцатилетний период царствования императора Николая II, крестьяне, так как рост населения приходился в основном на них угнетенных (сегодняшние свободные так не плодятся), даже при переходе прав к ним на все помещичьи земли, не могли бы удовлетворить потребности своих мелкотоварных крестьянских хозяйств. Истинная проблема для крестьян была в укрупнении хозяйств. И переход к ним прав на помещичьи земли решение этой наиболее болезненной для крестьянства проблемы лишь отсрочивал. К слову сказать, при Николае II это решалось посредством стимулирования крестьянского капитализма (кулачества). При СССР это решалось посредством коллективизации. Вариант коллективизации, вне всякого сомнения, для крестьян был бесчеловечным. В то время как в начале 20-го века пропагандируемые самодержавием колоссальные земельные резервы Сибири были не тронуты. Как ни пропагандировались они среди крестьянства, как ни дотировали им переезды на новые земли, все равно эти огромные земельные ресурсы оставались непопулярны, к переселению крестьяне настроены не были.

Население ведь жило от земли, самодеятельным или профессиональным трудом. То есть обладало достаточным экономическим мышлением, если выживало само и содержало крупнейшее в мире государство. По уровню экономических представлений оно превосходило абсолютно неразвитое, наивное в смысле экономическом население позднего СССР и РФ, поврежденное в этом смысле дотационной экономикой распределения.

Не один премьер Столыпин, но и население видело, что период накопления национального богатства должен закончиться вот-вот, так сказать, в исторически обозримое время. При том, что конечно, развитие капитализма на селе предполагало несогласие многих теряющих земли на вынужденное изменение образа жизни. К примеру, от земледелия к наемному труду на фабрике. Но дело в том, что утрата многими реального землевладения было неизбежна по логике укрупнения производства. Как и сейчас по той же логике экономической эффективности грядет вытеснения людей из сферы физического труда роботами.

Но тогда люди могли обоснованно ожидать увеличение оплаты труда и выравнивание уровней потребления классов владеющих капиталами и классов представляющих труд. Что, конечно, не способствовало спросу на сибирские земли.

Ведь именно выравнивание доходов и потребления произошло на западе без всяких революций. Хотя и там встряски мировых войн несколько отсрочили приход этого уровня отношений труда и капитала. Но социальное умиротворение наступило тогда, когда оно уже не могло не наступить. При росте национального богатства до необходимого уровня.

У нас же создание государственного капитализма в виде социально- военизированной машины по решению идеологических задач не привело к р осту национального богатства до уровня, когда его избыток не может не изливаться на все слои населения.

Народ долго упирался строя светлое будущее. Но расходы все время превышали доходы и при том, что необходимое конечно имелось, но утоление элементарных потребностей, конечно, не могло быть достаточным, тем более что культурный уровень населения рос быстрее уровня потребления. То есть при позднем СССР люди утратили надежды на рост национального богатства до уровня ожидаемого потребления. А кроме роста потребления другой цели и не было... Притом, что комплекс разумных реформ мог бы существенно изменить ситуацию к лучшему. Однако, резерв терпения был уже исчерпан или искусственно уменьшен соответствующим настроем СМИ. Да и население, приобретшее экономическую тупость в распределителе СССР, где все экономическое мышление сводилась к продвижению в очередях или хищениям, вряд, ли могло быстро продуцировать новые формы экономической деятельности. В любом случае нужно было время. Нужны были те же двадцать, а то и сорок лет покоя...

Но под истерию СМИ по общему молчаливому согласию был предпочтен вариант бескровной революции. За которым последовало утрата управляемости ресурсами и имуществом, сосредоточенным в руках государства. А утрата управления означала возможность практического растаскивания, элементарного расхищения национальных накоплений. Что в существенной мере и произошло.

Хотя сама власть Советов, несмотря на идеологический диктат одной догматически охреневшей, отказывающейся от развития теоретических представлений, партии, была вполне мобильной и объезженной «рабочей лошадью» для социально нормального и эффективного развития экономики.

То есть ни монархия, ни Советская власть, несмотря на наличие тех или иных недостатков, не требовали радикальной ломки. Им нужны были лишь время и терпение народа и, прежде всего его элит, при переформатировании экономических моделей, отстающих от потребностей времени.

Тогда бы достижение национального богатства до мирового уровня потребления давно бы перестало бы быть мечтой русского человека, тогда бы русский человек давно зажил бы как в Европе.

Но кто знает, может быть тогда бы, он давно перестал быть русским...

Мне думается, что мы примитивно, как, наверное, и положено простолюдинам или их потомкам, с точки зрения социальной иерархии Российской империи, представляем себе решения и мышление императора.

Мы почему-то считаем, что он не предвидел ни ужасного распада страны и укладов жизни ее народов, ни последующего мучительного возрождения России из пепла социальных потрясений.

В то время как им все это, возможно, было предвидено и признано неизбежным и, вполне возможно, необходимым.

Уж, он-то понимал страну лучше любого из нас и ее народ чувствовал лучше любой Думы или иного собрания народных избранников или профессиональных чиновников-управленцев.

Он за страну жизнь положил, как и жизни всей семьи.

Здесь мы неизбежно выходим за пределы экономического мышления и приближаемся к эсхатологическим смыслам, которых, как правило, побаиваемся, но которыми император практически жил и руководствовался ими, в том числе в вопросах долга, жизни и смерти.

Мы приходим к тому, что однажды выбрав христианство, Россия неизбежно принимает модель небогатого бытия, так как избыток потребления убивает христианство в человеке, во всяком случае, в большинстве людей.

Поэтому, подойдя к уровню достаточного национального богатства, когда уже исторически обозримой была возможность достижения некоего социального рая, Россия понимала это и как прекращение своего христианского служения. Это не формализовалось, но не могло не пониматься, существенной частью народа, который вырос в христианской православной среде молитв, чудес, бытовых привычек и веры.

И народ стоял перед духовным выбором, отказаться от этого рая в душе или сохранить его.

Но сохранение рая могло произойти только через страдания и крестные муки. Через разрушение, через прекращение того пути в достаток и покой, который, предлагая надежду на накопленные материальные возможности общества, предлагал и пренебречь надеждой на Бога, вел к постепенному остужению духовной жизни, что живет в испытаниях.

И народ, вместе с императором, который мог сделать свой выбор только сознательно, представляется, сделал его сознательно-бессознательно, насколько кто и как мог понять и решить для себя лично.

Результаты очевидны.

Сегодня проект благополучной Европы характеризуется неостановимым сползанием к греху и утратой веры в Христа.

Сегодня проект России характеризуется активным неприятием греха и укреплением веры в Христа.

Божий суд происходит на наших глазах. И на нем не являются аргументов разница в уровнях доходов парижанина и петербуржца. Если даже она есть и при этом существенная...

Важно лишь то, что тот и другой сыты и могут жить в соответствии с необходимыми потребностями. Важно лишь то, как они относятся к Богу и его заповедям.

Монархия не является экономическим проектом. Она проект духовный. Ее целью не является материальное благополучие. Ее целью является устроение царства Божьего, или приближенного к нему, насколько это вообще возможно среди грешных людей.

И еще. Монархия в этих исторических условиях не будет долгой. И следует понимать уже, практически, не будет наследственной. Наследник фактически возможно и будет. Но царствование, как ожидается православными, долгое, будет лишь у его отца...