Часть I
1. Броуновское движение
Будущие отцы-пилигримы, основатели современной Америки, происходили из самого радикального крыла английских «протестантов среди протестантов» – последователей пастора Роберта Броуна (1550-1633). «Истинное очищение» христианства, исповедуемое Броуном утверждалось на трех принципах: право каждого члена общины принимать участие в ее управлении; полная независимость каждой местной общины; и отсутствие всякого внешнего авторитета в вопросах вероисповедания (ибо только сам Господь Бог через Библию может давать указания общине!) Понятны отсюда те имена, под которыми мы знаем сегодня броунистов, их сторонников и последователей: «сепаратисты», «конгрегационалисты» (то есть ратующие за абсолютизацию авторитета общины), «индепенденты» (независимые). Каждая церковная община по мысли Броуна должна представлять собой полностью независимое образование людей, согласных исповедовать одну веру, и связанных договором с Богом. Это согласие («ковенант» – англ. covenant) признавалось высшей инстанцией, выше всяких «королевских хартий» и человеческих законов.
Подчеркнём, что именно «ковенант» (договор общины с Богом), а не «индивид» был «неделимым атомом» этой системы, весьма мало напоминавшей «союз свободных граждан». Завет с Богом связывал общину в единый неделимый монолит. Иными словами, это был довольно своеобразный индивидуализм, подразумевавший для каждого правоверного «индепендента» прохождение двух ступеней: сперва обрыв всех связей с прежним миром и рождение «святого», затем – принятие в круг «святых» той или иной конгрегации и безоговорочное подчинение ковенанту.
Итак, примат Закона и Договора, принципиальный демократизм, республиканизм, крайний (и притом своеобразный) индивидуализм, - не составит труда увидеть в этих основаниях броуновского движения первую «клетку» (матрицу) американского общества, как оно впоследствии кристаллизовалось в тезисах «Декларации независимости» и Конституции США. (Вероятно, это шутка Бога, но «броуновское движение», открытое полным тезкой пастора Броуна ботаником Робертом Броуном в 1827 году – есть в сущности лишь отражение в микромире того общественного устройства, к которому идеи этого «индивидуалистического абсолютизма» неизбежно ведут. В сущности, либерализм и капитализм в своем общественном измерении и представляют собой «броуновское движение», т. е. хаотически беспорядочное движение микрочастиц в жидкости или газе).
Следы типично броунистского индивидуализма можно обнаружить, например, в американской выборной системе (да сама система штатов с их особыми – в каждом – законами есть лишь дальнейшее развитие системы ковенанта).
Понятны, из всего вышесказанного, как провозглашение «броунским движением» требований отделения церкви от государства и полного упразднения англиканской церкви; так и то раздражение, которое эти духовные революционеры вызвали у властей и умеренных пуритан, так, наконец, и то направление, которое приняло движение, отправившееся в конце концов в самую дальнюю из всех возможных эмиграций. «И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому, и Я приму вас» (2 Кор., 6:17) – не случайно эти строки из Второго послания Коринфянам св. ап. Павла были более всего любимы последователями пастора Броуна.
2. Соглашение на «Мэйфлауэре».
В 1582 году, подвергнувшись преследованиям, Броун эмигрировал в Голландию. Через некоторое время он вернулся, публично отрекшись от своих самых радикальных взглядов. Его будущие последователи научились жить в подполье, скрывая свои истинные убеждения. Однако, в конце концов, их «тайные общества» были окончательно поставлены вне закона. В 1607 году одной из броунистских конгрегаций, возглавляемой пастором Уильямом Брюстером, пришлось эмигрировать в Голландию. Здесь у лишившихся родины броунистов и зародилась мысль о переселении в Новый Свет. Летом 1620 года ими (через подставных лиц) был зафрахтован парусник «Мэйфлауэр». И это стало началом легенды.
Помимо четырех десятков «святых», руководимых Брюстером, на паруснике оказалось ещё несколько десятков «нечистых» переселенцев из числа обычного сброда искателей приключений и полтора десятка сервентов – фактически, рабов по контракту. Таким образом, «Мэйфлауэр» действительно (в духе пуританских аллюзий) являл собой некую аналогию как с Ноевым Ковчегом, так и с будущей расовой смесью «плавильного котла» – первую живую клетку будущей Америки, её первичную матрицу.
11 (21) ноября 1620 года «Мэйфлауэр» бросил якорь у мыса Код. Перед высадкой отцы-пилигримы составили соглашение, которое подписали все прибывшие в Новый Свет переселенцы (исключая, разумеется, женщин и детей). Приведем текст этого соглашения:
«Именем Господа, аминь.
Мы, нижеподписавшиеся, верноподданные нашего могущественного суверенного государя Якова, божьей милостью короля Великобритании, Франции и Ирландии, защитника веры и прочее, предприняв во славу божью – для распространения христианской веры и славы нашего короля и отечества – путешествие с целью основать колонию в северной части Виргинии, настоящим торжественно и взаимно перед лицом бога объединяемся в гражданский политический организм для поддержания среди нас лучшего порядка и безопасности, а также для достижения вышеуказанных целей, а в силу этого мы будем создавать и формировать такие справедливые и одинаковые для всех законы, ордонансы, акты, установления и учреждения, которые в то или иное время будут считаться наиболее подходящими и соответствующими всеобщему благу колонии и которым мы обещаем следовать и подчиняться. В свидетельство чего мы ставим наши имена, мыс Код, 11 ноября... Anno Domini 1620».[1]
Как видим, в этом весьма точно, можно сказать, филигранно составленном документе, нет ни романтических аллегорий, ни революционных призывов, ни даже имени Иисуса Христа. Наоборот, оно предельно сухо, рационально и лояльно властям. При этом, однако, обещание «следовать и подчиняться» «актам и установлениям» (справедливым и одинаковым для всех) превалирует над лояльностью. Сугубо демократический (и экономический) приоритет «общего блага», а также присутствие идеи фундаментальной изменчивости (в словах «в то или иное время») создают предпосылки для изменения основополагающих законов (в то или иное время и сам «король Яков» может уступить место иной власти, оказавшейся наиболее подходящей «общему благу»). В документе дышит «дух демократии», причем в очень американском духе, где религиозные, политические и экономические элементы сплавлены воедино. Перед нами, иными словами, те же три кита американизма, которых мы обнаружили в принципах Броуна, только выглядят они несколько иначе: земля «всеобщего блага» держится на преуспеянии, порядке и безопасности; и, конечно, безусловном подчинении индивида высшей силе Закона и Договора.
«Соглашение на Мэйфлауэре» не только стало частью «священной истории» Америки, но и вывело организационную мысль броунистов на совершенно новый виток. Впервые «ковенант» связал не только избранных членов конгрегации, но и всех «чистых» и «нечистых» жителей колонии, причем в плоскости сугубо гражданских и общественно-политических отношений.
Однако, в свете «Доктрины предопределения» некоторые его формулировки и положения звучат, кажется, не вполне искренно. Например, слова о «равенстве всех перед Богом», ввиду смешанного состава колонистов, явно разделенных Доктриной. Конечно, и те, и другие (чистые и нечистые) равны лишь в смысле их обязательного подчинения Закону. Но далеко не равны между собой в глазах чистых пуритан избранные святые и отверженные рабы. Очевидно, в фундаменте общественно-политического устройства США (который вот прямо сейчас, в «соглашении на Мэйфлауэре» закладывается) есть невидимые глазу бреши.
Ситуация в конгрегациях Новой Англии ничем принципиально не отличалась от «классовой пирамиды», которую кальвинистское общество обретёт уже в Женеве. на самой вершине – элита «святых» и олигархия, ниже – «приуготовленные к спасению» рядовые члены, в самом низу – не входящие ни в конгрегации внешние.
Доктрина Предопределения даст те же самые плоды что на европейском, что на атлантическом острове. О том же говорит и «соглашение на Майфлауэре» – ковенант, связавший чистых и нечистых жителей колонии (будущего «плавильного котла») в несколько двусмысленном союзе.
3. Город на холме мессианства
Первым летописцем плимутских святых стал, прибывший на «Мэйфлауэре», Уильям Брэдфорд, избранный губернатором Нового Плимута. В своем выспренном и высокопарном стиле Брэдфорд славил «великий исход» отцов-пилигримов из «египетского плена» Старого Света. Под его пером этот исход обретал все черты священной истории избранного народа.
Каждый шаг отцов-пилигримов сопровождали глубокомысленные знаки и знамения, указывающие на несомненный промысел Бога. И сами переселенцы преисполнены были важности своей миссии, «во всех испытаниях «воздевая глаза свои к небу – дражайшему отечеству своему – и успокаивая дух свой», как писал Брэдфорд. Ведь именно в них, по мысли Брэдфорда, сокровенно воплощался сам смысл истории. Правда, в сочинениях Брэдфорда еще не вполне ясно была выражена мысль о том, что основанные пуританами колонии Новой Англии, как прообраз «града божьего», есть настоящая «цель телеологического развития мировой истории, нашедшей наконец свое истинное воплощение, равное божественному замыслу»[2]. Настоящий смысл и Мечту о Светлом Завтра дал новоявленному «избранному народу» другой его духовный вождь и священный летописец.
Через 10 лет после прибытия отцов-пилигримов в Новый Свет на нескольких кораблях прибыла целая экспедиция переселенцев (не менее тысячи человек), во главе которой находился будущий основатель и губернатор Массачусетса Джон Уинтроп. Ещё находясь на борту «Арабеллы», Уинтроп произнесет проповедь, которая не просто войдет в анналы «священной истории» Америки, но станет, без преувеличения, её сердцем и душой.
Основатель поистине принесет Америке её новое благовестие, подобное тому, которое сам Бог принес некогда Аврааму. «…Господь … изберет нас для хвалы и славы. И люди последующих поколений скажут: «Се в Новой Англии сотворено волей божией». Посему должны мы иметь в виду, что будем подобно городу на Холме, взоры всех народов будут устремлены на нас…», – говорил Уинтроп в своей проповеди, отсылая слушателей к ветхозаветному пророчеству Исайи: «И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы» (Ис., 2:2); «И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима» (Ис., 2:3). Таким образом, Уинтропу выпала честь провозгласить истинную мессианскую цель предприятия отцов-пилигримов, -- основание нового Сиона, который станет центром христианского мира и Царствием Божиим на Земле.
Убежденность пуритан в том, что им суждено воздвигнуть в Америке «Город на холме», и превратить общины переселенцев в ячейки царства божьего на Земле выросла в целую провиденциально-мифологическую систему «американской исключительности», создав «основу мощной культурной и философской традиции, «рассматривавшей и рассматривающей поныне американскую историю по преимуществу в виде мессианского эксперимента, обладавшего чертами исключительности и уникальности и ставшего важным компонентом современной гражданской религии США»[3].
Возможно, впрочем, непосредственный толчок к этому пророческому вдохновению был крайне прагматичным. В это время на американский континент уже начинают проникать иезуиты, то есть «антихрист» католической церкви. Этому проникновению необходимо было дать жестокий отпор, что, по мысли Уинтропа, «могло стать величайшей заслугой перед Господом»[4]. Не предназначает ли господь Америку в качестве убежища для тех, кого Он намерен спасти от общих бедствий? – рефлексия «Города на холме» могла быть ответом на этот животрепещущий вопрос. Переселенцев вообще отличала парадоксальная двойственность мессианского духа и крайнего прагматизма. Как заметил Х. Шнайдер в своей «Истории американской философии»: «Города Новой Англии не были исключительно ни местом приложения энергии авантюрных торговцев, ни святыми общинами; они хотели быть и тем и другим, но постепенно в Новой Англии сформировался особый тип независимости (индепенденства), претворявшей синтез платоновского идеализма и торгового процветания янки»[5].
4. Знамя Завета
Если пуританам Старого Света приходилось налаживать сложные отношения с крестьянскими низами, олигархическими кланами, фрондирующим дворянством и королем, то американским «святым» приходилось иметь дело не только с олигархами, купцами, всевозможными искателями приключений и бесправными сервентами, прибывавшими с кораблями переселенцев, но ещ` и с местными аборигенами и негритянскими рабами.
Маргиналы становились гражданами колонии и, хотя и не могли, разумеется, войти в «конгрегации святых», подпадали под действие всех законов, устанавливаемых пуританской властью. Аборигены (то есть, находящиеся вне конвента), как правило, отстреливались с большей или меньшей интенсивностью в разгорающихся «индейских войнах». Рабы, как было им и положено, оставались частной собственностью их владельцев. Вся же полнота власти в колониях принадлежала «истинным святым».
Устанавливая собственные структуры власти, пуритане рассуждали так: когда человек пребывал праведным в раю, соблюдая свой «ковенант» с Богом, государства ему не требовалось. Когда же он пал и утратил божественное руководство, ему стало потребно новое водительство, которое бы сдерживало его греховную природу.
Очевидно, что править человеческим обществом должны лучшие – то есть святые. Как же узнать святых, чтобы вручить им власть? На этот вопрос пуритане отвечали так: хотя последние решения и находятся в руках Бога и не могут быть известны человеку, некоторых «святых» можно определить почти безошибочно. Есть два класса избранников. Первые – это те истинно возрожденные, кто прошел «проверку избранности», и кому Сам Бог объявил об их избрании. Вторые – те, кому совершенно явным образом сопутствует удача в их начинаниях. Ибо успех, согласно представлениям пуритан, -- есть ясный знак того, что с человеком пребывает Сам Бог и Его благодать. Следовательно, самые преуспевающие, те, кому более всего сопутствует удача – и есть те самые избранные и святые. Понятен вывод, который делался из этих рассуждений: вся полнота власти должна принадлежать духовной и финансовой элите. Таковы были философские предпосылки той олигархической теократии, которая восторжествовала в Новой Англии, и камни фундамента которой послужили позднее основой для создания федерации тринадцати штатов.
Естественно, разрабатывая порядок власти в новоанглийских колониях, пуритане ориентировались прежде всего на традиции Женевы Кальвина. Таким образом, порядок, установленный в этом небольшом швейцарском городе, стал матрицей всей общественно-политической системы современности.
Кальвин, как известно, выступал за разделение властей и отделение церкви от государства. Формально, городской магистрат (светская власть) и церковная консистория Женевы были, и правда, разделены. Диктатура Кальвина обретала законные основания в добровольном «договоре с Богом» всех жителей города, и держалась на громадном авторитете «женевского папы». (Хотя в городе составилась и немалая оппозиция Кальвину, особенно из числа молодёжи, тысячи добровольных религиозных эмигрантов ехали в Женеву со всей Европы, чтобы испытать бич его диктатуры. Одних эмигрантов из Франции оказалось настолько много, что через 15-20 лет они составили не менее половины населения Женевы).
Новоанглийские пуритане также декларативно утверждали разделение властей. Но поскольку выше всех рациональных соображений, над колониями реяло «Знамя Завета» (ковенанта переселенцев с Богом), власть естественным образом сосредотачивалась в руках «авангарда святых», состоявшего из лучших, честнейших и богатейших граждан, который и вел всех трудящихся колоний к великой цели построения «Города на холме».
Особенностью колоний Новой Англии было в том, что Кальвина призвал магистрат Женевы, неформально вручив ему всю полноту полномочий, что и позволило установить реформатору свою теократическую диктатуру. В колониях же «синедрион святых» изначально обладал всей полнотой власти и выстраивал её структуру соотносясь лишь со своим мессианским проектом (энтузиазм святых сдерживал ещё отчасти надзор Метрополии, впрочем, весьма слабый), который и был последним оправданием этой власти.
[1] "Bradford's History of Plymouth Plantation". Ed. by W. T. Davis. New York 1908, p. 107.
[2] Н.Е. Покровский, «Ранняя американская философия», М. 89, С. 55
[3] Там же, С. 58
[4] Л. Ю. Слезкин «У истоков американской истории. Массачусетс. Мэриленд.» 1630-1642. М., 1980, с.31
[5] Schneider H. W. History of American Philosophy. N. Y., 1963. с.7
Окончание следует
