- Исторический урок советской «Перестройки»
Вне зависимости от грядущих событий 2020 год войдет в белорусскую историю как знаменательная веха, знаменующая собою смену эпох. Поверхностному взгляду может показаться, что таким его делает политическая революция под бело-красно-белыми знаменами, нарушившая многолетний привычный уклад размеренной общественно-политической и в целом народной жизни. Однако, это – лишь очередной обман мозаично-клипового восприятия. Как раз наоборот: революционный взрыв с внезапно обнаружившимся напором из-за рубежа возник во многом как ответ на вызревшую ситуацию выхода народа к великой исторической развилке, прямо скажем, – как отчаянная попытка совершить большой перехват данного пути и пустить его по своей воле, по желанному для себя направлению – к себе в плен. И исход данной попытки перехвата вовсе не ясен. Как, впрочем, отнюдь не была бы столь однозначна и непременно светла судьба Белой Руси в случае, если бы никакой революции не было и всё шло по накатанной.
Здесь было бы уместным проследить и оценить всю траекторию белорусской истории, начиная, по крайней мере, с всероссийской революции 1917-го, а, в действительности, 1905-1917 годов. Именно тогда, как, впрочем, и в революционном 1991 году, прерывались исторические пути белорусской ветви русского народа. И хотя, несомненно, подспорьем тех революций были накопленные общественные противоречия и непосредственно духовные болезни народа и государства, революции не только не разрешали и не исцеляли их, но значительно усугубляли. Точно то же самое могло бы и еще может произойти в случае победы нынешней БЧБ-революции. И это первое, что должно быть признано белорусским народом, его руководителями и учеными умами: революция 2020 года (как украинские Майданы 2004 и 2014 гг.) являются не «это другое», а не чем иным как продолжением революций 1905-1917 и 1991 гг.
Всестороннее теоретическое прослеживание этого пути с выходом на понимание нынешней развилки является, однако, неподъемной задачей для данной статьи и, в действительности, является одной из главных задач для всей отечественной богословской и гуманитарной науки. Тем не менее, обратим внимание на два важнейших подобия этапов этой, на самом деле, единой «Великой революции» 1905-2020+ гг., которые почти зеркальной аналогией переносятся на ее нынешний БЧБ-этап.
Начнем с революционной «Перестройки» 1985-1991 гг., закончившейся распадом Советской империи, масштабной и охватывающей все стороны жизни катастрофы людей и народов – в том числе и тех, кто это ныне не осознает (особенно в лице их правящих классов и интеллигенции). Главной смертоносной болезнью позднего СССР была утрата общепризнанной и общеисповедуемой народной идеологии, когда под ширмой марксизма-ленинизма, выхолощенного и презираемого большинством населения страны, последним уже прочно завладела неофициальная идеология потребительства с Западом в качестве ее «обетованного рая».
Корень идеологического кризиса сидел, однако, гораздо глубже – вот как раз у революционного истока 1905-1917 гг., когда на смену христианскому вероучению и традиционному народному мировоззрению, а также вытекавшей из него (но, увы, не всегда принимавшейся на вооружение) государственной идеологии были выдвинуты революционно-коммунистическая государственная идеология и вытекавшее из нее народное мировоззрение нигилизма – атеизма, материализма, антропоцентризма и хилиазма с (да-да!) латентным культом потребления, притом насаждаемые террористическими методами. За всеми «человек – это звучит гордо», «мы наш – мы новый мир построим», «даешь общество бесклассовой коммуны» и «освободим угнетенную природу человека» стояла не более чем идея опошленного «земного рая» или наслаждения земной жизнью (в теории – всеобщего). Более того, как выясняется наукой, среди революционных вождей было немало тех, кто, как и сам Карл Маркс, это прекрасно осознавал, не испытывал ни малейшего сочувствия к «угнетенным массам» и отнюдь не верил в лозунги перехода «от царства тьмы в царство света».
Действительно, начиная где-то с середины 1930-х, изменения в руководстве партии и государства под началом Иосифа Сталина несли в себе не просто внутрипартийную борьбу за власть в СССР, а латентный и всё более явный пересмотр революционных догматов и постепенное если не возвращение, то востребование 1000-летних христианских основ бытия русского народа, включая белорусов (доля революционных настроений среди которых в начале XX века, к слову, была одной из самых низких среди народов и народностей Российской Империи). Особый толчок этот разворот получил во время Великой Отечественной войны, вынесшей приговор многим либерально-гуманистическим мифам всей революционно-просвещенческой Европы XVIII-XX вв. и, помимо прочего, подняв наверх во власти поистине достойных людей с жертвенным патриотизмом. Тогда же в идеологии зазвучало с христианским окрасом «всестороннее развитие человека», тогда же пыталась возродиться и Церковь.
Однако по ряду глубинных и более поверхностных причин контрреволюция потерпела поражение, а победу одержал неотроцкизм-ленинизм, олицетворенный Никитой Хрущевым, единомышленники и последователи которого (самыми яркими являются имена Андропова и Яковлева), укрепив власть (в том числе идеологическую) партийной номенклатуры, уже не отпускали ее до самой «Перестройки» и в большинстве своем приняли прямое участие в разделе власти и собственности распавшегося СССР. Теперь уже достаточно хорошо известно и понятно, что они умышленно доводили до абсурда и здоровые идеи в рамках социалистической доктрины, предельно усиливая в ней «марксистско-ленинскую» вульгарную ортодоксию, и даже умышленно создавали дефицит товаров широкого потребления, вкупе целенаправленно разворачивая сердца советских граждан на Запад, от которого потом получали оды и награды.
Выхолощенно-ущербная и внутренне отвергаемая народом идеология и созданная система отрицательного отбора партийной элиты, которая не верила не только в эту идеологию, но и еще более в презираемые ею здоровые посылы «общества справедливости и солидарности», быстро распространяли духовную заразу по всем уровням власти и по всему советскому обществу в целом. Осознание обреченности такого положения дел и живущих ими страны и государства было ясным не только для внутриэлитных диверсантов (которых сейчас бы обозначили понятиями «шестой колонны» и «спящих»), но и для искренних и идейных патриотов Советского государства, которые одновременно отрицали его «привилегированный» и «безупречный» характер в русской истории и были патриотами всей 1000-летней Руси, чая ее очищения от заблуждений и болезнетворных напластований XX века и даже более давних.
Таким образом, к «Перестройке» и даже к началу 1990-х Советский Союз подошел не только в весьма болезненном состоянии, но и с выходом на ту самую великую развилку, когда могло произойти преобразование страны и государства на благотворных, патриотических, державных, в конце концов, в целом христианских началах (означая и соответствующий курс изменений в самом народе, его духе), а могло пойти и пошло по пути «лечения головной боли при помощи гильотины». Кратко этот путь можно охарактеризовать так: вздыбленные народные массы, слабо понимающие общую картину и суть происходящего, а также хлебнувшие «гласности» и прочих «вожделенных» свобод, – при растерянности большинства простого народа и разобщенности идейных патриотов, – были подхвачены откровенными предателями Родины – большей частью из числа правящей партийной элиты! – а через них – их сеньорами с Запада, западными элитами, преемствовавших Третьему Рейху и его политике.
Под прямым управлением последних, представляющих весьма монолитную силу, веками враждебную по отношению к России и невестернизированным славянам в целом, они использовали данные вздыбленные народные массы вначале для уничтожения их руками государства, потом для присвоения себе власти в республиках-осколках СССР, утверждения в них либерально-националистической идеологии, разграбления народной собственности, формирования правящей олигархической элиты, так или иначе завязанной на Запад и на ту самую западную идеологию гедонизма. Никакого преодоления проблем «загнивающего совка» и никакого чаемого «благополучия со свободами» взбудораженные народные массы, разумеется, не получили, – не говоря уже о крахе всех тех всенародных богатств (начиная с самого государства, его территориальной целостности и военной безопасности, гражданского мира), о которых они просто позабыли.
- Перестроечные болезни и искушения Белой Руси
Насколько же данной общесоветской картине Перестройки у порога революции 1991 года соответствует положение дел в Республике Беларусь к лету года 2020-го?! В действительности, ответ на этот ключевой вопрос (а вместе с ним и усвоение уроков «Перестройки» и народной катастрофы 1991-го) вполне зависит от готовности руководства белорусского государства, его высшего правящего слоя и его отдельных кругов, общественных деятелей и ученой интеллигенции честно его поставить и задаться целью получения правды.
Выскажем свое видение. Прежде всего, укажем, что Белоруссия выбилась из описанного ранее общего «пути на бойню», предначертанного в планах западных элит и их местных вольных и невольных пособников для всех народов и республик СССР. Менее всех захваченный либерально-революционными волнениями и лукавыми националистическими чаяниями, народ Белой Руси смог собраться и, вопреки всем обстоятельствам, не только остановиться на краю «перестроечного пути», но, под руководством Александра Лукашенко, начать отступление от данного края – консервативную контрреволюцию. Причем не только экономическую, но и политическую, и даже культурную и идеологическую – духовную.
Вместе с тем, вполне удержаться на этом жизнеутверждающем пути не удалось. Постепенно ряд сложносочиненных факторов стали выталкивать Беларусь на путь «всего цивилизованного мира». В экономической сфере была принята доктрина социально-рыночной экономики – напомним, детища неолиберальных кругов постгитлеровской Западной Германии, – которая означала постепенный переход к строительству либерально-рыночного капитализма – без «шоковой терапии», «социально регулируемого», но, по своей сути, всегда нацеленного на сбрасывание оков этого регулирования, на выращивание коммерчески и космополитически мыслящего класса, обреченного возжелать власти с установлением режима олигархата. Честный анализ эволюции белорусской социально-экономической системы докажет, что именно так всё с середины 2000-х и происходило. Как и во время Перестройки. И кризисные процессы в белорусской экономике обусловлены не изначальной порочностью ее модели, как утверждает революционная оппозиция, а вот этим самым разворотом, который они в целом поддерживают и, в случае победы БЧБ-революции, резко бы ускорили.
Однако главное поле брани всегда в умах и сердцах. Как известно и как неоднократно заявлял сам белорусский президент, идеологию, окончательно утраченную во время Перестройки, Белоруссия за 30 лет самостоятельности так обрести и не смогла. И, если по правде, имела для этого весьма мало возможности. Ведь идеология – это не просто набор лозунгов, символов и даже тезисов по отдельным областям жизни людей, народа. Это, в идеале, – целостное и более ли менее системное понимание жизни во всех ее составляющих. А целостность эта всегда имеет цельное религиозно-метафизическое ядро. Гнилое, атеистическо-материалистическое ядро социалистической идеологии при всем наличии благих элементов в разных ее частях и было решающей причиной ее крушения, вместе с великим государством.
После этого краха идеологически образующим ядром для белорусов и всего русского народа могло и может стать только возвращение к своим 1000-летним христианским корням. Однако к этому оказались не готовы ни народ, ни государственная власть, ни даже сама Церковь: в плане, соответственно, обращения к вере и полноценной христианской жизни (народ), преодоления секулярных стереотипов и догм (власть), выработки на основе христианского вероучения соответствующих основ идеологии с учетом вечных истин и обстоятельств текущей эпохи (Церковь). В этих условиях, по духовному и всебытийному закону «нетерпимости пустоты», место отвергнутой или непринятой народом и государством осмысленной идеологии неизменно занимает идеология стихийная, которая обречена быть идеологией «хлеба и зрелищ». Той самой, которая изначально скрывалась за «единственно верной» марксистской идеологической доктриной советского государства. Особенно когда во всенародном утверждении идеологии гедонизма или земного эвдемонизма напрямую жизненно заинтересована враждебная элита глобализирующего Запада!
Всё остальное – лишь следствие данной идеологической метаморфозы. Она, собственно, и питала и утверждала саму неолиберальную социально-рыночную экономическую доктрину. Она предопределяла и нарастающий кризис в формировании белорусской правящей элиты, в основании которой утверждался принцип лояльности, а не идейности. Обречена была постепенно вырождаться в позднесоветскую имитационную форму и идеологическая вертикаль, система государственно-общественных объединений, прежде всего, профсоюзов, союза молодежи и криптополитической «Белой Руси». Хотя, совершенно очевидно, – и психологически, и опытно-исторически, – патриотизм в сердцах людей (и даже самих членов объединений) «галочными» лозунгами, внушаемыми мантрами и мероприятиями утвердить невозможно – можно только добиться прямо противоположного.
Было совершенно очевидно, что в период ближайшего кризиса (хуже всего, если бы во время уже предрешенной смены власти) данные формально многочисленные структуры ничего не смогут противопоставить идейно и организационно консолидированному меньшинству оппозиционных структур. Тем более, подкрепляемых и научаемых с Запада. С участием политизированной диаспоры. Как и в конце Перестройки. Подобная позднесоветской, складывалась ситуация и в области СМИ (доселе неосмысленная): непрестанное нахваливание решений и действий власти, создание словесной картины тотального «процветания», табу на всякую критику власти (и особенно созидательную и доброжелательную) логико-механически ведет и привело к утрате авторитета и доверия как к власти, так и к самим государственным СМИ. В том числе зачастую и к необоснованной утрате. А вот авторитет «независимых», оппозиционных СМИ это повышает едва ли не прямо пропорционально. Автоматически. До готовности людей верить в их самую бессовестную ложь. Особенно усердно заготовленную ими как раз для кризисно-революционных случаев.
При этом, как и в позднем СССР, всё более и более «подмораживалась» еще даже не деятельность, а идейно-патриотические инициативы снизу – как нарушающие «стабильность» сложившейся «нерушимой» системы, тем самым еще более расчищая поле перед идейной либерально-националистической оппозицией – в том числе и в воздействии на народные умы, особенно молодежи. Вспомним, что во время «Перестройки» советский КГБ сам создавал в окраинных республиках национальные фронты и тогдашние TUT-баи, а командир сжигания белорусской Хатыни Григорий Васюра «внезапно» оказался высоким советским чиновником. Не было ли подобных «хитрых планов» в истории доавгустовской Беларуси?
Достигла ли в белорусском правящем классе мера предательства руководства страны и самого государства той степени, которой она достигла в позднем СССР? Вопрос очень сложный! На первый взгляд (по итогу революционных событий первых четырех месяцев), – нет. Хотя, отсутствуй в Белоруссии личность президента Лукашенко (или, напротив, присутствуй таковая на месте Горбачева 30 лет назад), и политический исход мог бы быть прямо противоположным. Вероятно, что, всё-таки, действительно, той степени – нет. Но тогда какой?! Очевидно, что феномен «спящих Латушек и Румасов», ряда сотрудников Администрации Президента, Министерства иностранных дел и даже президентского журналистского пула – отнюдь не периферийный. Но по-другому и быть не могло: в условиях того самого «идеологического вакуума», безыдейной кадровой лестницы, духовной, культурно-бытовой и даже уже в некоторой степени экономической завязанности значительной части элиты (особенно ее молодого поколения) на Запад и его иллюзорные блага. Достаточно взглянуть на то, как охотно большинство из них все эти годы поддерживало не только либерально-рыночные реформы и «многовекторную» неэкономическую политику, но и даже саму соответствующую им риторику, не говоря уже о прозападной исторической мифологии!
Добавим к этому и всё остальное. Разве не проникала в Белоруссию всё более и более западно-глобальная либеральная идеология? В области семейных отношений? Гендерная доктрина? Ювенальная юстиция? Болонский процесс? Декриминилизация экономических преступлений? Обструкция смертной казни? Сервилизация (коммерциализация) образования, здравоохранения, науки? Откровенная паганизация культуры и досуга? Максимальная либерализация деятельности сект? А что у нас в плане политики исторической памяти и народного самосознания? Президент Лукашенко неоднократно повторял, что белорусы – часть русского народа, русский язык родной для белорусов, Белая Русь – западный бастион большого русского мира. Но воплощались ли эти тезисы в практике системы образования, в науке, в СМИ, в культуре? Не стали ли постепенно «национальными героями» назначаться польские революционеры и деятели культуры, враждебные исторической Руси и самой Руси Белой? Случайно ли белорусская молодежь так легко стала под бело-красно-белые флаги?
Всё это было совершенно естественным и общим для всей эпохи следствием духовно-идеологической первопричины с господством материальных благ (в том числе мнимых) над духовными (включая правду, праведность, честь, бескорыстность, жертвенность, патриотичность). Как на коллективном, так и на индивидуальном уровнях. Несомненно, многие могут дополнить общий список сходства позднесоветской и современной белорусской эпох. Бюрократизированность простых общественных отношений. Рудиментарные ритуалы советского псевдоколлективизма за счет эксплуатации бюджетников (речь не о субботниках самих по себе). Очковтирательство. Безынициативность. Особенно страдающая от всего этого государственная собственность, чем придается сила проприватизационным сказкам о «природно более эффективной частной собственности». Растущее иждивенчество с пониманием коллективизма как «все – мне» вместо «я – всем». В том числе у чиновников. Карательно ориентированная судебная система. Растущее взяточничество и наглость чиновников. Всё более частая повседневная несправедливость с их стороны. Одновременно, неудовлетворенность и неблагодарность далеко не самых обделенных и страждущих слоев населения с желанием «еще большего» и «побыстрее». И прочее.
И точно так же, как и в перестроечное время (или, например, домайданное на Украине), решение всех указанных и неуказанных болезней в государстве с накопленными противоречиями и язвами всё сильнее и сильнее, всё более и более широким кругом лиц стало в их воображении видеться в либеральных реформах, желательно резких, можно и революционных. При самом активном информационно-идеологическом подначивании со стороны «независимых» СМИ. А нередко и самых что ни на есть «системных» лиц из государственных органов, ведомств и учреждений. Таким образом, можно спорить о мере соответствия перестроечного СССР и современной Беларуси, но качественное сходство налицо. А значит, и характер великой развилки с камнем из старой русской былины.
Совершенно очевидно, что, видя «перестроечную траекторию» Республики Беларусь и даже активно содействуя ей, западные элиты и спецслужбы, а также их союзники внутри страны однозначно рассчитывали и на соответствующий финал. И не могли действовать иначе. Вопрос только в том, на стратегию какой долгосрочности они рассчитывали. Перспектива возвращения в Беларусь американского посла с неограниченным числом «сотрудников посольства» (читай, офицеров ЦРУ) указывала на бόльшую дистанцию. Однако августовские и даже более ранние события (чего стоит только афера ЦРУ-СБУ с «33 вагнеровцами») показали, что план внезапного блицкрига после убаюкиваний если и не был изначальным, то в итоге был принят. Почему? Возможно, из-за традиционной нетерпеливости Запада. А может быть и такое: западные стратеги увидели высокую вероятность того, что постепенный контролируемой курс Беларуси к «либеральному западному раю» стал давать сбой, и замаячил поворот на приближающейся великой развилке не по «левой» указательной стрелке.
Как бы то ни было, но взбаламученное революционными страстями общественное сознание в значительной мере упустило из внимания, что о конституционной реформе главой государства и представителями власти и «системных кругов» говорилось уже несколько лет, а отнюдь не вспыхнуло в накаленных условиях политического аврала. Весьма многие, кто всё же обращал на это внимание, относились к этим заявлениям скептически, – подозревая имитационный характер реформы либо просто подстраивание ее под интересы уходящего на покой президента.
Действительно, глядя на уже пройденный предварительный путь конституционно-государственных преобразований, нужно признать их тесную связанность с подготовкой к переходу власти с уходом Александра Лукашенко с высшего поста с монархическими полномочиями. Также нужно признать и то, что и нынешние революционные события откладывают и отложат свой отпечаток на данные преобразования. Причем этот отпечаток двоякий и противоречивый. С одной стороны, революция-2020 на многое открыла глаза, предупредила многие дурные последствия возможных необдуманных реформаций. С другой стороны, она нанесла весьма сильный удар по легитимности данных преобразований среди весьма значительной протестной части белорусского народа. Можно было бы сказать еще и о принятии их «международным сообществом» (то есть, Западом), но для любого патриота Белой Руси это не может иметь никакого значения. Как известно, «сильными будем – все признают», и еще с льстивыми поклонами придут. Обе стороны революционного отпечатка открывают важнейшие грани ведущейся несколько лет подготовки к государственным переменам.
- Преобразование vesus реформирование: дореволюционный урок
Несомненно, к проведению конституционной реформы начал, прежде всего, готовиться сам президент Лукашенко, очевидно, совмещая в этом два мотива: с одной стороны, спокойного транзита власти с сохранением устойчивости государства, с другой стороны, обеспечения спокойного будущего для себя и своей семьи. Всё как и почти у всех. Однако происходящая одновременно либерализация экономических отношений (в сторону рыночного капитализма) и всей общественной жизни в целом, включая идеологию, неизменно производило всё более широкие слои населения (в том числе во влиятельных и обогащенных кругах), желавших бы подкрепления и обеспечения дальнейшей либерализации получением доступа к самой власти, включая и верховную. В том числе и путем убеждения самого главы государства, что либерализированная политическая система не препятствует, а служит второй из указанных его целей.
Во всяком случае, ведшиеся в официально-публичном пространстве разговоры указывали на преобладание именно либерально-реформистских настроений с движением по «обще-цивилизационному пути» Запада с переходом к парламентской республике с максимально свободной системой партийной демократии. Обосновывалось это тем, что, дескать, 15-25 лет назад народ еще был незрелым, не готов к «прогрессивному» строю, а теперь, выходит, «вырос» и «дозрел». Что активно и «доказал» в 2020 году – нет, даже не поведением после 9 августа в противоречивых информационно-политических условиях, а ранее – при поддержке лидеров «новой оппозиции» во всем их обличии, идентичном гайдаровско-порошенковскому.
При этом делалось самое гадкое (возможно, многими и по неведению): рисовалась ложная альтернатива между простым консервированием сложившейся авторитарно-бюрократической системы и «новой» либеральной демократией. Ровно как и в советскую «Перестройку». Из двух зол (причем с одобрением худшего) – как если бы не было добра. Перед взглядом консервативно-патриотических экспертов (например, Александра Шпаковского или Вадима Гигина) за такой реформой сразу замаячила партийная борьба за частные интересы под прикрытием «конкуренции программ народного блага», приход к власти космополитически (то есть, прозападно) ориентированных финансово-олигархических групп из уже сложившейся номенклатуры и околовластного бизнеса с «вспомогательными» союзниками из числа идейных националистов. То есть, как это было везде при распаде СССР и сугубо на Украине с 2014 года (да и еще ранее).
Постановка вопроса о государственной реформе именно таким образом как раз и стала возможной (точно как и 30 лет назад) во многом в силу упомянутого «замораживания» становления и развития идейно-патриотических сил – охранительно-созидательных, государственнических, но не «государственных» (в узко-функциональном смысле), говоря словами А.С.Грибоедова, «желающих служить, но не прислуживать». Само собой разумеется, данные силы выдвинули бы свой взгляд на государственные изменения, одновременно отвергая бы и консервативный сервилизм, и низкопоклонничество Западу, – опираясь именно на православно-славянское историческое наследие – как философско-теоретическое (более выверенное и ясное), так и политико-практическое (более противоречивое).
Причем они бы подметили, что именно Белоруссии более чем кому удалось за XX век сохранить в себе эти начала – монархичности и соборности, которые выдающийся русско-белорусский мыслитель из Гродно Иван Солоневич свел в единое понятие «народной монархии». И, соответственно, что перед страной и народом стоит задача не разрушить эти начала и основанный на них строй, а преобразить его – очистить от ложного и наносного, укрепить и возвысить подлинное и родное. Если быть философски точными, – провести не реформирование, а преобразование!
Именно так и нужно обозначить подлинную великую развилку нынешней белорусской государственности, подобную былинному камню перед Ильей Муромцем, на котором «случайно затерялся» верный указатель: не между консервацией и реформированием, а между консервацией/реформированием и преобразованием. Разница в понятиях существеннейшая: преобразование – это всегда возвышение, совершенствование образа; реформа – это изменение самой природы, смена форм, слом (или, как минимум, допущение возможности такового).
Зададимся риторическим вопросом. К чему бы привела очередная революция майданного типа в Беларуси в случае своей победы? К преобразованию или к реформированию? Очевидно, к революционному реформированию – притом, как показывает повсеместная практика (в частности, перестроечная и украинская), с мощными элементами консервирования, притом консервирования всего порочного. Занимались бы этим, разумеется, не «свободолюбивые» народные массы со студенческим ядром и даже не их полевые вожди сам по себе, более того, в конце концов, даже не белорусы. Как это было и с «либерализованным» СССР. И с Украиной. Как и везде.
И здесь нам будет весьма уместно обратиться к обещанному в начале первой части второму подобию 100-летней «русской революции» в преломлении на текущие белорусские события и великую историческую развилку Белой Руси.
Вспомним самое начало это революционной катастрофы, сделавшей процесс катастрофы почти необратимым. «Первую русскую» революцию 1905-1907 годов, в которой в едином порыве и спайке сошлись и конституционные (да-да!) либерал-демократы (поголовно члены антихристианской секты масонов), и многообразные революционные социалисты, включая большевиков и среди них персонально будущих строителей «интернационального государства диктатуры пролетариата», и польские национал-социалисты (именно так!), и близкие к ним псевдобелорусские «возрожденцы» из БСГ (впрочем, имевшие мизерное влияние в мятеже на белорусских землях в сравнении с еврейскими революционными организациями), наконец, при мощнейшей поддержке со стороны того же Запада во главе с теми же самыми англосаксами. А главной мишенью был святой царь Николай II, вся система христианской государственности, а, сокровенной целью для уничтожения, – весь христианский духовно-нравственный уклад и сама Русь. Многое ли изменилось за 115 лет?!
Отличия тех событий как от позднесоветских, так и от современных белорусских в значительной мере (особенно если исключить из внимания личности) количественные, а не качественные. Собственно, и отличие будет заключаться в том, что болезненность нынешней Белоруссии больше, чем в той Российской Империи, и меньше, чем в позднем СССР. Как мы помним, были там и свои мнимые «кровавые воскресенья» с походами-поводами толпы на Дворец с провокациями в отношении правоохранителей, и свои сакральные жертвы, и дикая информационная война силами «подпольных типографий», и свои вельможные Латушки и Румасы, и свои попы Гапоны, и активные иноверцы-сектанты, и мнимое «отставание от прогрессивного Запада», и мнимая «борьба за счастье трудящихся», и обещание «взрыва образования» в условиях действующей имперской программы всеобщего образования, и заверение во «всеобщем здравоохранении», которое уже давно развивалось по программе всеобщей земской медицины под водительством первого в мире министерства здравоохранения. И, в итоге, закончилось всё это смертоносным «бабьим бунтом» в мирные 8 марта по новому и по старому (23 февраля) стилю – разве что до «белых бантиков» технологии тогда не доросли. Увы, но всего этого доселе вполне не поняли и многие лица в высших кругах Беларуси, продолжающие всерьез верить, что тогда «это было другое».
Но речь ныне несколько об ином. Как мы помним, на первом своем этапе революция вынудила государя-императора к проведению вот тех самых либерально-политических реформ в духе «пе-ре-мен» согласно Манифесту 17 октября – с учреждением Государственной Думы, партийной системы с простым пропорциональным формированием Думы и парламентского («ответственного») правительства, не говоря уже о прочих «свободах», вскоре взорвавших Россию. Тогда же оказалось, что либералы-конституционалисты и революционные социалисты подошли к этому моменту усердно подготовленными: они быстро скомпоновались и фактически захватили Государственную Думу. Патриотические силы лишь стояли и смотрели на всё это с разведенными руками и растерянными глазами. В прострации находилось и руководство Церкви. И всё это было, несомненно, во многом «достижением» самой государственной системы, устроенной Петром I по британско-голландско-курляндским протестантским чертежам, несмотря на все усилия монархов, начиная с Павла I, ее изменить (именно – преобразовать), – за что никто из них de facto и не умер «своей смертью».
С самого начала «прогрессивная» Государственная Дума, построенная по «реформационным» лекалам восторжествовавших «мягких» и революционных реформаторов (помним о ложной альтернативе для Беларуси), была превращена в подобие психбольницы для буйных – с постоянными спорами, истериками, оскорблениями, интригами, сменами коалиций, позиций и министров, лоббизмом. Неизменно было только одно – тотальная и безразборная оппозиция к Царю и царской власти как таковой, а также отсутствие какой-либо работы над законами и заботы о державе и простом народе. Вот она – цена революционно вынужденных реформ! В итоге, святому Царю пришлось распускать два созыва Государственной Думы менее чем за полтора года. Более того, после второго роспуска ему удалось произвести, внимание, государственные преобразования, изменившие государственный строй без его слома и без простого возврата к прошлому, открывая для России надежду на спасение.
Это волевое свершение, однако, просто так революционеры совершить ему бы не позволили. Недаром они же его нарекли «Третьеиюньским переворотом», по сути, объявив Царя революционером! Прежде всего, еще до всех революционных событий сам Царь размышлял о преобразованиях – естественно, государственнических, а не либеральных. А именно, в числе прочего, – о том, чтобы преодолеть образовавшийся разрыв между верховной властью и народом во всей широте его сословий (включая и патриотическое дворянство), чтобы выросший класс новых «боярских дельцов-космополитов» не выступал бы от имени вкупе и народа, и самого государства. То есть, дабы восстановить соборность, что было крайне непросто – особенно в условиях огромной Империи и еще более особенно – в условиях 200-летней утраты навыков соборности. И вот Государственная Дума вполне могла бы явить собой забытый Земский Собор, который, к слову, чаще всего собирался таким якобы «авторитаристским» царем, как Иоанн Васильевич Грозный. Собственно, даже по замыслу «вынужденного» Манифеста Госдума была не законодательным, а законосовещательным органом. Но обеспечить исполнение замысла в условиях революционной Госдумы было делом невероятным. «Змагарская» Госдума Российской Империи не помогала, а, напротив, всячески мешала народному представительству и участию во власти. Таков великий урок истории!
Ситуацию изменило не что иное, как выход на сцену политической жизни начавших стихийно объединяться, преодолевая тяжелую инерцию, православно-патриотических сил, представляющих истинное «глубинное» народное большинство, в том числе и многих тех, кто по простодушию был увлечен революционными лозунгами и пропагандой «борьбы с антинародным режимом». В силу своей опоры на народ эта всесословная сила и была названа черносотенной (от символа христианской опоры Церкви и Империи – черносошенного крестьянства). Естественно, данная сила «глубинного народа» вызвала у «прогрессивной общественности» бурю злобы, ненависти, страха и клеветы – да такой, что до сих пор многие вполне разумные и патриотичные люди (включая чиновников и даже ученых), как в бреду, отождествляют понятия «черносотенцев» и «фашистов». Особенно лютовали революционные социалисты, поскольку черносотенцы выступали за благо простого народа («на их поле») – только не в лозунгах, а взаправду. Между тем, в ряды черносотенного движения вступил сам святой Царь с сыном Алексеем. А Белоруссия вообще – вместе с Правобережной Малороссией (да-да, западно-центральной Украиной) – стала одним из главных оплотов «правых» патриотических сил, отдавая им все мандаты в Государственную Думу III и IV созывов.
Важнейшую контрреволюционно-преобразовательную роль тогда, как и положено, исполнила Православная Церковь. Особенно мощное воздействие на умы людей своими словами оказывали духоносные монахи, в их числе святые Оптинские старцы, идеолог преодоления средостения между верховной властью и народом старец Григорий Распутин и сугубо святой праведный Иоанн Кронштадский, вступивший вместе со святым патриархом (будущим) Тихоном и многими священниками в черносотенный «Союз русского народа». Именно их общими усилиями, которых не хватило в военный 1917 год, революция была остановлена и произведено преобразование Государственной Думы с отходом от либерально-демократических принципов ее формирования, что обеспечило устойчивый приход в нее в целом государственнического большинства.
Мы не будем останавливаться здесь на подробностях формирования III и IV Государственных Дум. Тем более что в них все-таки сохранились пороки, в силу которых Госдума не смогла вполне стать новым русским Земским Собором, соединить царя и правительство с достойными идейными патриотами из разных сословий. Государственник Петр Столыпин не смог тогда избавиться от ряда своих западнических стереотипов, не пошел на тесную связь с православно-патриотическими силами (коим даже препятствовал), положил в основание новой консервативной системы имущественный ценз, добился опоры на «центристскую» партию с кощунственным названием «Союз 17 октября» (в честь того самого революционно вынужденного Манифеста) и опорой на «системно-лояльных» (а не идейных), как правило, крупных собственников. То есть, коррелируя с современной Белоруссией, пошел по пути консервирования вместо охранительного преобразования.
Важно иное: Царь и его окружение пошли на решительный отказ от механического переноса на русскую почву западных либерально-демократических формул, основанных на псевдонароднических иллюзиях (якобы выражающих народную волю и защищающих народное благо), и применил творческий подход с опорой на отечественное духовное наследие, самобытные теории и народный дух. Россия получила надежду на выход из революционной ямы-западни вопреки всем козням врагов, заблуждениям народа и ошибкам властей.
Исходя из вышеописанных предпосылок и исторического опыта, попытаемся представить очерк возможного пути конституционно-государственных преобразований в нынешней под-революционной Белоруссии. Тем более что они находят отклик в звучащих ныне из недр власти и известных публичных лиц идеях.
