Художник: Ладо Тевдорадзе
Эта история произошла в Питере в начале 1990-х.
Жила (впрочем, и сейчас там же пребывает, только немного в другом составе) в одном из желтых домов-колодцев самая обычная армянская семья: муж, жена и двое детей-школьников. Отец семейства Дереник – инженер, мать Анаит работала учительницей в школе. Жили без особых потрясений: тряслись в метро в час пик, стояли в очередях за дефицитом и ломали голову, как свести концы с концами, равно как и все остальные бюджетники огромной страны в эпоху перемен. От остальных отличались лишь тем, что на Новый год ели вместе с селедкой под шубой и дежурным винегретом еще и фирменное национальное – долму в виноградных листьях. Причем сами виноградные листья были привозимы летом из Еревана, бережно хранились в специальной баночке и использовались по назначению лишь в особо праздничных случаях. Потому как виноградные листья в Питере ни за какие деньги не достанешь. Это вам не Южный Кавказ, где их навалом в любом дворе.
В один из вечеров за ужином Дереник объявил новую реальность:
– Был я сегодня после работы у Арпени. Надо ее к себе забирать. Совсем уже не может за собой смотреть. Опять на кухне с соседкой ссорилась. Уверяет, что та ей в суп какую-то дрянь пихает. А эта Фира Владимировна клянется, что она не при чем.
Жена вздохнула:
– Как скажешь. Заберем. Хоть она мне все мозги вынесет своим склерозом. Сам знаешь, какой у нее подозрительный характер.
Арпеня приходилась Деренику теткой его тещи, которую занесло в Питер еще после войны. Была она одинока, проживала в коммуналке около Лиговки, разменяла девятый десяток, но еще довольно шустро передвигалась и при желании могла пофехтовать со своей нелюбимой соседкой Фирой на деревянных щипцах для выварки белья.
– И, скорее всего, свою комнату нам все равно не отпишет. И не надейся, – продолжила Анаит.
– Иааа... Не отпишет – и плевать. Я это делаю ради детей. Они должны знать, что своих не бросают. Завтра же поеду ее забирать с вещами сюда. – Дереник поставил точку на спорном вопросе и включил телевизор как раз на «600 секунд» Невзорова.
Так в трехкомнатной коммуналке, две комнаты из которой занимало описываемое семейство, появилась новая жилица со своим внушительным баулом и тщательно охраняемым беретом, отороченным полоской каракуля.
Арпеня сразу же оккупировала место на диване перед телевизором и заняла весь подоконник своими пузырьками и каплями. На обычном темпе семьи это никак не отразилось. Целый день она коротала время перед телевизором, иногда совершала прогулки по узкому общему коридору.
Через какое-то время с ней приключилось несчастье, которое в эпоху всеобщего дефицита стоило хозяйке дома лишнюю тонну порванных нервов. Называлось это несчастье булимия. Выглядело это так.
Встает, значит, Арпеня от стола, только что отобедав и без того не изысканным обедом, доходит до дверей кухни. Потом поворачивает назад.
– Тетя Арпеня, вы куда? – спрашивает ее внучатая племянница, уже моя внушительную кастрюлю.
– Как куда? Кушать.
– Да вы только поели. Вот я еще вашу тарелку не успела убрать.
– Вот лгунья! – злится бывшая выпускница царской гимназии. – Сама свою тарелку мне подставила и еще в чем-то меня обвиняет.
– Я подставила?! Да вот у детей спросите, если мне не верите. Вы только что суп поели со всеми.
– Не может быть! У меня склероза нет и не надо на меня наговаривать!
– Оооо! Да что мне тут с фотоаппаратом наготове стоять?
– Жадина!
– Я жадина?! Вот ешьте тогда хлеб с маслом.
– А мне этого мало.
– Ооо. Тогда я еще картошку пожарю. И картошки-то кот наплакал.
На плите скворчит картошка, Арпеня сидит и караулит весь процесс. Потом не спеша ест. Поднимается, идет к дверям, выходит в коридор, провожаемая вздохом облегчения. Через пять минут снова возникает на пороге кухни, стуча своей палкой.
– Ну, что у нас есть покушать?
– Оооо. Господи, что я сделала не так?! – восклицает измученная хозяйка, которой еще проверять три пачки тетрадей на завтра.
Продолжалось это все несколько лет.
Потом Арпеня скончалась. Комнату свою она досматривавшим ее родственникам так и не отписала. Не считала нужным, так как и так уход за собой воспринимала как само собой разумеющееся и не нуждающееся в соответствующем благодарении. Родственники по известным причинам не давили никак.
Спустя двадцать лет постарели главные участники этой истории – и навалилась на них старость во всей своей неприглядной печали: болезни, больницы, переломы и операции. Все то, что потребовало от сыновей долгого ухода и терпения.
Перечислять все больничные перипетии можно долго. Единственное, что полностью отсутствовало во всей этой многолетней эпопее по уходу за своими родителями, – это жалобы на жизнь и саможаление. Оба сына очень хорошо усвоили ту самую зарубку на будущее: своих не бросают.
