Известный поэт, драматург и писатель Наум Коржавин в 1973 году вынужден был покинуть СССР и переехать в США. Он долго жил в Бостоне, последние годы жизни провел в т.н. Научном Треугольнике в Северной Каролине. Там он был прихожанином Свято-Троицкого храма. Поэт долго шел к вере, крестился в 66 лет. У него была непростая интересная жизнь: арест, ссылка, реабилитация, неустанная работа над стихами… Умер Коржавин два года назад в США, но был похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.
Его дочь Елена Рубинштейн любезно согласилась рассказать о жизни поэта.
Наум Коржавин
– Елена, что вы помните о Москве своего детства?
– Сначала мы снимали комнату в коммунальной квартире под Москвой, потом, благодаря помощи поэта Александра Твардовского, нам дали отдельную однокомнатную квартиру в Мытищах. Как мы были счастливы! Правда, мне, когда я была маленькой, нравилось съемное жилье, потому что там были двери с матовым непрозрачным стеклом. А на стекле – красивые узоры.
Помню, когда мы гуляли во дворе с подружками, какие-то женщины сказали нам: «Что вы, девочки, тут гуляете?! Скажите вашим отцам, чтобы они построили для вас детскую площадку!» Я, тогда первоклассница, возмутилась: «А мой папа не может!» А женщины: «Гм! Наверное, “шишка” какая-то?!» Я говорю: «Мой папа не шишка, он – поэт». Женщины от такого ответа рты открыли. Я тогда ничего не понимала, думала, что папа работает поэтом (как другие работают инженерами, строителями, врачами). Работает поэтом и не в состоянии делать площадки. На самом деле я сказала правду, потому что по дому папа ничего не умел делать. К нам приходили его друзья и помогали. Например, литературный критик Александр Чудаков сделал нам стеллажи, писатель и поэт Владимир Войнович повесил люстру.
Друзья, соседи тогда друг другу помогали, жизнь была тогда такая – трудная.
Где бы мы ни жили – в отдельной или на съемной квартире, несмотря на разные сложности, со всеми соседями были великолепные отношения. Да, люди тогда жили не в роскоши, а порой и в бедности, но любили встречаться, устраивать праздники, вместе радоваться.
– Ваш отец был честным, смелым, свободолюбивым человеком и поэтом. А каким он был в семье, в домашней обстановке?
– Папа был хорошим отцом, во мне души не чаял. Трудно сказать, как он занимался моим воспитанием из-за своей постоянной занятости. Тем не менее он любил и находил время со мной гулять, водить меня в гости к своим друзьям.
Когда мне было 10 лет, родители развелись, но, несмотря на это, мы с папой регулярно встречались, у меня никогда не было чувства, что я ему не нужна. Наоборот, я знала: отец меня любит, и я для него важный человек. Моя мама сделала все для того, чтобы у меня с отцом сохранились хорошие отношения. Более того, родители не стали друг другу врагами после развода. Уже в Америке, когда папа приезжал к нам, мама за ним ухаживала.
А еще папа был хорошим дедушкой. Первая внучка Наташенька и мой папа – родственные души: девочка любила читать прозу и стихи, сама писала. Отец считал, что в них есть что-то общее. Младшего внука, Гришеньку, папа тоже, конечно, любил. Для внучки он написал книжечку «Веточкины денечки» – историю о жизни девочки Веточки, у которой появился братик Ветанечка. В главных героях угадываются Наташа и Гриша. Хотя брошюрка была исключительно для домашнего пользования, никогда не издавалась, папины друзья-художники сделали к ней красивые и веселые иллюстрации. Внукам подарок нравился, книжка хранится у нас до сих пор.
Наум Коржавин в молодости
Наташа и Гриша, повзрослев, сохранили теплые отношения с дедушкой. Будучи студенткой Кембриджского университета, Наташа часто встречалась с дедушкой.
Поэту Коржавину Господь дал возможность познакомиться и с правнуком Яшенькой.
Моего мужа папа исключительно называл Мишенькой. Коржавин – поэт, творческая личность, Миша – сейчас известный ученый физик, профессор, они дополняли друг друга, потому что в душе лирики и физики – романтики.
Со своим зятем отец познакомился, когда Миша был аспирантом Гарвардского университета, папа повлиял на его мировоззренческие взгляды. Папа с уважением и любовью относился к моей свекрови Розалии Яковлевне и шутливо наставлял меня: «Слушайся Розу! Она – умная!» У нас дружная семья, и папа был ее членом. Даже наша собака трепетно относилась к нему. А животные прекрасно чувствуют, хороший перед ними человек или нет.
Конечно, нам всем не хватает его. Иногда хочется задать вопрос, а задать-то его и некому, потому что только отец мог бы на него ответить. В становлении моего мировоззрения, в моем восприятии мира папа сыграл большую роль. Я скучаю по нему, прежде всего Наум Коржавин для меня – папа, папочка…
– За вполне безобидную стихотворную строку о генсеке вашего отца в 1948 году отправили в ссылку. Рассказывал ли папа о тех годах?
– Папу сначала забрали на Лубянку, через восемь месяцев осудили по статье Уголовного кодекса СССР как «социально опасный элемент». Отца отправили в ссылку, что было для него спасением: попади он в лагерь, не выжил бы. Об этом Коржавин писал в своих мемуарах.
Наум Коржавин не был сталинистом, но, когда мы выиграли эту страшную войну – Великую Отечественную, отец стал сталинистом, правда, на короткое время. Он везде читал свои стихи – честные, прямые.
Отец везде читал свои стихи – честные, прямые
Его «благополучно» посадили, как папа говорил, «за дело», потому что хоть и не надолго, но он стал оправдывать генералиссимуса. И только когда он стал жертвой сталинской кампании по борьбе с космополитизмом, Коржавин быстро изменил свое отношение к «отцу народов».
К папе следователи хорошо относились. Он им читал свои стихи, по их мнению, крамольные, но люди в погонах считали Коржавина в каком-то роде городским сумасшедшим и поэтому были не слишком жесткими к нему.
Отцу пытались помочь, например друг Федор Медведев, который работал в ЦК комсомола. Когда к нему пришли люди из «конторы» и зачитывали стихи Наума Коржавина, Медведев убеждал их: в произведениях нет ничего плохого и опасного для строя. Возможно, благодаря Медведеву папу отправили в ссылку, а не в лагерь. Эту историю мне рассказывала бабушка – папина мама.
В ссылке отец работал, учился сапожному делу.
После ссылки людям запрещалось жить в крупных городах. Отец поехал в Караганду (этот город не входил в список запрещенных), где получал образование его двоюродный брат. Коржавин учился там в Горном техникуме и работал в газете. В Караганде было немало лагерей, ссыльных, неблагонадежных. Например, моя мама, дочка врага народа, после вуза получила распределение в Караганду. Ей запомнилось, как по улице с собаками вели на работу заключенных.
В Караганде было много интересных людей. Подобралась теплая компания
В городе были интересные люди: многолетняя узница ГУЛАГа Ольга Адамова-Слиозберг, литературный критик и поэт Юрий Айхенвальд и его будущая жена – дочка врага народа Валерия, сын Сергея Есенина и Надежды Вольпин Александр. Подобралась теплая компания.
Папа в Караганде много писал, для него это было важным. Конечно, не менее важным было и то, что отец познакомился с моей мамой. В 1953 году они поженились. Потом по амнистии молодая семья переехала в Москву, а там – трудности: отец почти бесправный, прописки нет, получить ее тяжело. В 1956 году Коржавин, как и многие другие репрессированные, был реабилитирован. Наум Моисеевич продолжил и окончил обучение в Литературном институте.
– Ваш отец уехал в США в 1973 году. О причине эмиграции он говорил, что боялся задохнуться. Чувствовал ли он себя свободно в Америке, удалось ли ему «отдышаться»?
– Папа чувствовал себя свободно в Америке в том смысле, что его не могут посадить, что он ничего такого не сможет сделать, сказать, чтобы навредить своим друзьям.
Наум Коржавин был русским патриотом, но он и США любил, являлся и американским патриотом. Здесь нет противоречий: отец был благодарен Америке за то, что она его приютила. Правда, он так и не стал настоящим американцем, не по вине США, конечно, а потому что всегда считал себя русским поэтом. Русским поэтом в большом смысле этого слова. Он же родом из Киева, в 15 лет переехал с родителями в Россию. Коржавин писал: «Я просто русским был поэтом в года, доставшиеся мне…».
Он всегда считал себя русским поэтом. Русским поэтом в большом смысле этого слова
Папа болел за Россию, его волновало, что там происходит. Но и за Америку он переживал, Штаты ему не были безразличны. Отец выполнял свой гражданский долг: голосовал на выборах.
– Приезжал ли ваш отец в Россию? Чем запомнились поездки?
– Наума Коржавина лишили советского гражданства в 1973 году, и по ряду причин он советский или российский паспорт не восстанавливал. После перестройки папа стал часто ездить в Россию. Первый раз это случилось в 1989 году. Тогда у людей была надежда, эйфория, как писал Булат Окуджава: «А если все не так, а все иначе будет, пусть Бог меня простит, пусть сын меня осудит…». Когда папа приезжал, устраивались поэтические встречи, залы были переполнены. Конечно, он был счастлив, потому что для поэта важно признание своего народа, важно, чтобы его стихи читали.
Люди сначала ничего не знали о нем, и папа писал по этому поводу:
Я пью за свою Россию,
С простыми людьми я пью.
Они ничего не знают
Про страшную жизнь мою.
Про то, что рожден на гибель
Каждый мой лучший стих…
Они ничего не знают,
А эти стихи для них.
С тех пор прошло столько лет, папины стихи читают, я это знаю. Близкий друг Коржавина Валентин Берестов создал Литературный центр в Москве, где выступали молодые талантливые поэты, проводились семинары, встречи. Папу туда приглашали, и он читал там свои стихи, его произведения читали другие люди.
Несколько лет назад произошел удивительный случай. Мы с моими мужем, сыном, невесткой и друзьями гуляли по центру Москвы. В переходе метро я услышала знакомые слова. Сначала не поверила! Мужчина и женщина читали стихи Коржавина: «Старинная песня. Ей тысяча лет: он любит ее, а она его – нет…». Я опешила, остолбенела от неожиданности, из-за этого не подошла к этим людям, а надо бы! Теперь жалею.
Уже после смерти папы знакомая, Люся Польшакова, у которой он останавливался во время поездок в Москву, рассказывала, что как-то встретила в подземке молодых людей, которые пели песни на стихи Коржавина. Конечно, приятно, что и молодежь знает творчество близкого мне человека. Если бы можно было рассказать об этом папе, ему было бы очень приятно.
Любовь и признание у Наума Моисеевича были и в альма-матер – в Литинституте, об этом многие писали в своих воспоминаниях. Более того, все литературные архивы Коржавина переданы в РГАЛИ в Москву, где над ними работают, их изучают.
Папа был знаком со многими поэтами и писателями, например с Евгением Евтушенко. Отец не был его фанатом, но не понимал, когда одни и те же люди сначала восхваляли Евтушенко, следуя моде, а потом – поносили, ругали, когда так было принято. Отец терпеть такое не мог.
Папа дружил с Булатом Окуджавой, ценил и любил «окуджавский» песенный жанр стихов.
Еще среди близких друзей – Валентин Берестов, Владимир Войнович, Борис Балтер, Олег Чухонцев, Бенедикт Сарнов, Лазарь Лазарев, Станислав Рассадин, Александр Чудаков.
Люди высоко ценили творчество папы. Была придумана единица поэтического таланта: одна коржавинка, две коржавинки… (Вернее, один мандель, два манделя, ведь Мандель – папина «настоящая» фамилия.)
Папа в поэзии никогда не шел на компромисс, да ему и не было в этом никакой нужды, ему не надо было поддаваться никакой моде.
– Знакомы ли американцы с творчеством вашего отца?
– Некоторые стихи переведены на английский язык. Папу приглашали в Американский дом творчества в Бостоне. Коржавин часто встречался с американским писателем Лурье, который жил под Бостоном и хорошо знал русский язык, писал о России. (Я тоже лично знала писателя.) Творчество папы знают в США в узких литературных кругах, широкой американской аудитории папа, к сожалению, не знаком. Папины стихи еще были переведены на испанский, французский языки, на иврит.
Свято-Троицкий храм в Северной Каролине
– Наум Коржавин был прихожанином Свято-Троицкого храма в Северной Каролине. Каков был его путь к Богу? Ведь в юности ваш отец был увлечен революцией.
– Мой папа был увлечен революцией, как и многие мальчики и юноши того времени. Он говорил: «Теперь вам кажется, что легко открывать истину в трех соснах». Как и многие в советский период, отец вначале был атеистом. Он вырос в еврейской семье, где все были неверующими, кроме дяди. Однажды мой папа, искренний пионер, полностью уверенный в своей правоте, пришел к родному дяде и говорит: «Хм! А ты докажи, что Бог есть!» А тот ему спокойно: «Эма, я не могу тебе доказать. Я ВЕРЮ в Бога». Юный Коржавин призадумался, он не ожидал такого ответа. Став постарше, папа от атеизма постепенно перешел к Православию. Где-то лет в 40 с лишним, перед эмиграцией, он был уже верующим человеком. Он много читал русскую классику, которая в большинстве своем основана на христианских ценностях. Думаю, что это повлияло на его приход к Православию.
Русская классика основана на христианских ценностях, она повлияла на его приход к Православию
– Были ли люди, которые повлияли на приход отца к вере?
– Когда я была совсем еще девчонкой, мы с папой вместе ездили к священнику Александру Меню. Я слушала его, разинув рот, и тогда не представляла, кто этот необычный батюшка. Я слушала рассказы людей, которые приезжали к Меню.
Мне, девчонке, почему-то особенно запомнился один рассказ, почему-то именно эта история поразила меня. Один верующий молодой человек, который соблюдал всегда пост, пришел в столовую в среду. Он был голоден, так как много работал, уставал, тратил энергию, но все блюда в тот день были мясными. Мужчина с сожалением, что нарушит пост, заказал мясо… Как же герой рассказа был удивлен и обрадован, когда на своей тарелке увидел рыбу, а не мясо! Причем рыба – только у него. Откуда она взялась, никто так и не понял. Человек был счастлив.
Наум Коржавин с игуменом Гавриилом и прихожанами Свято-Троицкого храма (Северная Каролина, г. Мебан)
– Известно, что ваш отец крестился в зрелом возрасте…
– Желание креститься у отца появилось в Америке. Когда я приехала к нему в 1977 году в Бостон, папа уже ходил в храм, но не был крещеным. Он был прихожанином храма Русской Православной Церкви Зарубежом, единственного в том районе. Храм находился не в самом Бостоне, а за городом. Меня папа повел в храм чуть ли не на следующий день после моего прилета.
Там были люди первой волны эмиграции из России, они смотрели на меня как на чудо. Одна прихожанка, познакомившись со мной, воскликнула: «Посмотрите! Только что из России, и такая душка!» Меня это потрясло: в советское время разве называли друг друга «душкой»? Такое обращение можно было встретить только в художественной литературе.
Да, у папы путь к Богу был долгим. Отмечу, что до крещения, до того, как он стал ходить на Литургии и службы, папа ко всем относился по-христиански, то есть по-доброму, с любовью. Неважно, кто был перед ним: «простой» человек, известный писатель… Люди отвечали ему тем же – его все любили. Даже когда он лежал в больнице в Америке, беспомощный, плохо объясняющийся на английском, его весь медперсонал обожал. Наверное, к нему нельзя было по-другому относиться – я это говорю не потому, что это мой родной отец. Я видела сама, и другие подтвердят: Наум Коржавин располагал к себе всех людей. Меня и папа, и мама научили с уважением относиться к окружающим, независимо от их положения в обществе, образования, профессии.
Наум Коржавин с дочерью Еленой (стоит за ним)
Папа был добрым, но не мягкотелым. Им нельзя было манипулировать в серьезных вопросах. Он был верен самому себе, имел свою точку зрения, и никто не мог на нее повлиять. Он должен был все продумать, прочувствовать сам. Это касалось и литературы, и событий в мире, и отношений к людям, и вопросов веры.
Отец крестился в 66 лет. Это произошло в Москве в 1991 году. Таинство совершил протоиерей Вячеслав Резников (ныне покойный). Кто были его крестными, я не знаю. Позже Наум Моисеевич стал крестным Марины, дочери друга – поэта Валентина Берестова. Коржавин был настоящим крестным, много делал для Марины, принимал активное участие в ее жизни.
Отец серьезно относился к вере, крещение – не формальность для него. Он стал глубоко верующим человеком. Например, его утренняя молитва длилась не менее часа. Он молился за всех родных, близких друзей, знакомых.
Его утренняя молитва длилась не менее часа. Он молился за всех родных, близких друзей, знакомых
В Свято-Троицком храме (г. Мебан, штат Северная Каролина), уже будучи сильно больным, в сопровождении наших друзей Олега и Тамары Кривулиных, сидя в инвалидной коляске, «выстаивал» длинные (четырехчасовые) службы, неустанно молился. Невзирая на плохой музыкальный слух, Коржавин громче всех пел, вторя церковному хору. Папа любил Литургии, службы в Свято-Троицком храме, он всегда радовался встрече с настоятелем отцом Гавриилом. Они много общались, беседовали.
Отец Гавриил – он, к сожалению, рано преставился – был светлым, интеллигентным человеком. Он, выпускник механико-математического факультета Ленинградского университета, любил поэзию, музыку. Мы с папой и батюшкой часто вместе ездили на концерты.
Папа умер на девятый день после кончины отца Гавриила.
С Еленой Рубинштейн
беседовали Ирина Балан, Александра Грипас
