Источник: Русский вестник
Авангардизм начала ХХ века - это бунт против национальных
традиций, искусство разрушения русской культуры. Старший среди
авангардистов по возрасту Василий Васильевич Кандинский (1866-1944),
теоретик и основоположник абстракционизма, окончил юридический факультет
Московского университета, занимался научной работой, но решительно
бросив науку, переключился на художество.
В то время среди творческой интеллигенции был распространен культ
богоборчества, теософия Е. Блаватской, и в своей работе «О духовном в
искусстве» Кандинский ищет связь между духовным миром и оторванной от
жизни живописью игрой красок. «Когда религия, наука и мораль (последняя
- сильной рукой Ницше. - С.Г.) потрясены и когда внешние опоры грозят
рухнуть, - писал он, - человек обращает свой взор от внешнего и обращает
его внутрь себя».
Абстрактное «прекрасное» Кандинского отличается от полной
ненависти к старой русской культуре основоположника и теоретика
агрессивной части авангарда К. Малевича. Русский философ И. Ильин
определил трансформацию революционера 1917 года: «...волевое невежество
свергло безвольную интеллигенцию; трезвый хам сверг мечтательного
барина; революционный хапуга сбросил радикального теоретика». Это
относится и к метаморфозе русского авангарда начала ХХ века.
Кандинский «разошелся» с авангардистами и эмигрировал в Германию,
где когда-то учился живописи. Остались в России его абстрактные
композиции, о которых он не случайно заметил, что «всякое произведение
есть дитя своего времени. И являются на свет Божий с двумя революциями
абстракционизм, супрематизм, экспрессионизм, кубизм, футуризм,
сюрреализм...» Впрочем, известно, в одно и то же время и дети рождаются
разные.
Так, 17 октября 1905 года Царский Манифест о свободах и
Государственной думе вызвал прилив бурных эмоций, создал атмосферу
вседозволенности, безнаказанности. Великий русский художник Илья Репин
ту смуту отразил в картине, о которой философ и публицист Василий
Розанов отозвался: «Какая картина!», и привел комментарии художника в
выставленной им большой картине «17 октября 1905 года» на XIII
передвижной выставке: «Жидовство, сумасшествие, энтузиазм и святая
чистота русских мальчиков и девочек - вот что сплело нашу революцию,
понесшую красные знамена по Невскому на другой день по объявлении
Манифеста 17 октября».
А что же другой представитель русского авангарда, основоположник
супрематизма Малевич Казимир Северинович? Родился он в 1878 году в
польско-католической семье управляющего сахароваренного завода в
местечке под Киевом. Служил чертежником в техническом управлении
железной дороги, трижды безуспешно пытался поступить в Московское
училище живописи. Революция 1905 года, гроза надвигающихся событий,
сгустила воздух эпохи, и, оказавшись в Москве, Малевич влился в
интернациональную среду: в декабре участвует в мятеже, с револьвером
выступает против усмирителей беспорядка - казаков и полиции. А к своей
супрематистской революции Малевич продвигается через французский
импрессионизм, кубизм, футуризм - в местечковой ненависти к традиционной
художественной культуре XIX - начала ХХ века.
По разным источникам, свой первый «Черный квадрат» Малевич
исполнил в 1913 году, по другим данным - в 1915-м, когда его одолела
идея беспредметного искусства. На футуристической выставке «О,10» в
декабре 1915-го Малевич выставил 39 работ, которые пошли уже под
названием «Супрематизм в живописи». Коронный номер там был тот самый
«Черный квадрат на белом фоне». В том же году он пишет «Черный крест»,
«Черный круг», композиции «Цветной супрематизм», автопортрет в двух
измерениях, а в 1916-м на святой Руси уже образовано общество
художников-супрематистов.
В феврале 1917-го в Москва скончался известный коллекционер,
владелец картинной галереи Иван Евменьевич Цветков. Вместе с домом,
построенным по проекту В. Васнецова, он пожертвовал городу 4100 картин,
1373 рисунка, авторами которых были 404 русских художника. Средин их В.
Боровиковский, К. Брюллов, В. Васнецов, О. Кипренский, В. Тропинин, Г.
Угрюмов, С. Щедрин. Особенно много у него было работ передвижников,
художников «абрамцевского кружка»: И. Репин, В. Поленов, В. Суриков... А
Малевич, уязвленный талантом великих мастеров, горячится с трибун
футуристов: «Старое искусство сплошь состоит из бездарностей. Вот,
например, Серов, бездарный мастер, увековечивший бездарный лик
безголосого крикуна Шаляпина».
И вот Малевич - председатель художественной секции Московского
Совета солдатских депутатов - разрабатывает проект Народной академии
художеств. В ней свободе самоопределения художника не ставится никаких
границ: «...намеченный нами путь искусства равнодушен к горю и радости
жизни, как равнодушно к ним синее пространство неба. Мы вынесли себя за
пределы горизонта вещей к новой Культуре Искусства не как ремесло. А как
творчество. И объявляет себя свободными творцами».
12 ноября 1917 года Военно-революционный комитет назначает творца
«Черного квадрата» комиссаром по охране памятников и старины, а через
день - «временно для охраны ценностей Кремля». В то же время как
супрематист Малевич участвует на выставке картин «Бубнового валета».
Журнал «Аполлон» пишет: «Геометрия в красках здесь процветает; как и в
минувшем году - все те же параллелограммы, круги, треугольники,
заполненные краской разного цвета и стоящие друг к другу в известных
пространственных отношениях. Служебной полезности подобного опыта
отрицать не приходится... Только не место на выставках лабораторным опытам
этого рода».
3 декабря на закрытии выставки «Бубновый валет» Д. Бурлюк, В.
Каменский и К. Малевич прочитали доклады на тему «Заборная живопись и
литература». В Обществе художников «Бубновый валет» состоялось
объединение московских живописцев, председателем Общества опять стал
Малевич. Чуть раньше в газете «Дело народа» вышла статья А. Авраамова
«Искусство в свете революции. Машине - дорогу!», в которой автор излагал
мысль о том, что машина в искусстве должна занимать такое же место, как
и в промышленности, и что этого якобы требует пролетариат. Малевич
примыкает и к «производственному искусству».
А «машинист» Авраамов уже организатор научно-художественного
общества имени Леонардо да Винчи и собирает всех желающих «активно
содействовать развитию средств и возможностей художественного
творчества». Конкретно это общество ставило своей целью «развитие,
углубление и распространение идеи необходимости научной теории искусств,
работу над созданием элементов этой научной теории, работу
объективно-научного исследования творческого материализма, процесса
творчества, плодов этого процесса и, наконец, самого восприятия
художественных произведений.
Так безбожная пустота выдавалась адептами от «культуры» за «новую
реальность». Композиционные загогулины Кандинского, черные и красные
квадраты Малевича эпатировали публику, забавляли, но к изобразительному
искусству они не имели никакого отношения. И тем не менее летом 1919
года Малевич пишет «О новых системах в искусстве», обосновывая
сформированный им стиль - супрематизм. Художник утверждает, что это
высшая ступень эволюции живописи от реализма, уход в «беспредметность и
полный покой». Издать брошюру Малевичу предложил Л.М. Лисицкий,
приехавший в Москву за материалами для оборудования печатной мастерской в
Витебском народном художественном училище. Это училище организовал
комиссар М.З. Шагал, он и определил Малевича преподавателем живописи и
графики.
Рожденный под Киевом, прибывший из Москвы Казимир Малевич
воспринимался витебскими обывателями знаменитостью. Свою брошюру он
издал, написал свод законов для витебских адептов супрематизма, лозунгом
которых стали слова из брошюры учителя «Ниспровержение старого мира
искусств да будет вычерчено на ваших ладонях»! Вскоре они принялись
критиковать комиссара Шагала за «ретроградство» и непонимание подлинной
«революции в искусстве». Его козлов, летающих евреев, зеленых коров
критиковать было проще, чем геометрические фигуры Малевича. К тому же
сын селедочника «Мошка» Шагал явился в город, как представитель власти. А
за «комиссарами в пыльных шлемах» оставались не слишком-то теплые
воспоминания...
Весной 1920 года Шагал оставил и созданное им училище, и Витебск.
А через два года с группой своих последователей из города уехал и
Малевич. К осени 1922-го он уже преподает рисунок на архитектурном
отделении Петроградского института гражданских инженеров, в сентябре
1923-го - директор Института исследования культуры современного
искусства.
В 1927 году Малевич побывал со своими картинами на выставках в
Варшаве и Берлине, но поступило распоряжение заканчивать эти мероприятия
и, оставив за границей картины и материалы, привезенные туда, он
вернулся в свою страну. В конце 20-х годов Малевич в Государственном
институте истории искусств после закрытия отдела, где он работал,
переезжает в Киев, где преподает в художественном институте. Осенью
1930-го Малевич был арестован, оказался в тюрьме ленинградского ОГПУ, а в
1932-м освобожден и получил место руководителя экспериментальной
лаборатории в Русском музее.
В апреле 1935 года была организована последняя прижизненная выставка Малевича. В мае того же года он умер.
Появление на святой Руси так называемого «русского авангарда»
искусствовед М. Эпштейн объяснил влиянием еврейского религиозного
мышления, склонного к абстрактным знаковым системам.
...25 января 1917 года в газете «Утро России» Московское еврейское
общество поощрения художников сообщило о решении организовать в апреле в
галерее Лемерсье выставку евреев-художников. Для устройства выставки
было создано жюри: Н. Альтман, Б. Анисфельд, И. Бродский, Эль Лисицкий,
А. Маневич, Л. Пастернак и М. Шагал. Альтман Натан Исаевич спустя два
года выполнил с натуры скульптурный портрет и серию зарисовок товарища
В.И. Ленина. Бродский Исаак Израилевич известен картиной «Ленин в
Смольном».
Как знать, может, еврейское религиозное мышление и сказалось на
их творчестве. Неслучайно же нарком просвещения А. Луначарский
утверждал, что «марксизм - пятая великая религия, сформулированная
иудейством». Надо полагать, неслучайно он назначил и местечкового
художника М. Шагала комиссаром по делам искусств. Ленина этот художник
не рисовал, но признавался, что находит в себе что-то общее с вождем
мирового пролетариата: мол, Ленин перевернул весь уклад России вверх
ногами, «как я все переворачиваю на своих картинах...» Кто он, один из
организаторов выставки евреев-художников М. Шагал? Для чего
переворачивал свои творения вверх ногами?
«Советский энциклопедический словарь» (издательство «Советская
энциклопедия», 1980. - С.Г. ) сообщает: «Шагал Марк (р. 1887),
французский живописец и график». Необходимое уточнение: по сведениям
витебского исследователя-документалиста А. Шатских, Марком Шагалом
назвал себя в Париже. Его настоящее имя Моисей. В семье Мойшу называли
по-домашнему просто - Мошка. Понятно, что Мошка в Марка не
трансформируется. Требует уточнения и фамилия художника. Все в его роду
носили распространенную местечковую фамилию Сегал. На Шагала ее изменил
отец Моисея, известный в Витебске торговец селедкой Захар. Еще одно
существенное уточнение к изданию Советской энциклопедии: М. Шагал такой
же живописец французский, как комедиант Г. Хазанов - осетинский мальчик
из «кулинарного техникума» или толстосум Р. Абрамович - чукча из
Чукотского края.
В Берлине на улице Унтер-ден-Линден находится Немецкая
государственная библиотека с богатым собранием рукописей двух
тысячелетий. В войну библиотека была разрушена, но немцы сохранили книги
даже раннего периода книгопечатания. Среди них исследования о Шагале
20-х годов прошлого столетия Б. Аронсона. Вот, что он пишет: «Шагал -
продукт еврейской культуры... Шагал весь из письменности еврейской, из
богатств народной фантастики, из народной простоты...». И Аронсон
объясняет эту «простоту»: «Лепка краской, модуляция тонов, живописность
Шагала органично связаны с архитектоникой вещи: уравновешенность и
весовая легкость тона логичны и обоснованы композиционно; в свою
очередь, композиционная замкнутость, линейная ритмичность еще больше
подчеркиваются тонкостью фактурной, благородством поверхности... То, что
сообщает им не временную ценность, что делает их значимость и вес
осязаемыми для всякого, доступными даже для профанов».
Рисовать Шагал учился в витебской студии рисования, где
преподавал в реалистичном академическом стиле художник Иегуда Пэн. В
1907 году Шагал уехал в Витебск для женитьбы на девице из богатой
еврейской семьи Белле Розенфельд. Ее настоящее имя Берта.
В 1915 году Шагал перебрался в Петроград, а в родной город
вернулся в 1918-м уже в статусе народного комиссара по делам искусств.
«Буйные дни восторга» - писал о том времени поклонник шагаловской
живописи депутат Госдумы М. Винавер. Автор книги «Под звонкий голос
крови» Д. Хмельницкий уточнил хронику событий: начался «романтический
террор ленинской эпохи». И вот в канун годовщины «дней восторга» с
мандатом наркома А. Луначарского въехал в Витебск комиссар Шагал, собрал
всех витебских маляров и мастеров и повелел украсить город по его
заданию.
Все улицы Витебска были завешаны тогда полотнами с летающими
лошадями, зелеными коровами, людишками в хассидском танце. Мимо них шли
колонны рабочих и пели революционный «Интернационал».
Один из «трудовой армии» Шагала, назначенный председателем
комиссии по украшению Витебска к годовщине Октября, А. Ромм вспоминает:
«Шагал - надменный, парадный, повелительный», по городу передвигается с
вооруженной охраной. Комиссар! Этот охранник в пулеметных лентах, с
парабеллумом в деревянной кобуре, а товарищ Шагал - в вышитой
косоворотке, с кожаным поношенным портфелем под мышкой. Этот охранник,
В. Антощенко-Оленев, учился рисовать в студии Шагала. «Студия - это была
моя мечта - стала нечто близким к сумасшедшему дому, - признавался он,
вспоминая уроки большого мастера. - Сидел за развернутым холстом и
любовался обнаженной красивенькой натурщицей. А как ее писать? Синей с
красной или желтой?.. Школа М. Шагала меня обескураживала...».
Но вот и годовщина Октябрьского переворота. В сборнике статей о
еврейских художниках А. Ромм пишет: «Мужик в красной рубахе на зеленой
лошади, летящий еврей, жена Шагала вверх ногами, расстрел Николая II,
где одинаково смехотворны и царь, и его неуклюжие убийцы...» Плакат с
царем мог дорого обойтись «французскому художнику». «Уже после праздника
прошел слух о наступлении немцев, стоящих в Полоцке, на Витебск, -
рассказывает Ромм. - Шагал из геройского комиссара превратился в
перепуганного обывателя. Первым делом уничтожил все экземпляры этого
плаката, который в его воображении сулил ему ту же участь, что и
осмеянному им царю. Но и после этого продолжал дрожать».
А как отнеслись к такой живописи дед Шагала, его местечковая
родня? «Профаны»? Дед... как-то увидев у меня на листке обнаженную
женщину, просто ее «не заметил». И я понял, что ни деду, ни теткам,
никаким моим родичам моя живопись не нужна (да и что это за живопись,
если ты на ней даже «не похож»?)...» «Однако мне кажется, - пишет комиссар
по искусству, - не будь я евреем (какое содержание я вкладываю в это
слово!), я или вовсе не был бы художником или был бы совсем другим».
Вот он момент истины. И хотя критик-искусствовед Аронсон
подчеркивает, что Шагал при всей его изобретательности, неожиданности
замыслов «никогда не распоясывался «по-русски», не расходился вширь, не
отплясывал, не нахальничал, не бил посуды», сам художник откровенно
признается, что России-то он не видел и не знал. «Я видел лишь
Петроград, Москву, местечко Лиозно и Витебск... город, где десятки, чуть
ли не сотни синагог, мясные лавки, прохожие. Какая же это Россия!..»
И то сказать, Россия - это церковь, которая была в каждом селе,
росписи и картины в ней, колокольный звон, его торжественность;
церковное пение прихожан, смолоду приучающее человека к святости обычаев
и традиций народа. Хороводы, словесное творчество: сказки, пословицы,
загадки - это совсем не то, о чем пишет Аронсон, карикатурно изображая
Россию. И Манифест: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода
современности» - не пустая фраза, якобы ломки старого. После
Октябрьского переворота уже не «эпатирование буржуев», а лозунг «борьбы с
пережитками прошлого» был выдвинут против русской культуры, духовной
жизни русского народа.
Искусствовед Аронсон пишет: «Париж, кубизм помогли Шагалу не
колоть глаза своим химерическим буйством, а при «ломке старого» быть
выдвинутым в качестве одного из козырей молодежи». Сам Шагал, в 1922
году навсегда уехав из России, свое явление быть «одним из козырей» при
«ломке старого» объяснил проще: «Я приехал в Париж, как будто
вытолкнутый самой судьбой».
Прощаясь с земляками, витебский комиссар воскликнул: «Хорошо мне с
вами, но... Витебск, я оставляю тебя... Оставайтесь сами, селедочники!»
«Профанам» - для убедительности своего «открытия» новой формы искусства -
Марк Захарович Шагал заметил: «Если бы Маркс был жив, он бы мог
объяснить, почему я изображаю все голубым и зеленым и почему в животе у
коровы виден теленок...».
Как устроился Шагал вдали от родного местечка, рассказывает в
письме брату художник Р. Фальк: «Ты спрашиваешь о Шагале и Альтмане.
Первый устроен замечательно... Владеет большой виллой и является
собственником богатой квартиры». Тут же Фальк замечает, что «пишет он
сейчас несравненно хуже, чем прежде». А раскрутку Шагала в Париже
художник объясняет тем, что он первым ввел экзотику еврейских местечек в
художественные круги французской столицы.
В 1935 году в Вильно состоялся съезд по случаю открытия там
Еврейского научного института. На съезде присутствовал Шагал и произнес
откровенную речь: «У нас, евреев, нет своего Бодлера, Теофила Готье,
Аполлинера, нет такой личности, которая мощной рукой выковала бы
художественный вкус и современные критерии. Чем тут можно помочь? Нет у
нас, евреев, Дягилева, Морозова, Щукина, с такой страстью и с таким
разумением собиравших и организовавших искусство и культуру».
...Савва Тимофеевич Морозов - один из рода русских текстильных
предпринимателей, меценат Московского художественного театра, взял на
себя строительство нового здания театра, всю его хозяйственную часть.
Савва Иванович Мамонтов, известный меценат, помогал в творческом
становлении: К. Коровину, И. Репину, М. Врубелю, И. Левитану, а также С.
Рахманинову, Н. Римскому-Корсакову, Ф. Шаляпину...
Владелец хрустального завода в городке Гусь-Хрустальном
Нечаев-Мальцев на музей Александра III (изящных искусств в Москве) дал
три миллиона рублей, и Государь - 300 тысяч. Ныне это Музей
изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, в котором более 600 полотен
западноевропейских художников XVI-XVII веков, собранных Д. Щукиным,
одним из владельцев фирмы по торговле хлопчатобумажной пряжей и тканями.
Благодаря стараниям его брата С. Щукина в нашей стране собраны
работы импрессионистов и постимпрессионистов, в том числе произведения
Ренуара, Гогена, Сезанна, Моне, Матисса, Пикассо - свыше 200 картин.
В дар Историческому музею П. Щукин, третий из братьев, передал
уникальную коллекцию древнерусского искусства, изделия народных
промыслов, рукописей и книг - всего 15 тыс. единиц. Ну и конечно,
всемирно известная картинная галерея «Третьяковка», названная так в
честь братьев Павла и Сергея Третьяковых.
«Нет у нас меценатов, как у других народов», - не выдержал
однажды и еврейский писатель Шолом-Алейхем в письме крупному
капиталисту-нефтепромышленнику Ш. Шапиро. Целый год ждал он от Шапиро
денег для публикации - всего-то! - своей автобиографии.
А меценатов в еврейском обществе могло быть не меньше, чем у
других народов. Одним из самых богатых людей в России был, по выражению
историка тех лет, «главнокомандующий русского еврейства» Евзель
Гинцбург. У него были банки в Одессе, Киеве, три - в Петербурге. Сын
Евзеля Гирш приобрел Алтайский, Миасский, Березовский золотые прииски,
учредил Ленское золотопромышленное общество. Он женился на двоюродной
сестре Розенберга, переехал в Киев и большой бизнес сделал на украинском
сахаре.
Банки Лазаря Бродского, Лазаря Полякова, ашкенази, Давидова;
около 1000 имений, арендованных по формальным договорам в Киевской,
Подольской и Волынской губерниях; там же 90% всех винокуренных заводов,
80% пиво- и медоваренных заводов, 90% мельниц - все принадлежало евреям!
«Торговля хлебом, лесом, смолой, а также вывозная торговля скотом,
шерстью, кожами, салом, щетиною и т.п. также находились в их руках», -
сообщают исследования этнографов.
Лазарю Полякову, Гинцбургу и братьям Бродским на правах личной
собственности принадлежало не менее 20 тысяч десятин земли. Лазарь
Бродский был монополистом в сахарном деле, владел пароходством
Юго-Западного края, скупил акции пивоваренного завода - за «чертой
оседлости»! - в московских Хамовниках. У Лазаря Полякова было два банка в
Москве - «Международный» и Московский земельный, в Санкт-Петербурге -
коммерческий. Брат Лазаря - Яков - возглавлял банк в Ростове-на-Дону,
сестра - Розалия Соломоновна - Ярославско-Костромской.
Нижегородско-Самарский банк Лазарь Поляков поделил с Гинцбургом. Крупный
«междусобойчик» сложился у семейства Гинцбургов и с банковским
капиталом Европы. У жены Гирша было четыре сестры. Теофила стала женой
Сигизмунда Варбурга, владельца крупнейшего банковского дома Варбургов.
Роза вышла замуж за фон Гирша, Розалия - за Герцфельда из Будапешта,
Луиза - за Ашкенази.
Харьковский земельный банк принадлежал Алчевскому, Полтавский
земельный - Рубинштейну, Киевский - Бродскому, Виленский - Блиоху,
Варшавское общество поземельного кредита - Кронбергу,
Бессарабско-Таврический земельный банк - Рафаловичам. Директорами
Русского банка для внешней торговли, кроме Рафаловичей, были: Гаммель,
Гротек, Поммер, Банг, Пинхус, Таубкурцель, Юргенсон...
Вот не было у евреев своего Бодлера, Теофила Готье и Аполлинера,
своих Дягилева, Морозова и Щукина. «Чем тут можно помочь?» - задумывался
Марк Шагал, но ответа не находил и поднимал в Париже «своим
химерическим буйством» еврейскую тему. Благо там после революции
приютилось немало его соплеменников: банкиров, торговцев, книжных
издателей...
В то время из Праги в Париж переехала с семьей большой русский
поэт Марина Цветаева. Ее муж, прапорщик С. Эфрон, оставивший родную
землю с Добровольческой армией, рассказывал: «Русский Париж, за
маленьким исключением, мне очень не по душе. Был на встрече Нового года,
устроенной политическим Красным Крестом. Собралось больше тысячи
"недорезанных буржуев", жирных, пресыщенных и вяловеселых (все больше
евреи), они не ели, а драли икру и купались в шампанском. На эту встречу
попала группа русских рабочих в засаленных пиджачках, с мозолистыми
руками и со смущенными лицами. Они сконфуженно жались к стене, не зная,
что делать меж смокингами и фраками. Я был не в смокинге и не во фраке,
но сгорел со стыда...».
Спустя год после речи Шагала в Вильно, когда он озабоченно
говорил о еврейских проблемах в организации искусства, художественном
вкусе и современных критериях, в Москве обсуждался вопрос о «картинах»,
которые не нужны были ни деду Шагала («если ты на ней даже "не похож"»),
ни «буржую» по фамилии Толстой. «Теперешние произведения искусства так
же непонятны народу, как если бы они были писаны по-санскритски», - о
разгуле авангарда заметил граф.
И вот в мае 1936-го в Кремль на имя Сталина поступила докладная
записка от председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР П.
Керженцева по поводу экспозиций в музеях произведений тех самых
авангардистов.
«За последние 20-25 лет два крупнейших музея страны: Гос.
Третьяковская галерея и Русский музей заполнялись сплошь и рядом
произведениями формалистического и натуралистического порядка. Ничтожные
по своему художественному значению и в целом ряде случаев попросту
вредные произведения эти занимают, однако, до сего времени значительную
часть выставочной площади музеев... В то же время ряд картин, скульптур и
рисунков лучших русских мастеров-реалистов XIX и ХХ вв. консервируются в
запасниках...
Недопустимо низкий уровень многих произведений, якобы
характеризующих советский период, - особенно бросается в глаза в
сопоставлении с замечательной выставкой И. Репина...» - отмечал Комитет по
делам искусств и на опыте выставки Репина предлагал организовать ряд
выставок художников реалистов, в том числе Сурикова, Рембрандта, а
работы формалистических группировок изъять из общих экспозиционных
залов.
К докладной записке комитета были приложены фотоснимки картин:
Малевича - «Динамический супрематизм» и «Супрематический черный
квадрат», Кандинского - «Смутное», Татлина «Доска-1», «Контр-рельеф» и
другие.
Все творчество «русских авангардистов» - скандал и провокации. У
них находились последователи, но беспредметное и бездушное это искусство
угасало. Как и сто лет назад, ни «Черный квадрат» Малевича, ни крючки и
кружочки Кандинского, ни стоящие на головах витебские «селедочники»
Шагала не волнуют сердца людей. По-прежнему каждому новому поколению
открываются русские красавицы и купчихи Кустодиева, тревожит душу
«Золотая осень» Левитана, учит бороться и побеждать «Девятый вал»
Айвазовского. А «русский авангард» - он только по названию «русский».
P.S. Недавно олигарх Роман Абрамович пожертвовал
израильскому агентству «Сохнут» 5 млн долларов... За 20 лет бизнесмен
пожертвовал на поддержку еврейских общин по всему миру около 500 млн
долларов... Благодаря Абрамовичу проходит порядка 80% всех еврейских
мероприятий в России.
Абрамович, как известно, сделал свое состояние на приватизации
народной государственной собственности России... А где же русские
предприниматели, которые способны жертвовать на интересы
государствообразующего народа, русской культуры, общегосударственные
задачи?..
С.В. ГРИБАНОВ
Источник: Русский вестник
