О парадоксах веры и неверия, приходе к Богу бывших коммунистов, особенностях нашего времени и о том, вредно ли студентам читать Фейербаха, мы беседуем с кандидатом философских наук, доцентом кафедры истории русской философии МГУ, заместителем декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова по научной работе, главным редактором философского журнала «Сократ» Алексеем Павловичем Козыревым.
- Когда Вы поступили на философский факультет, Вы встретились там с потрясающими личностями - такими, как С. С. Аверинцев, В. В. Бибихин, А. Л. Доброхотов.
Уверен, что их философия, их мысли, их видение мира так или иначе
повлияли на Ваше мировоззрение. Вы философ и вместе с тем верующий
человек. Для Вас в этом нет противоречия?
- Нет. Возможно, если бы я был, скажем, ученым-естественником, сложнее в этом смысле была бы ситуация. А что касается философии, почти все выдающиеся мыслители - от Пифагора до Лосева - были верующими людьми. Другой вопрос, как они понимали Бога.
- Что повлияло на Ваш приход именно в Православие, к христианской вере?
- К вере я пришел, как я сам считаю, достаточно поздно - уже после возвращения из армии, имея за плечами несколько курсов университета. Это было не случайно, потому что я интересовался русской духовной культурой. Я ездил в Троице-Сергиеву Лавру, много гулял по Москве и заходил обязательно в храмы, я выстаивал полностью всенощную, даже не будучи крещеным. Выучил богослужение - именно всенощную, а не Литургию. Это была вторая половина 80‑х. Надо сказать, что тогда, в 1986 году, я впервые услышал полностью и «Всенощную» Рахманинова - в более ранние советские времена она если и исполнялась, то частично, богослужебный текст убирался.
После этого я стал интересоваться церковными произведениями русских композиторов. Можно сказать, что это стало моим первым катехизисом. А потом в какой-то момент двоюродный брат попросил меня быть крестным своей дочери. Это оказалось невозможно, поскольку сам я не был крещен. Он мне сказал: «Какие проблемы? Пойдем и вместе покрестимся». Я отказался, сказав, что так принимать крещение не годится - это должно быть как-то иначе. Соответственно, я так и не смог стать крестным, но стал думать на эту тему и месяца через два созрел - пришел в храм и принял крещение. Это было уже с моральной готовностью и сознательно.
- Может ли изучение философии помочь современным студентам прийти к Богу? И если да, то каким образом?
- Может, самым прямым образом - через чтение тех текстов, которые нужно прочесть к семинарским занятиям и к которым просто лежит душа. Помню, по молодости, когда мы уже с женой ходили в храм, я спросил одного священника: «Что мне теперь следует читать?». И он сказал: «Всё. Пока ты молод, читай всё». Думаю, это был совет очень правильный.
- Всё? И Маркса, и Фейербаха, и Фрейда, и Ницше?
- На самом деле, Маркса читать отнюдь не бесполезно. И Фейербаха тоже - благодаря этому можно на какие-то вещи в религии посмотреть критическим взглядом, понять, что относится к камню веры и камню спасения, а что окрашено в темпоральные краски. Здесь можно вспомнить высказывание Ивана Васильевича Киреевского о том, что русского человека от веры может отвлечь скорее какой-то жизненный соблазн, чем чтение каких бы то ни было книг.
На мой взгляд, русская религиозная философия - это, конечно, наилучшие врата для того, чтобы войти в проблематику духовной литературы. И этот этап даже порой бывает необходимым, потому что если студент, возжелавший познакомиться со святоотеческой мыслью, сразу возьмется за преподобного Исаака Сирина или Симеона Нового Богослова, то результаты могут быть разные. Он может адекватно это воспринять, а может произойти какой-то срыв. Мне довелось общаться с одним студентом, который признался, что был очень увлечен святоотеческой литературой и как-то, видимо, настолько перенасытился ею, что возникло резкое отторжение, и он стал заниматься философией сознания, аналитической философией. Хотя, я думаю, он потом вернется и к христианству, и к святым отцам - просто он об эту твердую пищу, образно говоря, сломал себе зубы.
- Хотелось бы поговорить немного о парадоксальных ситуациях. Вот есть, скажем, пример протоиерея Сергия Булгакова, о котором в эпоху его левых взглядов совсем никак нельзя было предположить, что он станет священником. И в то же время есть пример Сталина, который, как известно, в первый год своего обучения в семинарии даже написал стих, посвященный Господу, Который ходит и стучится к каждому в дверь. И опять же, никто не мог предположить... На Ваш взгляд, почему так происходит? Чем эти парадоксы обуславливаются?
- Нет чего-то общего, что бы их обуславливало, здесь речь идет о каждой конкретной судьбе. Сталина определила в семинарию его мама, которая очень хотела, чтобы он стал священником, и думаю, что этот фактор повлиял сильно. Вообще, что касается семинаристов, которые стали революционерами, нужно понимать, что в их сознании не произошло парадоксального разворота. У них в основном было желание гореть, реализоваться в общественном служении, но они не встретились с примерами такого горения в Боге. В бурсе их заставляли заучивать наизусть тексты молитв и страницы Ветхого Завета, но никто не говорил с ними о том, как может человек светить другим. И у них возникало желание создать другой мир, где будет всё устроено по-другому и где можно будет гореть. И они действительно сгорали - в пламени революции.
А что касается отца Сергия Булгакова, наверное, здесь сыграло свою роль то, что он был депутатом Государственной Думы. Он и причастился впервые после долгого перерыва именно будучи депутатом, когда, совсем опустошенный, оказался в Зосимовой пустыни. Он почувствовал такое изнеможение, такую духовную нищету в своей парламентской работе, что покинул политику. Постепенно он разочаровался и в христианском социализме, и в других формах общественной жизни вне Церкви. Так что это был логичный путь, а не парадоксальный, хотя и не типичный для людей того времени.
- Начиная с первых постсоветских лет, мы нередко наблюдаем приход к Богу людей, которые прожили большую часть своей жизни не просто в неверии, а в сознательном атеизме: секретарей парткомов, активистов комсомольских, профсоюзных организаций. И таких людей, которые стали не формальными верующими, а деятельными, воцерковленными прихожанами, немало. Кого-то это удивляет. А Вас?
- Я думаю, что людям из той среды войти в церковную жизнь может быть даже легче, потому что они привыкли жить в соответствии со своей ценностной иерархией. Я не хочу этим сказать, что ценности советского коммуниста были тождественны ценностям православного христианина - та система была основана на ложной духовности. Это влияло и на серьезные искажения в нравственной сфере. Например, такие чувства, как жалость, сострадание, терпение, считались чем-то унижающим человека, недостойным. Ценность человеческой жизни умалялась. Это видно, например, в отношении к абортам, которые в той системе ценностей считались чем-то совершенно нормальным. И если государство их и запрещало, в сталинские времена, то отнюдь не от того, что в них - грех детоубийства, а из прагматических соображений улучшения демографической ситуации. Мне кажется, что человеку, который привык к определенной дисциплине, легче обрести веру из неверия, чем человеку, который просто плыл по течению. И кроме того, у многих позднесоветских атеистов на партийных должностях атеизм не был ни убеждением, ни мировоззрением - скорее, это была привычка. Сдал экзамен по атеизму на пятерку - и вот ты и атеист.
Сложнее всего прийти к Богу человеку без алтаря в душе - всё остальное проще. Еще Платон в «Государстве» сказал, говоря, кстати, о демократическом строе общества, что в нем есть люди, в общем неплохие, но алтарь их души пуст. И в этом смысле, я думаю, людям, чья молодость пришлась на 90‑е годы, труднее, чем предыдущим поколениям.
- А тем, чья молодость проходит сейчас?
- Если человек живет в гаджетах, то это тоже определенные мировоззренческие проблемы, которые могут мешать ему стать верующим. Это тоже привычка к жизни в некоторой системе: есть iPhone 6, есть iPhone 7, вот чем они отличаются. Всё достаточно четко, но главное в этой системе - владение, обладание. А вера - это нечто противоположное.
И еще важно, что сегодняшнее поколение вырастает в условиях, когда картинка важнее сути. Один из недавних примеров: фотограф ради постановочных кадров сжег заброшенную деревню на Вологодчине. Дома, вещи, письма, судьбы покинувших эти места людей - для него всё это просто «трухляшечка». Я не считаю, что этого человека нужно судить, наказывать - мне его просто жалко, у него что-то атрофировалось внутри.
- Вы как-то сказали, что не раз встречались в жизни с примерами неожиданного обретения веры на смертном одре. Можете этими примерами поделиться?
- Самый яркий и самый личный пример был с моим отцом. Он очень тяжело уходил из жизни, слабело сознание, подводила память. Всю жизнь он был атеистом и коммунистом, хотя говорил, что крещеный, и даже показывал церковь в Орловской области, где его крестили. Незадолго до ухода начал тянуться к иконам, смотрел на лик Богородицы и говорил: «Какая красивая женщина!». И еще говорил: «Храм Божий мной интересуется». Мы приняли решение его соборовать, он был уже практически без сознания. И во время таинства он открыл глаза и спросил: «Ты меня крестишь, что ли?». У меня нет сомнений, что он осознанно принял то, что над ним совершалось, хотя до этого не мог различить визита врача и нотариуса.
Мне довелось проводить в последний путь немало моих коллег, учителей. И могу заверить, что из пожилой профессуры редко кто уходит из этого мира без напутствия священника и без отпевания. О совершенно неверующих людях после их кончины выясняется, что они в последние годы жизни читали Евангелие, что они вспоминали религиозные впечатления своего детства. Причем о жизни этих людей можно вспомнить много доброго - они и образ жизни-то почти христианский вели. И это говорит о том, что они никогда не были по-настоящему убеждены в том, будто после смерти ничего нет, потому что если тебя просто закопают, зачем тебе отдавать, зачем жертвовать, зачем уходить от явной выгоды, которую ты можешь получить? Нравственный закон имеет религиозную природу, я в этом совершенно уверен.
Газета «Православная вера» № 03 (599)
[Алексей Козырев, Беседовал Константин Лукьяненко]Православие и современность
