Сто лет назад, 18 ноября 1918 года, адмирал А.В. Колчак был провозглашен Верховным Правителем России; среди его сподвижников был наш земляк, генерал Дмитрий Антонович Лебедев, более восьми месяцев возглавлявший его штаб. Сведения о Лебедеве в краеведческой литературе практически отсутствуют, статей о нем нет даже в энциклопедических изданиях. Об этом человеке, герое Первой мировой войны, активном участнике событий на Восточном фронте белой борьбы за освобождение России от большевизма, мы беседуем с известным историком, заведующим отделом военно-исторического наследия Дома русского зарубежья имени А. Солженицына (Москва) А.С. Кручининым.
- Андрей
Сергеевич, каково значение произошедшего 18 ноября в ходе Гражданской
войны и в дальнейшем ходе русской истории? История не терпит
сослагательного наклонения, но всё же: как, предположительно,
развивались бы события, если бы Колчак не принял звание Верховного
Правителя России?
- Ответ на этот вопрос в каком-то смысле можно увидеть в тех причинах, которыми и были вызваны события 18 ноября. В ночь на 18-е группой офицеров были арестованы некоторые из членов Временного всероссийского правительства, называемого также «уфимской Директорией». Что же это было за правительство?
Оно было сконструировано в сентябре на совещании политических и общественных деятелей в Уфе и претендовало на то, чтобы объединить и возглавить все антибольшевистские силы, но на выполнение таких задач было абсолютно неспособно. Во-первых, оно явно дистанцировалось от Добровольческой армии, сражавшейся с большевиками на Дону с ноября 1917 года - представителю этой армии даже было отказано в праве участвовать в уфимском совещании. Во-вторых, Директория признала безусловное верховенство Учредительного Собрания созыва 5 января 1918 года - но последнее не вызывало уважения у консервативно настроенной части общества и в первую очередь у военных, поскольку оказалось безвольным и бессильным перед лицом узурпаторов‑большевиков. Колчак впоследствии презрительно говорил об «учредилке»: «...избрало председателем Чернова (лидера партии эсеров. - А. К.) и запело "Интернационал"»; «это собрание было разогнано пьяным матросом и было первым шагом на пути создания большевистской советской власти». Да и сам состав Учредительного Собрания отнюдь не был представительным, ибо созыв его в условиях большевистского переворота заведомо исключал участие не только правых, но уже и всех центристских партий и организаций. К примеру, депутатом Учредительного Собрания был избран герой Великой войны генерал А. М. Каледин, Донской атаман, но очевидно, что попытка приехать в Петроград и принять участие в заседаниях стоила бы ему жизни.
Но вернемся к событиям 18 ноября. Директория, как видим, была правительством с сомнительной легитимностью и явным «курсом влево», правительством, которое не могло пользоваться доверием наиболее действенных борцов против советской власти. Не успела Директория принять бразды правления, как появились вполне обоснованные подозрения, что часть ее членов действует по тайной указке... главы партии эсеров (социалистов‑революционеров) В. М. Чернова, того самого председателя «учредилки», а на него еще летом 1917 года на заседаниях Временного правительства втихомолку указывали как на человека «неверного», подозрительного по своим связям с германской разведкой.
И
всё же произошедшее 18 ноября вовсе не было тем «колчаковским
переворотом», каким его любили представлять и коммунистические авторы, и
радетели «российской демократии» из более умеренных социалистических
кругов. Группа возмущенных офицеров действительно самочинно арестовала
нескольких должностных лиц нового правительства, однако на свободу и
полномочия троих из пяти членов Директории (в том числе премьер-министра
и верховного главнокомандующего) никто не покушался, а через несколько
часов были отпущены и остальные. Однако власть оказалась напуганной до
крайности, и действиями офицеров был спровоцирован правительственный
кризис - взволнованные члены Директории и остальные министры пришли к
выводу, что необходимо заменить Директорию единоличным Верховным
Правителем, и на должность эту был избран (закрытым голосованием и в его
отсутствие) адмирал Александр Васильевич Колчак.
В первом же официальном заявлении Верховного Правителя прозвучали слова: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности», и именно они отвечали тем задачам, которые ставила перед Россией история. Проникнутая духом левой партийности Директория успешно борьбу с большевиками вести не смогла бы и вернее всего рухнула бы под их ударами в ближайшие же месяцы.
А сам Колчак отнюдь не воспринимал себя как «диктатора-переворотчика», захватчика власти. Власть была для него тяжким крестом, в том числе и с религиозной точки зрения, - и не случайно Верховный Правитель по собственному настоятельно выраженному желанию вскоре публично принял присягу «перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему Отечеству» и служить «не щадя жизни моей, не увлекаясь ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии Государства Российского».
- Какую роль в событиях 18 ноября сыграл Лебедев?
- Полковника Лебедева (в генералы он будет произведен 6 января 1919 года) нередко называют «одним из главных организаторов переворота», но, как мы только что видели, и о перевороте-то можно говорить только с очень большою натяжкой. Один из первых обстоятельных исследователей борьбы адмирала Колчака, эмигрантский историк С. П. Мельгунов, осторожно писал: «По-видимому, Лебедев играл первенствующую роль в психологической подготовке сознания "необходимости новой власти" - и особенно в военных кругах. Но от нас ускользает его участие в организационной части заговора». Да и вообще существование какой-либо подпольной структуры, имеющей целью свержение существующей власти или возведение на вершину власти Колчака, никем не доказано. А вот роль «возмутителя спокойствия» в офицерской среде Лебедев безусловно играл, тем более что его собственное возмущение было явным и обоснованным.
Ведь именно он был тем «представителем Добровольческой армии», которого не допустили на уфимское совещание; и хотя настоящим представителем он, вообще говоря, не являлся, - отказ был основан не на этом, а, очевидно, на скрытой неприязни к «чересчур правому» южнорусскому Белому движению. Но, не получив признания со стороны совещавшихся политиков, Дмитрий Антонович, гордо носивший трехцветный нарукавный шеврон Добровольческой армии, который ярко выделял его на общем сибирском фоне, тем большее уважение и авторитет приобретал среди офицерства. И он этим пользовался, широко знакомя собеседников со своей точкой зрения о желательности централизованной, сильной государственной власти. Говорил он об этом в штабе Северо-Уральской группы войск, куда приезжал специально, говорил и Колчаку, с которым познакомился еще до 18 ноября (точная дата неизвестна). Адмирала интересовали сведения, которыми полковник мог обладать как «официальный представитель южной Добровольческой армии, посланный в Сибирь для связей и информации», - и Лебедев решительно заявил, что к Директории «доверия... в этой армии нет». В каком-то смысле слова он мистифицировал собеседника, поскольку полномочий для таких уверений не имел, однако по существу был абсолютно прав - обладай главнокомандующий Добровольческой армией генерал А. И. Деникин полнотой информации о том, что собою представляла Директория, он сказал бы ровно то же самое.
Нельзя не упомянуть и позицию адмирала Колчака после того, как он стал Верховным Правителем и услышал от Лебедева о некоторых подробностях совершившегося. Как рассказывал впоследствии адмирал, он попросил Дмитрия Антоновича не называть ему имена закулисных участников, «считая, что это создало бы между мной и ими ложные отношения, которые могли бы вести к попыткам с их стороны влияний на меня». И впоследствии даже пристрастный критик Колчака и Лебедева резко отвергал версию о том, будто последний был назначен начальником штаба верховного главнокомандующего, поскольку-де «способствовал возвышению Колчака»: «Думать так - значит совершенно забывать о благородном рыцарском характере Колчака, который к тому же и не стремился к диктатуре и был совершенно неспособен делать назначения из благодарности за личные услуги». Для адмирала назначение Лебедева должно было знаменовать его дружественное отношение к армии, сражавшейся на Юге России, и это подчеркивалось тем, что в приказе Лебедев был назван «состоящим в рядах Добровольческой армии генерала Деникина».
- А как вообще складывался жизненный путь нашего земляка?
- Дмитрий Антонович родился 6 января 1883 года, происходил «из дворян Саратовской губернии», и его даже иногда называют уроженцем Саратова, однако сам он указывал в качестве «места рождения и крещения» город Царицын Саратовской губернии. Иногда недоброжелатели приписывали ему, уже генералу и одному из руководителей белой борьбы в Сибири, отстаивание интересов «офицеров‑помещиков», но достоверность подобных обвинений сомнительна, а сам Лебедев никакой недвижимой собственности не имел и, судя по всему, как и большинство русских офицеров, жил на одно жалованье. Родные места мальчик покинул достаточно рано: образование он получал сначала в Симбирском кадетском корпусе, потом в столице - в Михайловском артиллерийском училище, и после службы в строю и участия в Русско-японской войне окончил в Петербурге же Императорскую Николаевскую военную академию. На Мировой войне он заслужил самый почетный русский военный орден - Святого Георгия 4‑й степени, а после Февральского переворота, когда при попустительстве Временного правительства началось разложение армии, полковник Лебедев выступил одним из организаторов офицерского союза при Ставке, имеющего целью сплотить бесправных и гонимых революционерами защитников Отечества. Летом 1917 года он относился к тем, кто считал необходимыми решительные меры по обузданию революции, и неудивительно, что после большевистского переворота Лебедев уже в начале ноября оказывается в Новочеркасске, где генерал М. В. Алексеев собирает первых добровольцев.
Тогда Дмитрий Антонович заведовал в «Алексеевской организации» разведкой и контрразведкой, затем недолго возглавлял «военно-гражданское управление» при Алексееве, а в январе 1918-го был направлен... вовсе не в Сибирь, как часто считают (и как ошибочно вспоминал даже Деникин), а в Москву. Там он должен был выяснить возможности для организации белого подполья, а также «добыть в монархических кругах средства для организации спасения Царской семьи». Вопреки нынешним публицистам, облыжно выставляющим белых воинов «ненавистниками и предателями Святого Царя», спасти Государя считали своей задачей многие добровольцы - но что могла сделать их крохотная армия, практически до конца 1918 года сражавшаяся во вражеском кольце?! А вот «партийно-монархические» круги, охотно рассуждавшие об «экспедициях в Тобольск» и порой углублявшиеся в проектирование одеяний, которыми пожалует Император его освободителей, так и остались никчемными зрителями разыгравшейся трагедии. Вообще, знакомство со столичным подпольем разочаровало Лебедева, и, возможно на основании приходивших от него докладов летом 1918 года Алексеев пишет Дмитрию Антоновичу: «Весьма было бы желательно, если бы Вы переехали в гор[од] Саратов... главным образом для подготовки движения армии в направлении на Царицын или к западу от него. Если Вы признаете работу в Саратовском районе возможной, то прошу Вас взять на себя быть моим представителем этого района (так в документе. - А. К.), для чего присылаю Вам на это полномочия». Вплоть до поздней осени в штабе Добровольческой армии Лебедева и считали начальником подпольного «Саратовского центра», однако он (может быть, и не получив письма Алексеева) вместо Саратова, как мы уже знаем, отправился в Сибирь, где после 18 ноября и стал начальником штаба Колчака. Около двух с половиною месяцев в 1919 году он совмещал с этой должностью должность военного министра, потом командовал армейскими группировками разного уровня и покинул родную землю лишь осенью 1922 года (вместе с адмиралом Ю. К. Старком и генералом Ф. Л. Глебовым генерал Лебедев оказался последним, кто безуспешно настаивал на продолжении борьбы, когда уже была объявлена эвакуация Владивостока).
В эмиграции, живя в Китае, генерал считал необходимым накапливание сил для возобновления борьбы, что было хорошо известно и противнику. 1920-е годы вообще были временем активных попыток большевиков сделать Китай, где и без того уже десять лет шла гражданская война, следующим за Россией «поленом в костер мировой революции», для чего использовались как доморощенные коммунисты и социалисты, так и продажные военачальники и администраторы. Именно по наущению советской агентуры генерал Лебедев был арестован китайцами, и хотя вменить в вину ему ничего не сумели, из китайской тюрьмы Дмитрий Антонович вышел с больными почками, поправить здоровье ему так и не удалось, и 6 марта 1928 года генерал Лебедев скончался в Шанхае сорока пяти лет от роду.
- Деятельность Лебедева на вверенных ему постах оценивают различно, порой называя чуть ли не главным виновником всех неудач. Ваше мнение об этом?
- Один из омских министров рассказывал впоследствии Деникину о неудачной весенней кампании 1919 года: «Никто из генералов, политиков, иностранных представителей не противился дальнейшему наступлению. Потом ругали Лебедева...» Правда, ошибки, даже будучи всеобщими, разумеется, не снимают ответственности ни с одного из тех, кто их допускает, тем более с Верховного Правителя и избранного им начальника штаба; считать все действия и решения Лебедева безупречными также было бы неправильным; но и многие из упреков в его адрес (а косвенно - в адрес Колчака) на поверку оказываются несостоятельными. Едва ли не главным до сих пор остается обвинение в том, что наступавшие армейские группировки были разведены в разные стороны (на Вятку, Казань и Симбирск или Самару) и не помогали друг другу, - но если посмотреть на карту, станет понятным, что перемещения белых войск с одного участка на другой, подкрепления их друг другом практически не могло происходить: параллельных линии фронта железных дорог на левом берегу Волги не было, а движение по грунтовым дорогам парализовалось весенней распутицей (не слишком преувеличивая, говорили, что наступать приходилось «по колено в снегу и по пояс в воде»). Получается - и нельзя было ослаблять ни одного из участков фронта, ибо успех большевиков на любом из них грозил общей катастрофой, - а сковывать силы противника можно было только повсеместным наступлением; решение вынужденное и не самое выигрышное при взгляде со стороны, но отнюдь не «еретическое».
- А известно ли что-либо об отношении Лебедева к формированию Дружин Святого Креста в колчаковских войсках?
- Дружины Святого Креста - добровольческие части, которые одновременно были бы и православными братствами, объединяющими борцов против большевизма как богоборческого учения, - приобретают широкую популярность уже после отставки Лебедева с поста начальника штаба, при его преемнике генерале М. К. Дитерихсе. Само осмысление белой борьбы как, по сути дела, религиозной, отстаивающей не какой-либо государственный строй, а право человека веровать и молиться, было в то время очевидным для многих, а белые армии, окормлявшиеся православными священниками, при всех солдатских грехах - увы, неизбежных на войне, оставались христолюбивым воинством. Поэтому, кстати, идея неких «более православных, чем остальные» воинских частей встречала и несогласие и даже упреки в том, что таким образом оказываются обиженными прочие воины, чьи религиозные чувства как бы подвергаются сомнению. Кроме того, намерение формировать целые полки и дивизии из ревностных, но недостаточно обученных добровольцев - граничило, пожалуй, уже с дерзостным требованием чуда. Генерал Лебедев же был скорее приверженцем противоположного взгляда - он стремился создавать «новые части, которые до полного окончания их формирования не расходовать, как бы обстановка на фронте ни складывалась», воевать не ожиданием чуда, а основываясь на рациональных соображениях (кстати, вот и ответ на еще одно несправедливое обвинение в его адрес - будто он был авантюристом, стремившимся «победить с наскока» большевиков, пренебрегая правилами военной науки). В каком-то смысле перед нами две крайности, а средним между ними и были те русские части, которые шли в бой против красных с военными священниками в своих рядах, даже если они и не назывались «дружинами» и «братствами».
- В других беседах мы уже говорили с Вами о причинах поражения белых [1]. А были ли какие-то характерные черты именно на Восточном фронте?
- Неравенство сил, численное превосходство красных над белыми вследствие захвата большевиками центральных русских губерний, на Восточном фронте выглядит едва ли не самым вопиющим: громадные просторы Сибири были малолюдными, и мобилизационные ресурсы здесь исчерпывались очень быстро. Но еще страшнее оказалась роль иностранцев - вроде бы союзников, оказавшихся злейшими врагами. Никто не стремился загребать жар гражданской войны иностранными руками или «натравливать иностранцев на русских людей»: освобождение родины от большевиков было делом самих русских, и именно так это понимали все белые вожди. Но, при упомянутой малочисленности боевых частей, союзников (в том числе недавних военнопленных Мировой войны - чехов, служивших ранее в австрийской армии, а теперь сформировавших при русской поддержке собственные дивизии) просили лишь охранять железную дорогу - единственную коммуникационную линию, тонкую ниточку, тянувшуюся от Владивостока через всю Сибирь, по которой только и могли перевозиться войска, поступать снабжение, эвакуироваться раненые. И поздней осенью 1919 года, в условиях русского отступления, «союзники» (уже в кавычках), стремясь побыстрее выбраться за границу, начинают захватывать поездной состав, а в попытках оправдаться за свое предательство - обвиняют «колчаковскую» власть в недостаточном демократизме. В результате Транссибирская магистраль превращалась в огромную «пробку» замерзающих поездов, тысячи беженцев и раненых нашли здесь свою смерть, отчаявшиеся дезертировали или шли сдаваться большевикам, а оставшиеся стойкими вынуждены были оторваться от железной дороги и отступать санными обозами, иногда по руслам таежных рек. Верховный Правитель пытался до последней возможности сохранить российский золотой запас, который дал бы возможность продолжать борьбу, и сопровождал в своем поезде «золотые эшелоны», оказавшись таким образом отрезанным от своих подчиненных. Этим и воспользовались «союзники»-предатели: чтобы адмирал Колчак не смог возвысить свой голос против творившихся преступлений, его выдали на расправу врагу. Александр Васильевич был убит большевиками 7 февраля 1920 года (по старому стилю 25 января), в день установленного в 1918 году Поместным Собором всероссийского «ежегодного молитвенного поминовения... всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников». Воин, в лютую годину восставший против богоборцев и изменников и разделивший судьбу многочисленных мучеников, - таким Колчак и должен оставаться в памяти русских людей.
[1] Кручинин А. «Мы за Родину и Бога!» // Православие и современность. 2015. № 35; Кручинин А. «За веру и Родину: Саратовские крестоносцы (1918-1919)» // Православная вера. 2017. № 20.
Газета «Православная вера» № 21 (616)
Андрей Кручинин, Беседовала Оксана ГаркавенкоПравославие и современность
