В этом году исполнилось 120 лет со дня смерти великого русского художника Ивана Ивановича Шишкина (1832-1898). Публикуем очерк о художнике православного писателя монаха Лазаря (Виктора Афанасьева).
Как любил я в отрочестве, в конце войны и после нее, ходить в Третьяковку! Как хотелось стать художником! Даже один запах масляных красок волновал мою душу. Не стал я художником. Тогда, в 1943 году, семья наша возвратилась из эвакуации. Два года провели мы в костромской лесной деревушке. Там бедствовали мы и голодали (как, впрочем, и возвратившись в Москву). Но вокруг был такой массивный, богатырский лес - ничуть не хуже, чем у Шишкина на его едва ли не лучшем полотне «Корабельная роща». Да, лес в заволжской глуши был сосновый, древний, еще нетронутый. Только местами были «огнища»! - выжженные места, где лес погорел от грозы. Там среди обгорелых пней и стволов поднималась новая поросль, буйно росла малина, в которой паслись медведи, любители сладкого, - они ели малину вместе с листьями. Под ногами мягкая хвойная подстилка, заросли папоротника. В овраге журчал по камням ручей, к которому нелегко было пробраться, так как обомшелый бурелом закрыл его, частично провалившись вниз. Как хорошо пахло в лесу смолою, грибами, вообще какой-то острой лесной свежестью. Я пытался рисовать - карандашом. Никто меня не учил, а потому и не научился я этому искусству. Когда я вернулся в Москву, то первое, что я написал, - это «Воспоминания о лесе». Если не рисовать, так хотя напишу об этом, думал я. Костромской лес поразил меня. Это был тот громадный лес, в котором таилось многоверстное Андобское болото, в которое некогда крестьянин Иван Сусанин завел поляков, хотевших погубить будущего нашего царя, тогда еще юного боярского сына. Я ходил с деревенскими женщинами по клюкву на это болото - осенью, когда уже ледок схватил воду и мхи.
Я много раз был в Третьяковской галерее, и всего дороже там были мне картины Шишкина. Альбомы мне были недоступны, но можно было купить открытки с пейзажами моего любимого художника, хотя изображение на них было, как правило, лишь напоминанием о подлиннике. С годами не переменились мои вкусы и пристрастия, наоборот, углубились. Вот поэтому и пишу я эти заметки. Недавно появился у меня альбом репродукций с картин Шишкина, 2000 года издания. Он лежит у меня на столе - нет-нет да и тянется рука открыть его...
Фотография Ивана Шишкина
Смотришь на эти воспроизведения, в общем неплохие, и как-то укрепляется душа, вспоминает незабытые смолистые запахи, небо и цветы лета... Давно я не был в той деревеньке. Не могу туда поехать - ее уже нет. Да и лес в большей своей части спилен, растащен, так что болото еще захватило несколько десятков верст... Ну лес-то, может быть, и вырастет, если ему дадут это хозяева, а мы будем где? Но вот художник открывает перед моим взором то глубины лесного бора, то ширину и золото полей. Это Русь, моя Родина. Есть над чем задуматься, глядя на каждую из его картин. Как и природа, с которой они списаны, они возводят душу к небесам, к Богу. Они говорят почти то же, что и молитвы наши.
Враги Христовой веры долгие годы обращались с искусством такого рода, о котором я здесь говорю, не лучше, чем с лесом. Они искажали лицо Руси православной, им ненавистны были и картины, напоминающие о нем. Ведь и с литературой, и с музыкой происходило то же. Все, что возвышало душу к небесам, вело к Богу, - все было враждебно им. Особенно Церковь. С какой любовью изображал православные церкви и монастыри великий пейзажист - еврей с русской душою - Левитан! И как остервенело уничтожали эту красоту Pycи безбожники, не имеющие национального лица. Когда же началось это, почему стало возможным? Это отдельный разговор. Но в то время, когда творил художник Шишкин, интеллигенция отходила от Церкви, погружалась в материальный мир, все более подчинялась вкусам угасающего нравственно Запада.
Однако русская культура имела столь прочные опоры, что свалить, затоптать ее было не так-то просто - это невозможно вообще. Как бы ни искажали исследователи-толкователи великих русских деятелей культуры, и жизнь их, и творения - Пушкина, Гоголя, Глинки, Балакирева, Чайковского, Шишкина, Саврасова, К.Р. (великого князя Константина Романова) и других, - всегда приходит время, когда дохнет ветер правды Господней и разлетится ложь. Мы говорим о Шишкине - уже при жизни ползла клевета о том, что он - копиист, бескрылый фиксатор, хотя и ученый, природы, лишенный чувства, поэзии. Много таких голосов звучало со страниц разных газетенок и журнальчиков, но были и громкие голоса, не только В.В. Стасова, сбивавшего молодых художников с верной дороги ради изображения социальной грязи, но и друзей-художников, которых лучше и не называть здесь. Духовный смысл созданий Шишкина упорно выводился из сознания зрителя. Ему указывали на технику, на виртуозность письма. Вот, мол, чем богат Шишкин, и не более.
На Севере диком
В последние десятилетия появились книги и альбомы, где начала восстанавливаться правда о художнике. Вот книга Льва Анисова «Шишкин», изданная в известной серии «ЖЗЛ». Он первым, может быть, за целый век или более использовал в своей книге документы, лежавшие в архивах на виду, но без востребования. И во всех своих оценках творчества художника автор свободен и честен. Благодаря этому, может быть, даже и любящий Шишкина как художника человек с удивлением увидит, что это был православный христианин, постоянно бывал в храме, имел доброе общение со священнослужителями, исполнял свое ежедневное молитвенное правило. Что он был человек Божий. Иначе и не стал бы он таким художником, каким мы его видим. Талант его именно от Бога.
«Неприятие русской национальной культуры, - пишет Л. Анисов, - культуры религиозной, надо отметить, свойственно тем, кто жаждет большего - ее разрушения, для кого важно лишить нацию ее идеологии, превратить ее в обезличенную массу. То духовное начало, которое объединяет русских людей, позволяет им себя ощущать и называть русскими, имеет весьма притягательную силу для остального мира, и, может быть. Православная Церковь, способная объединить широкие круги соотечественников в их борьбе с силами зла, именно поэтому и вызывает такую ненависть у врагов ее. Потому и подвергаются нападкам глубоко национальные по духу русские художники. Шишкин же - в первую очередь».
Напомню некоторые вехи жизни Ивана Ивановича Шишкина. Он родился 25 мая (по н. ст.) 1832 года в городе Елабуге на Каме, в Вятской губернии, северном лесном краю. Отец его, Иван Васильевич, был весьма незаурядной личностью. Он был купец, вел жизнь патриархальную, домовитую, но в отличие от прочих представителей этого сословия он был человек не только начитанный, но увлекающийся многими учеными вещами, в том числе археологией, не говоря уже о краеведении (он написал и издал в Москве прекрасную историю города Елабуги). В своем городе он занимался вопросами благоустройства. Сочувствуя сыну в его стремлении стать художником, он отпустил его в Москву учиться в Училище живописи, ваяния и зодчества, a потом в Петербург, в Академию художеств. Четыре года в Москве (1852-1856) работал Шишкин под руководством художника А.Н. Мокрицкого. Членом Совета Училища был А.С. Хомяков. Тот и другой были глубоко верующими людьми. В. Перов, учившийся в Москве вместе с Шишкиным, записал, например, следующие слова Мокрицкого: «Кто хочет быть истинным, то есть великим, художником, тот должен последовать Христу - взять крест и нести его, отречься от благ мирских и любить искусство». Вот что такое великий художник! Отсюда понятно, что не тщеславие продиктовало Шишкину ответ на вопрос репортера газеты в 1893 году: «Кем бы я хотел быть? Действительно великим художником».
Дубовая роща
Весной 1856 года Шишкин поступил в Академию художеств. 13 апреля того же года он пишет родителям - не о классах рисования, не о профессорах, а вот о чем: «Пасха в Петербурге, сколько я могу думать, не будет так великолепна, как в Москве, что очень жаль. Разумеется, нужно более своего, духовного торжества, но все как-то внешнее торжество и величание более вливает чувств в душу, например, в Москве минута, когда сотни тысяч народу в Кремле ждут первого удара колокола, но какого колокола! Громадного, как сама Москва. Он потрясает всю вашу душу одним звуком и, кажется, высказывает всю важность события. И с этим первым звуком разольется тысяча звуков, и ваша душа трепещет от восторга и радости. Нет! В Петербурге не бывать того. Здесь в этот праздник и насмотришься одних только мундиров да лент и прочее, и прочее». Вскоре он посылает другое письмо. «У нас в Академии в самом здании церковь, - пишет он, - и мы во время богослужения оставляем занятия, идем в церковь, вечером же после классу ко всенощной, там заутрень не бывает. И с удовольствием вам скажу, что это так приятно, так хорошо, как нельзя лучше, как кто чего делал, все оставляет, идет, приходит же и опять занимается тем же, чем прежде. Как церковь хороша, так и священнослужители ей вполне отвечают; священник старичок почтенный, добрый, он часто посещает наши классы, говорит так просто, увлекательно, - он мне живо напоминает покойного нашего Федора Фомича. Певчие - свои, академические ученики, поют хотя неучено, но хорошо, им некогда изучать нотного».
На лето Академия посылала учеников на этюды в определенные места. Шишкин с группой сотоварищей лето 1856 года провел на берегу Финского залива в местечке Лисий Нос. «Здесь уже сооружена церковь, - писал он, - хотя деревянная, но прекрасная, прекрасивая. Мы туда ходим ко всенощной и к обедне; служат очень хорошо, священник очень хороший. Мы с ним познакомились и ходим к нему, и он к нам частенько приезжает, и мы с ним беседуем почти по целым ночам». Перед отъездом в Лисий Нос, в мае, Шишкин пишет родителям: «Но на что же Бог? Он меня поставил. Он указал мне этот путь, на котором я теперь, Он же меня и ведет по нему и как Бог неожиданно приведет к цели моей. Твердая надежда на Бога утешает в таких случаях, и невольно сбрасывается с меня оболочка темных мыслей».
Иван Иванович Шишкин
Следующим летом - 1657 года - академическое начальство послало группу учеников для работы на натуре в Спасо-Преображенский мужской монастырь на острове Валаам. Валаам был традиционным для подобного рода командировок местом для Академии, здесь побывали многие художники. Жили они здесь в благоустроенной гостинице, при которой была трапезная, в номер по требованию подавался самовар. Игумен Дамаскин принимал академистов благожелательно. Сам иногда сопровождал их в поисках лучших точек для этюдной работы - и пешком, и на лодке по глубоко вдающимся в скалы, заросшим лесом заливам. Художники делали сами себе мольберты - попросту из толстых веток при помощи топора и гвоздей. Часто, в конце дня возвращаясь в гостиницу, оставляли этюдники с красками где-нибудь под прикрытием скал, накрыв клеенкой. Украсть было некому - на Валааме не было посторонних людей.
26 октября Шишкин писал родителям: «К Петербургу после Валаама я понемногу привыкаю, а то сначала все смотрел глазами чудака, до того я свыкся с тишиной монастырской жизни и Валаамом вообще, что трудно отвыкнуть. Бог даст, на следующее лето туда опять. Монахи будут очень рады, они нас полюбили. На днях у меня был казначей валаамский и от лица игумена звал нас на следующее лето. Игумен прислал нам по просфоре и благословил... Уезжая оттуда, он нам тоже сделал подарки - книгу описания монастыря, плодов своего сада - яблоки даже и теперь ведутся у нас. Все это приятно, но главное, сам Валаам живописен в высшей степени».
«На днях мне сообщил эконом валаамский, - пишет художник 16 декабря, - приятную новость. Вот какую: картину, которую я писал для подарка в монастырь, бывши там, они поднесли в подарок Государыне, которой Валаам очень понравился, и изъявила как-то желание, и желание ее предупредили. Две вещи подарили - одна моя, а другая художника, который уже теперь за границей и тоже там был и оставил в подарок. Но при всем том монахи неохотно расстались с ними, но надеются, что еще напишем им».
Упомянутый игумен - Дамаскин (1795-1881), великий подвижник, назначенный настоятелем в 1839 году. Монашескую жизнь здесь он вел с 1820 года, прошел все этапы послушнических трудов и аскетического молитвенного делания. За годы настоятельства он привел обитель в самое благополучное состояние во всех смыслах - богослужения, благочиния, хозяйства. Он строил на островах скиты и часовни, Поклонные кресты. Возвел для паломников каменную гостиницу на двести номеров с хорошей обстановкой - тут и жили художники. Монастырский пароход совершал регулярные рейсы на материк. Природа Валаама не могла не поразить впервые видящего ее: среди безбрежного Ладожского озера - скалы и заливы архипелага островов, на которых среди зелени леса белеют колокольни и монастырские здания.
Вид на острове Валааме, картина Ивана Шишкина
Шишкин бывал на службах и при всяком случае не упускал возможности побеседовать с монахами. Они же, когда их посылали в Петербург по делам монастыря, непременно навещали художника на квартире, нанимавшейся им на одной из линий Васильевского острова. Как было не полюбить Валаама православной душе? Там на каждом шагу - напоминание о Боге. Среди живописных рощь, на обрывистых берегах - то тихий скит, то Поклонный крест, в молитвенной тишине - звуки колокола... Здесь не всегда тепло и летом. Часто хмурится небо, дует северный ветер, бушует Ладога, но монахи с Божией помощью взращивают здесь сады, сеют хлеб, возделывают огороды, разводят пчел. Господь благословляет их труды. Благословляет и землю. Апостол Павел говорит: «Земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога» (Евр. 6:7).
Художническое постижение Святой Руси для Шишкина началось на Валааме. Здесь учился он видеть жизнь природы и в огромности целого, и в самой мелкой частности. Его будущие картины отразят с великим мастерством его любовное внимание к каждой черточке родного пейзажа. Были пейзажисты в России до Шишкина и около него, которые поклонялись, словно божеству, природе как таковой, ее красоте, не восходя при этом умом к Творцу, Который все это создал. Святитель Иоанн Златоуст в «Беседах на книгу Бытия» писал: «Безумие, увлекаясь красотою тварей, останавливаться на них и не поднимать умственного взора к Творцу... Когда видишь землю украшенною цветами, покрытою всюду растениями, подобно разноцветной одежде, не приписывай этих произведений земли ее силе, ни содействию солнца или луны, но благоговейно подумай, что еще прежде создания их Бог сказал только: «Да произрастит земля былие травное - и тотчас украсилось все лицо земли». Святитель Григорий Богослов, имевший кроме богословского и поэтический дар, нередко искал вдохновения в образах природы. «Все воспевает Бога и славит Его бессловесными гласами, - писал он. - И чрез меня за все приносится благодарение Богу».
В «Добротолюбии» читаем: «К праведному Антонию приступил один из тогдашних мудрецов и сказал: «Как сносишь ты, отче, такую жизнь, лишенный утешения, какое доставляют книги?» Тот отвечал: «Книга моя, господин философ, есть эта сотворенная природа. Она всегда со мною, и когда хочу, могу читать в ней словеса Божии». Это Антоний Великий, живший в IV веке. А вот почти современник Шишкина, святитель Игнатий (Брянчанинов), который в 1843 году писал о том, как некогда сидел он и смотрел на сад. «Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась Книга Природы, - писал он. - Это Книга, данная для чтения первозданному Адаму, Книга, содержащая в себе слова Духа, подобно Божественному Писанию».
Эту Книгу всю свою жизнь читал со вниманием Шишкин. Это не отвлеченный символ, а суть. Есть и еще не менее значительные уподобления: природа - икона Бога; природа - Церковь Христова. Словом, художник, у которого в чистом его сердце сотворил обитель Себе Господь, что бы ни изображал из видимого - всегда свидетельствует о вечном Боге, о Спасителе, Творце, Человеколюбце.
Монах Лазарь (Виктор Афанасьев)
Шишкин начал с Валаама, всеми уступами скал устремленного к небу. Он приезжал сюда летом 1859 года, а затем 1860-го. В сентябре этого года он окончил Академию, получив большую золотую медаль за картину «Вид на острове Валааме. Местность Кукко». Это давало ему право на шестилетнюю пенсионерскую поездку в Европу, как ныне говорят «на стажировку», - в Германию, Италию, и это давняя академическая традиция. Шишкину очень не хотелось ехать за границу, он просился в Крым, но пришлось ехать все же в Германию и Швейцарию скрепя сердце. В Италию ехать он не пожелал. Шесть лет сократил вдвое и вернулся домой в июне 1865 года. За привезенную оттуда картину «Вид в окрестностях Дюссельдорфа» получил звание академика. Он уже признанный мастер, и у него появились ученики. С этого времени он полностью отдается изображению родной природы. В 1867 году он пишет первую свою «лесную» картину «Рубка леса»'. Летом этого года - он на любимом Валааме. На этот раз с 17-летним Федором Васильевым, который был гениально одарен. В считанные годы он стал великим мастером пейзажа, едва ли не равным Шишкину по таланту. Васильев с матерью и сестрой жил летом в селе Константиновка под Петербургом. Шишкин приезжал туда, работал на этюдах вместе с Васильевым. Вскоре женился на его сестре Евгении. Здесь закончил он картину «Полдень. В окрестностях Москвы» (первый вариант которой был написан в 1866 году в Братцеве под Москвой). Если «Рубка леса» открыла основную линию творчества Шишкина - изображение святорусских лесов, то «Полдень...» - столь же характерных для России полевых просторов (позднее явятся такие классические шедевры в этом плане, как «Рожь» и «Среди долины ровныя...»). «Полдень...» был приобретен П.М. Третьяковым для своего знаменитого собрания русской живописи.
Новейший искусствовед осторожно пишет по поводу «Полдня...», что здесь «прозвучала тема, охватившая не только творчество Шишкина, но и значительную часть русской пейзажной живописи. Тема благодарения, восприятия жизни как блага, имеющая неявный христианский источник» (В. Манин). Этот же автор пишет: «В истории русского искусства эта картина обойдена вниманием исследователей, а между тем она стала вехой в истории русского пейзажа. Надо вспомнить время ее создания - 1869 год. Еще не появился саврасовский шедевр «Грачи прилетели», созданный двумя годами позже. Только начал писать свои первые этюды Федор Васильев... Работы Куинджи, на которые обратила внимание публика... появились годом-двумя позже». Две трети верхней части картины занимает небо, в котором клубятся пронизанные светом солнца облака, только что пролившие дождь на поспевающую золотую ниву, на дорогу, по которой навстречу зрителю идет группа крестьян, на село, виднеющееся вдали, - там сады, колокольня храма, блестящий изгиб реки, потом еще дали и леса... А на первом плане - любовно выписанные цветы. На этой картине возникает тема будущего полотна - то же золото благодатно уродившегося хлеба, рассеченное проселочной дорогой («Рожь»). «Этот лирический пейзаж, - пишет В. Манин, - редкий в творчестве художника, ставит его в ряды зачинателей национального пейзажа». Справедливо, только слово «ряды» неудачно: не так много было этих зачинателей.
На одном из эскизов к задуманной картине «Рожь» Шишкин записал: «Раздолье, простор, угодье. Рожь... Благодать. Русское богатство». Благодать - вот ключевое слово к характеристике этой картины. «Внешне реалистическая картина «Рожь», - пишет В. Манин, - в истории которой без сомнения лежал натурный прототип, вызывала желание символизировать как образ в целом, так и отдельные его детали. Именно по этой внутренне скрытой причине ритмическая организация картины звучит симфонией: торжественные упругие стволы сосен рисовались античной колоннадой, налитое поле - символом благополучия, а вся панорама в целом - Божиим даром, ниспосланным русскому народу за его терпение и труд». Так и ждешь - ну еще бы немного, ведь хорошо сказано, а не хватает главного. Чувствуешь, что автор мог бы высказаться до конца, но что-то мешает.
Между тем Господь вел художника дорогой трудных испытаний. В 1872 году умер его отец. В 1873-м - 23-летний автор «Мокрого луга», гениальный Федор Васильев. В 1874-м умерли маленький сын художника Владимир и потом его жена Евгения. В 1875-м - скончался сын Константин. В 1881 году - кончина второй жены Шишкина О.А. Лагоды, способной художницы, с которой прожил он около года. Семейной жизнью прожил Шишкин всего около шести лет. В третий раз не женился и, хотя росли у него две дочери, он жил, в общем, отшельником, кочуя из одного края нашей Средней России в другой, живя в деревнях, все дни проводя среди природы, в основном в лесах. С ним были альбом и этюдник, а также топор. Художник был высок ростом, крепко сложен, характер имел решительный. Говорили, что встреча с медведем для него пустяк и опасна скорее для медведя. Иван Крамской в 1873 году изобразил Шишкина в рост, в летний день - он стоит с этюдником на плече, опираясь на длинную палку. На нем болотные сапоги. Он внимательно, немного прищурясь, что-то рассматривает вдали, - конечно, остановивший его внимание пейзаж. Простая холщовая куртка, загорелое лицо... Он - у себя дома среди природы.
Господь свел его с замечательным знатоком природы, профессором петербургского Земледельческого института Дмитрием Никифоровичем Кайгородовым. Профессор, бывший военный, был и писателем-природоведом, выпустившим целый ряд классических и не забытых по сей день книг: «Беседы о русском лесе», «Краснолесье», «Из зеленого царства», «Из царства пернатых» и многие другие. При всей научности текста они написаны с литературным блеском и задушевностью. Шишкин с любовью проиллюстрировал одну из этих книг - «Беседы о русском лесе». Профессор и художник любили русскую природу с глубоко религиозным чувством. Собственно почти все пейзажи, написанные Шишкиным, можно было бы помещать как дополнение к тексту книг Кайгородова.
Вот что пишет в 1898 году критик Б. Успенский: «Шишкин - великорусский талант по преимуществу, талант уравновешенный, спокойный и, так сказать, сознательный. Он не только чувствует, но и изучает. Вглядитесь в любое произведение Шишкина, и вы будете поражены изумительным знанием каждого дерева, каждой травки, каждой морщины коры, изгиба ветвей... Но это не холодное изучение, в котором упрекают великорусов. Без искренней любви нельзя дойти до такого точного знания: наскучило и приелось бы. Нет, Шишкин жил своими деревьями к травами». Эту мысль в наши дни развивает В. Манин: «Его изобразительное изъяснение - прямое и непосредственное - нельзя считать лишенным своей философии, своего волнения и восторга, своей подпочвы».
«Отношение Шишкина к дереву народно потому, что оно не только не ограничено прагматизмом, то есть пропущено только через ощущение практической пользы, но еще опоэтизировано как жизнь величайшего Божиего дара, коим является природа... Его творчество демонстрирует уравновешенность духа, некую нравственную устойчивость без тени внутреннего разлада, метаний или уныния. В драматичных по смыслу произведениях ощущается мощь образов, отсутствие банальностей и мелочности мысли». Тут все - православные признаки. Я нарочно это выписываю, чтобы голоса знатоков, с одной стороны заглушенные временем, с другой - еле слышные из-за малотиражности и недоступности по цене для многих книг, слились в единой честной оценке великого русского художника, помогли понять его воспитывающую благое духовную сущность.
Адриан Прахов писал о Шишкине в 1873 году: «Он как истый сын дебрей Русского Севера влюблен в эту непроходимую суровую глушь, в эти сосны и ели, тянущиеся до небес, в глухие дикие залежи исполинских дерев, поверженных страшными стихийными бурями; он влюблен во все своеобразие каждого дерева, каждого куста, каждой травки, и, как любимый сын, дорожащий каждою морщиною на лице матери, он с сыновней преданностью, со всей суровостью глубокой искренней любви передает в этой дорогой ему стихии лесов все до последней мелочи, - с уменьем истинно классическим».
Шишкин весьма редко высказывался сам. Но вот его убеждение: «Настает царство посредственности. А ведь происходит такое, на мой взгляд, по одной причине - отходит человек от Церкви и забывает идею, идеалы нации». Добавим: не только забывает, но и начинает топтать. Шишкин верил, что, как он писал, «придет время, когда вся русская природа, живая и одухотворенная, взглянет с холстов русских художников». Исполнилось ли это? Не могу ничего об этом сказать. Скажу о другом: русская природа в наши дни «взглянула» с холстов, но с каких? Все того же Шишкина (прибавим: Васильева, Саврасова, Левитана и других гениев прошлого). Они возвращаются к нам, - они свежи и новы для многих и многих.
Искусствоведческий анализ картин - не мое дело, я и не владею им, но вот несколько мыслей по поводу некоторых картин Шишкина. Вот, например, В. Манин справедливо хвалит этюд «Сныть-трава» (1884-1885). «Сныть-трава, - пишет он, - это шедевр. Оттого, что эта работа - этюд, а не картина, она не становится хуже». Этот шедевр, однако, изображает не простую травку. Шишкин много общался о монахами и знал, что это их растение, издавна собиравшееся в полях и лесах, - его сушили и потом употребляли в пищу. Такова была самая бедная похлебка, пища схимников, аскетов. Преподобный Серафим, Саровский чудотворец, годами питался «сниткой». Ему подражали и духовные чада его - дивеевские инокини. Так что это трава, так сказать, подвижническая.
Полотно «Лесные дали» создано было тогда же - в 1884 году. В нем, таком масштабном полотне, есть нечто общее со «Сныть-травой». Это не только «величественный образ родной земли» (В. Манин), но и молитвенная песнь Богу. В то время еще не ушли из глухих северных лесов многочисленные православные отшельники, да и много было монастырей и скитов среди этого хвойного моря, на таящихся в дебрях озерах и речках. После гонений от правительства на православные монастыри (именно на православные, а не на раскольничьи) в XVIII веке от Петра I до Екатерины II (особенно), после их упадка и почти повсеместного запустения и закрытия, монахи не сдались, ушли в леса. И хотя полиция пыталась искать их там, но это мало удавалось. Надо знать, каковы эти леса тогда были. Тысячи отшельников многие годы подвизались в бедных хижинах, питаясь до крайности скудно, но имея учеников и не оставляя ни на минуту молитвенного делания. При Павле I, который был истинно православным государем и начал с того, что вернул монастырям все их достояние, лесные аскеты начали выходить, но это длилось весьма долго, до середины XIX века и даже долее, потому что многим мило было безвестное и скудное это житье в глухомани ради Господа Иисуса Христа. Смотришь на картину Шишкина - и та синеватая дымка, которая там поднимается с хвойного моря в светлое небо, кажется образом молитв, стремящихся к Богу.
Одна из лучших картин Шишкина «Утро в сосновом лесу» (1889) так опошлена была бездарными копиистами (особенно в советское время), что при всей своей знаменитости она воспринимается людьми как некий лубок. Ее помещают на конфетных обертках, на картинах, висящих в санаториях и на вокзалах. Конечно, все, что в ней есть лучшего, не могло быть воспроизведено в таких копиях. Тон, так сказать, в этих копиях задают медведи - медведица с тремя резвящимися на огромном, сломленном бурей дереве медвежатами. Но эти животные написаны были не Шишкиным, а Савицким - единственный случай, когда художник прибегнул к соавторству, которое в общей-то ему не было нужно (П.М. Третьяков, купив эту картину, пожалел, что на ней присутствуют эти мишки, но что можно было сделать? Во всяком случае он, увидев внизу картины подписи двух художников, имя Савицкого смыл). В подлиннике, да и на хорошей репродукции, видно, с каким непостижимым мастерством написан возникающий в глубине бора утренний свет с не рассеявшимся еще легким туманом и нежным золотом восходящего солнца. Картина дышит свежестью. А если присмотреться со вниманием, особенно к освещенным верхним частям деревьев, то какое разнообразие увидишь там в цвете и формах изображенного! И все это поистине прекрасно.
В 1891 году Шишкин показал на выставке в Академии художеств среди прочих своих картин написанные на островах озера Селигер, в Ниловой пустыни, расположенной там, - на Столобном и Городомле. На первом острове была белокаменная, удивительной красоты обитель, на второй - скит. Были выставлены «Роща, принадлежащая Ниловой пустыни», «Старая сосна в Ниловой пустыни», «Лес Ниловой пустыни». Особенно хорошо было работать в сосновом лесу на Городомле, возле Гефсиманского скита, близ внутреннего озера. Здесь, как и на Валааме, Шишкин охотно беседовал с монахами, показывал им свои этюды и получал благословение на свои художнические труды.
Шишкин редко иллюстрировал литературные произведения, вещи такого рода у него наперечет: это иллюстрации к книге Д.Н. Кайгородова и к полному собранию сочинений М.Ю. Лермонтова - два рисунка: «Разливы рек, подобные морям...» (к стихотворению «Отчизна») и «На севере диком...» («Сосна»). Второй сюжет послужил темой и для картины маслом. В этом собрании сочинений Лермонтова участвовали как иллюстраторы многие из известных художников, в частности Васнецов, Серов, Поленов. Среди произведений литературного происхождения - уже упоминавшаяся мною великолепная картина «Среди долины ровныя...» (на сюжет песни А.Ф. Мерзлякова). Как видим - сделано немного, но с мастерством весьма впечатляющим.
Никто лучше Шишкина не владел техникой офорта - это было всеми
признано. В течение своей жизни он выпустил в свет несколько альбомов
своих пейзажных работ в этой технике. Один из очередных альбомов вышел в
1895 году. Писатель В.И. Немирович-Данченко так отозвался о нем в
статье под названием «Поэт природы»: «Ни об одном из наших современных
художников не хочется сказать так много и по душе, как об Иване
Ивановиче Шишкине, и едва ли кто-нибудь из его товарищей представляет
собою такой цельный и законченный образ, такую характерную фигуру, какою
является этот истинный поэт природы. Лучшего определения ему трудно
подыскать. Он действительно живет с нею одною жизнью, весь отдается ей, и
она не имеет от своего истолкователя никаких тайн... Для Ивана Ивановича
Шишкина как для настоящего поэта в его родной стихии нет великого или
малого. Достаточно треплющихся по ветру былинок, цветов, поднявшихся над
травою широких и запыленных листьев лопуха, чтобы в его творческой
фантазии создались картины, полные истинной прелести и силы».
В последний год своей жизни Шишкин создал замечательную картину
«Корабельная роща» (другое название - «Афонасовский сосновый бор»).
Какой мощью и красотой веет от нее! На переднем плане струится ручей в
обрывистых берегах, теснится молодая сосновая, поросль, а далее - стволы
стройных сосен, освещенные солнцем, пробивающимся сквозь густые кроны.
Пятна солнца на траве, тьма в глубине - и все это смолистое царство
дышит могучей грудью, как спящий богатырь. Вот так изображал Шишкин
Святую Русь - такова она и была, да пока еще и есть, так как жившее
здесь православие живо и поныне. Наша земля - хранительница веры
Христовой.
Умер великий художник в то время, как, приготовив большой холст, начал чертить по грунту рисунок новой картины, которую условно назвал «Краснолесье», или «Лесное царство». Ему было 66 лет. Кончина его была неожиданна и многих изумила - трудно было, глядя на мощную фигуру живописца, представить себе, что может скосить его смерть. Однако Господь призвал его к иной жизни, вечной. Земное свое дело он исполнил. Таланта своего не закопал в землю. Данное Богом - неустанно умножал.
Отпевание происходило в любимом Шишкиным храме Академии художеств. Похороны состоялись на Смоленском кладбище. По просьбе родных покойного речь произнес И.Е. Репин. Когда он кончил, все были смущены... В самом деле, вот что говорил бывший друг почившего: «Шишкин является непревзойденным мастером русской пейзажной живописи, художником русского леса. Его знания леса были феноменальны. Так никто не понимал строения деревьев, - он знал каждый сучок, каждую ветку. Во всем чувствовалась сама природа. Шишкин - художник от Бога данный, eму нет равных в рисунке... Но его виртуозная техника наносила ущерб тону и художественному восприятию».
Вот тебе и на... Все разошлись с чувством какой-то неловкости. Так ли нужно было говорить - и в такую минуту - о великом русском художнике, Пушкине или Глинке в живописи? Впрочем, что же мог сказать Репин? Ведь у него духовные ориентиры были совсем не те, что у Шишкина.
Русская душа - дома, именно в родном доме в пейзажах Шишкина. В них все возводит ее к Богу, укрепляет в теплой искренней молитве, обещает радость вечного спасения.
Монах Лазарь (Виктор Афанасьев)
Справка
Монах Лазарь (Виктор Васильевич Афанасьев) родился 20.05.1932 г. в Москве.
Рано полюбил искусство и ощутил желание писать. В 1944-1945 гг. выпускал рукописный журнал «Памяти прошлого». Начал публиковаться в 1946 г. В 1969 г. вышел первый его сборник стихов.
В 1970-е гг. начинают издавать книги и статьи Виктора Афанасьева,
посвященные русским поэтам первой половины XIX века. В конце 1990-х гг.
Виктор Васильевич Афанасьев принимает монашеский постриг под именем
Лазарь в Свято-Введенской Оптиной пустыни. В 2006 г. поселяется в
Сергиевом Посаде. Основной темой творчества писателя становится религия.
Создаются книги об истории русского монашества, пишутся православные
детские сказки, а также стихи и воспоминания.
Скончался 05.03 2015 г. в Москве.
