Михаил Никифорович Катков. После первомартовской катастрофы 1881 года, когда народовольцы убили царя-освободителя Александра II, М.Н. Катков (1818–1887) на страницах газеты «Московские ведомости» выступил 26 апреля 1881 года со статьёй «Единственный царский путь». Государственник Катков сформулировал в этой статье, адресованной Александру III, свой идеал «народной монархии»:
«Предлагают много планов... Но есть один царский путь. Это – не путь либерализма или консерватизма, новизны или старины, прогресса или регресса. Это и не путь золотой середины между двумя крайностями. С высоты царского трона открывается стомиллионное царство. Благо этих ста миллионов и есть тот идеал и вместе тот компас, которым определяется и управляется истинный царский путь.
В прежние века имели в виду интересы отдельных сословий. Но это не царский путь. Трон затем возвышен, чтобы пред ним уравнивалось различие сословий, цехов, разрядов и классов. Бароны и простолюдины, богатые и бедные при всём различии между собой равны пред Царём. Единая власть и никакой иной власти в стране, и стомиллионный, только ей покорный народ, вот истинное царство.
В лице Монарха оно владеет самой сильной центральной властью для подавления всякой крамолы и устранения всех препятствий к народному благу. Оно же, упраздняя всякую власть, даёт место и самому широкому самоуправлению, какого может требовать благо самого народа, – народа, а не партий.
Только по недоразумению думают, что монархия и самодержавие исключают "народную свободу"; на самом же деле она обеспечивает её более, чем всякий шаблонный конституционализм. Только Самодержавный Царь мог, без всякой революции, одним своим манифестом освободить 20 миллионов рабов, и не только освободить лично, но и наделить их землёй. Дело не в словах и букве, а в духе, всё оживляющем.
Да положит Господь, Царь Царствующих, на сердце Государя нашего шествовать именно этим воистину царским путём, иметь в виду не прогресс или регресс, не либеральные или реакционные цели, а единственно благо своего стомиллионного народа».
Славянофилы. К идеалу «народной монархии» задолго до Каткова подходили в своём творчестве славянофилы. Самобытность русского исторического развития они видели в том, что наша государственность складывалась более органично и естественно, чем у народов Запада. Государства западноевропейские возникали в результате завоевания воинственными германскими племенами коренного населения и насильственной его ассимиляции. Для покорения порабощённых народов завоевателям приходила на помощь регламентирующая жизнь юридическая власть.
В России не было геноцида завоёванных племён даже в эпоху монголо-татарского ига. Поэтому гражданские права и обязанности, общественные, личные и семейные отношения не нуждались у нас в непременном юридическом оформлении. «Святость предания» всегда предпочиталась на Руси законодательным формальностям, нормы обычного права были у нас жизнеспособнее, чем на Западе. Поэтому в русском национальном характере начало «мира», соборного единения преобладало над началом эгоистического обособления.
Петровская реформа, подчинившая церковь государству, заменившая патриаршество Святейшим Синодом, нарушила «симфонические» отношения между духовной и светской властью, ослабила благодатное влияние церкви на все сферы русской жизни. А насильственно «европеизированная» высшая прослойка нашего общества порвала связь с народом, с национальной культурой, а порой и с православной духовностью.
В европеизации России славянофилы видели угрозу самой сущности национального бытия. Поэтому они критически относились к петровским реформам, к правительственной бюрократии. Они решительно возражали против искусственного насаждения в России парламентской демократии. Они считали глубоко национальной монархическую государственность, но полагали, что Петр Великий допустил существенное её искажение. Поэтому славянофилы хотели реформировать самодержавие в духе идеалов православной «соборности».
Самодержавие должно обновиться, встав на путь содружества с Церковью и «землёю». В своих решениях оно обязано опираться на мнение народное, периодически созывая Земский собор. Государь призван выслушивать мнение всех сословий общества, но принимать окончательное решение единолично, в согласии с христианским духом добра и правды. Не демократия с её голосованием и механической победой большинства над меньшинством, а согласие, приводящее к единодушному, «соборному» подчинению державной воле, которая должна быть свободна от сословной, партийной ограниченности и служить общенациональным интересам.
Такой взгляд на природу царской власти был близок народному пониманию. Стомиллионный русский народ выразил его в следующих пословицах: «Бог на небе, царь на земле»; «Без Бога свет не стоит, без царя земля не правится»; «Светится одно солнце на небе, а царь русский на земле»; «Нельзя быть земле русской без государя»; «Без царя – земля вдова»; «Народ – тело, царь – голова»; «Государь – батька, земля – матка»; «Душой Божьи, телом государевы»; «Богат Бог милостию, государь жалостию»; «Царь от Бога пристав»; «Сердце царево в руке Божией».
Константин Петрович Победоносцев. Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827–1907) в своём «Московском сборнике» (1896) немало страниц посвятил обличению безверия русской интеллигенции, связывая этот порок с влиянием идей, идущих с Запада. Главный изъян этих идей он видел в утверждении антихристианской по своей сути веры в «исконное совершенство человеческой природы». Эта прекраснодушная вера, отрицающая догмат о грехопадении человека, породила «чрезмерные ожидания, происходящие от чрезмерного самолюбия и чрезмерных искусственно образовавшихся потребностей». Из этой веры в человека вышли идеи свободы, равенства и братства, убеждения, что в демократических институтах власти действует закон народоправства и все решения принимаются с учётом мнения большинства.
В статьях «Великая ложь нашего времени» и «Новая демократия» Победоносцев утверждал, что «одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времён французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции…».
«На фронтоне этого здания красуется надпись: "Всё для общественного блага". Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Всё здесь рассчитано на служение своему я». «Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это искательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественному благу… Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению общественной пользе в сознании долга, тот не пойдёт заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы свои в рабочем углу своём или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдёт искать популярности на шумном рынке… Лучшим людям долга и чести противна выборная процедура: от неё не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть своих личных целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Он не может и не должен быть скромен, – ибо скромности его не заметят, не станут говорить о нём. Своим положением и тою ролью, которую берёт на себя, – он вынуждается лицемерить и лгать с людьми, которые противны ему... Какая честная натура решится принять на себя такую роль?».
«Выборы – дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику. Кандидат не состоит в прямом отношении к своим избирателям. Между ним и избирателями посредствует комитет, самочинное учреждение, коего главной силой служит – нахальство. Искатель представительства, если не имеет ещё сам по себе известного имени, начинает с того, что подбирает себе кружок приятелей и споспешников; затем все вместе производят около себя ловлю, то есть приискивают в местной аристократии богатых и не крепких разумом обывателей и успевают уверить их, что это их дело, их право и преимущество стать во главе – руководителями общественного мнения. Всегда находится достаточно глупых или наивных людей, поддающихся на эту удочку, – и вот, за подписью их, появляется в газетах и наклеивается на столбах объявление, привлекающее массу, всегда падкую на следование за именами, титулами и капиталами.
Вот каким путем образуется комитет, руководящий и овладевающий выборами, – это своего рода компания на акциях, вызванная к жизни учредителями… Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность, награждается кандидатом для будущих выборов, или, при благоприятных условиях, сам выступает кандидатом, сталкивая того, за кого пришёл вначале работать языком своим. Фраза – и не что иное, как фраза – господствует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто громче кричит и искуснее подделывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности!
В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно: это отдельные влиятельные избиратели, коих стоило уговаривать поодиночке. Большинство, т. е. масса избирателей, даёт свой голос стадным обычаем, за одного из кандидатов, выставленных комитетом».
«Энтузиасты демократии уверяют себя, что народ может проявлять свою волю в делах государственных: это пустая теория, – на деле же мы видим, что народное собрание способно только принимать – по увлечению – мнение, выраженное одним человеком или некоторым числом людей; например, мнение известного предводителя партии, известного местного деятеля, или организованной ассоциации, или, наконец, – безразличное мнение того или другого влиятельного органа печати…». «Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар – всероссийского парламента!».
Всё, что связано с идеей народного представительства, Победоносцев подвергает беспощадной критике. Суд, основанный на этих началах, родит «толпу адвокатов, которым интерес самолюбия и корысти помогает достигать вскоре значительного развития в искусстве софистики и логомахии, чтобы действовать на массу».
Присяжные представляют в этом суде «пёстрое смешанное стадо, собираемое или случайно, или искусственным подбором из массы, коей недоступны ни сознание долга судьи, ни способность осилить массу фактов, требующих анализа и логической разборки».
Ещё более вредна периодическая печать, так называемая «выразительница общественного мнения». Это сила развращающая, ибо она, будучи безответственной за свои мнения и приговоры, вторгается с ними всюду, навязывает читателю свои идеи и механически воздействует на поступки массы самым вредным образом. «Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, созвать толпу писак»…
Александр Блок в поэме «Возмездие» дал Победоносцеву такую уничтожающую характеристику:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только – тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна…
Но приведённые нами отрывки из статей Победоносцева свидетельствуют о незаурядном уме и проницательности этого консерватора, взгляд которого далёк от «стеклянного взора колдуна».
Юрий Владимирович Лебедев, профессор Костромского государственного университета, доктор филологических наук
 игумен_Союз.png)
