ФИЛОСОФИЯ РУССКОГО ТРУДА. Стержневым фактором стабильности любой цивилизации является философия труда – для каждого трудящегося имеет определяющее значение, ради чего предпринимаются им усилия, тратится не только время, но и силы и физические, и духовные. От философии труда отсчитывается твёрдо стоящая на земле, а не опирающаяся на ряды абстрактных понятий социальная идеология.
В старой Руси труд рассматривался не только как средство пропитания и отладки социальных связей, но как ежедневная бескровная жертва человека Богу, удовлетворяющая заповеди, данной изгнанным из Рая Адаму и Еве. «В поте лица» – не столько граничное условие искупления, сколько путь к совершенствованию себя, вырабатыванию воли к поступку. Тем самым старая Русь презирала бессмысленный, порабощающий и доводящий до измождения, как в платоновском «Котловане» или шаламовских «Колымских рассказах», труд, и тем самым же высоко ценила созидание как таковое, смысл которого восходил именно к высоким религиозным началам.
Лучшей моделью осмысленного труда является русский монастырь – удивительно точно «пригнанная» к особенностям любой изначально безлюдной местности группа строений, возникающая, как правило, вокруг скита – точки одинокого молитвенного и иного труда одного или нескольких подвижников, разрастающаяся до великолепных соборов и множества окружающих их зданий различного бытийно-хозяйственного профиля, включая далеко не только иконописные мастерские.
С тем всегдашние координаты русского сознания идеалистичны – сперва следует замысел, молитва, просящая Господа о милости как-нибудь устроиться на земле, и лишь затем – соизволение высшего начала и само устроение, а никак не наоборот. Монастырь именно устраивается пламенной молитвой, а не иноки приходят в уже обустроенное для них пространство и наслаждаются плодами чужих трудов.
Русский монастырь породил и русскую культуру – искусство и науку, не превзойдённые до сих пор, как бы сейчас молвили, «технологии» освоения крайнего севера и крайнего же юга. У монашествующих в действительно экстремальных обстоятельствах неустройства, голода и холода, отчего-то всегда находилось время для создания и собирания вокруг себя книжности – художественной литературы, философии, физики и химии, живописи и скульптуры, астрономии, огородничества и строительства. Насыщенное духовными токами пространство русского монастыря неизменно поражает паломника простотой и величием. Он воочию видит, ради чего нужно предпринимать усилия: в русских монастырях часто представлена словно бы «экономика в миниатюре» – та самая, что в масштабах страны зачастую выглядит клочковато и бессмысленно разбросанной, объективно не связанной между собой, хаотически спланированной, абсурдно функционирующей и вдобавок угнетающей и насильственно эксплуатирующей и природу, и самого своего создателя – человека.
Кажется первостепенно важным вернуть русскому человеку смысл гармонического труда, реорганизовать не мифический теперь уже ленинский «РАБКРИН», а общинный и артельный быт, суть которого сводилась к апостольскому бытию, а вовсе не тот отвратительный эрзац привнесённого из дальних стран «корпоративной этики».
Русская артель восходит к тому бесконечному моменту, когда апостолы, утратившие Учителя, ожидают Его второго пришествия, но ожидают не бездеятельно, а каждый день превосходя самих себя, веруя, что Учитель вернётся, и вернётся в мир по возможности лучший, чем тот, который покинул.
Русскую артель была средством спасения посреди грозного мира после отмены крепостного права. Общинная, пронизанная единым пониманием труда, она образовывала посреди вечных буржуазных кризисов острова осмысленного труда, и тем самым противостояла монополистическому фабрично-заводскому обезличиванию человека. Исконно русское понимание труда «подкосил» не столько запрет на любую иную идеологию, кроме коммунистической, сколько массовая миграция рабочей силы на великие стройки, узаконивание индустриализацией и коллективизацией «отхожих промыслов», когда на те же лесозаготовки люди были вынуждены уезжать и по спущенным свыше разнарядкам, и от бескормицы, и те же самые «вахтовые», разрушающие быт русских семей, явления, мы видим и сегодня.
Но любовь к труду в русском человеке осталась… Если смыслом труда сегодня будет оставаться личное обогащение вне малейших духовных координат, с действительно результативным, созидательным и осмысленным производительным трудом народ так и не встретится – он в массовом сознании останется хомутом, лямкой, наглым обманом человека более хитрым и властным человеком, которому трудиться вовсе не обязательно.
Подлость ельцинских времён состоит главным образом в том, что людей попытались убедить в легкости спрямления пути к богатству: достаточно было быть более жестоким и беспринципным, нежели собратья, и в результате целая генерация внутренне несчастных борцов за личное счастье была развращена, духовно убита и изуродована точно такими же «хищниками», как они сами. Сегодня только феодальная клановость мешает подпольным региональным группировкам развязать следующий акт кровавой драмы, фарисейски называемой «переделом собственности» (больше всего подобные переделы напоминают сражение шакалов и стервятников над распростёртым телом Отечества).
РЕЛИГИОЗНАЯ МИГРАЦИЯ КАК МЕТОД ЗАМЕЩЕНИЯ. В период видящегося бесповоротным отказа стран Запада от Христа видится особенно важным русский цивилизационный ответ стремительно нарастающему и объявляющему себя окончательной истиной безбожию. Такой ответ может состоять в замещении фактически неконтролируемой сейчас и чисто глобалистской по сути миграции из мусульманских республик бывшего СССР приглашением в Россию единоверцев-христиан из развитых стран мира, и прежде всего Западной Европы и Соединённых Штатов Америки.
Усталость от свернувшего на тропу отказа от Христа первым протестантизма, а затем и подвергшегося сатанинской ревизии ЛГБТ*-толерантности католицизма в традиционных религиозных общинах Запада нарастает, и процесс переезда в Россию многодетных семей фактически уже идёт. Жажда нормального бытия среди традиционных ценностей – достаточно сильный стимул, нуждающийся как в идеологической, так и государственной поддержке.
На этих простых основаниях и следовало бы развернуть национальную программу помощи единоверцам, выделения им земель для малоэтажного строительства на пришедших в запустение землях, а если придётся, то и полноценных посёлков городского типа. По самым скромным подсчётам число христиан, готовых при определённом содействии переехать в Россию вместе со своими семьями, измеряется цифрой, вполне сравнимой с трудовой миграцией из традиционно магометанских республик.
Содействие со стороны государства и Церкви, а также общественных организаций традиционалистской направленности способно привлечь в страну миллионы верующих во Христа работников самой высокой квалификации – инженеров, строителей, педагогов и различного рода социальных работников, для которых и языковой барьер, и сама духовная интеграция в русское общество окажутся гораздо более легко преодолимыми, чем для граждан Средней Азии. Главным стимулом способствовать именно религиозной миграции является куда большая духовная сходность коренного русского и приезжего христианского населения, одни и те же морально-нравственные основы бытия.
ИЗ ИСТОРИИ ВОПРОСА. Миграция единоверцев уже инициировалась нашей страной в прежние века. Помимо Немецкой слободы при Алексее Михайловиче и массового найма офицеров и инженеров при Петре Первом Россия имеет опыт расселения как немцев и армян при Екатерине Великой, так и в более близкие нам исторические периоды, включая реформы столетней давности, когда концессионные соглашения советского правительства с иностранцами дали возможность построения крупнейших заводов и комбинатов и в Сибири, и на севере страны.
Однако принцип всех предыдущих трудовых миграций в Россию не был, разумеется, чисто религиозным, и сегодня тем более следует осознать страну последним, возможно, прибежищем для всех исповедующих Евангелие, не исключая и страны Востока, где христианство преследуется самым жесточайшим образом, беспокойство о чём (внесудебные расправы, поджоги церквей, расстрелы и пытки христиан) неоднократно выражал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
При исповедании принципа России как всемирного монастыря следует полагать, что единоверцы-христиане – те самые братья, которым страна даёт приют, на трудовые ресурсы которых она рассчитывает во имя Божье, потому что цель труда на земле есть прославление Создателя.
Разумеется, иностранцы, привыкшие к высоким жизненным стандартам, не могут и не должны приезжать на совершенно пустые места обитания, в достаточно суровую в бытовом смысле русскую глубинку, любое строительство в которой обременяется не только умело направляемым недовольством населения, но и властной коррупцией муниципального и регионального уровня. Во избежание хищений и торможения созидательных процессов следует настаивать на федеральном статусе программы переселения единоверцев – прямом государственном финансировании строительства каждого объекта по запросу со стороны зарубежных общин.
ДИЗАЙН РУССКОГО ПРОСТРАНСТВА. В сегодняшних декорациях, преимущественно стилистически безликих пространствах – многоквартирных домах-«человейниках», утилитарных постиндустриальных пейзажах, порождённых мыслью скорее разочарованных и не видящих перед собой никакого будущего людей – русская жизнь развиваться не спешит. Рождаемость, о которой невозможно говорить иначе, чем в глубоко траурном тоне, не вырастет, а будет стремиться к отрицательным величинам, именно потому, что люди не чувствуют себя на своей земле, подспудно зная, что любые их достижения будут варварски безжалостно присвоены сильными мира сего. Нагромождения стекла и бетона, являющиеся выражением беспощадной власти над созидательным, гармоническим и осмысленным трудом, вызывают в русском человеке подобие затяжного культурного шока и нежелание отдавать этой нелепой и уродливой жизненной среде своё потомство.
Вот почему многое и многое в дизайне России предстоит изобрести и пересоздать заново, беря за образцы именно лучшие проявления монастырской архитектуры. Следует заново пересмотреть их и перепроектировать жизненное пространство России так, чтобы она не только напоминала прежнюю старую Русь, но органически была ею.
«ВСЕ ФЛАГИ БУДУТ…». Петровский (и пушкинский) принцип «всех флагов» способен воплотиться при одном условии – осознания того, что и для коренного населения России, и для приглашённых в страну на постоянное место жительства возможно спасение в общем труде. Тем самым будет реализован принцип русскости не по крови, а – в имперском смысле – в истинном духовном родстве по внутренним устремлениям.
Подача единоверцем заявления в специальный орган исполнительной власти, отвечающий за религиозную миграцию, предварительная беседа, заключение стандартного договора, оплата гербового взноса – вопросы, разумеется, процедурные, но важнейшие по внутренней и внешней стилистике. О чём тут говорить сегодня, когда коррупция не даёт возможности получить гражданство людям с русскими фамилиями годами, а за 60-70 тысяч рублей гражданином становится буквально кто угодно, не знающий ни слова по-русски и вдобавок ненавидящий и Россию, и Христа.
Только этнически и духовно близкий России человек, только единоверец вправе претендовать на гражданство Российской Федерации в первую и преимущественную очередь, а в религиозной сфере – на исповедание Православия и переход в Православие, имея в виду, что Россия является преимущественно православной страной, и обеспечение точной конфессиональной принадлежности единоверца для нашей страны приоритетом не является.
Принять единоверца могут именно в местах, расположенных в непосредственной близости от самых значительных православных святынь. Русская Православная Церковь в лице своих архипастырей и их управленческого аппарата вполне в состоянии позаботиться о том, чтобы рабочий профиль и квалификация единоверца соответствовала запросу обители. Так, монастыри, в которых развиты художественные промыслы (иконопись, производство металлических изделий, тканей и т.п.) могли бы принимать художников, скульпторов, мастеров других визуальных искусств, а также искусствоведов и дизайнеров. Фермеров, биологов, механизаторов и других работников села различных профилей могут принять у себя монастыри с обширной животноводческой и растениеводческой практикой. Освоение русского пространства требует и мелиораторов, и инженеров-конструкторов, мостовиков, дорожников, а также людей многочисленных других технических специальностей. Смена профиля деятельности работником будет означать лишь то, что, возможно, он хотел бы переехать из одной обители в другую ради освоения смежной или иной профессии (учитывая мобильность как одну из определяющих черт западного человека). Неквалифицированные кадры могут привлекаться к послушанию на более простых работах, связанных с непосредственным ведением хозяйства. Монастырь мог бы взять на себя обязанности трудоустройства единоверцев, их духовного окормления, воспитание подрастающего поколения.
Не являясь собственником предоставляемого единоверцу жилья, но активно взаимодействуя с подрядными организациями как строительными, так и жилищно-коммунальными, Церковь смогла бы выйти на более высокий (как в далёком прошлом) уровень ответственности за жизнь приходов, и это, как принято говорить сегодня, «вызов» жизнеспособности, пассионарности всей церковной жизни. Наиболее яркие проповедники веры Христовой в состоянии удержать вокруг себя многих и многих мирян, тем более слышавших проповеди совершенно иной конфессиональной традиции. Артельно-общинные принципы, действовавшие на Руси в течение долгих веков, способны сформировать вокруг обителей чрезвычайно смешанную и тем самым являющуюся моделью всего мира интернациональную, но одновременно и православную среду, пронизанную одним духом и одними чаяниями, где способны будут родиться и весьма значимые богословские и мирские открытия. Только на приходе жизнь способна приобрести черты настоящей товарищеской взаимовыручки, вхождения во все без исключения обстоятельства единоверца и его семьи.
Братство может быть одним – правдивым и искренним, и для того, чтобы оно возникло, следует преодолеть в себе пещерные стереотипы «своего» и «чужого». В прежние миграции Христова заповедь «несть ни эллина, ни иудея» на деле выродилась в безраздельное и бесстыдное клановое властвование над русским народом, и следующего подобного опыта ни государство, ни нация просто не переживут. Русский народ является образующим, и попрание его прав нестерпимо, о чём нужно подумать заранее, а не действовать постоянно в режиме ответа на стремительно возрастающие угрозы со стороны правоохранителей.
МОНАСТЫРСКИЙ ПРИНЦИП ТРУДА И УПРАВЛЕНИЯ. От узкоспециализированного предприятия последних веков монастырский труд разительно отличается приматом как раз осмысленности применяемых усилий, приматом труда духовного, отсутствием мертвящих творческое начало целевых плановых показателей. Понятия, связанные с нормировкой, тарифными сетками и прочими терминами и планового, и иного хозяйства заменены в монастыре универсальным понятием послушания – святой жертве собственных сил и времени Христу Спасителю. Работник монастыря привыкает к мысли о том, что единственный, кому он даёт отчёт в своих трудах, и кто в конечном итоге принимает его работу, это именно Иисус Христос. Оттого и любой властвующий в монастыре настоятель, наместник, епископ не рассматривает себя как получившего власть ради власти: он такой же работник вечности, как и остальные, и чем тяжелее послушание, тем большая честь пред Богом его исполнять.
Конституционное устройство Российской Федерации сегодня не даёт наёмному работнику или руководителю какого-либо производства ни малейшей возможности осознавать конечного адресата труда, и никакого иного результата, кроме его прибыльности или, наоборот, убыточности, отчего экономика движется от одного кризиса к другому в полном согласии с нервной и пронизанной духом порока природой буржуазной действительности. Пересматривая принцип свободного и радостного труда на своей земле, вводя в повседневность координату вечности, можно добиться куда больших результатов и в производительности, и в осознанности человеческого труда, и дело здесь даже не в пресловутой «протестантской этике», а в общей направленности человеческих усилий.
Монастырь как народно-хозяйственная реальность, созданная во имя спасения души, только и способен, что на созидание стратегическое, движимое действительно высокими устремлениями. Никто в монастыре не посмеет и мыслить о быстрых прибылях от развращающих душу товаров и услуг, невозможным станет никакое растление или отвлечение потребителя их от главного вектора. Что касается свободного времени, никто не предлагает жёстко ограничить их круг только молитвой, постом и покаянием – здесь важна та самая первичная мысль, что вкладывается в экономику, первичное устремление. Кто знает, какие плоды человеческого разума, безбрежной фантазии осенят философов и поэтов, которые будут воспитываться в гармонической монастырской этике.
Заново сводя человека с человеком, ставя каждого в зависимость от каждого, можно постепенно двигаться к обществу, построенному на истинном взаимоуважении, ограничении безраздельной сегодня власти скороспелых, жестоких и равнодушных богачей. И если подспудная цель человека на земле состоит в том, чтобы прожить жизнь достойно, лучшей модели, чем русский монастырь, распространяемый на всю территорию страны, придумать сложно. Да, наверное, и не стоит.
Сергей Сергеевич Арутюнов, доцент Литературного института им. Горького, научный сотрудник Издательского совета Московской Патриархии
*Движение запрещено в России
