Аргументы и факты…

Подготавливая к публикации свою статью «"Великий инквизитор» и трагедия исихазма в России. История и тайны «имяславских» споров», я не предполагал, что эта тема сама по себе вызовет такой большой интерес. Правда, как и ранее, в основном читающая публика ограничилась комментариями, в связи с чем получилась не полномасштабная дискуссия, на которую в виду важности и актуальности темы можно было бы рассчитывать, а сборник разовых замечаний, редко касающихся существа вопроса. Зато весьма эмоциональных.

Тем не менее, и среди них можно выбрать несколько аспектов, которые не следует оставлять без критического осмысления. Кроме того, на моё имя поступило несколько частных отзывов, содержащих суждения более широко порядка. В этой связи возникло вполне оправданное желание обратиться к читателям еще раз.

В первую очередь подчеркну, что в своей статье я не пытался заново пересказать хронологию событий или дословно повторить то, что уже содержится в фундаментальных исследованиях. В первую очередь, митрополита Илариона (Алфеева). Меня интересовали, во-первых, предпосылки «имяборчества», получившего не просто санкцию Святейшего Синода и правительства Российской империи, но ставшего официальной церковной политикой. А, во-вторых, совокупность фактов, «удачно» коррелирующих друг с другом и не объяснимых, будучи взятых сами по себе. Собственно говоря, этому и посвящена статья.

Естественно в свете сказанного, что я не живописал историю гонений о. Антонием (Булатовичем) и исихастами «имяборцев» на Афоне, поскольку сама по себе она ничего не объясняет и не опровергает. Кроме того, несложно найти в фундаментальном труде митрополита Илариона (Алфеева) упоминание о том, что, по словам нашего посланника из МИД России, прибывшего в те дни на Афон для оценки ситуации, потасовки являлись обычным явлением в монашеской жизни афонитов.

И если уж речь идет о гнусных, недостойных поступках, то я бы, в свою очередь, предложил отвлечься от фигуры о. Антония (Булатовича) и вспомнить другие нелицеприятные факты, активными участниками которых были как раз его гонители. Тот, например, что весь наш Святейший Синод оказался состоящим из клятвопреступников, предавших Государя и забывших слова присяги. Это, согласитесь, весьма характеристическая история. И то, что впоследствии почти все они претерпели страдания и приняли мученический венец для меня, в частности, не является оправданием их предыдущих поступков, убийственных для Русской церкви.

Я бы ещё раз напомнил, какая участь ждала афонитов по принудительном прибытии их на Родину со Святой Горы. Полагаю, что все «физические злоумышления» о. Антония (Булатовича) не идут ни в какое сравнение с теми, какими были подвергнуты он и его единомышленники.

Я бы предложил почитать, как наш первый после Синодального периода патриарх фактически обрёк о. Антония (Булатовича) – старого и почти слепого человека, на голодную смерть, отказав ему в просьбе скоротать последние дни в монастыре.

А уж если речь идёт о том, что-де о. Антоний (Булатович) в молодости и сам был не прочь размять свои руки о чужие телеса, то напомнил бы о святителе Николае Мирликийском, о котором Предание отчетливо говорит, будто именно он «заушал» ересиарха Ария на Никейском Соборе 325 года. И хотя сам по себе этот факт оспаривается, откровенно говоря, но вполне уместен для примера в виде иллюстрации.

Другой автор – иеромонах N – высказался мне в том духе, что о. Антоний (Булатович) сам виноват в случившемся, поскольку: а) произвёл мини-революцию на Афоне «под благовидным предлогом», б) под конец жизни не жил монашеской жизнью, в) не являл послушания архиереям.

Но любая революция или мини-революция преследует конкретную цель, какую в данном случае можно приписать о. Антонию (Булатовичу)?! В чём выражался этот «предлог»? И если речь идёт о «насаждении» им «имяславия», то тогда к «революционерам», как минимум, следует отнести св. Иоанна Кронштадтского и весь цвет русской богословской мысли – С.Л. Франка, о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского, А.Ф. Лосева, С.С. Аверинцева и т.д. Не говоря уже о Паламе и вообще всей исихастской практике Восточной церкви.

Тезисы о том, кто жил монашеской жизнью, а кто – нет, ввиду субъективизма вообще я лично предпочитаю не рассматривать. Вы считаете, что о. Антоний (Булатович) нарушал монашеские обеты? Но таких свидетельств не приводится. Он что, не работал на «монастырских колхозных полях»? – что у нас уже стало синонимом «правильной» монашеской жизни. Но монастырь – не колхоз и не орган социального обеспечения, у него свои задачи, а у монаха – свой крест, свой подвиг духовного служения.

Послушание монах держит перед своим старцем, а не перед системой церковного управления. И вообще в вопросах веры послушание, мягко говоря, не приветствуется Церковью, если оно приводит к следованию еретическим учениям. А именно это и демонстрировал наш Святейший Синод или, как минимум, архиепископы Никон (Рождественский) и Антоний (Храповицкий).

И тезис, высказанный далее этим оппонентом, что у «чистого всё всегда чисто», в силу дискретности едва ли может быть принят в качестве основополагающего. При таком взгляде на мир и вещи можно вообще отринуть любую попытку критического осмысления окружающей действительности, монопольно предавшись «послушанию», которое становится свидетельством отсутствия собственного мнения и следов личности.

Помимо прочего, в таком случае нам придётся предать анафеме преподобного Максима Исповедника, осмелившегося (простой монах!) выступить против всего восточного епископата, пораженного монофелитской ересью, и Византийского императора Константа.

Напомню, что в 655 году святой, не желавший подписывать императорский «Типос», в котором обосновывалось монофелитство (учение о двух природах Иисуса Христа, но только одной воли в Нем) был доставлен в Константинополь, где его предали суду. В тюрьму к св. Максиму Исповеднику явились сановники с предложением императора вступить в общение с Константинопольской церковью и признать «Типос», основанный на монофелитстве. Ответ св. Максима сохранился, и он заслуживает того, чтобы быть приведённым полностью.

«Кир (то есть господин. – А.В.) Троил говорит святому: "Разве хорошо, что мнение нашего благочестивого владыки (царя) подвергается поношению?". Ответил святой: "Да, долго терпит Бог к тем, кои побудили владыку (царя) составить "Типос", и признали его, и допустили". И говорит Троил: «Но кто же суть те, что побудили или допустили?» И ответил раб Божий: "Представители Церкви побудили, а сановники (сенат) допустили. И вот эта нечисть виновных взыскивается с невиновного и чистого от всякой ереси (выделено мной. — А.В.)» (см.: «Изложение прения, бывшего в секретном помещении дворца между господином аввой Максимом и бывшими с ним, с одной стороны, и начальниками, с другой» // «Максим Исповедник. Полемика с оригенизмом и моноэнергизмом». СПб., 2007. С. 170, 171).

Летом 655 года в его тюремную камеру вошли Антиохийский патриарх Макарий и Константинопольский патриарх Пётр. На их вопрос Исповедник подтвердил отказ признать «Типос», и это было положено в основу обвинительного заключения. 14 августа 656 года к нему явились послы уже от царя и Константинопольского патриарха, которые попытались в диспуте убедить святого в ошибочности его позиции – не помогло («Диспут в Бизии» // «Максим Исповедник. Полемика с оригенизмом и моноэнергизмом». С. 177).

Затем уже сам император Констант попросил Исповедника принять «Типос», обещая в последующем выполнить все его условия. «Так как весь Запад и все разномыслящие на Востоке, – писал он св. Максиму, – взирают на тебя и все из-за тебя бунтуют, не желая иметь с нами общения из-за веры, то да побудит тебя Бог приобщиться к нам на основе изданного нами "Типоса". И мы выйдем сами в Халку и облобызаем и возложим на вас нашу руку и со всякой честью и славой введем вас в Великую церковь и станем вместе с тобой на том месте, где обычно становятся цари, и вместе справим обедню, и приобщимся честных и животворящих Тайн животворящего Тела и Крови Христовой. И мы тебя провозгласим нашим отцом, и будет радость не только нашему царствующему граду, но и всей Вселенной. Ибо мы уверены, что если ты вступишь в общение со святым нашим престолом, то соединятся с нами все отколовшиеся от общения из-за тебя и твоего учительства» (Там же. С. 192).

Но, будучи на пороге смерти (а св. Максиму было уже более 80-ти лет), твердый в своей вере, Исповедник по-прежнему отказывал всем – патриархам, епископам и царю – в «послушании». Как-то сложно сказать что-то в данном случае о «послушании», хотя рядового (пусть и известного, и аристократа по рождению) монаха уговаривают вступить в общение с еретиками император и весь восточный епископат. И, как мы знаем, Церковь прославила преподобного Максима Исповедника, а не его многочисленных гонителей высочайшего ранга…

Нередко упоминают преподобного Силуана Афонского, который, по чьему-то мнению, не был сторонником «имяславцев» и не поддержал их открыто. Но нельзя забывать, что его ученик и биограф преподобный Софроний (Сахаров) являлся открытым «имяславцем», из чего несложно сделать соответствующие выводы. Кроме того, позволю себе процитировать небольшой отрывок из книги об этом великом старце.

«Это явление, то есть радость и чувство света и любви в сердце при призывании Бога, было причиной долгих богословских споров о природе имени Божия. Начавшись на Афоне в связи с книгой кавказского пустынника схимонаха Илариона "На горах Кавказа", споры эти перекинулись в России и в 1912-1916 годах глубоко захватили русскую богословскую мысль и церковную иерархию. Споры об имени Божием совпали с тем периодом духовной жизни старца, когда он пребывал в усиленной борьбе со всяческим проявлением в нём страстей тщеславия и гордости как главных причин его тяжелых страданий. Нося в сердце своем сладчайшее имя Христа постоянно, так как молитва Иисусова никогда не прекращала в нем своего действия, он однако удалялся от всякого спора о природе этого имени. Он знал, что через молитву Иисусову приходит в сердце благодать Святого Духа, что призывание Божественного имени Иисуса освящает всего человека, попаляя в нем страсти» (Софроний (Сахаров), архим. Преподобный Силуан Афонский. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2002. С.98, 99).

Проблема противостояния «стяжателей» и «нестяжателей» также никак не может быть сведена (как мне пытались доказать) исключительно к выбору правильной формы монашеской жизни – скита или общежития. Ученики прп. Нила Сорского вовсе не предлагали перехода на исключительно скитский образ жизни, а прп. Иосиф Волоцкий не считал, что скит и затвор – высшие формы монашеской аскезы. Проблема заключалась в том, что для каждого из них было важнее: личная Иисусова молитва или коллективное «послушание»? «Дисциплина и порядок» или свободная борьба монаха с грехом под руководством старца? «Победить мир» или «подчинить его себе»?

Победили, как известно, «стяжатели», и потому нет ничего удивительного в том, что весь строй нашей церковной жизни затем веками зиждился не на молитвенном бдении и исихазме, а на «послушании». И потому, как констатировал схимонах Иларион (Домрачев) в своей книге, «в нынешнее время сия священная молитва (Иисусова молитва. – А.В.) предана всеконечному забвению; почти нигде нет следов ее, а если где и проявится признак ее, то стараются подавить и погасить – конечно, потому, чтобы этим не нарушился их греховный покой, во мраке и сени смертней сущий» (Иларион, схимонах. На горах Кавказа. М., 2018. С.101).

Помимо прочего высказано несколько упреков в том благожелательстве, которое, как полагают мои корреспонденты, я высказал относительно секуляризации церковного имущества при императрице Екатерине II. Но следует напомнить, что проблемы аккумуляции в руках монастырей, епископата и патриархов имущества в ущерб общенародным нуждам носила тысячелетний характер. Ее по-разному решали в Византии, на Западе, в России, в том числе времен столь любимой нашими «традиционалистами» «Святой Руси».

Например, еще в 964 году Византийский император св. Никифор Фока издал новеллу, вызвавшую крайнее раздражение у клириков, которые считали, что она «дышит ненавистью к монашеству». В своей новелле св. Никифор обращал внимание в первую очередь на печальное состояние монастырей и монастырского благочестия.

«Не каждый ли час они стараются приобретать тысячи десятин земли, строят великолепные здания, разводят бесконечные табуны лошадей, стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашеский чин ничем уже не отличается от мирской жизни со всеми ее суетами? Разве Слово Божье не гласит нечто тому противоположное и не заповедует нам полную свободу от таких попечений? Разве оно не поставляет в посрамление нам беззаботность птиц? Взгляни, какой образ жизни вели святые отцы, которые просияли в Египте, Палестине, Александрии и других местах, и ты найдешь, что жизнь их была до такой степени проста, как будто они имеют лишь душу и достигли бестелесности ангелов. Христос сказал, что только усиливающийся достигает Царствия Небесного и что оно приобретается многими скорбями. Но когда я посмотрю на тех, кто даёт обеты удаляться от сей жизни, и переменой одежды как бы знаменуют перемену жизни, и вижу, как они обращают в ложь свои обеты и как противоречат поведением своей наружности, то я не знаю, как назвать это, как не комедией, придуманной для посрамления имени Христова. Не апостольская эта заповедь, не отеческое предание – приобретение громадных имений и множество забот о плодах, приносимых деревьями… Кто из святых отцов учил их этому и каким внушениям следуют они, дойдя до такого излишества, до такого, по слову Давидову, суетного безумия?» (Лебедев А.П. Царствование Византийского императора Никифора Фоки в церковно-историческом отношении (963-969) // Лебедев А.П. История Византии. М., 2005. С. 224-225).

Императрица Екатерина II закрыла только те монастыри, которые фактически уже не существовали или находились на грани бедности, что, впрочем, привело в скором времени, к расцвету монашеской жизни и появлению новых обителей. Всего ею было упразднено 573 монастыря, но в целом рост монастырей продолжался. В частности, к 1808 году насчитывалось 447 монастыря и около 5 тысяч монашествующих лиц обоего пола. В 1870 году их уже было 599 при 26 тысячах монахов и монахинь, а к 1914 году – 1025 монастырей и почти 100 тысяч монашествующих. Начиная с 1880 года, в среднем ежегодно возникало 12 монастырей (Фёдоров В.А. Русская православная церковь и государство. Синодальный период (1700-1917). М., 2003. С. 59-64).

Можно было бы привести замечания и по другим аспектам, но в силу своей незначительности они, на мой взгляд, интереса не представляют.

Всё же главное, что я хотел затронуть в статье, это те проблемы нашей церковной жизни, которые имели свои твёрдые предпосылки в нашей истории и не изжиты до сих пор. Что особенно опасно ввиду ныне распространяемого идеологического убеждения, словно списанного с текстов старообрядческих грамот, в том, что только и исключительно Русская церковь сохранила по сию пору в чистоте и неповрежденности православную веру, и мы является, по сути, единственным правоверующим народом. Идеология старая, избитая, но своим ядом способная залить чистые ростки истинного христианского самосознания в русских людях и сегодня.

Не исторические детали «имяславских» споров, не выискивание ошибок в действиях «имяславцев», а именно этот вопрос был поднят мной. Что вполне объяснимо, поскольку само по себе «имяборчество» никак не могло бы образоваться, не будь к тому соответствующих предпосылок.

В связи с изложенным, я хотел бы пригласить обсудить заинтересованных лиц эти вопросы, интерес к которым, пусть нередко и подспудно, явственно ощутим в нашей Церкви и обществе.

Алексей Михайлович Величко, доктор юридических наук