Завет – сделать мир русским

Бог дал счастье участвовать в праздновании 600-летия Годеновского Креста. Русское собрание, русский собор. Однако, прежде чем расскажу о пережитом, давайте определимся с понятием «русские», «русское» – что под этим словом открывается мне, а что вам, что нашим близким и что нашим не-другам. Для меня «русское» – это качество, это не «что», а «как». Форма, внешняя оболочка, даже орнаментальная узнаваемость ничто не значат: немецкая ручная гармоника и японская деревянная пустотелая кукла, итало-французский танец на пальцах и – русская «тальянка», русская «матрёшка», «русской балерины душой исполненный полёт»… Не «что», а «как»! «Русское» не материальная форма, а некое невещественное, именно качественное наполнение.

Мы утеряли за последние сто лет самоназвание «великоросс», несущее конкретную национальную привязанность, и заменившая её цивилизационно-культурная универсалия «русский» (русский немец, русский башкир, русский офицер и русский учитель) ужалась в этническую славянскую частность, что, в свою очередь, привело секуляризированное «русское» к противостоянию с государственной принадлежностью «российский». Эта спутанность понятий ненужно провоцирует на споры «а я считаю», поэтому не настаиваю, а только высказываю свою убеждённость: русский – это говорящий по-русски, мыслящий по-русски, чувствующий по-русски. Ведь «русский» – это качественная принадлежность к величайшей цивилизации, это личная честь и круговая ответственность за особый, самобытный и самодостаточный миропорядок на большей части Евразийского континента. Русский – это, отлично от великоросса, означало и означает не кровную, не родоплеменную очерченность, не разрез глаз и цвет волос, а внутреннюю, духовную и душевную ориентированность на идеал наднациональной государственности – российскую имперскость. Разве не знаменательно, что треть дворянских фамилий России имела тюркские корни, а другая треть вместила в себя прусаков и кавказцев, румын и поляков, шведов, финнов, итальянцев, французов, персов и бурят? Да, и вообще, Петербургский период фактически закрепил на русском престоле гогенцоллеровскую династию с русскими (!) великими государями – Екатериной, Николаем I и Александром III. Но это «второе сословие». А что же «первое»? Что, разве есть в России народ, даже самый-самый малый, из которого не вышло бы священников, монахов, архиереев? Да разве различаем мы в общерусских святцах и патериках чувашей, мордву, карпатцев, молдаван, татар и якутов?

Великороссы – основа русских. Да, да, да! И чтобы не выслушивать наскучившие ленивоумные контраргументы, типа «с чего ты взял?», спрячусь за авторитеты. Сколько раз мы все перечитывали, и сколько будем перечитывать ещё: «Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдёт до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может!». (Н.В. Гоголь «Тарас Бульба»). Здесь Николай Васильевич высказал самую суть русскости – любить всем, чем дал Бог. Всем – всё. Всех.

Отсюда и далее, и более того: для меня «русское» не столько качество отдельных людей, отдельных предметов, вычлененных фактов и мыслей, а некая идеальная их совокупность, благодатная цельность микро и макро космосов. Такая вот благодатно и божественно мудро слаженная общность всех образов и их воплощений по всем планам – духовном, душевном, материальном. Русскость – это гармония, русский мир – это мировая, вселенская симфония, где «каждое дыхание да славит Господа», и через сию благодарную хвалу всё близится, растёт к идеальному, идеальному во всём и для всех. Растёт человеческими усилиями, но явно нечеловеческими силами. В русском мире, как в новом раю, уготованы свои места всем лучшим, всем богоугодном – племенам и народам, морям и землям, большим и малым рыбам и птицам, ливанским дубам и якутским мхам. Призываю Достоевского: «В самом деле, в европейских литературах были громадной величины художественные гении – Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт. Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин. … Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, всё это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. … И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову Евангельскому закону!» (Ф.М. Достоевский «Пушкинская речь»).

Вот и я, вслед за Фёдором Михайловичем, не могу заявить «русское» чем-то принадлежащим-присущем лишь такому-то или таким-то, «русское» должно понимать и ощущать как данный Господином своему рабу особенный талант, талант столь великоценный, столь великогрузный, воистину царский, что его не может принять, вместить один человек и даже землячество или сословие, а только народ, весь народ, многочисленный и великий духом-душою. Народ, которому по силам своей земной историей доверенный Богом талант прирастить и приумножить на столько, чтоб не услышать в конце времён: «лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал» (МФ.25:20). Если есть другое понимание «русского самосознания» кроме исполнения, по завету Апостола, «со страхом и трепетом» Божией воли по симфонизации всего мира, всей вселенной православным русским народом, готов выслушать, но вряд ли поколеблюсь. Отсюда «русские национальные ценности» – это засвидетельствованное свыше приращение, преумножение доверенного нашему народу таланта нашими предшественниками. Засвидетельствованное историческим и географическим величием России, сиянием её духовных прозрений, заоблачными высотами культуры, мощью науки.

Что, в свою очередь, является основанием нашей само-уверенности, убеждённости и нацеленности в будущее. Такую уверенность в именно религиозном понимании русской правоты и нужно формировать у новых поколений россиян, ибо только такая правота даст им опору и ориентиры для уже их усилий по приращению нашего таланта. Для исполнения завета сделать мир русским – преобразить в слаженную симфонию.

То и дело случавшиеся попытки подменить своё предвечное вселенское православное мессианство некоей исторической кровно-национальной, или пусть даже культурно-цивилизационной миссией всегда оборачивались для русских потерями – и людскими, и земельными, и экономическими, всегда – потерями времени. Времени жизни народа, определённого ему на выполнение его миссии.

Причём потери не обязательно увязаны с войнами и морами, бунтами и бескормицей. Нация начинает просто болеть и бледно угасать под воздействием беспорядочности, начинает чахнуть от внутренней дисгармонии.

Дисгармонии русского мира, в который проникает неправда-неправота-неправедность – проникает сразу же вслед религиозной охлаждаемости. Проникает, вызывая преждевременную старческую дряхлость, расслабленность, пораженческое умонастроение. И выздоровление обязательно связано с религиозным пробуждением.

А вот что возжигает в народе веру? Чудеса? Логические доказательства? Нет, конечно, нет, возжигает то, что «для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» – Крест Господень. Вот об этом и поговорим в следующей заметке.

Василий Владимирович Дворцов, заместитель председателя Правления – генеральный директор Союза писателей России